Архетип двойников и его преломление в романе Гюго

Всегда считала это общим местом, и вдруг случайно выяснила, что никто в этом направлении не копал.
Вальжан и Жавер - типичные двойники-антагонисты (один из типов преломления близнечного мифа в литературе).
Генезис близнечного мифа во всех его вариациях связан с архаическим двоемирием, с бинарными оппозициями "жизнь-смерть", "космос-хаос". Каждый из героев воспринимает свой мир как космос, "пространство жизни", а мир оппонента - как хаос, "пространство смерти". При этом героев нечто сближает (сходный социальный статус, кровное родство, принадлежность к определенному кругу или касте). Сюжеты, в которых фигурируют герои-двойники, так или иначе включают в себя мотив смерти одного из персонажей, подлинной или мнимой (Жавер, получающий ложное известие о гибели Вальжана на каторге). Конфликт между "близнецами" может быть военным, политическим, социальным, психологическим и даже бытовым (любовное соперничество), но за ним всегда скрывается нечто большее, некое дополнительное измерение, трудноформулируемый подтекст.
Отношения героев такого типа - это диалог сознаний, каждый из них с помощью другого открывает и познает себя, свою человечность. Если бы не Жавер, Вальжан не узнал бы, что способен на подвиг самопожертвования (дело Шанматье). Если бы не Вальжан, Жавер никогда не открыл бы в себе такие качества, как благодарность, сочувствие и внутренняя свобода (способность переступить готовые правила). Самоубийство Жавера бросает и на Вальжана отсвет обреченности: "Всё теперь одному... Только кажется мне - это я не вернулся из боя"(с)
Отношения двойников-антагонистов реализуются двояко: с одной стороны, идеи и поступки одного как бы пародируются, выворачиваются наизнанку в поведении другого ("идейность" и рыцарственность Хлудова - лихость и беспринципность "рыцаря рубательного ордена" Чарноты), с другой стороны, потребности одного получают осуществление и акцентуацию в личности другого (Ленский реализует потребность скептика Онегина в возвышенно-романтическом, Обломов - тягу логика Штольца к иррациональному, его потребность в эмпатии, душевном тепле).
Примеры литературных двойников-антагонистов - Онегин и Ленский, Обломов и Штольц, Хлудов и Чарнота, сэр Перси Блэйкни и Шовлен, Ротгер Вальдес и Олаф Кальдмеер. Они одновременно притягиваются и отталкиваются, симпатизируют друг другу и конфликтуют. Один из двойников может отобрать у своего "близнеца" любовь (как Штольц у Обломова) или жизнь (как Онегин у Ленского), но всегда будет тосковать по нему ("где окровавленная тень ему являлась каждый день"(с), бесконечные разговоры Ольги и Штольца об умершем Обломове). Если конфликт двойников-антагонистов преломляется в пространстве приключенческого романа и сюжетно развертывается как открытое противостояние, серия поединков (сэр Перси и Шовлен), то это бесконечная история - каждый раз что-то мешает победителю прикончить побежденного. Если же это происходит, то результат - как в уже цитированном стихотворении: "Вдруг я понял, что нас было двое!"(с)
Помимо двойника-антагониста, у героя могут быть и другие двойники, каждый из которых выступает как олицетворение одного из неосуществленных вариантов его судьбы. Так, неразвитый крестьянин Шанматье - воплощение судьбы Жана, останься он подрезальщиком деревьев в Февероле; Тенардье - персонифицированное представление Жавера о Вальжане (опасный преступник, ловко меняющий личины); Фантина - отражение души Жана до встречи с епископом.
Матрица антагонистического двойничества полнее всего реализуется в романтизме, где конфликт "близнецов" предельно обнажен и осложнен мистическими, инфернальными мотивами ("Разбойники" Шиллера - благородный красавец Карл Моор и его мерзкий брат Франц, "Петер Шлемиль" Шамиссо - Петер и Тень, "Эликсиры Сатаны" Гофмана - братья Викторин и Медард и т.п.). Нечто подобное мы наблюдаем и в "Отверженных", где Жавер предстает несколько демонизированным, носителем зловещих инфернальных черт оборотничества (подчеркивается его сходство то с догом, то с тигром).
Сходство (общие корни) двойников-антагонистов в паре Вальжан-Жавер реализуется в их отверженности обществом (Вальжан - каторжник, Жавер - выходец из маргинальной цыганской среды, сын преступника и гадалки), а так же в их трагическом одиночестве (настойчиво подчеркивается целомудрие обоих, избегание дружеских связей Вальжаном и отсутствие таковых у инспектора). Есть и еще один общий для этой пары мотив - архаический мотив священного сиротства, символизирующий сочетание избранности и обреченности. Примеры "священного сиротства" в изобилии рассыпаны по легендам "бретонского цикла" - это и юный Артур, не знающий своего происхождения, и Ланселот, воспитанный Владычицей Озера, и Тристан - сирота, усыновленный дядей. Встречается он и в современной литературе; таков Гарри Поттер, таков и булгаковский Хлудов, у которого нет ни жены, ни любовницы, нет никакой семьи (детство мимоходом упоминается, родители - нет), и друзей, собственно, тоже нет: единственному близкому человеку, Чарноте, он вполне серьезно угрожает расстрелом.
"Священное сиротство" - сложный комплекс, включающий дополнительный мотив усыновления героя неким носителем высшей мудрости: Артура усыновляет Мерлин, Ланселота - Фея Озера, Тристана - король Марк, Кухулина - друидесса Скатах; Гарри Поттера воспитывает и отечески опекает Дамблдор. По отношению к Жану роль усыновителя-наставника играет епископ.
Герои, отмеченные печатью "священного сиротства", всегда загадочны, приходят ниоткуда и уходят в никуда, не укоренены в быту. Мы ничего не знаем о том, как, в какой обстановке живет инспектор; единственный связанный с ним бытовой штрих - это привычка нюхать табак. Мы ничего не знаем и о том, живы или умерли родители Жавера, где он воспитывался (можно предположить, что в приюте). Сестра и племянники Жана бесследно исчезли, а в финале он признается Мариусу, что не уверен, была ли у него когда-либо мать. Мы не знаем даже имени инспектора - только фамилию, вполне вероятно, не родовую, а присвоенную ему в казеннокоштном учебном заведении. Вальжан же постоянно меняет имена: мсье Мадлен, Фошлеван, господин Белый. При этом оба они переодеваются, меняют маски: Жавер маскируется то нищим, то пролетарием, Вальжан предстает то мэром, то садовником, то национальным гвардейцем, выглядит и ведет себя то как отставной военный, то как респектабельный буржуа, то как простой рабочий. Всё это в совокупности создает впечатление нереальности этих персонажей, принадлежности иному миру, откуда они приходят и куда возвращаются, выполнив определенную миссию. Любопытно, что и Вальжана, и Жавера без маски мы наблюдаем в лачуге Горбо, описанной весьма символично, как Ноев ковчег или перекресток миров. Именно там пересекаются пути таких разных людей, как Мариус и семейство Тенардье. Наши "близнецы" демонстрируют там сверхчеловеческие качества: Вальжан, как Муций Сцевола, прижигает себе руку, а потом скрывается со сверхъестественной ловкостью, Жавер ведет себя как заговоренный, его не берут пули. Лачуга Горбо - "Очень Странное Место"(с), выявляющее странные свойства тех, кто туда попадает.
Отношения литературных двойников-антагонистов - это процесс познания себя и освоения мира, актуальная возможность возвыситься над собой, преодолеть свою ограниченность. Способ разработки конфликта между ними может быть любым, от словесных пикировок (Обломов и Штольц) до открытого противоборства с оружием в руках (Перси Блэйкни и Шовлен, Сигоньяк и Валломбрез). Но если в рамках модели двойников-дублеров смерть или изгнание (метафора смерти) одного из них решает проблему (Печорин-Грушницкий, принц Гарри-Фальстаф), то модель антагонистического двойничества предполагает иной, более интересный исход. Какой именно?
Навскидку могу назвать три примера разрешения конфликта антагонистических двойников - в романах Джейн Остен "Гордость и предубеждение", Теофиля Готье "Капитан Фракасс" и Розмэри Сатклифф "Орел Девятого легиона". Пара "близнецов"-антагонистов Элизабет-Дарси вначале отталкиваются друг от друга, причем каждый из них с неудовольствием узнает в другом собственные неприятные качества - гордыню, высокомерие, склонность поспешно и превратно судить окружающих, - а в финале соединяются, причем Дарси к Элизабет сперва влечет страсть "рассудку вопреки, наперекор стихиям", затем он меняется, чтобы заслужить её одобрение, и лишь после этого возникает взаимность. В "Капитане Фракассе" герцог Валломбрез, придя к Сигоньяку мириться, говорит что-то вроде "Бросьте трепаться, барон, мы же оба дворяне, состоим в особых отношениях со смертью, для людей нашего круга вполне естественно стать друзьями, предварительно обменявшись ударами шпаги!" В финале романа жестокий, эгоистичный, надменный и необузданный Валломбрез изрядно смягчается под влиянием спокойного, мечтательного и рефлексирующего Сигоньяка, а тот, в свою очередь, словно заимствует у него уверенность в себе, которой ему недоставало. Антагонистические двойники Марк и Эска ("Орел Девятого легиона") не конфликтуют открыто, скорее, они рефлексируют по поводу своей принадлежности к разным мирам, стремятся осмыслить и преодолеть лежащую между ними пропасть. В финале, после множества приключений, им это удается: Эска становится римским гражданином, римлянин Марк женится на кельтской девушке. Таким образом, каждый из них открывает и осваивает мир другого, казавшийся ему до этого чуждым и пугающим "пространством смерти".
В ряде художественных произведений пара "близнецов"-антагонистов так и не возвышается до примирения и побратимства, но завершить противоборство смертью одного из них тоже невозможно (Алый Первоцвет - Шовлен). Наблюдая за перипетиями борьбы сэра Перси и Шовлена, невозможно отделаться от ощущения, что это игра в казаки-разбойники. Шоу должно продолжаться, поэтому Алый Первоцвет снова и снова оставляет гражданина в живых. В этом принципиальное отличие антагонистического двойничества от карнавального: смерть двойника не разрешает конфликт, напротив - либо мертвец увлекает за собой живого (Жавер-Вальжан), либо живому без мертвого тоскливо, пусто и одиноко (Штольц-Обломов). "Друг, оставь закурить! - а в ответ тишина: он вчера не вернулся из боя..."(с)
Таким образом, конфликт двойников-антагонистов предполагает взаимное узнавание, примирение и побратимство (или брачный союз - в сюжетах, где действуют разнополые пары). Причем даже открытый финал (как в романах об Алом Первоцвете) оставляет читателю надежду, что где-то за кадром герои сумеют договориться.
У двойников-антагонистов своеобразные отношения со смертью. Они конфликтуют, но не стремятся уничтожить друг друга, а если это происходит, то в силу рокового стечения обстоятельств, непреднамеренно (Онегин-Ленский). Смерть одного из них - потеря для второго (Онегин, убив Ленского, сам себя приговаривает к изгнанию - "редуцированной" смерти), и "дева" эту потерю не компенсирует (Штольцу и Ольге не хватает Обломова, они постоянно его вспоминают и говорят о нем). Невозможно с рациональной точки зрения объяснить, почему сэр Перси щадит Шовлена, а Сигоньяк - Валломбреза. Потому. По той же самой причине, в силу которой Жавер в Монрейле наивно верит сестре Симплиции, а в Париже упускает Вальжана, невовремя устроив совещание на мосту. Благополучный исход для них возможен лишь при условии взаимного узнавания/примирения/союза, когда каждый из них преодолевает свою ограниченность и выходит за рамки своего "космоса", творчески осваивая "космос" двойника, который поначалу воспринимается им как "хаос", как чуждое, пугающее, неупорядоченное "пространство смерти".
Нужно подчеркнуть, что, хотя среди двойников-антагонистов встречаются разнополые пары (Бриан де Буагильбер-Ребекка, Элизабет-Дарси), конфликт не снимается, как в женских любовных романах, а разрешается так же, как и между однополыми двойниками. Элизабет и Дарси приходят к взаимопониманию не вследствие того, что влюблены, - напротив, любовь стала возможной потому, что они отказались от предвзятых суждений, простили друг друга и постарались загладить прошлые обиды. Бриан и Ребекка не находят общего языка не потому, что девушка не отвечает ему взаимностью, - он неприятен ей вследствие своих неблаговидных поступков и убеждений.
Одна из причин, по которой я всем другим экранизациям предпочитаю "Отверженные-78", - то, что именно в данной экранизации наиболее полно реализуется близнечная модель. Вальжан-Джордан и Жавер-Перкинс постоянно держат один другого в поле зрения, особенно заметно это на баррикаде: ни грохот боя, ни присутствие множества людей не может нарушить их сосредоточенность друг на друге.
Двойники-антагонисты принципиально равны: если они противопоставлены по возрасту, как Онегин и Ленский, то равны сословно, и т.д. Они - обитатели разных "космосов", на границах которых и развертывается их конфликт. Это наиболее художественно продуктивная модель двойничества, предполагающая драматизм, динамику, интригу.
Карнавальная модель - это отношения двойников-дублеров, которые не конфликтуют, а дополняют друг друга. В рамках этой модели между героями всегда существует неравенство, и их отношения строятся не по горизонтали, а по вертикали: господин-слуга, рыцарь-оруженосец, король-шут, наставник-ученик, герой-трикстер. Типичные карнавальные пары - Дон Кихот-Санчо Панса, принц Гарри-Фальстаф, Петруша Гринев-Савельич, Печорин-Грушницкий, Робинзон-Пятница. Как правило, "король" пафосен и героичен, иногда трагичен, тогда как "шут" - фигура комическая. Конфликта между ними нет, хотя "шут" может раздражать "короля" самим фактом своего существования. Убийство или изгнание ("редуцированное" убийство) дублера характерно для данной модели (Печорин-Грушницкий, принц Гарри-Фальстаф).
В романе "Отверженные" действует карнавальная пара - пафосный, героический, добродетельный революционный лидер Анжольрас и пропойца Грантэр. Вначале они соотнесены как герой и трикстер, причем обожание Грантэра неприятно Анжольрасу, но в финале погибают вместе, как эпические двойники Роланд и Оливье.
Вернемся к "Отверженным". Жана Вальжана окружает "система персонажей-зеркал"* - это, во-первых, его антагонистический двойник Жавер, во-вторых - товарищи Жана по каторге Бреве, Шенильдье и Кошпайль, а впоследствии Тенардье и банда "Петушиный час", в которых он с ужасом и отвращением узнает худшую часть себя; в-третьих, Шанматье - с одной стороны, проекция судьбы Жана, останься он подрезальщиком деревьев в Февероле, с другой - воплощение роковой тайны "месье Мадлена", от которой он жаждет избавиться. В этот ряд двойников включена и Фантина - женский вариант истории Жана и одновременно - его анима, двойник-подобие его души. Именно поэтому он так близко к сердцу принимает страдания Фантины и даже допускает её в свой замкнутый, тщательно оберегаемый от посторонних мирок (выхаживает не в госпитале, а у себя дома).
У других героев романа также имеются двойники. Полицейский агент-провокатор Кабюк - он же бандит Звенигрош - двойник-пародия, "злорадно искажающее" зеркало безупречного Жавера; в то же время Жавер соотнесен с революционным вождем Анжольрасом, которым так же "владела одна страсть - справедливость"(с), столь же безжалостным, добродетельным и суровым. У Анжольраса имеется эпический двойник Комбефер ("он дополнял и исправлял Анжольраса"(с), "смотрел на все с менее возвышенных позиций, но зато свободнее"(с)), представляющий смягченный, более гуманный вариант того же революционного идеала. Пьянчуга Грантэр, навязчиво обожающий Анжольраса и презираемый им за слабоволие и беспутство, - контаминация мотивов карнавального и эпического двойничества. Грантэр, спьяну проспавший революцию, - карнавально-смеховая фигура, как брат Горанфло, спьяну же проспавший заговор Лиги; Грантэр, пожелавший разделить судьбу Анжольраса и соединившийся с отвергавшим его кумиром в смерти, - подлинный герой, эпический двойник Анжольраса, как Оливье - эпический двойник Роланда. Серьезный и целомудренный Мариус диалогически соотнесен с остроумным, любвеобильным и несколько легкомысленным, но добрым и великодушным Курфейраком.
Если карнавальные двойники (Свидригайлов, Смердяков, Грушницкий) развенчивают и "снижают", то антагонистические и эпические двойники ассоциируются со словом "зато". Оливье не столь героичен, как Роланд, зато он благоразумен. Курфейрак не столь добродетелен и пафосно-серьезен, как Мариус, зато он человечнее. В антагонистическом двойнике герой обретает "свою противоположность и свое восполнение"(с), полнота его человечности реализуется не в нем самом, а в отношениях контакта и дистанции с антагонистом (Вальжан-Жавер-Фошлеван в эпизоде с телегой, Вальжан-Жавер-Фантина в участке, Жавер-Вальжан в эпизоде "покаяния", Вальжан-Жавер на баррикаде, Жавер-Вальжан-Мариус на берегу Сены).
Эпические двойники фигурируют в литературе средневековья, а именно, в героическом эпосе ("Песнь о Роланде") и рыцарском романе ("Парцифаль" Вольфрама фон Эшенбаха). Если антагонистический двойник героя - "его противоположность и его восполнение", а карнавальный - пародия или карикатура на него, то эпический двойник - его смягченная копия. Оливье - такой же доблестный рыцарь, как Роланд, но он благоразумен и предпочел бы не гибнуть зря, когда достаточно протрубить в рог, чтобы пришла подмога. Друг Парцифаля Гавейн - человек, живущий в единстве с миром, не зная сомнений и внутренних конфликтов, тогда как рефлексирующий Парцифаль склонен всё усложнять, мир для него - лабиринт, жизнь - загадка, "над ней он голову ломал и чудеса подозревал"(с). В романе Викрама "Рыцарь Гальми" главный герой влюблен в герцогиню, завоевать которую ему помогает его друг Фридрих. Точнее, Фридрих берет на себя роль посредника, рассказывая даме о чувствах своего друга, о его благородстве и подвигах, - о том, о чем человеку самому о себе говорить не пристало.
"Эпический двойник" - это "альтер эго" героя, благородный и преданный ему человек, носитель тех же идеалов, но не столь выдающийся и героический. Он своим присутствием, с одной стороны, очеловечивает героя, заполняет собой расстояние, отделяющее его от мира людей "обыкновенных", с другой стороны - как бы ходатайствует за него перед миром. С одной стороны, он разделяет одиночество героя, видит его сомнения и переживания, скрытые от других, с другой стороны - может в буквальном смысле пойти к возлюбленной героя и объясниться с нею вместо него.
Итак, функции эпического двойника в художественном произведении сводятся к следующему:
1. Двойник "очеловечивает" героя, ослабляет и смягчает ауру исключительности, которая его окружает. Возвышенный Парцифаль выглядит человечнее на фоне столь же благородного, но более земного Гавейна.
2. Психотерапевтическая функция: "Хотите поговорить об этом?" - Размышления Парцифаля о Боге, идеалах рыцарства, деятельном подражании Христу ("муку крестную принявши, Своею смертью смерть поправши, призвал нас к верности и чести") слишком сложны для эпически-чувственного, нерефлексирующего Гавейна, но он всегда готов выслушать и покивать головой - не так и мало, на самом деле. Рыцарь Гальми рассказывает Фридриху о своих чувствах к герцогине (притом, что ей самой признаться он не осмеливается), друзья беседуют о природе любви, об опасностях и искушениях, с ней связанных.
3. Функция посредничества: двойник - связующее звено между героем, который замкнут в своей исключительности, и миром. "Обычные" люди не знают правды о герое, они видят лишь внешнюю сторону - поступки - и часто истолковывают их превратно. Двойнику известны мотивы этих поступков, он знает о сомнениях и страхах героя, сочувствует его переживаниям и по мере сил "строит мост" между ним и другими людьми. Так Фридрих соединяет Гальми с его дамой сердца.

*Здесь и далее цитируется монография "Поэтика романа", принадлежащая перу моего учителя д.ф.н. проф. Н.Т.Рымаря.