12. Я в прошлое Открою дверь

   «Чем меньше у тебя есть,
    тем больше ты сможешь   обрести.»

    мудрость жизни*



                Я В ПРОШЛОЕ ОТКРОЮ ДВЕРЬ    


– К Вам можно?
– Проходите, Бэа.
– Я не помешаю?
– Нет, нет, всё в порядке, – ответил мне Гербранд Ван дер Вейд.
Он сидел за своим столом и с серьёзным видом изучал расположенную перед ним карту.
– Синьор, сегодня утром Вам прислали вот эту коробку, – сообщила я, поставив ее на пол.
– Что Вы говорите? – машинально поинтересовался он.
– Я о коробке!
Вейд наконец повернул голову в мою сторону и тут же воскликнул.
– А-а! Ну, наконец-то! Вероятно это то, о чем я думаю. Давайте просмотрим! Развязав ленту и открыв крышку, Вейд обхватил руками содержимое.
– Помогите, – попросил он, – потяните коробку с низу. – Да, да, вот так!
Я наклонилась, помогая ему. Осторожно мы извлекли чудесный глобус.
– Он великолепен! – восторженно заявил Вейд, и сдунув с его верхушки пыль, бережно поставил его на стол. – Доставили из Голландии от синьора Хенрика Ван Лангрена, – торжественно и важно произнес он. – Пришлось долго его упрашивать продать один экземпляр. Поверьте мне, это было не просто, но всё же я стал счастливым обладателем! Ну, что скажете? Хорош! Не правда ли?
В ответ я утвердительно покачала головой.
Нахваливая свое приобретение, Вейд стал раскручивать глобус вокруг оси.
– А знаете, какова окружность Земли? – неожиданно поинтересовался он.
– Нет, не знаю.
– По расчетам Эратосфена окружность земли составляет 25 тысяч миль! Вот так-то!
Я в недоумении смотрела на его сияющий взор. Этот удивительно восторженный человек, увлеченный философскими исследованиями, казался весьма странным и необъяснимым.
– Так, так, так, – пробормотал он, – сейчас постараемся сравнить.
Приложив руку к губам, он задумался и какое-то время молчал, созерцая сферу Земли. Однако довольно быстро его вниманием снова овладела карта, лежащая на столе.
И я уже подумала, что он совсем забыл про моё присутствие, как вдруг он снова заговорил:
– Потрясающе. Вы только посмотрите!
– Вы мне, синьор? – поинтересовалась я, не совсем понимая, к кому обращена его просьба. Он был настолько поглощен работой, что могло показаться, будто это разговор с самим собой.
– Да, Беатриче, конечно, если Вы не против.
Вейд несомненно хотел услышать разделенный с ним восторг, и я была рада, что он нашел в моём лице заинтересованного собеседника. Осторожно я подошла вплотную к столу.
– Смотрите! – произнес он, – вот это карта, выкупленная мною в Венеции на одном из судов у заезжего турка.
 Я приблизилась ближе и взглянула на карту. «UNIVER SALE DESCRITTIONC DI TUTTA LA TERRA CONOSCIVTA FIN OVI» – гласила заглавная надпись.
– Как поразительно по-разному выглядит материк в южной точке оси, вот здесь, взгляните, – и он ткнул пальцем вниз карты. Здесь везде земля! А на глобусе этого не видно!
– Но что же из них ошибочно, синьор? – поинтересовалась я, желая услышать его мнение.
– Пока не знаю… На карте гористая местность, очевидная суша. А вот здесь в правом углу, хотите посмотреть? Это единорог. Слышали о нем?
– Немного, – ответила я, явно смущаясь своих познаний.
– Я был свидетелем разговоров о чудодейственных свойствах его рога. Но чаще рассказчики сами не верили в его существование. Однако , посмотрев на эту карту, можно судить об обратном. Ну, что ж, есть о чем поразмыслить.
Вейд снова замолчал, погрузившись в свои размышления. Я стояла рядом, не смея прерывать его мыслей. Заскучав, я стала разглядывать необычную сферу, стоящую около окна.
– Вас заинтересовал глобус Гемма Фриснуса? – услышала я вопрос Вейда.
– Извините, что?
– Глобус Фриснуса! Вы смотрите на него.
– Что это? – смущенно поинтересовалась я.
– Это карта небесных светил.
– Но почему здесь изображены животные и…
– Так проще для восприятия и изучения созвездий, – поспешил пояснить мне Вейд.
– Их так много, – заметила я.
– Их еще больше. Великий Птоломей описал 48 созвездий.
– Вы увлекаетесь ночным небом?
– Отчасти, да.
– Это так необычно…
– Отчего же?
– Небо так таинственно, так загадочно…
– И в чем же Вы считаете его загадочность?
– Ну, хотя бы в том, что звезды слишком далеки, и мы о них ничего не знаем. Они так же, как Луна и Солнце – божественные светила, подаренные нам господом, чтобы осветить наш путь. Стоит ли вмешиваться в то, что и так хорошо?
– Вмешиваться не стоит, а изучить и понять необходимо.
 – Для каких же целей? Что Вы надеетесь там найти?
– Хм, попробую объяснить!.. Вот, например, у Вас в доме пользуются пряностями в приготовлении пищи? Наверняка, да.
– Да, – согласилась я..
– А где Ваша мать покупает их? Знаете?
– Конечно, знаю! В восточной лавке, у Хариш-Абула.
– Отлично! А Хариш-Абул откуда берет пряности?
– В порту Неаполя. Ему привозит их брат из восточных стран.
– Прекрасно! А как находит путь его судно в большом морском пространстве, с удивительной точностью попадая в один и тот же порт?
– У них есть специальные приборы. Я слышала, мне рассказывал отец.
– Верно, они пользуются «Астролябиями», но главный их помощник в пути – звезды. Так же нельзя недооценивать и роль Луны. Система приливов и отливов напрямую взаимосвязана с фазами полнолуния. Судно никогда не сядет на мель, если его капитан владеет этими знаниями.
– А как же божественная сущность! – встревожилась я, чувствуя явное противоречие с моим восприятием мира.
– Божественная сущность? – удивился Вейд. – Я бы сказал, она в энергии, в движении процессов воздействия или влияния… – он на секунду задумался. – На все… На все, что есть на Земле.
– Церковь никогда не одобрит Ваших убеждений синьор! Вы пугаете меня!
Я чувствовала свою взволнованность и потому говорила темпераментно и быстро.
– Зачем же так беспокоиться по пустякам?
– По пустякам! Вы видимо забыли все наставления Господа, раз не боитесь ереси! – воскликнула я, не в силах сдержать своего возмущения. Мне стало страшно, от того, что слушая его высказывания, я навлеку на себя беду и, Пресвятая Дева никогда не простит мне этого.
Вейд стоял около стола, и, теребя рукой усы, незаметно улыбался, прикрывая ладонью рот.
– Что?! Что Вы смеетесь?!
– Вы так прекрасны, когда сердитесь!
От неожиданности я застыла в недоумении…
– Не обижайтесь, Беатриче! – тихо произнес он. – Вы по-своему правы. Не стоит гневить Господа и церковь. Поверьте, мне на слово, я знаю, что такое инквизиция. Но это не пугает меня. Я счастлив тем, что имею философские знания, помогающие мне разобраться в интересующих меня вопросах. Не стоит отрицать то, чего не знаешь! Может, иногда лучше попытаться это понять и стать ближе к Господу? Согласитесь, что мои доводы относительно пряностей не показались Вам не убедительными? Не знай капитан судна звездную науку, он не доплыл бы до Неаполя и Вы никогда бы не попробовали и не оценили утонченного вкуса пищи.
– Да, синьор, возможно, Вы правы. – Немного успокоившись, согласилась я.
– А хотите, я покажу Вам «Астролябии», по которым сверяют путь судна? – неожиданно предложил Вейд.
– Хм, любопытно. – Призналась я.
– Так в чем же дело? Посмотрите, вот одна из них. – он указал мне рукой на механизм, лежащий на резной тумбе.
– Вот эти? Пресвятая Дева! Столько стрелок да еще вертушки?..
Вейд снова улыбнулся, было заметно, как смягчилось его лицо.
– Позвольте поинтересоваться, а в чем их суть?
– Видите ли, еще задолго до нас с Вами арабы изобрели прибор для определения высоты небесных тел над уровнем моря. Его-то и назвали «Астролябия». По сей день моряки пользуются такими же небольшими «Астролябиями» для определения высоты солнца в полдень, чтобы по ней определить широту.
Я была сильно удивлена его кругозору и познаниям. Его пытливый ум внушал восхищение. Но все эти исследования так сильно противоречили устоявшимся правилам церкви.
– А Вы совершали морские путешествия?
– Не могу похвастаться необычными поездками. Но кое-где я всё же был, – явно уклонившись от вопроса, ответил Вейд. – Давайте обсудим это позже? Вы не обидитесь, я хотел бы завершить работу.
– Конечно синьор. Извините. Мне тоже пора. Скоро ужин. Я приглашу Вас, как все будет готово.
– Нет, нет! Меня не ждите! Я сегодня отъеду по делам!
Вейд часто уходил вечерами, порой возвращаясь только под утро. Поэтому сказанное им меня не удивило. Прикрыв дверь, я тихо покинула пределы его кабинета.

                * * *

Прошел ещё месяц… Отдав последние распоряжения относительно завтрашнего дня, я поднялась наверх и открыв дверь, вошла в свою комнату. Усталость накатилась мгновенно, легкими волнами покалывая мое тело. Ноги гудели, голова была тяжела. Собрав остаток сил, я переоделась в длинную белую рубашку и тут же, прыгнув на кровать, нырнула под одеяло. Однако сон никак не приходил. Слепо таращась в темноту, я с грустью вспоминала своих близких, сильно тоскуя по родному дому, матери, отцу, братьях. Чувство одиночества всё чаще посещало мои мысли. Я вздохнула,.. Безусловно, стало намного легче, с тех пор, как у меня появилась работа. К тому же синьор Вейд любезно взял на себя расходы по оплате лекаря, посещавшего моего отца. Да и мне грех было жаловаться на свое положение в его доме. Сытная еда, уютная комната, мягкая постель. Тяжелой физической работы я не имела, но следить за хозяйством и своевременным выполнением поручений для меня оказалось не так-то просто. Приходилось строго соблюдать распорядок дня. Изучить предпочтения и привычки хозяина дома и следовать его пожеланиям и традициям. И все было хорошо, но вот недовольство прислуги в отношении меня, становилось все очевиднее. Мои просьбы и поручения часто оставались без внимания. Игнорируя меня своим молчанием, они всячески пытались подчеркнуть, что справятся без моих советов. Я нередко читала в их лицах застывшее раздражение.
– Ну вот, раскомандовалась тут, а то без нее не знаем, что делать! – услышала я однажды через приоткрытую дверь кухни.
– Взяли девицу на свою голову! Подумаешь, синьорина сыскалась!
– Да голодранка она, ничем не лучше меня! Семья-то ее, поди, по миру пошла, если б не наш синьор! – ворчала прачка, изливая свою желчь Миранде. Та негромко соглашалась с ней и охала о своей тяжелой жизни.
– Да молода она еще и не опытна в хозяйских-то делах. Разве сможет такое осилить? И о чем только думает хозяин? Мясо-то вчера с базара принесла, так не к черту не годится! А я все равно синьору подам, пусть почувствует разницу и, наконец, поймет, что вырезка, которую покупала раньше я, во сто раз лучше!
– Вот мы все злословим про нее, – вмешалась в разговор горничная Рамина, – а, в общем, то она не так плоха. Старательная девка! А опыт, так он придет, и у нас не все сразу получалось.
– Так-то оно так, да только хозяйка у нас совсем другая и не ей, соплячке, нам указывать! – злобно добавила Ребекка – наша прачка.
– Не говори ерунду! Ты что позабыла, в каком состоянии синьора Вейд? А потом и хозяин пожелал ее оставить!
– Синьор так бы не пожелал, не приюти ты ее в тот осенний день!
– Все! Хватит! Хватит сплетничать! – оборвала горничная, – она все равно бы вернулась! И не я тому причина! А что пожалела ее, так Пресвятая Дева меня за это не осудит!
– Ну, вот тогда и мучайся! А мы-то почему должны страдать?!
– А это как посмотреть! Синьору она по душе, это сразу видно! Он доверяет ей, стал гораздо спокойнее. А когда он спокоен, посему и к нам меньше придирок! Ясно?!
– Куда яснее, – брякнула в ответ Рамина и демонстративно загремела кастрюлями.

Поняв, что разговор окончен, я отошла от двери, боясь быть застигнутой врасплох. Я прерывисто дышала от переполнявшего меня огорчения и взволнованности. Как же было обидно за свою беспомощность и доверчивость. Слезы незаметно подступили к горлу и безмолвно покатились по лицу.

Повернувшись на другой бок, я снова вздохнула и незаметно для себя переключила мысли на синьора Вейда.
 Я чувствовала, как Вейд одинок. Всегда мрачный и не слишком разговорчивый, он оживлялся только тогда, когда речь шла о философских учениях. Мужественно неся свой крест, он старался не показывать разочарования и горечи на свою судьбу. Нежная и преданная забота о супруге подчеркивала его благородство и вызывала уважение. И все же он был совершенно разбит сокрушившим его горем. Безнадежные попытки менять лекарей и подбирать новые лекарства не давали результатов. Синьора Вейд постепенно угасала. Это мучило его и не давало покоя. Иногда, в минуты слабости, он запирался в своем кабинете и, не покидая его по нескольку дней, просил оставлять еду возле двери. Но, справившись с кризисом своей души, он вновь проявлял интерес к жизни. Бывало, вечерами Вейд просил подать экипаж, и безупречно одетым уезжал куда-то в ночной город, возвращаясь домой лишь под утро. По городу ходили сплетни, что у синьора появилась возлюбленная, но слухи оставались лишь слухами… Зная его страстный интерес к философским наукам, я была почти уверена, что он скорее предпочтет потратить время на изучение какой-нибудь схемы, карты или символа, чем встретиться с хорошенькой синьорой.
 Вейд был человеком серьезным и замкнутым. На вид, лет тридцати пяти. Его голландское происхождение выделяло его ухоженностью и подчеркнутой изысканностью. Любовь к живописи и скульптуре говорила о его утонченном вкусе. Интерес к истории и точным наукам раскрывал его, как человека любознательного и разностороннего. Никто не знал, откуда берутся его доходы, но было очевидно, что он человек состоятельный и бережливый, знающий как, куда и зачем направить свои сбережения. Не скупой, но и не расточительный. Даже то, что от меня требовалось вести книгу расходов по хозяйству, говорило об аккуратности Вейда и грамотному подходу к распределению своих накоплений. В душе я часто восхищалась его практичностью, самообладанием, сдержанностью и благородством.
 Мне льстило его стремление делиться со мной своими философскими соображениями. Я чувствовала его открытость и доверие. Он очень ненавязчиво, будто бы невзначай передавал свои знания, постоянно подпитывая мое любопытство. Вероятно, ему просто не хватало собеседника, разделяющего его интересы. Вейд все время находился в поиске чего-то нового, необычного и неизведанного, порой казалось, что таким способом он пытается отстраниться от реальной жизни. А может быть, это и была его настоящая жизнь, поглощающая его сознание в вечном поиске истины?…
Засыпая вечерами в своей комнате, я стала ловить себя на мысли, что часто думаю о нем, о наших беседах. И даже, стыдно в этом признаться, ищу лишний раз повод зайти к нему в кабинет. Нет, это не было чувство, вызванное любовью или страстным влечением, скорее оно представлялось мне как чувство глубокой признательности, благодарности и восхищения. Восхищения его благородством, пониманием, мужественностью и тягой к познаниям. Однако было и то, что меня огорчало.
Вейд не был человеком, почитающим Бога. Я никогда не видела его молящимся, посещающим собор или церковь. И это не тяготило его душу и не вселяло боязни в сердце и разум ни перед Господом, ни перед силами инквизиции. А может быть, Господь все же удерживал его? Как-то я слышала от отца о его щедрых пожертвованиях Ватикану?…
Мгновение, и я снова вспомнила отца, наше путешествие в Венецию, Лоренцо, кружащихся голубей над моей головой… Все эти события мелькали в путающихся мыслях плавно погружая меня в сон … Вдруг в дверь осторожно постучали…
Я лежала неподвижно, очевидно не осознавая, что мне это не снится. Спустя полминуты стук в дверь повторился. Теперь он был более настойчив и сумел пробудить мое сознание. Открыв глаза, я медленно встала и попыталась зажечь свечу.
– Кто? Кто там? – негромко спросила я.
– Беатриче это Гербранд. Извините, что потревожил Вас так поздно. Но мне необходимо с Вами переговорить. Вы не могли бы выйти?
– Да, да, подождите! Я сейчас.
Услышав голос синьора, я моментально очнулась от накатившего на меня сна. «Пресвятая Дева! Что понадобилось ему в такое время?! Наверное, что-то очень важное. А может, что случилось? О Господи! Да что же это такое!» Я чувствовала, как сильно разволновалась. Руки еле заметно дрожали. Но все же кое- как надев платье и поправив волосы, я наконец, вышла из комнаты.
Вейд, предстал перед моим взором, не менее встревоженным, и, как мне показалось, чем-то сильно озадаченным. Его бледное лицо освещала тускло мерцающая свеча, торчавшая из серебряного подсвечника. Однако он уверенно держал его в руке. Глаза болезненно блестели. На лбу выступил пот. Я обратила внимание, что он нервно покусывает нижнюю губу.
– Что-то случилось синьор? – осторожно поинтересовалась я. – У Вас жар. Вы не больны?
– Ничего страшного. Небольшое недомогание. К утру пройдет.
– Вы уверены?
– Да! – коротко отрезал он, и слегка нахмурив брови, замолчал.
Наклонив голову, я тоже молчала, не решаясь смотреть ему в глаза. Мне казалось, что, выдерживая паузу, он словно осмысливал, продолжать ему разговор или нет.
– Синьорина! – наконец услышала я. – У меня к Вам будет весьма необычное поручение! Я справился бы сам, но чувствую себя действительно неважно, к тому же моя жена просила не покидать ее сегодня вечером. Она с трудом перенесла последний приступ и очень напугана.
– Да синьор, я все понимаю. Что я должна сделать?
– Благодарю, благодарю за понимание. – искренне произнес он. – Дело в том, что мне необходимо передать вот это письмо одному уважаемому синьору. – С этими словами Вейд извлек из кармана длинного халата аккуратно сложенный и запечатанный сургучом листок бумаги. – Очень важно, чтоб он получил его сегодня. Вы найдете его в церкви святого Матфея. Сейчас там проходит небольшое философское собрание.
– Хорошо, синьор! – еле слышно произнесла я, пытаясь скрыть своё удивление от столь необычной просьбы.
– Это ещё не всё! Вам нужно будет дождаться ответа. Возьмите мой перстень, он поможет беспрепятственно пройти на собрание. Достаточно показать его при входе в церковь. – Сняв с мизинца левой руки кольцо, Вейд протянул его мне вместе с письмом. – Не удивляйтесь моей просьбе, просто сделайте то, что я прошу, больше ничего не требуется. Уверен, я могу на Вас положиться, Беа. Повозка ждет у входа. Я договорился, Вас отвезут туда и доставят обратно. А главное, будут ждать столько, сколько потребует время. Вы все поняли?
– Да. – Снова ответила я, утвердительно качнув головой.
– Очень хорошо! – одобрительно подхватил Вейд и с облегчением вздохнул. – Оденьтесь, на улице очень холодно. Я подожду Вас внизу, чтобы проводить и рассказать о человеке, с которым Вы встречаетесь.

Спустя полчаса я уже ехала в сторону церкви святого Матфея, трясясь по булыжным улицам города. Большая круглая луна освещала мой путь. То ли от прерванного сна, то ли от страха перед неожиданным ночным приключением, легкий озноб покалывал все тело. Размышляя о Вейде и о его странном поручении, я все же незаметно достигла цели. Скрип колес прекратился, лошади встали.
– Приехали синьора, выходите. – Услышала я голос возничего.
Быстрыми шагами я подошла к центральному входу церкви. Тяжелая дверь еле поддалась открытию. Проскользнув внутрь помещения, я тут же уткнулась взглядом в большого черноволосого верзилу, который сурово смотрел на меня.
– Сюда нельзя! – низким голосом предупредил он.
– Я по поручению! Мне необходимо! – взмолилась я, напуганная его внушительностью.
– Символ! – монотонно протянул верзила.
– Символ? Какой символ? – удивилась, я, совсем растерявшись.
– Раз не знаете, тогда нельзя! – снова протянул он и сделал шаг в мою сторону.
– Ах, да! Вы вероятно о перстне с лилией? Так вот он здесь! Смотрите! – Разжав кулак, я робко продемонстрировала ему требуемый символ. Верзила внимательно всмотрелся в мою ладонь и больше ни слова не говоря, посторонился и уступил мне дорогу. Осторожно я продвинулась дальше и остановилась у большой колонны.
В церкви было много мужчин. Они сидели и внимательно слушали выступление одного пожилого синьора. Его седые волосы и борода говорили о почтенном возрасте. Крупные глаза были наполнены мудростью. Лишь оттопыренные уши казались немного нелепыми. Белый накрахмаленный воротник подчеркивал целостность его образа. Он увлеченно и темпераментно высказывал свои суждения о науке и вере:
«Наука и вера – несоразмерны!» – утверждал он. – «Но, будучи несоразмерными, они совместимы. То есть речь идет не о или-или, а, скорее, о и-и. Научное рассуждение контролируется опытным путем, дает нам понять, как функционирует этот мир. Религиозное рассуждение – это рассуждение о спасении, и оно занято не вопросом «что», но «смыслом» всей нашей жизни. Наука нейтральна к миру ценностей. Вера не компетентна в вопросах факта. Наука и вера занимаются каждая своим делом. И на этом основании они существуют. Они не противоречат друг другу и не могут противоречить, поскольку несоразмерны. Наука говорит нам, «как перемещается небо», а вера – «как попасть на него».
– Блистательная речь?! Не правда ли, синьорина? – услышала я за своей спиной. Обернувшись, я увидела невысокого молодого мужчину с густыми бровями открытым и живым взглядом.
– Филиппе Сальвиати. – Представился он.
– Беатриче Форини. – Немного застенчиво ответила я.
– Так как вам выступление?
– Простите, я не слишком разбираюсь в вопросах науки.
– Понимаю. Но, тогда что же здесь делает прелестная синьорина в столь поздний час?
– Я здесь по поручению с письмом от одного синьора. И потом я не обязана объяснять это Вам! – вызывающе ответила, я, немного разволновавшись.
– Извините! Я слишком любопытен, – поспешил ответить Сальвиати и немного смутившись, улыбнулся.
Я с облегчением вздохнула и постаралась расслабить воротничок. В помещении было нестерпимо душно.
– С Вами все в порядке?
– Все хорошо. Просто здесь не хватает воздуха, немного жарко, – уже мягко и спокойно ответила я.
– Да, сегодня слишком много членов собрания, – заметил Сальвиати.
Между тем, выступление пожилого синьора закончилось и он не спеша, двигался в нашем направлении в сопровождении двух мужчин, горячо обсуждающих детали его выступления. Поравнявшись с нами, пожилой синьор остановился, его лицо озарила улыбка. Моментально потеряв интерес к своему сопровождению, он радостно воскликнул: «Филиппе! Рад, искренне рад Вас видеть мой друг! Вы вернулись! Ну, что нового в Риме? Как академия?»
– Все хорошо, но также много нового, – улыбаясь ему в ответ, произнес Сальвиати. – Я все расскажу!
– О! Вы не один?! – заметив мое присутствие, удивился пожилой синьор. – Женщина на собрании? А как же кодекс «Линчеи?» Ну, хорошо, хорошо мой друг! Я уверен, Вы знаете, что делаете! Так представьте же нас, наконец! Не терпится узнать имя прекрасной особы!
На мгновение Сальвиати растерялся, но, овладев собой, повернул голову в мою сторону и негромко произнес: «Беатриче Форини!»
– Моё почтение синьорина! Галилей.
– Галилео Галилей, – уважительно подчеркнуто уточнил Сальвиати.


www.chaklin.com