Русская комедия великой княгини Екатерины. Пролог

«Записки» Екатерины II начинаются почти философской сентенцией о счастье. Не утруждая себя пересказом, приведем эту сентенцию дословно, благо она немногословна (здесь и далее цитируется по: «Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Записки императрицы Екатерины II. Репринтное воспроизведение. М.: Наука, 1990.», с сохранением структуры текста по указанному изданию):
«Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть ни что иное как  следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. Чтобы лучше доказать это, я построю следующий силлогизм:
   ПЕРВАЯ ПОСЫЛКА: качества и характер;
   ВТОРАЯ - поведение;
   ВЫВОД – счастье или несчастье».
          
           И далее автор сразу переходит к противопоставлению себя – счастливца (вернее счастливицы) с несчастливцем – Петром III. Причем делает это категорично и крайне лаконично:
   «Вот два разительных примера:
   Екатерина II. -  Петр III.».

Да, вот так коротко – всего на две строки… Да и что долго философствовать, пора переходить, что называется, к фактам, подтверждающим сказанное. Ну и императрица-мемуарист - а, как отмечалось в предисловии, писались сии записки, когда Екатерина  царствовала уже, наверное, два десятилетия,- не углубляясь далее в философию, переходит к изложению исторической ретроспективы.
Не собираясь, конечно же, подробно цитировать первоисточник, - он доступен читателям и в печатном, и в сетевом вариантах, - предваряя действие самой «русской комедии», не можем мы обойти её пролог. А пролог этот заключался в характеристике второго «примера», указанного в приведенной выше сентенции – Петра III.
Первые же фразы этой характеристики не внушают оптимизма, а  навевают читателю такую тоску, что хочется перевернуть страницу в поисках чего-то более занимательного. Судите сами: «Мать его, дочь Петра I, скончалась от чахотки, через два месяца после его рождения, в небольшом Голштинском городке Киле. Ее сокрушила тамошняя жизнь и несчастное супружество».
         Решительно мемуарист наводит читателя на мысль, что внуку Петра I уготована была роль неудачника сами фактом его рождения в маленьком городе матерью, скончавшейся от чахотки, да еще в неудачном супружестве. Т.е. у новорожденного еще не было ни качеств, ни характера, а поведение - ну разве что свойственное грудничкам, но участь его уже виделась в не самых, что называется, радужных… Да, мы конечно же не забыли, что сама рукопись «Записок» была обнаружена в пакете с надписью: «В. Князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну». Пусть любезнейший сынок поймет, наконец, когда прочитает, в каких условиях появился на свет его безвременно почивший папаша и откуда начались его характер, поведение и прочие несчастья!
         Мы, конечно же, не собираемся разбирать каждый абзац «Записок», тем более, что они многократно цитировались серьезными и около того исследователями. Причем может быть не сами эти первые фразы, а их настроение уж точно не раз передавалось в работах, посвященных Петру-неудачнику. Но ведь Петр, т.е. тогда еще Карл Петер Ульрих Голштинский наверное сам виноват в этих пессимистичных суждениях, которые подтвердилось его неудачной жизнью?
           Судите сами: «С десятилетнего возраста Петр III обнаружил склонность к пьянству».  И далее: «В первый раз я увидела Петра III, одиннадцати лет, в Евтине, у его опекуна, Принца-Епископа Любекскаго…  Моя бабушка (мать принца-епископа) и сестра его - моя мать, приехали из Гамбурга и привезли меня с собою. Мне было тогда десять лет… Тут я  услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собой, что молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближенные не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив;  … что впрочем он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного…  Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежнаго темперамента. …Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения в самый характер». 
          Да уж, что и говорить, не совсем приятный родственник, хотя пока еще одиннадцати лет. А по воле слепого родства еще прямой и косвенный наследник нескольких малых и больших корон Европы – от Голштинии и Дании, до Швеции и России. 
          Но для понимания последующего развития пьесы, следует зафиксировать, что Любекский  принц-епископ собрал в 1739 году «всю семью» и представил ей опекаемого им племянника. И с внешним видом, задатками, привычками и характером этого отрока смогла ознакомиться вся семья, в т.ч. бабушка, матушка, и сама принцесса София Августа Фредерика  –  Фрике по-домашнему.
         Далее читатель «Записок» может ознакомиться и с короткой предысторией попыток учителей чему-нибудь научить принца Карла Петера Голштинского, и высланным ему из России счастливым билетом - выбором его в качестве наследника престола его теткой по матери - императрицей Елизаветой Петровной – дщерью Петра I. Ну это и так всем уже хорошо известно по многочисленным публикациям и телевизионным сериалам. Следует однако заметить, что характеристика, данная Петеру в самом начале «Записок» их автором, многократно повторяется и тиражируется. Ну так что же, пусть Екатерина-мемуарист субъективна, но ведь данная ей характеристика Петра Федоровича (уже великого князя, перекрещенного в православие) никем не опровергнута и подтверждается другими источниками. Потому не стоит на этом заострять…
         Затем с «Записках» без всякого перехода следует фраза, переносящая Екатерину в Россию: «В 1744 году, 9 Февраля, Екатерина  II с матерью приехала в Москву, где тогда находился Русский двор». Вот так, лаконично, без описания недолгих сборов и бешенной гонки по заснеженным дорогам неведомой для немецкой принцессы страны. Но предысторию этого приезда и самого путешествия, чуть не закончившегося для матери и дочери летальным исходом, мы могли почерпнуть из записок её матушки Иоганны-Елизаветы Цербстской (см. «Три портрета: Иван Бецкой с дочерями?!»), поэтому то, что не посчитал нужным излагать автор разбираемых «Записок», нам достаточно хорошо известно. Ну и далее мемуарист описывает начало своей жизни при дворе императрицы Елизаветы Петровны в качестве невесты великого князя Петра Федоровича. С это и начинается, собственно, русская комедия великой княгини...

Но вот что-то в процитированном прологе озадачивает и даже некоторым образом смущает. И мать, и бабушка, да и «вся семья» прекрасно знали о пагубном пристрастии принца Карла-Петера к спиртному уже с самого юного возраста. И внешний облик, и проявившийся уже в отроческие годы его характер не внушил кузине Фрике ни симпатии, ни других нежных чувств. Сама императрица пишет об этом без всякого смягчения стиля. Единственная положительная характеристика будущего жениха – это, что «он довольно живого нрава».
        Так вот, на этом месте может возникнуть вопрос: что заставило родителей, да и «всю семью» согласиться на предложение Императрицы Елизаветы I о замужестве Софии-Августы с наследником русского престола? Наверное и в те времена было хорошо известно, что детский алкоголизм практически неизлечим. И разве русский климат мог бы кардинально положительно повлиять на хилую конституцию организма наследного принца?  А разве воспитание в замкнутом пространстве русского двора случайными людьми вдали от, пусть не ближайших, но все же родственников, могло значительно скорректировать «самый характер»? 
 Пусть, как следует из «Записок» самой Екатерины, её отношения с матушкой были далеки от идеальных. Да и характер матери - княгини Иоганны-Елизаветы Ангальт-Цербстской, - не предполагал сильной материнской привязанности к её старшей дочери. Но, слава Богу, у Софии-Августы был жив отец – Христиан-Август, князь Ангальт-Цербстский. Так разве он не мог оградить свою дочь-первенца от такого заведомо пагубного супружества?! Не мог или не хотел?! А может хотел, но не мог перечить жене-вертихвостке, которой блеск российского императорского двора застилал, так сказать…
Конечно же не стоит забывать, что отец Христиан-Август был вассалом прусского короля или, может быть, не фактическим вассалом, а подчиненным по своей армейской субординации. А, как утверждают некоторые историки, Фридрих II был заинтересован в браке юной цербстской принцессы с наследником русского престола. Были у него, видимо, какие-то на этот счет политические соображения. Поэтому отец Фрике мог конечно же получить от короля Пруссии некое предложение, от которого сложно было отказаться. Возможно, что и так… Да и, в конце концов, у него был не один ребенок, а подрастал сын-наследник, да и жена, пусть ветреница по жизни, незадолго до предложения такой выгодной партии для старшей дочери, родила мужу еще одну малышку. А может быть и отец не испытывал к старшей дочери таких уже нежных отцовских чувств, что без колебания отпустил её в далекую, полудикую по немецким меркам, страну выйти замуж за хилого неврастеника, с малых лет страдающего алкоголизмом? Так может быть верны предположения и слухи, что Христиан-Август был для Фрике, конечно же, отцом, но только, так сказать, официальным?!   
 Не будем усложнять, но сдается, что интрига  «русской комедии» великой княгини Екатерины Алеексеевны сложилась уже в прологе. Тем интереснее следить за действием пьесы…

Продолжение следует.