Коммуникативные аспекты русского социума

…Многие, наверное, помнят прекрасный советский фильм 70-х годов «Последнее лето детства». Припоминаете одного из его героев — фотографа салона «Русская светопись»? Очень колоритный был персонаж!.. Впрочем, я сейчас не о нём, а о названии его салона. Вы вслушайтесь только: «светопись»! Это же простая калька с иностранного слова «фотография», — но как великолепно, как по-русски звучит! И как это родственно исконному русскому слову «живопись» — как, собственно, и искусство фотографа родственно искусству живописца. Интересно, такая калька действительно существовала когда-то или она придумана авторами фильма? Если существовала, то жаль, что не прижилась! Может быть, имеет смысл возродить её?

Или вспомните другой советский фильм — «Волга-Волга»… Как там пели? «Письмоносица Петрова, Стрелкой все её зовут…» Вот вам ещё одно чудное русское слово — не почтальонша, а письмоносица! Оно действительно было распространено — вспомните стихотворение Сергея Михалкова «Неумейка»: «На первый этаж письмоносец зашёл…» Можно было бы попробовать возродить «письмоносцев», да вот беда — само ремесло это сегодня если не совершенно кануло в Лету, то вот-вот канет.

Наши западники с XIX века любят потешаться над новообразованными русскими словами и сами сочиняют всевозможные нелепицы, чтобы опозорить саму мысль о том, что в России нужно говорить по-русски. Все знают неуклюжую шуточку Белинского: «Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах и с растопыркой» — сиречь: «Франт идёт из цирка по бульвару в галошах и с зонтиком». Уж, казалось бы, должен был знать неистовый Виссарион, что для «франта» не нужно сочинять неуклюжее словечко «хорошилище», когда есть простой русский «щёголь»… Думаю, что и для «цирка», «галош», «бульвара» и «зонтика» человек толковый и со вкусом сумел бы найти подходящее русское подобие.

Словом, весь вопрос в том, кто и как берётся за дело.

Но мы с вами не станем сейчас сочинять языковые новообразования, мы просто вспомним, что на всякие АПЛОДИСМЕНТЫ у нас есть РУКОПЛЕСКАНИЯ,

на всякий КОНГРЕСС есть свой СЪЕЗД, СОВЕЩАНИЕ, СХОД, СОБОР;

на СТИМУЛ — ПОБУЖДЕНИЕ, ПРИМАНКА;

на АНАЛИЗ — ПРОБА;

на ТОТАЛЬНЫЙ — ВСЕОБЩИЙ, ВСЕОХВАТНЫЙ;

на ГЛОБАЛЬНЫЙ — ВСЕМИРНЫЙ, ВСЕСВЕТНЫЙ;

на АДЕКВАТНЫЙ — СООТВЕТСТВЕННЫЙ, СООТВЕТСТВУЮЩИЙ;

на ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ — ЛИЧНОСТЬ (а ИНДИВИД, ИНДИВИДУ-УМ — всего лишь ОСОБА);

на КОМФОРТ — просто-напросто УДОБСТВО, УЮТ (соответственно, ДИСКОМФОРТ — НЕУДОБСТВО, НЕУЮТНОСТЬ);

на МОНУМЕНТ — ПАМЯТНИК;

на МЕТОД — СПОСОБ, ПРИЁМ;

на АРХИВ — ХРАНИЛИЩЕ;

И даже если мы совсем осмелеем, то, пожалуй, вспомним, что

ПРОКУРОР вполне может быть ОБВИНИТЕЛЕМ, а АДВОКАТ — ЗАЩИТНИКОМ (или, как говорили до революции, ПОВЕРЕННЫМ);

КОНСТИТУЦИЯ может быть УСТАВОМ;

ДЕПУТАТ — ГЛАСНЫМ;

МЭР — ГРАДОНАЧАЛЬНИКОМ;

И даже ЛИТУРГИЯ — ОБЕДНЕЙ!

И только слово ТОЛЕРАНТНОСТЬ я ни в коем случае не стал бы заменять русским ТЕРПИМОСТЬ. Во-первых, потому, что толерантность эта отличается высшей степенью НЕтерпимости: попробуйте-ка в должный час не проявить эту самую толерантность — что от вас тогда останется? И, во-вторых, хочется надеяться, что ТОЛЕРАНТНОСТЬ как явление никогда у нас не приживётся и останется навсегда чем-то нерусским, для чего и не нужно сочинять русского слова.