Стихия

                Стихия.

  Судья Кальков, писавший свои мемуары и задремавший от монотонного потока мыслей,
которые убаюкивали его, как младенца убаюкивает зыбка, вдруг вздрогнул от приятного
его слуху звонка, музыку к которому он подобрал сам.

  Музыка эта выводила его из дрёмы постепенно, шаг за шагом, не напрягая особенно
его старческих расшатанных нервов и не нарушая мгновенно тех иллюзий, в которых он
купался, как омуль, случайно заплывший в воды, где плавали акулы, поигрывающие
своими плавниками, словно птицы перьями.

  Он понимал, что заплыл сюда случайно и ему тут вовсе не место, но свои мемуары,
платя дань моде и увлекаемый всемирным потопом интернета он всё-же не стыдился
показать свету с самой выгодной для него точки обозрения, с которой видно только
лишь то, что он считает нужным поставить на вид каждому читателю по отдельности и
всей читающей аудитории вместе взятой.

  Как человек чести, он не знал от читателей отбоя. Они заплывали в его обширные
сети подобно мелкой рыбёшке, предназначенной для пропитания омуля. Они действительно
считали, что перед ними не кто иной, как сам служитель справедливости и самой что
ни на есть честнейшей Фемиды с огромной буквой в партитуре, предназначенной лишь
службе и ещё раз службе, и ещё тысячу раз службе совершенствованию прекрасного
общества, сформировавшегося благодаря его стараниям на заре двадцать первого века.

  Кальков давно уже знал, много лет назад, когда он был ещё членом коммунистической
партии, что мир устроен неправильно и его нужно непременно переделать. Ну как же
так, он судит-судит не покладая рук отпетых разбойников и воров, а они плодятся
и плодятся, как малина в самых захолустных местах.