Нитка жемчуга

                НИТКА ЖЕМЧУГА

Дядя Миша был КГБ-ист. Это говорили мама с папой, тихо, между собой, а бабушка поправляла, ещё тише - "Из органов...", и как-то особенно поджимала губки. Появлялся он у нас нечасто, просто однажды раздавался звонок:

- "Скоро буду. Ставьте чайник!" - и в доме начиналось движение, большая "движуха", как сейчас говорят, и меня не надо было уговаривать бежать за хлебом - держась за перила, уже скатывалась вниз со второго этажа нашего деревянного дома.

"Ставьте чайник"... Да тут такое начиналось!

Папа бежал за "беленькой",  вытаскивались запасы, (небольшие правда, на черный день, "если гость грянет"- говорила бабушка ), резался лимон, открывались шпроты, бабушка водружала на стол припрятанный коньячок,  доставалась нарядная пельменница-супница, в маленькую выемку в крышке, вставлялась старинная ложка...
 
По звонку мчалась Людмила, певица из филармонии, взволнованная, с раскинувшимися от  неожиданности, кудрями.

Я так  любила дядю Мишу, я готова была слушать его до ночи, до утра - про китайцев, которые скоро накроют весь мир,  про коварных  американцев, про ручку, в которую вставлено отравленное перо.     Он хохмил и рассказывал антисоветские анекдоты, хвалил бабушкины пельмени и говорил мне, что я выросла. Мы сидели допоздна,  смеялись, и папа играл на аккордеоне, а Людмила пела.         Дядя Миша слушал прищурившись, и когда Людмила, заполночь, метнулась домой, уронив  плащ, дядя  Миша пошёл её провожать.
Но не вернулся.
Я ждала.

- Он уже не вернется - сказала мама.
- Но мы ему же постелили! В моей! - почти плакала я.
- Завтра придет, -  странно говорила мама.

Я легла спать, накрылась с одеялом, шпионы, враги, и отравленная ручка уже не трогали меня, мне нравился дядя Миша. Я расчесывала для него волосы, и надела новое вельветовое платье. Я заплакала.
Я вспомнила, как он смотрел на Людмилу.

А потом он исчез,  лет на тридцать.

Мы уже давно жили в деревне, обросли хозяйством, уже не было папы и бабушки, как раздался звонок.

- Привет! Ну , ставьте чайник!

И опять закружились мы с мамой. И нервничали, как всякая женщина в такой ситуации. Тридцать лет - это целая вечность. И мы не молодеем.
 
Дядя Миша приехал из Китая, он был молод, свеж, в кожаном пиджаке и белоснежной рубашке с галстуком.

Он долго смотрел, всматривался мне в лицо, потом сказал просто:

 - Ты почти не изменилась, Маринка...


Мы сидели часа три, вспоминали, поминали, грустили.

- Маринка, а ты знаешь что слово (он назвал наше "из трёх букв). на китайском имеет тридцать значений? И смешно, не стесняясь, произносил его на все лады, что на китайском слушалось, конечно - "до коликов"..

Он  был в своём репертуаре, хохмил, травил анекдоты, рассказывал про коварных американцев...

- Как Людмила? - спросил он, наконец, и мы ждали.

Но мама запнулась.. А что рассказывать? Про больные ноги? Давление? Пропавший голос?

- Да помаленьку, - как-то выкрутилась мама, и на этом разговор закончился, и мне показалось, дядя Миша облегченно вздохнул.

Он подарил нам две нитки речного жемчуга, красивейшего, белоснежного.   
Я зажмурилась...
О, наверное, тридцать лет его полировали и облагораживали перламутром загадочные  речные красавицы, пока ловцы жемчуга не подняли его, и он не лёг мне на грудь, как память о детстве, о юности, о дяде Мише...