На круги своя. Глава 5

Изумрудные копи.



 Благоустройства действительно не хватало. Деревянная, одноэтажная, рассчитанная на пять классов школа,  походила на букву "Г". С одной стороны этой буквы был вход-выход, а с другой учительская и кабинет директора. Перед учительской был еще один вход-выход. Это уже для наставников. Зимой через него бегали и школяры, было ближе бежать до уборной. Хоть и холодно было, но никто не одевался. Дело привычное, да и время на перемену давалось короткое. Звенел звонок  и надо было спешно бежать в класс.

На пять классов было пять  комнат. Самая последняя находилась возле учительской и там Саша учился в первом классе. Занятия проходили в две смены.
В каждом классе имелись печи, их топили до начала занятий и потому всякий раз, придя с улицы в теплый и уютный класс, хотелось вздремнуть хоть одним глазом.
Главные занятия: чтение, арифметика, русский язык и правописание. Соответственно тетради: в линейку, в клеточку и с косой линией. В то уже давнее время, каллиграфия, как в китайской грамоте, имела важное значение. Не то что сейчас — пиши как хочешь. А от этого  и живут как хочешь. Уже в армии Саша понял, что правописание в школе, - это, что строевые занятия на плацу. В обоих случаях вырабатывались дисциплина и прилежание. Опять же стремление к красоте — буквы ровные, с нужным наклоном и солдат опрятный и подтянутый, шагает не горбясь, грудь вперед. Сейчас молодежь, точно как их почерк, -  буква влево, буква вправо, читать их опусы никакого удовольствия. Говорят на китайцев надо равняться. Правильно. У них каллиграфия с испокон веков была и есть на первом месте. Более того, она приравнена к искусству.

Главные орудия школьного труда: ручки и карандаши, резинки, чернильницы, промокашки и конечно перья. Перья не гусиные, а стальные разных модификаций по номерам. Почему-то запомнился № 11-й, хотя самыми популярными была «Звездочка». Руки и парты вечно в чернилах и их приходилось отмывать, оттирать с помощью мыла и соды, позднее на помощь пришел стиральный порошок. От соды отказались. Вместе с чернилами она съедала краску и ранее белые парты становились, как тогда говорили, серо-буро-малиновыми.
А еще был мел, классная доска. Главная обязанность дежурного - подготовить их к занятию и доложить учителю  о присутствующих.  Звеньевые с двумя полосками на рукаве отвечали за свои звенья, которых в классах было по три — по числу рядов парт. Саша ни за кого не отвечал. Часто заглядывал в окно класса, выходящее на пришкольный участок, и скучал по своему чердаку, где  был сам себе капитаном.
На перемены вызывал колокольчик в коридоре. Летом за сараем можно было поиграть в пристенок или чику. У кого имелись деньги бегали через дорогу в столовую предприятия, где в буфете продавались лимонад, мучные изделия и сладости. На рубль в школьном буфете можно было купить стакан чая из большого пузатого самовара с фигурной ручкой, булочку или коржик. Были и другие изделия, но на них, как правило, копеек не хватало. Все съедалось и выпивалось стоя, так как ни столов, ни стульев в зале не было.

Класс  находился рядом с учительской, сразу за залом, в котором ученикам по большим переменам предлагали легкие завтраки, а в учебные часы обучали физической культуре. Занятия проводились и зимой:  гимнастические упражнения, прыжки в высоту через веревку на соломенный матрац. В теплое время соревновались на улице. Только тем и занимались, что бегали по дороге наперегонки от улицы Клубной вниз мимо маминой подстанции.
 -Давай, давай, кричали мальчишки, нажимай! Приходилось нажимать и совсем зря, потому как к концу дистанции сил и воздуха в груди не хватало. Казалось еще чуть чуть и и вся жизненная сила иссякнет. В этот раз победил я, наверное потому, что бежал в новых коричневых комнатных тапочках и 300 метров одолел за за минуту и тридцать секунд. Давно дело было, но запомнилось.

 Тогда никто не объяснял как надо, как лучше, просто давали команду «марш» и засекали время. Этот образ  управления, заметил я позже, процветал не только в спорте, но и в других областях жизни. Команда дана — и выполняй ее как хочешь в ходе социалистического соревнования. А тогда, в классе четвертом или пятом приходилось соревноваться с Сергеем Девяткиным. Его семья только, только приехала с Волги и проживала в бараке на улице Куйбышева, рядом с двухэтажками.
Сергей имел задиристый характер и стремился во всем первенствовать, отличался силой и ловкостью, но выносливости в беге не хватало и я его обгонял. Не умел Сергей ходить и на лыжах, но с горок катался просто отменно, даже на одной лыже. Сколько Саша ни старался повторять, - не получалось.

Однажды привалило счастье. Дело было зимой, отправили Сашу в «Военвед», так назывался продуктовый магазин в Лесозаге, за хлебом. Шел, как обычно, по протоптанной тропинке вдоль забора детского сада, смотрел под ноги  и думал о своем. Вдруг,  как ошпарило кипятком, на снегу, рядом с тропинкой деньги - четыре  двадцати пяти рублевки. Целых сто рублей! Настоящее богатство! Охватило  волнение, руки отнялись. Странно, но они боялись взять деньги, как что-то опасное, как на войне мины. Момент, и произойдет непоправимое. Преодолев волнение, огляделся по сторонам, увидел вдалеке идущего по тропе прохожего, взял ближайшие три двадцати пяти рублевки, а за дальней не потянулся, испугался провалиться в сугробе и оказаться один на один с идущим пешеходом. Может это его деньги, подумал Саша и спешно пошагал в сторону магазина.
 
Магазин  как источник счастья. Не было его у тебя, а пришел, купил что-нибудь, и ты счастлив. Не раз думалось: «Эх пряничек бы сейчас , или коржик скушать». Случалось и погрызть. В то время сроков хранения у таких продуктов не имелось, они превращались в камни и их можно было грызть или сосать. Это уж как душе угодно. Счастье тогда было не разовым, а долгоиграющим, его можно было растянуть на целую перемену. Пряники были твердые, дети голодные, а продавцы добрые.
- Ну чего тебе тебе милок, - спрашивала тетка в белом халате, - говори давай, а то уже очередь образовалась.

Хотелось всего подряд, все было в радость, а медяшек в потном кулаке раз два и обчелся. Приходилось стоять и рассматривать разные вкусности, которые развешивали  на весах марки «Урал». Вот они стрелки. Сколько же они тебе счастья отвесят? Много не получалось. Весов со стрелками давно уже нет, а привычка рассматривать витрины, экономить и покупать не сразу, сохранилась до сих пор.
Вечером деньги припрятал, а на следующий день, на школьной перемене, а было это в классе третьем, забежал в буфет цеховой столовой и купил килограмм ирисок «Ледокол». Забил конфетами все карманы, сам жевал, друзей угощал.

Коллективное угощение сладостями стало заметно учителям. Сашу вызвали на собеседование в учительскую. Вопросы задавал высокий, статный в военной форме  директор школы Михаил Петрович Коптеев. Где взял, а точнее украл деньги?  Он чистосердечно рассказал, как было дело, но никто в учительской ему не поверил. Обидно стало так, что  расплакался. В конце концов,  отпустили, забрав оставшиеся рубли и копейки.

На занятия  ходил обычно в вельветовой курточке и в брюках, сшитых мамой из неизвестной материи. Однажды, а это случилось в классе четвертом, Саше купили настоящую школьную форму стального цвета с желтыми пуговицами, настоящим широким ремнем с бляхой. А еще была фуражка с кокардой. Разве можно было еще о чем-то мечтать? Папа смотрел и говорил:
- Можно сказать, суворовец, настоящий военный!
Класс переписывался с одной из школ Грузии, и на один из праздников с юга пришла с фруктами посылка. В то время никто про редкие фрукты, типа гранаты или апельсины, не слышал, яблоки  в поселке появлялись чаще к праздникам, а тут все сразу. Как не запомнить это радостное событие.

В школе, в угловом помещении, имелся живой уголок. Там проживали кролики, ежи суслики и даже лиса. В клетках чирикали многочисленные пернатые, на столах демонстрировались овощи с приусадебного участка. За все это хозяйство отвечала родная тетя Вера,  - отвечала она еще за многое, потому как преподавала биологию, зоологии, химию и даже географию. К тому времени она окончила в Свердловске учительский институт, была не замужем и жила вместе с бабушкой Татьяной Дмитриевной.

Литературным образованием класса занималась молоденькая, симпатичная учительница Шувалова Римма Феоктистовна. Она только закончила филфак Свердловского Университета и стремилась просветить деревенские головы. Учительский труд сразу не виден, но посеянное зерно обязательно взрастет. Огонек  ее светлой души долго теплился в детском сознании воспитанников, и разгорелся в  их сердцах  уже в зрелые годы как на торфянике, что не затушишь.

Именно по ее инициативе состоялся первый выезд в город Свердловск, в театр оперы и балета им. Мусоргского, слушали оперу Евгений Онегин. Главная проблема перед поездкой, во что одеться. В старой вельветовой куртке или школьной форме ведь не поедешь. Кончилось тем, что мама обрядила меня в отцовский джемпер, закрутив рукава, которые вначале висели почти до колен. Этот джемпер я носил и после армии, когда приезжал на побывку к отцу. А в тот раз, когда сидел на галерке театра, смотрел на сцену и не мог глаз оторвать от  происходящего чуда. Не меньшим чудом был и театральный буфет. Все хотелось купить и попробовать, но, увы, приходилось обходится малым.

В последующие выезды смотрели балет «Голубой Дунай». В театре Музыкальной комедии - спектакли «Севастопольский вальс» и «Свадьбу в Малиновке». Из сохранившегося с тех пор театрального проспекта, следовало, что театр «Музкомедия» появилась в городе в 1933 году. Основу ему дал небольшой опереточный коллектив, приехавший из Полтавы. Кто конкретно приехал, не указывалось, но мастера сцены: Маренич, Викс, Энгель-Утина, явно были иногородними.

В памяти сохранилось посещение с Риммой Феоктистовной областного Дворца пионеров, дома который раньше принадлежал купцам старообрядцам Расторгуевым. Подобные этому особняки золотопромышленника Рязанова и других знатных купцов бывшего Екатеринбурга размещались на улице Куйбышева. Как писал Мамин – Сибиряк, Екатеринбург в прошлом веке был столицей уральского золота, водки, бешеных денег, и крупной картежной игры. Многие дельцы прожигали здесь жизнь. Дома были тому свидетели. Больше всего, конечно, видел  дом Ипатьева. В нем в июле 1918 года расстреляли  царя Николая  II и всю его семью.

Про изумрудные копи, на которых жили школяры и их родители , в школе не рассказывали. Войны, революции, это пожалуйста. Позднее стало известно, что и здесь, далеко в тылу от событий воевал управляющий гранильной фабрикой Андреев. Ему помогали горные инженеры Барченко и Пик. Пользы это не принесло. Автономное выживание кончилось тем, что фабрику и подведомственное  ей производство национализировали.

Копи стали народными, и народ, почуяв волю и беспредел, бросился на промывку отвалов и поднимать шахты. Больше всего от революции досталось Люблинскому прииску. Кому и чему больше досталось от «перестройки»? История повторилась и снова люд бросился разбирать отвалы.
При Колчаке территорию копий заняли «войска порядка», вновь появились надсмотрщики и  арендаторы.  Одному из них – Липину повезло, - на Мариининском прииске нашли прозрачный темно-зеленый кристалл, оцененный в двести тысяч рублей.

Одиночные, случайные находки рабоче-крестьянскую власть не устраивали. Под руководством инженера Вознесенского развернулись широкомасштабные разведочные работы. Рабочие на это дело откомандировывались в порядке трудовой повинности местным профессиональным союзом горнорабочих. Все хорошо, только во многих местах вода не пускала до коренных пород. Запустить рудники не удавалось и по причине нехватки горных инженеров и опытных забойщиков. Вновь появились вольные старатели и небольшие артели. Кто как ни хитники знали, где и что лежит.

По предложению инженера Калугина, на копях стали нарезать маленькие делянки, так называемый горный отвод старательных работ и сдавали их отдельным лицам на месяц, за один рубль с десятины, заключались договора. Старателям представлялись услуги: инвентарь, насосы. На Мариинском прииске была известна делянка Скугина, но самыми удачливыми оказались раскопки  Булгачева. Он заложил две шахты и обе дали хороший изумруд, который тут же на месте гранил мастер Копылов.

В 1918 году вышел Декрет о государственной монополии на работу в Изумрудных копях, и они вошли в состав Екатеринбургской «Райруды». С началом НЭП правила изменились, молодой республике понадобились срочно средства и копи с 1922 по 1929 год отдали в концессию  франко-бельгийской компании, которая вырабатывала до тонны сырья в год. Для школяров 50-х годов эта тема считалась запретной. Иногда говорили про давнишних французов, ну и все. А что, как не из вестно.
Еще до революции на Троицком прииске, получившим позже наименование Первомайский,  существовала контора по скупке зелени. Со временем, советская власть повела  борьбу с частным сектором и предусмотрела в Уголовном кодексе специальную статью за «Нарушение правил разработки недр». С тех пор зелень у населения скупать перестали.

Благодаря содействию объединения «Русские самоцветы» геологу Вознесенскому  удалось посетить копи, провести на них несколько недель и осмотреть в шахтах артелей свыше 45 свежих забоев. Это посещение дало возможность непосредственно в работающихся забоях собрать большой материал, который был подвергнут детальному химическому, минералогическому и петрографическому анализам.

Полученные результаты, вместе с многочисленными зарисовками и техническими журналами бывших технических руководителей копей М. Гордиенко и инженера Е. Землянекого, дали возможность ближе подойти к минералогической природе этого месторождения и наметить основные черты для разрешения вопроса о его происхождении.
Долгое время Первомайский рудник именовали Первомайкой, но когда в 1933  году  на месте Гостреста «Русские самоцветы» появилось предприятие «Изумрудные копи», сокращенно «ИК», Первомайка стала Изумрудом. Однако многие и до сих пор мой поселок именуют Первомайкой.

В том же 1933 году в шахтерском поселке начала действовать гранильная фабрика по обработке изумрудов.  Сохранилась память о специалистах........ Мамаеве, Платонове и Курьянове. Сын последнего, Александр Александрович Засыпкин, окончил, как и президент Ельцин, Уральский политехнический университет (УПИ),  воевал,  был в плену и,  как положено, отбывал срок. Некоторое  время в 60-70-х годах он  учительствовал в нашей восьмилетней школе № 10,  жил гражданским браком с теткой Верой и  даже  провожал Сашу в армию.
 
Что из себя в Сашино детство представлял Изумруд - поселок горняков и лесозаготовителей. Большие, широкие как поля, грязные, жирные и скользкие от слюды и глины улицы. Зелени и благоустройства не хватало. В начале 40-ых годов был организован леспромхоз, который получил название «Асбестовский». И был он одновременно режимным и производственным учреждением. Была зона и спецпоселенцы жили в бараках, затем немцы и прочие стали строиться, благо что лес, руки и голова были на месте. Так и образовался район Лесозаг (почти Гулаг).

Еще исследователь Сибири американец Кеннан, путешествуя по России в 1880-х годах, писал: «Какое здание прежде всего кидается в глаза при въезде в любой город? – Острог! – При въезде в село? – Этап!». Это значит, что репрессии и все этому сопутствующее: пересыльные тюрьмы, лазареты, арестантские баржи и прочие безысходные сорняки-свидетельства произвола, насилия и жестокости, появились на ухоженном царизмом поле. Не большевики и Сталин это придумали. Просто забыли, что для запада Россия была всегда тюрьмой народа. О своем поселке я сочинил песенку, а первые слова в ней:

 Кто бывал в моем поселке в 50-ые года
 Проезжал  вначале  зону  и бараки в два ряда
 Военвед с лестным хозяйством,  тети Любы  магазин
 Там, где я счастливым детством все дорожки проходил...


Потрясенный увиденным и услышанным, Кеннан даже оказался в затруднении: «Если бы я был русским, - признался он как-то одному из виновников своего потрясения, ссыльному литератору И.П.Белоконскому, - …я, быть может, понял причину арестов, продолжительных тюремных заключений и ссылки в Сибирь без суда и следствия, но как американец я этого не понимаю и боюсь, что американцы недоверчиво отнесутся к моим описаниям».

«Что станете делать вы?» - прямо обращался автор к читателям и сам же отвечал, что «дикая жажда мести» хотя и преступна, но в таких случаях «вполне может быть оправдана с человеческой точки зрения…». Читая эти строчки, задумываешься о причинах наших революций психологии сталинизма и терроризма.  Жажда мести? Задумываешься и над китайскими установками», что  "крайности имеют революционное значение», «в каждой деревне необходим кратковременный период террора», в противном случае невозможно будет подавить деятельность контрреволюционеров». Мао Цзэдун в «Докладе об обследовании крестьянского движения в провинции Хунань» говорил:  «Чтобы выпрямить, надо перегнуть; не перегнешь – не выпрямишь».

Кстати, Кеннан во время русско-японской войны был в Японии и написал книгу «Заметки об осаде Порт-Артура». Почему я на это обратил внимание? Дело в том, что  дед Саши, как и он Чакиров Александр Христофорович, в ней участвовал. Из его книги Саша узнал, что город был назван то ли в честь капитана I ранга Артура, одного из командиров британских кораблей, ранее находившихся в этих водах, то ли в честь полумифического  короля британских кельтов Артура (V-VI вв. н.э.).

Эту пустынную гавань впервые использовали англичане во время второй Опиумной войны. Затем гавань опустела, точнее, там осталось маленькое китайское рыбацкое селение. Лишь в 1882 году китайский канцлер Ли Хунчжан решил построить здесь две сильные морские крепости. Руководил постройкой германский инженер Ганнекен. Около десяти лет более десяти тысяч китайцев строили крепость и порт. Достраивали уже мы, отданные нам в аренду.

Был Кеннан и в Екатеринбурге. По пути на Тюмень, в 100 километрах обнаружил на почтовом тракте столб, обозначавший границу Сибири. «На второй день после нашего отъезда из Екатеринбурга, когда мы ехали по довольно редкому лесу между деревнями Марково и Тугулымская, наш ямщик вдруг придержал лошадей и, повернувшись к нам, сказал: «Вот граница».

Мы выпрыгнули из тарантаса и увидели возле дороги четырехугольный столб высотой в десять-двенадцать футов, сложенный из оштукатуренного кирпича, на одной стороне которого был укреплен герб европейской губернии, Пермской, а на другой – азиатской, Тобольской. Здесь сотни тысяч ссыльных – мужчин и женщин и детей, князей, дворян и крестьян – навсегда прощались с друзьями, родиной и родным домом. Никакой другой пограничный столб в мире не был свидетелем стольких человеческих страданий, не видел столько убитых горем людей». К этой категории людей относились и мои родители:
О Екатеринбурге Кеннан писал как о знаменитом центре района полезных ископаемых: золото, малахит, яшма, берилл, топаз, агат, изумруд.

Вот и  Саша с малых лет, как и многие его однолетки, ползал по заросшим мелким березнякам, отвалам-выемкам из шахт и карьеров в поисках драгоценного камня, собирал разную зелень, в которой попадались и кристаллы берилла. Дома в поселке стояли между давнишних выработок, многие из последних были затоплены. Летом мы пацаны в этих искусственно созданных водоемах купались, зимой по звонкому льду катались на коньках снегурочках и дутышах, гоняли шайбу.

Точнее не шайбу, тогда их еще не было, а мерзлые камни, или, в крайнем случае, гуттаперчевые мячи. Вместо клюшек использовали березовые обструганные с двух сторон изогнутые ветки. От удара одной такой загибулины у меня до сих пор сохранился шрам на верхней губе.
В детстве  рос  он несколько угрюмым и неразговорчивым мальчиком и часто на всех обижался. От обид, которые мне передались, наверное, от родителей, плакал. Детское горе и боль быстро проходили и снова светило солнце, согревало мамино тепло.

На обложке его школьного дневника имелись слова Михаила Ломоносова: «Широко распространяет руки свои химия в дела человеческие». Несмотря на это, химию он  не любил. Больше радовали разговоры о путешествиях и странствиях, о тайных кладах и сказочных уральских героях Бажова. Бывало, долго рассматривал карту края, находя маленькую точку своего затерянного в лесах поселка.

Очертанием область напоминала громадный треугольник размерами с египетскую пирамиду Хеопса. Рабочий горнорудный поселок находился в его основе, в правом нижнем углу и хранил бесценные богатства изумрудов. Трудно представить, но это так. По рассказам, площадь родной области превышала территорию Австрии, Швейцарии, Бельгии и Люксембурга вместе взятых. Что это давало молодым школярам? Необъятное чувство простора и дерзаний. Хотелось путешествовать, узнать, что там за не известным и интригующим горизонтом,  но ежедневная учебная тягомотина, надежд к этому не давала.