Семейная сага-4

 ***Мы с Софой почти всегда разговаривали цитатами. «Потрясла ли ты учителей своих своими знаниями, о Волька ибн Вася?» А если хотела подлизаться, дабы поручить какое-то дело: «О прекраснейшая из Волек! Да будет благословенны имена твоих счастливых родителей!».

***Г-ва  же она называла «премерзкий отрок». К слову,  в младенчестве я почему-то звала ее Воля. Может, мы смотрели с ней и ее подружками «Старика Хоттабыча» в Щепкина (один такой поход в кино точно помню), и  имя «Волька» так врезалось мне в душу? Но за одно такое «Воля! Воля!» – когда я бежала за ней через дорогу хвостиком – клеп от вернувшегося только что с Тотока папеньки я получила и была сильно разочарована: а его ли я так преданно ждала?..

*«У сильного всегда бессильный виноват», – делала Софа  несчастную мину, когда я возмущалась ее каким-нибудь бесчинством.
Помню, как мы с ней учили (она помогала) эту басню «по ролям». Цирк-шапито! Для экзамена в театральный, не меньше! Софа была очень смешливой и веселой. А ее ирония и самоирония не покидали ее до конца ее  недолгой жизни.  Вспоминать ее шутки последнего года и времен онкологических клиник  нестерпимо больно и сейчас.

*Софе нравилось учиться. Она  училась и с Аськой, и Динкой не только в школе, но с Динкой в ее медучилище и с Аськой в ее институте культуры. С удовольствием считала кости малого таза и  писала конспекты по библиографии. И у себя в ВЗФИ она училась с удовольствием. Помню, как добывала для нее контрольные и ходила объясняться по поводу несданной сессии, изображая из себя студентку Орехову с двумя детьми мал-мала меньше во времена ее «сибирской ссылки».

*Софа постирала Динкины пеленки-распашонки и гонит меня вешать их во дворе. Я читаю и отбиваюсь. Софа настаивает. В итоге, не дождавшись, пока я, натянув платье, надену трусы, она выталкивает меня за дверь и всучивает в руки таз с бельем. Во дворе народу много – воскресенье. Осторожно развешиваю крошечные младенческие причендалы на высокую веревку, становясь на цыпочки, чтобы не сильно высоко поднимать руки: платье-фиговый листок, лаконичнейшее. Вроде обошлось. Благополучно справившись с мероприятием, иду к подъезду, где сталкиваюсь с откуда ни возьмись взявшимся будущим Фимкиным папой. Культурный Айзен открывает мне дверь и пропускает вперед. Замешкалась около почтового ящика. Айзен тоже. Ждет, пока я поднимусь на первую ступеньку. «Иди, Сереж, – пытаюсь я отбиться, но Айзен непреклонен: «Только после Вас». Ждет, пока я поднимусь. Пытаясь незаметно оттянуть платье, почти прижимаясь к стенке,  дохожу до второго этажа и останавливаюсь в надежде, что коварный де Грыз зайдет наконец в свою 20-ю квартиру, но он останавливается у двери и провожает меня  пристальным взглядом. Когда мы уже были Фимкиными родителями, спросила Серегу, что  же он тогда в подъезде  все-таки углядел. Ромео, мой сосед, честно сказал, что ничего такого, но чувствовал, что что-то я все же скрывала в тот день. А остановился он у двери, чтобы полюбоваться на мои ножки. Слава Богу, только ножки!

*Вообще Софа не сильно озобачивалась моим «глиже». Как-то во время очередных  драк с догонялками (в ванной и туалете забаррикадироваться не удалось) я спасалась бегством от нее на лестнице, куда она тоже выскочила и гонялась за мной до второго этажа, а потом, услышав чьи-то шаги, ловко заскочила в квартиру,  захлопнула дверь перед моим носом и  не откликалась на мои стуки и звонки. А дело было утром выходного и пребывали мы обе в ночнушках. Только она дома, а я на лестнице.

*«А чего вы тут стоите? Думаете вы один тут стоите? Тут каждый день разные околачиваются. Знаете у нее сколько женихов! – Старая голова Кирилл (ему лет 8,не больше) – высунул ее (башку) из своей соседней с нами 23-й квартиры и беседует с Софиным поклонником. Позже, во времена Сапожкова, Кирюха тоже периодически вылезал на лестницу, изображая поиски своего Киссенджера: «Кис-кис-кис!». И нам:«А чего это вы тут делаете, а?». Мы с Сашкой сидим на саночках и Сапог, сняв очки, читает Мандельштама. – Стишки читаете? – ехидничает малолетний негодяй.
При Айзене юный следопыт и доносчик вел себя получше – подросток уже однако, и опять же Серега, чай,  не чужой, на той же территории взросший. В тот жениховский(для многих моих сверстников) год в 23-ю, к Наташке, зачастил Илюша Зильбирберг, сапожковский приятель, худенький  очкарик  и такой же, как Сапог, интеллектуал и книжный червь. Поднимаясь по лестнице, он уже заранее опускал глаза. «Илюш, привет!» – окликала его я. – Аналогично, – еще сильней тупился Илюша, нажимая на звонок.


*** - Когда моя рука дотронется до стены, –  все, значит, я умерла! – слабым голосом пафосно вещает Софа. Фокус это проделывается часто, но каждый раз мое детское сердце сжимается от ужаса и страха. –  Все! Умер-ла! – сестра ударяет рукой о ковер  на стене, и я с воплем: «Хватит притворятся! Не верю!» - бросаюсь к дивану и начинаю ее тормошить и щекотать. (Щекотки Софа боится и иногда не выдерживает – хохочет),но сегодня лежит не шелохнувшись, сохраняя торжественное выражение лица. – Соф! Софа! Ну, хватит уже !- Тишина. – Софа! – уже плачу.- Ма-ам! – Май биг систер открывает глаза: «Так что, пойдешь за моими сапогами в мастерскую?». Господи, но почему это не оказалось тем самым шантажом в феврале 1995 года!..

***Жалобить меня Софа умела мастерски». И буду я лежать, маленькая,сморщенная старушка. А дети и внуки будут плакать и кричать: «Мама! Бабушка!...» – живописала она картинку своего грядущего в веках ухода, пока я не начинала реветь и орать: «Хватит! Я пойду в магазин!». Не случилось оплакивающих внуков. И старушки не случилось.
Андрей, жалея мою детскую психику, –  возмущается Софиным проделкам: «Мучали бедного маленького Цыпленка! А у нее сердечко нежное, доброе!».
Я была предана сестре беззаветно и, несмотря на ссоры и драки, всегда готова была для нее на все. Я прощала ей даже  испорченные кукольные платьица, которыми она вытирала косметику с лица, если ничего другого на глаза не попалось. К слову, она же мне иногда их  и шила на машинке из оставшихся от ее нарядов лоскутков, иногда это делали (правда, руками) мама или бабушка, а чуть позже и я недурно сама шила куклам и пупсикам (особенно хорошо получались белые костюмчики из гольфиков и юбочки в сборочку). Жалко было ужасно, рыдала, пыталась отстирать, но… долго обижаться на сестру не могла.
А еще Софа рисовала  и вырезала мне бесподобных куколок из бумаги (картона), сочиняла моднющие наряды к ним. Я их обожала. Все были с именами(из зарубежной прозы часто), историями жизни и жили между страниц моих любимых книг.

*Софа бывала свирепой. Била меня по голове учебниками математики за тупость и швыряла  чем попало в порыве ссоры. Я отбивалась ногами, лежа на диване, а она  придушивала  меня подушками, чего я боялась больше всего на свете, поскольку ночами порой впадала в летаргию (это отдельная песня: дыхания нет, хочешь кричать, понимаешь, что умираешь, но не можешь пошевелиться. Жутким усилием воли вскрикивала и просыпалась. Будила Софу, писала записки впрок, чтоб не хоронили, если не буду шевелиться, проверили…).

***Порой сестричка пугала меня, спрятавшись за штору, закутавшись в нее, как в саван и замогильным голосом вещала оттуда, протягивая ко мне руки с растопыренными пальцами. Или читала по ночам вслух Эдгара По, «Вия» или Конан-Дойля. В самых горячих местах я умоляла ее остановиться, замолчать, но не тут-то было! Потом я боялась идти в туалет по длинному коридору 24-й квартиры, и она милостиво меня сопровождала, хотя не любила, чтоб ее будили.

***Одно из самых счастливых воспоминаний детства (Жизни) – их (этих) было много: ночь, мы с Софой валетом  на диване в своей большой комнате читаем, каждая свое, периодически то хихикая, то дико  смеясь и зачитывая друг другу самое смешное. «Швейка», «12 стульев» и «Теленка» перечитывали чуть не каждый месяц и все равно ржали. Знали наизусть. А еще"4-й позвонок", «Прекрасную свинарку», «Пошехонскую старину»… Блюдо с чем-нибудь вусненьким. А то, проголодавшись, Софа шла в кухню и придумывала какие-нибудь пикантные сложные бутерброды (с маслом и огурцом или килькой и помидором, а сверху плавленый сырок…)

***«Да, это ты у маменьки любимчик, а нам, постылым…» – убожествовала Софа, или, наоборот, вопрошала маму: «Правда, Танька у тебя постылая?»

***«Арапчик, а Арапчик, дай шоколадцу! Ну вот такой маленький, а, Арапчик!»-жалобно цитирует Софа «Юнкеров». Чаще цитирую я, поскольку больше люблю шоколадец, подразумевая под ним все сладкое и вредное, и Софа порой делится со мной своей порцией какого-нибудь маленького тортика, которые мама нередко покупала, поскольку была такой же сладкоежкой. "И девочку Дороти, лучшую в городе, он провожает домой..."-встречая Софу с кавалером, цитирую я Сашу Черного. «Здесь живет Нита Жо? – Нита выше этажом!» –  смеется Софа над Айзеном. Или в автобусе толкается толстая тетка, шепчем: «Мадам, отодвиньтесь немножко, подвиньте свой грузный баркас!..» Красную книжку «Маяковский в воспоминаниях современников"(поэт цитировал любимых поэтов то и дело, по воспоминаниям Лили Брик)зачитал Сапожков. Много лет спустя я купила в «Букинисте» такую же, а потом Варвара вернула мне ТУ САМУЮ уже после Сашки. Теперь у меня их две. А ТА САМАЯ как привет из прошлого, из Детства.

***Я на много процентов состою из Софы. Вкусы и пристрастия формировала она. Ненавязчиво, не специально. Я была ее конфедицинткой. Она рассказывала мне то, что не поверяла подругам. Я никогда ее не сдавала  и была благодарной слушательницей и порой даже советчицей, несмотря на приличную разницу в возрасте. Я – ребенок, Софа – уже девушка. Все Софины Вацики (Лорка его помнит, говорит, симпатичный был, не чета Борьке, раз уж  такая охота до офицеров), Костики, настырные поклонники Храпкины (бабушка так фамилию  произносила) и минутные хвостисты были обсуждены, а многие осмеяны этой самой красоткой-барышней на пару с младенцем Танькой. (Любой из них  был бы счастьем в сравнении с "выбором судьбы"!)Я носила женихам записки, когда порой одно назначенное рандеву накладывалось на другое («Вот Танька подошла к «Колосу», к ней подошел долговязый придурок…»  –  это Софа потом пересказывала: ревнивый поклонник что-то заподозрил и, стоя у нашего окна, комментировал ситуацию).

***Вкус к литературе, поэзии у  меня  – однозначно Софин. Читали мы всегда одно и то же - домашняя библиотека, разные другие библиотеки, взятое почитать у подруг... «Вот послушай, Танька! Как?.. «На бархат заката – слезинка дождя…». И давно знакомая «Гренада» обретала новый смысл. Метафоры и эпитеты были прочувствованы мной задолго до уроков литературы. Нет,  вряд ли она меня специально воспитывала-образовывала. Просто делилась тем, что восхищало или занимало ее саму в данную минуту.

***Из лагеря  каждый раз привозила тетрадку с песнями и анекдотами. Над анекдотами вместе смеялись, песни разучивали и пели. Надо отдать Софе справедливость: ей были интересны мои рассказы про лагерь, школу, она помнила всех персонажей, так же, как потом Аськиных и Динкиных  –  одноклассников, однокурсников,  друзей детства. Она умела смешно обыгрывать все наши дитячьи ситуации и этих самых персонажей. Наверное, в Софе  долго жило детское и  Детство.

***Иногда кажется: стоит проснуться и – ты в Красном доме, мы с Софой в нашей большой длинной комнате. Вот такой же июньский день. Сейчас бы возвращаться из лагеря, переполненная впечатлениями, которыми есть, с кем поделиться. Уютный родной двор. Евгения Васильевна поливает шлангом роскошную, разноцветную , пышноцветущую клумбу около нашего третьего подъезда, Софа выглядывает в окно четвертого этажа и корчит рожи. Проезжающий мимо на велосипеде Айзен совсем не похож на «Рокового мужчину»,  в итоге сломавшего жизнь, и тем более, на отца моего единственного ребенка. Дома ждут книги, куклы, вкусненькое, ягоды, которых мама нанесла с базара (всегда – в руках и зубах)…

***Софа в отпуске 73-го года. Сидит на скамейке с детьми и глумится над Айзеном: «Сереж, я б, конечно, замолвила за тебя слово перед Танькой, но жених ты незавидный. Мишка поумней, похитрей, все родительское наследство ему достанется, а тебе даже машину не отпишут". Айзен тут же идет в гараж и начинает выписывать по двору круги на их знаменитой голубой «Волге».

 Или … То же лето. Мать отпустила нас с Софой в кино на дневной сеанс. В «Октябре» идет «Колдунья». Купили билеты и гуляем. Софа почему-то пристально  всматривается в толпу, выходящую с сеанса предыдущего , кого-то увидев, довольно ухмыляется. Айзен. Так же близоруко озирается по сторонам. Подходит и искусно удивляется: «Вы тоже в кино?» А я вас в зале не видел.  –  А мы на три идем. – Да? Ну, я тогда еще раз посмотрю. Люблю этот фильм.
Оказывается, Софа по секрету сообщила Айзену, что мы идем на 13-часовой сеанс. Любовь требует жертв! Тоже мне жертва – посмотреть 2 сеанса подряд! Впрочем, кроме таких и ему подобных («цирковых»), других жертв ни я, ни наш (как странно все-таки!..) сын от Ромео, моего соседа (спектакль такой был в те годы) не дождались.

***«Так, Танька, туфли заверни, духи  – в сумочку! – Софа, нарядная, причесанная и со свеженакрашенными ногтями, дает указания, и я радостно трушу по ее поручениям. Жаль, у меня никогда не было младшей сестры!

***-Сашка! Если ты не заберешь свои книги с  чужих чердаков, я их выброшу в окно, не читая, несмотря на свою любовь к мировой литературе! У нас что, перевалочный пункт! И шел бы ты уже!  Мы с Танькой спать хотим! – Софа не сильно церемонилась с моими юными поклонниками.
-А кто вам мешает? Ложитесь! – Сапожков не отрывается о какой-то книги из нашего шкафа.
-Хорошо же. –  Софа начинает раздеваться. Сапожков глаз от книги по-прежнему не отрывает, но лукаво улыбается себе под нос.

Когда я уже изнемогала от этого душного романа с умным очкариком и  в надежде пересидеть его у подруг или бабушки возвращалась домой попозже, то неизменно  ошибалась – Сапог сидел на саночках на площадке, на ступеньках или сваливался с чердака, а я было порадовалась, что пронесло, Софа мне пыталась помочь: «Сейчас придет, протянет свою ручку, мягкую, как котлетка!..» О Боже! Тут раздавался звонок. Я выходила и терпела весь вечер, когда же намекала, зевала и всячески давала понять, меня не понимали. Иногда Софа, верящая в силу воображения, предлагала: «Хочешь, я скажу, что ты в туалете, и  у тебя запор?»

Софа умиляется моей, вдруг откуда ни возьмись, «девушкности»(она-то рано стала взрослеть и нравиться противоположному полу, в 13 лет, по Лазикиному настойчивому почину, став студенткой монтажного техникума, который вскоре бросила, а не надела, "из принципа",  впервые бюстгалтер в день выпускного, в 16 с половиной, как иные): «Подрастают наши  младшие сестренки. Сапожковы Саши ходят в гости к ним…»

***На первом выпускном после моего восьмого  я читаю «Бал выпускников». На мне сшитое сестрой платьице «а ля Наташа Ростова – коротенькое, белое, с кокеткой под грудью, подчеркнутое  ленточкой-бантом. Я читаю хорошо. Всегда  сама  чувствую: хорошо, очень, не очень, не то… Зал не дышит, а потом бурно аплодирует. Май биг систер, такая ироничная и несентиментальная, плачет. На ней платье похожего фасона  –  только  ее фасон называется «Скоро прилетит аист».  Аист с Аськой прилетит через 5 месяцев.

***Софа звала меня Лимпопоша, Кости-да-Кожская, сестрица Аленушка (я тоже часто так начинала письма к ней в Сибирь), Брунгильда (в период моей гидроперитовой блондинистости - с 17 с половиной до 19 с половиной. Спрашивается, зачем? Вернула свой цвет – и сразу резко похорошела) и  много еще как. Пела: «Сестра моя, малютка, цветок мой ароматный!..». Она била меня портфелем по спине,  когда видела, как я тащу его из школы, скособочившись или понуря плечи. Все-таки правильно, что дети сейчас носят в школу рюкзаки. С прямой спиной у меня, слава Богу, все в порядке. Спасибо, сестрица Аленушка!

***Она умела поднять самооценку, рассказывала про мои несомненные достоинства и гордилась способностями. В одном из писем из Гусинозерска: «Мать пишет, то ты на повышенную стипендию сессию сдала. Молодец Танька! Горжусь такой сестрой!»

***Она знала, что сестра ей попалась преданнейшая и любящая. Нередко об этом говорила. И в ту последнюю неделю: «Я знаю, ты бы все сделала, со мной поменялась, если б могла..». Я б тогда поменялась.

**Хотя мы редко сентиментальничали. Софа приучила: самоирония и ирония – стиль нашего общения. Только расставаясь в аэропорту,  обнимет, застынет и спрячет лицо, полное слез. И со мной, и с родителями. И приезжая в очередной отпуск. Но приезды чаще без слез – с гиканьем и прибаутками.

***Иду домой из школы  со второй смены или с гулянья в Том дворе. Зима. Темно. В нашем подъезде как всегда нет света на 1-м этаже. Слышу голоса и силуэты около батареи. Узнаю родную сестричку. Ее кавалер (очередной) протягивает мне конфетку. С шуточкой на тему мамы и павликов морозовых… Но я и без того никогда ее не выдавала. А какие роскошные конфеты «Ассорти» и редкие для нашего города в те годы  цитрусовые привозил с Севера Лазарь Александрович (фамилия, не отчество!).
Уже не столь давно обнаружила, что весь репертуар шестидесятников был спет этим Лазарем под гитару и привнесен в нашу с Софой жизнь(Окуджава,Городницкий, Визбор, Кукин…). Основа нашего с ней репертуара. «Вы слышите: грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят..», «За что же Ваньку-то Морозова?..»,  «Ах, гостиница моя, ты, гостиница!..».
 Это была другая, не наша провинциальная, курская жизнь! Далекая, загадочная, которой мы с сестрой (особенно она)несомненно были достойны. Читаю про муз великих и талантливых - куда им всем вместе взятым до моей сестры! Столбенели бы все аки соляные столбы при ее виде, если б довелось увидеть, как остолбеневали всегда все: мужчины, женщины, дети… А у нее.. Э-эх! Весь этот московский  бабий бомонд иссох бы от зависти, включая великих  или просто знаменитых теток! И  в остроумии моя сестра явно никому б не уступила!  А уж сколько вдобавок к тому было в ней женских и человеческих достоинств! А ручки ее золотые, умение дружить и быть благодарной людям за любой шаг навстречу!

***Когда Софа разошлась с Женькой, мама зачем-то  стала ее стеречь. Думаю, больше от страстности натуры. Бывало, вот так же, прохожу мимо парочки, играю и укладываю спать Аську, а мама без конца с нашего 4-го этажа сестру окликает: «Софа! Софа, ребенок ждет!» Видимо, хотела показать, кто в доме хозяин или была недовольна тем, что недостаточно осведомлена о «предмете». О Софиных женихах я узнавала первая. Думаю, что мне, маленькой, она доверяла больше своих подруг. И секреты (от мамы) я хранить умела.

***Помню ее письма ко мне в Липецк, в санаторий (мне 9 с половиной лет), меня только что приняли в пионеры): «Иду я и никого не трогаю, и тут прикадрился один кадр…»

***Лагерь Гагарина. Младший отряд. Тихий час буднего дня. Не спится. И вдруг в окно кирпичного корпуса рядом с «линейкой» (сейчас там медпункт) вижу … свою сестру! О, чудо! Приехала с кавалером меня навестить. Меня отпрашивают, мы идем на речку. Пока кавалер плавает, Софа делится со мной «последними новостями» и впечатлением от «кадра».

***Начальники лагеря (белобрысый Сан Саныч, Владимир Ильич – высокий такой красавец), млели при виде моей сестры, нарезали вокруг круги  и  приглашали на обед, когда звучал горн, всю семью.

***Звонок в дверь. На пороге Софа с девками. Торжествующе: «А Вам маменька велели передать, что Вы, Проня Прокопьевна, – падлюка!» Сначала посетили Парковую, а потом зашли  на Резиновую и резюмировали мамины жалобы на меня прямо с порога.


***«Знаю, знаю, токмо волей пославшей тя жены! –  встречает Софа Андрюху в дверях своей квартиры на Хуторской. Обычно Андрей именно так  появляется на пороге, когда приходит к ним по моим поручениям: «Не своей волей, а токмо …» Провожает нас Софа тоже традиционно: «Звиняйте, что без скандалу обошлось!»