Европейский этикет

Иллюстрация: Ханс Винклер
                Чопорность – не есть этикет

     С Дальнего Востока лететь долго и муторно, весь рабочий день в безделии. В бизнес классе, наверно, там всё равно: рабочий, нерабочий, как не делали ничего, так и не делают: ни на работе не делали, ни в бизнесе не делают, понятно, что хозяйство вести, не чем-то там трясти. А в экономе тесновато для таких перелётов, и день, получается, насмарку, а если сосед заводной попадётся, или суетливый да бескультурный достанется, всё – пиши пропало…
     Лечу с иностранцем в соседнем кресле, не у прохода, у окна, у иллюминатора. Ну, в смысле, я у прохода, он у иллюминатора справа. Иностранец хоть и иностранец, а по-русски лопочет будьте нате – без акцента чешет, стюардессам потрафляет, сама любезность – мы так не умеем. Ладно, думаю, иностранец так иностранец, меньше хлопот с таким «рыцарем в доспехах», тем более полёт больше восьми часов, сейчас уснём и баеньки до самой Москвы.
     Конечно! Пусть и иностранец, но локтями работает похлеще всякого нашего и об этикете, похоже, вообще не слыхал. Сидит у иллюминатора и всё время выталкивает меня в проход под тележки бортпроводников. Вот наш этикет не позволяет занимать сразу два подлокотника, а если сидишь с безопасного края, то пользуешься, вообще, только одним. А этот тамплиеровский рыцарь хоть и некрупный, но, типа, за два подлокотника заплачено и всё: имеет право, а то, что и я за эти подлокотники заплатил, его вообще не волнует ни капельки, у него это и в голове не умещается – частная собственность на восемь часов и всё, отвалите. Вот по мордАм дать, вразумить, или чего делать-то? Терпеть?! Терплю. Русское гостеприимство…
     Он, когда ещё при посадке в самолёт устраивался, пробираясь к окну, скомандовал помочь ему с рюкзаком. Вот когда надо было по мордам, а я что? – стал помогать. Помог, поддержал «соотечественника», а у него затолкать рюкзак под сидение не получается, и он оставил его на полу между ног, так, что его колени уже на мою частную территорию переползли. Мои колени оттолкнул и ходьбы хны, как будто по-европейски так и надо. Вот это воспитание в Европе! А мы своих соотечественников стесняемся: бумажки не туда бросают. Здесь тебя с Курильских островов оттесняют не стесняясь, а за фантик мимо урны – это да, это преступление, бескультурье, за это наше всеобщее мойдодыровское презрение и порицание…
     Вскоре стюардессы раздали обед. Громкий хлопок заставил всех содрогнуться и недоумённо уставиться на проделки моего соседа-иностранца, который руками с двух сторон как ребёнок просто всхлопнул раздувшийся в небе пакет с приборами – так мы поступали, пугая девчонок в детском садике. А этот, прилично одетый?! Потом, чопорный европеец раскрыл горячее, слизал с крышки самое вкусное, как дети облизывают фольгу йогурта – всем языком; сделал бутерброд с маслом, пальцем извлёк остатки масла из упаковки и, как кот Матроскин, языком удалил его с пальца; что-то ещё съел вкусного, такого, что отправил в рот каждый палец, тщательно облизывая и смачно причмокивая, как будто съел курицу-гриль. Мы хотя бы знаем, что облизывать пальцы, по крайней мере, негигиенично, неприлично, неприятно окружающим, о чём мой сосед, даже не догадывается. Потом он, как и положено в приличных заведениях, пополоскал пальцы в стакане воды – знает ведь как надо по этикету – и несколько раз опрыскал лицо, протёр пальцами шею и… остатки воды после нескольких таких процедур отправил себе в желудок, выпил не поперхнувшись. Тут уж мне окончательно стало дурно, он же перед едой руки даже влажной салфеткой не протирал, упаковка так и осталась не раскрытой. Вот зачем я за всем этим наблюдал?! А куда глаза девать? он же мой сосед. Я решил не обращать внимания на него, чтобы ничего такого «необычного» не произошло со мной. Не тут-то было. Он вдруг заторопился в туалет. Мне бы по этикету его пропустить, а меня самого мутит от вида его прохладительных процедур, самому бы в туалет наперегонки. Но он, видать, сильно захотел, ждать, пока я уступлю место, не стал – выскочил. Встал ногами на кресло, на подлокотник, перешагнул через меня и, с таким видом «что я, кажется, никого не побеспокоил», оказался в проходе – опля! вот он я! Акробат, да и только. Вот мы – швиньи лапотные! а они – лорды да короли, светоч нации, традиций и культуры, все мягкие и пушистые, ангелы воплоти, аж противно. Куда нам до них…
     А какие обидчивые! Разносили напитки: соки, колы, воды. Он запросил томатного соку. Ему налили. Пока наливали мне, он уже выпил и просит ещё. Ему налили. Он выпил и снова просит томат. Ему стюардесса объясняет, что томат как водку не пьют, что по нормам в эконом классе положено экономить, а не от пуза, сколько хочешь. Намекает, что и другие пассажиры есть, которые тоже не прочь бы «водочки». Не такими словами, конечно, но смысл этот. Обиделся – отказали! Почему? не понял, да и как поймёшь, для него же других пассажиров нет. Но чем-то сообразил, что нельзя три стакана сразу, что это уже пьянка, и согласился: раз нельзя, значит, нельзя. Русский язык сразу забыл, забурчал себе под нос чего-то на своём нанайском. И вроде успокоился.
     Я запустил познавательный фильм о Циолковском, достал блокнот, включил индивидуальное освещение и стал записывать интересные факты об учёном. Европейский сосед справа запустил какой-то фильм и через некоторое время стал хохотать в голос – увидел тончайший английский юмор, типа: «Боливар не вынесет двоих». Хохочет, содрогаясь всем телом вместе со своим креслом и с моим, соответственно. Самолёт и тот стал подёргиваться от его гоготания. Потом начал вслух комментировать: «Не вынесет Боливар». «Совсем с ума сошёл, – сказал бы о нашем соотечественнике, а здесь задумался – А может быть, так и надо, быть попроще, делать, что хочешь, любить королеву, ненавидеть чёрных, посылать всех подальше, жить для себя?» А для кого ещё жить, если не для себя? Вон Циолковский, жил бы для себя, не слыл бы дурачком, уважаемым учителем оставался бы – Константином Эдуардовичем. А так что – чудаком-фантазёром умер, Бальзаминовым из пьесы Островского. Это сейчас мы знаем основоположника теоретической космонавтики, опередившего время и вытолкнувшего нас в просторы вселенной, а жилось-то ему…
     Вот как вести себя с ними, если они понимают только «по мордам»? Это я уже снова о соседе: гогочет и комментирует. По мордам – это же не наш метод, вот если бы террорист, тогда бы да, а здесь европеец, путешественник, русский быт изучает, исследует загадочных русских: насколько же у них терпения хватает. Всё! закончилось терпение. Никакой он не путешественник, он – шпион! резидент английской-французской-итальянской-всеевропейской разведки! и надо с ним со всей пролетарской ненавистью! Никаких поблажек, никакого этикета, всякому действию должно быть достойное противодействие: эф равно минус эф, так, кажется, утверждал их авторитетнейший Ньютон, и чтобы ускорение не ровнялось нулю, иначе настанет болото, застой, ньютоновская колыбель… Под эти мысли о «колыбели» я и заснул, не обращая внимания на придурковатого иностранца с демократическими – под себя – принципами, хихикающего «палатой номер семь».
     …Вновь стали разносить напитки, вернее, то, что осталось. Я спросонья взял коки «отравиться», на подносе осталась только вода. И что думаете, соседу тоже позарез понадобилось побаловаться кокой. Ему говорят, что коки больше нет, пей, скотина, пожалуйста, воду или ничего не пей, так проживёшь. Обиделся! Вы мне, говорит, томатного сока прошлый раз пожалели, коки не даёте. Прошлый раз – это пять часов назад. Какой злопамятный. И это они учат нас светлому и человечному? От колоний только-только в середине двадцатого века отказались и то не от всех, а нас Сибирью попрекают – лететь он устал, без Кока-Колы подохнет. Ну и что? пришлось ему «последнюю рубашку» отдать, чтобы не подох и дохлятиной не завоняло. А он? А он взял, хоть бы хны, не поперхнулся моей кокой и локоть не убрал – скотина, одним словом, не благодарная, нет, им только по мордам. И это называется «свободные люди» – если по мордам кто наваляет, то сразу всё хорошо, паиньки да лапушки, а если про совесть и справедливость, то это не про них, только помордам понимают. О, снова перепрыгнул через меня: ногами на кресло, на мой подлокотник и в проход: опля!
     …Снова будут кормить, главное, не наблюдать за соседом, отключить периферийное зрение, отключить анализ, воображение, а лучше отвернуться, закрыть глаза, уши, всё закрыть, зашориться – может быть, дурнота отстанет, успокоится…
Сейчас он спит, откинувшись в кресле. А я? Что делаю я? Сижу и жду, когда Аэрофлот заберёт посуду. Столик открыт, на нём гора грязной посуды, не пошевелиться, уже двадцать минут на страже, караулю его наглость: «Можно я поставлю сюда?!» И под моё молчаливое молчание он составил свои объедки мне на столик – на, карауль. Потом смачно отрыгнул, аж соседка с детьми через проход обернулась, и заснул. Понятно: локоть, коленки всё также, всё там же – восемь часов частной собственности ещё не прошли. Нет только по мордам, хватит русского гостеприимства: гостю – всё, а сами как-нибудь – доченька, потерпи…
     Кстати, а зачем он так далеко летал, невесту присматривал или всё-таки шпионил? Спит, как наш: зевнул не прикрывая рот и громогласно выдал русское: ой-ей-ё-е-ё… и сразу: ох-хе-хо-хо-хо… Наш, за невестою ездил! Ну и ладно, пусть спит, главное, успокоился…
     А я ещё на трапе при посадке в самолёт подумал о нём: «Вот куда прётся с такой ручной кладью?» – оказалось ко мне и, действительно, соотечественник – спит как младенец, устал от наших невест…

23.03.2018. 15:55 … 20:55 Хабаровского времени. SU 1763, «Аэрофлот», А - 330-300