Давно не виделись

Промозглый денек гнал пешеходов по углам, прижимал к стенам многоэтажек, теснил под карнизами веранд магазинов. Иные попросту не рискнули выходить из дома, предпочитая пересидеть выходной в родных стенах, приложившись к стакану с чаем, к теплой постели или бочку любимого человека. Мирон же относился к той категории людей, которые чай заваривали неумело, подолгу не спали, а любимого так и не повстречали. Вот и побрел он, сам не зная куда с поднятым воротом пальто, и брел до тех пор, пока на глаза не попалась вывеска знакомого заведения.


Внутри оказалось так сухо и тепло, что Мирон, хоть и намеревался просто немного согреться, занял место у стойки и заказал абсент. Едва перевалило за полдень, а пить в это время считалось дурным тоном, однако никто из тех, кто мог бы узнать мужчину в лицо, сюда и не заявится — что проку стесняться?


Мирон так погрузился в пелену собственных мыслей, что перестал слышать вещание радио, надоедливое насвистывание бармена, и даже шум проезжающий машин из-за приоткрытого окна. Но почему-то когда дверь отворилась, а над ней зазвенели китайские колокольчики, мужчина буквально забыл, куда его завели лабиринты отражений в голове. Прошло несколько секунд, лишь по истечению которых Мирон вернул стакан недопитого абсента на стойку, и обернулся к двери.


Вошедшая женщина относилась к тем, кому чаще других свистят прохожие мужчины, завидев их с противоположной стороны улицы. Светлые вьющиеся волосы спадали до самых лопаток, с их кудрявых кончиков обильно стекала влага, черты лица, на первый взгляд, могли показаться идеальными, но спустя мгновение разглядывались заметные морщинки возле уголков век и губ. Мирон вполне мог бы и не признать ее, если бы не отливающие фиалковым оттенком глаза, при виде которых он сразу же приподнялся с места.


Ее звали Кирин. Мирон отметил, что девушка, вернее сказать, теперь женщина, как и прежде, носила одежду преимущественно красного цвета. Сперва она равнодушно поглядела на него, но уже спустя секунду ее фиалковые глаза освободились от гнета тоскливого полудрема, и стало понятно, что она тоже признала знакомое лицо. Конечно, его черные волосы потускнели, как и былой огонь в глазах, но родной человек — оно и через двести лет родной. Оба уверенно пошли друг другу навстречу, но встали, когда осталось сделать лишь шаг.


— Неужели это действительно ты! — воскликнул Мирон, шутливо раскидывая руки. — Я не рассчитывал никого здесь увидеть, но чтоб ты... Ты!


— Считай, что я тебя подловила! — улыбнулась Кирин, — А ведь и правда, что ты забыл здесь в такое время суток? Куда смотрит твоя жена!

 
Мирон растерялся, раскрыл рот, но не сразу придумал, что сказать. Кирин окинула его задорным взглядом. Тогда-то он и выпалил:


— Знаешь! Я ведь до сих пор не женат, — а затем добавил, — Вернее, теперь нет.


Несколько секунд они, не зная, как продолжать, смотрели друг другу в глаза. Женщине это, похоже, быстро надоело, и она заглянула Мирону за плечо, где на стойке красовался недопитый абсент.


— Только не подумай, что это приглашение выпить, но… — Кирин виновато рассмеялась, и нервно спрятала прядь волос за ухо, — Я вот не замужем.


Помолчали снова, поглядели друг на друга. Мирон почувствовал, как на его лице растягивается идиотская улыбка.

 
— Тогда приглашаю я, — резко сказал он, стараясь выглядеть непринужденным, — Пойдем. Ты ведь никуда не торопишься?


— Дома никто не ждет, — пожала она плечами, — Разве что мама, но лучше бы мне пока держаться от нее подальше.


Теперь Мирон выбрал укромный уголок, хотя и посетителей помимо них в заведении не наблюдалось. Пусть так, но мужчина ощущал, что хочет теперь почувствовать себя с ней наедине даже сильнее, чем просто в пустом зале. Заказывать ничего не стали. Абсент так и остался одиноко доживать свой век на опустевшей стойке. О нем Мирон уже забыл, теперь ему хотелось смаковать встречу со старой знакомой больше, чем алкоголь. Сели друг напротив друга, и несколько секунд мужчина смотрел Кирин в глаза, пытаясь угадать, что чувствует она.


— Значит, с мамой все еще неладно? — поинтересовался Мирон.


— Как всегда, — махнула рукой Кирин, — Ты же знаешь, ты же прекрасно знаешь, какие у меня с ней отношения. А теперь… А теперь я еще и незамужняя, бездетная неумеха!


— Ты совсем не такая, — мгновенно произнес мужчина, и торопливо взял ее за руку, — Не всем везет в личной жизни.


На лице женщины появилась улыбка, несравнимая с той, которая украшала ее личико прежде. Казалось, ей действительно приятно было услышать эти слова от него. Мирон ощутил, как на него самого накатывает чувство праведного гнева на жизнь.


  — Я бы даже сказал, что тебе повезло больше! — воскликнул он, — Я вот, дурак, женился, и что теперь? Сижу у разбитого корыта, черт возьми, эта стерва после развода забрала мою машину, а заодно достоинство! Скажи, ты не против, если я закурю?


— Ничего страшного, - она закинула ногу на ногу, — если угостишь сигаретой.


Мирон поделился сигаретой, и они вместе закурили. Он не помнил, что Кирин увлекалась курением, но годы берут свое, а нервы у человека далеко не стальные. Радио вещало какую-то веселую песенку, от которой на душе становилось только тошно. За окном — слякоть, двое поникших людей сидят в опустевшем баре и курят крепкие сигареты, в то время как магнитофон вещает жизнерадостную басню. В такие моменты Мирон словно бы начинал верить в Бога, и полагал, что у всевышнего, должно быть, превосходное, тонкое чувство юмора.


— Может, пойдем ко мне? — спросил мужчина спустя пару часов.


— Нет, — тряхнула белокурой шевелюрой женщина, — Пойдем ко мне.


Разговор длился без передышек, разве что с короткими остановками на перекур, во время которых оба неизменно молчали. А затем, когда догорающий пепел на кончике сигареты разбивался о пепельницу, они заговаривали вновь, стараясь как-бы заполнить ту дыру непонимания, которая зияет и шириться между людьми во время долгого расставания. Потом разговор пошел о том времени, когда они встречались, гуляли вместе под луной, как танцевали и принимали вместе душ, под самый конец разговора они уже и не выпускали друг друга из рук, и предложение Мирона казалось ничуть не вульгарным. Они спешно покинули заведение, не оставив бармену на чай.

 
Всю дорогу они смеялись. Из-за туч выглянуло испуганное и продрогшее осеннее Солнце. Его лучи плясали на счастливых лицах Мирона и Кирин, от чего оба казались только моложе и прекраснее. Так, хлюпая по лужам, рука об руку, они добрались к ее дому, и, в очередной раз покурив, ворвались в квартиру. Именно ворвались, и могли бы смести все на своем пути — если бы там вообще что находилось. Мирон уже забыл, как следует целовать женщину по-настоящему. Не потому что так надо, или для грядущего эмоционального сброса в постели, теперь он целовался только для себя и для нее. И если раньше он ласково прикасался к женщинам лишь для того, чтобы пробудить их страсть, чтобы пробудить и свою собственную, забыть, что на самом деле ничего к ним не чувствует, то теперь от ощущения фальши не оставалось и следа. Мирон был искренним и знал, что Кирин искренна тоже.


Стемнело. Они лежали в постели, каждый с сигаретой в руках, но не курили. Сигареты догорали медленно, таяли неспеша, наполняли комнату дымом, о котором ни Мирон, ни Кирин даже не подозревали. Они держались за руки, и смотрели в разные стороны, вслушивались в скромное тиканье часов и собственное успокаивающееся дыхание. Мирон знал, что теперь все будет иначе. Он многое упустил в молодости, но за Кирин готов держаться не жалея сил. Теплота ее холодных прежде рук говорила, что женщина чувствует то же самое. Он поглядел ей в глаза. Кирин обернулась.


— Выходи за меня, — сказал он негромко, — Выходи за меня, Кирин.


В ее глазах мелькнуло нечто странное. Мирон почувствовал, как внутри него что-то сжимается от этого неясного взгляда. Сначала в ее глазах будто все полыхнуло, но через мгновение обернулось мраком. Взгляд затуманило, ресницы осели. Сухим голосом она вдруг сказала:


— Меня зовут Катрин.


— Катрин?


— Да. А ты — Ян?


— Нет. Меня зовут Мирон.


— Надо же.


Через какое-то время незнакомка уснула. Мирон лежал, глядя в потолок. Ее рука вдруг стала не такой теплой, как раньше. Он аккуратно высвободил свою ладонь от ее, и сел на кровать. Часы продолжали издевательски стучать. Мирон неторопливо оделся, и ушел, не став заглядывать незнакомке в глаза. Он надеялся, что та крепко спит.