Художественно-публицистический роман
Братьев Глущенко
(ЧАСТЬ ПЕРВАЯ)
Аннотация
«Это была война...
По широкому шоссе на восток, заняв его до краёв, выплеснувшись за кюветы, в пыль обочин, двигались дорогой отступления невыплаканное народное горе и солдатская лютая тоска...»
В начале Великой Отечественной войны части Красной Армии повсеместно отступали и несли очень серьёзные потери по причине того, что гитлеровское руководство использовало внезапность нападения и временные преимущества, которые Германия имела к концу тридцатых годов: до пределов милитаризованную экономику, накопленный опыт военных действий в захватнических военных операциях на Западе, превосходство в вооружении и численности войск, заблаговременно сосредоточенных в пограничных зонах. В распоряжении врага оказались экономические и военные ресурсы большей части Западной Европы, где гитлеровская Германия захватила весь арсенал вооружения, значительные запасы металла, стратегического сырья, металлургическую и военную промышленность.
С первых часов Великой Отечественной исключительным подъёмом развернулась мобилизация в Красную Армию. Страна превратилась в огромный боевой лагерь, охваченный единым стремлением разбить врага, изгнать его с родной земли и уничтожить фашизм. Немногочисленные в самом начале войны противотанковые артиллерийские полки и бригады отлично показали себя в самые тяжкие месяцы сорок первого года. Но как воздух нужен был мощный артиллерийский кулак, способный пробивать оборону врага и надёжным огневым щитом прикрывать пехоту и танки. Конец 1942 года - начало этапа создания могучих артиллерийских соединений, предназначенных для прорыва долговременной обороны врага. Они каждый раз направлялись приказами Ставки туда, где готовилось новое мощное наступление войск Красной Армии. Одной из таких дивизий прорыва командовал легендарный комдив генерал-майор артиллерии Волкенштейн Сергей Сергеевич. Рядом с ним плечо к плечу били врага замечательные и талантливые военные и медицинские кадры, беспредельно преданные Родине, смелые и мужественные, в совершенстве знающие артиллерийскую боевую технику и умеющие мастерски использовать её в самых сложных условиях жесточайшего боя!
Описанные в книге образы яркие, жизненные и достоверные. У каждого участника войны и ветерана свои неповторимые, безусловно, особенные, порою сложные, но очень важные и героические военные истории. Каждый боец-артиллерист, каждый медицинский работник на войне выполнял строго свою задачу. Издревле повелось: «... терпелив и вынослив в тяжкое военное время русский богатырь. Ведь в нём – главная сила на войне».
С первого взгляда история встречи героев романа в первые суровые месяцы войны и последующее развитие их любви на протяжении всех грозовых-сороковых обыденна, таких на свете тысячи и миллионы, поэтому она правдива. Однако, любят все и каждый, но сохраняют свою любовь, бережно и нежно проносят её через всю жизнь, не предают единственную и неповторимую — далеко не многие.
Нелегко досталась Победа воинам Красной Армии, бойцам-артиллеристам дивизии прорыва и всему нашему народу. Ценою своей крови и самой жизни добывали долгожданную Победу сыны и дочери любимой Родины. В боях с коварным врагом смертью храбрых погибли и многие воины 17-ой Легендарной артиллерийской дивизии прорыва. Вечная и светлая им ПАМЯТЬ!
От авторов:
«В нашей быстротечной современной жизни нет ни случайных встреч, ни мимолётных впечатлений. Поэтому, мы не собираемся вступать в конфликт с новой цивилизацией, отнюдь... Но тревога за будущее имеется и призывает за утверждение высоких идеалов добра и человечности постоять и побороться, как бы это не казалось высокопарным. Ведь то, что с усилием даётся нам сейчас, мы ценим гораздо выше того, что особых усилий от нас ни потребовало когда-то.
Заставлять себя и, соответственно, читателя быть в постоянном напряжении, сподвигло нас безудержно ворваться в литературное творчество, в поисках общения и взаимного уважения со своим читателем дерзнуть написать эту книгу. Возможно, наша муза сегодня для не совсем внимательного читателя может оказаться не понятой, возможно, даже не принятой, кому-то и не нужной. Однако, если кто из огромного числа современных читателей окажется более терпеливым, внимательным, любознательным, чутким, а, главное, более-менее последовательным, то при тщательном прочтении повествования в дальнейшем, мы твёрдо уверены, нас всё-таки услышит и даже оправдает следующими словами: «И как нашёл я друга в поколенье, читателя найду в потомстве я» (Евгений Абрамович Баратынский).
Так же хочется привести высказывание одного из самых достойных граждан великого Отечества, учёного, увлекательного писателя, тонкого поэта, потрясающего драматурга, непревзойдённого литературоведа Юрия Николаевича Тынянова, соединившего глубокую научную деятельность с профессиональной художественной литературой. Он писал: «Недооценки современников — всегда сомнительный пункт. Их «слепота» совершенно сознательна... Мы хотим увидеть свой стих, мы имеем на это право!»
Современному читателю, как и современному творчески одарённому человеку, всем нам, живущим на этой щедрой земле, надо бы понимать и всеми фибрами души осознавать, что в наше время нет и в будущем времени больше никогда не будет писателя и поэта в единственно истинном, а именно, «пушкинском» смысле. И, тем не менее, душу современного автора — маститого художника слова или начинающего писателя — долго ещё будет согревать цитата одного из великих: «... чем более читаем его (поэта) тем более открываем в нём нового незамеченного с первого взгляда. А это верный признак настоящей поэзии».
Другими словами, наш дорогой, всеми авторами уважаемый читатель: «... кто хочет увидеть свой стих — имеет на это полное право!» Приятного всем прочтения! До новой встречи в мире современной прозы и поэзии.
ПРЕДИСЛОВИЕ:
Великая Отечественная война! Сколько жизней унесла она, проклятая, сколько исковерканных судеб! Смерть на каждом шагу... Да, война суровое людское испытание, она проверяет человека на всё: знания, умения, смелость и храбрость, мужество и стойкость, решительность и терпение, достоинство и честь, патриотизм и любовь к Родине, к своему Краю. Проверка на всё, с чем только встречается любой из нас в своей жизни! Достоинства и чести нашим предкам было не занимать, Родину свою, край родной, они любили безгранично, а ещё ВЕРА, вера в себя и в ПОБЕДУ до конца, до самого краю над ненавистным врагом!
Наши раненные солдаты и офицеры родной Красной Армии! Им памятники ещё при жизни надо было устанавливать! А у кого-то сейчас не дрожит рука рушить уже установленные и признанные народами всего мира. Да разве выскажешь словами всё то, что вынесли на себе эти люди? Они могли всё: идти напролом, гореть в огне, замерзать на морозе, утопать в снегу, переправляться вплавь через реки, стрелять, убивать, разрушать и снова восстанавливать ради жизни на земле, ради Великой Победы!
Но они могли быть и бережливыми, и чуткими, и нежными, и скромными, в меру застенчивыми, или насмешливыми, но всегда любящими, добрыми и безгранично преданными своей матушке-земле, своей любимой Родине!
Именно память, уважение к прошлому, ратным делам прадедов, дедов и отцов, безмерная любовь к Родине, родному краю, родному дому является залогом становления человека. Память — могучий и никем не разгаданный феномен нашей духовной жизни, действенная, движущая сила развития человеческого общества, источник познания, созидания, творчества. Она направляет бег времени, соединяет прошлое с настоящим, передаёт эстафету от предыдущих поколений последующим. Всё создаваемое разумом человека, его волей, умными руками — становится памятниками истории.
9 мая 2015 года исполнилось 70 лет с того дня, когда победоносно завершилась небывалая в мировой истории битва против самой реакционной силы мирового империализма – гитлеровского фашизма. Во всех городах России этот памятный день был празднично отмечен, а по Красной площади столицы Великой Родины прошёл грандиозный парад подразделений всех родов российских войск и многотысячный парад участников Бессмертного Полка. День закончился великолепным праздничным концертом, вечерним гулянием и потрясающим незабываемым фейерверком. Многолюдно и празднично было на улицах, площадях и скверах российских городов. Историческая победа великого русского народа дорога сердцу каждого из живущих на нашей земле. Проходят годы и десятилетия, рождаются и вырастают новые поколения, но в сердцах и памяти нас и наших потомков никогда не померкнет великий народный подвиг героев-воинов — сынов любимой Отчизны! День победы мы приближали ценой дорогих утрат, ценой невероятно трудных испытаний. Ни у одного из наших праздников нет седины на висках, а у Дня Победы есть! Ни у одного из праздников нет слёз на глазах – у Праздника Победы есть! Ничто не забыто и никто не забыт из летописи грозных, но героических 1418 дней и ночей.
Победа над врагом ценою жизни миллионов бойцов начала коваться в огне сражений у стен великой Москвы, у предместьев непокорённого Ленинграда, у стен героического Сталинграда, в непроходимых болотах кровавого Волховского фронта при прорыве и снятии блокады Ленинграда. Она крепла в опыте боёв под Карбуселью, в боях за победу на Брянском фронте, в великой решающей битве наших войск на Курской дуге, в их беспримерном подвиге при освобождении городов Болхов, Киев, Житомир, Харьков и Львов, в отчаянных сражениях за Букринский и Львовско-Сандомирский плацдармы. Закрепилась в тяжелейших боях за освобождение жителей Карпатских гор, Польши, Чехословакии, самой фашистской Германии. А завершилась — окончательным разгромом гитлеровских войск, засевших в Берлине и в Праге. Хорошо бы всем живым понять, что счастье нынешнего мирного созидательного труда завоёвано неизмеримой ценою жизни и крови миллионов лучших сынов и дочерей нашей Великой Родины! Скорбь по тяжёлым утратам и поныне остро тревожит нашу память.
Обращаясь сегодня мыслями и памятью к суровым годам борьбы со зверским фашизмом, незабываемым великим битвам тех лет, вдумываясь в беспримерный подвиг народа и его героической армии, мы, ныне живущие, низко склоняем головы перед лучшими сынами и дочерями любимой Отчизны, кто в незабываемые грозовые сороковые испытал всю тяжесть жестокой войны и радость великой Победы ценною огромных потерь, великой крови и гибели миллионов жизней!
Мы чтим память о тех, кто до победного конца боролся со злейшим врагом во имя Мира на Земле! Но нам, потомкам, до боли обидно, что нет в наших календарях, и, безусловно, в сетях всемирной паутины, единственного святого и, на мой взгляд, самого священного дня: «Дня Памяти и Скорби». Именно Памяти и Скорби по тем, кто погиб за великую Родину в жестоких боях с коварным врагом, кто пропал без вести, кто был расстрелян оккупантами-карателями, кто сгнил заживо и был заживо погребён в концентрационных лагерях. Всё реже вспоминаем мы и скорбим о тех, кому всё же удалось дойти до победного конца, но пришлось рано умереть от неизлечимых ран. Кто замерзал и падал в снег по дороге на работу в лютый мороз, умирал от голода прямо у рабочего станка, но до самой смерти из последних сил ковал в тылу долгожданную Великую Победу, не сдал на поругание фашисту любимую Москву и славный Ленинград!
Очень жаль, что в последние годы мы всё реже вспоминаем о солдатах Великой отечественной войны и о тружениках тыла, вынесших на своих плечах тяжкое бремя долгих военных лет. Мы постепенно забываем, что победа нашего народа, и, в частности, победа ленинградцев над беспощадным врагом, всегда удивляла и до сих пор продолжает удивлять весь мир. О жителях блокадного Ленинграда, неповторимый подвиг которых останется в веках, теперь большинство жителей в Санкт-Петербурге вспоминают всё реже и реже, а для многих проживающих в городе оставшаяся горстка блокадников является лишь «контингентом, относящимся к категории «ЖБЛ». Людям, родившимся в годы Первой мировой войны и революционных бурь первой четверти 20 столетия, испытавшим в детстве и юности огромные лишения первых пятилеток и предвоенной поры, познавшим все тяготы Великой Отечественной, прошедшим сквозь огонь, воду и медные трубы страшных послевоенных лет и уставшим от бестолковой траты сил, знаний и здоровья в безумные девяностые годы, годы, неподдающиеся никакой логике и ни какому описанию, ни тогда, ни сейчас, ни в далёком будущем, отказывают в самой малости, в праве быть занесёнными в «Книгу Почёта»! Всего то!
Разве не парадоксальным является тот факт, что к Юбилейным Годовщинам со дня Великой Победы над фашизмом в «Почётную книгу Памяти» районов могут попасть только те участники войны, которым в 1985 году Указом Президиума Верховного Совета СССР были вручены ордена «Отечественной войны I и II степени». И как быть тем, кто, к сожалению, не имеет именно этой награды, чьи фамилии когда-то нечаянно затерялись и не попали в списки награждённых, тем, кто те же памятные года честно несли на своём посту вахту бойца Советской Красной Армии! Тем, кто также проливал кровь, отстаивая рубежи любимой Родины, кто замерзал от холода, погибал от голода, пуль и снарядов, кто бесстрашно ложился под танки, бежал в атаки под искромётным огнём противника, кто не отсиживался в окопах, а вместе с товарищами по оружию делил все тяготы грозного военного времени. Как можно посметь обидеть достойных памяти бойцов незабываемых грозных сороковых!?! Перед каждым бойцом Великой отечественной против мирового фашизма мы все должны низко склонить головы. Имена всех, кто ценой своей жизни, своего здоровья, своего счастья отстоял честь любимой Отчизны, должны находиться в предполагаемой всероссийской «Книге Памяти»! Вне зависимости от того, есть или нет у него удостоверение на «Орден отечественной войны I или II степени»! Надо научиться дарить радости людям при жизни! Хотя, ещё и при этой жизни наши деды и отцы смогли постоять и ещё постоят за себя!
К великому счастью Виталий Григорьевич (наш дедушка) и Вера Васильевна (наша бабушка) Подольские, о которых будет рассказано ниже, награждены орденом «Отечественной войны I степени» и о подвигах в борьбе с фашизмом, которые они совершали на протяжении пяти суровых военных лет, всё же узнают наши потомки.
Да! Границы любимого Ленинграда в числе воинов 17-ой Легендарной дивизии прорыва под командованием талантливого полководца и бывалого офицера Красной Армии Союза Советских Социалистических Республик командира дивизии, тогда ещё полковника Волкенштейна Сергея Сергеевича защищала и Вера Васильевна Подольская.
НЕМЕРКНУЩИЙ ПОДВИГ СОВЕТСКОГО НАРОДА
В ПЕРИОД С ИЮЛЯ 1941 ПО МАЙ 1945!
ВВЕДЕНИЕ:
Посвящается этот художественно-документальный роман бессменному командиру 17-ой Легендарной артиллерийской дивизии прорыва Резерва Главного военного командования Киевско – Житомирского направления, орденов Ленина, Красного знамени, ордена Суворова II степени, герою Советского Союза времён Великой Отечественной Войны, генерал-майору Волкенштейну Сергею Сергеевичу и всем славным бойцам-артиллеристам, кто плечо к плечу со своим комдивом прошли роковые 7 200 километров за 1418 военных дней незабываемого грозового времени.
Дивизия была сформирована в самые трудные дни войны по приказу ставки Верховного Главного Командования (подробно см. Приложение 1). Главная задача боевых действий — артиллерийское обеспечение прорыва долговременной, глубоко эшелонированной обороны противника! Воины-артиллеристы за период с грозового декабря 1942 года по победный май 1945 года совершили тридцать прорывов долговременной обороны гитлеровских войск. Бойцы-артиллеристы Легендарной дивизии именно прошли с ожесточёнными боями семь тысяч двести километров. На знамёнах воинских частей дивизии тридцать девять правительственных наград, двадцать шесть раз всему личному составу соединения за мужество, героизм и отвагу Верховным Главным Командующим объявлялась благодарность, двенадцать тысяч артиллеристов, многие из них неоднократно, были награждены орденами и медалями, шесть воинов были удостоены высшей награды, Героя Советского Союза.
Трудной была дорога до победы. Бойцов-артиллеристов 17-ой кидали на самые важные направления фронта, именно туда, где требовалось прорвать оборону до зубов вооружённого врага. В этой дивизии рядом друг с другом воевали участники войны, ветераны, полковник запаса Подольский Виталий Григорьевич и старший лейтенант медицинской службы запаса Балабина Вера Васильевна, наши любимые дедушка Виталий и бабушка Вера. В период первой декады декабря 1942 года по тридцать первое августа 1946 года в составе 17-ой Легендарной они прошли весь военно-исторический фронт рука об руку с комдивом и сослуживцами дивизии прорыва. Описанные в книге образы яркие, жизненные и достоверные. У каждого участника войны и ветерана свои неповторимые, безусловно, особенные, порою сложные, но очень важные и героические военные истории. Каждый боец-артиллерист на войне выполнял строго свою задачу. Издревле повелось: «... терпелив и вынослив в тяжкое военное время русский богатырь. Ведь в нём – главная сила на войне».
История встречи героев романа в суровые годы войны и последующее развитие их любви с первого взгляда обыденна, таких на свете тысячи и миллионы, поэтому она правдива. Однако, любят все и каждый, но сохраняют свою любовь, бережно и нежно проносят её через всю жизнь, не предают единственную и неповторимую — далеко не многие.
В очерке использованы некоторые воспоминания Виталия Григорьевича и Веры Васильевны Подольских, ныне покойных, письма их однополчан, выписки из военно-полевой хроники писателей Георгия Миронова, Виктора Астафьева, статьи из газет семидесятых-восьмидесятых годов, посвящённые военным юбилейным датам, рассказы нашей мамы Галины Витальевны Глущенко, её старшей сестры Ирины Витальевны Подольской (ныне покойной), услышанные от родителей в детстве, молодости и в последующей жизни, те моменты, которые нам запомнились с далёких времён нашего детства и юности, проведённые рядом с дедушкой Виталием и бабушкой Верой, а также воспоминания самой героини романа в последние годы её жизни.
В 17-ой дивизии прорыва воевали и служили рука об руку замечательные и талантливые военные кадры, беспредельно преданные Родине, смелые и мужественные, в совершенстве знающие артиллерийскую боевую технику и умеющие мастерски использовать её в самых сложных условиях жесточайшего боя! Приказами Верховного Главного командования Вооружёнными силами Советского Союза всему личному составу, находящемуся в то время в 17-ой АДП РВГК были объявлены благодарности за проявленное мужество и отличное проведение боевых операций.
На протяжении всего боевого пути славные воины-артиллеристы 17 АДП в напряжённых сражениях против сильного и коварного врага – германского фашизма - проявили беззаветную любовь к Родине, высокий порыв храбрости и мужества, воинское мастерство, небывалый массовый героизм и отвагу.
Воистину легендарной была слава о 17-ой дивизии прорыва и среди гитлеровских войск. Немецкие офицеры высших чинов, пленённые воинами-артиллеристами легендарной 17-ой, приходили в ужас, узнав, что их будет допрашивать сам легендарный генерал-майор Волкенштейн! В немецких войсках ходили легенды о дивизии прорыва и давно укрепилось мнение, что «... О! Это знаменитая сильная русская дивизия! Пощады не жди...».
Нелегко досталась Победа воинам Красной Армии, бойцам-артиллеристам дивизии прорыва и всему нашему народу. Ценою своей крови и самой жизни добывали долгожданную Победу сыны и дочери любимой Родины. В боях с коварным врагом смертью храбрых погибли и многие воины 17-ой Легендарной артиллерийской дивизии прорыва. Вечная и светлая им ПАМЯТЬ!
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА!
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ:
«…. невыполнимое народное горе...»
Тогда, в самый первый день, едва прозвучало объявление о войне, практически каждый взрослый гражданин России, каждый второй юноша и девушка откладывали в сторону тетрадки, дипломы, незаконченные дела, доставали военные билеты, мобилизационные предписания и отправлялись на сборные пункты.
А ведь первый день войны — самый трудный день, самый первый бой — самый трудный бой, а самый сложный, но самый запоминающийся период войны — её первые летние месяцы! Самый тяжёлый военный год — 41!
21 июня 1941 года в жизни каждого советского гражданина был ещё самым обычным трудовым днём. Все люди с сознанием хорошо выполненного долга готовились к выходному дню, сулившему заслуженный отдых после трудовой недели. Война ворвалась в мирную жизнь и судьбы граждан нашей страны неожиданно, стремительно, варварски, грозно и жестоко.
Ранним утром 22 июня 1941 «несметные полчища» до зубов вооружённых гитлеровских войск нагло, без всякого предупреждения вторглись в пределы границ Советского Союза, нарушив двухсторонний пакт о ненападении. Фашисты бесцеремонно атаковали наши границы сразу во многих местах, подвергли бомбардировке около десятка мирных городов одновременно. Над нашей Родиной нависла грозная опасность!
Все советские люди единодушно встали на защиту любимой Родины. Каждый хотел попасть на фронт и грудью защитить поруганную честь великого народа, его достоинство, во что бы то ни стало отстоять право на жизнь, свободу, отомстить за разрушенные семьи, за погибших родных и близких.
Представьте себе: вокзал, перрон. На перроне только одни женщины. Испуганные и заплаканные глаза, тревожные и мокрые от слёз лица, сомкнутые губы, опущенные плечи, печальные поникшие лица... Многие женщины горько плачут, а плачут женщины, только тогда, когда провожают своих любимых... В данном случае — на жестокую войну!
В вагоне одни мужчины, кто-то уже в военной форме, кто-то ещё в гражданской одежде, но теперь они все бойцы Красной Армии, солдаты- войны. Мужчины в вагоне разного возраста, есть совсем юные, есть молодые, есть и не очень, скажем, даже, совсем пожилые есть. Все на вид здоровые, очень крепкие, статные, все как на подбор красивые, но уж очень грустные, молчаливые и сосредоточенные. И едут они все к линии фронта! Молодёжь, правда, пытается всё же улыбаться и веселиться... Возможно, не все хотят улыбаться, конечно, есть и такие, которые не хотят ехать..., есть. Но... едут все, даже женщины! И это — «запас первой очереди»! И это — июнь 41года!
Многие ещё вовсе и не думают о том, что там, на войне, на этой долгожданной линии фронта, убивают! Сейчас они думают только об одном: Родина-мать, любимая Отчизна, любимый город, любимые и близкие им люди в страшной опасности, и их надо суметь защитить!
И кто-то из бойцов обязательно будет убит, кто-то пропадёт в безвестности, кто-то тяжело и, даже, смертельно будет ранен, а кто-то всё же выстоит, выживет и вернётся домой... Обязательно вернётся. Но будет ли та малая родина, та улица, тот дом, та семья, останутся ли в живых дети, любимая женщина, родные и близкие люди! Вернувшись живым с войны, сидя на пепелище своей родной хаты, эх, и давал же солдат волю скупым слезам... Правильно в народе говорят: «…солдат плачет, вернувшись с войны!» В войну всё видится по-другому и воспринимается совсем иначе, чем в мирное время. А длилась эта война 1418 дней и ночей!
Свою статью в газете «Правда» за 25 ноября 1985 года «Там, в окопах. Воспоминания солдата» солдат-ветеран 17-ой дивизии прорыва, писатель Виктор Астафьев начинает словами:
«О войне? А что о ней я знаю? Всё и ничего. Я был рядовым бойцом на войне, и наша солдатская правда была названа одним очень бойким писателем – «окопной», высказывания наши – «кочкой зрения». Теперь слова «окопная правда» воспринимаются только в единственном, высоком смысле… «Всю правду знает только народ», - сказал другой военный журналист, честно выполняющий свой долг на фронте и в литературе, - Константин Симонов. Итак, «всю правду знает только народ»! Как малая частица этого многотерпеливого, многострадального и героического народа стану и я вспоминать «правду» - свою единственную, мной испытанную, мне запомнившуюся, «окопную», потому что другой-то я и не знаю».
Да! С первых часов и дней Великой Отечественной войны стойко сражались наши войска и пограничники на западных границах страны, бойцы Красной Армии героически защищали родную землю, но под натиском отборных, превосходящих сил гитлеровского фашизма, вероломно напавшего на мирный советский народ, были вынуждены временно отступить.
В середине августа 1941 года немецко-фашистские захватчики оккупировали всю захваченную ими территорию. Начался неслыханный террор под ширмой «нового порядка». В концентрационных лагерях, создаваемых на оккупированной территории, были уничтожены сотни тысяч военнопленных и мирных жителей. Оккупанты зверски замучили, расстреляли и угнали на Запад лучших представителей рабочего класса, крестьянства и интеллигенции. Но зверства, насилия и издевательства фашистских палачей не сломили волю нашего народа и не заставили склонить головы перед гитлеровской Германией. Медленно, но верно приближалось время избавления городов и сёл Отчизны от фашистской тирании, и оно вскоре наступило. Декабрь 1942 – февраль 1943 годов - начало решающих побед бойцов Красной Армии и всего народа в Великой Отечественной войне.
Некоторыми впечатлениями о Великой Отечественной войне, услышанными о ней от деда Виталия Григорьевича и бабушки Веры Васильевны Подольских и мы хотим поделиться с Вами, ныне живущими.
ЖИЗНЬ, ВОЙНА, СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ, ПОБЕДА, ЖИЗНЬ!
ЖИЗНЬ:
О бессменном комдиве.
Итак, о бессменном комдиве 17-ой Легендарной Волкенштейне Сергее Сергеевиче. Из рассказов нашей мамы Галины Витальевны Глущенко: «Фамилия Волкенштейн в семье Подольских интриговала каждого. Начиная с ранних лет, его я себе уже представляла и мечтала попасть в гости к этому легендарному генерал-майору, так как в героических, и вместе с тем увлекательных рассказах родителей о Великой отечественной войне, всегда упоминалось его имя и звание с каким то особым для всех почтением, трогательностью в голосе и большой любовью. Сергей Сергеевич был высокого роста, седоволосый, удивительно красивый, на редкость интеллигентный, очень добрый и потрясающе элегантный человек с голосом, почти таким же, как у Левитана, только чуть приглушённым с возрастом. В 1953 году, перед поступлением в первый класс моей старшей сестры Ирины, родители нас привезли в Москву. И в один из свободных дней мы решили «прошвырнуться» по городу, а может быть даже заглянуть в гости к самому комдиву генерал-майору Волкенштейну Сергею Сергеевичу.
Мы действительно немного погуляли по центру Москвы, полюбовались Кремлём, нам довелось даже побывать в мавзолее В.И. Ленина и погулять по Красной Площади. Безусловно, совсем маленькому пятилетнему ребёнку, она показалась сказочно огромной! Там всё вокруг было необычным: красивые высокие здания, какие-то особенно торжественные загадочные стены Кремля, доселе невидимые, гранитный мавзолей и захоронения выдающихся людей страны, пугающие своей таинственностью. Особое впечатление осталось от часто меняющегося почётного караула, поражали своей красотой и слаженностью действий красиво одетые часовые, важно чеканящие каждый шаг. Огромное впечатление произвёл на меня памятник советскому воину-победителю с горящим факелом посередине: «Вечный огонь!» Потом, мы пришли в гости к генерал-майору Волкенштейнам.
В дверях нас встретила приятная стройная брюнетка, невысокого роста с очень красивой белой кожей лица, огромными, зелёно-коричневыми, добрыми, смеющимися глазами, мягкими руками, вкусно пахнущими какими то удивительными ароматами. Они явно проявились, когда она ласково прикоснулась к моей голове. Всплеснув от удивления руками, Елена Михайловна, а именно так звали хозяйку, вторую жену генерал-майора, его первая жена, Лидия Михайловна, умерла в 1942 году, но об этом позже, поднесла их к щекам, очень приятным бархатным голосом пропела:
- Не прошло и тысячи лет! Серёженька! Серёженька! Иди же скорей сюда, посмотри кто к нам пришёл! Ты, дорогой, как всегда, проиграл. А вот я не сомневалась ни секунды. По-до-ль-ские! Род-ны-е мои! Милости просим, милости просим! Проходите, Милости просим!
Я внимательно посмотрела на Елену Михайловну, потом перевела взгляд на Сергея Сергеевича, глубоко задумалась: «Сами генералы, так у них красиво и всё есть, очень так хорошо одеты, а у нас «милости просят». Значит, что-то стряслось. Бедненькие! Придётся им помочь». Эти слова я слышала много раз по дороге в детский сад, идущей мимо местной церкви в городе Бельцы.
Моя левая рука быстро юркнула в карман сарафанчика, подхватила три рубля, которые мне ещё в Бельцах выдала бабушка Маша тайком от родителей «на мелкие столичные расходы» (в те временам деньги эти были немалые), и потянулась к белолицей женщине:
- Возьмите, тётя Лена, я всё равно не успею сделать «столичные расходы», мы завтра уезжаем в Выксу.
Родители остолбенели, Сергей Сергеевич ахнул, еле сдерживая смех сквозь слёзы, а Елена Михайловна, всплеснула своими роскошными руками, громко засмеялась, потом быстро и ласково прижала меня к своему вкусно пахнущему телу, и, бархатным голосом, с едва уловимой грустинкой, сказала:
- Деточка, милая моя, спасибо! Большое тебе спасибо за доброту твою. Завтра с утра мы сходим на рынок и купим цветной капусты, и, пожалуй, ещё на мороженное хватит. Ты любишь цветную капусту?
Кто из нас тогда знал, что такое цветная капуста и как она выглядит, но я была согласна бежать на рынок сейчас же, так как очень любила мороженное, и оно мне было обещано. Но почему же только завтра? На мой взгляд, очень рассудительно, даже твёрдо, правда, несколько с одесским акцентом, я заявила:
- Так в чём же дело, тётя Лена? Зачем же откладывать на завтра. Давайте же сходим в магазин уже сегодня!
На мгновение воцарилась гробовая тишина, потом взрослые разом громко и дружно расхохотались. Смеялись все, потому, что смех, стоящих рядом со мной людей, самых близких мне родных и недостаточно знакомых, был удивительно добрым, искренним, лёгким и таким заразительным, что не было сколько-нибудь обидно и совсем не было стыдно за свой поступок.
Елена Михайловна смеялась громче всех.
- Помилуйте!
Задыхаясь от смеха, говорила она сквозь слёзы, обильно капающие из её огромных бархатных глаз.
- Ха-ха-ха! Какая маленькая, а такая сообразительная! Ха-ха-ха! Ведь ради мороженного, миленькая моя! Ха-ха-ха! Конечно, ну конечно, сладкое мороженное тебе хочется именно сегодня. Ха-ха-ха! А я на завтра обещаю. Придётся идти именно сейчас. Ха-ха-ха!
Смех потихоньку затихал, взрослые стали успокаиваться и заторопились в гостиную комнату. Гостиная для меня, пятилетней провинциальной девочки, была просто безразмерной. Она напоминала школьный зал с высокими потолками. Оглядываясь по сторонам, я везде находила какие-то странные для меня, но очень красивые вещи.
Такого убранства комнаты мы не видели ранее, да и позже тоже. Находясь на казарменном положении с 1945 года, наша многочисленная семья меняла своё место жительства практически каждый год. Домашняя утварь состояла в основном из огромного кованого сундука изумрудного цвета, с музыкальным замком, в который вставлялся с резным украшением ключ — огромный, блестящий, похожий на «золотой ключик» из сказки про Буратино, сундук был маминым приданным, он много лет служил кому-то пастелью, чаще маленькому брату Грише, когда приезжали гости, кому-то из домочадцев постарше. Помню, бабушка Маша любила на нём полежать, «порасправить старенькие косточки». Помню огромное трофейное зеркало в изящной чёрной деревянной оправе. Возили с собой пару–тройку трофейных настенных ковров, которыми в последствии застилались паркетные полы в ленинградской квартире, ковры были уникальными, сейчас их можно было бы отнести к разряду «раритетных». Была у нас высокая плетёная этажерка, состоящая из трёх полочек, соединённых между собой витыми деревянными прутьями, на которые, по приезде на новое место службы, с любовью «водружались» уж очень тяжёлые книги исключительно «для взрослых», со страшными картинками, про милую, но очень несчастную девочку Казетту, например.
В своей пятилетней жизни ребёнок видел только деревянные табуретки, которые мастерили ординарцы отца, иногда их красили, чаще только обстругивали, чтобы не нахватать заноз на «пятую точку опоры». Нам очень нравилось в отсутствие родителей прыгать на широкой походной родительской железной кровати с никелированными спинками, состоящими из прутьев, заканчивающихся круглыми набалдашниками, тоже трофейной, она долго являлась спальным местом для бабушки Веры, с ней она не хотела расставаться до конца жизни. Всегда были наготове к переезду пара-тройка тюков с бельём, одеждой, детскими игрушками и разной утварью. Пожалуй, и всё. Да, забыла про трофейную фарфоровую люстру. К тому времени она ещё была жива и радовала глаз.
Всё, что нужно было из мебели для походной жизни в провинциальных военных городках наша семья, состоящая из семи человек — с нами постоянно проживали то папины сёстры, то мамина бабушка, Мария Сергеевна, а то и все вместе — получала по приезде в очередную воинскую часть по списку. По списку и сдавала при отъезде. Но мы были счастливы, жили скромно, но дружно, весело, в любви, беззаботно, нас окружало огромное количество сослуживцев с семьями, похожими на нашу, послевоенную и многодетную семью. В доме всегда было полно друзей, знакомых, родственников. В маленьких военных городках все тогда жили одинаково, одной большой семьёй, объединённой общими заботами. Помещения нам доставались всегда воистину «царские», ведь ваш дедушка был всегда крупным военным начальником: и командиром полка, и начальником гарнизона, и комдивом».
Сейчас в самый раз рассказать нам о всеми любимом дедушке Виталии Григорьевиче Подольском. И поможет нам в этом его биография, которая чудом сохранилась:
«Подольский Виталий Григорьевич родился 11 марта 1917 года на станции Могзон Читинской области в семье служащего Подольского Григория Евстафьевича. В 1932 году окончил школу-семилетку, до 1933 года жил с родителями на станции Облучье. В 1933 году переехал в Ленинград к своей тетё Ананченко Евгении Александровне, поступил в ФЗУ завода «Красный Путиловец» (в последствии Кировский завод). С 1934 по 1936 год работал на этом заводе фрезеровщиком, одновременно учился на втором и третьем вечерних курсах машиностроительного Рабфака. В 1936 году за хорошую успеваемость был переведён на дневное обучение, Рабфак успешно закончил в 1937 году. В этом же году добровольно поступил в 1-ое Ленинградское Артиллерийское училище. В 1938 году с группой курсантов был переведён в 1-ое Киевское Артиллерийское училище, которое окончил в 1939 году с отличием. Как «отличник боевой и политической подготовки» был оставлен в стенах училища на должности командира взвода курсантов, где до мая 1943 года проработал в училище, эвакуированном в Красноярск.
В августе-сентябре 1941 года в составе сводного артиллерийского полка 1-го Киевского Артиллерийского училища участвовал в обороне Киева, защищал его при нападении фашистов, участвовал в обороне и операциях по борьбе с немецким воздушным десантом.
По указанию командующего артиллерией обороны Киева он оборудовал 28 стационарных орудийных установок и установил их на подступах к городу. В конце сентября 1941 года по указанию командующего он был назначен сопровождающим эшелона с материальной частью училища, отправляющегося в Красноярск, в октябре 1941 года артиллерийское училище эвакуировали в сам Красноярск, где до конца 1941 года он был командиром взвода курсантов.
С января по декабрь 1942 года был назначен преподавателем артиллерии, с 1 января по 15 мая 1943 года был назначен командиром батареи курсантов Артиллерийского училища. Затем был переведён в Семёнов в Высшую офицерскую школу на штабной факультет, который окончил с отличием в сентябре 1943 года.
После окончания факультета Виталий Григорьевич Подольский сразу же был направлен на 1-ый Украинский фронт в составе 17-ой артиллерийской дивизии прорыва под командованием комдива Волкенштейна С.С., где был назначен на должность начальника штаба 1430 ЛАП.
Сентябрь 1943 – январь 1944 – начальник штаба 1430 ЛАП, январь 1944 – январь 1945 – командир дивизиона 1516 ГАП 50 бригады, январь 1945 – февраль 1945 – командир дивизиона 1003 ГАП 50 бригады, февраль 1945 – июль 1946 – начальник штаба 1003 ГАП 50 бригады, июль 1946 – апрель 1947 – командир дивизиона 50 ГАБ.
После освобождения Праги 17-ая артиллерийская дивизия была дислоцирована в Австрию, в город Кремс. В июле 1946 года артдивизия прибыла в Крым, в Симферополь, где в апреле 1947 года и была расформирована».
С этой дивизией дед прошёл пол страны, через всю Европу и дошёл до Берлина. С сентября 1943 по апрель 1947 года Подольский В.Г. непрерывно участвовал во всех боях, сражениях и операциях 17-ой дивизии прорыва.
Но об этом гораздо позже. Про нашу бабушку Веру Васильевну Подольскую и про семью в целом мама так рассказывает:
«А наша мама, легендарная Вера Васильевна, в военных гарнизонах всегда была бессменным председателем женсовета. А мы, Ирина, Галина и Григорий Подольские, мы всегда и всеми назывались — «батины дети». Мы были ими и достойно несли это гордое звание. Поскольку нас было трое маленьких детей, особенно никого из нас не баловали, но без игрушек мы не росли, семья жила в достатке, детство наше было самым счастливым и беззаботным! Такие чудесные были времена!
Но вернёмся в московскую квартиру, где в генеральской гостиной было всё очень красиво и изыскано. Поразила своей красотой и изяществом необыкновенно хрупкая на вид посуда, столовая и чайная. Поскольку, в нашей военной кочевой жизни предметом роскоши были, чаше, гранёные стаканы, реже никелированные кружки и столовские тарелки, безусловно, всё, что открылось нам — потрясало. Раскрашенные, яркие и строгие, все предметы были необыкновенно красочные, такие, что глаз не отвести, они гордо и с достоинством занимали свои места в «серванте», ранее нами слово не слыханное.
Во время пребывания в Москве особенно понравилась мне ещё одна вещь, находящаяся в Доме Офицеров: потрясающей красоты рояль, «концертный», как пояснил Сергей Сергеевич. Огромный, гладко-чёрный, бархатный, на трёх инкрустированных ножках, с педалями, их можно было попеременно нажимать то левой, то правой ногой, звук тут же менялся от очень громкого, к более приглушённому. У рояля было две крышки: одна из них открывалась, обнажая и подчёркивая белизну перламутровых клавиш, другая распахивалась до потолка и держалась на тонкой и изящной подставке с позолоченными набалдашниками. Такого инструмента в своей жизни больше я не видела! Сергей Сергеевич, оценив состояние моей души, тут же открыл крышку рояля, отставил в сторону блестящий, изящный маленький кругленький стульчик, с кожаным сидением. Посадил меня на него, крутанул сиденье стула несколько раз в левую сторону, подняв его так, чтобы я свободно достала до клавиш, и разрешил мне их опробовать.
- Сыграйте нам, юная леди, что-нибудь из Баха или Шопена. Верочка говорила, что у вас абсолютный музыкальный слух, Вы прекрасно поёте и играете на аккордеоне.
Меня действительно природа наделила музыкальным слухом, но я только недавно взяла в руки аккордеон, кстати, тоже трофейный, изящный, сине-серо-перламутровый, с такими же перламутровыми клавишами цвета «слоновой кости», всем поясняла мама, но играла далеко не прекрасно, а вовсе омерзительно, пока только одни гаммы. Поскольку меня уже один раз назвали «сообразительным ребёнком», то я совсем расхрабрилась, уверенно расставила пальцы обеих рук и, совершенно неожиданно для себя, заиграла гамму двумя руками сразу. Сначала очень медленно, но затем всё быстрее и быстрее.
Не прошло и несколько минут, как моя «спесь» была метко «сбита» строгой мамой.
- Хватит! Уймись, наконец! Некрасиво отвлекать на себя внимание взрослых, невелика ещё персона!
Я перестала играть, опустила голову, щёки пылали, то ли от удовольствия, то ли от стыда...
- Утомила, неугомонная ты наша! Сядь, смотри и слушай!
Вообще-то свою маму мы очень нежно любили. Но сколько помню себя, мама всегда была слишком резкой в своих высказываниях, общалась с нами как-то по-особому, чаще не спрашивала, не просила, а как приказы отдавала. Безусловно, право на это давали ею пережитые, особенно тяжёлые для женщин, те суровые четыре с половиной года ожесточённых боёв и военных сражений с коварным врагом нашего народа, с оголтелым фашизмом. А ведь она прошла с боями все эти семь тысяч двести километров, участвовала в тридцати прорывах долговременной обороны гитлеровцев, из них было одиннадцать только крупных победоносных наступательных операций, в которых она участвовала! Она награждена несколькими боевыми орденами и многими боевыми медалями.
Пройденный огромный путь военных лет с первых дней войны, от Кардымских лесов в районе Смоленска, сквозь болота Ленинградской области, через всю Европу до Берлина, а также кровавые события в Праге и, наконец, время военной службы в составе оккупационных войск в Австрии в 1945 - 1946 годах, наверное, давали ей право на это! Наверное!
Когда мы с сестрой в сознательном возрасте пытались найти сочувствие отца после очередной «стычки» с мамой, то всегда получали один и тот же ответ, и каждый раз практически беспристрастным тоном. При этом взгляд его становился таким загадочным, таким тёплым, мягким, трогательным, но незнакомым мне, что пробирала дрожь.
- А, чего же ты хочешь, моя родная девочка! Иметь три контузии, два ранения, осколок снаряда, застрявший в левом лёгком и касающийся средостения! По нескольку дней подряд стоять у операционного стола в кирзовых сапожищах. Оперировать при свете керосиновой лампы в лучшем случае, а чаще, при тусклом свете самодельного «светильника», сделанного из гильзы снаряда. Оперировать в любое время суток, не смотря на погоду, не обращая внимания на страшный вой немецких самолётов, под жуткими бомбёжками и свистом пуль…, не отходя от стола даже по надобности! Представь себе это, дорогая моя и горячо любимая Галка!
Он доставал пачку сигарет, вытаскивал одну, постукивал по краю пачки, слегка облизывал кончик сигареты, изыскано вставлял её в мундштук из слоновой кости, неторопливо закуривал, изящно затягивался и выпускал дым, который сворачивался в причудливые бело-серые кольца. Так закуривать мог только мой отец. Я любила смотреть на него в эти минуты. И он глядел на меня необыкновенно ласковым взглядом своих красивых глубоко серых глаз, потом более спокойным ровным голосом продолжал.
- Она... Вот, такой же девочкой, чуть старше тебя, без колебаний пошла на фронт, доблестно воевала и победила в схватке с жестоким, беспощадным, очень сильным и коварным врагом. Тебе надо научиться нашей маме многое прощать, всячески щадить её и беречь. Я тебя, дорогая, прошу об этом.
И становилось стыдно. Дети, конечно, мало чего понимали в армейской жизни военных лет, но в наше мирное время наша армейская жизнь нас вполне устраивала! Бывало, только в кино вместе с героями фильма мы живо переживали все ужасы и тяготы военных лет, которые легли нашим родителям и их сверстникам на плечи. Бывало, подолгу не могли уснуть от страшных воспоминаний о войне, услышанных часто от отца, матери или их однополчан. Нам, совсем ещё подросткам, позже юным девушкам, трудно было поставить себя на «мамино место», перенестись в те суровые военные годы, представить себя, например, в палатке лютой зимой, около операционного стола, облитого кровью, кругом рвутся снаряды, строчат пулемёты, а ты должен спасать жизнь какого по счёту раненного. Но фраза — «осколок снаряда застрял в левом лёгком, касаясь средостения» — щемила сердце, наводила страх на то, что в одно прекрасное время мы можем потерять нашу маму от осколка какого-то «дурацкого» снаряда, который однажды проткнёт это средостение и попадёт в сердце. И мама умрёт!
В более юном возрасте от жалости к маме хотелось даже плакать горючими слезами. Мы не представляли себя без мамы, даже «вечно недовольной поведением детей и крайне несправедливой по отношению к нашим шалостям». Внутри всё сразу же покрывалось холодком от представления нашей жизни без маминой ласки и заботы, обиду тут же «кот языком слизывал» и всё сразу забывалось».
Мы любили нашу бабушку Подольскую Веру Васильевну, урождённую Балабину, и она нам платила такой же любовью. Мы гордимся её героическим прошлым. Молоденькой девушкой, с самых первых дней Великой Отечественной войны воевала она в качестве старшей операционной медицинской сестры, начиная свой боевой путь в звании младшего лейтенанта медицинской службы. Воевала с самых первых часов 22 июня 1941 и до самых последних победных дней мая 1945! Вот как это было.
ВОЙНА:
Июнь — декабрь 1941 года.
Шестого июня она, как и все студенты медицинских учреждений города Горький, была призвана на очередные военные сборы. Располагались они в школе, в обычном порядке проходили военную подготовку и учёбу по оказанию медицинской помощи населению в мирное время и на случай форс-мажорных ситуаций.
Семнадцатого июня 1941 года в 24:00 было объявлено срочное построение на плацу школы со всем имеющимся имуществом. Начальник сборов зачитал приказ о срочной отправке всего отряда поездом в 20:40 в Москву. Погрузились в вагоны, в 8:30 прибыли по месту назначения, стройными рядами прямо с вокзала направились в армейские казармы. Здесь из очередного приказа они узнали, что в предстоящие дни должны были получить более совершенные медицинские знания на случай уже венных действий.
Сюда, в Москву, были призваны медицинские работники со всех уголков России, из них формировали отдельные роты медицинского назначения. В формирования входили специальные медицинские группы: общехирургические, нейрохирургические, офтальмологические, ортопедические, травматологические и другие. Группы состояли из ведущего специалиста, безусловно, хирурга, оперирующего ординатора, старшей операционной медицинской сестры и двух операционных медсестёр. Таким образом, в каждой группе было по шесть человек, которые в срочном порядке проходили практику в медицинских учреждениях Москвы, каждый строго по своей специализации.
Во время учёбы все придерживались строгого распорядка: в 6:00 подъём, в 22:00 отбой. Всё остальное время занимала учёба. Приходилось работать и круглосуточно, дежурить у постели больных, приобретая необходимые навыки по уходу и оказанию им необходимой медицинской помощи.
В ночь с 21 на 22 июня 1941 года нейрохирургическая группа, в которую входила Вера Балабина, работала в приёмном покое института имени Склифосовского в обычном режиме ночного дежурства. В 6:00 вошёл ординарец и коротко сказал:
- Принесли тревожную радиограмму. Разрешите зачитать.
В радиограмме значилось следующее: в срочном порядке надо было выслать две санитарные машины на военный аэродром к рейсу №… для встречи и принятия раненых бойцов Красной Армии.
Не прошло и нескольких часов, как раненые офицеры были уже доставлены в приёмный покой. В институт Склифосовского поступило всего четыре человека, все офицеры из высшего командования. Они были практически без сознания, в крови, в разорванном обмундировании, двое из них в крайне тяжёлом состоянии. Одному из раненых была наложена шина Дитрехса. Даже бывалые медики вначале немного растерялись, но времени на обдумывание создавшейся ситуации не было. Переглянувшись между собой, а все присутствующие сразу поняли, что началось именно то, ради чего их всех здесь собрали на срочное обучение, поспешили переодеться для операционной и заняться срочным делом.
«Вот она, война!» Подумала Вера, холодная дрожь пробежала по спине. Уже в операционной, стоя около раненого офицера, приступая к работе, она горько вздохнула и окончательно убедилась в своих тайных мыслях, что их не просто так собрали всех в Москве, что это далеко не последний в её жизни опасно раненый боец. По рядам присутствующих так же прошёл ропот, но старший по группе майор медицинской службы, окинув всех грозным взглядом, приказал:
- Молчать!
Затем уже более спокойным привычным тоном продолжил:
- Товарищи! Прошу вас молча готовить раненых в операционную для оказания необходимой медицинской помощи. Времени до пересменки осталось мало, сейчас около восьми утра. Приступим.
В одиннадцатом часу пришла смена, но их бригада оставалась на своём посту ещё несколько часов, так как к этому времени подвезли ещё несколько раненых офицеров. В первом часу не успела бригада покинуть ворота больницы, как уже всем стало ясно и все окончательно убедились в том, что началась именно она, Великая Отечественная война!
К репродукторам бежали люди, и почти каждый из них прикладывал к глазам платок, уже успевший намокнуть. Оказывается, ещё в 12 часов дня по московскому времени диктор радио, знаменитый Левитан, объявил о начале военных действий в пределах границ Союза Советских Социалистических Республик. В 4 часа утра фашистские войска подвергли бомбардировке наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и многие другие. Массированный артиллерийский обстрел наших границ и налёт вражеских самолётов на мирные города СССР, производился также с румынской и финской территорий. Началось великое сражение, советский народ был призван к Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков!
Вскоре их группу спецмашина подвезла к казармам, в которых они были рассредоточены, на месте все узнали о подробностях грозного воскресного июньского утра 1941 года.
В 13:30 было объявлено срочное построение на плацу, заслушан приказ об обязательном обмундировании всех в военную форму в соответствии с присвоенным званием, все личные вещи необходимо было отправить по почте домой или отдать на некоторое время на сохранение имеющимся в Москве родственникам, поскольку война «долго не продлится».
По линии отца, Балабина Василия Васильевича, проживала в Москве его сестра, Ольга Васильевна, и Вера, будучи в увольнении в предыдущие дни, уже неоднократно бывала у неё в гостях по разрешению командира. Тётя Оля любила свою племянницу и всегда радовалась её приходу.
- Хвалю за ухоженную косу, люблю за красивую кокетливую девичью одежду, считаю тебя красавицей. Так всегда держать, Верочка, знай наших туртапинских девчонок!
А тут, 22 июня 41-грозового явился к ней красивый молодой боец в военной форме, в пилотке с кубарями в петлицах погон. Только толстая коса, обворожительная улыбка до ушей и удивительная выправка выдавала в младшем лейтенанте медицинской службы прежнюю красавицу, любимую племянницу, Верочку Балабину. Дочка тёти Оли, маленькая Вера, даже позавидовала Вере большой:
- Ой, Верочка, покрутись, покрутись, направо покрутись, теперь налево. Дай налюбуюсь тобой и твоей формой… Ох, идёт она тебе!
Маленькая Вера разглядывала новенькое ладное военное обмундирование, примеряла её пилотку, любуясь собой в зеркале, всё время прикладывала руку к козырьку, как положено для приветствия. А тётя Оля всё смотрела то на на маленькую Верочку, то на Веру большую, то на её роскошную косу грустными блестящими от слёз глазами, как бы отвлекаясь от тяжёлых дум. Потом всё же сказала твёрдым голосом, не терпящим возражение:
- А косу, Верочка, надо оставить здесь!
Вера большая сначала удивилась, затем заартачилась совсем по-детски.
- Тётя Оля, вы в своём уме? Да я ещё ни разу в жизни не стриглась. Столько лет отращивала! Да, это моя гордость, в ней вся моя жизнь, она пахнет моим детством, домом! Меня мама будет ругать, вот увидите…
Всё спокойнее и тише произносила она свой монолог, потом остановилась, секунду помолчала, затем уже более спокойно продолжила:
- В конце концов, ведь мне решать, да и война, говорят, не долго продлится! Всего несколько недель!
Но тётя Оля была непреклонна. Она постаралась красочно описать, какие ужасы, даже самого короткого военного времени, предстоит всем пережить, как ей будет трудно во время военных действий ухаживать за своими густыми и длинными волосами. И тогда наша героиня, не смотря на внутреннее противоречие, согласилась «сбегать» в парикмахерскую и состричь косу.
Приятный мужчина, парикмахер от Бога, так и не мог уяснить, почему такая красивая девушка решила состричь такие шикарные волосы. Он возражал против окончательного маминого решения и призывал девушку не расставаться с подобной прелестью, тем более на такое короткое время военных действий нашей доблестной Красной Армии.
- Милая леди!
Начал он.
- Война скоро кончится, и вы не успеете пару раз помыть волосы. А вернётесь вы в Москву, придёте ко мне, я вам сделаю настоящую дамскую причёску неописуемой красоты. И вы будете такой красавицей! Настоящей актрисой!
Но тут снова вмешалась тётя Оля, ей пришлось даже повысить голос на «мастера причёсок от самого Господа Бога», она просила не мучить больше девочку длинными речами, тем более что на всё про всё ей было дано только три часа, а приступить, наконец, к своим прямым обязанностям.
- Обрезайте, наконец! Делайте, что вам велят. И как можно покороче, практически под мальчишку, под «полубокс». По крайней мере, на затылке!
Старому парикмахеру, спасшему за свою жизнь не одну, не две, а тысячи таких же роскошных девичьих кос, ничего не оставалось делать, как подчиниться напору решительной женщины.
- Вашей родной тёте виднее, безусловно, но такая молодая и такая красивая девочка. Ах, какие роскошные волосы!
Приговаривал он, накидывая белоснежную салфетку на плечи Веры. Ей впервые было страшно, она зажмурилась и не заметила, как её коса с изысканной изящностью в один миг была отрезана, с особой осторожностью и любовью положена на тумбочку, и парикмахер приступил к своим оставшимся основным обязанностям, к стрижке «полубокс».
После мастерски проделанной стрижки Вере помыли голову, высушили, причесали и тут все окружающие ахнули: перед ними во всей своей красе сидела красавица с роскошной копной вьющихся волос, сверкающих тёмно-каштановым переливом. Младшему лейтенанту медицинской службы очень шла подобная укладка, а к военному мундиру вдвойне. Парикмахер не мог от девушки отвести глаз и всё время приговаривал:
- Боже! Чтобы мне не сойти с этого места, но я впервые не разочарован, впервые в жизни! И это поразительно! Вам бы, девочка, в кино сниматься, детей красивых рожать, а вы на фронт! Не женское это дело! Эх!
ВОЙНА:
«… солдатская лютая тоска...»
Двадцать пятого июня 18-ая отдельная рота медицинского усиления (ОРМУ) полностью оснащённая необходимым медицинским инструментарием, оборудованием, операционным и перевязочным материалом, подобное снаряжение было в каждой спецгруппе, погрузилась в кузов одной из машин марки «Пикап», которые выстроились по улицам Москвы в длинную колонну.
По приказу наркома колонна машин двинулась в сторону Кардымских лесов в район города Смоленск. По дороге колонна изредка подвергалась обстрелу с воздуха вездесущей «Рамой», но всё обходилось без особых потерь, спецгруппа из одиннадцати человек благополучно добралась до места предписания в расположение действующей на данном рубеже части Красной Армии.
Бойцы спрыгивали с кузова машин и «задыхались» от свежего воздуха, насыщенного сосновым ароматом. О, чудо! Вокруг было сказочно красиво: деревья-исполины, как колоны машин, только с пышными, густыми роскошными зелёными кронами, стояли, выстроенные ровными рядами и, раскачиваясь кудрявыми макушками, шумно гудели, как будто бы выражали своё неудовольствие внезапно появившимися шумными соседями. От свежего и крепкого воздуха у Веры закружилась голова. Но некогда было заниматься романтикой мирного времени, военное время предполагало делать всё исключительно по приказу, строго, чётко и быстро. Начали обустраиваться: расчистили от кустарника полянки, срезали лишние деревья, натянули палатки, удобно разместили весь личный состав, начали маскироваться. Не смотря на пышные кроны деревьев, любовно закрывающих палатки, вездесущая «Рама» изредка налетала, низко опустившись над лесом и, громко воя, резко пикировала вниз, дразня зенитчиков и давая «прикурить» укрывшимся в траншеях.
Вере всегда и во всём везло, с детства привыкшая прислушиваться к велению сердца, своей интуиции, она прислушивалась к советам своих товарищей, которые очень тепло к ней относились, с их помощью и, помогая им, она смогла и себя уберечь. Правда, спецгруппе остаться на долгое время в таких щадящих условиях не пришлось. 29 июня 1941 года 18-ую ОРМУ, самую первую из спецгрупп, срочно эвакуировали в эвакогоспиталь №…, расположенный северо-восточнее города Рудни, которого к этому времени уже практически не существовало. Кругом остались одни руины, торчащие печные трубы из кирпича, обломки, ямы и воронки от бомб. На дорогах образовались огромные пробки из автомашин, гружённых техникой и личным составом. Маленький «Пикап» также застрял в пробке, угодив в самую гущу военных машин. Никто и не услышал рёв налетевших на них с запада немецких самолётов, «мессеров». Их было двенадцать штук. Сейчас можно себе только представить подобную картину, можно только вообразить, что там было! В какой ад могла превратиться вся эта масса машин, военной техники, людей, лошадей, домашнего скота после получасовой «утюжки» «мессерами»... После такой бомбёжки могли остаться, и остались в живых, только каждый второй, скорее, третий! Сильно пострадали машины и военная техника.
Из одиннадцати специалистов личного состава 18-ой ОРМУ на земле остались лежать пять человек. Начальник нейрохирургической группы, седовласый, опытный военный, прошёл через все ужасы первой мировой войны, был ранен, правда, легко. В период первой отечественной и гражданской войн он потерял жену и двух детей, они попеременно умерли от голода и болезней, он очень грустил о них. В передышках между делами вытаскивал фотокарточку, подолгу смотрел на близких и любимых грустными печальными глазами. А перед тем как спрятать фото, подносил его к своим чётко очерченным, красивым мужским губам, украшенным усами, закрывая глаза от переполнивших чувств, целовал сначала каждого в отдельности, а потом прикладывался ко всем вместе длинным поцелуем. При этом каждый раз по щекам скатывалась скупая мужская слеза.
Погиб майор медицинской службы, совсем ещё молодой офицер, с первой встречи очень симпатизировавший Вере.
- Вот закончится война, Верочка, и дайте мне честное слово, что вы выйдете за меня замуж. И любить я вас, милая, буду... Как никого и никогда не любил в своей жизни!
Он успел повоевать в Испании, получить в своём, ещё таком молодом возрасте, довольно высокий чин майора медицинской службы и приобрести достаточно большой опыт в профессии военного хирурга. Погибла и юная девочка, только что окончившая медицинское училище, но ещё так и не успевшая побывать в роли операционной военной медсестры.
- А скажите, Верочка, кто вам нравится больше: начальник группы или майор?
И, не дожидаясь ответа, сама себя убеждала:
- А мне нравится майор, он такой славный, добрый и смешной!
Потом шёпотом заканчивала она:
- И у него на левой руке глубокая рана, я видела, когда он готовился к операции и обмывал руки, наверное, боевое ранение на той, неизвестной нам войне...
Звалась она Екатериной, но мужская часть спецгруппы называли её ласково Катюшкой. Погибли на месте и два пожилых санинструктора, и водитель машины, деревенский красавец парень, с лихой шевелюрой под пилоткой набекрень, бывший удалой тракторист. Он каждый день писал домой в деревню подробные длинные письма, торопясь за это короткое время рассказать о своей фронтовой короткой жизни как можно больше.
Вере и в этот раз относительно повезло! Она каким-то чудом успела добежать до стены полуразрушенного дома, удалось ей спастись с помощью майора, который перед смертью буквально выбросил её из машины. Ей на минуту показалось, что вот оно, спасение. Но в следующую же минуту, с крыши дома сорвалась тяжёлая балка и прокатилась по её спине, разорвав гимнастёрку от воротника до ремня. Вера получила сильный ушиб спины и головы, по всей коже на спине разлился страшный кровоподтёк, кожа рук, ног, головы и спины покрылась ранками и царапинами. От сильного ушиба она потеряла слух, ей трудно было поднимать руки, а ноги не слушались её и не хотели ей подчиняться, она еле двигалась. Но во что бы то ни стало, надо было уходить подальше от этого адского места, от страшной бомбёжки, от жуткого воя самолётов. Через полчаса мессеры улетели, «пройдясь» последними бомбами и пулемётными очередями по полям, засеянным пшеницей. Немецкие лётчики знали, что в полях прячутся люди: военные, раненые, беженцы, дети...
Вера осталась в одном разорванном мундире, без кирзовых сапог, так как сняла их, сапоги 42 размера, ещё в машине по причине жары и появившихся страшно болезненных мозолей. Всё имущество 18-ой ОРМУ вместе с машиной сгорело. Надо было срочно разыскать товарищей, и живых, и погибших, собрать хотя бы их документы и найти оружие, принадлежащее начальнику группы и молодому майору. Когда оставшиеся в живых подошли к месту, где погибли их сослуживцы, перед ними открылась страшная картина. Молодой майор лежал на спине со смертельным ранением грудной клетки и головы, операционная медицинская сестра Катюша буквально висела на заборе с разорванным животом и всеми вытекающими из подобного ранения последствиями. Водитель находился в раскуроченной кабине со смертельным ранением грудной клетки, оторванной рукой и ногами, оба санитара оказались также со страшными смертельными ранами, от которых тут же скончались, особо не мучаясь, один из них был ранен в голову, а другой — прямо в сердце.
Вера вспомнила наказ командира группы: «На войне, Верочка, как на войне: помогая другому бойцу, сам должен спастись, умей, как можешь». Подобрав оружие и документы погибших бойцов спецгруппы, оставшиеся в живых направились к ближайшему лесу. Идти пришлось вдоль железной дороги к спасительному мостику через реку, который, видимо, бомбили не раз, так как земля вокруг была изрыта вдоль и поперёк. Но мостик назло фашистам стоял насмерть, и выстоял на радость отступающим! Необходимо было как можно скорее перебраться на ту сторону реки. Там было менее опасно, так как противоположный берег оказался высоким, и в нём можно было найти долгожданное спасение, зарывшись в ямки, окопы и траншеи, что уже и сделали те, кто добрался до берега несколько раньше по времени.
Вера всё время про себя повторяла: «Умей, как можешь! Господи, Пресвятая Дева Мария, помоги!» А как ей «уметь», когда не слышит ни слова, ни звука, как она «сможет», когда не слушаются ноги, не повернуть руки, голова болит, всё тело и спина — одна большая рана! Но на войне, как на войне, спасёшь товарища, спасёшься сам! И ей помогали те, кто все эти дни были рядом. Но только оставшаяся в живых часть группы успела добежать до противоположного берега, как с новым усердием прилетевшая «Рама» принялась «утюжить» уже этот берег реки, противно завывая и привлекая присоединиться к вертепу откуда-то вывернувшиеся мессеры. Но к счастью, в этот раз самолёты летели на другое задание и только мимоходом сбросили несколько бомб в районе мостика. Снизившись до минимума, на всякий случай, всё же «прочесали» пулемётными очередями пшеничные поля в который раз, зная, что там прячутся живые и раненые люди.
Только к ночи группа подошла к спасительному лесу, где они встретились с подобными спецгруппами и уцелевшим составом небольших подразделений, рот и частей. Вере передвигаться было крайне тяжело, присоединилась ко всему имеющемуся сильная головная боль, её мучила постоянная тошнота и периодически неукротимая рвота. Её пугало одно неприятное событие, уже ставшее самым главным козырем в желании добровольно уйти из жизни — потеря слуха. Да! У неё, такой молодой, такой уверенной в себе, красивой и жизнерадостной девушки появилось желание… «уйти из жизни!» Она не могла представить себя глухой. Глухой на всю оставшуюся жизнь... Возможно, в последствии, и обездвиженной, так как ни руки, ни ноги не слушались её и не подчинялись ей. Зачем тогда такая жизнь! Ей хотелось одного, раздобыть пистолет, который у неё отобрал начальник группы, и застрелиться. Безусловно, она колебалась. Во-первых, молодой девушке в память врезались слова майора, который был уже ранен в грудь, но успел шепнуть ей до того, как буквально вытолкнул её из горящей машины:
- Верочка, поживи за нас за всех. Эх, Верочка, а я бы тебя так любил!
А во-вторых, рядом с ней были настоящие, верные её товарищи. К утру, вся спецгруппа подошла к шоссейной дороге, по которой можно было добраться в указанную часть. Из-за плохого физического состояния Веры, дальше продолжать путь было не возможно, но и оставлять её на дороге товарищи не хотели, боялись за её здоровье и неосознанное поведение. Пришлось ждать попутного транспорта. Прошло много машин, но все шли в сторону фронта, в сторону тыла проехали только две из них, и ни одна не откликнулась на просьбы подвести их до пункта назначения, так как не имели права свернуть с пути. Время было строгое, военное, чуть что, строгий трибунал, расстрел или штрафная рота!
Спустя продолжительное время, вдруг, вдалеке послышался шум очередной грузовой машины. Командир спецгруппы подполковник медицинской службы, решил действовать иначе. На войне, как на войне! Он взял девушку под руки и осторожно вывел её прямо на дорогу:
- Верочка, вы - наше спасение. Думаю, вы сейчас сможете растопить не одно мужское сердце.
Вскоре из-за поворота показалась грузовая машина, водитель которой громко и грозно сигналил. Но Вера не слышала никаких сигналов, отходить и не думала, стояла насмерть. Машина резко затормозила, из кабины вышел щеголеватый на вид офицер-летчик и грозно попросил освободить путь, но, увидев состояние бойца и выслушав рассказ командира спецгруппы, который настоятельно попросил несколько изменить свой маршрут и помочь в такой непредвиденной ситуации, офицер смягчился. Услышав их историю, он приказал мгновенно развернуть машину, бережно усадил Веру в кабину, а сам с остальными разместился в кузове грузовой. Довезли их прямо до места назначения. Прощаясь, лётчик крикнул уже из машины:
- Балабина, говоришь, Вера? А Колька Балабин, кто тебе?
Но она тогда не услышала его вопроса. Это потом, в последствии, когда товарищи вспоминали ушедшие в небытие события первых дней войны, Вера узнала, что лётчик, который им помог, был знаком с её родным братом. Колей его звали, кстати, он воевал с первого дня войны почти до самого последнего, молодым 17 летним парнем удрал на фронт и попал в лётную часть. Благодаря поступку незнакомого офицера-лётчика они успели догнать свою роту. В санроте их встретили с огромным удивлением, никто и не надеялся увидеть из одиннадцати шесть человек живыми!
Необходимо отметить, что уже к 23 июню 1941 года линия фронта приблизилась к городу Смоленску. Повсеместно проводилась срочная эвакуация мирного населения вглубь страны, люди тянулись огромной вереницей, тащили за собой всё, что можно было прихватить: домашний скарб, мелких животных, а также лошадей, коров, и даже поросят, которые при бомбёжке тоже чувствовали страх, визжали и верещали, как дети. Срочно эвакуировались в тыл и близко расположенные воинские части. Наконец, показался Днепр. Долгожданная переправа! Но как ею воспользоваться? Мост через реку разбит уже несколько дней назад. На этом месте началось скопление огромного количества людей, машин, техники, здоровые солдаты, раненые бойцы, старики, дети, животные. Все в одной куче. Кругом шум, крик, гвалт, стоны, рёв, стрельба. Вдоль берега патрулируют буксирчики, единственная надежда каждого добравшегося до берега Днепра. Но… Народу полно, техники видимо-невидимо, а буксирчиков всего несколько и они так же подвержены бомбёжке. И совсем не значит, что попавший на буксирчик счастливчик, доберётся до противоположного берега Днепра обязательно. Мессеры так и «утюжат» правый и левый его берега.
На буксирчик могут попасть только дети, подростки без родителей, старики, раненые и беременные женщины. А военные люди, как же они? Они только вплавь, вместе со своим скатом шинели, с винтовками, полевыми сумками, снаряжением, только вплавь, доберёшься или нет, как повезёт! Повезло тем, кто умел плавать, а кто не умел? А кто не умел, всё равно лезли в воду, и… Кто-то доплывал до другого берега с помощью самого Господа Бога, а кто-то сразу камнем уходил на дно реки. Много людей утонуло во время переправы. Вечная им память!
«Как сумеешь, так и борись за свою жизнь!» Вера всё время вспоминала эти слова и боролась за жизнь свою и товарищей, точно также как они боролись за её жизнь. Она умела плавать. Деревенская, крепкая девчонка, выращенная на цельном коровьем и козьем молоке, здоровой питательной пище, занимающаяся в школьные годы и годы учёбы в медицинских учреждениях профессиональным спортом, художественной гимнастикой, воспитанная ленинским комсомолом и «Трудовыми резервами», плавать умела. Но ей трудно было шевелить руками, страшно болели голова и спина и совсем не слушались ноги. А в сознании была только одна мысль: «Выжить! Теперь обязательно выжить, во что бы то ни стало! Господи, Пресвятая Богородица, помогите!»
В такие минуты к человеку приходит «второе дыхание», напряжение нервного состояния даёт жаждущему способность на многое, в форс-мажорных ситуациях на всё. Сознание диктует: ты должна плыть вместе со всеми своими, а мысль о спасении подчиняет себе и руки, и ноги, и всё тело. Ординатор-хирург, в звании капитана, молодцеватого вида статный мужчина, подхватил её полевую сумку с планшетом и скат шинели.
- Вера Васильевна! Давайте сюда, вам трудно будет с этим плыть. Вы не волнуйтесь, я без пяти минут мастер по плаванию, клуб «Трудовые резервы», идите к воде, только кобуру застегните.
Кричал он, быстро жестикулируя, так как Вера ничего не слышала, а просто понимала через движение рук значение произносимых им слов.
Итак, девушка бросилась к реке и поплыла практически налегке вместе со всеми. Капитан всё время плыл рядом и подстраховывал её, он действительно хорошо плавал, красиво плыл и без видимой усталости. Вера удивлялась тому, что в воде руки сами по себе заработали, ноги стали более послушными, она благополучно перебралась вместе с товарищами на противоположный берег Днепра.
Не успели бойцы немного передохнуть и оглядеться, как заработали пулемёты и огнемёты со стороны противника. Вера с товарищами побежала в сторону показавшегося леса. Но не успели они перебежать тощую полоску леса, сразу за ней уперлись ещё в одну переправу. Правда, река, которая была рукавом Днепра, оказалась не столь широкой, двадцать пять метров, не больше, но, к сожалению, очень глубокой.
Вера вслед за всеми спустилась к реке и бросилась в воду. Поплыла, но метров через десять-пятнадцать, вдруг, почувствовала, что теряет сознание, у неё резко закружилась голова, силы покинули её..., она пошла на дно. Не успела она опуститься на большую глубину, как почувствовала, что грудью упирается во что-то твёрдое, что-то её удерживает и тащит вверх. Вынырнула, глотнула воздух вместе с водой, поперхнулась, закашлялась. Воздуха не хватает, её охватил страх, она лихорадочно заработала руками и ногами, подняла кучу водяных брызг, наглоталась воды. Но!
Но надёжные руки незнакомого старшего лейтенанта на этот раз не дали ей погибнуть в глубоких водах рукава Днепра. Спаситель из последних сил боролся за неё и за себя, боролся, чтобы спасти товарища, а, значит, и себя. И вытащил, из последних сил выбросил её на берег, стал откачивать воду и приводить девушку в чувства. Откачал. Спас от неминуемой смерти. «Как сумеешь, так и борись за свою жизнь!» Вера всё время вспоминала эти слова и боролась за жизнь свою и товарищей, точно также как они боролись за её жизнь. Они ни слова не сказали друг другу, не успели, некогда было, время было крайне опасное и суровое. Но обоим врезался в память этот случай. В сердце остался осколочек зарождавшихся глубоких чувств, пронесённых позже через всю оставшуюся жизнь каждого из них. Тогда, в то крайне опасное время, они встретились впервые и сразу же забыли об этом случае, надо было спасать свои жизни и жизни своих товарищей. А в последствии, когда каждый из них вспоминал этот эпизод, то приходил в крайнее изумление: «Воистину пути Господни неисповедимы!» Это была их первая встреча! Казалось, такая мимолётная и забытая обоими. Встреча в том суровом сорок первом, объединившая их навсегда, оставившая свой след в их последующем обоюдном семейном счастье! На войне как на войне! Но об этом позже.
Через некоторое время, когда казалось, что спасение пришло, началась бомбёжка. Фашисты, безусловно, заметили большую группу отступающих вплавь людей, стали бомбить и обстреливать их из пулемёта. Не успела Вера пригнуть к земле голову, как, совсем рядом, разорвалась фугасная бомба. Воздушной волной её отнесло далеко в сторону, но она не пострадала, а наоборот, вдруг, почувствовала, что стала немного слышать. Так, немного различать резкие и громкие звуки, чему очень обрадовалась. Прав был командир, пройдёт какое-то время и вернётся к ней долгожданный слух!
Роту собрали не всю, часть из состава спецгруппы рассыпалась по берегу реки. Только в лесу, где собирались участвующие в переправе, патрули, которые останавливали каждого из отступающих, помогли всему оставшемуся составу собраться вместе. На следующий день спецгруппа присоединилась к своей роте. Всех быстро построили, зачитали очередной приказ, определили пункт назначения, колонна выдвинулась в направлении Гжатска. Не прошли и нескольких километров, как услышали команду остановиться. Оказывается, в городе Гжатск высадился немецкий десант, шли кровопролитные бои, спецроту завернули в направлении города Вязьмы, конечный же путь назначения — город Ельня.
До Ельни рота пробиралась густыми лесами, непроходимыми болотами и заросшими тропами, добрались в пункт назначения только на десятый день. Счастье в том, что командир санроты сам был из здешних мест, исходил лесными тропами вдоль и поперёк ещё в гражданскую, хорошо знал местность и болотные заводи, которые им удавалось благополучно обходить. Продвигаться приходилось больше ночью, потому, что днём повсеместно шныряли мессеры, старательно «прочёсывали» лесные местности.
Слух у Веры немного восстановился, стали больше слушаться руки и ноги, меньше болела спина. В городе Ельня роту рассредоточили по военным госпиталям, в составе своего госпиталя так и протопала она до 17 сентября 1942 года, в нём работала, не покладая рук, с ним вместе отступала и наступала, в его составе брала штурмом города и веси. В отступлениях и коротких наступлениях прошёл период Великой Отечественной с 22 июня по конец декабря 1941 года. Это был первый и самый тяжёлый год войны.
ВОЙНА:
Год 1942, поражения и первые победы.
Первая половина 1942 года мало, чем отличалось от второй половины 1941 года. Были поражения, но были, правда, и яркие победы, которые помогали пережить все ужасы страданий и лишений, легче переносить смерть близких и друзей, тяготы военной жизни, голод, холод, помогали облегчить и безысходные страдания. Человек ко всему быстро привыкает, к любой обстановке, даже к ужасам войны. Но самое главное, чтобы, мужая телом, он не успел очерстветь сердцем и душой. На войне как на войне, всякое бывало, но Вере и в это время военной поры везло как всегда, рядом были настоящие друзья и коллеги.
Наступило лето 1942 года. Наша армия стала плавно переходить к наступательным операциям, которые всё чаще заканчивались для неё победоносно. В начале сентября 1942 года спецгруппа в составе 28 эвакогоспиталя расположилась в деревне Лобаново, близ железнодорожной станции Погорелое Городище Волоколамского направления. Здесь наши войска рассредоточились и готовились к очередному крупному наступлению. Станция считалась важным объектом, на ней-то и оказалась немецкая продовольственная база, а также база для хранения боевых снарядов и мощной боевой техники. Станция днём и ночью подвергалась бомбёжкам с воздуха немецкими самолётами, так как немцы не хотели отдавать в руки наших войск в целости и сохранности то, что хранилось там. Страшные пожары и постоянные разрывы снарядов наводили ужас. Задача наших войск предельно ясная: «Удержать подступы к железнодорожной станции, важному узлу для очередной наступательной операции». В эвакогоспиталь всё время прибывали раненые бойцы. Немецкие войска так же стояли насмерть, потому, что слишком важным для них был узел железнодорожной станции Погорелое Городище. Вере особенно запомнилось 17 сентября 1942 года. В этот день она была ранена и ещё раз тяжело контужена. Вот как это было.
К обеду враг совсем озверел от своего бессилия, без конца и края с воздуха и земли «утюжил» район железнодорожной станции. Видимо, постоянно летающая «Рама» засекла большое скопление раненых в расположении эвакогоспиталя, так как к этому времени подъехали сразу четыре грузовые машины с ранеными бойцами. Раненых стали выгружать в находящийся поблизости сарай, так как в палатках госпиталя все кровати были уже заняты тяжелоранеными бойцами. Сарай был очень длинным, стоял под соломенной крышей, видно до войны в нём держали корм для скота или лошадей. Ещё не успели всех раненых выгрузить, не успела «Рама» скрыться за горизонтом, как тут же налетели шесть мессеров. Что тут началось! Мессеры кружили ниже, чем обычно, над деревней и над железнодорожной станцией, «метались» справа налево и наоборот, без конца и краю сбрасывали бомбы, попеременно «проходились» пулемётными очередями, больше всего они «утюжили» именно окраину деревни, где рассредоточился эвакогоспиталь. Вера в это время несла службу в противошоковой палатке, куда доставляли самых тяжелораненых, была к ней прикреплена и ухаживала за ранеными бойцами, находящимися в шоковом состоянии.
В её обязанности входили следующие процедуры: внутривенное введение противошоковых медикаментов, затем постановка внутривенной капельницы, для введения так называемого противошокового коктейля, наблюдение за раненым бойцом до тех пор, пока он не придёт в полное сознание. В этот день Вера без устали работала в противошоковой палатке, так как именно этот день был особенно «урожайным» на раненых бойцов такого рода. К ней всё поступали и поступали новые раненые. Только она приступила к оказанию помощи очередному тяжелораненому, им оказался молоденький офицер, у которого ранение было в голову, из раны торчал осколок, как начальник госпиталя, приоткрыв дверцу палатки, приказал лейтенанту (к этому времени Вера Балабина получила звание лейтенанта медицинской службы):
- В укрытие! Лейтенант медицинской службы Балабина! Для вас что, отдельно команда должна звучать. А ну, марш в бомбоубежище!
Но в приказе Главного Командования строго было сказано дословно следующее: «Во время бомбёжки и артобстрелов все медицинские работники должны находиться в укрытии, кроме тех, кто в это время стоит у операционных столов, оперирует тяжелораненых. Медицинские работники не имеют права оставлять раненых бойцов с открытой полостью. Все остальные должны находиться в укрытии до отбоя».
В таком случае, оперирующие должны оставаться на своих местах, поэтому лейтенант медицинской службы Балабина не обращала внимания на разрывы бомб и снарядов справа, слева, впереди, позади палатки. Она ввела раненому бойцу внутривенное лекарство, поставила капельницу, закрепила руку, усадила рядом санитара для наблюдения. Всё, кажется, сделала, но раненый боец в сознание пока не приходил. Прибежал ординарец и сказал, что начальник требует лейтенанта Балабину немедленно пройти в укрытие.
Вера позже вспоминала:
- Всё помню до того. Долго возилась с раненым офицером, кажется, всё сделала. Дождалась, когда он придёт в сознание, приготовилась выходить, по-моему, даже уже вышла. Что было дальше, уже не помню. Очнулась только через две недели в тылу, в специализированном эвакогоспитале, на койке.
А было следующее. Только лейтенант медицинской службы Балабина приоткрыла дверцу шоковой палатки, чтобы выйти и успеть добежать до укрытия, как рядом с палаткой разорвалась фугасная бомба. Палатку взрывной волной сорвало, Вера оказалась завёрнутой в неё, палатку отбросило в сторону, в глубокую воронку. Все, кто был в палатке ранее остались в живых, а героиня нашего романа чуть не погибла, если бы не её товарищи, она бы задохнулась от гари и дыма. На счастье это был последний «заход» мессеров, вскоре всё стихло, был дан отбой, все стали выходить из укрытий, приступать к своим делам, подсчитывать раненых и убитых. Лейтенанта медицинской службы Балабиной среди живых и раненых не оказалось. Бросились искать, заглядывали во все ямы и рытвины, тщетно, обыскали все палатки, сарай, автотранспорт и даже близлежащий небольшой лесной массив. Но её нигде не было. Но на войне как на войне, всякое бывает!
В этот раз Вере помог её личный ординарец. Это был пожилой, милый и очень добрый солдат. Он по отцовски любил своего молодого лейтенанта медицинской службы и получал взаимное глубокое уважение со стороны лейтенанта. Он никогда не брезговал и не стеснялся подставлять в нужный момент ведро для «оправления надобности», когда ей, оперирующей очередного раненого бойца, не было сил «больше терпеть», но и руки размывать было нельзя, так как именно от потери этих минут зависела жизнь раненого. Он следил, чтобы его лейтенант хоть несколько раз в день принял солдатскую пищу, согрелся кружкой горячего чая, немного вздремнул в редкие часы затишья. Вот, именно ординарец Юхименко и увидел скрученную палатку, узнав в ней их противошоковую, которую снесло при артобстреле ударом волны.
- Лежит она, родненькая, именно на той тропе, по которой Верочка должна была пойти к укрытию. Лейтенант Балабина Вера Васильевна в укрытие не пришла, нигде её нет, остаётся только одно, значит, налицо прямое попадание, тело разорвано в клочья, останки покрыты палаткой.
Рассказывал он позже раненым. Весь женский состав санроты неудержимо зарыдал, бросившись на поиски хоть каких-нибудь останков тела, необходимо было найти документы, личное оружие... Но тщетно, нигде ничего найти не могли. Начальник госпиталя сдавленным голосом приказал:
- Поднимите шоковую палатку, доставьте на прежнее место, разверните её над ранеными бойцами и приступайте к работе. Начинайте, товарищи, сейчас некогда, после оплакивать будем!
Взялись за палатку, она оказалась слишком тяжёлой, поволокли, чувствуют, что там внутри что-то есть, похожее на бревно. Дёрнули, раскатали, а из неё выкатилась, словно мячик, лейтенант Балабина. Видимых ранений нет, крови тоже, руки ноги целы, глаза открыты, правда, рот забит землёй, без сознания, еле дышит, а пульс хоть и слабый, но есть! Низкий поклон и сердечное спасибо тем, кто спас нашу бабушку от верной гибели! Ей тут же очистили рот, сделали искусственное дыхание, прямое введение строфантина в сердце и все остальные необходимые противошоковые мероприятия. Вывели из состояния шока, она ровно задышала, чётко заработало сердце и другие органы, но сознание к ней вернулось только на пятнадцатый день. Вспоминая в последствии, Верочка очень переживала о том, что раненый офицер, которого она вывела из шокового состояния, всё же погиб, попав под бомбёжку по дороге в тыл несколько дней спустя. А санитар-ординарец остался в живых и тоже дошёл до самого Берлина. Но после 17 сентября 42-го их пути на какое-то время разошлись.
Так вот, вскоре лейтенанта медицинской службы Балабину с несколькими ранеными офицерами на самолёте доставили в военный госпиталь в Москву. На третий день пребывания в госпитале, она как бы очнулась. Но врачи сразу поняли, что поведение её неосознанное: она никого не узнавала, не признавала, бесцельно двигалась, бессознательно говорила, в основном, всё кем-то командовала, видно представляла себя в операционной, продолжая руководить действиями медицинских сестёр и санитаров, раненых. Вызвали её мать, нашу прабабушку Марию Сергеевну, но и её она не признала.
Через две недели Веру Васильевну отправили в тыл, в больницу имени Кащенко, где она пробыла до 15 ноября 1942 года. Военно-врачебная комиссия (ВВК) определила лейтенанта медицинской службы Балабину Веру Васильевну как «ограниченно годную, с допуском работы в тыловых госпиталях по причине контузии второй степени». В заключении ВВК значился следующий диагноз: «Амнезия, контузионная церебропатия головного мозга, компрессионное состояние спинного мозга с расщеплением дужек 4-5 шейных позвонков». На войне как на войне, и такое бывает!
Вот такая путёвка в дальнейшую жизнь была ей выдана ВВК. И ещё Вере Васильевне выписали отпуск домой на целых 30 дней! За ней приехала мать, но дочь её по-прежнему не узнавала, всё поглядывала на неё, но всячески сторонилась, почти не общалась с ней до самого их дома в деревне Туртапка, что Выксунского района Горьковской области. И только оказавшись в родном доме, в знакомой с детства обстановке, она немного успокоилась и стала общаться с матерью и близкими родными, которых она в самые первые дни также не признавала, сторонилась и смотрела на всех с опаской. Родных врачи предупредили, что «больную необходимо тщательно оберегать от всяких стрессов и переживаний», домашние ей не особо докучали, практически не одолевали всяческими расспросами и воспоминаниями и Вера быстро пошла на поправку. Она много спала, сытно ела, всё время гуляла по саду, поправлялась физически и морально. Периодически она слышала от других, что идёт война, иногда мелькали перед глазами пережитые события, но яркой картины прошлого она не помнила, а происходящего не понимала. Прошло какое-то время, Верочка всё больше возвращалась к нормальной жизни, постепенно к ней вернулось не только сознание, но и память.
В конце ноября пришло письмо с фронта от односельчанки Верочки Кашиной, которая в нём подробно описывала всё, что произошло с лейтенантом Балабиной на фронте. Родственники прочитали письмо глазами полными слёз, поторопились спрятать его подальше от Веры, чтобы ничего ей не напомнило о тяжёлой контузии. Однажды, когда Вера в очередной раз пыталась разыскать довоенные фотографии с её изображением и снятые во время военных действий, то случайно наткнулась на письмо, с жадностью набросилась на него, читала и перечитывала, у неё закружилась голова от нахлынувших воспоминаний о прожитых днях войны. Вера пошла в сад, зашла в баню, уединилась, села на скамейку и стала вспоминать всё, что было с ней. И вспомнила! До мельчайших подробностей! Письмо ей прибавило сил, уверенности и спокойствия, с ним она как будто бы перенеслась обратно туда, где шла война, где были её друзья и товарищи по службе, где были ею спасённые раненые бойцы. И ещё одну радостную весть принесло письмо, которое придало ей силы. Оказывается, на второй день после того, как Веру Балабину отправили в Москву, с очередным потоком раненых бойцов в эвакогоспиталь привезли и её брата, молодого офицера-лётчика Колю Балабина. Ему тогда было уже девятнадцать лет.
Верочка Кашина писала: «Подхожу к раненому, спрашиваю фамилию, имя, отчество. Слышу: младший лейтенант Балабин Николай Васильевич! Я его осторожно спрашиваю, а есть ли у него сестра, которая до недавнего времени находилась во фронтовой полосе и работала в медицинской службе. Да, говорит, имеется, Балабина Вера Васильевна, она лейтенант медицинской службы, где-то на другом фронте воюет. А я ему и говорю: не на другом, а вот на этом, на самом фронте и воевала. И если бы не её контузия, был бы ты, младший лейтенант Балабин, сейчас в её объятиях. Но она тяжело контужена, отправлена в специализированный военный госпиталь в Москву. Ваш Николай даже заплакал от безысходности и боли за Верочку. Он всё причитал и говаривал: как же так получилось. Воевать на разных фронтах, попасть в ситуацию, когда судьба неожиданно подготовила их встречу в одном эвакогоспитале и лишиться этой возможности. Вот «судьба-злодейка!»
Коля долго не мог прийти в себя от услышанного и всё восклицал: надо же так, чтобы и меня, и сестру ранило в один и тот же день! Я бы мог её сейчас увидеть! Но особые подробности о том, что с Верочкой произошло, мы ему, конечно, не рассказывали, чтобы избежать стрессовых ситуаций, всё же ранение у него довольно опасное, разворотило всю нижнюю челюсть, и ему предстояло выдержать серьёзную операцию».
Какое совпадение! Но на войне как на войне, всякое и разное бывает: родных сестру и брата ранило в одно и тоже время, почти одномоментно! Практически, в один день! Дальше она описывала ситуации военной жизни, которые происходили одна за другой, тяготы военных дней, про жизнь в землянках и прочее. Письмо заканчивалось следующим: «Пусть Верочка поправляется и скорее возвращается обратно к нам в госпиталь, мы все её любим и очень ждём».
Кстати, домашние узнали о тяжёлом состоянии Веры гораздо раньше, чем командование сообщило об этом матери, не говоря уже о письме от Верочки Кашиной. Самое первое письмо к ним в деревню Туртапка пришло именно от брата Коли, которое он отослал в этот же день, и в котором он подробно сообщал обо всём, что с ними обоими случилось. На войне как на войне, такое бывает, что и во сне не привидится, и не приснится! Именно письмо от боевой подруги помогло Вере Васильевне поскорее прийти в себя. Постепенно к ней вернулась память в полном объёме, она окрепла, поправилась физически и морально, вернулись воспоминания о близких и родных ей товарищах, которых она оставила там, на далёком фронте, которые каждый день рисковали своей жизнью ради её жизни! А она здесь, в глубоком тылу, жила как королева, даже растолстела на деревенских «харчах», чему, безусловно, были рады её близкие.
Вера прямо бы сейчас удрала обратно на фронт, да ей было жалко свою мать, которая, оказывается, три раза ездила к ней в Москву, в больницу Кащенко, но каждый раз возвращалась в слезах с тоскливым чувством от того, что дочка её не признаёт. Она горько плакала о том, что дочери на всю оставшуюся жизнь уготована трудная судьба, судьба инвалида. Чтобы как-то скрасить будущую жизнь любимой дочери-инвалида Мария Сергеевна уже несколько раз бегала к начальнику госпиталя, который располагался на базе Дворца Культуры в городе Выкса, что Горьковской области, и просила трудоустроить дочь к ним на работу. Начальник госпиталя с радостью согласился и сказал, что в любую минуту ждёт лейтенанта запаса у себя. Но! В один прекрасный день, вечером были они в гостях у старшей сестры, Екатерины Васильевны, и Вера за ужином чётко, твёрдо и уверенно сказала:
- Дорогие мои, спасибо всем вам за тепло и заботу обо мне, но через два дня я вас покидаю, уезжаю на место дальнейшего прохождения военной службы. Я уже и билеты достала до Москвы!
Все так и остолбенели, подумали, что у Верочки начался очередной нервный стресс и кризис. Мария Сергеевна осторожно, тихо и спокойно так спрашивает.
- Это куда же ты собираешься ехать, доченька? Не на фронт ли? Мне кажется, родная моя, что тебе лучше всё же послушаться докторов и остаться работать в нашем госпитале, тем более что там тебя уже давно ждут.
Но Вера, чеканя каждое слово, резко отпарировала:
- Нет, дорогая мамочка, ты мною не распоряжайся. Мною распоряжаться может только Министерство здравоохранения, которое находится в Москве. Я должна туда явиться и доложить, что после пребывания в госпитале, явилась для продолжения службы в действующих войсках Красной Армии.
Разве это не геройство!
Все замерли, даже десятилетняя племянница Валечка, потому, что даже она понимала, что с Верой что-то опять случилось непоправимое. Какое Министерство, какая Армия, какой фронт! Ведь у неё удостоверение об инвалидности! Но лейтенант медицинской службы Вера Васильевна Балабина как отрезала:
- Спорить со мной бесполезно, я приняла твёрдое решение возвратиться на фронт, по месту прежней службы. И вернусь, чего бы мне это не стоило!
Наша бабушка Вера всегда имела очень стойкий характер бойца. Она властная, неколебимая в своих решениях, принимала их один раз и навсегда. Поэтому, когда Мария Сергеевна, попыталась поспорить с дочерью, напомнив ей о последних словах профессора о том, что место службы лейтенанта теперь может быть только в тыловых госпиталях, Вера «упёрлась рогом» и свою мать уже не слышала. Но вернёмся к прежней теме, продолжим рассказ о том, как лейтенант медицинской службы Вера Васильевна Балабина снова оказалась во фронтовой полосе. А было это так.
26 декабря 1942 года Вера уехала. В Москве она немного отдохнула у тёти Оли, затем отправилась в Министерство здравоохранения. У входа в Министерство стоял дежурный, стройный, щеголеватый, молодой лейтенант. Он выслушал просьбу, внимательно просмотрел все документы и, сообщив номер комнаты, направил лейтенанта в третий отдел, располагающийся на втором этаже. Когда Вера уже поднималась по лестнице, а делала она это с большим трудом, он произнёс, по доброму улыбнувшись:
- Лейтенант медицинской службы Балабина, а вы хорошо подумали? Может быть, с вашими проблемами всё же будет лучше остаться в тылу, работать в одном из московских военных госпиталей. Я могу вам помочь, у меня дядя работает в Министерстве, генерал Бурденко, главный врач Вооружённых сил. Соглашайтесь.
Балабина оглянулась, посмотрела на лейтенанта пристально и строго, решительно тряхнула курчавой головой и, превозмогая боль в ногах, стала быстро подниматься по лестнице. На лестничной площадке между первым и вторым этажами ей повстречался относительно молодой человек грузинской внешности в звании старшего лейтенанта медицинской службы. Он элегантно козырнул в знак приветствия и широко улыбнулся. Вера поднялась на второй этаж, огляделась, разыскала нужную комнату, подошла вплотную к двери... Ноги подкашивались, всё тело дрожало, от слабости, от волнения, кто знает, скорее от страха... А, вдруг, не допустят, не поймут, не разрешат... За столом сидел майор медицинской службы, которому Вера по всей форме и чётко доложилась:
- Разрешите доложить, товарищ майор. Лейтенант медицинской службы Балабина явилась для продолжения дальнейшей службы во фронтовых войсках после пребывания на лечении в госпитале по причине контузии.
Майор приглушённым уставшим голосом спросил:
- Кто вы по специальности, лейтенант медицинской службы?
Она громко и отчеканила:
- Старшая операционная медицинская сестра 18-ой отдельной роты медицинского усиления.
Майор некоторое время сидел без движения, в упор смотрел на лейтенанта, молчал, документов никаких не спрашивал. Вера стояла как вкопанная, внимательно смотрела на майора, не отрывая глаз. А глаза у неё, надо бы заметить, большие, широко поставленные, зелёные и глубокие. Проникновенный взгляд больших зелёных глаз постепенно загипнотизировал майора, он продолжил свой осмотр. Вера не выдержала и почти выкрикнула:
- Решите, товарищ майор, вернуться в свою роту!
- Нет!
Чуть слышно проговорил майор, а сам продолжал пристально и с особым вниманием разглядывать лейтенанта, потом заговорил. Разговор был на полном доверии, документов он так и не запросил, а ведь у неё в документах была выписка из госпиталя, которая ничего доброго не сулила!
- Ваша 18-ая ОРМУ уже расформирована по другим госпиталям. Вы опоздали. Вам лучше остаться в тылу, можно здесь, в Москве, работу в госпитале мы Вам подыщем.
Он ещё немного помолчал, потом, как бы очнувшись, резко выпалил:
- А знаете, что? Вот, что: на данный момент…
Он полез правой рукой в карман мундира, медленно стал что-то там искать, оказалось сигарету, неторопливо раскурил, затянулся, выпустил дым и с азартом произнёс:
- В данный момент сформирована мощнейшая артиллерийская дивизия прорыва, полностью укомплектованная личным составом и снаряжением. К сожалению, специализированную медсанроту укомплектовать для неё никак не удаётся, вот, пару-тройку необходимых кадров не хватает... Правда, одного из недостающих, я только что нашёл, а...
Он ещё пару раз затянулся, выпустил клубы дыма, поморщился, как от кислого вина, и глубоко с облегчением вздохнул:
- Так говорите, старшая операционная медицинская сестра... Правильно, вот, туда вы, голубушка, и пойдёте! Кстати, несколько минут назад от меня вышел старший лейтенант медицинской службы Кацитадзе, возможно он ещё здесь. Сейчас мы его попробуем разыскать.
Майор поднял трубку одного из многочисленных телефонов, куда-то позвонил, оказалось, что старший лейтенант Кацитадзе ещё был в стенах Министерства.
Майор Кацитадзе и лейтенант Балабина явились в распоряжение 17 артиллерийской дивизии прорыва вдвоём. Благополучно добрались до штаба дивизии, где их радушно встретил начальник штаба, подполковник Василеня Иван Герасимович. После того, как офицеры доложились по форме, он произнёс:
- Ну... Теперь можно сказать, что дивизия готова к боевым действиям, так как именно сейчас санрота полностью доукомплектована. Нам не хватало именно командира роты и старшей операционной медицинской сестры. Видно, Господь Бог вмешался и помог нам в этом. Вас сейчас же доставят в 545 ОМСР при артдивизии. До встречи, товарищи.
Он крепко пожал им руки и пожелал удачи. Необходимо отметить, что в декабре 1942 года 17-ая дивизия прорыва была создана Высшим Командованием как боевая машина военного времени, именно для военных наступательных операций. Легендарной она стала после первого боевого крещения в сражениях за освобождение Ленинграда. Но об этом позже.
Заметим, героине нашего романа опять крупно повезло. Видно на роду ей было написано, видно сам Господь Бог и Пресвятая Богородица вмешались, помогли ей не только вернуться на фронт, помогли попасть именно в 17-ую артиллерийскую дивизию прорыва, чтобы пройти с самым замечательным комдивом Волкенштейном Сергеем Сергеевичем пол России и через всю Европу. Чтобы познакомиться в дальнейшем с наши любимым дедом, Виталием Григорьевичем Подольским, который в последствии в ней тоже служил. На войне как на войне! И не такое бывает...
Получается, что Балабина Вера Васильевна служила в 17-ой дивизии прорыва с самых первых дней её создания. Подольский Виталий Григорьевич в дивизию прибыл в чине старшего лейтенанта в сентябре 1942 года. Наш дедушка был настоящим офицером, храбрым бойцом, умелым специалистом, умным военным начальником, просто хорошим человеком. Но о том, как дедушка и бабушка познакомились, несколько позже будет подробно рассказано. А мы вернёмся к событиям о том, как началась новая военная веха лейтенанта медицинской службы Балабиной во фронтовой её жизни в составе 545 отдельной медицинской санитарной роты военного эвакогоспиталя 17-ой дивизии прорыва. Все подробности своим родным она срочно сообщила письмом, дала номер полевой почты, просила о ней не беспокоиться, заверила свою мать, что чувствует себя превосходно, похвасталась, что попала в прекрасный коллектив, где служат только хорошие профессионалы и замечательные люди. И уже на подходе к Волхову она получила из родного дома обратное письмо, значит, всё-таки почтовая связь с фронтом была налажена хорошо.
Итак, сама 17-ая дивизия прорыва и первый фронт лейтенанта медицинской службы в её боевых операциях на первых решающих фронтах. Назывался он Волховским! Представьте себе на минуточку: зима, сильные суровые морозы, дивизия расположилась в лесу, рассредоточились по палаткам и землянкам. Обогревались только буржуйками, которые санитары раскаляли до бела. Но тепло было только около самой буржуйки, чуть подальше отойдёшь, уже замерзали руки, ноги, спина, одежда покрывалась льдом, в двух-трёх шагах от печки пар изо рта превращался в иней. В палатках хоть буржуйки были, а на передовой у солдат в траншеях кроме редких блиндажей больше ничего не было. Шинель, в лучшем случае шапка-ушанка, автомат и пронизывающий до самых костей холод. А когда поступали в медсанбат раненые, то они палаточные условия, в которые попадали на некоторое время, считали просто за санаторий, за рай какой-то. «Приличная» госпитальная кормёжка и чуткий уход медицинских сестёр и санитаров помогали бойцам-артиллеристам быстро возвращаться в строй. В добавок, ласковые девичьи руки, добрые глаза и нежные голоса поднимали их с койки в считанные дни. Бежало время, текли дни за днями, одни события сменялись другими. Всё бы ничего, но доставали всех артобстрелы противника, да вездесущие «рамы» и мессеры. В лесах артобстрелы особенно страшны. Мало того, что рвутся бомбы и снаряды, так ещё и деревья огромные падали, валились прямо на палатки, давили и крошили всё на своём пути. Поэтому палатки старались ставить под невысокими деревьями. И опять незадача, потому, что было опасно, потому, что тогда нарушалась демаскировка печей.
А демаскировка печей — одна из важнейших хитростей и премудростей военного времени! Дело в том, что к трубе необходимо было приделывать специальные «тушилки», которые не давали искрам вылетать из неё, дым тогда стелился по земле и сверху его не было видно. Но тепло теплом, понятное дело, особенно для раненого бойца. А, вот, фронтовой паёк был в это время очень скудным. Раненым бойцам ещё кое-что доставалось, а солдатам на передовой совсем не густо и не жирно было. Но надо сказать, что никто не роптал, все прекрасно знали, что в блокадном Ленинграде стоит жуткий холод, надвигается страшный голод, нет даже питьевой воды в достаточном количестве. Получалось, что в действующих войсках ещё терпимо, бойцы хвастались, что кормят почти «как в ресторане» и подают, так называемый, «суп с лягушками». На наш вопрос, как «суп с лягушками», всамделишный, бабушка смеясь отвечала:
- Всамделишный, а как же! На обед готовили суп с перловкой и мороженной сине-зелёной картошкой. В супе картошка не разваривалась, а становилась твёрдой и скользкой, в общем, такой суп был похожим на «суп с лягушками», потому, что скользкие кусочки ложкой не давились, а «прыгали» по тарелке как лягушки, и проглатывались целиком...
В детстве мы весело смеялись, конечно, но... На войне как на войне, и простой баландой не брезговали... И ещё мы узнали от бабушки, что: «... каждому бойцу на один день выдавалось два простых сухаря, ежедневно утром перловая каша, армейские люди называют её до сих пор «шрапнелью», упомянутый «суп с лягушками», на передовой его так прозвали, а на второе изредка пшённая каша «с маслом на губах», как говаривали бывалые солдаты, потому, что масло «только снилось». Офицерам, правда, давали нехитрый паёк, в который входили: папиросы «Казбек», пачка печенья и банка рыбных консервов. О! Это был «шик», высший пилотаж, мечта каждого фронтовика! На пачку «Казбека» можно было выменять пачку печенья или рыбных консервов, что часто и делал женский пол, те, кто не курили. А те, кто курили, с удовольствием потом пользовались продуктом обмена у товарищей и у подруг.
Но, что удивительно, ведь никаких жалоб, требований, неприятностей по поводу скудности еды и пайка никогда не было. Все были счастливы, что живы сегодня, что каждый день подаётся горячая пища, а главное, горячий чай! Это был особый чай, «чай со слезами на глазах». А потому, что тем, кто был в это время в блокадном Ленинграде, не доставалось даже этого «жиденького» чая, этих маленьких двух кусочков сахара, и не только на день, а на месяцы вперёд. Но это особый разговор, о блокаде уже много сказано, рассказано, доказано, много выплакано слёз».
Мы вернёмся к 17-ой артиллерийской дивизии прорыва, которая с каждым месяцем превращалась всё в более мощную махину. К этому времени она уже имела четыре бригады: миномётную бригаду, бригаду, состоящую из лёгких пушек, которые в основном выставлялись против танков, гаубичную бригаду, имеющую в своём составе пушки-гаубицы, стреляющие на большие расстояния, их применяли при артобстрелах, и, наконец, дальнобойную бригаду, их снаряды достигали цели в радиусе 25 – 30 километров в тылу врага. Прибыла 17-ая дивизия на место будущего прорыва 15 января 1943 года, а уже к концу января 1943 года был подготовлен прорыв на соединение фронтов по ликвидации блокадного кольца вокруг города Ленинграда. Со стороны позиций Волховского фронта были самые удачные достижения. Особенно хорошо поработала бригада гаубиц. Немцам здесь ни дня не давали передышки.
Из военно-полевой хроники Георгия Миронова: «В конце января 1943 года прокатилось вдоль всего фронта радостное известие, что прорыв 17-ой артиллерийской дивизии резерва Главного Военного Командования обеспечил воссоединение двух фронтов, Волховского и Ленинградского, и прорвал кольцо блокады. Правда после прорыва жизнь на фронте не стала лучше, но всё-таки она стала более спокойной и уверенной, гораздо меньше было стрельбы и грохота канонады со стороны противника. А по ночам иногда вообще их не было, и только периодически «потрескивали» очень редкие, одиночные, «заблудившиеся», так называли их бывалые бойцы, глухие «случайные» разрывы со стороны немецких войск, далеко отошедших от наших позиций».
Вскоре после первых дней триумфа по поводу прорыва блокадного кольца в санроту, где служила Вера Васильевна, приехало руководство дивизии, начальник штаба Василеня и сам комдив полковник Волкенштейн Сергей Сергеевич. Перед рассказом о формировании самой дивизии прорыва скажем ещё несколько слов о её командире.
Родился Сергей Сергеевич Волкенштейн в 1903 году в интеллигентной русской семье с немецкими корнями. Отец был военным, мать служащей. Рос он и мужал, как и все мальчишки того времени, «на улице», но уже тогда в детских баталиях и сражениях, играх в «казаки-разбойники» проявлял свой недюжинный ум полководца, который пригодился ему гораздо позже, в грозные годы войны. Его сердце крепкими узами было привязано к дорогой и любимой Столице, красавице Москве. Здесь прошло его отрочество. После окончания школы пошёл в армию, отсюда юношей красноармейцем отправился он на гражданскую войну. Затем поступил в военное училище, на курсы младших лейтенантов, закончил их с отличием. А дальше, по накатанному пути, попал в академию. А до войны прошёл неоценимые годы службы в Главном Артиллерийском Управлении. Некоторое время провёл далеко от Родины, защищал интересы России на особом фронте, так как после успешного окончания академии был направлен в качестве военного атташе в Соединённые Штаты Америки. Там в ответственной работе атташе ему пригодились блестящие таланты, военные знания, навыки и умения, он быстро достиг высоких результатов.
Так, вот, приехал и сопровождающий Сергея Сергеевича офицер, его адъютант старший лейтенант Черноног Евгений Романович. Это был очень смелый, храбрый, но очень дерзкий офицер. Бесшабашный, остёр на язык, музыкально одарённый, играющий на фортепьяно и гитаре, свободно распевающий самые залихватские песни. Сам комдив и все окружающие любили этого балагура-песенника, полюбила его после окончания войны и сестра Подольского Виталия Григорьевича, самая старшая из сестёр, представителей женской половины семьи Подольских. Лидия Григорьевна была красивой, умной, уверенной в жизни девушкой, строго воспитанной в традициях большой и интеллигентной семьи, члены которой привыкли друг о друге заботиться, и друг другу всегда и во всём помогать.
Она полюбила Евгения Чернонога с первого взгляда и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь, потому, что после развода она никогда больше не выходила замуж, и ещё потому, что она назвала сына в честь своего мужа. Они прожили вместе не долго. В 1948 году у них родился замечательный сын, Черноног Евгений Евгеньевич. Живёт он с семьёй заграницей, они счастливы, у них прекрасная семья, Евгений Евгеньевич обладает абсолютным слухом, сейчас он выдающийся джазовый музыкант и педагог, с раннего детства прекрасно играет на всех инструментах, но больше всего ему нравится импровизировать в стиле джаза на рояле.
Наша мама делится своими впечатлениями о том времени: «Приезжая к нам из Магадана Черноног младший привносил в наш быт что-то очень близкое и родное из далёкого, но незабываемого детства. С его приездом сразу возникали волнующие душу воспоминания, о том, как нам было всем хорошо и весело, когда мы собирались огромной семьёй в нашей трёхкомнатной хрущёвской ленинградской квартире, по 15 - 20 человек сразу. Спали все вповалку на полу, ели винегрет из одной большой миски и были счастливы. Умели не отрываясь, дыша еле слышно, чтобы не упустить «самое интересное», слушать замечательные рассказы наших родителей и их однополчан о той такой далёкой, но ставшей нам такой близкой войне, о неудачах и победах, о потере друзей, родных и любимых. И были непомерно счастливыми и гордыми от мысли, что являемся детьми именно этих прекрасных людей. Ах, как гордимся мы своими ПОБЕДИТЕЛЯМИ!»
И мы гордимся своими победителями в лице любимых дедушки Виталия и бабушки Веры. Легендарные они у нас. Но вернёмся к событиям середины декабря 1942 - конца января 1943 года. Итак, после прорыва блокады и воссоединения двух фронтов приехал Волкенштейн Сергей Сергеевич в санроту, где служила наша бабушка. Появлением такого высокого гостя были все напуганы, потому, что думали, уж не по жалобе чьей-нибудь комдив пожаловал? Но нет, из легковой машины вышли трое офицеров, заулыбались. Приложили руку к козырьку фуражек и поздоровались с медиками.
- Товарищ старший лейтенант медицинской службы, доложите обстановку.
Приказал комдив, обращаясь к старшему лейтенанту медицинской службы Кацитадзе.
- Как вам здесь всем живётся, какие трудности, есть ли жалобы, какие будут просьбы, есть ли в чём нужда, говорите, не стесняйтесь!
Гурген Варламович стоит, молчит, от напряжения покраснел весь. Потом понемногу осмелел и стал докладывать.
- Пока всё в порядке, товарищ полковник. Жалоб от раненых бойцов и офицеров не поступало, личный состав роты так же всем доволен.
- Ну, так уж и всем, товарищ старший лейтенант, и жалоб нет, и личный состав всем доволен.
Комдив посмотрел на всех сурово. Тут Кацитадзе Гурген Варламович и вовсе растерялся. Сергей Сергеевич решил подбодрить командира:
- Впрочем, что это я, отрадно, вот это отрадно. А Вы что скажете, Балабина Верочка?
Обратился он к лейтенанту Балабиной, протягивая ей правую руку для рукопожатия.
Балабина Верочка вся зарделась, ей было очень приятно, что сам командир дивизии, сам Волкенштейн Сергей Сергеевич, знает её лично, она ответила на крепкое рукопожатие, спокойно отчеканила:
- Всё хорошо, товарищ полковник, у нас в санроте всё в полном порядке. Разрешите показать.
Сергей Сергеевич по-доброму улыбнулся, и добродушно произнёс:
- А теперь уж, конечно, ведите нас по своим «апартаментам», показывайте, как вы на самом деле живёте, и как размещены раненые.
В санроте ему всё понравилось, жалоб он не услышал, зато наслушался благодарственных слов от раненых бойцов-артиллеристов в адрес медицинских работников санроты. Особенно хвалили старшего хирурга старшего лейтенанта медицинской службы Оглобину Зинаиду Ивановну, хвалили и лейтенанта медицинской службы Балабину. Она умела шутками-прибаутками успокоить, «усыпить» раненого и безболезненно сделать ему перевязку, укол, любую процедуру.
- Да, всё хорошо по медицинской части у вас. Спасибо личному составу. А как у вас на счёт питания, товарищи медицинские работники и раненые бойцы?
Сергей Сергеевич бросил быстрый и хитрый взгляд на сидящего рядом с ним раненого бойца. Тот не растерялся.
- А как на счёт питания, товарищ полковник, а как у всех. Оно вроде не густо и не жирно, но терпимо в данной обстановке, во всяком случае, лучше, конечно, чем у наших ленинградцев.
Комдив сдвинул брови, лицо стало деловым и серьёзным, обратился к начальнику по хозяйственной части, старшему лейтенанту Вавилову.
- Покажите-ка мне продуктовые накладные.
Тот быстро сбегал к себе в расположение и принёс исписанные бумаги. Сергей Сергеевич внимательно просмотрел их, покачал головой, о чём-то задумался, несколько минут сидел размышляя, затем вытащил из планшета листок бумаги и что-то быстро написал. Посмотрел на помощника по хозяйственной части, спокойно произнёс:
- Поезжайте, старший лейтенант, сейчас же на склад и предъявите там эту записку.
Затем повернулся к остальным и с волнением в голосе сказал:
- Спасибо, товарищи, спасибо за службу. Очень рад, очень!
А в записке было дано его указание, выдавать продуктов столько, чтобы всем раненым хватало на два пайка. Было также распоряжение о прибавке мясных продуктов в виде консервов. После посещения командира и начальника штаба дивизии в санроте стало ещё лучше, а с кухни частенько доносился долгожданный запах мясных консервов, которыми всё чаще стали заправлять утренние и вечерние каши, постепенно мясные консервы появились в супах и борщах. Раненым бойцам выдавали сухари и сахар уже не по два, а по четыре кусочка в день.
У читателя может возникнуть вопрос, почему командир дивизии знал лейтенанта Балабину лично и обратился к ней по имени. Всё очень просто. Вера Васильевна была секретарём комсомольской организации санроты дивизии. Ездила в штаб и по медицинским делам, и по делам комсомольской организации. На служебных совещаниях не раз встречалась с высшим командованием дивизии, поэтому Сергей Сергеевич знал нашу бабушку лично, уважал её и очень ценил в ней не только прекрасные качества медицинского работника, но и качества комсомольского лидера.
Сергею Сергеевичу о послужном списке лейтенанта медицинской службы доложил начальник политотдела, он рассказал, что Балабина Вера Васильевна воюет с первых дней войны. Была в ужасных переделках, ранена, несколько раз контужена, лечилась в госпитале. Вернулась на фронт «обманным путём», усыпив бдительность сотрудника Министерства здравоохранения, который от усталости, или от радости, что перед ним стоит представитель именно тех медицинский кадров, которые позарез были нужны в данный момент, забыл у неё потребовать документы для ознакомления с делом. Таким образом, лейтенант Балабина и попала к вам в дивизию. В свою очередь, начальник политотдела узнал историю молодого лейтенанта медицинской службы от её сослуживца, старшего лейтенанта Жалченко Вити, замечательного человека, отличного бойца-артиллериста, в последствии одного из лучших друзей семьи Подольских.
Да! Если бы в Министерстве по здравоохранению усталый майор потребовал, как это было положено, у лейтенанта Балабиной все документы, в частности выписку, то не видать ей фронта, как своих ушей. Добавим уже от себя, а, значит, и 17-ой дивизии прорыва, а, значит, и Подольского Виталия Григорьевича, нашего любимого дедушки! На счастье Веры Васильевна потребность в медицинских кадрах в первые годы войны так была велика, что проверенные министерские начальники от напряжения и особой ответственности за решение данного вопроса, порою теряли даже свою бдительность. Но на войне, как на войне! Кому-то везёт, а кому-то не очень. Видно ей на роду было написано поступить именно так, и поэтому ей снова повезло.
Надо отметить, что в период начала военных действий до конца 1942 года много медицинских работников погибало от ненужного и даже вредного приказа генерала Бурденко, главного врача вооружённых сил Красной Армии. Приказ был следующий: «На всех местах дислокации и размещения медицинских подразделений должен быть нарисован красный крест на крышах или выставлен наружу в виде плакатов».
Медицинские работники этот приказ строго выполняли, доверяясь законам Всемирной конвенции по спасению раненых во время военных действий на поле сражения. Но на самом-то деле было сразу очевидным, что этого делать было нельзя, так как Советский Союз не являлся членом данной конвенции и законы на него не распространялись. Поэтому наш Красный крест был благополучной мишенью для немецких самолётов и наземной дальнобойной военной техники и благополучно ими обстреливался, нанося огромные потери в рядах медицинских специалистов. И только в апреле 1942 года был, наконец, отдан приказ о строгой маскировке эвакогоспиталей в глубоких лесах и укрытиях. Всё должно быть замаскировано, надёжно спрятано, не должно быть никаких признаков, указывающих рассредоточение медицинских подразделений. Так вот, в марте 1943 года 17-ая дивизия прорыва снялась с Волховского фронта и была направлена на другое направление доблестных войск Красной Армии.
Вернёмся чуть назад, и расскажем немного ещё об истории создания легендарной дивизии и немного о личности комдива. С самых первых дней войны Сергей Сергеевич вернулся на родину, а в последствии принял под командование артиллерийскую дивизию.
Из военно-полевой хроники Георгия Миронова: «В конце 1942 года Сергей Сергеевич получил срочный телеграфный приказ явиться в Москву. Все знали: когда вызывают к начальнику артиллерии всей Красной Армии, значит, последует назначение на другой фронт и можно будет, наконец, повоевать на твёрдой земле, где не в трясинах и болотах застревать по горло, а в сухих лесах можно будет быстро развернуться, стремительно наступать и бить заклятого врага.
Волкенштейн Сергей Сергеевич, как многие из командующего состава Красной Армии, всегда мечтал попасть на самые жаркие фронты: победный Сталинградский или легендарный Донской. На худой конец, хоть на Западный фронт, где не только болота, но всё же и твердь земли имеется. Но послали комдива снова на Волховский фронт, защищать стены героического и всеми любимого города, Ленинграда.
Итак, в декабре 1942 года Волкенштейн Сергей Сергеевич с тремя подчинёнными на своём «доджике» въехал в Москву ранним сумрачным утром. Над столицей нависла мёртвая тишина, властвовали только военные патрули и милиционеры, а над городом зависли огромные немые стражи, знаменитые аэростаты и дирижабли. В кабинетах военного Министерства царило введённое с первого дня войны казарменное положение. Сотрудники военных ведомств не смыкали глаз по двадцать часов в сутки, огромные коридоры были пустыми, все напряжённо работали по кабинетам.
И, вдруг, Сергей Сергеевич заметил появившуюся в одном из коридоров знакомую фигуру с усталым сосредоточенным лицом. Это был давний знакомый комдива, начальник всей артиллерии, генерал Воронов. Тот с улыбкой пожал полковнику руку и сказал:
- Вижу, что ты доволен новым назначением. Предупреждаю, на формирование дивизии даны самые сжатые сроки. Учить людей будешь в бою, на новом боевом опыте. Желаю удачи, полковник. До встречи!
Вышел Сергей Сергеевич из ставки командования к своим трём попутчикам задумавшимся, сказал коротко и самое главное:
- Формируем дивизию прорыва. Минуты свободной не будет. Поехали, товарищи.
Вскоре добрались до далёкой подмосковной деревеньки, где предстояло воссоздавать и собирать по кускам артиллерийскую боевую дивизию прорыва Резерва Главного военного командования (РВГК). Деревня, как любая тыловая деревня, под немцами не была, но сразу видно, что и она несёт тяжёлое военное бремя, впрочем, как и вся великая Россия. В одном из домов деревни разыскал Сергей Сергеевич начальника штаба своей будущей дивизии, полковника Василеня Ивана Герасимовича. Высокого, светловолосого, очень вежливого и всегда необычайно сдержанного человека. Иван Герасимович в последствии был также всеми любим, как и комдив, достойно нёс возложенное на него бремя бессменного начальника штаба дивизии все долгие годы войны, был, на редкость, сердечным, отзывчивым человеком и, вместе с тем, очень требовательным и взыскательным офицером.
Между ними произошло короткое взаимное знакомство, Сергею Сергеевичу полковник пришёлся по сердцу. Пожимая крепко руку подчинённого, он твёрдым голосом произнёс:
- Ну, что, Иван Герасимович, будем служить вместе... Надеюсь, сработаемся. По коням, дорогой.
Вернулся полковник Волкенштейн на Волховский фронт командиром дивизии о десяти тысячах классных артиллеристов, которые едва разместились на тринадцати товарных эшелонах, и о трёхстах, угрожающих каждому врагу, огнестрельных стволах. В эти «жаркие» дни Сергей Сергеевич постоянно пребывал во всяческих заботах о 17-ой, но «розовую» свою мечту — попасть на победные фронты — не забывал, однако относился к ней, пока для него несбыточной мечте, со свойственным ему юмором.
- Ничего, теперь мы посмотрим, кто кого догонит и перегонит. Бьюсь об заклад, мы будем на Победном фронте первыми!
Потом были дни и недели долгих хлопот по формированию и оснащению боевой дивизии. Всё, что было сделано для формирования дивизии прорыва, не поддаётся никакому описанию, вся работа может занять несколько десятков страниц.
В директиве ставки коротко сказано: «Артиллерийское наступление является мощной непрерывной поддержкой контрнаступлений Красной Армии точным искромётным артиллерийским огнём до полного преодоления обороны противника на всю глубину наступающих войск».
Полученная из штаба артиллерии Красной Армии военная инструкция трактовала боевое применение 17-ой дивизии прорыва Резерва Главного Военного Командования коротко и ясно: «Из резерва Ставки Главнокомандования дивизия поступает в распоряжение фронтового командования, выполнив задание — ждёт очередного прорыва».
Поэтому, в первые дни военных действий самым сложным для самого комдива, офицеров штаба дивизии, командиров бригад и полков оставался вопрос о характере боевого применения такого мощного инструмента, каким являлась на то время вновь созданная 17-ая артиллерийская дивизия прорыва. Такая дивизия должна была действовать не иначе как единый, мобильный, боевой организм, создающий мощный огневой таран, способный прорвать оборону врага на всю глубину фронта, а также имеющий возможности сопровождать пехоту и танки шквальным огнём и колёсами вплоть до полного завершения наступательной операции».
Обратимся к воспоминаниям писателя Виктора Астафьева о личности комдива Волкенштейна. Вот как он описывает события того времени: «Воевал я в 17-ой артиллерийской орденов Ленина, Суворова, Красного Знамени дивизии прорыва, входящей в состав 7-го артиллерийского корпуса – основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного командования. Начал он создаваться вместе с другими артиллерийскими соединениями подобного характера по инициативе крупных специалистов артиллерии, каковым был командир и нашей дивизии. Сергей Сергеевич Волкенштейн, потомственный артиллерист, человек крупный не только телом – фигурой, но и натурой, человек с совершенно удивительной биографией, вполне пригодной для захватывающего дух детективного романа. Жаль, что я не умею писать детективы… Так вот, дивизии прорыва, к удивлению, и не только моему, начали создаваться ещё в 1941 году, когда враг был у стен Москвы. Первый прорыв наш корпус делал на Брянском фронте, во фланг Курско-Белгородской дуги. И когда «началось», когда закачалась земля под ногами, не стало видно неба и заволокло противоположный берег Оки дымом, я, совершенно потеряв «рассуждения», подумал.
«Вот бы мою бабушку сюда!»
Зачем бабушку? К чему её сюда? Этого я и по сею пору объяснить не сумею. Очень уж бабушка моя любила меня вышутить, попугать, разыграть; так вот и мне, видать, тоже «испугать» её захотелось…»
Так описывает начало формирования и первых решающих наступательных боёв писатель Астафьев. А мы перейдём к воспоминаниям бабушки Веры: «Воевать на «Богом забытых и чёртом созданных» проклятых болотах было нелегко. Пушечная техника постоянно увязала в непроходимых топях, а сами бойцы-артиллеристы и «прислуга» мокрые по грудь пробирались по вязкой и леденящей тело болотной жиже. Как только таял снежок, болотная жижа тоже оживала. Всё движение, и личного состава, и боевой техники, и транспорта, и тяги осуществлялось только по настилам из огромных брёвен. Хорошо, что эти места были богаты лесом. Конечно, больше везёт тем подразделениям, чья техника рассредоточена всего в нескольких метрах от деревянного настила. Но эти метры всё равно как-то надо было преодолевать по осенней, в последствии, и по весенней трясине на автотранспорте, который состоял, как правило, из полуторок и ЗИСов. Без буксировки или другой попутной тяги подобные машины и нескольких метров пройти были не в состоянии. Нет тяги, машина начинает пробуксовывать, образуются под колёсами глубокие ямы. Чем дольше буксует машина, тем более глубокими, «расхлябанными» и топкими становятся ямы.
На войне самая первая и главная «тяга» - это сами бойцы-артиллеристы, все воины, и мужчины, и женщины, все без разбора подставляли свои плечи. Сначала машину по команде всем вместе необходимо сильно раскачать, немного выждать... Затем, по общей команде: «раз, два, три...», с силой вытолкнуть транспорт из ям, заполненных доверху водой или скользкой жижей. Сами толкающие по инерции падали в ямы, оказывались в ледяной воде, иногда по пояс. Было смертельно опасным оказаться мокрыми по осени, когда уже чуть припорошило снегом, либо по весне, когда он ещё только начинал таять. Но это в мирное время, а на войне как на войне: раскисать и кашлять некогда, присел, сапоги снял, жижу вылил, портянки выкрутил, воду с одежды стряхнул, и снова в путь. Военное время требует неукоснительной чёткости, так как быстро пробегают строго отведённые часы на передвижение транспорта, любая задержка может вызвать невосполнимые потери. Справиться с адской работой необходимо в течение дневных часов, когда ещё солнышко светит, вечером и видимость хуже, и мороз начинает проявлять свои права. А в мокрой одежде, да по холодку, приятностей мало».
Так пишет об этом писатель Виктор Астафьев: «Случалось, и не раз: займём огневые позиции, выкинем провода и средства наблюдения на наблюдательный пункт, окопаемся, изготовимся отдохнуть, чтобы завтра вступить в бой, как вдруг команда: «Сниматься!» Топать, тащить на себе орудия и машины. Один раз тащили-тащили полуторку взвода управления со связью, со стереотрубой, буссолью, планшетами и прочим имуществом, и стала машина, не идёт: это мы за ночь, то запрыгивая в кузов, то обратно, натаскали полный кузов грязи, перегрузили бедную полуторку. Выбрасывали грязь, кто лопатами, а кто горстями и к месту сосредоточения бригады успели почти вовремя. Командир дивизиона крутенёк нравом до первого ранения был, уже после войны рассказывал.
«Толкали-толкали как-то машину, качали-качали и всё – перестала двигаться техника. Выскочил я из кабины с фонариком, ну, думаю, сейчас я вам, разгильдяи, дам разгон! Осветил фонариком, а вы, человек двадцать, облепили кузов машины, оперлись на него, кто по колено, кто по пояс в грязи, - спите… Я аж застонал. И хоть гонористый был – двадцать шесть лет всего и такая власть! – уж без гонора давай уговаривать: «Братцы! Ребятки! Просыпайтесь! Отстанем от своей колоны, погибнем…».
Да! Именно здесь, на Карбусельском направлении, в жестоком бою впервые и была прорвана вражеская оборона с помощью точного и искромётного огня пушек 17-ой артиллерийской дивизии прорыва.
Вот как это было.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Любовь рядом с жизнью и смертью Часть I
© Copyright: Галина Подольская 2, 2018
Свидетельство о публикации №218042001254
Свидетельство о публикации №218042001254
Рецензии