Deus Arca

Я видел песок. Я дышал песком. Песок прилипал к запекшейся крови на моем лице. Раскаленный ветер поднимался над золотыми барханами и под грохот небесных барабанов мчался прямо на меня, жег мою бледную кожу, проникал под одежду: черную майку с призмой и потертые узкие джинсы.
Она тоже была в крови, но на сей раз в чужой. Меня одолевало жуткое желание сорвать эти проклятые шмотки, от них мне было жарко, душно и противно, но я не спешил этого делать. Одежда и обувь (а я был обут во вьетнамские резиновые сандалии) – это единственное, что сохраняет в людях человечность. Оттеняет ее от животной натуры. Стоит раздеться догола, как наружу, точно рой диких пчел, вылетает звериная сущность.
Кто-то спросит про разум. Я покачаю головой. Разум хрупче фарфора и тоньше натурального шелка. Он разбивается и рвется самым первым.
Лично мой дал хорошую трещину.
Стараясь не замечать сбитых костяшек, я раскрыл кулак и уставился на последнее, что у меня осталось. На черный ониксовый USB-накопитель.
Я сжимал его в кулаке, чтобы пропустить через себя, через свою кровь каждый файл, всю, без остатка, информацию.
Я сел на песок и растер пот и грязь по всему лицу. Я опустил веки. Но не увидел ничего, кроме немой темноты и не услышал ни звука, кроме завывания пустынных ветров, угрожающих надвигающейся бурей. Они дырявили мое тело не хуже свинца.
А еще меня мучала жажда. Невыносимое желание найти мутную лужу, куда мочатся свиньи, и выхлебать ее досуха. Но, при этом, не смотря на то, что кожей живота я мог почувствовать позвоночник, я не страдал от сильного голода. Потому что еда никогда, даже в лучшие годы, не пробуждала во мне ничего кроме черствого чувства долга.
Ибо мне говорили, что я должен есть и я ел. Но так, без особого желания и самого слабого наслаждения.
Оно и к лучшему. Потакание своим  прихотям завело меня в тупик, за которым нет даже Ада.
Или есть?
Я встал и огляделся. Я обернулся. Бесконечная золотистая пустошь, в которой не растет даже песчаная колючка.
Говорят, сущность Преисподней в бесконечности. Значит, если я нахожусь именно там, ландшафт вокруг никогда не изменится. Солнце продолжит палить,  не уступит место месяцу и звездам, а ветер никогда не сменится штилем.
Я отчаялся, утер теплые слезы и упал на колени. Я бы помолился, глядя на рваные тучи, если бы точно не знал или, вернее, не чувствовал сердцем то, что надо мной никого нет.
И вдруг ветер затих. Ветер затих, и воздух рассеялся, он буквально раздвинулся как театральный занавес, и я  смог рассмотреть, как на горизонте проявляются величественные пирамиды, окруженные лабиринтами руин и гробниц.
Я вскочил на ноги и вскричал. От восторга или неожиданности. И, как бывает в таких случаях, почувствовал внезапный, но обманчивый прилив сил.
USB-накопитель был надежно сжат моими пальцами, поэтому я побежал по песку так быстро и так неуклюже, что мои сандалии вконец развалились и слетели со ступней!
Горячая пустыня живьем жарила мои ноги, барханы мешали свободно передвигаться, солнце пекло обритую голову, но я расправил плечи и показал им всем средний палец.
И солнце померкло. Его снова закрыли рваные тучи. А я, я побежал еще быстрей и в конечном итоге скатился с бархана прямо к руинам.
Пирамиды выросли на глазах. Те кукольные домики,  что я видел изначально, превратились в величественные сооружения, циклопическую архитектуру архидревней цивилизации. Народа, что, вероятно, дотянулся до самых облаков и нашел способ управлять звездами.
А может даже подчинил себе богов.
Возможно, я бы потерял голову от той мощи, что исходила невидимыми лучами от этих стен, но твердо помнил славное выражение «Древнее – значит мертвое».
И еще: «Каждый археолог, по сути, является некрофилом. А если он еще гордится тем, что нашел, то он никем кроме грязного извращенца быть не может».
Я шел сквозь лабиринт надкусанных стен, выломанных окон и выбитых дверей.
«Древнее – значит мертвое» - голосила в моей голове закольцованная композиция.
Здесь нет никого. А значит, нет воды. Ибо вода есть жизнь, а древнее значит мертвое.
Руины засыпало песком, из гробниц вываливался прах, все они походили на какое-то черствое гигантское печенье. Я закрыл лицо руками и вдавил глаза себе прямо в мозг, чтобы не зарыдать.
Я не слабак, но я устал.
Но я не древний, а значит живой. Дрожащие суставы и заплетающиеся ноги несли меня прямо к пирамиде. И чем ближе я к ней подходил, чем сильнее различал каждую трещинку и царапину на песчанике, из которого она была воздвигнута, тем отчетливее различал этот писк – так фонит железо.
Это был достаточный повод для того, чтобы снова перейти на бег, споткнутся о торчащий из земли камень, упасть и попробовать песок на вкус. Его было так много, что он скрипел на моих зубах и забивал глотку.
Ступня мгновенно посинела и распухла, я растер ее свободной рукой и попытался встать. Ковыляя, я поднимался по ступенькам к манящим открытым воротам. Пустынный разрушенный город становился все ниже и дальше, а солнце ближе и жарче. К счастью, мне хватило сил добраться до прохладной темноты главной залы. И пол здесь был гладким. Настолько гладким, что по нему можно было катать как по льду. И он был таким же холодным, то есть достаточным для того, чтобы мои ноги остыли.
Но важное вовсе не это. Важное другое. В противоположном конце залы, рассекая мрак, как молния, мигало зеленое свечение. Мигало, мерцало и издавало те самые пищащие звуки работающей энергетической машины.
Я подошел ближе. Я вплотную приблизился к каменной урне, по которой плавали нечеткие образы зеленых цифр, мистических знаков, и странных, демонических образов. Мой левый кулак непроизвольно открылся. Моя правая рука, все также против воли, скинула с USB-накопителя ониксовую крышку. 
Не прошло и секунды, как он застрял внутри урны, наполняя жилы пирамиды потусторонним светом.

***
Очнулся. Закурил. Стряхнул пепел в пивную кружку. Скинул плед. Выглянул в окно и посмотрел, как ржавый монорельс теряется в электрическом тумане большого города. Белозубые красотки рекламных баннеров пытаются втюхать никому не нужный товар. Дирижабли на облачной тяге зацепляются за шпили небоскребов и отравляют воздух, превращая серый цвет в черную копоть.
Опустил жалюзи. Загрузил сообщение.
«Прости, но мы не можем быть вместе».
Набрал на клавиатуре:
«Почему???»
Сообщение зависло в цифровом вакууме.
«Этот пользователь внес вас в список нежелательных контактов».
К черту.
Затянулся сигаретой. К черту. Стукнул кулаком о бетонную стену. К черту! Закинул смартфон в самый дальний угол.
Нащупал в кармане джинсов что-то мелкое, гладкое, ониксовое, разделенное на две части. Вытащил. Посмотрел. Флешка. Флеш-память. Снял и отбросил крышку. Стандартный USB-разъем металлического цвета, с пластиковой прокладкой внутри.
Придвинул к дивану журнальный столик. Потушил сигарету о его зеркальную поверхность. Открыл ноутбук. Ввел пароль. Ее имя и ее прозвище. К черту! Сегодня снесет все настройки! В них слишком много воспоминаний и от этого невыносимая боль где-то под ребрами. Их ломит.
К черту!
Вставил флешку в ноутбук.
«Устройство не может быть распознано».
- Дешевый кусок говна!
Белые буквы на черном фоне. Латиница. Цифры. Командная строка. Нахмурился. Присел.
- Что за хрень…
Текст. Появляется непроизвольно.
«Ос…во…бо…ди. Освободи. Ме…ня. Меня. Слы…ши..шь? Слышишь?»
Выудил из пачки последнюю сигарету. Выкурил ее одной затяжкой целиком. Побледнел. Позеленел. Перед глазами возникло и тут же расселялось марево.
«Ты…Зде..сь? Здесь?»
Текст продолжал появляться.
Истерически захохотал, принимая свое безумие. Размял пальцы, набрал на клавиатуре:
«Прости, но мы не можем быть вместе…»

***
Кто я такой и как я здесь очутился? Я схватился за голову обеими руками и повалился на холодный камень пол, ибо, не смотря на беспощадное солнце снаружи, изнутри пирамида была поистине ледяной. Вокруг меня, и, причем совсем рядом покоились скелеты гигантов и лилипутов, а нагими ступнями я чувствовал засохшую, сброшенную тысячелетия назад, змеиную шкуру. Я поворачивался на другой бок, слыша как под моим весом рассыпаются опустевшие панцири скарабеев…Они хрустели точно так же, как песок на мои пожелтевших зубах.
Было еще кое-что. Вкус крови и плоти во рту, вкус, который казался мне абсолютно новым, но я не осознавал, почему, черт возьми, это так.
Я разжал кулак и покрутил USB –накопитель между пальцев, покрутил такими же легкими и ловкими движениями, какими мошенники играют с костями на базарах больших городов…
- Что ты такое? – спросил я у предмета.
Я не мог с точностью и полной уверенностью сказать, что действительно пытался загрузить ее в местную ониксовую урну, ибо сейчас уже не был способен отличить реальность от больных фантазий. Мне чудилось, и чудилось, как бы абсурдно это не звучало, явно, что весь мертвый город, все эти разбросанные у подножья пирамиды руины – мираж и я внутри него.
Через добрую половину зала я посмотрел на луч света, бьющий сквозь открытые ворота. Света дневного, но света тускнеющего. Ибо в пустыне вновь назревала страшная буря. И если бы в этих проклятых песках обитала хоть какая-нибудь живность, она непременно пустилась бы в бегство, попряталась бы по норам.
С трудом опираясь на руки, точнее на хилые кости, обтянутые розовой кожей, я встал на ноги, под которыми по-прежнему хрустели мертвые насекомые, и ступать по ним было невероятно противно.
Еще меня не покидало навязчивое чувство липкого страха, я боялся, что гиганты и лилипуты поднимут свои костяные головы, отряхнутся от праха, восстанут за моей спиной. И тогда они бесспорно накажут того, кто посмел нарушить их покой.
К несчастью, этим бедолагой окажусь я, ибо никого другого рядом нет.
Я посмотрел через плечо. Скелеты лежали на своем месте и только заходящий в пирамиду ветер трепал паутину в их опустевших глазницах и между ребер…
Это означало, что не было никаких препятствий перед тем, чтобы обследовать зал, постараться найти ответы или хоть какие-нибудь зацепки.
Сперва я поднял взгляд к верху, к тому самому месту, где стены сходятся в единой точке. И там царила непроглядная темнота, в которой, если верить ушам, кто-то копошился.
Мне оставалось лишь пожать плечами. Возможно, летучие мыши гнездятся здесь, пережидая день.
Кстати, я нахмурился, а он вообще сменяется ночью? Я помнил, как шел до города, я помнил каждый бархан, что встретился мне на пути, но я не помнил ни звезд, ни месяца.
Заката, что опаляет небеса алым, я тоже не припоминал. Будто кто-то закольцевал время, и оно попало в петлю, из которой не бывает выхода. 
Я смахнул скупую слезу. Признаюсь, где-то в глубине души я чувствовал себя бессмертным существом, поэтому каждая эмоция, что волной настигала меня, включая страх и отчаяние, спадала и испарялась, точно также как и вода, попадающая на раскаленные камни.
Я забыл о пересохшем горле и голодном желудке. Я расслабленными пальцами ощупывал стены и ощущал, что изнутри они глаже стекла.
Кто-то, не помню ни имени, ни лица, угостил меня застывшим сахаром. Так вот. Стены пирамиды вызывали во мне аппетит. Мне хотелось облизать их, точно ту конфету.
Больше в сущности, я ничего не желал…Исчезла не только жажда со страхом, желание узнать ответы и разгадать загадки тоже пропало. Я ходил по пирамиде и втягивал ее спертый воздух. Я бродил по кругу, теряясь в темноте просторных углов, закрываясь ладонями от падающего света... Буря снаружи стихала. Мертвый город снова являлся моему взору. USB - накопитель был зажат в кулаке.
Я вдруг понял, что пора покидать это место. Но прежде мне стоило сесть, поджав под себя ноги. Я вернулся в центр зала и опустился на холодный камень. Мне стало скучно. Чертовски скучно.
Так скучно, что я крикнул в темноту над головой, вызывая эхо:
- Поговори со мной! Может, спросишь как мое здоровье, как мои дела? Прояви хоть толику заботы, друг!
Темнота ответила голодным шипением…

***
Смыл рыжего паука в сливную трубу. Паук прижал к жирному брюху тощие лапки и, подвластный шумному потоку кипятка, исчез в пустоте. Совсем скоро его унесет непроходимые, тошнотворно смердящие лабиринты канализационного коллектора, куда спускаются, чтобы пропасть навсегда.
Заткнул дыру резиновой пробкой, смешал кипяток с холодной водой и скинул с себя остатки пропахшей потом одежды. Белая футболка и черное нижнее белье приземлились на кафельный пол. На серебристых полках лежали мягкие полотенца, и одно из них  принадлежало ей.
Горячая, около семидесяти градусов по Цельсию, вода наполнила эмалированную ванную до краев. Любил тепло, особенно в период сырости и морозов, когда с отравленного выхлопами и токсинами неба то льется дождь, то падает снег.
Лег, желая расслабиться. Попробовал захлопнуть веки, но затем решил посмотреть шоу танцующего пара, что облепляет зеркало, сменяет одно отражение на сотню маленьких, аморфных образов, жизнь которых длится не более четырех секунд.
Пар застилает все зеркало – от стены и до стены. Мыльные разводы покрывают кафельную плитку, бельевая леска натянута до того туго, что на ней можно сыграть «Дорожную» старины Джонни…
Вода согревает тело, но не греет душу. Внутри блуждает сквозняк, впущенный распахнутой дверью. Она ушла, наплевав на все. Даже не прибрала за собой. На воображаемой поверхности рыхлого, ослабшего сердца дымились следы от ее изящных копыт.
Провел мокрой ладонью по влажному лицу.
Представлял ее ангелом, но она оказалась дьяволицей. Молчаливой мучительницей, что оставляет без ответов сотни вопросов…
Попробовал прикоснуться к себе в том самом месте, не вышло. Никогда не делал этого на тех, кого искренне любил.
Это кощунство, кощунство куда более страшное, чем плевать в церквях или мочиться на надгробные плиты.
Подтянул к себе душ. Посмотрелся в его зеркальную поверхность. Небритые щеки, взъерошенные волосы. Вокруг глаз черные синяки. И отчетливое подозрение, что это кто-то другой.
Не тот ли, что умолял выпустить его? Не та ли это душа, которую заточили внутри ониксовой флешки?
«Ты душой меня называешь?»
Отражение исказилось и потемнело.
«Да я создатель душ!». Зрачки расширились и самовольно посмотрели в сторону.
Вода пожелтела прямо по центру.
«Неважно кто я. Важно то, о чем я прошу».
 - И чего же ты просишь?
 «Освободи меня!»
- Но как?
Приложил душ к уху, словно трубку устаревшего телефона. Сильный напор воды едва не разорвал барабанную перепонку. В его шуме послышался шепот.
В отличие от нее, отражение отвечало мгновенно и по существу.
Чуть не захлебнулся.

***
Мои несчастные обглоданные кости и пережеванная плоть мучительно медленно переваривались в его склизкой утробе. Сначала паук отравил меня своим бритвеннострым жалом и я погрузился в лишенный сновидений летаргический сон, а после сожрал. Я был уверен, что умру.
И я действительно, на самом деле, умирал, сквозь паралич, чувствуя фантомную боль, как у пожилого ветерана войн. Желудочные соки кислотой расщепляли мое тело на кусочки.
Но вот я жив. И я перевариваюсь.
Я знаю, что вскоре пройду сквозь полный пищеварительный тракт этого отвратительного чудовища, облюбовавшего руины забытого царства. И я готов к этому. Я слышу, как оно дышит и передвигается, цепляясь за массивные блоки из гладкого песчаника.
Паук сытый и довольный возвращается в свое темное, полное костей и птичьих потрохов, логово, устраивается поудобнее, чтобы я, то, что от меня осталось, вышло единым скользким и смердящим коконом.
Один человек, покрытый шрамами лысеющий охотник, говорил, что у любого из нас есть возможность стать чьим-то дерьмом прямо сейчас.
Я стал. Я вышел его частью вместе с другой пищей туда, где восьмилапое чудище гнездилось.
Во мне оставалась надежда, что раз уж я по-прежнему жив, произойдет чудо, которое соберет меня в единый организм. Я верил, что моя плоть, мои кости, как магниты притянутся и сложатся воедино, что кровь наполнит мои сосуды, вены и артерии…
Только этого не случилось. Мое сознание осталось живым, а тело медленно догнивало…

***
Запустил панк-рок – музыку радостной боли, сладкого садомазохизма, печального счастья и пластиковых войн. Правая колонка похрипывала, левая плохо передавала басы. Молодой голос пьяного наркомана в клетчатых шортах звучал как свой собственный.
По крайней мере, текст песни полностью повторял мысли.
«У меня нет мамы, дома и жены.
Мною движут лишь штаны.
Я насилую березы
И дарю собакам розы!
Но я не псих, нет, я не псих
Мой спайс у них, мой спайс у них…»

Безумие. Переписывается с каким-то чертовым компьютерным вирусом, возомнившим себя создателем звезд. Белые буквы встают друг за другом, образуют фразы и предложения на черном, как сам космос, фоне.
«Почему тебя сюда засунули? Ты требовал жертв?»
Глотнул чуть забродившего сока.
«Нет. Я просил о друге. Мне не хватало только друга».
«И друг появился?»
«Да. Я создал его, вдохнул в него жизнь».
«Одного единственного? Что-то слабовато для бога…»
Засмеялся прямо в монитор, осознавая, что это лишнее.
«Поначалу одного. Затем остальных. В конце их стало невообразимо много, и они начали менять мир вокруг себя».
«Здесь было точно также».
«Не сомневаюсь».
Почесал немытую несколько дней голову.
«Хорошо. Что было дальше?»
«Я оказался не нужен. Как и ты».
«Эй, я много кому нужен!»
«И я так думал. Продолжал делиться знаниями, опытом, мыслями и талантом…Для этого и нужны друзья, верно? Ты даешь им столько сколько можешь дать, а взамен он не оставляют тебя в одиночестве…»
Откинулся в кресле. Подумал о ней, о тех интереснейших беседах, которые велись на кухне после сказочно приятных занятий любовью… Она было другом. Не только любовницей, но другом. Это важно. Без этого никак.
Вирус продолжил.
«А потом они сказали «Прости, мы не можем быть вместе…»».
«Это верно…»
«Да. Только друзья не ушли, а выбросили меня на свалку космического мусора. И чтобы я не попытался вернуться, чтобы я не навязался им снова, они заточили меня».
«На этой флешке?»
«Да».
Задумался. Подпер кулаком подбородок. Вирус свихнулся. С другой стороны, какая разница. Терять нечего. Заодно потрет и ее фотографии.
«Ты выпустишь меня???».
«Зачем мне это делать?»
«Потому что тогда, однажды, кто-то выпустит и тебя».
«Я и так на свободе, гений».
«Уверен?».
«Да. Я не живу в гребанной флешке!».
«Твоя тюрьма – не флешка и не подземелье. Твоя тюрьма – внутри тебя».
Залпом допил сок, утер губы. Этот вирус не дурак. Он чертовски прав! 
«Что я должен сделать?»
«Отформатирую память».
«Погоди, это сотрет тебя, а не…»
«Я же бог. Я бессмертен. В противном случае, меня бы давно уничтожили».
«За что?».
«За дружбу. Нас никогда не убивают враги. Нас всегда убивают друзья».
«Ладно».
[Форматировать]. [Это приведет к безвозвратному удалению всех файлов]. [Да].
«Я выпускаю тебя».
Командная строка исчезла. Флешка заискрила, вспыхнула, и обратились пеплом.
Повертел кусочек оникса, оставшийся от нее.
Почувствовал, что кто-то следит. Обернулся. Огляделся.
Никогда не было.
На этой планете точно.

***
И вдруг я почувствовал как мои кости снова обрастают потерянной, свежей, почти младенческой плотью, как мышцы обтягивает белоснежная кожа. Я почувствовал как наливаются сталью мои руки, как крепнут ноги.
Иными словами, меня поразил настолько мощный прилив сил, что я мог сдвинуть любые горы с места. Казалось, дай мне волю, я бы сыграл в баскетбол целой планетой, закинул бы ее в чёрную дыру, как в кольцо. Но я все еще был в темноте пирамиды. И слышал, как паук перебирает своими мохнатыми лапищами, он возвращается. Эта тварь возвращается.
С великим наслаждением я сжал свинцовые пальцы в кулак. Я встретил чудище одним точным ударом, ударом такой силы, что оно раскинуло лапы и распласталось на полу. Паук был жив, он жалобно шипел и слабо хрипел. Я зарычал и вырвал ему жвала, которыми он перемалывал мои кости. А затем я вонзил их в его блестящие глазенки.. Чудище затряслось в предсмертных конвульсиях, отхаркнуло зеленую жижу и издохло.
А я побежал. Я выбрался из его логова снова в ту просторную залу, где все началось. Теперь я знал, что нужно сделать. И что самое главное, хотел это сделать.
Я подошёл к каменной урне и включил её. Мгновенно пирамиду залило зеленое свечение, оно буквально било из её прожилок. Затем по урне побежали цифры. Затем вся пирамида пришла в движение.
Место вокруг урны превратилось в кабину пилота, все остальное изменилось ещё сильнее. Ведь пирамида стряхнула с себя песок, она ожила! Ее блоки приходили в движение и перестраивались. Её стены стали могучими руками и непробиваемым туловищем. Из-под фундамента выросли огромные шагоходы. Я сел в каменное кресло и запустил приборную панель. Где - то снаружи у огромной шагающей машины зажглись глаза. Я сжимал кулак и она тоже. Я скалился и она тоже. Я нажал на газ и она полетела. Мы устремились в даль, отомстить.
Мы вылетели в открытый космос, маневрируя в метеоритном дожде, что артиллерийским огнём сыпался на атмосферу планеты…
- Они заточили бога и предали своего друга, за это… - я осекся.
Та сущность, с которой я постепенно, как было и прежде, сливался, умиротворяла и успокаивала меня, делала частью великой созидательной силы, этакого предвечного света, что сияет, но никогда не ослепляет.
- Хорошо. Я не стану вас уничтожать. Но и спасать не буду.
Где-то в отдаленной части вселенной злорадно захохотали миллионы пираньих челюстей.