узелки молодости ч. 5

Общественная жизнь в цеху.

   В красном уголке раз в месяц проходили собрания , на котором начальник цеха подводил итоги работы цеха за месяц, награждал приказом по цеху лучших рабочих с начислением премии, выговаривал недовольство к отстающим и нарушителям дисциплины, выслушивал требования рабочих по вопросам зарплаты, спецодежды, инструментов, условий труда. После доклада начальника прения всегда были бурными и долгими, пока все не приходили к взаимопониманию.
  Проходили в красном уголке и партийные, и комсомольские, и профсоюзные собрания. Легче всего люди собирались на профсоюзные собрания, - здесь обсуждались вопросы о путёвках в дома отдыха и санатории, о продвижении очереди на новое жильё, об оплате больничных листов, о кассе взаимопомощи. Говоря об условиях труда, требовали, чтобы вовремя скоблили бетонные полы цеха от наслоений масляной грязи и , чтобы вовремя убирали стружки их цеха, чтобы вовремя меняли сгоревшие лампочки. Эти собрания всегда  проходили шумно.
 Коммунистов в цеху было всего человек десять. Начальник цеха не был коммунистом, но партийных собраниях присутствовал.
  Комсомольцев было от десяти до двадцати человек. Такая разница зависила  от большой текучести кадров среди молодых рабочих, те, кто приходил сразу после средней школы или из ПТУ через год или два уходили в армию. Поэтому каждый год допризывная молодёжь почти полностью обновлялась. На комсомольские собрания приходили с неохотой, комсомольскому активу приходилось почти загонять молодёжь в красный уголок на собрания. После Фарита Хабибуллина секретарём комсбюро цеха избрали Алю Симову, а меня казначеем. Через год избрали меня секретарём комсбюро. Казначеем избрали Тимофеева Валентина, но почти не собирал членские взносы, ссылаясь на сильную занятость на рабочем месте, приходилось мне самому собирать, а потом сдавать деньги в сберкассу. Ведомости и квитанции сдавал в бухгалтерию заводского комитета комсомола, который работал на правах райкома. Непосредственно, с кем я общался в комитете комсомола, - это был Мельников Саша, иногда его называли Александр Иванович, но обычно ему нравилось, когда обращались к нему просто по имени – Саша. Он был заместителем секретаря комсомольской организации. Видимо, за общительный и дружелюбный характер именно с ним любили решать любые вопросы секретари цеховых  комсбюро. Саша был среднего роста с русыми волосами и голубоглазый, стройный телом. Он умел распологать к себе собеседников, разговаривал мягко, но уверенно и властно, умея убеждать и грамотно ставить задачи. А сами первые секретари комитета комсомола появлялись, в основном, только на еженедельные совещания , своего рода оперативки, на которые были обязаны приходить секретари комсбюро цехов каждый понедельник к десяти часам утра. На оперативках секретарь ставил задачи на неделю, ругал или объявлял благодарность, подводил итоги работы. Почему-то все секретари на оперативках создавали нервозную, тягуче- тревожную обстановку, хотелось, чтобы оперативка быстрее закончилась. А после оперативки все, кто этого хотел, шли к Саше Мельникову, и спокойно всё обсуждали и решали текущие задачи. Саша сам был спортсмен, и заводскую молодёжь приобщал к спорту, устраивая соревнования по спортивному ориентированию, лыжным гонкам, теннису настольному, хоккею, футболу, стрельбе из мелкокалиберной винтовки, шахматам и шашкам. Он организовал заводской отряд дружинников из комсомольцев, этот отряд дежурил на всех заводских собраниях профсоюзов, партийных и комсомольских отчётно – выборных собраниях, на смотрах художественной самодеятельности завода, патрулировал улицы города по заданию райкома комсомола. Позднее этот отряд получил общегородской  статус  с названием ОКО – оперативный комсомольский отряд, на правах помощников милиции с получением удостоверений от МВД. Из нашего цеха я один вступил в этот отряд. Потом уговорил ещё одного - допризывника – Юру Мазуркевича, проработав год, он ушёл в армию. Потом, некоторое время работал в отряде Альберт Галиахметов. По правде сказать, хоть отряд был заводской, но желающих в нём работать оказалось не много – не более пятнадцати человек. Но зато, те, кто работали, сдружились между собой, по выходным тренировались в спортклубе завода борьбой самбо, где нашим тренером был мастер спорта по борьбе. Командиром отряда был Саша Михайлов, - он был схож с Сашей Мельниковым по характеру и внешнему виду, но более жёсткий в поступках. Он ещё был и инструктором по туризму.
  Что мне запомнилось в работе отряда, кроме дежурства во дворце культуры?
   Вот один из случаев.
Однажды в декабре, когда уже хорошо выпал снег, и на газонах лежали кучи снега , убранные с тротуаров и дорог, мы патрулировали внутренние дворы по чётной стороне Проспекта Октября от улицы Шафиева до Госцирка. Разделились в группы по четыре человека. В нашей группе пошли со мной допризывники Юра Мазуркевич и Юра Матросов, и секретарь комитета комсомола Тамара. Мазуркевич шёл и баловался, приставая к Матросову, который был на голову выше и в полтора раза тяжелее его. Он кидался снежками, пытался сдвинуть с места Матросова, на что тот смеялся и говорил, мол, комарик отстань. Тот отставал, и начинал рассказывать анекдоты. Мы все начинали рассказывать свои анекдоты. А вечер был тихий, слегка падал снег, тротуары чистые, хорошо освещаемые фонарями. Когда прошли пару дворов, вышли к пустырю затемнённому. И тут, от дома в пять этажей, что стоял правее от пустыря, мы услышали страшный крик женщины, который продолжался около минуты. Мы побежали к подъезду дома, откуда шёл крик. Навстречу выбежал мужчина лет тридцати в осеннем пальто, высокий и здоровый телом.
- Кто там кричит? – спросила Тамара.
- Не знаю. – угрюмо ответил встречный, и прошёл мимо нас к Проспекту. В это время из подъезда вышел милиционер и закричал.
- Ловите его. Он напал на женщину с ножом! А вы,  девушка,  и ещё один из вас помогите мне в доме.
 Тамара и Матросов пошли к дому. Мы с Мазуркевичем побежали за предполагаемым преступником. Тот, услышав милиционера, уже пустился бежать, и был от нас в метрах тридцати. Когда он стал выбегать на Проспект, а потом по наружному тротуару свернул налево, я сказал Юре.
- Догоняй его по улице, а я по свободному двору наперерез. – и сам на скорости побежал по двору. Когда я выбежал на уличный тротуар, увидел этого мужчину почти рядом, а Юра заметно отстал.
- Стой! Иди ко мне! – крикнул я мужчине. Но он кинулся бежать через автомобильную дорогу, едва не угодив под машину. Не раздумывая, я бросился за ним, осматриваясь, чтобы не попасть под машину и самому. Догнал его уже на остановке автобуса. Он хотел запрыгнуть на подножку отъезжающего автобуса, но я схватил его за руку и оттащил в сторону. Стоящие на остановке люди возмутились, стали кричать.
- Что вы делаете? Отстаньте от человека! – тогда я вытащил своё удостоверение и показал и людям , и этому мужику.
- Оперативный отряд милиции. А этот подозревается в преступлении. – и спросил у задержанного. – Где нож?
- Я выбросил его. – ответил он.
- Где выбросил?
- Там, в подъезде.
 В это время и Мазуркевич подошёл к нам.  Мы взяли его с обоих сторон за руки, и через пешеходный переход перешли на чётную сторону улицы, отвели задержанного в опорный пункт милиции.
В опорном пункте передали мужчину дежурному капитану милиции и рассказали о происшествии.
- Хорошо, что поймали. Мне уже звонили по рации, что за ним побежали.
- Что же он наделал, что побежал? – спросил я капитана.
- Нвряд милиции пришёл на вызов о семейной драке. Уже при прибытии наряда, этот напал на свою жену с кухонным ножом. Нож у него выбили, но он вырвался и убежал. Вы поймали, и хорошо. А остальное вас не касается. Пока подождите в общей комнате. Я составлю протокол, и вы распишетесь.
Мы вышли из кабинета капитана в общий зал. Через несколько минут в комнату вбежал с улицы молодой парень ростом ниже среднего, в кожаной куртке, весь взъерошенный, с бешаными глазами. Он стал бегать по комнате кругами, ругался и кричал, словно буйный пациент из психушки, и от него разило перегаром.
- Что уставились? Не узнаёте? Я оперативный работник милиции, лейтенант Крутиков. В этом районе я главный! Ну, кто здесь преступник? Сейчас по стенке размажу! – подошёл ко мне, и сделал вид, что хочет ударить меня снизу вверх. Закричал.
- Ты, что-ли? Где нож?
- Успокойся! – сказал я ему. – Здесь все дружинники. А ты, что за пьянь? Что духаришься?
- Да, я тебе сейчас! – но увидев в моих глазах готовность дать отпор, махнул рукой, и, пройдя в центр комнаты, закричал.
- Может, ещё кому я не нравлюсь?
В это время из своей комнаты закричал капитан.
- Крутиков! Иди сюда!
- Да, иди ты! – огрызнулся тот.
Капитан вышел в зал, взял дебошира за рукав, и завёл в свою комнату.
- Сядь и успокойся. Вот нарушитель. А будешь буянить, напишу приказ о твоём увольнении.
   Минут через пять капитан вызвал меня и Мазуркевича, дал подписать протокол. Мы вышли в зал. Капитан тоже вышел в зал, поблагодарил дружинников, которые уже ждали конца дежурства, и отпустил всех домой.


   Другой раз, мы дежурили во дворце культуры, где проходил конкурс художественной самодеятельности завода. Дружинники прохаживались по фойе, иногда ,стоя в тамбуре входа в зал, смотрели на концертные номера. Концерт начался в шесть вечера, а в половине девятого позвонили из милиции нашему командиру отряда Саше Михайлову. Попросили выделить в помощь оперативникам наших ребят, сказав, что машина за нами уже поехала. Из восьми ребят Саша оставил троих дежурить, а пятеро поехали с милиционерами. Уже в машине нам объяснили суть вопроса. Нужно было встать в оцеплении территории пионерского лагеря, который в данный момент времени пустовал. На дворе стоял октябрь месяц. В милицию поступило сообщение, что в домиках пионерского лагеря прячутся сбежавшие из тюрьмы бандиты. Пионерский лагерь находился в лесу, на окраине города.
   Когда приехали, нас рассредоточили по периметру забора, устроенного из сетки рабица, так, чтобы мы видели друг друга сквозь растущий возле забора кустарник. Летние домики лагеря тускло освещались дежурными фонарями. Оперативники милиции обыскали все домики, но кроме сторожа никого не нашли. Когда ехали обратно, они переговаривались, обсуждая ситуацию. Решили, что кто-то успел предупредить бандитов. Нас довезли до дворца культуры. Там концерт уже подходил к концу, и вскоре мы пошли домой.
   В сторону Центрального рынка вместе со мной пошли Максим Олялин и Юра Матросов. Максим был старше меня на два года, рост средний, телосложение худощавое, и,  похож на артиста Олялина – своего однофамильца.  Разговорились.
- Ты, случайно, не родственник артисту, своему однофамильцу? – спросил его Юра.
- Нет. Не вы первые об этом спрашиваете. И в армии меня замучали такими расспросами. Но нет . Это просто случайное совпадение.
- Мне пришла повестка в армию. Вы же уже отслужили. Расскажите, как там служится.
Я коротко рассказал о своей службе в училище. Потом начал рассказ о себе.
- Я, ведь, тоже был комиссован из армии через год службы. Но не по болезни, а по ранению. Пуля прошла рядом с сердцем. Санитары, которые нашли меня после боя в лесу, думали, что я умер. Но я чудом выжил. Врачи сказали, что родился в рубашке.
- Какой бой в наше время? Наверное, случайный выстрел. – не поверил Юра. Я тоже вопросительно посмотрел на Максима.
- Нет, это настоящая правда. Бой был самый настоящий. Я служил в войсках МВД в Латвии. Оказалось, что там иногда появляются современные партизаны, которые воюют против советской власти, подстрекаемые из-за рубежа. И оружие им поставляют заграничное. Там их называют «лесные братья».
- Иногда проскакивают слухи, но мало верится. Ведь официально, ни по телевизору и радио, ни в печати, об этом не говорят. Неужели, о таком можно замалчивать?
- Ещё как могут! Вот , я, - перед вами, лично воевавший против этих остатков фашизма. В том бою мы многих наших бойцов потеряли, но эту банду уничтожили. Но, говорят, что там ещё много бандитов по лесам гуляют.
- Что- то мне жутко стало. Мне казалось, что в наше время в армии можно служить спокойно. – сказал Юра.
- Не бойся! Семи смертям не бывать, - а одной не миновать! Наверное, слышал эту поговорку.  – ответил Максим. – На то и армия, чтобы страну не задушили. Наверное, ты уже привык , что не всегда бывает гладко в нашей жизни, находясь в нашем отряде. Тебе от этого будет легче служить.
Мы проводили Юру  до его дома на углу Цюрупы и Достоевского, и сами тоже пошли по своим домам.


   Жизнь шла чередом день за днём. Жизнь шла неспешно, словно равнинная река в летнее время. А люди помнили, что бывали и осенняя слякоть, и зимняя стужа, и бурные разливы рек. Помнили, что бывают голод и разруха, революции и войны. Но всем казалось, что в наше время эти бедствия обойдут нас стороной. Поэтому, наверное, 70-е годы двадцатого века стали называть эпохой застоя. Люди  некоторым образом отошли от потрясений войны и послевоенной бедности, незаметно, но улучшали свои жизненные условия. Не было ни войны, ни репрессий, - одних это расслабляло, и им нравилось жить в спокойных условиях. А настоящих предвестников будущих бурь, казалось, и не было.
   Люди мечтали, что наступит когда-то впереди коммунизм, и все будут иметь бесплатное доступное жильё, и все блага достойной жизни. Мечтали, но мало верили, и каждый, как мог, налаживал свою жизнь. Если в магазинах не было нужных предметов обихода, люди умудрялись сделать их на рабочем месте. Начальство делало вид, что борется с – несунами - , но , в основном, закрывало на это явление глаза. Ведь, начальство – это тоже люди, и им тоже нужно устраивать свою жизнь. Если говорить о заработках, то инженерно-технические работники зарабатывали в два-три раза меньше , чем рабочие на сдельном заработке. Но люди учились и шли работать на инженерные должности, - ведь это было престижно, и , возможно, мечтали занять более высокий пост, где могли зарабатывать хорошие деньги. Часть ИТР , не видя перспективы, просто спивались, как это было у нас с Чувилиным, Куртышевым, Пивоваровым. Большинство просто приспосабливались и вели размеренный способ существования, получая наслаждение и удовольствие от семейной жизни, или от общения с друзьями на работе.
   Свою личную жизнь я запрограммировал по наставлениям отца, ввиду сложившихся обстоятельств, и не дёргался за обогащением или за славой. Жил как все рабочие, без особого стремления к ненужным удовольствиям  жизни. Совсем в застой тоже не было желания, поэтому я повышал своё профессиональное мастерство, учился в техникуме, будущи, секретарём комсомольской организации цеха старался привлекать молодёжь к спорту, разъяснял им идеологию коммунистической партии и задачи комсомола.
   Такова уж была работа секретаря комсомольской организации цеха, что всю деятельность цеховой ячейки обеспечивал именно он. Если он был бездеятелен, то и работы не было видно. Но таких сами же комсомольцы довольно быстро переизбирали.  Когда меня избрали секретарём цеховой ячейки, я на себе испытал всю тяжесть и ответственность  этой работы. Но эта деятельность для меня была интересной. Я чувствовал, что никто другой в цеху не сможет лучше справиться с этой работой. Причём, не за деньги, - а за совесть и честь. Идеология комсомольской романтики, которую я воспринял через кинофильмы и книги, заставляла меня вести активную деятельность , чтобы привить эту идеологию и новым поколениям молодых людей, которые ежегодно приходили  в цех после школы, или после армии.
   Но, таких как я, видимо, в стране оставалось всё меньше с каждым годом, а новое поколение всё больше напичковалось идеями обогащения лёгкого и быстрого, и получения удовольствий без приложения особого труда. Строгость сталинских времён сменилась на всё большее состояние вседозволенности, которое стали называть демократизацией общества. В школе, в учебных заведениях и в армии молодые люди всё больше переключались на получение западной идеологии, а коммунистическую идеологию ругали, страшились, отрицали. Год от года я всё больше замечал эти перемены в новых поколениях молодых людей, приходящих к нам в цех. Стал замечать эти изменения и в своих братишках. Было предчувствие, что эти подводные течения идеологической переориентации людей приведут страну к очередному смутному времени. Даже некоторые старые рабочие уже выказывали своё недовольство советской властью, говоря , что оно не даёт желаемых благ и давит своей властью. В разговорах с ними приходилось убеждать, что только сильная власть Петра первого, Ивана третьего и Ивана Грозного двигали Россию к могуществу, что , в свою очередь приводило к более благополучной жизни населения. А слабость власти всегда приводило к лишениям всего населения, как во времена смуты начала семнадцатого века, или во времена правления Николая второго. Рабочие мне тыкали, мол, имея отца на такой выгодной работе, тебе легко так говорить. Мол, я , наверное, как сыр в масле катаюсь. Отвечал им, что они лучше меня живут, а в моей семье отца все имеют всего одну выходную одежду, и при зарплате отца, равная зарплате Алексея Михайлыча, моего напарника, и еда у нас не самая лучшая, скорее спартанская. Престижное место не означает, что оно всегда обеспечивает богатством. Все мои предки служили России не за богатства, а за совесть и честь. После таких разговоров рабочие , видимо, ещё больше убеждались, что я какой-то чудной. А коммунисты цеха, хотя и они теряли постепенно веру в свою же партию, почему-то решили принять меня в свою организацию. Пока я был кандидатом в члены КПСС в течении одного года, ещё избирался комсоргом цеха. Когда приняли в партию, то комсоргом избрали Альберта Галиахметова. А в качестве партийного поручения дали задание вести работу с молодёжью цеха через комсомольскую организацию цеха. От комсомольской организации меня наградили  Серебряным Знаком ЦК ВЛКСМ «Молодой гвардеец пятилетки».

   Тогда, в 70-х, будущи комсоргом цеха, агитируя молодёжь вступать в комсомол, ведя с ними откровенные разговоры о жизни в обществе, чувствовал, как меняются с каждым годом представления молодых людей о личной и общественной жизни.
   Так, однажды состоялся разговор с Борей Купцовым, слесарем с участка суппортов. Он был моложе меня года на три, белобрысый с голубыми глазами, ростом выше среднего, и широк в кости. В его лице просматривался характер, который соответствовал его фамилии, - я видел в нём представителя купечества дореволюционной России. Из разговоров, которые возникали на участке суппортов, когда я туда приходил, я пришёл к выводу, что Боря находится под идеологическим влиянием каких-то сил, которые представляют опасность для нашего общественного строя. Его высказывания я воспринимал как высказывания идеологического диверсанта. Другие рабочие , если и не во всём с ним соглашались, но поддакивали, не видя явных или скрытых угроз нашему строю. Так уж устроен я сам, что видя опасность, я не убегаю, а иду навстречу этой опасности, чтобы победить. Так и здесь. Я решил переубедить Борю, постоянно приглашал его вступить в комсомол, доказывая, что страна ещё нуждается в комсомоле.
  Однажды Боря сам пришёл ко мне в ремпри и сказал.
- Пришёл с тобой поговорить, и, понять, стоит ли мне вступать в комсомол.
- Хорошо. – ответил я, и выключил сверлильный станок, на котором работал. – Садись за стол. Начальник в отпуске, а Михайлыч взял отгул. – И мы присели на стулья у стола Чувилина.
- Я готов слушать, о чём ты хочешь поговорить. – начал я разговор.
- Хочу узнать, насколько ты сам веришь тому, чему агитируешь. Неужели ты сам не хочешь жить в богатстве, а не в этой грязной конуре? Допустим, в шикарном доме или во дворце. Насколько я знаю, и зарплата у тебя втрое меньше , чем на нашем участке, к примеру. Тебе не завидно нам? И как ты семью будешь кормить, когда женишься? И почему, находясь, я бы сказал, в ущемлённом состоянии по зарплате, всё же ратуешь за власть, которая создаёт тебе такие условия жизни? Тебе не обидно?
Слушая его, мне было страшно, что в нашей стране, оказывается , есть силы, которые уже начали атаку на наш общественный строй. И Боря, видимо, не сам пришёл, а его направили ко мне его  идейные вдохновители. Возможно, через Борю, они хотят завербовать меня в свой лагерь. Решил дать должный отпор невидимым покровителям Бори, а Боре открыть глаза, хотя бы чуточку, может, поймёт.
- Слушай, я не ожидал от тебя таких вопросов. Постараюсь тебе ответить… – Я слегка задумался. Продолжил. – Начну с того, что я вполне оцениваю себя и своё здоровье, и свои возможности. Знаю, что в погоне за деньгами я могу просто заболеть, или того хуже. Поэтому, послушав советы старших и врачей, решил заняться той работой, которая мне по силам. А по зарплате? Что же, - это дело наживное. Я повышаю своё мастерство, вот уже четвёртый разряд получил, и в техникуме учусь. Может быть, буду мастером или технологом. А это уже нормальная зарплата. Так, что, семья у меня будет, и я его обеспечу всем необходимым для жизни. Шикарные дворцы, как ты предлагаешь, меня не прелчают, - они только расхолаживают, многие деградируют от богатой жизни. Я считаю, что детей нужно растить по спартански, только тогда из них выйдет толк. Это о личном.
   Насчёт власти. Я так скажу, - анархию в стране допускать нельзя, независимо от того, как власть относится ко мне лично. Не будет крепкой власти, не будет даже того, что мы имеем сейчас. Только сильная власть может обеспечить будущее страны, её прогрессивное развитие.
- Ну, хорошо. – перебил мои слова Боря. – Допустим, ты будешь мастером или технологом, но ведь их заработок тоже в два раза меньше моего. Но и на мою зарплату дворец не построишь, и шикарную жизнь себе не можешь позволить.
- А где же ты найдёшь такую работу, где зарплата давала возможность на шикарную жизнь?
- Например, хочу стать директором магазина, или, что-то в этом роде. Есть у меня такие знакомые, которые работают на таких работах, и могут позволить себе очень многое, а не то, что рабочие. Я слышал, что и твой отец работает завскладом, - а это даёт возможность к большому богатству. Поэтому, наверное, и тебя содержит. Со своей зарплатой ты вряд ли хорошо  жил, без отца.
- Правильно говоришь, что человек без семьи будет жить плохо. Но, хочу тебя огорчить. Мой отец за богатством никогда не гнался, а работал честно. Поэтому он уважаемый человек у себя на работе. Насколько я знаю, он в дружеских отношениях с министрами, но от этого не стал зазнайкой. Скромность украшает человека, - а это в характере всей нашей семьи. А зарплата у него не больше, чем у наших мастеров. Поэтому наша семья живёт в спартанских условиях, жировать нам не с чего. Мы живём в четырёхкомнатной квартире на шестерых человек. Но ведь без жилья в городе никто не живёт. Взять наш цех, у всех есть добротное жильё, а стоят на очереди за жильём, чтобы расшириться, дать жильё подросшим детям. В этом отношении все мы живём в одинаковых условиях.
- Не скажи. Насколько я знаю, есть люди , которые шикуют. В том числе и партийные верхушки, и, разные директора. И я тоже не хочу жить как все, я хочу жить шикарно.
- И как же ты это планируешь?
- Через своих знакомых. Они обещали взять к себе, чтобы потом дать мне должность директора магазина. А там и выше. Тебе, разве такое не хочется?
- Нет. Это не моя стезя. Бедным я не буду. Но и большого богатства мне не нужно, - это человека балует, разнеживает. А некоторых, может просто раздавить развратом, эгоизмом, и, простой жадностью.
 И ещё о семье. Ты упрекаешь меня, что отец мне помогает. Правильно. Мы живём одной дружной семьёй, как жили наши деды. И сила наша в семье, а не в погоне за богатством. Вот, будут у тебя дети, ты ведь тоже будешь им помогать.
- Конечно, буду. Но для этого хочу стать богатым.
- А детей как будешь воспитывать? Или пустишь их воспитание на самотёк?
- Нет, большую волю давать не буду. Мой дед говорит, что детей надо учить, пока поперёк лавки лежит, а когда вдоль ляжет, - будет уже поздно.
- Вот. А это разве не сильная власть отца в семье? Точно так же и в стране должна быть сильная власть.
- В этом ты меня убедил. Но быть богатым я не откажусь. А насчёт комсомола, - я , вряд ли соглашусь. Спартанского образа жизни я не хочу. Ладно, я пойду уже. Наверное, меня Раис Латыпов уже искать пошёл.

  Вскоре Боря Купцов поступил в торговый техникум, уволился с завода, и пошёл работать к своим знакомым.


   По работе, Чувилин часто брал меня с собой на заводские склады, откуда мы получали различные инструменты и материалы для цеха. Летом ещё ладно, но зимой приходилось помучаться, когда везли тележку с инструментами через сугробы, а вовремя оттепелей через лужи и снежную слякоть. По пути несколько раз делали остановки, чтобы передохнуть от усталости. В эти минуты я наслаждался и снежной метелью, и колючим ветром, которые помогали остыть от выступившего пота, а с другой стороны раскрывали мне глаза на живую природу, которая старалась показать себя в буйстве пляшучего снегопада и метели. Во всяком случае, эти походы позволяли пройтись по свежему воздуху, выйти на время, хотя бы , из сумрака помещений цеха. Только стихия природы напоминала мне, как я привыкаю к пещерным условиям жизни внутри цеховых помещений. Иногда мы ездили за товаром на электрокаре, но в плохую погоду и его приходилось толкать из сугробов и снежной слякоти . Ходили мы на склады в телогрейках, одна из них была ещё целой, а другая уже старая и грязная, и из порванных мест торчали клочки ваты. Обычно, старую , давали мне. Однажды , в такой старой телогрейке мне пришлось  шагать домой. Тогда Гареев взял меня и Чувилина с собой на завод по ремонту речных судов в районе Затон. Там мы забрали медные чушки – отливки различного диаметра, из которых наши токаря точили детали для станков. Привезли эти чушки мы уже затемно, когда в цеху работали рабочие второй смены. Оказалось, что ключи мы оставили в ремпри, а Михайлыч запер дверь и ушёл домой. Пришлось до дому идти в разодранной телогрейке, стыдясь своей одежды перед прохожими.
   Так уж получалось, что Чувилин всё больше и больше приучал меня работать в инструментальной кладовой на раздаче инструментов. Кладовщицы часто болели, или брали очередные отпуска или отгулы без оплаты, тогда , с разрешения начальника цеха, Чувилин начал меня ставить на раздачу инструментов. Постепенно это вошло в привычку, а потом и вовсе  - меня оставляли работать на раздаче во вторую смену. В первое время рабочие смеялись , что я соглашался на эту работу, мол, это не мужская работа. Но потом привыкли, особенно, когда начальник цеха предложил самим рабочим встать на раздачу инструментов за средне-сдельную оплату, - никто не согласился. Меня самого смущала эта работа, это поначалу. Но после я понял приемущество этого рода деятельности для своего общего развития. Я полностью был вынужден изучить все инструменты, их пригодность для работы, узнал все закоулки инструментального склада, чтобы быстро и чётко обслужить рабочих  на выдаче инструментов. Ещё одно приемущество было в том, что я мог прямо у окошка выдачи собирать команды для соревнований по шахматам и шашкам, по настольному теннису, на лыжные гонки, на игры в футбол и в хоккей, или в турпоходы выходного дня. Обычно, я собирал эти команды, обходя рабочих по их рабочим местам, но тогда, на меня ругались мастера, говоря, что отвлекаю рабочих от работы.
   Работая на раздаче часто приходилось слышать как рабочие подшучивают друг над другом. Например.
   - Здравствуй, друг ты мой. Что, это ты опоздал на работу?
- Да-а, будильник сломался.
- Ладно, врать. У стенки спал, сразу видно!
- Я всегда у стенки сплю. Это не мешает мне вовремя вставать.
- А сегодня через жену перелазил, и на жене застрял!...Ха-ха-ха!...Вот и опоздал!
- Да, ладно, тебе. Что людей смешишь? Придумал, тоже.
- Не красней! Ты первый , что ли? – Все смеются, провожая смущённого товарища к рабочему месту.


   Или так.
- Привет. Миша! Как рыбачил?
- Знаешь, не поверишь! Вчера была удачная рыбалка. Хоть и морозец был сильный, но я поставил маленькую палаточку над лункой, разжёг кирогаз на спирту, и пил горячий чай.
- А сколько рыбёшек поймал?
- Не дурно, пару килограммов. Попадались сорожки жирные, окуни крупные, и всякая мелочь типа ершей.
- А говорят, вместо чая ты водкой согревался. По дороге домой спал. Вдрызг пьяный.
- Одно другому не мешает.
- Я один анекдот слышал про таких рыбаков. Как ты. …  Связали одному рыбаку руки, и спрашивают.
- Какую самую большую рыбу поймал? – а он не растерялся, хотя и руки связаны были. Отвечает.
- У этой рыбы были глаза вот такие! – и показывает связанные кулаки.
- Вот, видишь! Оказывается, Мы, Народ сообразительный…  Ладно, я взял свои резцы, иди к окошку, бери , что нужно.


   Из восьми лет , что я проработал в цеху, первые года три во время обеденного перерыва рабочие играли в домино за столом мастера слесарей ремонтников, что стоял у колонны между участком слесарей и токарным участком. В одно время к нашим рабочим прилипились , пристроились играть в домино заводские такелажники, которые привозили из других цехов к нам станки на ремонт, и отвозили готовые станки. Если наши рабочие играли спокойно, то такелажники , наглея с каждым разом всё сильнее, не только вытесняли наших с игры, но и начали громко ругаться матом во всю глотку. Особенно, отличался среди них один татарин, который, видимо, Был приезжий из далёкой деревни. Он плохо говорил по русски, но ругался матом на русском языке громче всех и с особой выразительностью, словно выступал на сцене. Глядя на него, я решил, что он гордится собой, и его громогласный мат – это самоутверждение своего превосходства над всеми остальными людьми. Гордиться ему было чем, По его мнению. Он имел вес порядка двухсот килограммов, огромный живот, высокий рост, и выглядел какой-то мясной глыбой в промаслённой грязной спецовке. Он садился на скамейку спиной к колонне с торца стола, занимая один такое место, где могли разместится, как минимум, двое. Если, игроки, которые после проигрыша уступали место другим, кто ждал своей очереди на игру, то этот амбал никогда не вставал. Его любимым выражением были слова «Играю , как могу, - е.. , как хочу», которые он произносил как связку слов в предложении.
   Довольно часто доминошники продолжали играть и по окончании обеда, но тогда приходили мастера и разгоняли всех по рабочим местам. Через какое-то время слишком шумные игры стали вызывать возмущение женщин цеха, и. даже соседних цехов. В тишине обеденного перерыва громкий мат распространялся по всему корпусу. После жалоб, несколько раз начальник цеха выходил к игрокам и делал предупреждения. Несколько дней было тише, но потом о предупреждении забыли. Тогда наш начальник цеха переговорил с начальником такелажного цеха, и такелажники в нашем цеху больше на обед не оставались. Они стали обедать в своём цеху.

   Этот период мне запомнился ещё по одному эпизоду.
Обычно, после обеда в столовой у меня оставалось минут десять свободного времени. Иногда в это время я наблюдал за игрой доминошников, но сам никогда не играл. Таких наблюдателей, то есть, зрителей, всегда собиралось от пяти до десяти человек. Некоторые зрители подзадоривали игроков, или комментировали игру.
  В один из дней через проход от доминошников собрались в кучку человек пять молодых рабочих, которые обсуждали между собой очередную игру хоккейного клуба «Салават Юлаев». Я отошёл от стола доминошников и присоединился к любителям хоккея. Слушал, Как проходила игра. Среди парней был молодой фрезеровщик, который недавно устроился в цех. Он был примерно моего возраста, но ниже ростом, крепыш. Поведение его мне сразу не понравилось. Он приставал ко всем, иногда, тыкая кулаком, вроде как шутя. Потом начал тыкать кулаком в моё плечо, и дразнить словами.
- Ты. Что молчишь? Скажи , может ты немой.
Я ему ответил.
- Отстань от меня, и перестань руки распускать.
Но этот наглый татарин, который недавно приехал в город из деревни, видимо, был слишком самоуверен, и продолжил дубасить в моё плечо, приговаривая.
- Что, испугался?
- Отстань, предупреждаю! – тихо, но строго сказал ему.
- Да? А что ты мне сделаешь? Боишься?
  Другие парни посмотрели на него с упрёком, но промолчали. А мне надоела его выходка. Спокойно, без размаха, я крепко приложился кулаком в середину его груди. И, он, просто сложился пополам, и , простоял так около минуты. Я уж думал помощь ему. Посадить  на стул, может быть. Но он смог отдышаться, выпрямился, и промямлил.
- Ты, что? Я же, просто шутил.
- Больше так шутить не будешь. – ответил ему. И пошёл смотреть за игрой доминошников.

   После этого незаметного, и вполне обыденного случая, комсомольцы начали обращать на меня своё внимание, начали давать мелкие поручения. Постепенно , ко мне перестали относиться как к мальчишке( по внешнему виду и по скромности), начали признавать во мне равного себе товарища. Я тоже почувствовал себя смелее, стали проявляться мои организационные способности.