Консервные дети

— Ну что, ты пососешь мне, Петенька? — мужчина, лет тридцати пяти, тянул за тоненькую ручонку коротко стриженного мальчика. Слегка приподняв от земли, просевшую, черную от копоти дверь кочегарки, он пропустил ребенка вперед, торопливо закрыв стальной засов. Внутри помещения пахло пылью и углем, повсюду валялись окурки и пустые пачки от "Примы" и "Беломора". Посредине комнаты стояла выцветшая мебель, с раной обивкой, явно принесенная со свалки. В углу, чуть поодаль от поваленного дивана, разместилось трюмо, утратившее боковые створки. На нем стоял электрический чайник, стопка граненых стаканов, помещенных друг в друга, и два ярко-оранжевых апельсина, очень выделявшихся на общем фоне.

Обстановка была знакомой, мальчик был уже здесь пару раз. Сначала он приходил с друзьями, своими одногодками, такими же оборвышами — Васькой и Илюшкой. Мужчина с широким шрамом, трассой проходившем по всей диагонали лица, рассказывал о восточной резне, увиденной им во время срочной службы в Фергане. О том, как беременным женщинам по живому вспарывали брюхо, о пакетах анаши, что разбрасывали по улицам, чтобы притупить людское сознание и, что будто этот шрам на лице был от удара лопатой. После чего дядя Андрей давал ошарашенным, вросшим от страха в диван, пацанам по шоколадке и опускал обратно в общежитие. Мужчина со шрамом был отважным героем в глазах детдомовских мальчишек, наравне с Терминатором и Бэтманом. Слухи о нем опасливо вдыхались вместе с дымом от первых сигарет. Где-то через месяц дядя Андрей пригласил Петю уже одного, усадил на колени, долго гладил по промежности, вознаградив за молчание пятьюдесятью рублями.

Это были большие деньги для мальчика промышлявшего сдачей бутылок и сбором бычков в проржавевшую, консервную банку из под кофе. Искал он свои трофеи обычно около автобусной остановки и местного супермаркета, жестко конкурируя с другими босяками. Часто прогуливал уроки попрошайничая на улице, всю прибыль от чего забирали пацаны постарше, посулив взамен свое покровительство. Ниже бровей повязав ковбойскую бандану, Петька чувствовал себя неустрашимым героем кинофильма.

За кочегаркой располагался большой, кустистый парк. Высокие фонарные столбы, как тонконогие цапли, высовывали свои серебристые головы из-за раскидистых крон кленов. По весне выклевывались желторотые птенцы соцветий акации, окружая полукруглыми аллеями двухэтажное здание интерната. В небольшой поселок, привозили ребят из соседних деревень и сел, но круглых сирот было немого. В основном, это были дети из неблагополучных, неполных семей, члены которых были лишены родительских прав за пьянство.

Ветер гнал облака, как деревенское стадо коров на пастбище. Середина мая жарила сильнее июля.
— Не трогай меня, пожалуйста! Мне противно, — пыталась вырваться из рук своего одноклассника хиленькая, вся в мелких, красных пупырышках, девчонка. На вид ей было не больше тринадцати-четырнадцати лет. Жиденькие, светлые волосенки обрамляли миловидную, лисью мордашку. Парень налету схватил девочку за острое плечико, с силой шмякнув нескладное тельце об угол столярной мастерской.

— Отдайся, целка! Знаешь, для чего вы, женщины, созданы, чтобы вас ****ь! — зажав колени девочки между ног, терся своими гениталиями о ее живот. Длинные стебли крапивы, буйно разросшиеся у старой слесарки, то и дело лезли под юбку, больно царапая голые бедра.

— Ты, паскуда малолетняя, совсем стыд потеряла? Средь белого дня уже жметесь! Чего дальше от вас ждать, если вы уже сейчас такие? — выплыла из-за угла круглая и курносая, как самовар техничка

— Гудков, сынок, помоги донести помои свиньям со столовой. Мальчик, выхватив тяжелые ведра из рук женщины, быстро потащил их вниз под гору к свинарнику, попутно обливая себе ноги жирной смесью отходов, торопясь, как можно скорее избавиться от этого, неприятного для него, поручения.

— Да, ты так мне все помои расплескаешь, ****юк! — орала вслед тетка.
Оставив ведра с отходами у двери свинарника, парень побежал обратно. Теплый ветер надувал огромным пузырем рубашку, приятно охлаждая вспотевшую спину.

— Как жизнь, мелкий? — перегородил дорогу бывший выпускник интерната, приехавший после дембеля навестить родные стены.
— Да, ничего так — смутился, по-началу, мальчик.
— А ****и-то есть у вас? — заржал, как конь, подвыпивший мордоворот. — В очко побаловаться! — шлепнув по плечу оробевшего подростка,
— Да, Натаха - шлюха, не дает! — немного осмелев, пытаясь казаться как можно взрослее, выдал пацан и, неожиданно для себя, злобно добавил — Вон она на качелях катается. Не торопясь, под сопровождением испуганного взгляда мальчика, дембель вальяжно направился к стайке девчонок. Железные качели, выкрашенные ядрено-желтой охрой, неистово скрипели, под сменяющими друг друга задницами восьмиклассниц, следы от сварки крупными каплями выступали со всех швов сиденья.

— Наташа, рыбонька моя, разговор есть, — ласково поманил незнакомый парень. Белокурая девочка, обернула свое маленькое, сплошь усеянное подростковыми прыщиками, личико.

— С каких пор ****уешь, курва? — подойдя в плотную, дыхнул перегаром дембель. Подростки притихли, никто и не думал вступиться за подругу. Девочка пятилась назад, продвигаясь все глубже в парк, затем резко развернулась и кинулась бежать, но высокая трава хватала ее за ноги, запутываясь в ремешках сандалий, предательски тянула вниз. Внезапно парень всем телом навалился на неё сверху, зажав рот ладонью. — Будешь орать, сучка, убью! Девчонка притихла, заживо обмерев, будто недобитая муха, всем телом ощутив тупой кол упёршийся ей ниже спины. Дотащив добычу до теплотрассы, только что, этой весной, проложенной по парку, а сейчас причудливо перетянутой веревками, поверх фуфаек и дырявых, зассанных матрасов, летних лежанок бомжей и алкоголиков, он запрокинул тело поперек трубы. Для профилактики пару раз врезал малолетке по зубам, разбив в кровь губы. Уложив вниз животом, стащил дешевые, казенные, детдомовские трусы, оголив молочно-белые, узкие ягодицы.

Юрка зашел в класс уже после звонка. Ветер, встревоженной птицей, бился в форточку. Уткнув руки в бока, длинная, иссохшая, словно речной камыш, женщина вытаращила на него круглые, будто пораженные базедовой болезнью, глаза — А отвечать будет, Гудков! Он же, наверняка, больше всех знает? Пацан немного замешкался, вспоминая виды физических маятников и уже было начал говорить, прежде хорошо заученный урок, как вдруг запнувшись, заплакал навзрыд. Сопли веревками свисали вниз, резонируя с его рослой, не по годам развитой фигурой. Многоголосье открытых ртов наполнило громыхающим ревом школьный класс.

— Хватит ржать, уроды! Наделали вас по пьяне! Вы же не люди, а отбросы общества. Чему вас учить, баранов, мне непонятно, — по-лошадиному мотнула пегой, после слезшей с волос краски, головой учительница. Поток ветра, в очередной раз вздрогнув, с мясом вырвал шпингалет, вдребезги разнеся окно.

Отыскав узкую щель, размером с соломину, солнце пробилось через рубероид, оставив тонкие разводы на полу кочегарки. Вспотевший мужчина, со слипшимися волосами на груди, благодарно гладил ребенка по спине. Мальчик смотрел, как огромная залупа, словно маятник качалась у его лица, повторяя каждое движения мужчины. Наконец, член начал уменьшаться в размерах, постепенно покрываясь мелкими складками, напоминая спустившуюся, изношенную шину.

фото: Дмитрий Марков.