Это страшное слово - война

     Всё дальше и дальше уходят от нас мрачные годы Великой Отечественной, наполненные жесточайшими испытаниями в борьбе за независимость нашей Родины. Всё меньше и меньше остаётся среди нас ветеранов, ставших живыми свидетелями той суровой годины. Но людская память по-прежнему бережно хранит воспоминания о многочисленных эпизодах, связанных с ВОВ. Хранит для того, чтобы всё новые и новые поколения россиян имели реальное представление о том, что такое настоящая война…

     Летом 1974 года отдыхал я у родственников в одной из деревень Калининской (ныне Тверской) области. Было мне тогда 16 лет. Стоял конец июля. Как-то раз, собирая малину, проплутал я в лесу до самого вечера. Вышел на опушку, где рядом с шалашом горел небольшой костёр. Около огня сидел щупловатый пожилой мужчина в кирзовых сапогах и старомодной кепке. Поздоровались, познакомились. Представился он просто: «Кузьмич я. Меня все так кличут». Вскоре выяснилось, что этот дядечка – местный лесник. Помогает колхозу пасти по ночам небольшой табун лошадей. Видимо, скучновато было ему коротать время вдвоём с рыжеватым пёсиком. Вот и разговорился он, поведав об одной истории, которую я запомнил на долгие годы. Привожу её от первого лица…

                ОБЕЛИСК ИЗ СЕРОГО ГРАНИТА   

     Давно я лесником работаю. Почитай, всю жизнь. Поэтому окрестные леса знаю, как свои пять пальцев. Хотя на правой руке у меня осталось их не пять, а только три. Мальчонком глупым на косу упал. Оттяпал сразу и указательный, и средний. Поэтому и в армию меня не взяли.
     Женился я ещё до войны. Жили мы с женой и тремя ребятишками в отдалённом  хуторочке. Можно сказать, прямо в лесу. Была у нас большая пасека и огромный фруктовый сад. Здесь же – и огородишко, и скотный двор, и курятник. В общем, всё, как положено. Уже тогда состоял я на службе у здешнего колхоза в должности лесничего. За порядком следил, старые и больные деревья выпиливал, а в питомнике новые саженцы разводил…
     К августу сорок первого заполонили наши места фашистские полчища. Чем ближе к Старице и к Калинину, тем их больше было. Бои там шли ожесточённые. И день, и ночь всё кругом огнём полыхало. Хотел я в ополчение податься, да председатель колхоза меня отговорил. «Пойми, Кузьмич, – сказал он, – стране мёд нужен, продовольствие, древесина. Побудь пока на своём месте, а там видно будет». Ну я и старался, конечно…
     Как-то раз в сентябре пожаловали незваные гости и на наш лесной хутор. В бронированной машине на гусеничном ходу приехал немецкий офицер с отделением автоматчиков. Вылезли – и сразу ко мне в избу. Несколько солдат побежали курятник со свинарником потрошить, остальные начали дом осматривать. Офицер уселся в горнице и через переводчика стал меня допрашивать.
   – Есть сведения, что ты, лесник, помогаешь местным партизанам, – выпучив злющие глаза, произнёс он. – Снабжаешь их едой и одеждой. Подсказываешь, в каких местах строить землянки. Иногда предоставляешь им ночлег в своём доме. Это верно?
     От таких обвинений стало мне не по себе.    
   – Да нет, враньё всё это! – ответил я. – С утра до вечера по хозяйству хлопочу. В огороде ковыряюсь, за скотиной ухаживаю. Некогда мне с партизанами дружбу водить. Я их и в глаза-то не видел! Не до этого…
     То была абсолютная правда. Офицер внимательно посмотрел на меня. Тут ему один автоматчик доложил о чём-то. Видимо, о том, что в усадьбе ничего подозрительного не найдено. Офицер слегка смягчился и спросил:
   – Ты коммунист? 
   – Нет, – помотал я головой. – Мы с семьёй – народ крестьянский, политика нас не интересует. Да и образование у меня не шибко того… За лесом приглядывать больших знаний не требуется…   
     Подумав о чём-то, офицер встал и, достав из кобуры «вальтер», громко отчеканил:
   – Ладно! Я не прощаюсь, лесник. Немецкое командование возлагает на тебя большие надежды. Ты можешь оказать нам неоценимые услуги в борьбе с партизанами. И мы твою помощь не забудем. В третьем рейхе всегда умели ценить честную и безотказную службу. Но запомни… Любая попытка противодействовать обернётся для твоего семейства  самым плачевным образом. У тебя ещё молодая жена. И две дочки подрастают. Думаю, ты не хочешь, чтобы над ними поглумились наши солдаты? А если что, и тебя вместе с ними на воротах повесим. И всё подворье спалим. Понял?
     От этих слов бросило меня и в жар, и в холод. По спине пробежал липкий  пот. Хотел было ответить, что я всего лишь пасечник и лесник с изуродованной рукой. Но никак не собака-ищейка, готовая за кусок сахара разыскивать спрятавшихся в лесу партизан. Однако вовремя прикусил язык, испугавшись за своих домочадцев. Лишь молча кивнул…
     Когда немцы укатили обратно, жена и дети разревелись в голос. Страшно им стало. Тогда и я понял, что фрицы в покое нас теперь не оставят. Вон, весь двор кровью залит. Двоих маленьких поросят закололи и с собой увезли. Да ещё и курей кое-каких прихватили. Едва я об этом подумал, как где-то в лесу прогремел сильный взрыв. Послышались короткие автоматные очереди. В доме у нас сразу все притихли. Выглянув в окно, я велел жене спрятаться на сеновале вместе с детьми. И потом, в случае опасности, бежать в лес. А сам, схватив со стены охотничье ружьё, схоронился во дворе за колодцем.
     Вскоре за забором показалась группа людей. Это были молодые мужчины в сапогах и телогрейках, с автоматами на груди. Они встревоженно озирались по сторонам. Среди них узнал я старого приятеля – Володьку Крапивина. Давненько его не видел. Думал, он на фронте. Секунду поколебавшись, вылез я из укрытия. Увидев меня, Вовка сразу кинулся навстречу.
   – Собирай своих домашних и айда за нами! Быстро! – тут же выпалил он.   
   – А что случилось? – удивился я.
   – Да мы твоих гостей на дороге подорвали. И положили их там всех… Сейчас наверняка каратели нагрянут. Камня на камне здесь не оставят. Удирайте!
   – А куда?
   – Неужели не понял? К нам, в партизанский отряд! Больше некуда. Или хочешь бездарно погибнуть со всей семьёй?
     Размышлять было некогда. Наспех забрав всё самое необходимое, мы ушли в лес к партизанам. После беседы с командиром и политруком отряда нас разместили в одной из землянок. На следующее утро разведгруппа доложила, что каратели дотла сожгли все наши домашние постройки. Вместе с пасекой и садом. Для нашей семьи путь назад был окончательно отрезан…
     Начали мы обживаться на новом месте, приспосабливаться к суровым условиям партизанской войны. Жена, как и другие женщины в отряде, стала готовить пищу на костре и стирать в корыте грязное бельё. Детишки мыли посуду, зашивали рваную одежду, ухаживали за ранеными и вязали веники для бани. А я приноровился стрелять из автомата, нажимая на курок безымянным пальцем. После этого меня стали  привлекать к военным операциям, направленным на борьбу с немецкими оккупантами. Подрывали железнодорожные пути, нападали на колонны противника, взрывали вражеские склады с боеприпасами, уничтожали военную технику. Фрицы тоже в долгу не оставались. Устраивали на нас облавы, бомбили наши стоянки из миномётов и самолётами с воздуха. Поэтому иногда приходилось менять место дислокации отряда. Во время одной из таких бомбёжек осколком тяжело ранило мою жену. Через два дня она умерла. А вскоре и сынишка мой заболел. Самый младшенький. Похоже, простудился сильно. Пометался в горячке три дня и… отошёл. Улетел к ангелочкам на небо. Остался я в отряде с двумя дочурками. Горевал шибко. Места себе не находил. А что тут изменишь? Война, она и есть – война. На ней люди завсегда гибли, с древнейших времён…
     Только летом сорок четвёртого партизаны покинули непроходимые леса. К тому времени калининская земля была окончательно освобождена от фашистской нечисти. Разбрелись мы кто куда. Возвращаться на старое пепелище, оставшееся от хутора, я не стал. Вместе с дочками уехали мы в другую деревню. Здесь они и выросли, и выучились. Потом подались в разные города, где вышли замуж и стали жить своими семьями. А я так и остался тут доживать свой век. Ни на ком больше не женился, потому что не встретил такой женщины, которая была бы лучше моей супруги…
     Почти сразу после окончания войны останки погибших партизан были перевезены в районный центр, где их захоронили в общей братской могиле. Теперь на этом месте стоит красивый обелиск из серого гранита, на котором выбиты имена и фамилии тех, кому в лесных чащобах пришлось бороться с врагом, так и не дотянув до светлого Дня Победы. Каждый год девятого мая и я приезжаю сюда, чтобы навестить могилку жены и сынишки. До сих пор хорошо помню эти родные лица. И часто вижу во сне. Жалко мне их, слишком рано ушли…
   …Так вот и живу. Потихоньку. С памятью о тех, с кем когда-то пришлось воевать в одном партизанском отряде…

                *   *   *

     После той вечерней беседы у костра минуло более сорока лет. Полагаю, что Кузьмича  давно уже нет с нами. Но осталась людская память, которая по-прежнему жива. Только вот…
     В последнее время различные СМИ всё чаще поднимают тему возрастающей политической напряжённости в мире. Становится очевидным, что многим западным генералам просто неймётся развязать в каком-либо регионе полномасштабные военные действия. В том числе и на территории России. В связи с этим хотелось бы напомнить о легендарном выражении Александра Невского: «Кто с мечом к нам придёт – от меча и погибнет». Прошло немало столетий, и слова эти стали пророческими. Достаточно заглянуть в учебники истории, чтобы убедиться в правоте данного изречения.
     Однако, исходя из современных реалий, уроки прошлого усвоили далеко не все. Кому-то снова и снова хочется наступить на пресловутые «грабли». Вероятно, так свойственно поступать крайне самоуверенным людям, которых жизнь основательно не била. Ведь не зря подмечено, что кровавыми битвами на полях сражений  в основном грезят те, кому не пришлось метаться среди огненных вихрей массированных обстрелов и бомбёжек. А прошедшим через это адское пекло слишком хорошо известна фактическая стоимость страшного слова «война». Неужели и сегодня ещё остались глупцы, жаждущие затеять глобальную бойню, прекрасно осознавая, что шансы выжить в этой «заварухе» у них равны нулю?..