Homo apocalypses

…
Меня разбудила боль. Истерическим криком, мерзкими визгами и скрежетом металла по стеклу она закричала внутри меня «Вставай, сука! Вставай бл..ть!!». Еще сознание не вернулось ко мне, а боль уже была здесь. Истошный вопль, разрывавший меня, звучал не в голове, не в моем сознании, нет. Мы были единым организмом – в каждой частице своего тела, в капле крови, в зубах и под ногтями – боль и я были одним целым. Всегда казалось, что слово боль белого цвета – цвета врачебных халатов и оголенных костей. Но у этого ощущения цвета не было. Было похоже, что под кожу всего тела загнали жестяные листы, раскалили до бела, а затем провели электричество. Невозможно не проснуться от такого будильника.
Из-за боли я не мог почувствовать свое тело – есть вообще оно у меня? Попробовал пошевелиться, но без результата. С первой попыткой открыть веки мозг не справился, обугленные нервы провалили задачу центра, глаза мои не открылись, только веки задрожали в беспомощной попытке помочь. Сколько-то времени я готовился к повторному рывку, налаживая связь между мозгом и нервными окончаниями – как радист ищет поврежденный участок кабеля под грохот снарядов, так и я пытался «починить связь». Со второго раза удалось – как ржавые ворота тяжело, с усилием я открыл глаза и увидел серый потолок в свете красноватого оттенка. Лампы дневного света в большинстве расколоты, а те, что уцелели не давали освещения. Странное красное освещение не казалось искусственным, не мерцало, будто имело природную основу – только оттенок ненатуральный, слишком насыщенный.
Удивительно, но движение не принесло новых страданий, хотя мне итак хватало. Возможно, это предел, максимум – видимо, у меня получилось добраться до вершины пытки человеческого тела. Что за место, в котором я находился непонятно, нет людей, ничего не слышно. Может быть я умер? Но тогда почему так больно?! Попал в ад? Откуда в аду вполне человеческий потолок с красным отсветом? Какой-то киношный ад получается – чушь собачья. Нет, я понял, мое место нахождения было мирское и еще понял – могу шевелиться. По отработанной схеме я решил наладить контакт с пальцами рук. Получилось быстрее, хотя постараться все же пришлось. Ожившие пальцы ощутили мягкую ткань – простынь или покрывало не ясно. Я начал перебирать пальцами ткань, ощупывая волокна, как бы заново познавая тактильность. Это занятие давало реальность происходящему, нащупав дырку в простыне стало ясно, это не сон, все наяву.
Я попытался встать, все еще опасаясь новых болевых ощущений – но истязанию внутри меня было плевать на то, что происходит снаружи – оно работало по своему графику, не отвлекаясь на мои желания. Я приподнялся на локтях и увидел длинный бело-серый коридор с рядом дверей, некоторые из которых были открыты – из них-то и лилось красное неестественное сияние. По длинной кишке коридора нестройно разбросались больничные передвижные койки, видимо, на подобной я и лежал. А еще стало ясно, что я абсолютно голый – только ступни слегка прикрыты белой простыней, а кожа серая с синеватым оттенком, как у мертвеца. Мышцы практически не видны, по всему телу проступают кости, волосы отсутствуют. Со мной явно было что-то не в порядке. И вены. На бледно-серой коже каналами струились темные, почти черные вены и сосуды – как реки и источники в контурных картах, обведенные гелевой ручкой.
Между тем, лучше не становилось. В каком-то неистовом первобытном танце носились во внутренностях тысячи иголок, пронзая все на пути. Как будто напильником стачивались кости всего тела, а нервы наматывало на дыбу.Сил держаться больше не было – я закричал. Точнее попытался закричать, но вместо звука наружу вышли только хрип и облако пыли, как если кто-то дунул на древнюю библиотечную книгу. Я засипел как побитая больная собака с открытой пастью и понял, что начал дышать только что. До этого момента легкие вроде забыли про свою потребность. Мое тело замерло, грудная клетка не двигалась, кислород не был нужен. Я почти труп. Но почему тогда в сознании, почему до сих пор живу и чувствую, как разрывается мое тело? Захотелось покончить с этим, прервать мучения, перестать существовать где бы то ни было, на земле или в аду. В голове как молотком билось только одно слово – хватит, хватит, хватит!!!
Я поднялся и встал босыми ногами на пол, ожидая почувствовать холод. Но кафель был не холодный. Не холодный и не теплый – вообще никакой, пальцами ног я чувствовал его прикосновения, даже бетонные швы между плитками, но не ощущал температуры. Слишком много странного, чересчур, избыток ощущений, точнее недостаток. Разум отказал мне и в порыве ярости, забыв на секунду про боль, я разбежался и бросился головой об стену. Отлетев, упал на пол и снова кинулся с удвоенной силой. Я метался как бешеный зверь в попытке разбить голову, отключится, умереть. Но удары были ватные, стены словно в «мягкой» комнате для умалишённых. Упав на колени, я сел как обиженный ребенок и понял, что сижу напротив дверного проема, из которого лился красный цвет. От увиденного все только что пережитое слегка померкло, настолько необычной была открывшаяся картина.
Части здания, в котором я находился не было, толи от попавшего снаряда, то ли из-за землетрясения, дом обрушился. После порога комнаты, возле которой я сидел был обрыв – этаж пятый, может быть выше. А снаружи. Снаружи был апокалипсис. Красное небо химических оттенков дешевого лимонада было неподвижно и безоблачно. Только странные вспышки прерывали его безмятежность. Верхние этажи высотных зданий были снесены и опалены как спички. Обломки небольших домов, почти полностью разрушенных, лежали вперемешку с искорёженным металлом автомобилей и уличных конструкций. Дорожное покрытие и тротуары были усеяны то ли пеплом, то ли грязным снегом, сразу не разберешь. Нет людей, животных, птиц и звуков не слышно.
Никаких признаков людей, движений, света фонарей или ламп в разрушенных обожжённых окнах, напоминающих челюсть бездомного с редкими зубами.  Я остался один, на земле не было живой души, кроме меня. Да и мою душу живой сложно было считать. Эта мысль пришла какой-то вспышкой, сатори, как сказали бы японцы. Я не знал этого, не мог знать, видя кусок агонизирующего мира сквозь пробоину в стене – просто почувствовал. Так чувствуется человек, стоящий за твоей спиной в одной комнате. Ты не видишь его, но знаешь, что он рядом. Мои чувства были обратные – в мире я один.
Осознание одиночества сменилось виной – я был виноват, я не сгинул вместе с человечеством и от этого страдал – боль была расплатой за жизнь. Весь погибший мир тянул меня за собой, разрывая плоть и дробя кости. Это чувство вины вдруг напомнило детство – когда в классе после контрольной все сверстники получили двойки-тройки, а тебе по какой-то случайности прилетело четыре. И ведь ничего для этого не делал, просто так совпало, повезло. Вот и мне «повезло». Как на отличившегося ученика с неодобрением смотрят одноклассники, так и на меня сейчас смотрели миллионы, миллиарды погибших людей. Я видел их лица на стенах домов, в искорёженных авто, в красных вспышках величественного и грозного неба. Их ненавидящие лица – мужчины и женщины, старики и дети. Я отвернулся от них и пополз по коридору.
Я полз на четвереньках как грязное, страшное животное, пальцами ощупывая трещины в кафеле. Мысли о самоубийстве не оставили меня, но теперь подключился разум и вместе мы пытались найти выход на тот свет. Рука с черными венами, крупными, как земляные черви, нащупала что-то круглое – маленький цилиндр – на полу валялись разбросанные одноразовые шприцы. Откуда-то из разрушенных клеток мозг услужливо вытащил информацию – если ввести пустой шприц в артерию можно вызвать остановку сердца и быструю безболезненную смерть. Безболезненная меня сейчас не интересовала, хуже быть не могло, но быстрая была желанной. Приняв решение, я подобрал один из шприцов. Странно, что взял запечатанный в упаковке – как будто инфекция или зараза были для меня актуальны – сработал какой-то рудиментный инстинкт самосохранения. Распечатав и приготовив шприц, я до упора отодвинул поршень – малое количество не убьет меня, а просто рассосется в клетках или сделает инвалидом. Попытался вспомнить, где находятся важные артерии, но на ум пришло только одно название. Левой рукой я нащупал предполагаемое место возле кадыка и наметил цель. Приложив конец иглы к горлу, я замер, не в страхе, а в удивлении, что не боюсь – осталось только желание завершить дело. Я надавал на шприц, и острие углубилось во мне. Что за черт? Я надавил сильнее, но игла лишь туже натягивала кожу как плотный полиэтилен, не пронзая ее. Тогда я изменил угол наклона и вдавил шприц, пытаясь проткнуть горло насквозь – никакого эффекта, только игла погнулась. В удивлении я застыл и на всякий случай потыкал руку иголкой, не чувствуя остроты.
Что со мной происходит? Неожиданно пришло осознание, что проснулся я впервые. Как младенец, только с набором навыков и знаний Прошлой жизни не было, я помнил какие-то общечеловеческие понятия, даже лица, чужие воспоминания, но не мог сказать, есть ли у меня друзья, родственники, имя, хоть что-то личное, мое. Пытка плоти неутомимо продолжалась в прежнем темпе. Сосредоточившись на боли, я силился понять ее природу – откуда она? Тяжелая болезнь, травма, инфекция, все вместе? В сознании начали возникать образы: ребенок, в секунду сгорающий в пороховом огне, солдат, который запутался в колючей проволоке и истекает кровью, женщина, раздавленная гусеницами танка и моряки-подводники затонувшей лодки, чьи легкие разрывает огнем от нехватки кислорода.
Война. Вот откуда была эта боль – страдания семи миллиардов людей и каждого в отдельности жили во мне. Все смертельные муки, с которыми умирало население, атомными взрывами разрывали клетки, каждая агония нашла местечко в моем теле. Мое тело – порождение этого страха, порождение войны. Не человек, а кусок отрицательной энергии, страх, муки и страдания. Я снова подошел к разрушенному проему, прислонился спиной к стене и посмотрел на красное небо, цвета огненного напалма, цвета крови, пролитой в жестоких боях. Прижавшись к стене я наблюдал некоторое время. Ждал чего-то. Ответа или Бога, сам не понимал.
Затем не осознавая до конца своих действий, я начал вдавливаться в стену спиной. Мне нужно было больше места, хотя бы на пару сантиметров. Опираясь на ноги я спиной и затылком нажимал на кафель. Рядом с ухом треснула и упала плитка, под давлением начала разрушаться кирпичная кладка. Еще немного, еще чуть-чуть. Рывком я оторвался от стены как от пружины и сделав два широких прыжка с силой оттолкнулся от порога обваленной комнаты и широкой дугой полетел вниз. Я не понимал зачем делаю это – может надеялся вознестись на багровые небеса, цвета чистилища или это была еще одна отчаянная попытка умереть. Мое падение было стремительным, как в вакууме, не чувствовалось сопротивление воздуха. Я упал плашмя лицом вниз. Звук удара приглушил пепел, рассыпанный по всей улице, он был настолько невесом, что от удара моего тела разлетелся облаком. Я лежал некоторое, пытаясь притворится мертвым, как будто кого-то хотел обмануть. Но ничего не происходило – я не умер, даже зубы остались не месте. Приподняв голову, я увидел неглубокую выемку в твердой земле, которую проделало мое лицо. Я перевернулся на спину и зачерпнул рукой горстку серого пепла, что-то среднее между мелкой древесной стружкой и пылью. Я просеял горсть сквозь пальцы и увидел человеческую жизнь – отлогоски, воспоминания. Этот пепел – прах, останки человечества. Вся земля была устлана истлевшими костями и плотью. Новая земля, без прежней жизни, воды и воздуха. Здесь больше не было места человеку, люди покинули этот мир, перестали существовать как вид, вымерли. А я лишь результат вплеснувшейся энергии, аккумулятор людских страданий. 
Я поднялся на ноги и пошел вдоль разрушенных домов по мягкому ковру человеческих останков, не имея цели, но обретя миссию.