Дипломат в резиновых калошах

Солнце всходило над старой крепостью. Его лучи забирались в комнату, освещая сначала часы на стене, которые стояли,замерев стрелками на 10-33. Так я пытался затормозить время. Потому что не хотел, чтобы она уходила.

Мы встретились совершенно случайно. Ее привела ко мне на работу подруга. И она решила устроиться к нам. Мне сразу понравилась в ней легкая неуклюжесть, беззащитность, делающие ее похожей на ребенка, который вдруг осознал, что стал взрослым и может принимать самостоятельные решения.

А встречаться мы стали довольно банально. Я жил один и питался в основном магазинными пельменями. Пельмени я покупал в подвальном магазинчике с одиозным названием «МАКС Вселенная». Именно то, что мое имя красовалось на вывеске, заставляло туда заходить снова и снова. Но покорил я ее не пельменями, а обещанием угостить неземными бутербродами. И однажды принес ломти еще теплого хлеба, на которых красовалась свежайшая ветчина, расплавленный сыр, сочащиеся влагой помидоры и листья салата, с застывшими капельками утренней росы. Я думаю, что после этого не устояла бы и Мерилин Монро. Ведь я подкрепил еду взглядом своих бл…х глаз и свежезаваренным кофе.

А дальше жизнь превратилась в сказку. Наши встречи напоминали свидания влюбленных, которые не виделись, по крайней мере, лет десять. И когда я ее целовал, мне казалось, что это в первый раз. Мы вставали из постели только для того, чтобы прямо руками разрывать на части курицу-гриль, подсовывая друг другу самые лакомые кусочки и запивая их легким домашним вином. У нас не было запретов в сексе. Мы жили так, будто завтра начнется атомная война, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным вместе.

Мне не было дела до ее мужа, который ушел, посчитав, что слишком хорош для нее. Я хотел детей, у которых были бы ее карие глаза и моя блондинистая шевелюра. И каждый раз, просыпаясь с восходом солнца, оживлявшего старую крепость, я целовал свой деревянный крестик, благодаря Бога за неожиданное счастье. А она безмятежно спала, положив голову на мое плечо и рассыпав на моей груди черные шелковые волосы. Ее было так легко разбудить, что я долго не решался подниматься. Но все-таки вставал, чтобы заварить нам обоим кофе и выкурить свою первую сигарету. Нигде больше я не чувствовал свое единение с прошлыми веками, кроме как на этом пустом балконе, где стоял один единственный стул и пепельница, вырезанная из пивной банки. Ветви каштана заглядывали в окно, а я сосредоточенно глядел на зубцы крепостных бастионов, веря, что однажды я буду работать по профессии историка-дипломата.

А потом она звала меня. И эти несколько десятков минут, оставшихся до выхода на работу, я уже ни о чем не думал, целуя ее нежную кожу.

Но однажды эта идиллия рассыпалась как пазл, который складывали на листе картона, а потом этот лист резко перевернули. Приехал ее муж. Он внезапно осознал, что был не прав и решил склеить разбитую чашку. Он играл не хуже Гаврилова в «Короле Лир» и «Поминальной молитве». Он хватался за сердце и угрожал покончить с собой. Так я ее потерял. И никакие остановленные часы не смогли затормозить счастливое время.

Я ее еще раз увидел. Зимой, когда тихо ложился снег. Увидел для того, чтобы услышать, что общего будущего у нас не будет. А чтобы я это окончательно понял, ее муж привез целую бригаду, готовую мне пространно объяснить, что она уже не моя. И я стоял в своем легком пальто на ветру, слушая его бред и угрозы, сжимая в кармане пневматический пистолет. И я первым сделал шаг назад, развернулся и пошел пить херес в кабачке своего знакомого, который всегда знал, как утешить больную душу. И, как писал Веничка,с тех пор я не приходил в себя. И никогда не приду.

Я уехал во всемирную столицу. Она приняла меня, как своего блудного сына. Мое интеллигентное лицо производило впечатление даже на полицейских, не решавшихся меня задержать и отправить в центр незаконных мигрантов. Я жил. Но жил так, что московским чертям было тошно, и они предпочитали обходить меня стороной. Мои загулы становились легендами среди тех, кто был со мной знаком. Но Москва устала терпеть мои выкидоны и отправила меня подальше. Я обрел долгожданную тишину. Сменил блестящие штиблеты на резиновые калоши, и редким собеседникам рассказывал, как я едва не стал дипломатом.

А она однажды вернулась. Когда я уже смирился, вплотную занялся фермерством, ее карие глаза и сохранившаяся неуклюжесть нашли меня. И опять я был недолго счастлив. И опять потерял ее. В этот раз, наверное, навсегда.

И я сижу перед экраном старенького ноутбука, "распутывая" дипломатические загадки сильных мира сего, изредка пишу плохие стихи. А у порога стоят резиновые калоши, начищенные до блеска, как когда-то итальянские туфли. И я обуваю их, чтобы сходить за бутылкой водки, которая напалмом выжигает все, что хранится в воспоминаниях.

2008-2018