Дети Большого Фонтана

В Одессе появлялось много приезжих... Через дом от нашего поселилась семья из города Львова - старый кэгэбист, его жена, дочка и внучка. Дочке суждено будет стать моей классной руководительницей.
Сам глава семьи стал набиваться в друзья к моему дедушке. К деду Леве всегда тянулись люди, многие соседи хотели с ним дружить, приезжавшие по своим делам в Одессу бывшие односельчане привозили подарки - просто так, по старой дружбе. Они любили его за то, что он дал им возможность выжить в трудные годы. Дед хорошо разбирался в людях - 25 лет был директором совхоза, в войну перегонял большую партию скота для Красной Армии, его обокрали в дороге люди, которым он доверял, умерли трое его детей. Жизнь научила разбираться в людях, и дружба с кэгэбистом была им отвергнута под разными благовидными предлогами. Потом я пошел в первый класс. Тук-то старая обида и стала выплескиваться на меня через дочь соседа - учительницу младших классов и мою классную руководительницу Неонилу Викторовну Гнидину (впоследствии она поменяет фамилию на Зубакову, по одному из многих своих мужей).
     Помню первый класс. 38-я школа была лучше, чем 81-я, в нее труднее было попасть - небольшая, с множеством тенистых деревьев и скамейками во дворе, перед зданием красовался памятник Ленину. Публика была более-менее интеллигентная. Первого сентября на торжественной линейке все были радостные и нарядные. Нас - первоклашек - разбили по парам, со мной в паре окказался Славик Муравец, страдавший астмой, из-за которой по полгода не появлявшийся в школе. После выступления директора, которого называли между собой Шнурок, за длинную тощую и сутулую фигуру, и завучей, все проследовали в свои учебные классы. Начались школьные будни. Наш класс был переполнен - 43 ученика, публика разношерстная, были дети моряков, учился сын генерала, сын военного журналиста некоторые девочки были очень красивые, Ира Савельева впоследствии
стала мисс студенчества Одессы, сейчас она профессор в Водном институте. Одноклассники по ней сходили с ума. Света Астахова, красавица-блондинка, Алена Рудковская, моя рыженькая виснушчатая любовь, руссоволосая Лена Петрова, - каждая из них была по своему красива. Были евреи - Маша Левина, Славик Зеленков, ныне директор ювилирной Академии, Славик Хусид, очень стеснялся своего еврейства. Он избегал или боялся разговоров на еврейские темы, - не ловко потел, и уходил в сторону, вообщем не рыба не мясо,
Учительской зарплаты на жизнь не хватало. Неонила Викторовна стала выискивать себе жертвы - у кого едва что-либо оказывалось не так с учебой или поведением, она сразу шла домой к родителям и недвусмысленно намекала на взятку. Постепенно она стала "доить" чуть ли не пол-класса. Один мальчик, Сережа Алиев, заболел и отстал по программе. Чтобы его подтянуть индивидуальными занятиями, учительница назначила такую сумму, которую его мама, воспитывающая сына одна, не могла потянуть. От одноразового подарка в виде люстры Неонила отказалась. После того, как они не сошлись в цене, Сережа попал в "черный список" и долгое время не имел возможности получать хорошие отметки, даже когда их бесспорно заслуживал. Кроме этого, его вызывали перед всем классом и отчитывали, при этом учительница, издеваясь, говорила: "Смотрите, какой бессовестный, его стыдят, а ему все равно, стоит и даже не заплачет!".
Меня тоже иногда постигала подобная участь, но реже, чем Алиева, - я дома бил тревогу и мама бежала к училке разбираться. Это помогало, на какое-то время та успокаивалась. Справедливости ради следует заметить, что я был неспокойным ребенком, но это не могло быть поводом для издевательств и унижений со стороны взрослых, с извлечением из всего этого материальной выгоды.
Мой лучший друг еще с детского сада Дима Килимник пошел в другую - 81-ю школу. Мой дед недаром говорил нам с товарищами: "Когда-нибудь судьба вас разбросает". Мы не верили ему, но он оказался прав. Забегая вперед, скажу, что дедушкино предсказание в точности сбылось, я и мои друзья детства разъехались по всему свету. Но уже в семь лет я узнал, что жизнь действительно может разделять, для начала хотя бы по разным классам и школам.
Я подружился с Русланом Михайлевским, сыном военного журналиста, переведенного в Одессу по службе. После занятий мы встречались у них во дворе, играли и болтали. Однажды мы договорились с компанией его приятелей встретиться на Седьмой станции Большого Фонтана, в определенный день и время. Для этого нужно было сесть на улице Петрашевского на трамвай и проехать всего одну остановку. Там через дорогу было кафе, где продавалось великолепное мороженое - в железных пиалах аппетитные ледяные кружочки, политые сладким сиропом. Для нас, детей, это было истинное наслаждение. А что еще было в 80-м году в Советском Союзе?
Несмотря на то, что мы с Димой Килимником оказались в разных школах, мы продолжали с ним дружить. Наше общение одобряли родители, моя мама мне говорила: "Дружи с Димой, он хороший мальчик, не ввязывается ни в какие истории".
У Килимника появился новый сосед, наш ровесник, Костя Могилюк. Его папа был капитаном, не бедным человеком. Они купили дом и переехали из другого района Одессы на Шестую Фонтана. В первый же день знакомства мы подрались с Костей, который был довольно агрессивный и шпанистый, ему еще помогала в драке его собака Дейзи. Дима, как всегда, старался не вмешиваться. Но потом мы помирились и дружили втроем.
После ссоры я на некоторое время переключил свое внимание на ребят со двора Руслана Михайлевского, вспомнил о намеченной "стрелке" и отправился к ним на трамвае. По дороге я встретил сотрудницу с маминой работы. Она еще удивилась, куда это я, такой маленький, иду один? Я запрыгнул в трамвай, поехал, потом вышел из трамвая, потом темнота... Очнулся я в реанимации областной больницы на Слободке. Когда мама, придя с работы домой, услышала новость, что меня сбил грузовик, она тоже потеряла сознание. Ко мне поехал папа.
Вместо товарищей, я встретился с грузовой машиной, за рулем которой был в стельку пьяный водитель. Он как-то пришел в больницу и моя мама сказала ему, что мы не будем его сажать в тюрьму, но чтобы он больше не приходил.   
На излечении в стационаре я провел месяц. Сначала лежал, а потом стал вставать и даже бегать. Палата подобралась веселая. Лежали со мной молодые пацаны и парни, травмированные по разным причинам и в разных местах. Особенно я сошелся с одним подростком, который упал с дерева с высоты третьего этажа. Мы ставили палату и другие палаты на этаже "на уши". Мой лечащий врач не мог со мной справиться, он неоднократно говорил, что "сделает меня". И он нашел способ отыграться. Перед выпиской на прощание он заковал меня в гипсовые штанишки, сказав: "Это чтобы лучше срослась трещина в тазобедренном суставе, пусть полежит дома полгодика". Хотя я уже свободно мог ходить и бегать.
Забирать меня из больницы приехал папа и дядя Валик на своем "запорожце". Папа нес меня, загипсованного, на руках до машины. Дядя Валик еще долгие годы при встрече напоминал о своем "подвиге", как он специально приехал забрать меня из больницы.
Дома я пролежал с сентября до поздней осени. Приходит как-то проведать меня - лежачего больного - мой дедушка. Провел он рукой по торчащим из-под гипсовых бриджей ноги, а они-то холодные! Дед был опытный человек, с высшим зоотехническим образованием. Он сразу понял, чем мне грозит пребывание в таком состоянии. Он поднял шум и сказал: "Под мою ответственность немедленно снимаем эти колодки, иначе он останется без ног". Он взял свои садовые ножницы, ножовку и освободил меня. Участковый врач впоследствии подтвердил опасения дедушки: "Это просто чудо, что вы успели, тот врач из больницы - настоящий подонок!", - возмущался доктор, "если не ампутация, то ревматизм был бы ему обеспечен".
Мне сразу стало лучше. В это время меня начали навещать дочь классной руководительницы со своей подругой, тоже нашей одноклассницей, Аленой Рудковской. Я влюбился в Алену. С ее стороны я также ощущал симпатию. Как-то раз я пришел к ней домой, она жила неподалеку в доме Военной кгниги. Дверь открыл ее рыжеволосый папа и зло сказал: "Алена никуда не пойдет, и больше не приходи сюда!". После этого девочка стала ко мне относиться плохо, ее как будто подменили. Я  в классе сидел перед ней, она колола меня в спину острой ручкой, заправляемой капсулами с чернилами.
А когда я собирался в 91-м году уезжать в Америку, она написала на асфальте возле нашего дома "Жиды, катитесь в свой Израиль!". И она была-таки права - надо было бежать из этой атмосферы ксенофобиии и злобы, где родители настраивают маленьких детей друг против друга, рушат дружбу и калечат юные души.
Примерно в то же время классах Алена подружилась с моим другом Костей, которого обучали играть на фортепиано. Но занятия музыкой не мешали ему становиться хулиганом, и их встречи вскоре прекратились.
У Рудковской была подруга Света Астахова, красавица-блондинка. Я приходил в семь лет под ее окна и по-долгу кричал: "Света, выходи!", но никакого ответа не было. После третьего класса она с родителями переехала в другой район и мы с ней перестали видеться. Много лет спустя, она мне сказала по скайпу: "Надо было громче кричать", девочки всегда помнят, кто за ними бегал.
С другом-одноклассником Русланом Михайлевским мы на пару перебили весь класс. Он спросил меня, где я так хорошо научился драться? Я ответил, что в детском садике. Он тоже прошел садиковую "бойцовую школу". Неонила Викторовна смекнула, что за драки меня, вернее моих родителей,  можно "раскрутить" на очередной подарок или денежную взятку. Она повела меня к директору школы, но тот сказал, что очень занят и не будет заниматься такой ерундой. Тогда она потащила меня в кабинет завуча. Завуч открыла какую-то тетрадку и строго сказала мне: "Так, мы тебя ставим на школьный учет. Если ты трижды попадешь в этот журнал поведения, будет учет в комнате милиции, тебя исключат из школы и ты отправишься в интернат". Эта угроза на меня сначала подействовала, на какое-то время я затих. Но Алена Рудковская продолжала колоть меня в спину, родителей вызывали в школу, а они не хотели лишний раз ругаться с учителями, и мне попадало со всех сторон.
Моей "отдушиной" были мои друзья - Дима и Костя.
В конце второго класса папа отдал меня в секцию дзюдо, может быть под влиянием успехов моего старшего двоюродного брата, кандидата в мастера спорта. Секция была на стадионе "Динамо", на Пролетарском бульваре, на вершине склона к морю. Тренер Беленький решил проверить мою физическую подготовку, он велел влезть по канату под самый потолок. Спускаясь, я по неопытности ободрал себе ляжки, но все быстро зажило, как на собаке. Глядя на меня, многие одноклассники впоследствии тоже записались в борьбу. В секции были интересные ребята. У одного была кличка Светофор, поскольку под его глазами постоянно светили "фонари" - следы дворовых битв. Одни уже выцветали и становились желто-зелеными, свежие синяки сияли всеми оттенками синего и фиолетового. Был гимнаст Богдан, которого невозможно было хорошо ухватить для броска - он как угорь ускользал, вставал на мостик. Мои занятия борьбой прекратились в пятом классе, когда я, играя с ножичком, случайно перерезал себе сухожилие на пальце правой руки, и я снова загремел в "родную" больницу на Слободке. После этого я стал ходить на плавание.
В нашем классе училась дочь известного футболиста Паркуяна Анжела. Благодаря ее отцу Одесса заняла третье место на европейском чемпионате Кубка Кубков. Когда ее спрашивали про папу, она всегда смущалась, зато без тени стеснения ябедничала при первой возможности, при этом тараторила без остановки. За это ее прозвали Каркуша. Она всегда любила идти в "общей струе", "поддерживала линию партии и правительства", если кого-то разбирали на классном часе, она любила тоже выступить с "уничтожающей критикой" в адрес несчастной жертвы.
Одним из интересных персонажей в нашем классе был генеральский сын Сережа Максимов. Вначале я его немного мутузил, отрабатывая навыки борьбы, в школу пришла его мама и со мной провели беседу. Я перестал его трогать и мы подружились. В третьем классе его отца перевели в Польшу и он на три года исчезнет из поля моего зрения.
   Вплоть до пятого класса я был влюблен в антисемитку Рудковскую. В пятом классе я познакомился с девочкой из параллельного класса, которую звали Инна Перепельчук. Она была рыженькая, занималась гимнастикой и имела хорошую стройную фигуру. Она отвечала мне взаимной симпатией. Я написал ей стихи:
Инночка, прошу, не нужно злиться,
Может, в чем-то я и виноват.
К черту старое, смотри, в окно весна стучится,
Улыбнись - отлично - очень рад.
Нашей дружбе испытанья - не помеха,
Будем ссориться еще не раз.
Это, может, для других потеха,
Но мы дружим, ведь, не на показ.
И с тобой, Иннесса, мне не скучно,
******************************
******************************
Дождь пройдет и на зеленой грядке
Расцветет зеленый огурец.
 Она была от стихов в восторге. А когда я пару раз на ее глазах побил своего соперника, то окончательно растопил ее сердце.
Но внезапно мы поссорились и она перестала мне нравиться. Но как сказал классик: "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей". Инна сильно переживала наш разрыв. Как-то я проходил мимо их дома, так ее папа выскочил наружу и закричал мне вслед: "Миша, зайди, Инна хочет с тобой помириться!". Но я не воспользовался приглашением.
Инна Перепельчук выслеживала, специально появлялась в тех, местах, где я любил гулять. Но я был непреклонен, она мне надоела.
Я,  видно нравился еще одной однокласснице, пришедшей к нам позже - Белецкой, она приходила ко мне в гости, но она была брюнеткой, а мне нравились девочки с русской красотой - блондинки с большой косой и грудью....

P.S. Обьявления уголовного розыска на площади Мартыновсого в Одессе, называли "Доской Почета". Где-то в середине 90-х, за особо тяжкие экономические преступления была обьявлена в розыск Нионила Викторовна. По левой ксиве она умудрилась успешно продать свой дом на Фонтане пяти разным покупателям, обеспечив себе достойную старость на испанской Майорки.