История одной смерти

Он курил дешевую сигарету, стоя в углу своей комнаты. В кресле удобно раскинулся его сосед, который то и дело задумчиво хмыкал. Оба думали. Думали о женщине. Об одной и той же. Она покинула их обоих в одно и то же время, так по-простому попрощавшись, что это казалось наивным. На наивных людей не злятся. Так она думала. А ни разделяли ее точку зрения. Ей по возрасту уже не полагалось быть наивной, ведь на это есть свои ограничения. Она давно их нарушила. Наивность идет детям и молодым девушкам в расцвет их сочности. Но ей было сорок. Для нее быть наивной было непозволительной роскошью, но ей было глубоко плевать. Она нарушила это правило, как и вообще распорядок жизни в целом. Но едва ли она сделала это специально. Едва ли делала это специально. Просто она сама была другой. Не странной, это слишком пафосно и величественно. Такое можно применить только к непонятым великим художникам, поэтам или музыкантам. Богеме мира сего. Но точно не к ней, вед она была странной. И не была ни художницей, ни поэтом, ни музыкантом.  И они это знали.

Она ушла так банально, как будто бы в бульварном романе. Просто в какое-то утро они пришли к ней в квартиру. А на красном деревянном тяжелом столе лежала записка и аккуратно положенные рядом две ручки. Она всегда их так оставляла, когда не работала. Но эти двое мужчин сразу поняли, что все изменилось. Просто только она могла уйти так. Молча и просто. Оставить после себя только письмо на страницу. Оно и имело адресата, и не имело одновременно. В этом и узнавалась она.

«Думаю, что вся проблема заключалась именно в том, что я всегда мечтала о любви. Я так хотела, чтобы меня любили. Мне не важно было, встречу я такого мужчину, что будет меня всегда защищать, или это будет женщина, которая будет счастлива от моей улыбки. Мне всего лишь нужно было, чтобы хоть в чьих-то объятиях я чувствовала покой. Забывала о нелюбви к себе, забывала о делах, забывала о семье и о всем том, что меня расстраивает. Чтобы я лежала в чьем-то любимом и желанном кольце рук и думала: «все будет хорошо». Я просто хотела, чтобы меня прощали за все. Не так. Чтобы мне все прощали. Более точная формулировка. Я хотела, чтобы любое дело, которое я делаю, спускалось мне. Я так стеснялась своей ненависти к себе и так боялась презрения к шрамам, которые я сама на себе оставляла. Я не могла подавить свой стыд. Но я очень хотела, чтобы кто-то не заставлял меня стыдиться этого, а просто тепло мне улыбался и целовал мои волосы. Это ведь так приятно, правда? Я думаю, я была рождена ради любви. Была самой ее воплощением. И я хотела любить. Просто не абы кого. Любовь ведь это ценный дар, его не кинешь в руки первому встречному, который к тебе хоть немного хорошо относится. Мне так хотелось быть любимой. Знаете, я вообще думаю, что в этом мире люди делятся на два типа: те, которые дают любовь и те, которые забирают. То есть дающие могут еще и забирать, также, как и забирающие отдавать, просто соотношение настолько неравное… И главное, чтобы дающий всегда встречался только с забирающим. Иначе всем вокруг тяжело. Я думаю, что я была из забирающих. Мне не хватало любви. Мне всегда казалось ее мало. Когда у меня появлялись новые знакомые, я хотела, чтобы их внимание было только моим, только для меня. Как же эгоистично. Но я ничего не могла с этим поделать. Хотелось, чтобы все восхищенные взгляды доставались мне, все уважение было только моим. Люди не могли мне этого дать, поэтому я всегда оставалась одна.

На самом деле я всегда хотела семью. И детей хотела. Только никого к себе даже близко не подпускала. Потому что боялась. У меня самой никогда не было нормальной семьи и я не знала, как ведут себя в браке счастливые люди. Хотя бы нормальные. За норму я начала принимать скандалы, то, что мама била папу, а тот каждый день ее оскорблял. Я считала нормой то, что когда я была маленькой, отец выгнал мать головой на лестницу, выдернув ей при этом клок волос. Я считала нормой то напряжение, висевшее в воздухе нашей машины, когда мы с семьей ехали куда-то на выходные. Я считала нормой то, что чем старше я становилась, тем меньше меня любила мама и тем чаще она срывалась на мне после ссор со своим мужем. А мои родители только и говорили  мне: «Это нормально. Все люди так живут. Все ссорятся». Может быть, они были правы и люди правда живут, считая все это правильным.

Думаю, я боялась именно этого. Как-то в пятом или шестом классе я увлекалась психологией. И в какой-то книге я вычитала, что человек неосознанно копирует в своей семье ту модель поведения, которую сам видел ребенком. Это и было моим главным страхом. С тех пор я дала себе обет никогда не выходить замуж и не рожать ребенка. Это была бы катастрофа. Я боялась, что возненавижу свою дочь, что мой муж станет моим врагом, а не верным другом. Боялась, что я буду ненавидеть всем сердцем свою семью, хотя должна ее любить, но другого выхода, кроме как жить с ними, у меня не будет. И этот страх преследовал меня постоянно. Он буквально ходил за мной по пятам, он въелся в мою кожу изощренным ядом, который было не смыть с себя и не вытравить.

А я все никак не могла встретить того мужчину или ту женщину, которые бы избавили меня от этого чувства. Которые бы просто были рядом и забирали ту неуверенность, которую я испытывала, которые бы сказали мне, что это не проблема. И все же мне было жутко раскрывать душу перед кем-то. Я просто чувствовала, что это все не мои люди. Мои подруги говорили, что я неправа и что все дело во мне. Может, они были и правы.

Но я жила всю жизнь с этим когнитивным диссонансом в голове. Он мучил меня, убивал меня. Как вообще так получилось, что человек, который больше всего хотел любви, боялся ее, как проклятья?

В этом письме не должно быть логического завершения. Так же, как и в моей жизни. Возможно, я бы и нашла свою любовь, но я в это не верю. Просто жизнь без конца. Сказка без счастливого финала. Да и вообще без финала. Так, наверное, и правильно для никудышного человека вроде меня. Только на последок следует попрощаться для приличия.

Прощайте. На этом все».

Это и было ее последнее письмо. Прощальное слово. И все же, оно не имело адресата.