Просыпайся

— Просыпайся.

Егор вскочил с кровати. Он всегда, каждое утро каждого дня открывал глаза под это слово, эту бесконечную фразу, идущую неизвестно откуда. Оно всегда шло откуда-то издали, откуда-то сбоку. Там, где фразу, слово, звук, поймать было невозможно. Там, где не существовало слов или даже намёков на само существование существа. Но оно всегда было и Егор открывал глаза.
Глаза его были открыты все минуты времени и это не преувеличение — Егор, в отличии от других людей, не моргал. В детстве, когда родители это заметили, тут же повели его к врачу. Он лишь развёл руками. И следующий сделал так же. И следующий, и следующий. Они хотели понять, что происходит с этим светловолосым мальчиком со странным шрамом на шее, но не могли понять. Все анализы были в норме, больше мальчик ни на что не жаловался, он никогда не болел и никогда не моргал. Глазам от этого вреда не было, хоть это и противоречило здравому смыслу и физиологии вообще. Когда человек моргал, он не только на секунду засыпал и погружался во тьму, он ещё и спасал свои глаза, роговицу и глазные белки от пыли, влаги, ветра, сухости. Однако, это было не про Егора. Его глаза были в полном порядке.
Он пугал других людей. Во все времена люди пугались того, что выглядело странным — людей без рук, солнечного затмения, первых автомобилей. Людей, которые никогда не моргают. Им всегда казалось, и, наверное, не совсем зря, что Егор не моргает не просто так — он неотрывно наблюдает за ними. Неотрывно следит, чтобы они не сделали чего-то плохого. Или хорошего. Определиться не могли ни они, ни он. Определятся не хотели ни они, ни он. Ему, в общем-то, было всё равно. Егор привык к странным взглядам с самого детского сада. Он привык к своему странному взгляду с самого детского сада.
Закрывал глаза он только тогда, когда спал. Только тогда организм разрешал ему расслабиться и побыть немного в опасности — ведь когда мы спим, мы не наблюдаем того, что вокруг. Мы не можем следить за происходящим. Но происходящее следит за нами. Если оно так же — не спит. Если оно так же — не закрыло глаза.

— Просыпайся.

Егор вскочил с кровати. Он всегда, каждое утро каждого дня открывал глаза под это слово, эту бесконечную фразу, идущую неизвестно откуда.
Сегодня был такой же обычный день — как и всегда. Все они были похожи на вчера, на сегодня, и, он был уверен, будут похожи на завтра. Против он не был, нет. Ему было, в общем-то, всё равно. Наблюдать ему нравилось, нравилось смотреть за всем, что происходит. И происходящее ценило это — оно всегда подбрасывало что-то интересное, что-то необычное. Но не такое необычное, как подросток, который никогда не моргает.
В школе он смотрел за всеми — за одноклассниками, за школьницами и школьниками. За учителями и директором. За старым охранником. В школе висели камеры — но вряд ли они могли бы посоревноваться с Егором в наблюдательности.

— Просыпайся.

Егор вскочил с кровати. Он всегда, каждое утро каждого дня открывал глаза под это слово, эту бесконечную фразу, идущую неизвестно откуда.
В институте успехов он не достиг, было неинтересно. Наверное, в то время происходящее устало от сотрудничества и ушло куда-то дальше, или же, Егор хотел верить, осталось позади. Теперь он был тем, что происходит. Но наблюдать он не бросал — это было интереснее, чем действовать. На парах он смотрел за унылым ректором, вещающим самые скучные вещи на свете, или смотрел на однокурсниц. Это было прекрасные девушки, полные сил. Увы, Егор слишком хорошо умел наблюдать, чтобы реагировать только на внешность. Он видел все их пороки, видел то, что они хотят и видел то, что они захотят. Поэтому и просто наблюдал.
От армии он откосил просто — придя первый раз в 18 лет на медкомиссию, он встретил военного комиссара в коридоре и взглянул в него. Седовласый мужчина в военной форме на мгновение замер, обмяк, и взяв призывника за руку, потянул в свой кабинет. Там он с помощью молодой секретарши прямо на месте оформил ему военный билет пообещав, что решит все вопросы сам. Больше его из армии не беспокоили.

— Просыпайся.

Егор вскочил с кровати. Он всегда, каждое утро каждого дня открывал глаза под это слово, эту бесконечную фразу, идущую неизвестно откуда.
На работу устроиться ему было трудно — кадровикам он не нравился. На бирже труда — ему ничего не предлагали. Сначала он удивлялся, ведь даже пропойцам и уголовникам сразу же находили работу, не важно какую, но работу. А ему — нет. Говорили, нет вариантов. Но Егор знал, почему так. Происходящее не хотело, чтобы он тратил время на работу. Он должен был наблюдать.

— Просыпайся.

Егор не вставал.

— Просыпайся.
— Просыпайся.

Егор не проснулся. Егор превратился в текст. Он наблюдает, хоть ты его и не видишь.

— Просыпайся, — говорит тебе Егор.

Сейчас.