Как я нашла мужа

 Необычайная история вспомнилась, когда на глаза попало письмо из той округи, не столь далёкой от наших краёв.
  Наверное страшно, когда вместо узловой станции немецкая бомба падает на конец
глухой деревни, отсекая последние два дома новой протокой речки. Страшно потому,
что свету буквально не стало. Вроде даже стекол не много выбило, но засыпало землёй, кусками дерна, кустами и поваленными деревьями.
   - Мне тогда не было и пятнадцати годов. Был грохот страшнее грома, а потемнело
больше чем в грозу, совсем ничего не видно. Нащупала мать, а она показалась мне
сначала мёртвой, не шевелится, не говорит, холодная вся. Оказалась в обмороке. Потом, когда она пришла в себя и говорит мне: "Машка, хоть одно окно отгреби, пусти свету." Я кое как нашла ощупью лопату и стала отгребать сначала от дверей, которые открывались настолько, что я еле пролезла. Потом от окна осторожно, чтобы стёкла не разбить. Руки уже устали, когда слышу сзади:
    - Давай помогу. Только просто так я помогать не буду, а если выйдешь за меня
замуж, а то я совсем один. Мамку убило, засыпало землёй, заживо похоронило. Я руку отрыл, а она холодная.
    Это мой сосед Колька, который и старше меня был всего на год, а поговаривали,
что с одной из наших деревенских погуливал, муж которой без вести в первый же год
войны пропал.
   - А что ты к своей Маньке не идёшь?
   - Да мы же как на острове, а в  сторону деревни так завалило, что мы как в яме.
   Ну мы с ним сначала окно отрыли, а потом он повёл меня показывать, где мать
его засыпана. Из земли только рука по локоть торчит. Стали мы разрывать. А её кустами забросало и какой-то воздух проходил, когда кусты убрали и от земли голову очистили, она и ожила, долго стонала и не могла понять что с ней. А рука, которую мы увидели, её не слушалась из-за ушиба, как не своя.
   - Как же я теперь буду печь, варить, за скотиной ходить, если она жива осталась.
   - Да я вот, мам, Маше говорю, чтобы за меня замуж шла и будем помогать друг
другу.
   - А верно, Маша, вместе-то легче будет.
    - Да я говорю, не против попробовать, может что и получится у нас с Колькой,
если, конечно, мать моя не будет против.
   - Я потом с ней поговорю, а сначала надо скотину  проведать.
    Прокопали мы  в завалах ход ко хлеву. Коза и овца оказались целы. А как их коза голос подала и наша откликнулась, значит, жива. И её мы вызволили. Они первым делом взгромоздились на завалы и мы за ними. Вода речки видно, а скотина
спуститься боится, хотя пить ей охота. И у нас в горле пересохло, а больно крутой обрыв. Наконец кое-как спустились, напились из ладоней и скотина напилась. Колькина мать тут же платье скинула и нагишом в воду. И нам велит. Ну Колька порты и рубаху скинул и в воду, а я стесняюсь, но вся в земле замазана. Потом осмелела, скинула платье и к ним. И до того хорошо в воде стало. А Колька меня обнимает:
   - Радуйся, что живы остались.
   - Поцелуйтесь, как жених да невеста.- велит Колькина мать.
    Ну мы поцеловались.
   - Вот как бы  в вашу или нашу баню попасть. Может бы я руку в заваренных травах попарила, может и прошла бы.
   Мы потом до их бани кое-как прорвались и по цепочке воды наносили. Колька сучья насобирал да щепок, а потом уж поленья нашёл. Пошли мы после этого к моей
матери. Уж что наши матери между собой шептались, только моя после этого говорит:
   - Это сама судьба. Знамо вместе легче выжить. Надо вам сойтись, сегодня же в баню вместе вас отправим и в нашей горнице будете жить, а мы с Фросей в избе, пока у ней рука отойдёт да пока хоть одно окно у вашей избы отроем.
   Что тут говорить, не сразу мне Колькина любовь понравилась, но чем дальше , тем больше приятней стала. К тому же  как-то налаживаться жизнь начала, когда мы разломили дорожку и козы с овцой на лугу стали пастись. Молоко ели да яйца куры стали нести, как мы у хлевов витренки очистили и им мелкого речного песку принесли , а потом стал Колька рыбу ловить и всю мелочь курам отдавали.
  - Надо, Фрося, как-то в деревню пробраться. А то ведь наверное нас и в живых не считают.
   - А не торопись, Манефа. Мы теперь как при царе бывало живём, никто не командует нами. А сунешься в деревню, на колхозные работы посылать станут. Колюшку могут на войну взять. Это вить только при царе Николаюшке, вечная ему память, единственного сына в армию не брали. И вообще хорошо при царе мы жили.
   - Да тебя же купец снасильничал, у которого ты в работницах жила?
   - Да я сама согласилась, только он мне самовар пообещал. И вообще, какой он со
мной нежный был, я потом от мужика такой ласки не испытывала. И работой меньше стал нагружать. А уж как я ела, как в раю: и сёмги, и белорыбицы и дичи всякой
досыта ела и одевалась лучше, чем потом.
     Ну вот жили мы крадучись, тайком от деревенских. А тут в лесу наткнулся Колька на яму, которую мужики раньше вырывали, чтобы медведя поймать. Там оказалось несколько трупов, уже полуистлевших. А Колька не побоялся и в карманах пошарил и в сумках, нашёл денег, инструменту и револьвер. С этими деньгами мы в
другую округу, а оказалось в другой район попали. И там продавец в сельпо нам продукты продал и пригласил к себе ночевать. Бутылку распечатал и нам с Колькой
наливает, сам меньше, а нам всё больше, особо Кольке. Я Кольку пинаю, а он в ус не дует. И охмелел. Положили мы его на  коник спать. А мужик повёл меня за яйцами, а сам мимо кур на сеновал меня толкает.
  - Ведь если я донесу, вас посадят. А если меня полюбишь, станем мы ближе, я уж
тогда промолчу.
   Пришлось ему уступить. Я была уже беременной от Кольки и из-за этого ещё с ним
спать стала, что жаль было не только себя и Кольки, но и нашего ребёночка.
   Ну этот мужик нам сала дал и мёда немного, а ещё семян клевера и тимофеевки. В следующий раз, если одна приду, обещал жита дать на еду и семена, а ещё картошки, какая у нас тогда не росла, а я как увидела, такая красивая, захотелось
развести.
   Ну и одна я в другой раз к нему сходила. Страшно , конечно одной, лесом. А к нему пришла, он сразу после сельпо меня на сеновал. Ну и ублажала я его, куда деваешься. Дал мне он одежды покойной жены. А тут ливень полил, кажется конца и
края нет.
   - Куда ж ты в такой ливень пойдёшь? Оставайся со мной в горнице ночевать, а я
тебе сапожки дам. И ещё часики показал, но обещал в другой раз.
    В третий свой поход я мало чего купила в сельпо. Деньги уж кончались.
    - Вот, что девка, я тебя научу, как деньги достать. Хоть я тебя полюбил и ревновать буду, но у меня брат двоюродный один живёт и если ты его приласкаешь, он может немало денег дать. И одежда у него хорошая есть от дочерей, а дочери на фронте, может у них уже и фигуры не те и размер не тот.
   И так мне эта одежда понравилась, а он , как я разделась, под себя и подмял,
я даже за ребёночка, что у меня в животе испугалась. Денег он дал окромя одежды.
И ещё семян брюквы, слащи, как у нас называли, и репы да гороха.
   А, когда я ещё раз к нему попала, он мне показался не такой старый, как первый
раз и не такой огромный. А сильный был мужик. Втемяшилась у меня в голову мысль,
а родить бы от такого, может богатыря, нового Илью Муромца.
   И когда я разродилась от Кольки девочкой, я уж по своей воле к этому пожилому
мужику не раз ходила, пока от него не забеременела. Он ,кстати  помог нам выжить
не только во время войны , но и в голодные сорок шестой и сорок седьмой годы. Я даже по своему его полюбила. А как в сорок пятом Кольку в армию взяли, я считай
месяцами жила у своего второго мужа, хоть он и вдвое старше меня был, а многому
меня научил, даже кроить и шить да и такой жизненной мудрости, какой и мать не научила.
   Конечно мы года за три или четыре почти полностью свои дома очистили. Остался
в память о немецкой бомбёжке огромный омут, в который Николай, поймав в большой реке хорошей рыбы мережей, целое ведро на расплод пустил.
    От того мужика у меня действительно крепыш родился. А Николай после армии
 заехал  к другу на завод да там и остался. Мать его, а потом и свою я похоронила и перебралась с детьми к своему богатырю и от него ещё крепыша родила. Хотели мы  расписаться, а тут денежная реформа и он мне чуть не половину денег дал и брату своему двоюродному немало, а так как объяснишь, откуда такая уйма денег. А у него руки были золотые, он мог и скроить и сшить любую одежду, сшить любую обувь, мебель любую сделать и сковать многое.
   Когда я спрашивала его, откуда он столько знает и умеет, он говорил:
   - При благословенном царе Николае 2. на которого ещё молиться будут, была великая русская цивилизация и ценились и процветали ремёсла. Десятки миллионов таких , как я мастеровых, раскулачили, извели голодом, а так бы Русь на первом месте в мире была. При царе-то самый большой золотой запас в мире у нас был, а
поморы не только в сплошь двухэтажных хоромах жили, а и по триста рублей золотом имели. И Грумант- Шпицберген тогда наш был, казалось не исчерпать богатств. а обманули лихоимцы-иноверцы на иностранные деньги. И стоят памятники палачам, тому
же Энгельсу, самому лютому врагу, который призывал истребить беспощадным террором
русскую нацию и всех славян, за людей нас не считал.