3. Новый путь, но та же цель

Новый путь, но та же цель.

I

Ещё одна, третья новогодняя поездка была совершена в Чертаново, к дяде Володе Хибарину. Он и члены его семьи больше всего подмечали тот факт, что Хибарины-младшие довольно долго с ними не виделись. Антон видел, что, действительно, эта возможность приезда выдалась кое-как. Ещё возмутились, что Игорь с семьёй приехали на машине, ведь собирались выпивать, а садиться после этого за руль опасно.

Но к Антоше это особенно не относилось, ему и машина, и метро нравились одинаково. Главное, что можно было посмотреть на район в тёмное время суток. Подобный вид, да особенно если в сочетании со свежестью морозного воздуха и с каким-нибудь дальним лаем собаки, вызывал у Антона с раннего детства ощущение сказки, героем которой являлся он сам. И теперь даже особенно была «сказка», так как для неё был по-настоящему трудный сюжет, связанный с неудачами ребёнка в школе. Поэтому, вид спального района в темноте, рано наступающей в новогодние дни, особенно его впечатлил. Если днём наблюдается только обыденность, то в темноте, как показалось Антону ещё в раннем детстве, должна быть хоть какая-то, дающая отдых, сказочность. Так он начал думать оттого, что самый первый раз ночь за окном он увидел, проснувшись отчего-то в своей детской кроватке и встав в ней на ноги. За окном его заворожили явившиеся среди темноты мелкие огоньки окон и фонарей, сливающиеся в какие-то загадочные линии. Там, в своём первом районе, Антоша, в более тёплое время года, дожидался наступления нужной темноты, чтобы в ней выйти гулять, что мог сделать уже только с папой, и посмотреть, те ли на улице огни, что видны из окна сверху. В этом плане Чертаново было не хуже того района, с домами таких же типов и остальным похожим.

Нижеследующее мы могли бы и не писать, но просто отметим в той поездке то, что было важно для Антона просто как для ребёнка. Под конец пребывания в гостях дядя Володя подарил ему бенгальские свечи, а остальные – игрушки из «Киндер-сюрприза», которые Антоша выбирал сам. Близилось время отхода Антона ко сну, и он соблюдал его и в каникулы (а позже подобный режим у него так и не восстановился), чтобы приходить в школу бодрым. И от предложения посидеть до одиннадцати пришлось отказаться, хоть хозяин и помрачнел. Игорю Михайловичу пришлось постоять на улице, чтобы быть не слишком пьяным за рулём, и они вернулись без происшествий, он только словами подгонял тех, кто медленно поворачивал.

Обо всех этих трёх новогодних поездках Антоша с удовольствием сообщил в письме в Новомосковск.

II

Да уж, у внимательного читателя уже сложилось негативное представление о школьной жизни Антона Хибарина. Но в пятом классе он ещё не додумался что-то в себе менять. Его выручало стремление к оптимизму, которое поддерживал его нарочный телеканал «Бакинские комиссары», бывший у него кабельным и вещавший только в одном муниципальном районе Москвы. Также Антона утешал тот факт, что кроме него в классе были ещё двое обделённых в дружбе учеников. Это были уже упоминавшаяся Зухра Мургасова и Вася Никонов, появившийся только в текущем учебном году. Он был всё-таки посмелее Зухры. Однажды Вася помог Антону, показав сначала взглядом, затем рукой местонахождение отобранного и спрятанного портфеля в кабинете истории, за что Антон его поблагодарил: «Спасибо, Вась!..».

Правильнее всего было бы назвать школьную жизнь Антона именно негативом, так как негатив – это особое химическое состояние фотоплёнки, когда участки, на которые попало больше света, выглядят самыми тёмными, а оставшиеся в темноте - самыми светлыми. Так же всё наоборот было и у Антона в школе. То, что он ощущал хорошим, чуть ли не всеми сразу расценивалось плохим, ошибочным с его стороны, например, его стремление к дружбе, в конечном итоге, с лидерами класса. И при этом ещё и то, что вызывало отвращение, без пользы выставлялось перед ним нормальным, Например, слишком частые подходы к нему мамы и её общение с учениками класса вместо него. Во втором полугодии Валентина Викторовна нашла новый предлог, за который можно было уцепиться. Это была какая-то её здесь «работа», которую Антон не восприветствовал, не понимая, что за работа заключается в хождении в верхней одежде по школе взад-вперёд с одним только каким-то посматриванием. Для оправдания мама высказалась так.

– Тебе стыдно, но мне тоже стыдно не работать! Вон,  тётя Марина работает, тётя Лена работает, тётя Оля работает, тётя Надя работает, а я – нет. Почему я не должна работать-то? (Из перечисленных первые две тёти были соседки, другие две – родственницы).
 Антон, поначалу, смог только продемонстрировать расстройство, а мама решила добавить:
– Ну, если для тебя это так важно, то я могу и не работать, ладно, – и интонация её была довольно искренней. Хотя, раньше она ходила по школе, и не называя это работой.

Год назад, когда охранникам поручалось не пропускать в школу родителей, Валентина Викторовна брала у директора какой-то специальный пропуск, но Антон не смог никак вмешаться – лет ему было мало, да и произошло это неожиданно. Он ещё просил маму, чтобы в пятом классе она перестала часто ходить, и она каким-то отстранённым голосом обещала: «Хорошо, в пятом классе так и будет», – но потом выполнение обещания необъяснимым образом сорвалось. Когда менялись охранники или их заменяли учителя, возникали трудности с тем, что Валентине Викторовне приходилось долго и невнятно объяснять, зачем она входит в школу. Эта ситуация была для Антона также тупиковой, которую он не мог разрешить по-своему, про себя, конечно, не будучи на стороне мамы.

Антоша решил испробовать последнюю возможность кое-что посоветовать: сказал маме, что если ей надо приходить для того, чтобы как будто бы работать, то пусть она и делает вид работника школы – проходит по всей школе, а не взад-вперёд около него, и разговаривает со всеми учителями, с которыми ей надо, сразу и начинает не с того, у которого ему предстоит урок. Валентина Викторовна сообщила, что её и так часто видят и здороваются, и пообещала воспользоваться советом. Это говорило о том, что решение Антона походило на компромисс.

Ещё, маме пришла идея брать номера телефонов учеников, чтобы узнавать домашние задания, чего и не пришлось бы делать, ходи Антон каждый день и на все уроки. Один раз Валентина Викторовна, сходив в школу без Антона, узнала там номера телефонов Марины Дёмкиной, Вали Капустиной, Димы Есина, а после и Алёши Сидоренко. После этого, дома Антон вдруг увидел, как она листает учебник английского, говоря с кем-то по телефону.

– Это ты с кем говорила? – спросил Антон.
- С Алёшей… – вскользь ответила мама, продолжая листать учебник и что-то разъясняя, чего Антон сначала не слушал.
Второй раз вышло ещё хуже, Антоша уже услышал её речь по телефону:
– Алло, Алёша, это ты? Здравствуй, это мама Антона! 

Антон неприязненно подумал: «Хоть бы представилась по имени-отчеству». Такое действие, как звонки одноклассникам, являющееся одним из проявлений полноценной дружбы с ними, если к этому присовокупляется собственное добывание номеров телефонов, мама взяла на себя. Антон попытался указать ей на то, чего она недоспросила и упереться в это. Валентина под конец посоветовала ему звонить самому, а это и было желаемым результатом. Антоша затем ещё раз её попросил, в случае если надо узнать задание, самой никому не звонить, а дать такую возможность ему. Но оказалось, что звонить даже больше не понадобилось. Ребёнок предполагал, что нормальные мамы часто даже не знают учителей и расписания уроков, примером чего явился приход в школу мамы Тани Ермилиной – отличницы и примерной ученицы, к учительнице русского языка, с которой у Антона в этот момент предстояло индивидуальное занятие. Мама Тани Ермилиной спрашивала у неё имя-отчество и имела вид, будто первый раз её видит.

III

Поначалу Антону казалось, что если Егор начал его побивать, то Денис Цоколев, бывший в первом классе врагом Егора и советовавший Антону не дружить с тем, должен, наоборот, стать к нему благосклоннее. Но такое впечатление смогло сложиться только лишь в начале учебного года. В дальнейшем, даже в этом плане, закон подлости не обходил Антона. Денис, из-за равного с Егором положения, стал постепенно с ним сдруживаться. Он тоже, хоть и ради эксперимента, но несколько раз похожим образом продемонстрировал Хибарину его положение в классе.

Однажды урок русского языка, не имея постоянного кабинета, проводился в каком-то закутке, рассчитанном на полкласса. Денис, ни с того, ни с сего, улыбаясь, подошёл к Антону, схватил его нос согнутыми пальцами и сделал «сливу» – стал скручивать его. Затем, он протолкал Антона вперёд мимо всех парт, до парты, стоявшей отдельно у стены, которая опрокинулась от падения Антона. Он также моментально подбежал ко входу в закуток, и его окликнула Оксана Шитова: «Денис!» - она была блюстительницей порядка, правда, не такой примерной, как Таня Ермилина. Денис как бы продемонстрировал Антону всю возможную у себя прыткость сразу, чтобы тот понял, чего ему не достичь никогда. А потом он мог посмотреть, стал ли Хибарин меняться в сторону этого, или же при своей забитости всё равно стал бы пробиваться к общению, как бы влезая в калашный ряд со свиным рылом. Совсем незадолго до этого, Антона как раз предупреждала мама, чтобы он не соглашался, если ему предложат «сливу», так как это означает такое откручивание носа. Подобные «фокусы» быстро получали распространение, и Валентина Викторовна, ходя по школе, узнала о «сливе» заблаговременно. Но в данном случае Антону это не помогло, «слива» была сделана без предложения и без «предъявы». И вдобавок ещё тем, от кого он никак не ожидал – Денисом. И его, в первую очередь, удручила не сама «слива», а тот факт, что сделал её Денис, которого он в прошлом полугодии почти считал своим другом.

 Перед этим, правда, Денис всего лишь состязался с Антоном в наваливании друг на друга, наподобие борьбы «сумо», когда он прижимал Антона к стене и к столу на учительском возвышении в кабинете истории. И о чём больше всего сожалел Антон, так это о том, что с началом урока вышло время для осуществления некоей своей идеи, чтобы после расслабления от прижатия Денисом как следует навалиться на него толчками. Хибарину это вдруг показалось по сравнению с остальными действиями в школе просто чудесной хитростью и, пожалуй, самой неожиданной за всю историю школы! Чтобы ученик, занимающий ничтожное положение в классе, хитростью одолел того, кто сильнее его! Ему даже представилось, как заметившие эту хитрость одноклассники возьмут её на заметку, расскажут родителям и многим другим, казалось бы, удивительную историю в кабинете истории. Или же он сам будет писать, включая эту историю, сборник всех своих ловкостей и открытий, за счёт которых сможет стать детским писателем, его будут читать и обсуждать на уроках чтения ученики начальных классов… Вот это овладели Антоном мечты! (И, в дальнейшем, он действительно попал кое в какую книгу. Только, что уж вышло по-другому, так это то, что в ней вместо ловкостей и открытий возобладали и промахи с невзгодами). Вышло вместо этого так, что Денис с помощью «сливы», сам без трудностей его протолкал.

Потом Денис ещё начал в столовой тыкать в Антона пальцем, и тот уже начал отпихивать его портфелем, вызвав какое-то приятное удивление. Когда подошла Любовь Ильинична, Антон сообщил ей о происходящем, а она посоветовала сказать Денису, что ничего умного тот не совершает.
– «Пошёл на!» – предложил  свой вариант Егор.
– Мо-ло-дец! – возмутилась классный руководитель.
После этих двух случаев, Денис стал переходить на состязания с Антоном в армрестлинге. Так вот, Антон старался сначала просто сражаться, без хитростей, но в нужный момент опять забывал про неё. Один раз всё-таки получилось, когда Антон сказал, что побеждён, а в момент расслабления Дениса перекинул его руку и почти прижал её. Но это не вызвало ожидаемой им реакции, были только хмыканья. Когда Денис в другой раз попросил сразиться с ним в армрестлинг, Антон так и сказал: «Да с тобой неинтересно, ты же всегда побеждаешь»! – а тот продолжал уговаривать. Ведь это тоже было показом положения Антона, только по физической силе.

И наконец, Денис всё-таки вполне по-дружески разговорился с Антоном по пути в раздевалку, спросил его адрес, когда спускались по лестнице, Антон его протараторил, он так же протараторил свой. И доверие к нему Антона всё-таки восстановилось.

IV

Егор умел просто удивительно расширять свои владения. Если бы даже в классе у него бы начались разногласия со всеми, то они бы ничего не значили при наличии у него всего остального круга общения. Валентина Викторовна однажды видела его в своём доме, на роликах въезжающим в лифт.

Один раз, сосед Хибариных Кирилл, продолжавший заниматься своими уроками с Валентиной Викторовной, пришёл к ним, увидел фотографию класса Антона (одно из немногого, чем тот гордился) и, только бросив взгляд, начал в неё всматриваться, что весьма заинтриговало Антона. Чтобы поддержать вглядывание Кирилла, Антон сделал то же самое. Наконец, Кирилл удивлённо воскликнул:

– Этот мальчик в вашем классе?!
– Да-а!! Это Егор Авдеев.
– А я его несколько раз на улице встречал! Надо же! Я и не знал, что Егор в вашем классе!
После его ухода Антон тоже удивился, что они друг с другом общались, и говорит маме:
– Мой сосед, учащийся в другой школе, знаком с моим одноклассником, ещё и таким хулиганом!
– Значит, наверное, и сам такой.

К тому же его мама, тётя Марина, особенно в дальнейшее время, часто приходила с глубокими чувствами на него жаловаться. Хотя, она была и по натуре такая, любящая на всех жаловаться – и на мужа, и на врачей с пациентами в поликлинике, где она работала, и на продавцов во всех магазинах и на рынках, и на случайных прохожих, и на прочих и прочих.

Но не будем отвлекаться, вернёмся к Егору, который был действительно везде юрок.
И неудивительно, что Алёша Сидоренко пытался сдружиться с ним, что подстёгивалось желанием изобразить себя Антону победителем в соперничестве-подравнивании. Казалось бы, что могло быть убедительнее, чем тот факт, что Антона Егор бьёт, а с ним дружит?! Ему, действительно, это было легче сделать, чем Антону, так как он в третьем классе, когда ещё было легче подружиться, подсуетился с некоторыми вещичками, например, с альбомами для наклеек от «Тома и Джерри» и «Спайдермена».

 В итоге, издевательства Егора и прочих над Антоном стали Алёше попросту нравиться. Когда Антону тыкали в руки трубочки от сока, тот стоял и смеялся.
– Тебе ещё и смешно? – с бессильной яростью спросил Антон. Алёша в ответ только ещё выше поднял уголки рта, ещё наглее стал его взгляд, ещё злее стал смех.

И вот, Алёше удалось выдать необыкновенную картину в плане дружбы. Когда мама Антона подбрела к учителю и с типичной усмешкой стала о чём-то беседовать с ним, Алёша в этот момент попал в точку. Он прошмыгнул мимо Валентины Викторовны скорым шагом в обнимку с Егором, бормоча своими пухлыми вытянутыми в трубочку губами. Ну, просто великий момент, триумф! Но недолго он продлился, успех был рядовой. По сути ведь, Алёша, как и Антон, начинал с примерности, вот только он ходил в школу каждый день и на все уроки и оттого для этого больше подсуетился. Вывод о том, что со свиным рылом в калашный ряд не лезут, коснулся и его. Если его принял Егор, то это не значило, что его примет весь необъятный круг общения Егора, в который он, раззадорившись, заглянул на свою беду.

Он был назначен дежурным по столовой и когда один раз пораньше ринулся в столовую, то остальные, придя туда, застали его стоящим и плачущим. Он начал невнятно говорить про то, что к нему приставали старшие ученики и в ногу тыкали какой-то иголкой. Казалось, будто из тех кое-кто дружил с Егором, и им не понравилось, что Егор имеет какого-то стороннего советчика, который прямо при них выскакивает и так как бы занимает их место без заслуг в открытости. И теперь они решили положить этому конец.

Алёша всё-таки продолжал желать однажды схваченного положения и в подходящий момент попытался его восстановить. Этот момент снова был связан с Антоном. Сначала, на уроке окружающего мира он захотел сесть на заднюю парту, с Васей Никоновым. Обычно, на последней парте в среднем ряду сидел Хибарин, а его место было на первой, с придирчивой Сашей Куликовой. Ранее, Алёша сидел здесь в присутствие Антона один раз, когда тот сидел всего лишь сбоку, у окна, но не ближе. Антоном место было выбрано, как одинокое и самое спокойное, рядом иногда сидел только скромный Вася Никонов. Но вдруг и из-за этого места произошла стычка, когда Алёша стал утверждать, что здесь сидит он.

– Да не, Антон, тут я сижу, – и тут в класс, переговорить с учителем, заходила Любовь Ильинична и, заметив, куда садится Алёша, окликнула его.
– Сидоренко, где ты сидишь?
– М? Где ты сидишь? Ну где ты сидишь? – присоединился к ней Антон, наклонив голову на бок и уставившись ему прямо в лицо. Алёша ошарашенно глядел на классного руководителя, а Антону вбок пробурчал что-то наподобие: «Да подожди ты!». Затем он собрал вещи и побрёл на свою парту с такой убитой физиономией, что могло показаться, будто с Антоном они поменялись ролями – он не имеет ни одного друга, его унижают, а Антон стремится сдружиться с тем, кто над ним особенно издевается и подбодрить того. Конечно, это могло быть для него довеском, наряду с избиением старшими друзьями Егора и с придирками соседки по парте, но Антону-то в этом году вообще не удавалось доказать свою правоту! Тем более, что Алёша сдруживался и с другими одноклассниками, да и с Егором восстановить отношения для него в этот же день подвернулся случай.

Егор на следующей перемене попросил Антона… ударить его в живот. Тот, ясное дело, отказался, чтобы не получать ответные удары, и чтобы не привлекалось внимание дежурных тем, что «он первый начал». Егор всё равно стал сжимать его пальцы в кулак и сказал, что сделает так, будто тот его ударил. Антон сопротивлялся, но Егор уже наскочил на его кулак и закрыл лицо руками, как будто плачет. И тут началось нечто. Больше всех Антону грозилась что-то сделать Юля Пегова. Тут подбрёл и Алёша с заявлением:

– Да, я сам видел!
– Ещё один свидетель выискался! – ответил ему Антон, так, что тот даже слегка ухмыльнулся.

 Стравить Антона с классом Егору оказалось недостаточно, чтобы максимально его напугать он пожаловался учительнице истории. Антон в этот момент испуганно подходил, и она ему сразу же:

– Что ты, Антон, не верю я ему, не верю!

И последний его довесок был таков – он подошёл к Антону и изрыгнул:
– Ты смотри, ещё раз ударишь, я тогда твоей маме скажу, и она тебе очки разобьёт!

А Антону мама на это сказала, что она в таком случае сразу всё припомнит ему. Вот что собой представлял Егор!

V

Валентине Викторовне настала пора упрекать сына в лени. Только вот оценки Антона этой лени не соответствовали, что его и обнадёжило. Лишь один раз, зимой, он по математике, первый раз за всю учёбу в школе, получил оценку ниже остальных – «тройку». Упрёки в лени он, по временам получал и раньше, но теперь они участились и привели к маминому убеждению в том, что он в этой третьей четверти обленился. Сначала Антон просто про себя не соглашался с ней, но когда она однажды чётко проговорила, что он в этой четверти стал учиться очень плохо, то он тут же вознегодовал:

– Как это «очень плохо», на «двойки» и на «колы» что ли?!

Выражением подобного рода лени мог быть длительный просмотр Антоном телевизора, а также сочинение выпусков телепередач и сценариев фильмов на телеканале «Бакинские комиссары». Этот «свой» телеканал Антон показывал маме следующим образом: дотрагивался до кнопки включения телевизора, но на самом деле его не включал, и произносил речь, звучащую как будто бы с экрана и своим голосом делал прочие звукоподражания. А всё зрительное он изображал жестами или пояснял речью. Одну юмористическую передачу на «своём» телеканале Антон составлял из нескольких смешных историй и, иногда, пародий на рекламу. Все эти истории сразу он запомнить не мог, и однажды, когда он забыл историю, с которой должен был начаться выпуск, его охватила паника и судорожный плач, пока эта история не вспомнилась! После этого Валентине уже не очень хотелось смеяться. Антон в результате стал делать памятный листок, на котором словом или словосочетанием обозначал моменты начала каждой истории. В случае пародии на рекламу, он в скобках обозначал, что в ней. Стрелками между надписями он обозначал последовательность историй. Всё это было согласовано с маминым требованием прошлым летом, чтобы он стал оптимистичнее. Оптимизм мог развиться из усовершенствования, обновления нарочного мира.

И ещё Антоша решил: ведь уверенность в своей учёбе, это чем не оптимизм? Поэтому ребёнок не мог понять, почему после выполнения им маминого пожелания она опять осталась чем-то недовольна. Вкупе с мамиными напоминаниями о том, что нужно делать то и другое, к Антону иногда возвращалось тревожное сомнение в реальном существовании «его» телеканала. Он спрашивал, что если этот канал ни у кого кроме них не вещает, то может быть ещё у кого-нибудь свой личный телеканал. Валентина Викторовна хоть и сказала поначалу, что, возможно, он есть у Пугачёвой, но потом опять сразу съехала на то, заполнил ли Антон дневник и так далее… Антон так и пытался напрямую ей объяснить, что он с этой уверенностью в учёбе и есть оптимист, а если бы он после кошмарного лета остался бы пессимистом, то он бы, наоборот, с потом и дурацкими слезами корпел бы над всеми уроками, выполняя вдвое больше заданного, и в школе бы, подбадривая издевательства над собой, трясся бы над своими оценками.

В то время дома произошло ещё одно драматическое событие. Антон смотрел программу передач на завтра по одному телеканалу и заметил в ней один хороший детский фильм, но только забыл обратить внимание, во сколько он начнётся. А тот канал начинал работать только с середины дня, и в начале его работы показывали программу передач на день сегодняшний. На следующий день Антон желал узнать время начала того, чем заинтересовался. Пока что на том канале была настроечная таблица, мама сказала, что ещё рано и начала переключать. В это время Антон засмотрелся на одну кинокартину, сказав: «Как тут интересно говорят, стихами, надо же!». При переключении на исходный канал, программа передач там уже прошла.

– А почему ты не сказала, когда надо переключать, говорила: «Ещё рано»? – захотел выяснить у мамы Антон.
– А с какой стати я об этом должна знать? Ты сам слушал, где там как говорят.
В ходе дальнейшего разговора она сказала, что не понимает, что Антону от неё нужно. В объяснении Антон вдруг вскричал:
– …Ну конечно же! Что-ж ты такая бестолковая-то?!
– Да ты свою семью заведи сначала, потом будешь орать! Здесь ты никто, ты – тьфу, чтоб так требовать и голос повышать! Никто больше на маму голос не повышает – ни Максим, ни Вова, ни Толя! – утверждала Валентина Викторовна, не удостоверившись в этом.
– Было же включено, когда… – попытался  Антон спокойно возобновить объяснение, но мама прервала его истерической реакцией, сначала надавала по лицу, затем с криком: «Моё терпение лопнуло!!!» – бросилась в комнату (всё это было на кухне) и там смотала удлинитель розетки, чтобы телевизор не включался, и засунула его в кладовку. В довершении, под матерную ругань, она за волосы зашвырнула Антона в комнату. А на кухню, пока Антон лежал изничтоженный, к ней приходил заниматься Кирилл. В комнату она всё-таки заходила и, бросая взгляд на сына, молвила:
– Ну что, ещё не отошёл? Истерику устроил, да ещё из-за чего! – после этого она достала из кладовки удлинитель.

Антон долго не переставал сморкаться и, в результате, поднялась температура. Ни от чего другого он заболеть не мог.

А ещё у него была врач-психоневролог, действовавшая на него тиранически, говорившая так, как будто когда-то потребовала у него дружить со всем классом.

Значительно придали ребёнку сил весенние каникулы. Тогда его книгочейство при взятии мамой книг из библиотеки, обрело совершенно новое и завораживающее направление – какое-то научно-философское. Это направление породил сборник «Эврика-90».

Антон с мамой открыли путь прогулки в парк «Царицыно» через мост над железной дорогой. Маршрут был долог, но зато красив. Однажды они увидели и идущего по другой стороне улицы Алёшу. Тот тоже заметил их и с той стороны крикнул: «Здрасьте!». Он был с младшим братиком, а взрослым был не папа, так как его папу Антону уже доводилось видеть в начальной школе, на улице. Папа был более солидный, а этот – какой-то пучеглазый. Они втроём обогнали Антона с мамой на мосту. Алёше, конечно, было не до особых разговоров, наподобие «как поживаете?», это начала объяснять Валентина. Но Антон это и так понял, ибо тогда Алёше выдалась прогулка под знаменем своего превосходства над ним. Ради этого он перед Антоном лишний раз выделывался. Когда Антон с мамой ещё раз встретились с ними на мостике через речку перед входом в парк, Алёша сзади начал плескать ботинками воду, как будто в ней кто-то прыгал, корча при этом задорную физиономию. В другой раз встреча произошла около церкви. Рядом с теми троими лаяла собака, и Алёша делал вид, что дразнит её, поднимая и вертя руку. Кем-то приходящийся ему взрослый мычал: «Нельзя!». Валентина сделала вывод, что Алёша от попыток дружбы с Егором сделался хулиганом. Но Антон-то знал, что не столько хулиганом, сколько показушником.

Продумывание Антоном таких исключительно важных вещей на «своём» телеканале особенно касалось юмористической передачи под нелепейшим названием «Хибарины-юмористы» (по фамилии семьи генерального директора телеканала). Ему казалось, что если в это время кто-то зайдёт, то должен будет увидеть некую репетицию по телевизору, когда всем надо видеть только готовые выпуски передачи. И Антону нужно было, чтобы репетиции проходили как бы независимо от него и показывались при некоем монтажном включении телевизора, а он бы их рецензировал. Для такой цели Антон просил маму, чтобы она не заходила в комнату в момент репетиции «Хибариных-юмористов». Но один раз Валентина всё-таки стала открывать дверь, а он, увлёкшись, отошёл от двери на некоторое расстояние и поэтому ринулся и толканул дверь, чтобы она закрылась. Но тут мама издала ужасный возглас – оказалось, он прищемил ей палец. Она сначала согнулась, а затем, став кричать и ругаться, ударила дверь ногой. Ребёнок был шокирован произошедшим. Если бы он в момент открывания двери отошёл бы в место, откуда мама бы его видела, как и он её, этого бы не произошло.

VI

Алёше доставалось от старших друзей Егора, а сам Егор в последней четверти продолжал глумиться над Антоном. Это были его довески по итогам учебного года. После звонка на перемену (что примечательно, в классном кабинете) он, спереди Антона, обернулся, схватил его за пальцы обеих рук, согнул их в сторону ломки и стал так держать. Вставать и собирать вещи у Антона не получалось. После просьбы Егору отпустить его пальцы, Антон не выдержал и плюнул в него, а на лице того так и оставалась садистская улыбочка. И всё-таки нужно было выходить из класса, Антон, медлительный и без такого задержания, припозднился, и на лестничной площадке Егор снова его подкараулил, толкнул в угол, размял об него кулаки, из портфеля вытряхнул булку с сосиской в пакете и наступил на неё. По дороге домой на машине (один из редких случаев), отец советовал Антону начать бить промеж глаз, говорил, что у плевка нет силы. Мама же констатировала, что Егор Антона на каждом шагу поджидает или подставляет и намеревалась пока что говорить с учителями, но у неё было крайнее возмущение.

Незадолго до дня рождения Антона, в школе ему был преподнесён совершенно особый «подарок». Он стоял в коридоре, в куче между своим и другим классом, у стены. Егор вдруг стал влезать в кучу и за этим последовал толчок. Ряд, в который превратилась куча, начал падать, один задевал другого, а Антон стоял в его конце и потому пострадал больше всех. Падая, он прилично ударился головой об стену. Тогда у него, в таких случаях, моментально брызгали из глаз слёзы. Первым, кто увидел его лицо был Денис Цоколев. Он полностью лежал на боку со сдвинутыми бровями и начал их поднимать, затем задал Антону вопрос, стукнулся ли он головой. Держась за голову, Антон, не столько от удара, сколько от нежелания показываться, медленно встал на ноги, и ему открылась панорама других смотрящих на него лиц, в основном девочек. У всех они были довольно разные: у Алики Мургасовой – безразличное, как будто смотрящее на рядовой случай, у её сестры Зухры – не меняющееся никогда, кроме редких моментов веселья, у Юли Пеговой, Ани Оснадиновой и Саши Куликовой – слегка удивлённые, заинтересованные и как будто что-то выжидающие. От прочих лиц разительно отличалось лицо примерной Тани Ермилиной – бледное, с большущими глазами и даже как будто готовое тоже заплакать. В общем, девочки любили стоять в отдельной куче и оттуда они все сразу увидели Антона.

– Это Зарифулин толкнул! – уже в классе утверждала Саша Куликова, а Антон с самого начала подумал, что это не обошлось без Егора. Отношение к Антону Рината Зарифулина было в основном нейтральным, но иногда дружелюбным, и от него Антон этого не очень ожидал. К нему подошёл Денис, узнать, как он себя чувствует, думая, что у того может быть сотрясение мозга (но его не было, так как Антон даже отсидел ещё два урока). Подошёл после и Ринат, попросить прошения, но Антон так погорячился, что вместо прощения послал его кое-куда. Это не означало, что он в эту секунду сразу отверг дружбу с Ринатом, он просто хотел показать худо-бедное умение общаться и к тому же обнаружил человека более достойного – Дениса. До начала урока прошло ещё некоторое время, и с лестницы старшеклассники светили в глаза Антону лазерной указкой.

Потом Хибарину начало представляться, как всё вышло. Егор, устраивая толкотню, расшевелил Рината, затем стал расшвыривать стоящих в куче и, выбежав вперёд образовашегося ряда, встал в такое положение, что когда Ринат его толкнул, то он умело свалился на всех сзади себя, кончая Антоном. Антон надеялся, Ринат поймёт, что послан временно.

К своему приближающемуся дню рождения у Антона было особенное отношение – он его боялся и, причём, в буквальном смысле.

– Завтра мой день рождения, ох ужас!.. – говорил он, ложась спать, даже не говорил, а стонал.

 Но и здесь нет ничего необъяснимого! Дело в том, что за последний год Антона всячески и беспрестанно унижали и били, и вдруг после этого какой-то день мог быть его личным праздником!

VII

Более приятный вариант проведения лета девяносто восьмого года, безусловно, был возможен. Условием его было невозвращение Антона в Москву. Желание отдыха можно было осуществить только в Новомосковске. Но Антон не мог этого предположить! Ведь в Новомосковске «застряло» воспоминание о нервном истощении второго июля прошлого года, которое грозило ему отголоском. При возвращении в Москву после той катастрофы, Антон с горя вывел перед мамой некую «формулу жизни», первую взбредшую на ум: его психическое состояние ухудшает Новомосковск и так же на него влияет лето само по себе, а в совокупности, лето в Новомосковске утяжеляет ему жизнь вдвойне. Даже так!

 Что касается этого лета, то в нём произошла и другая катастрофа, сразу не заметная, потому как не явилась в один день, а была растянута почти на всё лето. Только как следует разобравшись в причинно-следственных связях, можно утверждать, что именно этот-то приезд никакой опасности в себе и не таил. Бывшая в жизни Антона линия обострения обошла его стороной. Правда, был один-единственный эпизод тем летом, который выдавался в сторону этой линии обострения. Выглядел эпизод следующим образом.

Антон у себя за письменным столом решал кое-какие примеры по математике, по которой в шестом классе сразу же начиналась новая интересная тема. Мамы в это время не было, она поехала на дачу к деду, чтобы помочь ему разобраться с какими-то банками. Антоше показалось, что он кончил решать, и он сказал об этом бабушке. Через некоторое время он подумал, что может решить и ещё. Тут дверь в комнату открыла бабушка и, увидев, что внук всё ещё решает, сказала фразу, не понятую им с первого раза:

– Так ты опять занимаешься, а я не знала! Заставил меня подняться.

 Антон не мог понять, чем же он заставил, когда он даже намёком не просил бабушку встать. И он отправился на кухню выяснить это. Бабушка пояснила, что ей лучше быть на кухне, когда он не занят и ему из-за этого может что-то от неё понадобиться. Антон временно отвязался, сказав, что не знал, что ей при этом надо вставать.

Решив ещё одну порцию заданий, Антон начал думать про нарочного друга – Сергея Сергеевича. В этот день он у него должен был на пригородном автобусе ехать в соседний город, чтобы там, на вокзале встретить своих родителей. У Антоши была привычка, мысленно куда-то переносясь, проявлять двигательную активность. И как только он, таким образом, начал представлять, как Сергей Сергеевич едет дальше остановки их дачи, как эти представления развеял, будто гром среди ясного неба, возглас бабушки из кухни:

– А ты всё-таки ещё ребёнок, ты должен говорить, чем ты занят! – прошло достаточно времени после объяснения Антона, он и ещё позанимался, и начал представлять поездку Сергея Сергеевича, а бабушка только после этого что-то добавила. Ребёнок снова пошёл на кухню.
– Я сказал, что решил, а потом стал ещё решать, но не знал, что тебе надо вставать, успокоилась, всё?
– Но теперь  хоть знай, о чём я тебя предупредила, и что ж ты так разговариваешь-то, Анто-он! Я тебя не узнаю!

Антон уже заходил в свою комнату при последних словах и тут оцепенел, подумав, что и он не узнаёт бабушку, лёг на кровать и немного распустил нюни. Когда с дачи вернулась мама, он услышал и тут чем-то недовольную речь бабушки, затем мама заметила его, и он рассказал, как всё было. Мама сделала пару выводов: что бабушка прибегла к привычной от воспитания её строгости, и что просто она возбуждена неразберихой с банками. Благо, что на этой стадии конфликты являлись одиночными неприятными моментами, а не составными частями длительной распри.

С хорошей стороны в летний отдых Хибариных девяносто восьмого года в Новомосковске вошло фотографирование. Антон сразу заметил контраст между приобретением первого фотоаппарата – «Kodak» и материальным положением семьи. Помогла одна причина вне семьи. Просто в школе, на общем для класса уроке москвоведения нужны были рефераты со снимками достопримечательностей столицы. Для Хибарина же урок москвоведения был немного другим – на индивидуальных занятиях с преподавателем граждановедения. Михаил Георгиевич, по прозвищу Гога, задавал каждый раз рефераты, часто по ещё не пройденным на уроках темам, а если Антон не успевал их сделать, Гога не повторял и не отменял прежнее задание, а громоздил на него следующее. По поводу этого Антон даже один раз всплакнул и решил, что Гога в школе причиняет ему не меньше морального ущерба, чем Егор. Но с другой стороны, кто бы ещё, кроме Гоги, заставил отца Антона покупать фотоаппарат? А у матери Гога вообще вызвал решение купить второй – «Polaroid-600». Так бы ведь, наверняка, ещё долго Хибарины не имели бы ни одного. Три первых кадра всё-таки были личные, так как нужны были пробные. Когда Антон делал уроки, папа, как-то незначительно, попросил его обернуться, и была сделана самая первая фотография на «Kodak»-е. Сама она была хорошего качества, но зато качество обстановки в комнате на ней – не ахти. Далее, на этой плёнке мамой были сделаны снимки московского метрополитена. Антона возмутило, что фотографии метро проявщики отдали не все, а вот из пробных, сделанных только для продвижения плёнки, все, как назло, вышли чёткими. Антон моментально решил, что они не должны быть увидены больше никем, даже отцом. Расстроившись, он забросил первую фотографию за шкаф. Но мама, протирая однажды, нашла и вытащила её, а Антон второй раз уже не зашвырнул, а просто спрятал её понадёжнее. С появлением летних фотографий из Новомосковска, Антон уже посчитал возможным показ первых среди общего числа.

Но и кроме этого можно дать несколько определений первого тем летом приезда в Новомосковск с положительной стороны. Это были и те самые «географические открытия», начатые прошлым летом.
 
Антон с мамой пошли по асфальтовому продолжению улицы, на которой жили, и когда слева кончился лес, то за ним был увиден Пятый Богановский микрорайон. Он, если смотреть из одной точки на него и на микрорайон, в котором жили – Залесный, был похож на Залесный и по типу домов, и по линии их расположения, и даже по тому, что перед ними – овраг с ограждениями различного назначения. При дальнейшем движении в обход леса, также мимо коттеджей, слева от первоначального вида просматривалось некое нехарактерное для Новомосковска шоссе с фонарными столбами сразу на двух сторонах. Пока не было возможности догадаться, что с чем оно связывает. Приблизившись к микрорайону на расстоянии от шоссе, пробежав по слегка топкой местности и поднявшись в гору мимо гаражей и складов, Антон с мамой вступили в микрорайон. Проезжей части вдоль линии перед оврагом, в отличие от Залесного, не было. Но тут же обнаружилась первая улица – Донская, а благодаря скамейке выдалась возможность посидеть и осмотреться. В прогалине между пятиэтажными панельными домами обзор был сплошь занят природой, на её фоне всякие коттеджи выглядели крошечными. Только при подходе к первому перекрёстку обнаружилось, что шоссе является знакомой улицей. Антон вспомнил, что эта улица берёт начало аж с другой стороны от центра города, на ней был увиден дом с номером шестьдесят три. Антон с мамой пошли в центр микрорайона, и оказалось, что номера домов в ту сторону продолжают увеличиваться. Проходя через микрорайон, улица изогнулась на девяносто градусов, на ней встретилось круговое движение. Антон с мамой дошли до дома номер семьдесят семь, и сразу определилось, что эта улица – самая длинная в Новомосковске. А ещё, что она от своего изгиба дважды пересекается с мощной трассой, соединяющей Тулу, Москву и Рязань.

Было и другое «географическое открытие» – обнаружение в семнадцатом квартале одной далёкой улицы, под названием Профсоюзная. В семнадцатом квартале был первый адрес мамы в Новомосковске. После прохождения по улице, на которой она жила, дальше всего известного, обнаружилось примыкание Профсоюзной улицы. На ней дома были совсем низенькие – не выше трёх этажей, но зато была свежесть от зелени и малого числа машин, развешенного белья, да и просто было красиво. В начале-тупике улицы располагалась шахта. Новомосковск вообще располагается в области многочисленных угольных и поташевых шахт. Только прогулки с подобными «географическими открытиями» Антон считал полноценными.

А ещё, в течение первого пребывания в Новомосковске тем летом, у Антона было два вида чтения. Одно из них было подготовкой к урокам литературы в шестом классе, а другое составляли рассказы, созданные самим Антошей ещё до поступления в школу – нашлась тетрадь с ними! Это были просто повествовательные рассказы безо всякого анализа и скрытых выводов. А также, хоть создание тех рассказов и было спровоцировано резким оскудением общественной жизни ребёнка в виде дружбы с другими детьми, но всё-таки было гораздо менее вынужденным, чем его работа в дальнейшем над одной рукописью (до этого было ещё далеко). При создании тех «рассказиков», Антоша даже ещё не умел писать, писала мама под его диктовку. От рассказов о том, что было, он перешёл к рассказам о том, чего не было, полностью придуманным.

Антон поддерживал общение с нарочным другом Сергей Сергеичем на том же уровне, исключая всякие взаимные обязательства, чтобы тот его в случае чего просто вспоминал как друга и всё. Это делалось во избежание возвращения прошлогодних тревог, вероятность которых Антон чувствовал. Он даже перестал пользоваться «рацией», объясняя это тем, что она потерялась, будучи невидимой. И в общение с Сергей Сергеичем была сделана пауза, в течение почти всего первого приезда Антона с мамой тем летом. Валентина Викторовна на этот счёт даже поинтересовалась, отчего он так долго с ними не встречается, не случилось ли с ним что, не заболел ли. На это Антон объяснил:

– Наоборот, с ним ничего особенного, он ведь приходит как раз о чём-то сообщать. Если что-то случится, то он придёт рассказывать.

Зато у ребёнка появилась фантазия, не входящая в нарочный мир, то есть такая, которая не приравнивалась им к реальности, а была просто игрой. Она заключалась в том, что ребёнок говорил маме, что он – джинн, садясь по-турецки и говоря с преувеличенным английским акцентом. Сначала при превращении в джинна Антоша просто просил маму загадать ему три желания. Но однажды начала происходить другая история. Перед одной из повторных прогулок в Пятый Богановский микрорайон, Антон, превратившись в джинна, стал просто говорить с мамой о том, о сём. В пути он, будучи всё тем же джинном, толковал о джинновской сущности, а при обходе леса перешёл на объяснение неких правил. Правила эти касались мистического и составили четыре пункта. В первом говорилось о появлении джинна из кувшина и его поселении на небе, где живут все джинны, об их численности и счёте времени; во втором – о соотношении джинна с человеком, о наличии у некоторых своего хозяина; в третьем – причины возвращения с неба не в кувшине, в четвёртом – о способностях джинна и цели их использования  человеком. Получилось какое-то детское философское учение. Дошло до того, что при достижении пункта назначения в прогулке, вселившийся в Антона джинн попросил маму запомнить все правила по каждому пункту для его проверки через неделю. А на обратном пути он «вернулся в Антона» и сказал маме, чтобы она поклялась запомнить его правила, иначе он умрёт на тысячу лет, что по джинновскому счёту означает один год (и вообще любому числу соответствует в тысячу раз большее число, названное джинном, этой выдумке, безусловно, поспособствовала деноминация рубля в том году). А смерть его, в первую очередь, будет выражаться в отсутствии его прилётов с неба. Причины объявления такого ультиматума тоже были заключены в правилах. Мама попробовала пообещать, что запомнит сказанное на неделю. Вот такая у этой игры была наклонность, означающая, что это была игра на честность. Антон хотел, чтобы мама поняла, что объём информация, данной ей для запоминания на неделю неизмеримо меньше того, что он выучил, и что ему ещё предстояло учить в школе.

В течение срока маме с трудом удавалось усвоить сказанное «джинном» выше среднего, она просила, чтобы Антон продиктовал ей правила для записи на бумагу. К концу нарастал инцидент. От слишком частых просьб Антона повторять мама заявила, что больше она никаких клятв джинну давать не будет, «пусть подыхает», но это была единственная клятва, которую просил «джинн». Антон приводил пример хорошего запоминания самим собой. Но ничего не предотвратило инцидент в конце недельного срока, перед днём проверки «джинна". Мама стала утверждать, что она запоминает то, что действительно нужно: что попросить привезти папу при звонке в Москву, что попросили купить бабушка с дедушкой во время их нахождения на даче в этот день. Она сказала, что без выполнения тех действий она ничего не скажет ни Антону, ни его «джинну». Ещё сказала, что Антон мог бы выучить неправильные английские глаголы, которые им предстояло проходить в марте. Наконец, после паузы в напористой речи, пытаясь записать на бумагу покупки, она хлопнула по столу и прокричала: «Что вот сейчас надо покупать?!». Антону, в отличие от неё никто не сообщал об этом никогда, а ей «джинн» проговорил все свои правила чётко, и Антон их несколько раз повторял. Поэтому ребёнок решил, что в этой игре на честность мама, безусловно, проиграла. Но он этого пока не заметил и даже не старался возразить, потому что помнил про своё стремление быть оптимистом. Не случайно ведь вселение в него джинна совпало с паузой в общении с Сергей Сергеичем, так как дружба с последним была ценнее. И чтобы не было опасности с ней не справиться, не связать с фактами, Антон решил её не затрагивать, заменив на такую более свободную фантазию. В обещанный день, во время не изменившейся прогулки в Пятый Богановский микрорайон, «джинн» всё-таки проверил маму и, после подсказок и комментариев, объявил хорошее знание правил.

VIII

Не мог Антон сразу обнаружить, насколько всё оборвалось при возвращении в Москву. Не мог из-за той обыденности, основой которой было отстранение от нарочного мира, чтобы не доводить его до нестыковки с реальностью, помехи чему-нибудь реальному. От отъезда Хибариных положение ухудшилось уже не до одноразовой катастрофы, а до целой их цепочки, и подавляющее большинство конфликтов, произошедших в следующих годах, имели исток в этом возвращении.
В конце июня, возвращаясь в Москву, Хибарины взяли с собой бабушку и отъехали сразу с дачи. На даче Антоша слышал с улицы детские голоса и догадался, что это давно знакомая Саша Петрова и внук хозяина дачи напротив, Ваня, заметно моложе их с Сашей. С Сашей Антон тоже не избежал соперничества-подравнивания. В этот раз он заметил только, что на их машину Саша не взглядывает, значит, хочет ему продемонстрировать занятость своими делами. То она с Ваней вылавливала рыбу в бочке, у дома между своим и бабушкиным, и дурацки взвизгивала: «Быстре-е!», то, когда Хибарины уже отъезжали, таскала с ним какие-то веники и подметала пыль на дороге.

Причиной катастрофы, о которой мы собирались сказать, был тяжёлый характер бабушки. До этого она редко приезжала к Хибариным, а с обозначаемого момента стала жить в Москве не меньше, чем в Новомосковске. От этого она слишком чётко увидела недостатки семьи дочери в полном составе и на протяжении времени, чего не могла обнаружить в стычках при приездах Хибариных или при своих коротких приездах. И вместо того, чтобы налаживать образ жизни Хибариных постепенно, она прибегла к экстренному, взрывному методу. Хотя, образ жизни её самой не был примерным, а Антону он был просто отвратителен. Вознегодовала она, в первую очередь на выпивки зятя и следующее за ними его поведение. Раньше Валентина  пыталась бороться с этим не меньше, а теперь уже начала с этим свыкаться, но не в том была суть. Галина Архиповна и в дни отсутствия Игоря не переставала «зудеть» (по её же определению в адрес деда) по этому поводу, давая маме множество трудноисполнимых рекомендаций и портя любое настроение. Когда Антон один раз сделал замечание, что она с утра «не меняет пластинку», её ответ был таков:
 
– А ты не слушай, тебя не касается! – и это при том, что перед этим Антон слышал её фразу: «Скажи: мне с ребёнком сидеть надо!». Так что эта первая тема, как и все остальные, не обошла его стороной. Во-вторых, бабушка стала больше обращать внимания на дочь и на внука, так как, живя в Москве, она не ездила на дачу. Выражалось это, в основном, во множестве споров. Большинство из них были совсем ненужными, неприятно было только её вмешательство с ними всюду, где они не нужны. Но во много раз хуже для Антона было слышать, те споры, в которых она утверждала свой образ жизни, например, что ей можно запросто ходить перед ним без одежды; или её утверждение, что мама должна следовать за ним по школе, как ни странно, не взирая на то, что это осложнит их взаимоотношения. В последнем пункте она добилась противоположного, когда Антон, в знак отпора ей, стал избегать излишних поправлений того, что на нём надето, даже дома. В-третьих, бабушка надзирала за учёбой Антона, вполне успевающего. Это был не совсем обычный надзор, а с деспотичным уклоном, с угрозами чуть что "двойками" и вторым годом. Так как она, никто бы не заставил Антона ненавидеть учёбу, ещё и при его стремлении быть оптимистом, в том числе и в отношении оценок. В-четвёртых, баба Галя проявляла, по своему мнению, заботу о здоровье и благополучии Антона, а по мнению самого Антона – о его психической болезни и подчинении ей во всём, как у биоробота. Противоречия ей мамы по какой-либо теме её ворчания, не прекращали его, а даже усугубляли, превращая в скандал. От того она и придумала, как продолжать отстаивать своё: говорила, что не надо «раздувать пожар самому, самой, самим», только не ей.

Антоша считал, что неплохо бы научиться выходить одному на улицу, потому что так легче заиметь друзей. Ну, или хотя бы чтобы опровергнуть убеждение знакомых в том, что он зажатый и во многом без мамы не сможет обойтись. Он сообразил, что в первый же момент такой возможности он сразу не сможет быть один на улице и поэтому хотел тренироваться, готовиться к этому. Подготовка выглядела так: гуляя вместе с мамой, он договаривался с ней, что они будут идти мимо жилых домов с разных сторон. Затем Антон уже стал совершать и  совсем одиночные прогулки, правда, ещё не снимая очков. Но и этому бабушка своим приездом не смогла не помешать. У Антона однажды было вполне обычное намерение в очередной раз прогуляться одному, пока он не сообщил об этом бабушке, лежащей на диване.
- Сейчас я пойду, разок обойду два дома…
– Ой, не-эт! Не надо!
– А чего «не надо»-то?!
– Да нет, нет! Я бы и кого другого не пустила бы, не только тебя.

Конечно, Антону не хватило бы уверенности при возникновении трудности на улице, кроме самого угрожающего случая – не соглашаться, когда незнакомец зовёт к себе, например, на что-то посмотреть или прокатиться. Хотя в России такие случаи стали распространены в последнее десятилетие, но этих аргументов бабушка не озвучила. Антоше оставалось пойти на кухню к маме с сожалением сказать, что прогуляться ему сегодня не придётся, а на вопрос почему ответить, что бабушка не разрешает. Мама сказала «фи» и ребёнок даже немного успокоился, так как заметил, что его хоть кто-то понимает. Позже, мама рассказала Антону, что когда она попыталась заступиться за его прогулку, то бабушка точно так же накинулась и на неё. Но зато и папа, и дедушка говорили, что Антон молодец, раз гулял один.

Ещё, оставаясь наедине с внуком, Галина Архиповна не хотела, чтобы он включал телевизор, боясь, что он может взорваться, после такого случая в одной квартире в Новомосковске, произошедшего неизвестно отчего. И это даже несмотря на то, что он очень хотел посмотреть одну комедию. Она продолжала: «Ну, мало ли, что хочешь. Папа вон квартиру двухкомнатную хочет и всё никак…».

Вдобавок ко всему вышеописанному, баба Галя ещё и сама была обидчивая! По подсчётам дочери она за один приезд к ним плакала три раза. В первый раз - из-за того, что дочь с внуком, придя с прогулки вместе с ней, наделали отцу замечаний, к которым он уже привык, а по её словам – ополчились на него. Плакала она ночью и, встав на следующее утро, напоминая об этом дочери. Во второй раз – когда Антон уже видел – из-за несогласия мамы с тем, что Антон недостаточно часто делает физические упражнения от своего плоскостопия. При этом она обвинила свою дочь:

– Ты не хочешь, чтоб он здоров был! – и со звоном отпустила ложку в чашку, из которой ела.
– Да я и так здоров, у меня никакой температуры нет, – примкнул Антон со своим возражением.

А в третий раз она плакала, когда зять один раз пришёл выпивший и, изображая крайнюю степень усталости, лёг прямо на палас животом и уткнулся лбом в сцепленные руки. Для Антона главным успокоением было то, что сам он ни разу ни плакал, сдерживая своё обещание быть оптимистом, данное год назад.

После бабушки, в Москве оказался и дедушка. Он раньше работал шахтёром, был начальником участка, но помимо этого у него была и осталась склонность к выпивке. Последнее и развило в нём манию величия, так как он стремился оправдать факт того, что напивается наличием в прошлом прибыльных профессий и почётных должностей. А теперь его мания величия стала семейной, распространилась и на супругу. И Антону дедушкина мания величия была бы не так противна, если бы не сочеталась с началом бабушкиной тирании. Ведь тот оправдывал её с её тиранией, называя её больной. Об этом Антон думал так: «Ну лежала она в больнице, ну была опасность для жизни, но она же в конце концов миновала! И если уж на то пошло, то права издеваться над людьми, особенно над детьми, нет ни у кого – ни у больного, ни у «стального»!». И вместо того, чтобы подобрать способ лечения, что срочно требуется любому душевнобольному, мешающему жить близким, или дать бабушке некоторые советы, дед как минимум констатировал, что она больная и советовал: «Она больной человек, не надо на неё обижаться», – а то и утверждал Антону, что у него, оказывается «самая лучшая бабушка на свете». Это Антон воспринимал уже не иначе как удвоение тирании.
А однажды ребёнок выслушал, и причём, с виду довольно спокойно, такой разговор о своём отце.

– Мама болеет и при этом ещё всё хочет Игоря образумить, чтобы он, когда вам скоро квартиру брать, не тратился особо на водку да на дружков! – начал толковать дед.
– Он ещё и орать на неё может!
– Ну, я его вообще тогда убью!

IX

В том возрасте, в котором был Антон, многим детям надоедает ласка. Ему же она надоела особенно, благодаря маминым преследованиям по школе и бабушкиной поддержке их. У Галины Архиповны бывала ласка, например, поцелуи на ночь, но, при всех остальных отношениях она казалась Антону каким-то задабриванием. Главный её недостаток заключался в том, что она не придавала уверенности для общения с ровесниками. И Антон на всю жизнь убедился, что настоящая поддержка в чём-либо может быть только твёрдой, подобно фундаменту, на котором строится дом.

В период временного возвращения Антона с мамой в Москву, были и последствия бабушкиного пребывания здесь. Не только дед, приехав после неё, но и мама взяла на пользу понимание того, что бабушка больная и с ней не следует спорить и выражаться неожиданным для неё образом. Ну, а Антону с его стремлением к оптимизму, про которое нам приходится без конца повторять, оставалось почти согласиться с этим. Значит, это утверждение мамы было лучшей проверкой его на оптимизм.

Как-то раз одиночная прогулка Антона, уже без очков, испортилась и без бабушки. В его планы на лето входило удлинение пути прогулки. Когда он начал обходить ещё три дома, то один раз, из одной прогалины между ними ему навстречу вышла компания его сверстников. У одного из них была обломанная с двух концов деревянная палка. В следующую секунду другой бросил ему:

– Пацан, скока время?
– А у меня часов нет! – простенько, но чётко ответил Антон.
– А деньги есть?
– Тоже нет!
– Что найдём – то наше? – тот, у которого была палка, взял её за концы и выставил вперёд, поперёк дороги Антона.
– У меня правда нету денег!

Эта компания была только частично хулиганской, потому что Антону сравнительно легко удалось от них вырваться, со словами: «Да ладно!». И мама не придала особого значения. Когда он проходил мимо своих окон, она оттуда выглядывала, а он не подавал признаков произошедшего. Только когда они вышли вместе, Антоша между прочим сказал маме о встрече с компанией троих сверстников, которые спросили деньги.

Всё оказалось гораздо хуже в следующий раз. В тренировках прогулки Антоном учитывался вариант встречи со сверстниками, и он знал, что будет смелым при этом, иначе он и не начал бы гулять один этим летом. Ему хватало смелости, но не хватало ума, то есть он мог говорить уверенно и достаточно, но не так, как было бы лучше всего. Когда он обходил те же дальние дома, но уже со стороны подъездов, с детской площадки к нему подошли двое. Одного из них Антон узнал с прошлого раза, и с ним был второй, меньшего роста, которого в прошлый раз не было. После того же самого ответа Антона про деньги они спросили, куда он идёт, он ответил, что просто так гуляет, они сказали, что тоже погуляют с ним.

– Нам деньги нужны, мы в магазин «Любимый» сейчас пойдём, там автомат, который щупальцами игрушку вытаскивает, нам на него деньги нужны, – разъяснял  меньший ростом.
– Ты туда сейчас с нами пойдёшь, купим тебе там мороженого.
– Я сегодня уже ел мороженое.
– Ну и что, ещё же можешь!
– Может быть, в другой раз? – Антона ждала мама для совместной прогулки.
– Почему?
– Сейчас неохота, я не готов.

Антон в этой компании завернул за дом, маршрут пока не отличался от привычного, Но их магазин «Любимый» был прямо, а он стал сворачивать налево перед гаражами-«ракушками», чтобы, как обычно, обойти дома. Но это-то место и было самым лучшим для их нападения.

– Ты  куда? Магазин «Любимый» – вот он! – больший ростом преградил Антону дорогу и показал направление рукой.
– Давайте в другой раз, а? – Антон завернул перед «ракушками», и тут началось самое основное.
– Ты чего так? Ты знаешь, что у него нож есть в кармане, и ты нам сейчас деньги отдашь?! – больший ростом полез в карман, и первой реакцией Антона было хватание его за руку. Второй рукой тот его оттолкнул, но Антон схватил и эту. Они покрутили сцепленными руками. Затем хулиган отошёл в сторону, меньший выбежал вперёд, а тот размахнулся ногой и пнул Антона сзади. Антон шёл, а впереди шёл меньший и говорил большему:
– Всё, давай, доставай нож! – часто задерживая Антона.
– Да нет у вас никакого ножа, вы меня просто так пугаете! – сказал, наконец, Антон. Он шёл с таким сопровождением: меньший его постоянно расспрашивал, больший – постоянно пинал.
– Как тя звать? – уже спросил мелкий. – Меня – Дима, его – Саша, – тот в ожидании ответа даже перестал пинать.
– Потом скажу – и пинки продолжились.
– А живёшь ты где? Мы – где дом-«пила», можешь к нам туда с мамой в гости прийти. После всех вопросов, заданных под серию пинков, меньший, представившийся Димой, наконец, говорит:
– Ладно, хватит, синяки у него уже появились!

 Антон улучил момент, набрал скорости и отбежал от них к заезду с трассы. Мама уже шла по улице, сбоку их дома. Увидев её, Антон на две секунды сделал глупейшую улыбку, а подойдя к ней, сказал, что нужно зайти домой.

 Валентина сразу догадалась, что произошло нечто подобное его предыдущей встрече со сверстниками. Дома она начала спрашивать, во что они одеты, а Антон понял, что это нужно было знать для разборок с ними, и поэтому пока ничего не сказал и не захотел никуда с ней выходить. Тогда она вышла одна, а вернувшись, принесла сведения о том, что видела двоих дерущихся ровесников Антона, что у одного из них из носа текла кровь, что из их уст звучал «мат-перемат» и добавила: «Это ж всё, преступники растут!» Когда они с Антоном, через некоторое время пошли гулять вместе до большого шоссе, он рассказал подробности случившегося, включая то, в чём хулиганы были одеты. Мама подтвердила восклицанием «да-да-да!», что она видела дерущимися именно этих.

После, эта встреча с хулиганами стала вспоминаться Антону в несколько ином свете. Если бы не мамино ожидание его обхода пяти домов, то он бы мог с ними разговориться, а то и даже подружиться, чтобы они заступались за него перед Егором. Как говорится, против лома нет приёма, окромя другого лома. В воспоминаниях о той ситуации Антон больше всего сожалел именно об этом. И вообще, тот год был самым разгаром его обломов в отношениях со сверстниками. (А самый главный такой облом произошёл через два года, в нём Антон со временем обвинил не только себя и других лиц, но и некое распространённое среди молодёжи явление. После раздела «Облом» мы ещё вернёмся к этому.) А то, как мама прижала его к себе перед совместным выходом, он вспоминал просто-таки с ужасом.

Дальше Антон стал уже колебаться с выходом на одиночную прогулку, к чему добавилось препятствие этому уже со стороны мамы. Он говорил, что уже лучше знает, как себя вести при аналогичной встрече.

– Ну, ты хочешь, чтобы тебе руки скрутили, затащили в подвал?
– А почему взрослых-то не затаскивают?
– Да потому что детей им больше нравится затаскивать, потому что легко. Папу вон попробуй затащить! – Валентина формулировала утверждения особенно больно для Антона. – Бабушка мне строго-настрого запретила тебя отпускать.
– Я же один раз успел выйти при ней!
– Но она меня потом ругала за это.
– А с чего ты вдруг стала её слушать?
– У неё уже опыт большой из жизни – из уст мамы Антону всё это слышать было ничуть не менее противно. Он спросил, не говорила ли она бабушке о его неудачной встрече у соседних домов, она сказала «нет».
– У тебя сейчас просто от возраста навязчивое желание всё одному делать, это у тебя пройдёт – говорила мама, а он чувствовал, что это не пройдёт, пока он не сравнится по развитию хоть с кем-нибудь из обычных одноклассников. Маму он понимал только в том, что бабушка её воспитала и от этого же у неё бывают истерические реакции.

Но всё это компенсировал второй приезд в Новомосковск летом девяносто восьмого года. Исключение составило только то, что кошмарное возвращение в Москву пошатнуло надежду Антона в отношении школы. Он вспоминал последнюю ноту, на которой её покинул, и ему казалось, что Алёша Сидоренко возобновит попытки сдружиться с Егором и будет рад любому глумлению последнего над ним. А ведь Сидоренко когда-то был почти что его другом, но от желания Антона поравняться с ним превратился в его врага. И если Алёша добьётся успеха, то возможно и Егор, в свою очередь, будет разбираться в каждом косом взгляде, брошенном на того Антоном. Представляя это и думая, как этого избежать, Антон всплакнул. Когда он открылся маме о причине слёз, то она сказала: «Жизнь научит» – и этого было вполне достаточно.

В остальном, было сделано больше фотографий на «Polaroid-600», Антон взялся за новое художественное чтение по программе грядущего шестого класса. А ещё, соседи по даче через дорогу уехали в Украину, откуда были родом, и оставили им всем ключи от участка, чтобы за них всё поливали. Прогулку по их участку Антон тоже считал полноценной, хоть с кем-то он гуляет, хоть один. Соседский участок казался длиннее, потому что деревья стояли только по краям. До построек в конце участка вела изогнутая тропинка, выложенная кирпичом.

Окончательно возвращаться в Москву Хибарины стали через село Треполье Рязанской области, где жили другие бабушка с дедушкой – родители отуа, и попали на юбилей бабушки. Там уже присутствовала тётя Оля со всей семьёй. Через некоторое время Антон получил от своего двоюродного брата – Паши, предложение прогуляться с ним до одного пруда и, естественно, принял его, оповестив родителей. После двух домов в пути началось совершенное поле, по которому гулять можно было свободно, не то, что в городе. Когда на бабушкин юбилей подъехал ещё и дядя Володя с семьёй, то они с Пашей пошли к пруду ещё раз. Антон в дороге говорил всё, что мог, и они вместе сочинили попсовую песенку. Впервые увиденная там Антоном видеокамера запечатлела лучшие моменты его отдыха.

X

Настала пора Антону идти в шестой класс. В последний день было сделано всё по правилам, были подписаны все тетради и дневник, и собрано в портфель всё необходимое, и никто бы не смог придраться. Вечером он решил настроиться на школьные уроки с помощью викторины маме с папой. В ней была доля дурашливости, вызванной желанием Антона повеселиться и развеяться, ибо мрачного хватало везде, даже с нарочным миром. Когда родителю во время его вопросов о чём-то заспорили из-за своих сумбурных отношений, Антон сказал им, подражая учителю: «Так, прекратить разговоры на уроке, а то сейчас дневники возьму!»

Самым сложным оказалось поспать перед первым сентября. Ночью Антон ощущал щекотку в животе, оттого что баланс его надежд и сомнений, связанных со школой, не был уравновешен. Его жизни предстояло ещё неимоверно долго соприкасаться с его одноклассниками, оставалось больше половины учёбы в школе. «При моём поступлении в первый класс, ни у кого не было заметной разницы в возрасте с остальными, и сейчас у нас тоже возраст у всех одинаковый и когда мы все закончим школу, то опять останемся ровесниками». Если в начале школьной жизни она кому-то кажется сулящей впереди тяготы, то на её протяжении линия судьбы и поведения каждого несчётное количество раз сплетается с линией судьбы и поведения одноклассников и, в результате, этих людей узнаёшь слишком хорошо. И класс начинает казаться ценным ядром людей, и появляется желание, чтобы у него появился отличительный признак, которым станет господствующая идеология. Свою собственную идеологию – нарочный мир – Антон в класс принести не мог, поэтому решил подстраиваться под идеологию лидеров. Может быть тогда, думал он, для одноклассников станет что-то значить то, что они растут вместе с ним. Обо всём этом он думал ночью, а когда, незадолго до утра, встал в уборную, то ему показалось, что стоит он на краю мрака, которым являлось неизведанное грядущего учебного года. Он даже вкручивал деталь в старую ржавую стиральную  машинку, вытаскивал тряпки из валиков зажима и запихивал их вниз, чтобы, таким образом, лучше ощупать край неизведанного. Было бесчисленное множество вариантов в неизведанном, но где достойное будущее?

Антон впервые уснул утром.

В первый день учебного года Хибарин сел на обжитую последнюю парту. Цветов он не принёс, с ними была проблема после того, как в третьем классе мама отнеслась к ним как-то безразлично. Придирчивая по поводу и без повода Алика Мургасова моментально это заметила, а Антон попробовал сначала увернуться.

– А чего твоя Зухра их не принесла?
– А у нас с ней на двоих общий букет, – и он заметил, что у Егора с Сашей Язовкиным тоже на двоих общий букет, который они держали вдвоём. А у Хибарина, как читатель сам понимает, не было того, с кем бы он принёс общий букет.
– Сейчас же не один учитель, только классный руководитель, одной подаришь – другая обидится.

Алика сделала кислое лицо. По другой причине Антон не захотел бы говорить такую муть, но сейчас хотелось, чтобы Алика поскорее отстала. Затем он подошёл к сидящему на первой парте Ринату Зарифулину и спросил, принёс ли тот цветы, а он попросил – в переводе на литературный язык – отстать от него с ерундой. Получается, что или к Ринату никто и не приставал, или, наоборот, к нему многие часто пристают, а Антон – ещё один, кто добавился, хоть и шутя. После, Антон употребил несколько угроз, заимствованных из телевизора, а Ринат ему: «Пош-шёл!».

Вдруг в класс заглянула женщина, а за ней – незнакомый мальчик, но когда он стал проходить назад, трогая парты, Антон понял, что это новенький в классе. Обойдя Антона в среднем ряду, он пошёл вперёд, и ему сказал «садись-садись» Денис Цоколев. Затем пришли ещё новенькая девочка и второгодник.

Примечательно было то, что не пришёл Алёша Сидоренко, а на первом уроке выяснилось, что он…  выбыл. А для Антона он летом был предметом мрачных мыслей поважнее Егора. Потому что избежать физического ущерба от Егора ему представлялось легче, в крайнем случае, вмешаются педагоги, труднее было не отставать от Алёши в общении, чтобы он не был заодно с Егором, только пассивно, скрытыми смешками.

И вот, начался первый урок в учебном году, на котором не бывает никаких предметов, а только классный час. Любовью Ильиничной была проведена перекличка, в которой появились новые фамилии: Колчан (так Антон расслышал эту фамилию в первый раз), Быкова, Толкачёва и Комков. Затем она уже конкретно и поимённо представила новичков.

– Ну, и вот новенькие ребята у нас появились – это Алёша Колчанов, – она  показала на парня, севшего с Денисом, и тот кивнул (а Антон опять не расслышал  окончания его фамилии), – и Настя Быкова, пришедшие из другой школы. Ну, а вот Никита Комков у нас второгодник и Катя Толкачёва – тоже второгодница.

Любовь Ильинична говорила о том, что в пятницу многих не было, и поэтому сейчас
будут браться учебники на столе. Хибарин понял, что в пятницу был такой же, как и год назад предварительный приход в школу. Только не мог он понять, что в этом году давал предварительный приход, кроме дополнительной возможности ученикам пообщаться друг с другом. Для него это создало бы только дополнительное испытание, он решил, что ему хватает попыток заиметь друзей и в течение учебного года.
Самым благодушным со стороны Любови Ильиничны был её вопрос: «Кто где отдыхал?» Поднялось несколько рук, и Антон тоже не мог не поднять свою, ведь он продолжал собирать в кучу малейшие признаки достойной жизни у себя, чтобы гордиться ими перед сверстниками. Но сначала стала рассказывать Таня Ермилина и понятно почему – ведь она была отличница и самая примерная в классе ученица. После Тани стал уже рассказывать Антон, в общем про два приезда в Новомосковск, пояснив, что это - Тульская область, и про тамошнюю дачу, но только не про джинна. Когда Хибарин сел и начали рассказывать другие, он подумал, что недосказал про Треполье, про юбилей бабушки Зои. Под конец классного часа ему удалось-таки закончить рассказ, он встал и продолжил словами: «Я ещё не досказал, что…» - рассказ о том, как и когда был в Треполье, что оно в Рязанской области, что были там один день. Особенно Антон подчеркнул прогулку с Пашей: «Ещё мы с моим двоюродным братом, Пашей, ходили на пруд (то есть к пруду), пробовали, как вода, не холодная ли». Он показывал, что с ним не так уж и невозможно никому дружить. После окончания рассказа Хибарина прозвенел звонок.

Оказалось, что дальше будут только два урока, оба в этом же кабинете – уроки математики. В столовую пошли уже после первого. По дороге на Антона вдруг обернулся Алёша Колчанов и спросил:

– Тебя как звать? – Антон назвался. – А меня – Лёша! Давай дружить?
– Давай! – тут он даже отдалённо не подумал, чтобы ответить как-нибудь ещё.

Но после выхода из столовой, возле неё началась битва за Колчанова. Он подошёл к Антону и впервые придрался: «Хм, в сандалиях!». А Егор дал подумать, что настраивает его против Антона, и Антон быстро сложил руки рупором и шепнул в ухо Колчану: «Он у нас чокнутый!». Нечего было ему сказать новому Алёше про Егора. Оттого, что Антон шепнул, тот после убедился, что он приписал Егору именно свой недостаток. Но если бы Антон сказал правду, что Егор хулиган и любит издеваться над скромными, то его бы эта характеристика как раз и удовлетворила бы, тем более что и сам Антон решил подстраиваться под эту идеологию. Хуже всего новенькому появляться в классе во время накалённых отношений, так как враги будут рвать его между собой, пытаясь заманить каждый на свою сторону. Именно в такой период и пришёл в шестой «А» класс Колчанов, но вёл себя при этом довольно уверенно. Вскоре он прижился в классе до того хорошо, что это стало кое для кого плохо.

Когда начался второй урок, Любовь Ильинична спросила:
– А где Никита, заблудшая душа?

Следует отметить, что как Никита Комков исчез после первого урока первого сентября, так больше никогда и не появлялся в классе. На второй перемене Колчан только лишь заметил надетые Антоном очки: «О, очки тебе идут!». Антон с Ринатом Зарифулиным продолжали шутя друг другу угрожать, Ринат использовал неприлично-смешные угрозы. После третьего урока уже подоспела Валентина Викторовна со своей никчемной улыбкой, Любовь Ильинична ей сказала, что были только три урока и все – в одном классном кабинете.

Из всего учебного года мы пока описали только первое сентября. Про весь этот день относительно Антона можно сказать так: как встретишь новый учебный год, так его и проведёшь.

XI

Шестой класс был для Антона самым кошмарным учебным годом (из тех, в которые он ходил в школу от начала до конца), во всех отношениях, хоть если брать их все сразу, хоть если каждое по отдельности.

В первые дни сентября Валентина Викторовна однажды сказала Антону, что пойдёт к новому директору, женщине, чтобы договориться о своей работе в школе. Лично Антон был даже немного доволен этим, полагая: «Теперь-то у мамы хотя бы будет более нормальная работа, чем просто слоняться по школе, как будто кто-то чего-то не доглядит без неё. Если и недоглядит, то я сам обращу внимание, я же всё-таки не такой, как Зухра». Когда мама вернулась, то сказала, что для неё есть вакантное место уборщицы, чтобы пока без воспитания посмотреть, какие в школе ученики. Антон спросил, как выглядит директор, но не получил точного представления о ней. Первая встреча с директором, в которой он её не знал, была не совсем приятной. Когда приехала бабушка, чтобы провожать и встречать Антона, поскольку мама стала работать, а он ещё не мог ходить один туда и обратно, он с ней один раз дошёл до школы во время первого урока, от которого был освобождён. С ним пришли ещё две девочки из старших классов, и вдруг подошла женщина и спросила у них, почему они опоздали.

– Проспали! – говорят они.
– А ты, – обратилась она к Антону. – Тоже проспал? – он начал что-то говорить, но сбоку подошла мама со словами:
– Чего ж ты молчишь-то?

Впоследствии, дома Антон узнал, что эта женщина и есть новый директор.
В хождении с бабушкой не было ничего приятного. Она была похожа на тюремного надзирателя – угрюмая, в тёмном плаще. Худший случай был, когда она, встретив собаку без хозяина, схватила Антона под руку и пристально на неё уставилась. Антон вырвался и посчитал это самой естественной реакцией. Галина Архиповна также стала бережливой после экономического кризиса в стране, когда обесценились деньги, которых Хибариным вот-вот должно было хватить на покупку двухкомнатной квартиры.

Стоя на перемене, Антон видел общавшихся в куче одноклассников, а Алёшу Колчана видел стоящим отдельно, но он так стоял не более пятнадцати секунд, после чего тоже всунулся в кучу. Не мог Антон догадаться, о чём он так быстро смог с ними заговорить. Затем, его удивила мама, подойдя в виде, худшем, чем в прошлом году. Она предложила талон на обед (прямоугольный обрезок зелёной бумаги с печатью и надписью), а он отказался. Антон бы понял, если бы мама была в специальном халате уборщицы, но она была в домашнем свитере, в котором, максимум, можно вынести мусор из ведра своей квартиры. Она показала себя нищенкой, и это было просто ужасно. Колчан зачастил с вопросами к Антону.

– А чего ты так ходишь? – спросил он, сделав свои ступни в расходящихся направлениях и выгнув их с внешней стороны. Антон понял, что так он изобразил его плоскостопие.
– Я всегда так хожу и не замечаю. А ты как ходишь?
– А я вот так хожу, – сказал Колчан, показывая ровную и правильную постановку ступней. (Хулиганы, встреченные Антоном летом, тоже спросили, почему он так ходит).

Отчасти Антон и сам был виноват в придирках Колчана, потому что собирался перенять поведение лидеров, но не имел для этого достаточной активности. А тогда ему лучше было вести себя как Зухра или как выбывший в этом году, не проучившись и года, Вася Никонов, чтобы это было менее чревато. Поэтому Колчан и стал своими придирками проверять, насколько остроумно или правильно на его взгляд будет отвечать Антон. Однажды Колчан подошёл к нему с таким сообщением.

– Те надо пластическую операцию сделать, ты чё? Те нельзя с такой харей в школу мотаться!

Когда в другой раз стояли около столовой, кто-то из мальчишек притворно крикнул на Колчана: «Да чё ты всё к нему пристаёшь-то?» – чтобы Антон думал что за него заступаются, одновременно намекнув Колчану, что к Антону не будет приятно приставать из-за его мамы. Хибарин начал отвечать ему чем-то подобным, а он выпятил нижнюю челюсть и процедил сквозь неё: «Ты чё, б…, ко мне пристаёшь?!» – и топнул по пальцам ноги Антона. При заходе класса в кабинет, Антон сзади нажимал на Колчана, а на Антона сзади нажимал Ринат. Дальше – больше, Колчан стал хватать Антона, а тот пробовал отбиваться, после чего он уже начинал колотить Антона. При последующем подходе Антона, он с кривой ухмылкой объяснял:

– Слушай, ты распихался, я те сдачи дал и всё!
В кабинете Колчан побил его ещё, когда он шёл на свою последнюю парту. Сразу кто-то выкрикнул, чтобы сильнее разъярить Антона для своей забавы: «Да врежь ты ему, Тох!» Он взял со своей парты учебник и два раза стукнул им сзади Колчана по голове. А тот пошёл за ним и, как только он сел за парту, уткнул его голову в своё плечо, и он почувствовал, как Колчан бьёт его по ней кулаком. Колчан выбежал из класса как раз, чтобы посмотреть, как Хибарин за ним бросится, но тут прозвенел звонок. Почему-то Антон предпочёл пожаловаться прямо на уроке, а не дома хотя этим он себя принизил не меньше.

– А вот он сейчас меня бил! – его голос вышел чуть ли не плачущим.
– Кто, Алёша? – переспросила молодая учительница русского языка.
– Да ты сам!.. – ненавидяще взглянув на него, произнёс Колчан и ещё что-то пробубнил, видимо обзывательства. Учительница от такой ситуации пришла к выводу:
– Давайте договоримся: товарища нужно уважать! – это означало, что способ Антона заслуживать уважения пока ему не помогал. Учительница была молодой и потому перед детьми хотела выглядеть важной, но с другими учителями проявляла много чего, можно даже сказать, детского.

А дома ему зато удалось скрыть произошедшее от бабушки, выдав расстройство за плохое самочувствие так, что бабушка всё списала на плохой по геомагнитной обстановке день. Но только в один из следующих дней, когда Колчан его уже не бил, но грозился в столовой облить чаем, то он дома уже возразил бабушке против её «плохих дней». Она сначала даже стала доказывать, что много раз слышала о них по радио, и на ней они сказывались без другой причины.

– А что, если меня в школе обидели, то обязательно плохой день?
– А, в школе обидели, это тогда другое дело! Это кто же, Егор опять?
– Да нет, пришёл один новенький, начал бить, а сегодня не бил, но обзывался матом.
– Ты  маме говорил про него?
– Так, немного говорил
– Он новенький?
– Да.
– Ах ты, гнида такая! Да и мама – размазня, ничего с ним сделать не может!

В тот же день, когда Антон учился готовить чай по бабушкиной рекомендации и по своему желанию быть самостоятельнее, бабушка, сказав один пункт инструкции, вдруг резко вернулась к прежней теме. Звучало это так:
– Если нужен лимон, положи в бокал, куда будешь процеживать. Нет-нет, Антон, мы за него возьмёмся! Долго ещё этот подонок будет к тебе лезть?
– А, да ты всё ещё про это! Кошмар! – удивился Антон.
– Мхм, «кошмар»!

Уже в другой раз, когда шестой «А» был в столовой, и Колчан начал пихать под столом своими ногами ноги Хибарина и заглядывать туда, к нему подошла Валентина Викторовна и, наклонившись, стала что-то говорить, чего Антон, к счастью для себя, не слышал. Под конец она погрозила Колчану пальцем, а одета она была в тот же свитер. После урока истории Колчан, выйдя вперёд Антона, плюнул бумажкой из трубочки и попал на надетые им очки. Антон бросился его догонять и уже схватил за ручку портфеля, но впереди оказалась мама и выкрикнула: «Опять лезешь, в чём дело-то?». Антону нравилось напоминать маме, даже в присутствии бабушки, что если бы не её последнее вмешательство, то после того, как он схватил Колчана за портфель, он бы мог его как следует тряхануть или опрокинуть. Затем он отошёл и когда вернулся, бабушка говорит ему:

– Мама меня сейчас всё-таки убедила, что драться не стоит, – но что для Антона могло быть лучше, чем достаточное противодействие Колчану не с маминой, а с его собственной стороны?

Однажды Антон наконец-то расслышал фамилию нового Алёши во фразе Любови Ильиничны: «Решай, решай, Колчанов», – в которой окончание было произнесено уже чётко.

XII

После довольно долгого перерыва в частых простудных заболеваниях Антона, на него снова напал насморк с заложенностью носа, и это-то больше всего и расшатало его оптимизм. Антон-то оценивал его по влиянию на здоровье, а это означало, что он не помогает его здоровью. Хотя, сказалась трата нервов, превратившаяся во время осеннего похолодания в насморк. Да и бабушка нагоняла тоску: "Каждый год ты болеешь, бедненький". И однажды Антону стало так муторно, что он завизжал во всю глотку, и бабушка от этого всплакнула. 

Антон всегда стремился улучшить интерьер своей квартиры, и последним летом ему пришла замечательная идея. Он сказал маме:
– Знаешь, как защитить себя от радиации? Нужно купить телевизор с дистанционным управлением!

Валентина подтвердила, что когда к телевизору подходишь включить или выключить его, то в этот момент испускается наибольшая порция радиации. Антон сказал о том же отцу, а он пообещал купить телевизор с пультом как-нибудь на досуге. Хибарины ездили по магазинам техники, и в октябре им удалось приобрести телевизор с дистанционным управлением. Бывший на его месте старинный «Рекорд-311», ровесник Антона, был смещён в Новомосковск, а находившийся там, не показывающий телевизор-радио-проигрыватель «Беларусь» – в новомосковский гараж. У нового телевизора сначала была проблема с настройкой, не в смысле изображения – оно было самым чётким, а с соответствием каналов и кнопок, автонастройка путала их как попало. Ещё до того, как отец настроил, соседка тётя Лена даже предлагала привести своего младшего сына, на два года старше Антона, чтобы он им всё правильно настроил, потому что он умеет правильно и быстро настраивать, а её старший сын не настраивает, у него, как говорится, другие проблемы. Ещё соседка подметила, что тот телевизор Хибариных – слишком старый, чтобы его смотреть и об этом было уместно сказать, когда они уже купили новый.

Вскоре после покупки телевизора ребёнок заболел уже сильнее – бронхиальной астмой. В разгар болезни у него ночью был приступ кашля, и Валентина хотела вызвать «скорую». Обошлось без «скорой», на следующий день просто пришла на дом доктор, и Антону немного не понравилось, что она обратила внимание на отодвинутый от стены диван, с наваленными за ним мешками и досками: «Вы что, комнату перегораживать собрались?» В выздоровлении Антону помогло хождение в поликлинику, на сеансы кварцевого прогревания, направленного в нос и рот. После, уже без бабушки, снова заболевая насморком, он возмутился тем, что мама не сочувствует ему и даже опрокинул стул. А ещё он боялся болеть до Нового Года.

Покупка Хибариными нового телевизора стала первым шагом Антона к «вещизму» и к расставанию с нарочным миром. Он распорядился, чтобы диван был придвинут к стене для лучшего облика комнаты. Ещё, он накидывал в уме множество преобразований их квартиры до того, чтобы им кое-кто стал бы должен завидовать. Воображаемые улучшения интерьера были такими: наведение порядка в книжном шкафу, в котором должны находиться многотомники, прикрепление книжных полок на пустую стену, приобретение в ванную работающей стиральной машины, смена обоев на кухне и в прихожей, и в дополнение ко всему – зовущих его с улицы друзей, как соседа Кирилла.

Пока что ребёнок наметил себе в подарок на грядущий Новый Год какую-нибудь игровую приставку, чтобы, посредством знания игр, было больше шансов заиметь друзей, да и ему лично эта вещь была бы более чем приятна. Это было бы, к тому же, и отличным способом расстаться с нарочным миром. Например, передать должность генерального директора телеканала «Бакинские комиссары» в другие руки. Пока ещё Антон показывал на нём познавательную передачу и остросюжетный сериал, но понимал насколько они убоги по сравнению с тем, что идёт по другим каналам. Сергея Сергеевича он переселил в Москву, по случайному попаданию в атласе, на улицу Удальцова. Антон выдал это за последнее сведение о нём, добавив ему дел в столице.

– А ты уверен, что ты в неё играть-то будешь? – спросил вдруг Антона с недоверием отец, по поводу приставки.
– Конечно, я же знаю, что заказываю.

За несколько дней до Нового года у Антона Хибарина появилась игровая приставка «Денди». А в последний день года он сыграл в неё три раза и ещё посмотрел новогодние фильмы. Мама, когда легла в десять часов, сообщила ему, что телевизор он смотрел сегодня весь день, перед тем, как он хотел идти мыться.

– Да где же весь день? – не поверил Антон.
– Да вот где же: играл, смотрел… – она всё перечислила. Они ещё немного поспорили, и даже перед Новым годом получилось так, что она начала кричать.
– Так я не понял, думал, ты имеешь в виду – один цветной смотрел!
– Ну конечно, «не понял»!

Побыв в ванной и помывшись, как знал, Антон вышел на кухню и решил поставить себе чай. Мама не вставала, и единственное что спросил у неё Антон, это где чай. Так как у него ещё не было традиций самостоятельной встречи Нового Года, то он просто включил привезённый любимый бабушкин источник информации – радиоточку. Там играли песни, появившиеся в уходящем году. Антон был доволен, что встречает Новый Год самостоятельно, да ещё и под музыку прожитого года.

После появления у Антона игровой приставки «Денди», начавшееся, но снова оборвавшееся удовлетворение реальностью привело к развитию у него «вещизма» – желания новых и добротных вещей. Желание это он считал составляющей пути к выработке поведения детей-лидеров в настоящем общественном строе. А над его нарочным миром начал взвиваться пепел…