Волобуев

Волобуев собрался в город. Сегодня была суббота, а по субботам, по обыкновению, он ездил в город. Поэтому, не удивительно, что он собрался в город, раз так делал всегда. И так же не удивительно, что он в него поехал, и поехал на электричке. Потому что, да, он так делал всегда, а во-вторых, тут и этот пункт есть, другого ничего в город не ходило. Автомобильный мост ведущий к ним был снесён рекой года три назад. И за это время денег на его ремонт не нашлось. Откуда им взяться, когда глава посёлка, глава района и глава области ещё не всей своей родне жизнь обеспечили до уровня платиновых туалетов, и замы их не всех до золота дотянули, и помощники до серебра. Какой тут к чёрту мост?!

В электричке он сел напротив женщины, одетой по спортивному. Исключением были джинсы. Но это исключение не выходило за рамки образа, не выбивалось из общего ряда. Да и исключением можно было назвать с натяжкой. Её руки покоились на рюкзаке,  а пальцы держали телефон. Она сидела в нем глазами, не поднимая головы. Волосы были чёрные, кудрявые, до плеч, а сама она была крупная.

Когда женщина подняла взгляд,  чтобы поправить волосы, Волобуев был удивлён. Очень удивлён, чуть глаза не выронил, и челюсть еле удержалась в уключинах. Тут должно было быть другое лицо! Эта симпатичная мордашка, с чёрными угольками глаз, яркими от природы ненакрашенными губами, готовыми улыбнуться лишь только этого попросит настроение, была несоразмерна с телом. Она бы лучше подошла более миниатюрной фигурке. Но этот контраст и притягивал: голова мальвины на теле девушки с веслом, ростом с фридриховского гренадера. Интересно,  у кого она оторвала эту голову и где сейчас бродит её собственная?

И тут она улыбнулась. Улыбка была до того мимимишной, что эскадрон мурашек тут же сорвался с места в карьер, рванул рысью по рукам, а с шеи вниз перешёл в галоп. Волобуев просто обожал такие улыбки. Может потому, что они стали редкостью настолько, что видеть подобное вживую, без монтажа и фотошопа, ему приходилось чуть чаще, чем краснокнижную рысь. Рысь он не видел никогда. Их родина - небо, а у их хранительниц, кажется, должны быть крылья. Тебе слышатся ангельские колокольчики, но в паху рождается  желание вполне земное. Вот такой парадокс.

"Я хочу ангела? Я хочу ангела. Я хочу ангела! - Ужас?" - подумал Волобуев, но без ужаса, несмотря на подуманные слова. А раз нет ужаса в душе, то и на вопрос самому себе он ответил, себе самому, отрицательно. Мы часто называем женщин, девушек,  девочек - ангелами, но он не видел ни одной картины или фрески, написанные на религиозные сюжеты, где у ангела вместо писюна была бы щелка. Ангелы вообще бывают женского рода?

И тут она встала, чтобы уйти.

- Не уходите! - вырвалось у него.

- Вы так откровенно и похотливо на меня смотрите, что я чувствую себя неудобно.

- Я больше не буду. Хотя нет, вру. Идите. Я не смогу на вас смотреть иначе.

После таких слов, любая, уважающая себя женщина фиг его знает, чтобы сделала. Волобуев плохо знал женщин. На работе он общался и воспринимал их исключительно, как коллег, без пола, возраста и права на ошибку. В ту же кучку можно было свалить соседок (не трахайся, где живёшь!), жён, подруг, сестёр, матерей, дочерей и прочую родню сиськаносного пола обширного круга его знакомых, полузнакомых и малознакомых коллег и товарищей. Но этим право на ошибку давалось. У его друзей баб не было, как, впрочем, и их самих. Из оставшихся можно было выбросить особей младше тридцати и старше пятидесяти. С первыми он чувствовал себя педофилом, со вторыми, соответственно, геронтофилом. И на их ошибки ему было совсем по ветру.

Были ещё и те, кто просто ему не нравился, как индианки, китаянки и прочие азиатки, негритянки, блондинки, различные малые народности, если их малость достаточно выражена, в очках, с родинками на лице, в крупную сетку на ногах не дай бог чулков, с красными сумочками, с вызывающим макияжем, поведением, полные, худые и без часиков на руке. Оставались совсем какие-то единицы, если учесть, что дальше города, что был из себя даже не областной центр, он не ездил, а про его посёлок и говорить нечего. Так что женщин, к которым он относился как к женщинам, с сексуальной точки зрения, он и встречал-то не часто, что уж говорить про понимание их, когда они и сами в этом не сильно преуспели.

Уважающая себя была эта женщина, всякая или нет, но она остановилась, ещё раз посмотрела на Волобуева и села на место. И продолжала на него смотреть. И чего-то ждала, положив руку с часиками на руку без них.  Взгляд её был выжидающим. Нет, ожидающим. Она же ждала, и взгляд ждал, как те, кто приходят на перрон. Они приходят ждать. Всегда чего-то ждут. Ждуны. А по третьему кругу за радужкой, показалось ему, что и чего-то просящий скользнул оттенок. А что он мог сказать? Что ужасно бы хотел положить её голову себе на коленки и целовать взасос, посыпая небольшими и совсем крошечными поцелуями, иногда, лицо, шею, ушки, особенно мочки - это ей сказать? Она даже сидя была его выше на сантиметров пятнадцать, а в рост и представить страшно. Он носом и в грудь может не уткнуться, застрянет между этой красотой четвёртого номера и пупком. Грудь её тоже ему нравилась. И попа. И руки. И вся она, по запчастям, вместе сложенная.

На ум пришёл пост из "вконтакте". Волобуев никогда не постил чужое, предпочитая умничать в самого. Коряво, нет ли, но сам. А этот запостил. Чем тот его зацепил - хрен его ведает, во весь свой корень. Дословно он не помнил сейчас, но было что-то на подобие такого: - Девушка, не посчитайте меня за нахала, но я бы с вами переспал! - Не посчитайте меня за **ять, но я согласна!" - он улыбнулся и рассказал об этом незнакомке. Та покраснела. "Она умеет краснеть, она знает, что такое стыд", - мелкой россыпью мурашек, подумал он. А она сказала:

- К чему вы это рассказали?

- Не знаю. Хотел, видимо, сойти за нахала.

Она покраснела ещё больше, но как будто налившись решимости перебороть стыд, обогнав его на этом повороте времени, ужасно боясь, что ее сейчас догонят и накажут, как выпихнула из себя скороговорку:

- Тогда я согласна.

Через два месяца она стала Волобуевой, а через год и матерью Волобуева.
8:21/211.04.2018