А. В. Дружинин. О садоводстве в Петербургской губ

Дружинин Александр Васильевич (1824 – 1864), видный прозаик, критик и переводчик, родом из дворян, петербуржец, выпускник Пажеского корпуса, служил прапорщиком в Финляндском полку. После отставки целиком посвятил себя литературе. Оставил воспоминания о своём армейском сослуживце, русском художнике-жанристе П.А. Федотове. Оригинальные повести А.В. Дружинина носят исповедальный характер, что сближает его с писателями натуральной школы. Печатался в ведущих журналах середины XIX века – «Современнике» и «Русском Вестнике». Сблизился с видными писателями той поры – И.С. Тургеневым, Д.В. Григоровичем и П.В. Анненковым. Тонко чувствовал лирическую поэзию, ей посвящены изящные разборы стихов А.Н. Майкова и А.А. Фета. В 1862 году опубликовал роман «Прошлое лето в деревне» с впечатляющими картинами быта пореформенного села. «Замечания о садоводстве в Петербургской губернии» обнаружены в «Журнале Садоводства» за 1856 год. Воспроизводятся полностью.

А.В. Дружинин

ЗАМЕТКИ О САДОВОДСТВЕ В ПЕТЕРБУРГСКОЙ
ГУБЕРНИИ
(Письмо к редактору «Журнала Садоводства»)

23 Августа 1856 года.

Наконец я собрался выполнить мое обещание, М. Г., и, кажется, выбрал для того самое удобное время. После двух чрезвычайно ранних морозов, наше ненастное лето кажется намерено подарить нас несколькими ясными днями, и сад, на который гляжу я в настоящую минуту из моих окон, может служить недурным символическим изображением всего садоводства Петербургской губернии, или по крайней мере той ее части, которая отличается особенно прихотливым климатом от близости моря и широкой водной равнины Чудского Озера. В саду не причудливо и странно, богато и бедно, все говорит о невероятных затеях природы, с которыми люди должны здесь бороться. Огромные массы цветов, застигнутые ранними морозами, встретили беду не так, как ее обыкновенно встречают растения, непривычные к суровым шуткам природы. Правда, на солнышке и на открытой плоскости сада, Далии грустно чернеют, будто облитые кипятком, нежные пахучие растения поблекли, иные кусты, недавно зеленые, теперь похожи цветом на прошлогоднее сено, но за то около небольшого озера под горой, около прудов и по всем местам, где идут аллеи, цветы живут и пестреют так, как они не пестрели никогда в поздний август. В тенистых местах, небывалое дело! еще есть розаны, что заставляет меня примириться со стихами Фета, до сих пор казавшегося мне самым плохим знатоком садоводства.

Сбирались умирать последние цветы,
И ждали с грустию дыхания мороза,
Орешник облетел и осыпалась роза.

Мы все долго думали, что роза никогда не цветет в то время, когда близится мороз и орешник теряет свои листья. В этом году вышло иначе: сильные утренники застали еще несколько роз и не повредили их нимало. За то орешник вовсе не рассчитывает расставаться с листами - напротив того, в нынешнем году, у нас зелень чрезвычайно свежа и продержится очень долго. От близости ли воды, или от каприза растительности нашей, многие растения, нами считавшиеся за крайне нежные, вынесли невзгоду удивительным образом. Длинная арабатка лупинов, голубых с желтым, стоит в полном цвету, а георгины, там и сям по ней стоявшие, надобно было срезать, ибо вид этих убитых кустов сделался противен глазу. Душистый горошек около дома цветет и благоухает, тогда как зелень картофеля в огороде перестала быть зеленою. Стоит пойти далее в сад, чтоб увидеть еще полнейшее сходство между ним и Петербургским садоводством. Все лето, как вам хорошо известно, было странное, и весна недалеко ушла от лета. Два или три простых старых дерева погибли от весеннего холода, и рядом с ними, близ воды, красуется каштановая роща, так хорошо и весело, как будто под каким-нибудь самым приветливым небом. Вишень было очень мало, цвет их пропадает уже третий год, а груши и самые редкие сорты яблонь гнутся под бесчисленными плодами. Слив тоже не было, но это не помешало нежной Мексиканской клубнике, величиною не менее той, которая приложена в рисунке к изданию вашему, в свое время явиться в изобилии. Белые лилии просто отказались расти и показались из-под зелени в виде крошечных безобразных кусточков; в замен их неожиданно удались другие прихотливые создания флоры, на которых никто не смел рассчитывать. По огородной части такая же путаница и такое же смешение бесплодия с роскошью. Огурцы погибли на грядах, а гигантская кукуруза с осьмью и десятью колосьями на одном стебле растет прекрасно. Тыквы никуда не годятся, но арбузов и дынь много. В одном месте нет необходимого, в другом удается прихоть. Там береза пропадает на корню, около нее, во всем величии стоит роскошь растительного царства  - кедр, или серебристая тополь, или плакучая ясень, нежное и прихотливое дерево. Петербургский житель без труда найдет частицу собственной своей жизни в садах Петербургской губернии. От того может быть наши помещики так и любят свои сады, а зимою у нас совершенно невозможно найти господскую усадьбу без сада. В благословенных губерниях России, под светлым и теплым небом, мне случалось видеть имения с старым господским домом, около которого не растет ни прутика. Отличные люди круглый год живут в таком доме и гуляют где-нибудь по дороге, нисколько не помышляя о необходимости сада. У нас таких домов нет вовсе, Петербургские помещики редко живут целый год в своих деревнях, многие из них приезжают из города к себе будто на дачу, на шесть недель, на два месяца. Но у всех их есть сады при имениях, многие из садов этих красивы и дают доход довольно значительный.
Очень может быть, что капризное состояние нашей природы само по себе незаметно способствует и тому, чтоб вызывать человека на борьбу с собою. Приятно говорить, что Петербургская природа, с величайшими усилиями, производит из земли одни веники. Не знаю, кому из писателей принадлежит это знаменитое изречение, но оно показывает в нем человека, никогда не присматривавшегося к Петербургской природе. Наш климат тем и замечателен, что он иногда не дает вырасти и венику, а в то же время, на самом близком расстоянии от погибшего веника, позволит драгоценному наливному яблоку созреть на открытом воздухе, самому упасть с дерева и разбиться в куски. Таких дубов и лип, какие есть у нас, вероятно, немного и в самой Англии, а в одной версте от этих свободно выросших исполинов, в нескольких саженях от какого-нибудь веничного строевого леса, береза не имеет силы идти вверх твердым стволом и превращается в жидкий кустарник. Я не могу говорить про всю губернию, которая по своему объему и разнообразию состоит как бы из нескольких областей самого разнохарактерного свойства; мои заметки относятся лишь к более знакомой мне части, а эта часть, от множества озер и возвышенностей, сама чрезвычайно разнохарактерна. Оттого у нас, при садоводстве, не может быть ни системы, ни непреложных правил, ни подражания соседу, ни разведения садов по книге. Хозяин предоставлен собственной своей частной деятельности и собственной своей наглядке. Я много видел наших садов, и сам всякий год, хотя несколько времени, живу в саду, пользующемся некоторой известностью в крае, но никаких общих выводов о садоводстве нашем я составить не в состоянии. Все, что я видел по этой части, составляет одну цепь противоречий и неожиданностей. При учреждении садов, садоводы держатся двух или трех общих правил, о которых я скажу, как умею. За тем все предоставляется частному усмотрению и науке, выведенной из знания своего клочка земли, своих климатических условий. И дело идет, и сады множатся с каждым годом, невзирая на то, что привоз Московских фруктов, со времени открытия Николаевской железной дороги, несколько уменьшил выгоды Петербургских садоводов.
История и физиогномия сада, о котором упомянул я в начале моего письма, лучше всего дает вам понятия о том, как разводятся наши сады, о том, что может расти в садах Петербургской губернии, и какую выгоду могут эти сады доставлять своим обладателям. При разведении его, лет сорок тому назад, край наш был пустынен, в нем жило весьма мало помещиков, советоваться было не с кем, брать пример было не с кого, но взамен того, близость столицы и Лифляндии доставляла возможность выписывать растения всякого рода без значительных затруднений. Место для сада было выбрано на покатом берегу красивого озера, длиною с полторы версты, и этот случайный выбор оказался едва ли не главной причиной удачи. Около воды, между горами, воздух был мягче, морозы, вредившие зелени в чистом поле, здесь теряли половину своей силы. К изумленно владельцев, фруктовые деревья принялись превосходно, простые и серебристые тополи в короткое время вытянулись вверх и окрепли, каштаны, привезенные из Остзейских губерний, выдерживали осень, зиму и весну как нельзя лучше. Холодный ветер однако же значительно замедлял рост деревьев с той стороны сада, которая выходила на север, во избежание этого неудобства, с севера посадили аллею из елей и сосен, удобрили землю под ними, и хвойные деревья, быстро кинувшись в рост, загородили сад от ветра. С этой же целью, за еловой аллеей, развели рощи, да сверх того, весь сад пересекли густыми аллеями. Не прошло и двадцати лет, как сад сделался известен в околодке и давал с фруктов дохода от тысячи до двух тысяч рублей ассигнациями. Редкие деревья, отовсюду защищенные холмами и густыми аллеями, росли в нем, будто в ящиках или в грунтовом сарае. В первое время сад был не велик объемом, и уход за ним мог отличаться чрезвычайною заботливостью. Я очень хорошо помню в нем огромные шпанские вишни, просто росшие под окнами дома и постоянно усыпанные плодами. Теперь у нас есть на воздухе вишни-морели, но испанские не могут жить нигде, кроме сарая. Также видал я своими глазами огромные груши на деревьях, по величине и нежности едва уступавшие отличным французским грушам. Теперь, по обширности сада, нельзя возиться с каждым деревом и кутать его, как малое дитя в дороге, потому и груши, о которых говорю я, давно перевелися.
В то время, когда я начал помнить свой сад, разросся и пошел в славу сад одного соседа нашего, Ю.В. Т-ва, страстного садовода и щеголя по этой части. Об увеселительной и живописной стороне его сада я не говорю, у нас рощам и паркам хозяева не дают большого значения: лишь фруктовыми и цветочными садами можно хвастаться, там, где цветы и фрукты даются с великими заботами. Т-в с этой стороны справедливо гордился: редчайшие растения и деревья у него росли на открытом воздухе, и он один знал, какого труда и каких хлопот стоит такое насилие над природой. Груши, о которых я упоминал, у него росли десятками, на лужайках, будто ивы или березки, яблоки были пущены в штамбы, как померанцевые деревья, сливы дорогих сортов росли между цветами. Сады его недолго пользовались неоспоримым первенством: со смертию любителя, всякую свободную минуту посвящавшего своей любимой страсти, оказалось невозможным поддерживать всю эту разорительную роскошь. Я часто бывал в упомянутых садах и хорошо помню их расположение. Они также находились над озером между холмами и отовсюду были обнесены густыми аллеями. Края были обнесены елями и соснами, выстриженными в одну стену фигурного вида. От стрижки ветви делались гуще, крепче, и действительно представляли из себя совершенную стену, непроницаемую для самого жестокого ветра.
Там же видел я в первый раз высокие и густые березовые аллеи, достигающие в самое короткое время (в четыре или пять лет после их посадки) вышины необыкновенно значительной. Может быть, рассказывая об аллеях этих, я не сообщаю ничего нового любителям садов внутри России, но у нас они были новостью крайне полезною. Для аллей этих выбираются из леса жиденькие молодые березки и садятся на определенном месте, как можно ближе одна к другой, на четверть, на две четверти расстояния. Иногда, вместо одного ряда, садится два или три. Стесненные таким образом, молодые деревья бросаются в рост, и если под ними земля хороша, тянутся в высоту с крайней быстротой, а ветви их, перемешиваясь между собою, дают верную защиту от ветра. Со временем, если хозяину захочется, он приказывает вырубать две трети деревьев, березки, освободившись от тесноты, толстеют почти так же скоро, как тянулись к верху. Однако, рассказывая про общие правила, я забываю главный предмет, о котором писать обещался, то есть старый наш сад -ского уезда, с его достопримечательностями и физиогномиею.
Когда я начал помнить этот сад, ему было уже около двадцати дет, и он начинал давать порядочный доход от фруктовых деревьев. Вид его напоминал древние Московские сады, о которых так занимательно рассказал нам г. Забелин в журнале вашем. По скату длинного берега, над озером, скату, пересеченному прямыми линиями дорожек, росло все, что только могло расти в климате нашем, от картофеля до сливы, от каштана до куста с волчьими ягодами. Не понимаю, для чего были посажены волчьи ягоды, но я их очень хорошо помню. Главный фон и гордость сада составляли яблоки редких пород, все в отдельных куртинах, и крупные вишни, в особенности владимирские. Цветов было тоже много, конечно не подобранных по колерам, а размещенных без всякого артистического соображения. Пример Т-ва, о саде которого я недавно распространялся, содействовал к введению некоторой щеголеватости в этом первобытном хаосе, а услуги доброго соседа значительно содействовали к приобретению редких цветов и растений, до сей поры процветающих ему на память.
При саде находились многие садовники, более или менее сведущие в садоводстве, более или менее неопытные в познании края и почвы; но всех их победил простой русский дворовый человек, по имени Никита, выросший и теперь стареющийся вместе с садом. Этот человек мог бы считаться драгоценной находкой для экономистов, когда-то говоривших много чудес про travail attroyant, он копался с растениями денно и нощно, любил свое дело до исступления и силою своей привязанности к садоводству приобрел себе полную власть и право на распоряжение делами сада. Он не бывал нигде далее своего уезда, не имел никаких теоретических познаний, но был от всего сердца убежден, что сад, находящийся в его заведывании, есть и должен быть первым садом во всей вселенной. Землю и климат своего уголка знал он отлично, а опыт всякого года еще более расширял его практические познания.
Когда, лет за восемь назад, увидел я наш старый сад после долгой с ним разлуки, я едва мог узнать в нем сад моего детского времени, памятный мне более, чем все великолепнейшие сады, когда-либо мной посещаемые. Объем его увеличился втрое, доходу он давал до тысячи рублей серебром, считая средней цифрой, и хотя во многих отношениях хранил вид наших древних до-Петровских садов, однако же утратил свое слишком разительное сходство с огородом. Более всего был я поражен чертою весьма редкою в садах нашего края, а именно свежестью всей растительности, особенно на местах, занятых новыми плантациями. В отделениях старого времени еще показывались кое-где чахлая яблонька, грустная, как ребенок в изнурительной болезни, куст розанов, маленьких и почти без запаха, липа, не хорошо разросшаяся, тополь, стесненный соседними дубами. Все это напоминало скупой север, за то на новых местах все росло бодро и широко. Никто не мог мне в подробности объяснить причин такого прогресса, но я сам их понял после довольно долгого наблюдения. Старый сад представлял собою опыт, результаты которого были позже инстинктивно применены к новому саду. Что оказывалось удачным, то развивалось и повторялось на новом месте, что не подходило к земле и климату, оставлялось без продолжения. Фруктовые деревья в старом саду были тем здоровее, чем просторнее сидели на новых куртинах, им было дано места вдоволь. Липы отчего-то шли у нас вяло, а тополи превосходно - стало быть лучшие аллеи составлены были из тополей. Покупатели фруктов оставались особенно довольны известными сортами крупных и долго сохраняющихся яблок; для яблонь такого сорта отделили целую площадь, которая чрезвычайно красива в настоящую пору, когда ярко-красные и фиолетовые фрукты пестреют на деревьях, подобно цветам странного вида. То, что применялось к серьёзной части сада, годилось и для увеселительной. Рощи, росшие довольно вяло, были прорублены и оттого как будто отведали живой воды. Из множества различных цветов, всегда росших в саду, иные сорты как-то необыкновенно приходились к нашему грунту, на них обратили особенное внимание, а последствием вышло то, что я даже боюсь говорить о некоторых цветах в саду, чтоб не прослыть за сочинителя. Осмелюсь только упомянуть, что в настоящем году, в лето 1856 года, не имевшее двух недель теплых и кончившееся ранними морозами, я ходил по аллее из белых воздушных жасминов, сидел под сводом из цветущей каприфоли и мог насчитать из моих окон несколько кустов белых роз, кустов, по величине своей гораздо выше роста человеческого.
В другой раз, когда-нибудь, я соберусь сделать несколько дополнений к моим заметкам, и представить вам хотя сколько-нибудь любопытных практических сведений от наших записных садоводов. Сам я едва ли способен подглядеть что-нибудь замечательное или применимое к делу, по той причине, что еще весьма недавно не умел отличить дуба от ветлы и ипомеи от кактуса. За то я имею хорошую память и надеюсь в точности передавать то, что скажут мне наши опытные садоводы. Труд этот будет тем более для меня приятен, что я всегда в душе моей протестовал противу обвинений на петербургскую природу, с усилием производящую одни веники. Вы видите из моего послания, что подобного рода веники иногда дают хороший доход и украшают сады наши цветами, какие и под темно-голубым южным небом не вырастают без большого за собой ухода. Правда, наше садоводство еще не установилось как следует, правда, за наши сады нередко дрожит самый хладнокровный хозяин, хорошо знающий, что какая-нибудь жестокая, бесснежная зима может разом разрушить плоды усилий всей его жизни. Не скрою того что, наши садоводы, имея перед собой борьбу неотступную с капризной природой Севера, - по собственному своему сознанию, пляшут над пропастью. Но, с другой стороны, есть своего рода сладость в такой пляске, и даже какой-то мыслитель пресерьёзно утверждает, что высшее наслаждение всякого практического хозяина есть именно смелая пляска над пропастью.