3 Голод. Отрывок из романа Схороните наши кости

Голод
…Голод, это, наверное, то самое, что я очень хотел бы забыть, но забыть не получится никогда. Уж это я знаю точно.
Столько лет прошло, а я до сих пор помню чувство голода, запах голода, вкус голода. Мне казалось тогда, что голод страшнее войны, страшнее даже самой смерти. Я думал, это не кончится уже никогда.
Мы с мамой работали в колхозе. Мы растили хлеб, таскали на себе фляги с молоком, держали в руках мясо. Всё это было. Всё это пахло… как же это всё пахло. Но прикасаться ко всему этому богатству было нельзя. Всё для фронта. Всё для победы…
Страх и унижение не покидали ни на минуту. Проклятый голод толкал на преступления даже тех из нас, кто совершено не был на это способен. Мы знали, что за воровство по закону военного времени полагался расстрел на месте. Но куда страшнее было то чувство, когда твои кишки сами выпрыгивали из глотки. Все мы изворачивались, как могли, придумывая способы хоть что-то положить себе в рот.
Мама работала на складе. Когда она таскала мешки с мукой, то каждый раз ее платок как-будто случайно падал с головы, и как-будто случайно расплеталась ее тугая коса. Бабы шептались меж собой: - «Вот ведь работает Феня, устали не знает. Трехжильная она, что ли?»
А мать с остервенением кидала на спину тяжелые мешки, вбивая в волосы драгоценные пылинки муки. После смены она подбирала с пола платок, прятала под него косу и шла на проходную. Там обыскивали. Заставляли выворачивать карманы, снимать чулки и обувь. Ни ложки муки невозможно было вынести со склада. Мама выносила.
Дома мы расстилали на стол наволочку и расплетали над ней косу. Я гребнем вычесывал  муку с ее волос, а она в это время забывалась тяжким мучительным сном. Из этой горсточки муки мы делали «затируху», а чтоб было посытнее, добавляли в нее толчёные еловые иголки распаренные в кипятке. Есть такое кушанье было почти невозможно. Но мы ели. По весне к нашему рациону добавились «тошнотники» - выкопанная из мёрзлой земли прошлогодняя картошка. Правда, этот «деликатес» был в большом дефиците.
Запах пареной ёлки, пропитавший наш дом, вкус клестера, древесной смолы да гнилой картошки, да еще мучительные судороги в кишках – что может быть страшнее этих воспоминаний?
Хотя, нет. Есть одно, пожалуй, воспоминание. Это голодные крики моей матушки по ночам – когда она закрывала голову подушкой, запихивала в рот платок и выла нечеловеческим голосом. Наверное, она думала, что я уже сплю, что ее никто не слышит. А может, и не думала ни о чём. Не могла уже ни думать, ни чувствовать, ни молчать. От этого крика мне становилось страшно до безумия. Мне было отчаянно стыдно и физически больно.
Этот крик я слышу до сих пор в своих снах. Этот крик, я знаю, встретит меня в аду, если только ад может существовать после того, что пережили мы тогда.