Часть десятая. Восхождение и освобождение

И после всех этих событий я впал в отчаяние сомкнувшееся над моей головой, как воды над утопающим. Я перестал бороться, перестал искать и верить, перестал делать вид, что мне нравится Вивьен, перестал работать.
Я просто лежал на грязном диване, свернувшись в комочек страдания и боли время от времени проваливаясь в забытье вызванное голодом.
Иногда я вставал лишь для того, чтобы взять нож и нанести себе несколько порезов. Аккуратных и тонких, почти изящных, тут же окрашивающихся в алый.
На вкус моя кровь всё ещё была человеческой.
Я больше не думал, не о своей жизни, от которой я пытался убежать, ни о смыслах и причинах, которые искал. Мир вокруг стал тупой болью, где единственной радостью было сдирание подсохших корочек крови.
Даже если бы у меня была в запасе свободная вечность, которую я бы потратил на попытку описать своё состояние – у меня бы ничего не вышло. Его оттенки текли сквозь меня, будто растекающееся по воде масляное пятно. Я никогда не смог бы уловить всего, потому просто скажу, что в сердце у меня была дыра, а впереди неизвестность. Я даже не мог сказать, что вот эта груда мяса и костей – я. Как мне определить это существо, которое вроде бы… я? Не человек и не зверь, не верующий, не безверный, не живой, не мёртвый. Может быть даже не мужчина. Кто знает?
Именно так нож оказался в моих руках, именно так он вошёл в плоть между моих ног и именно так я остался безмолвен.
Кровь залила мои ноги, а чресла сожгло очистительным огнём. Я упал навзнич, ударившись головой о старые доски. Я закрыл глаза и пожалел, что вообще родился. Руки мои были руками Змея, ноги мои были ногами Змея и лицо моё преобразилось в звериное. «Лучше бы я умер», - думал я.
Но этого, увы, не произошло. 
Я очнулся там же на полу. Вивьен перевязывала бинтами мои лапы и что-то говорила. Что-то невероятно умное, но я не слышал.
Мысли мои были о море, что смыкается с горами и о том, как хорошо жить там в вышине не думая ни о чём, ни о ком. Смотреть, как вода медленно сжирает солнце, а потом играть там в ночной темноте среди зверей и птиц.
Пальцы немели, кровь бежала по моим ногам бесконечным чистым потоком, она в одночасье пропитывала бинты, не давая ни малейшего шанса удержать мои витальную жидкость внутри.
Ножки дивана, газеты, журналы, комиксы и книги – всё окрасилось алым и потеряло своё значение, если вообще когда-то имело его.
Вольто что-то кричала мне, но я не слышал, потому что понимал, что нужно уезжать, а то чего гадать, стану городской легендой, идолом молодёжи, а потом и распятым во имя высшего блага.
***
И было море, и были горы, и было небо и не было меня.
Змей дремал на застиранном спальнике под перебивчивые звуки радио, доносившиеся из маленькой оранжевой коробочки.
Он больше не разговаривал, лишь иногда открывал жёлтые глаза, в которых то и дело скользила искорка радости и интереса, почти человеческая. Он смотрел на гостью столь хорошо ему знакомую, будто бы она часть его самого. Лучшая часть.

***
И я сидела напротив существа, которого знала так же хорошо, как и себя. Жуткое и потрясающее, оно лежало передо мной, как довольный обласканный кот. Чёрный змей с едва заметными человеческими чертами. И я не знала, как и почему он пришёл сюда. Хочет ли он пожрать нас или принести спасение. Знал ли он, зачем он здесь? Не знаю, да и важно ли это?
Чешуйчатое тело стало телом, покрытым шерстью, а руки и ноги стали сильными мохнатыми лапами. Передо мной стоял волк, чёрный, как густое нефтяное пятно на поверхности океана. Он присел передо мной, и я взобралась на его тёплую спину, пахнущую маслом и шёлком.
Несколько медленных мягких шагов, а потом быстрее и быстрее, пасть зверя раскрылась и он задышал на бегу. Безмолвный горный пейзаж стал смазанным и ярким, а душу, как чашу заполнило ощущение иномирного покоя, исходившее от чёрной спины.
Йорм говорил мне, что стал чудовищем в утро подельника. Пока я скакала на его спине, сквозь расплывчатый пейзаж я думала о том, может быть, было бы лучше, если бы все стали чудовищами в утро буднего дня?

Не-человек по имени Йорм улыбается счастливо и спокойно, сидя возле старенького радио в негостеприимных горах.

Может ещё поживём?..