узелки молодости ч. 4

О моих товарищах по цеху.

Наш цех не выпускал основную продукцию завода, - это детали и узлы для авиационной промышленности, - но без работы нашего цеха постепенно встали бы все станки завода в основных цехах. В цехе было три бригады слесарей ремонтников, в каждой бригаде было от трёх до шести человек, - это зависило от текучести кадров, - кто-то увольнялся, кто-то приходил в бригады. Слесаря разбирали станки, пришедшие на капитальный ремонт, до самого последнего винтика. Изношенные детали выбраковывали и заказывали своему сменному мастеру новые. Часть новых деталей получали из других заводов, если это были стандартные детали. В основном же, новые детали вытачивали наши токаря, фрезеровщики изготавливали шестерни и разные детали для зубчатых передач. Слесаря полностью промывали все годные детали станков в керосине, шабрили направляющие ходовых частей, и заново собирали станки до рабочего состояния. После испытания на работоспособность сдавали станки контролёрам.
Привозили и отвозили станки бригады такелажников , у которых был свой цех  и свои электрокары, погрузчики и грузовики. Для разгрузки и погрузки использовали кран-балки, которые бегали по рельсам на высоте шести метров над всей территорией цеха.
   За восемь лет моей работы в цеху, наверное, половина рабочих поменялось. Такова была текучесть кадров. Но основной костяк оставался.
   На средних токарных станках работали братья Саша и  Федя Маркешины, Коля Фёдоров, братья Вася и Саша Васильевы, Антон Дёмин, - это постоянные рабочие – костяк цеха. Об основных рабочих  я и буду говорить. Рядом со средними токарными станками стояли большие токарные станки, по длине они были как два средних, поэтому один стоял слева от центрального прохода, а другой справа. На левом станке работали отец и сын Чемборисовы, а на правом станке – отец Васильевых и его напарник Саня Ухов. Все токаря , а иногда и фрезеровщики , работали посменно, через неделю меняясь сменами. Обычно, во вторую смену работали не более пяти человек станочников, от чего цех погружался в условную тишину, а днём в цеху стоял просто гул от работы многих станков и слесарей.
Теперь конкретнее о токарях. Саша Маркешин был старшим из братьев, старше Феди лет на пять. Похож он был на Александра Македонского – такой греческий тип человека, стройный подтянутый, резковатый по характеру, постоянно недовольный то окружающими, может и собой иногда, то условиями работы. Вследствии такого характера, гоняясь за большим заработком, он поработал не только токарем, но и фрезеровщиком , и шлифовщиком, а потом перешёл в соседний цех , где стал работать на первом на заводе фрезерном станке с ЧПУ. 
Его братишка Федя совсем не был похож на Сашу. Федя и его друг Коля Фёдоров отличались от серьёзного Саши своими весёлыми и шутливыми характерами, и телами  и лицом они были похожи на молодого  Никиту Михалкова. Со мной они разговаривали как то по особому, полушутя с подковыркой в словах. Я им отвечал в том же тоне, что их смешило, и было видно, что такое общение доставляло им удовольствие. Такой характер общения мне был уже знаком, - так общались мои троюродные братья в деревне Новоихсаново, да и мой отец не редко так общается по жизни со всеми.
   Чемборисов старший – это почти двойник актёра Смирнова, только с татарскими чертами лица, такой же своенравный как в кинофильме о приключениях Шурика. Но в отличии от киношного двойника он трудолюбивый и мастер своего дела токарного. Ещё молодого сына до призыва в армию, отец обучил токарному делу на своём станке и работал с ним посменно. После армии сын вернулся и продолжил работать с отцом. А вот телом и характером сын отличался, - это был парень похожий на сына актёра Табакова.
   Вася Васильев хоть и казался по характеру мягкой игрушкой, но разговаривал заносчиво, с некоторой хитрецой в голосе. Если не обращать внимания на его улыбчивый вид, можно подумать, что он желает тебя оскорбить и просится на драку. И походка его была странная, шаркающая, - так ходят некоторые старики.
   Однажды, когда я только получил четвёртый разряд слесаря, он решил со мной поближе познакомиться, или выяснить со мной какие-то отношения, не знаю. Я стоял на антресолях возле двери ремпри. А он поднялся ко мне и завёл разговор.
- Что ты тут стоишь, словно орёл , который высматривает добычу? Тебя специально поставили что ли, чтобы следить за тем , как работают люди в цеху.
- Вася! Ты что такое говоришь! – удивился я. – У нас с тобой давно был уже разговор на эту тему. У меня с Михайлычем иногда не бывает работы, приходится быть в режиме ожидания. Об этом весь цех знает. Конечно, возможно, некоторых раздражает, что мы выходим на антресоли ,постоять, но нам не всё же постоянно находиться в своей коморке. А когда здесь стоят технологи или мастера, тебя это не беспокоит? Тебя то, что приспичило, такой разговор завести?
- Да, вот, ребята говорят, что тебе четвёртый разряд присвоили. Интересно, за что? За то, что стоишь здесь и на нас глядишь?
- Ты же сегодня работаешь на фрезерном со скоростными головками. Я на них поменял съёмные зубья, может, они плохо закреплены. Скажи, я их поправлю.
- Нет, фрезы в норме. Я не об этом.
- Тогда, может быть штангель или микрометр не нравятся тебе после моего ремонта? Или чалочный трос расплёлся?
- Нет, это всё нормально рабтает.
- Тогда, какие претензии? Если бы цех встал из-за моей плохой работы, тогда ты мог бы сделать мне выговор. А так. Голословные претензии я не принимаю. – ответил ему серьёзным тоном.
- Ладно, не сердись. Это я так, проверить…
- Что ещё ты хочешь проверить?
- А давай поборемся, кто сильнее… - и он начал потихоньку, а потом сильнее, толкать меня в плечо.
- Здесь опасно. Идём вниз , или , на улицу.
- А? Боишься, коленки трясутся?
- Тогда, держись! Не знаю, что на тебя нашло, но такое я не спущу! – и я схватился с ним в обнимку. Он принял борьбу , и мы с минуту толкались, стараясь побороть друг друга. В один момент я поймал его за пояс, как при борьбе с поясами, и приподнял над собой. …   Если бы здесь был ковёр борцовский, я бы бросил его на лопатки…   А здесь пространства почти нет, если только вниз…   Говорю ему
- Ну, что, кинуть тебя вниз?
- Хватит, отпусти! – испугано промолвил Вася. – верю, что ты сильнее.
Я поставил его на ноги, похлопал по плечу.
- Ладно, хватит. Больше не буду приставать. – выдохнул Вася. – ты же меня чуть не выбросил вниз. У меня аж сердце ёкнуло.
- Я сам испугался, что могу выкинуть с антресолей. Хорошо, что опомнился. – вздохнул я тоже.
- Вообще то, я хотел предложить тебе обмыть присвоение тебе четвёртого разряда. Чтобы ты проставился.
- Я знаю, что и ты получил четвёртый разряд токаря. Так что , и ты проставляйся.
- Хорошо. Давай, после работы пойдём в кафе «Утро». Там и поужинаем заодно. С нами и мой братишка Саша пойдёт.
- Согласен. Тогда, встретимся после работы за проходной.

   В тот вечер мы начали праздновать в кафе, а закончили дома у Васи. Домой я добирался на полном «автомате», как говорится. Дома сразу лёг спать.
   Братишка Васи был совсем другого склада человек. Когда я только что начал работать в цеху, Саша Васильев работал уже токарем второго разряда. Он закончил среднее ПТУ, где кроме среднего образования получил специальность токаря второго разряда. Проработав пол года, он пошёл в армию, через два года вернулся на свою прежнюю работу. Вернулся подтянутым и возмужавшим, слегка подрос и стал выше своего брата Васи. В отличии от Васи, у него была длиннее шея и шире плечи, прямая спина и походка солдата, привыкшего ходить в строю. И характер у него был более строгий. Он выделялся среди рабочих, так, словно актёр Костолевский сошёл с экрана кино фильма «Звезда пленительного счастья». Кроме токарного станка, он освоил и фрезерный и шлифовальный станки, иногда подменял Финоженко на зуборезных станках. Когда была необходимость, в следствии отсутствия рабочих на фрезерном участке, Вася тоже работал на фрезерных станках.
   Отец братьев, Семён Васильев, работал на большом токарном станке, который стоял справа от центрального прохода. Его сменщиком  работал Саня Ухов, такой же низкорослый , как и Семён. Над ними все рабочие посмеивались, говоря, что выбрали для себя станки не по росту. При малом росте они ещё и телом были худощавые, их вес тела не превышал сорока пяти килограммов. Детали, которые они вытачивали, порой были тяжелее их собственного веса. Правда, эти детали устанавливали и снимали с помощью кран-балки. Над ними шутили, особенно во время прогулок в квартале жилых домов возле завода, где раз в месяц  мы ходили дружинниками по охране правопорядка. Товарищи их знали, что в жёны они взяли женщин высокого роста, а потому гоготали.
- Вы сами как лилипуты, а любите всё большое, и станки, и женщин. Чтобы целовать своих жён, вы, наверное, одеваете им на головы кастрюлю.
- Это почему? – спрашивали они , зная уже ответ, но подстраиваясь под шутку.
- А чтобы подтянуться за ручки и достать до лица.
- Нет, я подставляю табуретку и целую. – отвечал Саня, - а когда поссоримся, тоже встаю на табуретку, и хлещу по щекам.
- И она это терпит?
- Нет, конечно. Ведь трезвым я себе такого не позволяю, а меня пьяного она берёт просто себе под мышку, словно куль, и бросает на кровать. Я и не трепыхаюсь, засыпаю.


   Центральный проход в цеху упирался в три больших фрезерных станка. Левый использовался для изготовления деталей для ремонтников, а два правых для обработки заготовок из чугуна, из которых получались каретки суппортов. Работа на этих станках была, может  быть, и не самая сложная, но очень шумная и грязная, и ещё опасная. При работе скоростными головками чугунная стружка летела с большой скоростью и была горячей. Поэтому место работы огораживали щитами из листовой стали на стойках, а рабочие одевали спец одежду и рукавицы из брезента, а на лицо одевали прозрачный пластмассовый щиток. Видимо, из-за такой сложности  здесь часто менялись фрезеровщики. Первыми, кого я застал на этом участке, были Женя Мудрак и Гриша Петров – молодые люди лет около двадцати пяти. Примерно через два года они уволились, сославшись, что мало платят. Некоторое время работал  парень лет двадцати Фатыхов. После него мастера просили временно поработать на этих станках то слесарей с участка суппортов, то Сашу Маркешина, братьев Васильевых. Подольше закрепился на этом участке Саша Рачинский с участка суппортов, - это был молодой человек , примерно, моего возраста. Не высокий ростом, худощавый, словоохотливый и умеренно уважительный в общении. Его мама работала в соседнем цеху, иногда приходила в наш цех, то к сыну, то к своим друзьям. Это была женщина приятная для разговора, но по виду схожая с баба-ягой, - курила и любила выпить, не злоупотребляя. По телосложению маленькая и худенькая.
   На слесарном участке сборки суппортов работали в разное время от шести до восьми человек. Половина из них были мужчины за сорок лет, другие молодёжь  моего возраста или чуть постарше. Дмитриев Олег по типажу похож на Александра Абдулова, рассказывал, что у него отец работает полковником в уголовном розыске. Когда я приходил на их участок работы, или просто так, или по комсомольским делам, Олег всегда приставал ко мне с расспросами о жизни. За ним включались в разговор и остальные слесаря. Так уж выходило, что они доказывали свои взгляды на жизнь в нашем социалистическом обществе, часто критикуя власть и условия нашей жизни, а я доказывал свои взгляды, иногда соглашаясь с их критикой, иногда доказывая необходимость  тех порядков , которые были направлены на защиту государства и мира в гражданском обществе. Чтобы , особенно не  переходить границы недовольства, слесаря, постепенно, переводили тему на разговор об отношениях к женщинам, но и на этой теме мы разнились во взглядах, и у каждого были свои доводы для доказательства своей правоты. При разговорах этих слесаря продолжали свою работу, говоря, что у них работа сдельная, а не повремённая , как у меня. Кроме сверления, нарезки резьбы, сборки, большая часть их работы приходилась на шабровку плоскостей направляющих, - когда заходишь на их участок, кажется, что они только шабровкой и занимаются. Иногда Олег предлагал мне потренироваться на шабровке, пока он перекуривал  чуть в стороне. Мне было завидно, как слаженно работают эти слесаря, поэтому брался за шабер и старался научиться этой работе.
- Может, к нам перейдёшь работать? – предлагал Олег. – У нас зарплата  в три раза выше.
- Нет, меня моя работа устраивает. – отвечал я ему, возвращая шабер. – Выдерживать ваш темп работы сложно, у меня здоровья не хватит. А моя работа тоже необходимая, кто-то и его должен выполнять.
   Рядом с Олегом работал Женя Яковенко, тоже примерно моего возраста, среднего роста , стройный, с каштанового цвета волосами. Он окончил художественную школу и хорошо рисовал. По характеру был весельчак и балагур. В комсомольской организации цеха ему поручали выпускать стенгазеты к праздникам и листки «комсомольского прожектора». Однажды, под Новый год он обиделся на своего старшего мастера Раиса Латыпова, тот ему не доплатил премию. Раис Латыпов был человек строгий и не всегда сговорчивый, требовал от своих рабочих на участке суппортов непреклонного выполнения всех его приказаний. При этом умел экономить на зарплате для рабочих. На его участке и так зарплата рабочих была выше, чем на других участках, так как они выпускали суппорта как основную продукцию завода, - а на это выделяли повышенный фонд зарплаты. Сам Латыпов был ростом с меня, худощавый, блондин с голубыми глазами, всегда носил светло коричневый костюм, не курил и не увлекался алкоголем. В разговоре с любым человеком держался гордо, может быть, даже надменно, при этом всегда сохраняя прямую осанку с гордо поднятой головой. Это ему удавалось заставить слесарей работать на фрезерном станке, когда основные фрезеровщики были в отпуске или увольнялись. Олег и Женя тоже иногда работали на фрезерном станке. Жене он не доплатил премию как раз за работу на фрезерном участке. 
   С Раисом Латыповым один раз у меня получился курьёзный разговор. Когда меня назначили инженером по инструменту, однажды, он пришёл в ремпри. Я был один, работал на токарном станке, вытачивая деталь для приспособления. Раис с ходу начал на меня кричать, что я хожу на его участок, отвлекаю рабочих от работы. Я остановил станок, выслушал его , не мало удивлённо. Ведь я уже шесть лет ходил на его участок и по комсомольским делам, и инструменты проверять. А тут , вдруг, его что-то покоробило! Вначале я отвечал ему сдержано, стараясь успокоить его бешенство, но, видя, что спокойный мой тон его только сильнее раззадоривает, я сам перешёл в атаку  - ответил ему таким же криком, обругал его самого за вздорные обвинения, и выгнал из ремпри, оставив за собой поле словесной битвы. На следующий день он сам пришёл и извинился.
   Мы с Женей были в комнате – складе рядом с красным уголком, где кладовщицей была Люба Иванова. В эту комнату не редко заглядывали рабочие не только за деталями, но и просто посидеть во время перекура, отдохнуть, может быть и пофлиртовать в шутку с Любой, ведь она была женщиной привлекательной. В свои, чуть старше двадцати пяти годов, была румяной и симпатичной, пышной как ароматная свежая булочка. Была в разводе, растила маленькую дочку.
Когда я принёс Жене напечатанные листки со стихами и разными шутками к Новогодней стенгазете, он сказал.
- Бери, и рисуй сам, я не буду.
- Почему? – удивился я. – Ты вчера только сказал, что сделаешь, и просил тексты напечатать на пишучей машинке.
- Это он на Раиса обиделся. – сказала Люба. – Не дал ему полностью обещанную премию.
- Конечно. Понравилось, что я всегда помогаю, а общественную работу , вообще, бесплатно. Вот, теперь, сами и делайте.
Мы с ним ещё долго обсуждали эту тему. Но он отказался упрямо. Тогда я попросил его.
- Принеси мне свои краски. Я сам нарисую. Я вижу, что формат ватмана здесь со вчерашнего дня.
- А что их нести, они здесь, в столе. – и он достал из ящика стола гуашевые краски и кисточки. – И что же ты будешь рисовать?
- Я не художник, и как ты рисовать можешь, не умею. Нарисую простые вещи, - ёлку и чебурашку.
- Ну – ну, попробуй. – улыбнулся Женя, и вышел из комнаты.
  Я разложил лист ватмана, придавил концы его тетрадями по выдаче деталей. Разместил напечатанные листы с текстами, приклеил их к ватману. На свободных местах очертил карандашом контуры  рисунков и надпись « С Новым годом!».
   Когда через час Женя пришёл опять в комнату, рисунки были уже готовы, оставалось написать поздравление.
- А что, не плохо получилось. А говорил, что не художник! Знаешь, я дорисую сам, руки чешутся рисовать. Да, и газета праздничная, нужно товарищей настроить на весёлый лад этой газетой. Иди, свободен, я доделаю.
- Женя, я не верю, что ты просто так переменил своё решение. – улыбнулась Люба. – Наверное, Раис тебе вернул твои деньги.
- Да. Мы с ним договорились. – с довольным видом ответил Женя.


   По своему складу характера я человек несколько стеснительный, и если нет повода, то и малообщительный и малоразговорчивый. Но замыкаться сам в себе тоже не хотел. В первое время, когда не было работы, чтобы просто так не сидеть за верстаком, и подолгу не стоять на антресолях, облокотившись на перила, я спускался в цех и наблюдал за работой других рабочих. Мне было интересно смотреть, как стружка завивается змейкой или дробится на куски из под токарного резца, как ловко токари переключают рычаги управления, и как из грязной заготовки получается блестящая ровная деталь. На плоскошлифовальном станке привлекали искры , фейерверком вылетающие из под шлифовального круга, и работа шлифовщика, так умело управляющего станком. На ремонтном участке удивительно ловко слесаря ремонтники разбирали станки. И, для меня было загадкой, как они запоминали, как именно нужно вновь собирать станок из новеньких деталей и узлов.
   Обычно, я стоял в сторонке, чтобы не мешать работе. Но рабочие замечали, что я смотрю за их работой, и остановившись на отдых, подходили ко мне со словами.
- Мне тоже надо перекурить.
В первое время они расспрашивали меня , кто я и откуда. Я тоже узнавал о них. Оказалось, что многие живут в частных домах с садами и огородами поблизости от завода. У братьев Васильевых мне довелось быть в таком доме. Отопление печное. Вася с женой сделали перегородку и отдельный вход. А Саша жил на половине родителей, у них с женой была своя комната, у родителей своя. По разговорам выходило , что и другие рабочие жили примерно также. Например, Альберт Галиахметов, работавший слесарем ремонтником на участке слева от центрального прохода, перед токарным участком. Мне довелось быть и у него дома, когда мы комплектовали вещи перед выездом за город в поход выходного дня. Альберт по возрасту как я, учится в авиационном институте на вечернем факультете. Рост у него чуть ниже моего, но широк в плечах, с заметным животиком, темноволосый, по характеру спокойный и деловитый. Его напарник Валентин Тимофеев, тоже наших лет, но телом худенький, узкоплечий, и тоже живет в частном доме, женат. А Альберт ещё долго оставался не женатым.
Третьим в их бригаде работал Кадыр, моложе нас года на три. Его не брали в армию несколько лет, так у него на иждивении были старая мама и сестрёнка, когда сестрёнка подросла, он пошёл служить. Он тоже был худощав и узкоплеч, но стройный телом и более подвижный и слегка озорной, по сравнению с сутуловатым и тихим Валентином.

  Справа, перед большим токарным станком располагалась бригада слесарей ремонтников по нестандартному оборудованию. В этой бригаде работали молодые слесаря моего возраста Володя Петров, Женя Ермаков и Коля Багров. Я рассказываю о молодых рабочих, потому что с ними больше общался, а рабочие возрастом за сорок лет с нами, молодыми , не очень то любили разговаривать. Володя  был чуть старше меня, женатый, но любитель ходить и на сторону, - это по его же словам. Он среднего роста, с пивным животиком, хвастун по женской части, любитель рассуждать о недостатках в стране. Когда я поближе стал узнавать настроение рабочих, то был слегка обескуражен тем, что почти все проявляли в той или иной степени недовольство существующим положением  в стране, но никто не мог предложить , как улучшить нашу жизнь. Мне, жившему с детства в не самых лучших условиях, и размышлявшему о жизни по прочитанным книгам, виделось, что люди за последние десять лет стали жить лучше, - и это доказывал своим собеседникам, если они поднимали такие темы. Да, и в нашей семье была только выходная одежда по временам года, почти как в армии. В армии даже лучше одевали солдат, давая одежду по нормативу износа, - это на один или два года, а обувь меняли каждые шесть месяцев. А в нашей семье родители носили костюм или платье по десятку лет. Основная зарплата уходила на питание, а это было главным условием выживания, - обеспеченность населения питанием за последние годы улучшилось, это все признавали. Но, человек так устроен, что достигнутые успехи возбуждают в нём новые желания, которые не дают ему покоя. Когда на пути удовлетворения новых желаний встают обстоятельства жизненных условий, то человек высказывает недовольство к тем, кто создаёт эти обстоятельства. Видимо, накопление таких недовольств  приводило к революциям в последние века, а раньше к великому переселению народов, а ещё раньше к переходу от каменного века к началу развития цивилизации.
  В те дни, беседуя с рабочими , я не вполне осознавал, то , высказал выше, и не понимал , почему  люди не хотят видеть поступательного движения в нашей стране, то, что с каждым годом наша жизнь становится лучше. Я отстаивал эти свои взгляды, приводил доводы, с которыми они соглашались. Но, всё равно, людям хотелось поскорее жить в коммунизме, когда всего и всем будет хватать.
  Следующий – это Женя Ермаков. Он был ниже среднего роста, плечистый, крепкий телом, тоже с животиком. По характеру угрюмоватый. Ему понравилась кладовщица Галя, и их перебранки возле окошка раздачи инструментов, можно было бы принять за ссору, но рабочие видели в этом нечто другое. Например, был такой разговор.
- Галя, пойдём сегодня вечером в кино.
- Мне нужно дочь из сада забирать. Мне некогда по всяким кино ходить.
- Можно и дочку с собой взять.
- Ладно, хватит клеиться. Взял инструмент, так иди, не мешай другим.
- Да, ладно, мой инструмент всегда при себе. Может сговоримься?
- Что ты со своей писюнькой хвастаешь, величиной с гулькин нос. Мы и получше видали.
- Ну, и пахабница же, ты.
- Сам такой. Иди, иди! За тобой уже люди встали в очередь к окошку.
 Женя уходит , чертыхаясь, другие рабочие смеются ему вслед.
- С маленькой писюнькой к Гале примеряется.
 
 Но всё же они сошлись, и через некоторое время женились.

   Коля Багров выделялся своим богатырским сложением, высокий, плечистый, с объёмным торсом, чем- то похож на артиста Матвеева. При весе в два раза больше моего, а мой вес всю жизнь после восемнадцати лет держался на одном уровне – шестьдесят килограммов, примерно,  - Багров , при встрече со мной на перекурах, почему-то , старался побороться. Я не мог долго оказывать сопротивления, просил его отстать, а если он продолжал давить своим весом, то увёртывался и вставал в боксёрскую стойку, говоря.
- Я ведь могу и по своим правилам поиграть.
- Ладно, брось. Я ведь шучу, не обижайся. – смеялся он.
В принципе, он со многими пытался бороться, словно некуда было девать свои силы. По натуре он был весельчак, то и дело вплетал в разговор анекдоты и побасенки, поговорки.

   Справа от центрального прохода и сразу от главного проезда, что проходила  у самой стены, за которыми были подсобные помещения, работали бригады слесарей-ремонтников, которые ремонтировали токарные и фрезерные станки средней и большой серии. Работали здесь Женя Баум, Рамиль Резяпов, Толя Метальников, Азиз Мустафин, Володя Кузнецов. Это основной костяк, а другие по долгу не работали, приходили и спустя некоторое время увольнялись, я их как следует и не запомнил.
   Баум, а иногда и Резяпов с Кузнецовым, часто захаживали  в ремпри на перекуры. С Михайлычем они обсуждали вопросы рыбалки, приносили самодельные формочки для мормышек, на которых Михайлыч отливал оловянные  или свинцовые мормышки. Обычно, после возвращения из очередной рыбалки, приятели обсуждали достоинства своих мормышек, хвастались или критиковали их. Кроме этого , научились делать зимние удочки и буры для сверления льда. Сборкой и подгонкой этих рыбацких принадлежностей занимался Михайлыч, а детали, требующие механической обработки, делали фрезеровщики, токаря и шлифовщики, которые сами тоже были заядлыми рыбаками. А ещё темой для обсуждения были лески для удочек, - их каждый доставал по своим каналам, или в магазинах, или кто-то привозил им из других городов, иногда и заграничные.
   Местами рыбалки были Павловское водохранилище, озеро Белое, озеро Архимандритское, низовья реки Белая, озёра и речки  вокруг Уфы. Разговоры рыбаков мне были интересны, я их слушал, словно какой спектакль в театре, иногда, при этом, выполняя свою работу, - как говорится, не куришь – значит работай. Сам я в те годы рыбалкой не увлекался, зимой ходил на лыжах или играл в хоккей с братишками в хоккейной коробке во дворе дома, а летом купался на реке Белой у монумента Дружбы или на лодочной станции «Юность», где брал лодку и катался по реке, то к устью речки Дёма, то к мелькомбинату. Моими товарищами в этих прогулках и играх были братишки и друзья из цеха.
  О слесарях. Резяпов и Кузнецов были возрастом за сорок лет, работали вместе, но брали в ремонт каждый себе отдельный станок, а во время работы помогали друг другу разбирать и собирать тяжёлые узлы станков. Резяпов по внешнему виду казался слегка сутулым, чем-то огорчённым , мягкотелым, но мог запросто поругаться с любым рабочим или мастером. Кузнецов был похож на средневекового воина, в нём сразу виделась сила, - и в крепком и прямом торсе, и во взгляде. Метальников пришёл к ним учеником, а вскоре стал работать самостоятельно. По внешнему облику он был похож на Максима Горького, - кряжистый, жилистый, слегка угрюмый, в разговоре грубоватый.
Азиз был старше других в этой бригаде, ему было за пятьдесят лет. Если бы он не работал слесарем, можно было бы подумать, что он артист в татарском театре комедий. Подтянутый, прямой торс, лицо приятное и улыбчивое, любит шутить и рассказывать байки и прибаутки, или анекдоты. Как- то раз, меня поставили работать на раздачу инструментов, кладовщицы были в отпуске и болели. Азиз у окошка раздачи разговорился со мной, рассказал, что его сын служит на Дальнем Востоке на военном корабле, и похож на меня. А потом, как-то хитро улыбнулся, и сказал.
- Когда будешь писать книгу, то не забудь и обо мне написать, ну, хотя бы одну строчку.
- Какую ещё книгу? Я никогда и не думал писать книги. – удивлённо ответил ему.
- Напишешь, напишешь! Я знаю, что говорю. – сказал он как-то загадочно, и , взяв инструменты, пошёл в цех.
   Я тогда вспомнил и о художнике из нашего дома, который тоже имел фамилию Мустафин, и тоже сказал, что мне предстоит написать книги. У меня по коже пробежал электрический ток, аж передёрнуло, даже слегка закружилась голова. « Откуда эти загадочные предсказания? В данное время меня мучают мысли, что я попусту прожигаю жизнь, в обыденности и мещанском существовании. Когда я задаю сам себе вопрос о своём месте в этой жизни, то не вижу на него ответа, и. плыву по воле волн на плоту по глади какой-то реки, и не знаю, куда она - эта река, меня приведёт.» - в таком раздумье я простоял несколько времени, пока к окошку раздачи не подошёл ещё один рабочий.

   Теперь о контролёрах. На участке суппортов работала Аня Симова, девушка лет двадцати двух – ко времени моего прихода в цех. Симпатичная, привлекательная, с ясным добрым взглядом, по характеру строгая, в разговоре мягкая на слово, за мягкостью чувствуется стальной характер. Она слегка хромает на одну ногу, - говорят, что это с рождения. Была заместителем комсорга цеха, собирала комсомольские взносы, а потом сама стала комсоргом. С ней мы почти не общались, разве когда сдавал ей взносы комсомольские, или когда я заглядывал к слесарям на участок суппортов.
- Басыр, вот и Аня пришла. Что же ты с ней не подружишься? Видишь, - она к тебе не равнодушна. – шутил Олег.
- Не смущай юношу.- говорила Аня. – Я ему как старшая сестра, и нравится он мне как братишка.
Я находил какой то повод и выходил с участка.
   Контролёром на механических участках была Валентина Асеева, женщина лет за тридцать пять, смазливо симпатичная, прямо как артистка из хорошего кинофильма, по характеру строгая. Мужчины цеха говорили, что она привлекательна как кудрявая крапива, поэтому  не тронь её – обожжёт. Валя была замужем второй раз, её муж, как говорили, был какой-то большой  начальник.
Коновалов числился контрольным мастером и проверял качество ремонта станков, а иногда и детали с механического участка.
   Начальником ОТК – отдела технического контроля был Ягодин Виктор Яковлевич, мужчина лет за пятьдесят, высокий , плечистый, полноватый телом, но было чувство, что тело рыхлое, а характер тихий и спокойный. Его рабочее место было в красном уголке, а потом в комнате рядом с кабинетом начальника цеха. Он принимал станки в ремонт, сдавал цехам готовые станки, подписывал все документы по качеству деталей и станков. Одновременно его избирали парторгом цеха.

В комнате, куда он переселился из красного уголка, ко времени моего прихода в цех стоял токарный станок. На этом станке работал Фарит Хабибуллин – молодой парень года на три старше меня, высокий, средней полноты, с резковатым характером. Он числился лаборантом-токарем, проводил исследования параметров при обработке стальных деталей. Эти работы проводил по заданию главного механика завода для его кандидатской диссертации. Он ещё был и комсоргом цеха. Познакомился я с ним , когда он зашёл в ремпри, чтобы узнать состою ли  в комсомоле, и велел мне принести комсомольский билет и учётную карточку.  Впоследствии я заходил , временами , в его комнату и знакомился с его работой, или, просто разговаривал. Михайлыч меня предупредил, что с ним лучше не заводить дружбу, так как он не предсказуем в своих поступках, может удариться в запой и может меня пристрастить к пьянству. Но я этого не боялся, - ещё ни разу не пробовал, ни вина, ни водки.
   В этой комнате находились ещё и разные контрольные инструменты и приспособления: прибор контроля твёрдости, стенд для контроля прямолинейности валов, микроскоп, разные штангенциркули и микрометры, поверочная чугунная плита. Здесь был рабочий стол Коновалова Виктора Петровича, он и проводил здесь проверку качества готовых деталей. С Фаритом они уживались, но особо не дружили. Примерно через несколько месяцев я удостоверился в правдивости слов Михайлыча, сказанные им о Фарите. Он начал пить прямо на работе, пристрастил  к этому и Петровича. Ещё несколько месяцев его пьянство было ещё терпимым, он получал от начальства лёгкие выговоры, но остановиться не смог, ушёл в глубокий запой, кричал и ругался в своей комнате вдрызг пьяном виде. Начальник цеха уже не выдержал такого безобразия, и с согласия главного механика уволил его с работы. Говорили, что он лечился от алкоголизма, а потом его устроили в сборочный цех, где пьянство не допускали .
   С его увольнением из комнаты убрали и токарный станок. Здесь получили рабочее место Ягодин и механик цеха Кузьмин Пётр Кузьмич, который исполнял и обязанности энергетика цеха. Кузьмичу было около пятидесяти лет, по внешнему виду он был похож одновременно на артистов Леонова и Пуговкина, мягкость и добродушие Леонова сочеталась с весёлостью и острыми словцами Пуговкина. В его подчинении были два слесаря и два электрика, и один шорник, который смазывал станки маслом, ежедневно обходя все станки с проверкой. Шорнику было уже под семьдесят лет, говорили, что он из дворянской семьи, - это было видно и по его внешнему виду – статный, остаток бывшей холёности в поведении. Говорили, что по молодости  он был шулер и был связан с преступным миром, за что и сидел в тюрьме. Сам он говорил, что ему уже хочется спокойствия и покоя, и работа  шорником это ему позволяет.
   Электрики обслуживали станки, меняли перегоревшие лампочки, и ещё обслуживали высокочастотную установку, которая служила для питания высокочастотного станка. На этом станке закаливали стальные детали, припаивали твёрдосплавные пластины к держателям токарных резцов. ВЧ установка – это был большой шкаф длиной в шесть метров и высотой около трёх метров, он стоял в левом углу цеха, отгораживая высокочастотный станок от главного проезда. От ВЧ установки питался и станок для вулканизации резины, который стоял у заточных станков. Электрики должны были только следить за исправностью ВЧ установки, а для ремонта вызывать специалистов заводских. Я проработал уже лет пять в цеху, когда Кузьмич изменился в характере, стал раздражительным и злым, говорили, что это у него из-за семейных проблем.
   Однажды в ВЧ установках что-то поломалось, и , вместо того, чтобы вызвать специалистов, Кузьмич сам полез внутрь этого шкафа, не отключив от сети. Результат оказался плачевным. Электрик, стоявший рядом, рассказал потом, что Кузьмича выбросило из шкафа как из катапульты, - видимо, он случайно задел рукой за токонесущий элемент. Срочно вызвали скорую помощь, но было уже поздно, оживить его не смогли.
   Новым механиком приняли моложавого мужчину лет тридцати, среднего роста, спортивно сложенного, шустрого и хвастливого. Он старался выглядеть весёлым, но при этом выдавал своё желание быть значимой фигурой. Звали его Альберт Мустаев. Он был выпускником автотранспортного техникума.

   Вспомнив о техникуме, скажу и о своей учёбе в авиационном техникуме. Когда осенью 1975 года я начал учёбу, то был удивлён, увидев в нашей учебной группе Асееву Валю. Если до этого , особенно в первый год моей работы в цеху, она относилась ко мне с каким – то предубеждением, как и Поднебесов, то во время совместной учёбы поменяла своё мнение обо мне. Особенно, когда начались сессии и курсовые работы. Она стала часто просить меня помощь ей в выполнении домашних заданий , а потом и курсовых работ, и в выполнении дипломного проекта. Раз уж у меня было свободное время на работе, я не отказывал ей. Её рабочее место было на материальном складе у Гареева, где были рабочие места и самого Гареева, и кладовщицы Вали Ивановой – молодой женщины лет  двадцати( это, когда она устраивалась на работу). Кладощица Валя Иванова была красива лицом и телом, весела характером, любила пофлиртовать с рабочими, приходившими за металлом, но при этом ничего лишнего не позволяла, - только болтала без умолку языком и стреляла глазками.
Так, вот, на этот склад и приглашала меня Асеева, чтобы я объяснял ей, как правильно выполнить задания по учёбе. Склад был светлый, просторный , с тремя письменными столами, где можно было даже чертить чертежи.  В первое время меня раздражало, что Асеева не хочет сама вникать в учёбу, но постепенно понял, что помогая ей, я лучше усваиваю и сам учебный материал. А Асеева разболтала в техникуме, что я ей помогаю, и ко мне стали обращаться за помощью ещё трое моих товарищей по учёбе. Но они приходили ко мне домой в выходные дни. Таким образом, получилось, что вместо одного курсового проекта я делал три, и написал вместо одного своего дипломного проекта, ещё и три дипломных проекта для своих товарищей. Конечно, я не имел времени, чтобы начисто делать им проекты, я им всё объяснял, вместе производил расчёты, чтобы они сами могли сдавать и объяснять проекты преподавателям. Для чертежей я делал с ними эскизы, а чертить заставлял их самих.

   За год до окончания техникума нам дали задание, в качестве курсовой работы предъявить рационализаторское предложение, внедрённое в своём цеху. Так уж удачно получилось, что как раз до этого я подал два рационализаторских предложения для быстрого и качественного изготовления крючков для вешалок в гардеробе одного из домов культуры нашего города. Дело было в том, что за два месяца наш цех должен был выполнить заказ в тысячу крючков. Начальник цеха велел нам с Михайлычем изготовить их вручную. Изготовив пару штук методом гибки в тисах, мы убедились, что крючки получаются мятые и грубые, кроме того на тысячу штук уйдёт месяцев шесть. Тогда, я предложил Саару ,изготовить штамп для гибки этих крючков, - только так мы могли выполнить заказ. Саар сказал, что у него в тот момент нет технологов, умеющих рассчитывать и чертить такие штампы. Я предложил , что сам могу рассчитать и начертить. Он велел мне написать рацпредложение с расчётами и чертежами, но срочно.
За один вечер и ночь, у себя дома , я выполнил задание, а уже утром отдал Саару. Вместе с ним и с Михайлычем мы зашли к начальнику цеха и рассказали о проблеме с заказом. Он велел срочно оформить рацпредложение, чтобы по нему нам выделили лимит на заготовки и на зарплату рабочим. Одновременно велел начать изготавливать штамп, - иначе мы не успеем со сроками выполнения заказа, а тогда не получим денег и для завода, и для цеха, - заказ могут отдать другому заводу. И престиж нашего завода зависит от этого заказа.
От начальника мы сразу пошли на склад к Гарееву, и показав ему резолюцию начальника цеха, подобрали заготовки для штампа. Отнесли заготовки фрезеровщику Финоженко, но он потребовал, чтобы мы дали ему расценку на изготовление деталей, иначе после могут не заплатить. Пришлось идти к начальнику экономистов цеха Черепанову Андрей Андреевичу – человеку серьёзному, крикливо-вспыльчевому. Экономисты, с начальником их было всего трое. Одна – женщина сорока лет, круглая от полноты  жировой, страдала одышкой, ростом ниже среднего – Клавдия Ивановна. Другая  - худощавая, ростом тоже маленькая , с пожухлым лицом, по возрасту около пятидесяти лет. А Андрей Андреевич  был среднего роста , тучный, нервный. За его привычку постоянно дёргать ногой, или стучать ступнёй по  полу, рабочие прозвали его «дрыг нога». У него на столе всегда лежали книги и журналы с таблицами и расценками, но он в них заглядывал только тогда, когда рабочие требовали повысить расценки. А в остальное время он  делал расчёты в уме, видимо, за много лет работы – а ему было уже за пятьдесят лет – он помнил таблицы наизусть.
Когда мы с Сааром принесли ему чертежи для расчёта зарплаты, он стал кричать, мол, откуда взять средства на не плановые расходы. Мы показали ему подпись начальника цеха, но он ещё больше наорал и побежал к начальнику цеха. Там он долго ругался , но получил от начальника такой ответ, чуть ли не предложение уволить его с работы, что сразу остыл. Пришёл за свой стол, сделал расчёт в уме, глядя в потолок и дёргая ногой, и написал расценку на чертеже. Саар посмотрел на  запись и сказал.
- Андрей, ты не смеши. За такие деньги никто работу делать не будет. Ставь в два раза больше. Не саботируй срочную работу, иначе я сам к начальнику цеха пойду.
- Вы хотите цех разорить. – покраснев, сказал Черепанов, но, видимо, вспомнив угрозы начальника цеха,  он поохал, поохал, и увеличил расценки.

   К середине следующего дня штамп был готов. Мы с Михайлычем проверили гидропресс, который стоял рядом с ВЧ установкой. Установили матрицу на столе пресса, пуансон в головке ползуна. После настройки попробовали изготовить первую деталь, - размеры не соответствовали чертёжным. Оказалось, что металл заготовки пружинит после снятия с пресса. Примерно за час я рассчитал новые параметры штампа. Михайлыч снял штамп с пресса и мы отнесли его опять к Финоженко. Он, конечно, чертыхался, но и мы накричали на него, - и он всё-таки подправил матрицу и пуансон. А потом сам приходил к прессу и интересовался, как получаются детали. К концу смены мы сделали три годных крючка. Утром следующего дня сделали ещё десять штук, - больше не было готовых заготовок. Крючки показали начальнику цеха. Он вызвал Ягодина, велел проверить размеры и качество крючков. Получив положительный ответ, дал указание на изготовление заготовок для крючков. Нам пришлось сутки ждать до получения первой партии заготовок. Заготовки рубили из ленточных полос стали, выпрямляли на правильном станке, фрезеровали концы овальной формы, шлифовали на плоскошлифовальном станке до зеркального блеска. За это время мы просверлили по два отверстия в первых десяти крючках. Разметка каждой детали и сверление вручную занимало много времени, поэтому я сделал чертёж приспособления-кондуктора, на котором можно было сверлить без разметки, и удобно устанавливая и зажимая заготовку во время сверления. Саар сразу заставил меня написать новое рацпредложение, и уже сам пошёл к начальнику цеха , получил разрешение, и отдал заказ на изготовление. Через сутки кондуктор был уже готов.
   Ещё до Нового года, как раз к сроку, весь заказ мы выполнили, правда, с напряжением. Приходилось работать в выходные и сверхурочно в рабочие дни. Но за это все участники в выполнении этого заказа получили премии, от десяти до двадцати рублей, - тогда это были хорошие премии , особенно в нашем цеху.
   Ну, а мне эта работа принесла пользу вдвойне, - мне зачли рацпредложения за курсовую работу, - в подтверждение я принёс в техникум письмо от начальника цеха и копии рацпредложений.

   У Алексея Михайлыча было много друзей по всему заводу. Они часто приходили к нему в ремпри, по одному, или по двое. Обычно , они усаживались на стулья между окном и нашими верстаками, как раз рядом с трубами отопления, - зимой  здесь было самое тёплое место, а летом приоткрывалось окно и шёл свежий воздух с улицы. Гости были рыбаками, и основная беседа крутилась вокруг рыбалки. Здесь они договаривались о заказе автобуса в профсоюзном комитете завода, на котором рыбаков возили к месту рыбалки коллективно. С рыбаками нашего цеха обсуждали  качество  зимних удочек, буров для сверления льда, о том . как получить разрешение на изготовление этих буров  в цехах завода, и как получить разрешение на вынос буров с завода. Темой разговора были и крючки рыболовные, блёсна, мормышки, лески, удочки, катушки для спиннингов. И всегда при гостях в комнате стоял столбом табачный дым. Я сам не курил, но надышался этим дымом не меньше самих курильщиков. В разговоры не встревал, но с интересом слушал их побасенки о рыбалке, удобно усевшись на стуле у своего верстака, или выполняя свою работу, если она была срочная. Если надоедало дышать табачным дымом, то выходил на антресоли, или шёл к своим друзьям в цеху, или выполнять свои обязанности по комсомольской деятельности.
   Когда я появлялся на антресолях, почему –то рабочие начинали показывать на меня, и мне было ясно, что они начинают судачить обо мне. Тогда я спускался вниз, здесь мог услышать высказывания рабочих, типа: «сидит ворон на дубу, ищет пищу на лугу», «сидит орёл высоко, видит, видно, далеко». Мне казалось, такое отношение ко мне несправедливым. Ведь, кроме меня на антресоли выходили перекурить все работающие на втором этаже, - и технологи, и экономисты, и мастера. А замечали только моё присутствие на антресолях, - меня это сильно возмущало в душе, и удивляло, я не находил ответа на такое отношение ко мне. Поэтому, чтобы не давать повод для кривотолков, я искал себе другие места для проведения свободного времени. Заходил в комнату к Фариту Хабибуллину, а когда он запил, находиться рядом с ним стало невыносимо. Тогда я стал заходить в красный уголок к Ягодину. Когда комнату Хабибуллина освободили от токарного станка, а Ягодину дали рабочее место начальника ОТК в этой комнате, я стал заходить к нему в эту комнату. Механик цеха Кузьмин поставил свой стол напротив стола Ягодина, а Петрович разместил свой стол на месте токарного станка. И Петрович и Кузьмин больше времени проводили в цеху или курили в ремпри, поэтому  мы с Ягодиным находились в комнате только вдвоём, обычно. О чём мы разговаривали? …  Наверное, больше времени молчали, как два молчуна, переговаривались, словно инопланетяне – телепатически. А если говорили вслух, то о житье - бытье, о мировой политике, о цеховых делах, о проблемах  жизненных , о том, как хотелось бы нам устроить жизнь получше. От него я узнал, что раньше в цеху проводились соревнования по шахматам и шашкам, но уже несколько лет это дело забыли. Тогда я предложил возобновить эти соревнования, и, получил согласие от него, как от секретаря партийной организации. На следующий день, когда у нас в ремпри собрались на перекур завсегдатаи утренней «пятиминутки», я поднял вопрос о шахматно – шашечном турнире. К моему удивлению, ведь я думал, что встречу отпор, - моё предложение сразу поддержали, и попросили меня же собрать список желающих играть в турнире. Они меня убедили, что , раз у меня больше всего свободного времени, то мне и быть организатором турнира. Мне – что! Согласился. Обегал цеховых работников, составил список желающих, согласовал с Ягодиным и с начальником цеха о выделении красного уголка на после рабочее время. Леман, как председатель профкома цеха, сказал, что выделит тридцать рублей на призы для победителей соревнования. На первом общем сборе игроков турнира в красном уголке цеха, было принято решение, что плановые игры будут играться через день после работы, а желающие могут сыграть и раньше во время обеденного перерыва. Эти события произошли перед ноябрьскими праздниками, через год , как я начал работать в цеху. В дальнейшем, такие турниры мы проводили дважды в год, - перед Новым годом и перед Первым мая, чтобы к празднику вручать призы победителям. Интересовались турниром не только сами игроки, но и почти все работники цеха. Вокруг играемой партии всегда собирались зрители, которые болелили за своих товарищей, обсуждали меж собой ход игры, иногда стараясь подсказать «умный» ход, но таких сразу одёргивали – подсказывать нельзя. Люди играли не столько за призы, сколько для собственного престижа, в каждой партии пытаясь доказать своё превосходство над своим товарищем. Победитель хвастался, словно победил на мировом чемпионате. Ну, а от товарищей получал меру похвалы и уважение до следующей партии. Удачные ходы в сложных партиях и красивые матовые эндшпили долго были предметом обсуждения.
   Не меньший азарт  и возбуждение были и у игроков в шашки. Игра, казалось бы, самая простая, но не все умели в него играть. Поэтому, шашисты тоже знали себе цену. Когда шахматисты говорили, что шашки – это примитив, то шашисты вызывали обидчика на партию в шашки, и , обычно, выигрывали, доказывая своё значение.
   Сам я играл в шахматных турнирах, занимая места в середине таблицы, а иногда и призовые места. За моей игрой всегда следили с особым вниманием, - говорили, что я играю как – то, по особому, рискованно строя замысловатые сюжеты в партии. Серчали, когда проигрывал, казалось бы, фантастически закрученную  партию , в которой должен был победить. Хвалили , удивляясь, когда я побеждал в , казалось бы, проигранной партии. Особенно много зрителей собирал, когда играл с лучшими шахматистами цеха, - у них я больше всего выигрывал, видимо, настраиваясь на сильного противника. А проигрывал слабым игрокам, расслабляясь , и забывая, что слабых игроков в турнирах не бывает. Среди лучших были Леман, Резяпов, Латыпов, Баум, Галиахметов, Финоженко. А всего в турнирах играли порядка двадцати шахматистов и двадцати шашистов.
   Меня удивляло, почему смотреть на мою игру собиралось больше всего зрителей. Отношение ко мне было какое – то ревностное, как со стороны доброжелателей, так со стороны тех, кто без симпатии  ко мне. Как ни странно, но и мою работу контролировали, словно я мог  сделать что-то неправильно и неумело , или допустить брак. Когда я ещё начинал работать, то ко мне приходили токари и проверяли готовые штангенциркули и микрометры, беря, как говорится, прямо с рук. Михайлыч их словесно отшивал, говоря, что он сам и без них проверяет качество моей работы. Токари отвечали, что им придётся этими инструментами работать.
   Ещё пример. Михалыч был единственным специалистом на заводе, кто умел плести чалочные тросы. Ему поступали заказы и от других цехов, и от других заводов, ну, и, конечно , в первую очередь он плёл чалки для нашего цеха. Примерно через год он начал учить и меня плетению чалок. В первое время он подправлял мою работу, указывая, где я плохо старался. Через год  он сказал, что уже могу плести чалки не хуже , чем он, тем более, что и мои тросы выдерживали все допускные к работе испытания. Испытания проводились на уличном складе металлов, которым заведовал Гареев. На испытаниях присутствовали Ягодин, Саар, Чувилин, и сам Гареев, у которого и были контрольные грузы, которые в шесть раз превышали номинальный вес, на который были рассчитаны чалочные тросы. Цеху больше всего были нужны тросы грузоподъёмностью пятьсот , и тысячу килограммов. В меньшей мере использовались грузоподъёмностью три,  и пять тонн.
   Однажды, когда Михайлыч был в отпуске, а в цеху кончились годные тросы, меня вызвал начальник цеха. Он потребовал, чтобы я сплёл чалки, и срочно. Я отнекивался, что не имею допуска. Тогда он вызвал Саара, узнал от него, что я могу получить допуск, что он видел, как я работаю с Михайлычем. Начальник цеха велел Саару оформить допуск для меня по производству чалочных тросов, а мне приказал начать плести чалки немедленно. Сказал, что за эту работу выпишет мне премию.
   Вот тогда за моей работой начали следить Леман, Баум и Кузнецов. Они по очереди заходили в ремпри и смотрели, как я заплетаю чалочные концы тросов. Нужно сказать, что работа с тросами довольно грязная и тяжёлая. Сами тросы пропитаны масляно-нефтяной смазкой. Чтобы расплести концы тросов, прокалывать тело троса специальной иглой в форме удлинённой детской лопаточки, продевать один из расплетённых концов в этот прокол, - и таких продеваний делать в три ряда со всеми расплетёнными концами, - всё это требует больших усилий и сноровки. Когда все концы сплетены, их надо простучать молотком, чтобы они плотнее заняли своё место в пряди.
   Больше всех придирался ко мне Леман. Наблюдая за моей работой, он всё время делал замечания: - ты неправильно протыкаешь, неправильно вытягиваешь, не так обстукиваешь, да и вообще – ты не должен забирать хлеб у Михайлыча. Я долго терпел, но потом стал посылать его к Саару. Леман приводил Саара, но старший технолог говорил, что мои действия правильные, и, что он много раз уже видел, как я плёл чалки под присмотром Михайлыча  и все мои чалки выдержали испытания.
   Когда начали испытывать изготовленные мной чалки, Леман и здесь вмешался, - присоединился к комиссии, принимавшей чалки на грузоподъёмность и на динамическую стойкость. Стоял и твердил.
- Сейчас трос лопнет!... Ну, этот выдержал, но следующий лопнет!...
Когда все чалки были признаны годными к работе, он , слегка виновато, слегка огорчённо, сказал.
- Ладно, повезло тебе, что приняли. Но хвалить не буду. Посмотрим, что Михайлыч скажет, когда узнает, что ты его хлеб отнимаешь.
  Когда Алексей Михайлыч вышел из отпуска, я извинился, что выполнил его работу по приказу начальника цеха. На что он мне ответил.
- Нечего извиняться. Я тебя специально учил этой работе, чтобы ты мог заменить меня в подобных ситуациях. Молодец, что справился с заданием. Сейчас самое время для осенней рыбалки, а начальник не хотел меня отпускать. Тогда я его заверил, что ты сможешь выполнить за меня любую работу. Только с этим условием он отпустил меня в отпуск.
 Так, и с этой стороны Леману ничего не обломилось!
Знания и навыки, полученные от Алексея Михайлыча, пригодились мне много лет спустя ещё раз. Тогда я работал на другом заводе, кузнечном цехе которого тоже плели чалки, но без всякой документации, как и мы с Михайлычем. Но однажды пришёл инспектор технадзора города и закрыл кузницу , до тех пор, пока не будет технологии и операционных карт. Мне дали задание изготовить всю требуюмую документацию. Пришлось изучить литературу, но там не всё соответствовало тому, как правильно плести чалки. Пришлось к литературным источникам добавить свои знания рабочего по изготовлению чалок. Всю документацию я разработал, оформил по всем правилам в самые короткие сроки, чтобы получить разрешение на возобновление работ в кузнечном цехе. Технадзор принял документы, выдал сертификат на производство работ, а завод получил право даже продавать чалки другим предприятиям города.

   В правом углу нашего цеха, у самых въездных ворот, был участок резки металлов. Здесь стояли два ножовочных станка и один станок с дисковыми пилами. На ножовочных станках использовались ножовочные пилы длиной 30 сантиметров и 50 сантиметров. Затачивали их, как и фрезы, в соседнем цеху.
Дисковые пилы были нескольких типоразмеров, от 30 сантиметров до одного метра. Часть дисковых пил были из цельного металла – их затачивали тоже, как и ножовочные полотна. Но были ещё дисковые пилы со съёмными зубьями – эти зубья менял Михайлыч у нас в ремпри. Со временем он и меня научил этой работе.
На резке металлов работал Сеня Козлов, мужчина средних лет, среднего роста, тонкий телом, но с животиком. По характеру молчун и малообщителен. В его внешности сразу угадывалось принадлежность к еврейскому народу, но он говорил, что у него только мама еврейка, а отец русский. Рабочие спрашивали его, почему он выбрал такую грязную и шумную работу. Он отвечал, что эта работа ему нравится тем, что можно почитать книги или поразгадывать кроссворды, пока пилы работают. А шум и грязь ему не мешают.
   А вот у нас с Михайлычем всегда было проблемой замена зубьев на дисковых пилах. Никаких приспособлений не было, всё делали вручную. Выбивали заклёпки, удерживающие съёмные зубья , стальным стержнем со стальной ручкой, колотя по ручке молотком. При этом дисковая пила лежала на верстаке, съёмным зубом опираясь на стальную плиту с отверстием под выбиваемую заклёпку. При ударах молотком раздавался звук похожий на звон колокола или на звуки литавр. Когда вставляли новые зубья и заклёпывали их новыми заклёпками, шум стоял тоже не слабый. Одно хорошо, что эту работу мы делали раз в год, когда накапливались пилы со сточенными зубьями. Но после смены зубьев нам приходилось сразу стирать спецовки, настолько они пропитывались остатками эмульсии, пыли и масла с поверхности пил. Конечно, мы протирали пилы перед началом работы, но во время работы грязь летела из  под старых зубьев и выбивалась из полотна пилы во время ударов молотком. А спецовки мы брали домой и стирали сами, для этого нам давали хозяйственное мыло.
   Ещё одна неприятность сопровождала нас при замене зубьев на пилах, - это брань со стороны работников цеха . Звуки от ударов молотком по полотну пил раздавались по всему цеху. Некоторые приходили в ремпри, чтобы ругать нас, но мы предлагали им самим сделать эту работу. Они, насмотревшись на нашу «игру» в литавры, уходили, ругаясь. Мы предлагали сделать приспособление, чтобы выбивать заклёпки и заклёпывать новые на гидравлическом прессе, но начальство отказало, ссылаясь, что из-за ремонта нескольких пил не стоит тратить большие средства.


   Про обеденные перерывы.  Большинство работников завода обедали в заводской столовой, которая находилась на улице Бабушкина, вне территории завода, в трёхэтажном здании с панорамными окнами. Ход в столовую шёл через туннель, а вход со стороны заводской территории находился в пятидесяти метрах от въездных ворот нашего цеха, рядом с соседним корпусом. В туннеле перед входом в столовую стояла будка с вахтёрами и турникет, через который работники завода проходили предъявляя свой пропуск. Если забывали пропуск в цеху, то приходилось бежать за ним, чтобы вовремя успеть отобедать.
 На первом этаже столовой были две раздачи и буфет. На втором и третьем этажах было по четыре раздачи. Основная масса работников рассчитывалась талонами на комплексный обед, которые выдавались в цехах за безналичный расчёт по 60 копеек за талон, или бесплатно для работников вредных производств. Были ещё талоны на диетическое питание, которые выдавали бесплатно по справке от врачей. На раздаче можно было брать обеды и за наличный расчёт. На каждой раздаче был свой набор комплексного обеда, поэтому, пришедшие на обед в первую очередь обегали несколько раздач, выбирая , что им по душе. Некоторые выбирали ту раздачу, где меньше очередь, чтобы быстрее отобедать и успеть поиграть в какие-нибудь настольные игры в цеху. Частенько бывало, что человек выбрал раздачу с маленькой очередью, но вдруг приходит целая бригада и лезет в середину очереди, а то и прямо к кассе. Оказывается, что один из бригады занял очередь на всех. Тут, конечно, начинаются крики и ругань, чуть не в драку. Нервотрёпка та ещё!
   Раздачи на первом этаже были специально для тех, кто пользовался диетическими талонами. Эти талоны мы выкупали или получали бесплатно у сестры нашего Лемана, которая работала в отделе главного механика. Если Леон Яковлевич был строгим, а временами и злым, то его сестра – женщина невысокого роста, миловидная, предпенсионного возраста, - была добродушная в разговоре, с ней было приятно общаться, всегда была готова помощь в получении справок от врачей, - ведь были люди, которые стеснялись ходить к врачам за справкой и покупали диетические талоны. Весной и осенью, в периоды обострения язвенной болезни, я ходил к врачам в заводскую поликлинику, где, кроме  обычного лечения получал и справки на диетическое питание.
 Судя по тому, как много людей ходили на диетическое питание, можно сказать, что больных было прилично. Когда на диетической раздаче была большая очередь, я бегал на верхние этажи, чтобы быстрее пообедать.
   Работники завода, которые привыкли вкусно покушать, ходили в кафе при ресторане, что находилась с южной стороны от завода, буквально через дорогу. Ещё часть работников бегали в кафе «Огонёк», что была на северо-восток от завода на Проспекте, в пяти минутах ходьбы от проходной. Здесь обедали любители пельменей, и где они могли пропустить пятьдесят граммов водки под пельмени. Саар и Михайлыч частенько ходили в эти кафе, а иногда брали обеды из дома и кушали на рабочем месте, как и часть работников цеха.
  Однажды я зашёл обедать в соседний цех, где был буфет, и там познакомился с парнем по имени Урал и фамилией Акбашев. Он был старше меня года на три, слегка рябоват лицом, среднего роста, плотного телосложения, мягкий в общении и добродушный. Работал слесарем ремонтником станков, - в каждом цеху были такие слесаря, которые выполняли мелкий ремонт станков. У него был один друг всего – Барый, парень ровесник Урала, но более мощный телом, крепкий, а ростом чуть ниже Урала. Оба они приехали в город из деревни после службы в армии, были ещё не женаты. Барый работал токарем и хорошо зарабатывал. В их цеху, вообще, все токаря зарабатывали, чуть ли, не больше всех на заводе. Среди них был даже один герой соц.труда, который умудрялся, как говорили, выполнять план на четыреста процентов.
   Чтобы поближе познакомиться, Урал пригласил меня к себе домой, в частный дом, который он арендовал у своего родственника, и жил там вместе со своей сестрёнкой, которая недавно окончила среднюю школу в своей деревне и приехала к брату. А в деревне у них остались мать с отцом. Осенью Урал пригласил меня съездить к ним, чтобы помощь убрать урожай картошки с приусадебного участка и заложить картошку в погреб. В субботу мы успели закончить уборку картофеля уже когда наступили сумерки. С его отцом мы выпили по сто грамм свекольной самогонки, кстати, она оказалась намного приятнее на вкус, чем водка. После ужина мы с Уралом зашли к его соседу и на его «УАЗ» - ике, - джипе советского образца, выехали в степь прокатиться. Этот сосед, одноклассник Урала, взял с собой ружьё, сказав, что попробует поймать на свет фар зайца и взять трофей. Мы долго рыскали по ночной степи со включёнными фарами. Но ни одного зайца не увидели. Но, зато, поймали на свет фар тушканчика и долго, с гиканием, гонялись за ним ради потехи. Я видел степного зверюшку впервые в жизни и с любопытством наблюдал за её скачущим бегом, похожим на бег кенгуру. Тушканчик, вскоре прыгнул в сторону, и мы его больше не видели, после чего вернулись в деревню. Ладно, это было уже осенью, а тогда, когда ещё летом я пришёл впервые к Уралу, он колол дрова на улице возле своего забора. Дом стоял в тупике переулка, земля на улице заросла мелкой травой, вокруг стоял запах свежей примятой травы, запах свежепиленных и свежерубленных  берёзовых дров. Яркий свет послеобеденного солнца и тишина в переулке создавали какой-то блаженный мир, мир, который напомнил мне далёкое детство, когда я с родителями жил в маленьком домике в пригороде Уфы.
  Я попросил у Урала запасной топор, но его не оказалось. Тогда он дал мне свой топор, а сам сказал, что пойдёт готовить кушать. Примерно, за час работы , я почти закончил колоть дрова. Урал вышел из дома, велел мне отдохнуть, и сам закончил работу. Потом мы поужинали , после ужина пошли в кинотеатр «Йондоз», который был не далеко от дома. ( Сейчас это христианский храм).
   В следующий мой приход к нему , он познакомил меня со своей сестрёнкой, похоже, желая заполучить в моём лице себе зятя. Но ничего из этого не вышло, - я не захотел с ней встречаться. А с Уралом дружили до самого моего увольнения с завода. Мы ходили вместе с ним и с Барыем на вечерние дискотеки, которые проходили на площадках возле памятников Салавату Юлаеву, борцам гражданской войны, у монумента дружбы. Эти дискотеки собирались спонтанно, просто приходил баянист и вокруг него постепенно собиралась молодёжь, которая пела песни и пускалась в плясовую, или танцевали под музыку от появившегося у кого-то магнитофона. Такие вечеринки в деревне проводились в клубе, - это я запомнил ещё с детства, когда  летом жил у бабушки. Помню, я впервые смотрел в деревенском клубе фильм «Добровольцы», а после фильма молодёжь деревни устроила вечер пляски, освободив центр зала от стульев. Я был ещё под впечатлением от фильма, который зародил во мне чувства тревоги, восхищения героизмом молодых людей, и пониманием того, что и мне придётся окунуться в эту беспокойную и беспощадную жизнь. Глядя, как деревенская молодёжь соревнуется в пляске, я видел, что и здесь , в деревенском клубе, идёт отчаянная борьба за свою будущую жизнь. Парни выбирали девушек, девушки выбирали парней, ревностно выплясывая на усталость своих соперниц и соперников. Все друг друга хорошо знали с самого детства, поэтому, наверное, не стеснялись отпускать острое словцо соперникам в виде шуток или куплетов.
   На городские спонтанные дискотеки, похожие на деревенские, молодые люди приходили тоже с желанием найти себе пару. Может быть , у кого-то это получалось, но мне с друзьями в этом не везло. Среди не знакомых девушек мы терялись, могли сплясать, но знакомства не получалось.
   Через пару лет Урал купил себе частный дом с садом, не далеко от того дома, который арендовал. Однажды в сентябре, когда стояла сухая солнечная погода, и в природе чувствовалась усталая сонливость, и у меня появилась депрессия , - болела голова, я не знал чем заняться. Ближе к обеду, в субботний день, чтобы развеять тоскливое настроение, купил бутылку водки, колбасу, и пошёл в гости к Уралу. И этот его дом стоял в одном из тупиков маленького переулка, где на земле росла приятная зелёная трава. Урал поливал яблони из шланга, и вначале удивился моему приходу, а потом обрадовался, - мол, и ему надоело одиночество. Он быстро накрыл на стол, мы вместе начистили картошку, нарезали огурцы и помидоры с его огорода, и сели за стол. Пока выпили по первой и закусили, поговорили, там и картошка сварилась. Потихоньку, в разговоре исповедуясь друг другу в своих проблемах по жизни, мы выпили водку. Урал достал ещё одну из своих запасов. И её мы закончили. Во время нашей беседы в  калитку постучалась  девушка. Урал вышел к ней, я тоже выглянул в сад на свежий воздух. Девушка ушла, а Урал подошёл ко мне и сказал, что намерен жениться на этой девушке, - она его соседка. Мы ещё некоторое время поговорили о девушках и о семейной жизни, а потом мне захотелось спать, - это мой организм так реагирует на выпитую водку. Урал дал мне подушку, и я уснул на диване. Проснулся, когда уже вечерело. Урал сказал, что и он поспал, как итальянцы – устроил себе послеобеденный сон. Я поблагодарил его за гостеприимство и пошёл домой.
   Через год после этой встречи он женился, и я женился, словно в тот день мы взяли на себя обязательство изменить свою жизнь, и обзавестись семьёй.
   Ещё за три года до этого, когда мы только познакомились, мы вместе оказались в одной бригаде, которую послали в помощь одному из колхозов в Благоварском районе. Нас расселили по домам колхозников и частично в клубе . Мы с Уралом жили в доме на двух хозяев На одной половине жили муж с женой и маленьким ребёнком. На другой – пожилая женщина пенсионного возраста.  У неё мы и квартировались. Она взяла нас к себе с условием, что мы будем ей помогать по хозяйству после рабочего дня. Мы согласились, ведь спать на кровати в тёплом доме куда удобнее, чем на раскладушке в неотапливаемом клубе. Чем мы ей помогали? Мы разобрали и вновь собрали печную трубу, которая до этого дымила на чердак. Кололи дрова. В начале сентября выкопали картошку с её огорода и сложили в погреб. После трудов ходили на озеро мыться, оно было в десяти минутах ходьбы от дома, за лесопосадкой.
   А в колхозе нас каждый день посылали на новую работу, - распределение на работу проходило в конторе колхозным бригадиром. Подрабатывали зерно на току, чистили зерно от мусора на веялке, грузили зерно транспортёром в машины для отправки на элеватор, ремонтировали крышу коровников, жгли стерню после уборки урожая. Обедали в колхозной столовой, где поварами были наши заводские девушки. Мы с Уралом завтракали и ужинали у нашей хозяйки дома, в благодарность, что мы ей помогали.
   Работая в этом колхозе, я удивлялся, почему мало кто из рабочих завода соглашались ехать в помощь колхозу. На свежем воздухе, чувствуя аромат трав, среди запахов сена и свежее собранного зерна, под простором бесконечного небосвода – это просто в удовольствие вырваться из постоянно сумрачного и грязного, пропахшего маслами, керосином и металлом цеха.
Удивляло меня и отношение руководства колхоза к убранному урожаю. Я не понимал, почему только часть зерна складируют в амбарах под крышу, а часть прямо под открытым небом. Ведь сама жизнь подсказывает, что нужно строить амбары и элеваторы, чтобы сохранить и без того не очень обильный урожай , который выращивается у нас в условиях рискованного земледелия. Я спросил об этом у колхозного бригадира, когда прошёл мелкий дождик, и гурты зерна на улице смочило дождём. Он ответил, что всю жизнь зерно складировали под открытым небом, и ничего, выживали. Я ему говорю, что пора бы позабыть про каменный век, что нужно думать по современному, заранее готовить места для сохранения урожая, который так тяжело даётся. Неужели не жаль своего труда? А он только отмахнулся, сказав, мол, не лезь не в своё дело. Ну и что? Через день прошёл ливень и смочил гурт зерна на улице очень сильно. Хоть укрыли, но поздно. Через пару дней бригадир сказал, что зерно годно только для фуража.  Даже через сорок лет у нас всё ещё -  «А воз и ныне там».

   О инженерно технических работниках цеха. У рабочих, работающих на станках, был свой мастер. Когда Чувилина от них перевели начальником БИХ, то некоторое время Поднебесов сам командовал станочниками, пока через несколько месяцев не приняли нового сменного мастера. Этот тоже оказался любителем выпить, и его перевели в техбюро к Саару. В этом отношении Саару тоже не везло. У него уже работал любитель алкогольных напитков Куртышев , балабол и хвастун, маленького роста и весь какой-то вертлявый. А тут и Пивоварова к нему пристроили, - этот был чуть выше среднего роста, угрюмый. Эти технологи заходили в ремпри на перекуры и с Сааром, и по отдельности, но тогда Саар прогонял их по своим рабочим местам выполнять данное им задание. Через три года эти технологи были уволены за пьянку, а на их место пришла молодая женщина лет двадцати пяти по имени Настя, родом из Белоруссии. Среднего роста, на вид хрупкая, но бойкая на слова и притягательно симпатичная. Она умудрялась, ещё и работать секретарём начальника цеха на пол ставки, печатала на пишущей машинке приказы, распоряжения, объявления. К Саару перевели и Ягодина, когда секретарём партбюро избрали Лемана, а должность начальника ОТК упразднили.
Некоторое время у станочников работал мастером Мустаев, но его перевели механиком цеха. А мастером приняли отставного сверхсрочника старшину. По военному требовательный и строгий, не пьющий, но скандально – сволочной, по словам рабочих. Пётр Петрович Петухов лез во все дыры взаимоотношений между рабочими, и, даже умудрялся знать о семейных скандалах у рабочих, при этом обязательно лез с нравоучениями. Но зато он работал стабильно и долго.
 У слесарей был свой мастер. Вначале Тимофей Иванович Старшов, уже пожилой отставной офицер, с военной выправкой и с военными требованиями. По внешнему образу, наверное, сказывался возраст, - можно было принять его за добродушного старика. Когда он уволился на пенсию, приняли Савиных Семён Семёныча, лет за сорок ему было, но опять оказался из отставных военных – прапорщик. Масляно круглое лицо и округлое туловище, но за добродушием чувствовалось сила физическая и волевая. На участок по ремонту нестандартных станков пришёл работать и его сын, уже отслуживший в армии. Младший Семён был похож на отца, но по молодости был ещё стройный телом.