О пограничных комиссарах Часть 4

Приморский узел

 
В только что присоединенном в середине 19-го века к России Приморье дела обстояли весьма трудно и в некоторых местах даже напряженно. По этой причине 12 ноября 1869 года Государственным Советом была учреждена должность пограничного комиссара, резиденцией которого стало с. Новокиевское (ныне п. Краскино Хасанского района). Деятельность пограничного комиссара определялась особыми инструкциями вначале генерал-губернатора Восточной Сибири, а затем Приамурского генерал-губернатора. Она преимущественно заключалась:  в охране границы со стороны Китая и Кореи от бродяг и банд хунхузов;  во взаимной выдаче русских и китайских подданных, в соответствии с имеющимися договорами; в решении денежных вопросов между китайцами и русскими, проживающими в приграничных районах; в рассмотрении дел, связанных с нарушениями границы; в дипломатическом урегулировании территориальных проблем.

Кроме этого, в ведение пограничного комиссара входила разведка в соседних с Россией районах Кореи и Китая, контроль за всеми лицами, прибывающими в Приморье из сопредельных государств.
Для регулярной охраны границ южных территорий, в особенности с Маньчжурией, правительство признало необходимым также усилить пограничную землю казаками, которым вменялось помимо обороны территории еще и хозяйственное ее освоение. В 1879 г. часть казаков Амурского казачьего войска выехали в Южное Приморье, где в пограничной полосе южнее озера Ханки возникло 10 новых поселков, а в 1889 г. было образовано Уссурийское казачье войско. Первоначально охрану границы несли казачьи разъезды. Недалеко от границы были построены здания, где останавливались казаки - семьями они у границы не проживали.

Открывающаяся перспектива заселения новых земель, с первых же лет существования постов привлекала сюда и деловых людей. 11 января 1862 г. пост Новгородский посетил первый Владивостокский купец Семенов, интересовавшийся возможностью развития здесь торговли. А в книге Пржевальского упоминается о том, что в Новгородском посту, кроме 8 казенных домов, в которых живут солдаты со своими начальниками, имеется два частных, принадлежащих иностранному купцу, занимающемуся здесь закупкой морской капусты. К концу XIX - началу ХХ веков на территории района существовало несколько отделений торгового дома «Кунст и Альберс». Они были учреждены в населенных пунктах: 1868 - Барабаш, 1887 - Адими, 1889 - Посьет, 1891 - Новокиевка, 1906 - Зайсановка.

Первыми гражданскими поселениями на территории района были корейские и китайские. Письменные источники конца XIX в. утверждают, что, когда русские в 1860 г. обосновались в Уссурийском крае, он был почти пустынным, лишь кое-где встречались китайские фанзы, «а их обитатели оказались одинокими промышленниками и бессемейными беглецами из Китая».
Однако, в отличие от остальной части Уссурийского края, территория нынешнего Хасанского района была более плотно заселена вследствие своего уникального геополитического положения (сказалась близость Китая и Кореи). Об этом наглядно говорят карты того времени. Особенно это характерно для южной части района, где обозначены многочисленные китайские и корейские деревни, а также – отдельно стоящие китайские и корейские фанзы. Кроме того, во время промысловых сезонов сюда во множестве стекались ловцы трепанга, сборщики морской капусты, женьшеня и др.

Местное население относилось к русским довольно доброжелательно. Наши моряки и военные закупали у них овощи, соль, свежее мясо, рыбу и пр. С коренным же населением Китая, который в это время находился под властью маньчжуров, отношения складывались совершенно иначе. Отношение к русским было довольно враждебное, хотя до открытых столкновений не доходило. Ряд попыток завязать дружественные отношения с жителями приграничных китайских деревень натолкнулись на противодействие официальных представителей власти.
Одним из первых пограничных комиссаров в этих необжитых краях стал Николай Гаврилович Матюнин (1849 — 1907). Тайный советник. Из дворян Казанской губернии. Сын действительного статского советника Гаврилы Павловича Матюнина, председателя Витебской казенной палаты. Родился в Витебске. Учился в Императорском Александровском лицее. По окончании обучения приказом по МВД № 57 от 28 декабря 1869 определён на службу с откомандированием в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири. С мая 1870 до конца 1871 года занимал различные должности в Якутске. Исполнял дела чиновника для дипломатической переписки при генерал-губернаторе Восточной Сибири. Приказом генерал-губернатора от 27 августа 1873 года был назначен пограничным комиссаром в Южно-Уссурийском крае. Имел ставку в урочище Новокиевском (Краскино).
 
Подчинялся пограничный комиссар чиновнику по дипломатической части при Приамурском генерал-губернаторе. В разное время должность пограничного комиссара в Новокиевском совмещалась ещё с должностью консула в приграничных районах Кореи и Маньчжурии. Больше всего хлопот комиссару доставляли различные разбойничьи действия китайских хунхузов (краснобородых).
 Весной 1879 г. в  присутствии Н.Г. Матюнина казаки Уссурийской сотни сожгли в 30 верстах от селения Турий Рог деревянную крепость хунхузов Кунигуй. Стены этого укрепления имели более 4 метров в высоту, 180 шагов длины и 125 ширины; двое крепких ворот защищались двумя двухъярусными башнями. Возникновение хунхузского «замка» было связано с именем могущественного чжангуя Суй Бинвана, в середине 1870-х гг. сколотившего на реке Мурень, у самой русской границы, шайку из 200 хунхузов. Построив Кунигуй, Суй Бинван хранил здесь большие запасы продовольствия и амуниции. Одна половина его банды, чередуясь ежемесячно с другой, работала на золотых промыслах в 80—100 верстах от Саньсина, в местности Тайпинго. Сам предводитель с остальными товарищами проживал в крепости, при случае грабил караваны или конвоировал их за большую плату, охраняя товары от мелких банд, а нередко даже от правительственных отрядов, весьма падких на чужое добро. Зиму банда проводила в крепости, проживая в свое удовольствие. Суй Бинван держал в страхе все окрестное население, вынуждая его ежегодно составлять общественные «приговоры» о благополучии края и отсутствии хунхузов и представлять эти документы вкупе с ценным подарком фудутуну в Нингуте. Начальник области, ограждаясь формально от ответственности, находил выгоду в потворстве банде.

Вольготное существование Суй Бинвана имело одно весьма немаловажное объяснение. Он приходился родственником… нингутайскому фудутуну Шувану. Столь прямая и близкая связь с главой местной администрации обусловила целое направление деятельности атамана. Он преследовал мелкие банды хунхузов и выдавал их облеченному властью родичу. Таким образом Суй Бинван, по выражению китайского народа, «одной стрелой убивал двух орлов»: не только зарабатывал определенную плату, но и уничтожал конкурентов.
Знаменитого предводителя погубил случай. При встрече с небольшим отрядом войск, высланным против него из Саньсина, Суй Бинван истребил всех солдат до последнего человека. Происшествие получило огласку и стало известно в столице. Из Пекина поступило строгое приказание схватить и казнить виновного. Сообразив, что родственник перегнул палку, нингутайский фудутун решил срочно спасать собственную шкуру, пригласил атамана на частное свидание, арестовал и повесил. Шайка Суй Бинвана частью рассеялась, однако 140 человек, выбрав нового предводителя, продолжили свою деятельность в Маньчжурии и в русских пределах. При этом на русской территории «братья» пользовались помощью многочисленных сообщников. Так, проживавший в посту Камень-Рыболов китаец Цао (Сяо) Фунсян долгое время доставлял хунхузам порох и свинец, а в случае появления войск предлагал себя в проводники и отводил русские отряды по ложной тропе, давая банде время скрыться за границу. По неясной причине все эти фортели долгое время сходили Цао с рук.

 Когда же русское начальство в конце концов в 1880 г. выдворило китайца, он не только не понес никакого наказания за связи с хунхузами, но и занял довольно высокое положение в китайской администрации.
Наследники Суй Бинвана, продолжая разбойничать, могли воспользоваться его «замком». Чтобы не допустить этого, комиссар Матюнин с казаками совершил рейд на китайскую территорию и сжег крепость. У читателя может возникнуть справедливый вопрос: как русский чиновник, сопровождаемый русским военным отрядом, мог предпринимать подобные действия на территории другого государства? Такие «вольности» в 70—80-х гг. XIX в. были довольно частым явлением. Командирам отрядов, преследовавших хунхузов на русской территории, зачастую приходилось перехватывать разбойников уже на китайской земле – иначе возвращение отдохнувшей шайки было делом ближайшего времени. К тому же линия границы была в то время настолько плохо обозначена на местности, что в пылу погони русские военные иной раз просто не замечали, как оказывались в Китае.

Есть сведения, что китайские приграничные власти при неофициальных контактах с русскими представителями зачастую сами просили военных «не стесняться» заходить в пределы Поднебесной для уничтожения бандитов. Впрочем, официальный Пекин реагировал на подобные случаи чрезвычайно болезненно. Русское правительство демонстрировало двойственный подход к проблеме: с одной стороны, «экскурсии» войск в глубь китайской территории не приветствовались, с другой – еще в 1869 г. МИД империи направило нашему посланнику в Пекине генералу А.Е. Влангали инструкцию, коей последнему предписывалось заявить Цинскому правительству, что русское «местное начальство вынуждено будет предпринимать поиски и вне наших пределов для уничтожения злонамеренных шаек».

В 1879 г. командир Уссурийской конной сотни майор Ножин, преследуя с подчиненными одну из таких шаек, перешел границу и по ошибке имел столкновение с отрядом китайских войск, приняв их за хунхузов. По этому поводу возникла переписка между военными ведомствами и министрами иностранных дел двух стран. Для разбора инцидента с русской стороны был командирован знакомый нам Н.Г. Матюнин, а с китайской была назначена комиссия. По результатам переговоров 9 августа 1879 г. Матюнин доносил начальству, что китайские представители удостоверились в ошибке и отсутствии злого умысла со стороны майора Ножина. Однако еще до получения доклада комиссара Министерство иностранных дел поспешило выразить китайскому правительству сожаление о случившемся.

В ноябре 1877 г. в верховьях рек Сианхэ и Мурень казаки Уссурийской сотни имели одно из самых горячих дел с хунхузами. Шайка разбойников численностью около ста человек, ограбив множество «манзовских» фанз и захватив в плен несколько русских крестьян-охотников, пыталась прорваться в Маньчжурию. Первоначально запуганные бандитами «манзы» сообщили властям неточные сведения о количестве хунхузов, в связи с чем в погоню отправился взвод казаков под командованием хорунжего Токмакова. Когда в верховьях Сианхэ шайка была настигнута и истинное положение дел выяснилось, Токмаков отправил двух казаков за подкреплением в Камень-Рыболов, а сам с оставшимися подчиненными вступил в перестрелку с хунхузами. Действуя цепью и умело пользуясь пересеченной местностью, казаки в течение двух суток преследовали «краснобородых». Сознавая свое численное превосходство, последние проявили упорство и несколько раз пытались атаковать русских. Меткие залпы каждый раз заставляли хунхузов отступать с потерями. Обоз с награбленным добром сильно замедлял движение шайки, что, разумеется, было только на руку преследователям. Когда на соединение с Токмаковым прибыл второй взвод под начальством хорунжего Павленко, погоня уже продолжалась на китайской территории. Командование объединенными силами казаков принял старший по возрасту Павленко. Русский отряд перешел в наступление, разбил шайку и гнал ее остатки на протяжении 100 верст (!) в глубь территории Китая.

 Не обошлось без потерь: хорунжий Токмаков получил пулевое ранение, уряднику Федотову осколком фальконетной[8] картечи разорвало ухо, а приказный Герасимов был ранен копьем в грудь. Кроме того, был легко контужен пулей в верхнюю часть живота рядовой казак Николаев. Раненым оказал помощь сотенный фельдшер Овчаренко, помощь доктора медицины Берга понадобилась только хорунжему Токмакову. Трофеями отряда стали 7 хунхузских лошадей, седла, оружие и разного рода снаряжение. Были освобождены пленные: двое крестьян деревни Ильинки и один крестьянин деревни Троицкой. Отбитые у хунхузов 16 голов скота были возвращены законным владельцам. Единственного хунхуза, которого удалось взять в плен, казаки сдали пограничному комиссару для передачи в Хуньчунь.
В части отваги, выносливости и боевых навыков казаки Уссурийской сотни могли поспорить с кем угодно. В 1880 г. корреспондент газеты «Русский инвалид» писал из Приморья: «Казаки Уссурийской конной сотни, содержа кордон по границе и зачастую преследуя появлявшиеся шайки хунхузов, делают по 100 верст в сутки, да при морозе в 25°, а в осеннее, самое бойкое у нас время бывали случаи, когда приходилось делать и по 400 верст в пятеро суток». Хунхузы боялись конных строевых казаков. «Оседлые» шайки, постоянно орудовавшие на территории края, старались держаться в районах к востоку от Уссурийского залива – подальше от войсковых земель.

Нередко звучали жалобы «манз» на обиды, причиненные казаками. Обоснованные претензии рассматривались властями, и виновникам приходилось держать ответ. В октябре 1882 г. двое уссурийских казаков, за год до того убившие пятерых китайцев, были расстреляны, еще сорок нижних чинов и офицер долгое время были под следствием по этому делу. Водился и еще один грех за казаками: крайне неохотно преследовали они контрабандистов, возивших из Китая сулю – так, на корейский манер, называли в Южно-Уссурийском крае китайскую водку. Уж больно жаловали станичники это пахучее и крепкое хмельное зелье. В отчете, представленном губернатору Приморской области в 1876 г., комиссар Матюнин жаловался, что сулю возят под самым носом у казачьих караулов. При этом казаков можно было если и не оправдать, то понять: бутылка сули из контрабандного маньчжурского спирта в 1891 г. стоила в крае 10–12 копеек, тогда как водка русского производства обходилась в 20, а то и 30 копеек за бутылку.
Летом 1877, совместно с представителями китайских властей, Матюнин произвёл проверку пограничных знаков на всем протяжении границы от устья реки Тумэнь до станицы Казакевичевой на реке Уссури (первая демаркация границы после присоединения Уссурийского края к России была проведена в 1860 году). В 1880 году, в связи с осложнениями в русско-китайских отношениях (т. н. Кульджинский кризис). Матюнин  переехал с границы в село Никольское, где проживал до 1882 года.

Одно время он исполнял обязанности начальника Южно-Уссурийского округа, одновременно оставаясь в должности пограничного комиссара. Уходил в отставку, но  по инициативе Приамурского генерал-губернатора барона А.Н. Корфа, был вновь назначен пограничным комиссаром Южно-Уссурийского края.  В 1891 А.Н. Корф сообщал министру иностранных дел Н.К. Гирсу, что «статский советник Матюнин относит возложенные на него консульские обязанности вполне добросовестно и, как показал опыт, с большим тактом».
Пограничный комиссар должен был выполнять все инструкции российской миссии в Пекине, а также сообщать туда о пограничных событиях, способных дать повод к дипломатическому вмешательству или имеющих политическое значение. В его функции входило также информирование военных властей и земской полиции обо всех происшествиях на границе.

Одной из основных обязанностей комиссара являлась разведка в приграничной полосе Китая. Для этих целей он с согласия военного губернатора регулярно посещал порубежные населенные пункты. Предусматривалась возможность использования в заграничных командировках личного шифра для секретной связи с губернатором и посольством.
В течение более 20 лет Матюнин играл ключевую роль в реализации внешней политики России в отношении её дальневосточных соседей. Его труды в огромной степени способствовали формированию и укреплению тихоокеанских рубежей страны. Во время поездок в Китай и Корею собрал большой объём сведений статистического, военного и этнографического характера.
Пограничный комиссар Н.Г. Матюнин Был активным сторонником вовлечения Кореи в сферу российского влияния. В 1896 году он выступил за приобретение государством лесной концессии Ю.И. Бринера на реке Ялу.  По утверждению некоторых специалистов данный шаг стал одной из причин русско-японской войны.

В 1897 г. Н.Г. Матюнин вышел в отставку, сдав пост пограничного комиссара Е.Т. Смирнову, имевшему 40-летний опыт службы в Туркестане и Приморье. Он внедрил в охрану границы разведывательно-поисковый метод, начало которому положил Н. Г. Матюнин, а также создал разветвленную агентурную сеть, впоследствии использованную в ходе Русско-японской войны. В 1901—1902 гг., в условиях анархии, охватившей Маньчжурию в результате Боксерского восстания и русской военной оккупации, Е.Т. Смирнов взял на себя управление Хуньчунским фудутунством. По итогам Русско-японской войны Корея перешла под полный контроль Японии. В связи с этим исполнение погранкомиссарами консульских обязанностей в Северной Корее прекратилось. В Маньчжурии с 1906 г. начала действовать сеть полноценных консульских учреждений МИД Российской империи. Все это привело к упразднению дипломатической составляющей деятельности Южно-Уссурийского погранкомиссарства.

Будучи рекомендован лицейскими друзьями министру иностранных дел М.Н. Муравьёву, Матюнин поступил на службу в МИД. В политической записке на имя министра иностранных дел, поданной 12 сентября 1897 года, Матюнин писал, что «обосноваться в Корее нам немыслимо без предварительного приобретения Северной Маньчжурии, хотя бы только до верховьев реки Тумени, и приведения этой страны в полную нам покорность». В то же время достижение этой цели Матюнин считал слишком дорогим в плане человеческих жертв: «Поэтому в данное время наша задача относительно Кореи сводится к поддержанию ее самостоятельности. Это вернейший способ сохранить её для наших потомков, и если она им лет через 50 понадобится, то занятие её не представит особых затруднений».
Поддерживал проект строительства Китайско-Восточной железной дороги, ставя его политическую составляющую выше коммерческой: «Земля, по которой русские прокладывают рельсы, конечно, станет русской землей». Сторонник «северного варианта» прокладки линии, так как он позволял, по мнению Матюнина, «эффективно охранять магистраль в военном и таможенном отношении». Не исключал возможности стихийного, либо спровоцированного определенными политическими силами, нападения туземцев на строителей дороги — что и подтвердилось позднее в ходе Ихэтуаньского восстания 1900 года.

Матюнин выступал против приобретения Порт-Артура и Квантунской области. В письме В. Н. Ламздорфу писал, что «в политическом отношении закрепление за нами сказанного порта… узаконит захват Германией Киаочаоской бухты; подорвёт веру в нас в Пекине и чрезвычайно затруднит естественный без этого переход в наши руки Маньчжурии и может даже послужить серьёзной помехой довершению Великого Сибирского пути через названную территорию. Это, безусловно, еще сильнее возбудит против России и, к сожалению, справедливо, общественное мнение болезненно самолюбивой Японии и даст этой державе логическое основание… относиться впредь с полным недоверием ко всем нашим деяниям в Корее…».
В конце 1897 года Матюнин был назначен поверенным в делах в Корее. Ему вменялось в обязанность вести планомерное изучение Кореи, стремясь получить те сведения, которыми обладали японцы.

 Особое внимание следовало уделять Северной Корее — возможному конечному пункту КВЖД. Следовало также изучить перспективы использования портов Цзиннампо и Мокпо, оценить степень доступности устья реки Ялу для морских судов, реальную стоимость золотых месторождений страны и т. д. В политической сфере Матюнину надлежало добиваться замены английских служащих в корейских таможнях русскими, передачи платежей местного таможенного ведомства Русско-корейскому банку, а также полного расчета Кореи по долгам перед Японией с помощью России. По прибытии в Сеул Матюнин, по его собственным словам, оказался в полном одиночестве и вынужден был свернуть все «попытки активных правительственных начинаний», за что был отправлен в отставку, которую тяжело переживал, считая немилостью.

С ходатайствами обращался к главе министерства иностранных дел М.Н. Муравьеву с письмом, в котором, по его словам, сформулировал «сделанные нами за 13 лет в Корее ошибки». Главными причинами неудач он считал отсутствие реальной заинтересованности русского правительства в корейских делах, отсутствие гибкости в русской азиатской политике — в частности, стремление Петербурга во что бы то ни стало монополизировать свое влияние в Корее и его отказ от сотрудничества с другими западными силами.
Матюнин отмечал, что Россия, с одной стороны, старалась опираться в Корее на короля, а с другой — сама ограничила его значение, навязав монарху Государственный Совет и другие учреждения. Кроме того, стремясь ограничить доступ в Корею держав-соперниц, Россия сама добилась от сеульского двора усложнения порядка выдачи концессий. В результате Россия, по мнению Матюнина, сама «впала в то же чванство по отношению к Корее, что и Китай». В 1898 году Матюнин получил назначение генеральным консулом в Мельбурн. В январе 1899 выехал в длительный отпуск в С.-Петербург и в том же году отошёл от активных дел по состоянию здоровья.

 В 1901 стал одним из учредителей «Русского лесопромышленного товарищества на реке Ялу». С 1904 Матюнин помощник председателя Особого комитета по делам Дальнего Востока контр-адмирала А.М. Абазы. Был автором ряда публикаций по вопросам Дальнего Востока в различных изданиях. Скончался в С.-Петербурге. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, могила не сохранилась. За службу Матюнин был награждён российскими орденами до ордена Св. Анны 2-й степ. включительно, а также японскими и китайскими орденами. Был женат на Анне Яковлевне Никитиной, детей не имел.
После Матюнина длительное время должность пограничного комиссара в Приморье занимал Е. Т. Смирнов. Только в конце 1917 года после установления власти большевиков комиссарство было ликвидировано.

Однако пролистаем историю еще раз. Среди помощников пограничного комиссара Матюнина особо отличился  выходец из Енисейской губернии Мосин Георгий Алексеевич. Сын казака Енисейского конного казачьего полка Мосин Георгий (Егор) Алексеевич родился в Минусинской округе Енисейской губернии в 1853 г. В XIX в. несколько представителей казачьего рода Мосиных проживали в пограничных станицах на юге Енисейской губернии. В архивных документах сохранились имена станичных казаков Алексея и Никифора Мосиных, несших в 1844 г. службу на золотых приисках в Саянах в составе отряда под руководством хорунжего Енисейского городового казачьего полка Василия Сурикова.
Алексей и Никифор Мосины были казаками Саянской станицы, которая первоначально состояла из трех форпостов — Шадатского (Каратуз), Кебежского (Н. Суэтук), откуда вышли и казаки Матонины, и Соянского (Саянская). В начале 1850-х гг. от Каратузской станицы в 6-й сотне Енисейского казачьего полка служили Афанасий, Егор, Иван и Михаил Мосины.

 Детские годы Г.А. Мосина пришлись на период расцвета енисейского казачества. В 1851г. Енисейский казачий городовой полк, созданный еще по реформе Сперанского в 1823 г., был переформирован в Енисейский конный казачий полк. Казачье население было численно увеличено за счет причисления к казачьему сословию местных крестьян и отставных нижних чинов, в основном потомков казаков, а также путем переселения штрафных солдат из Европейской России. В 60-х гг. в Енисейской губернии численность казачьего сословия достигла 13 тыс. человек, подавляющее большинство казаков проживало в Минусинской округе.
На 1860-е гг. пришелся подъем образования среди енисейского казачества. В 1864 г. в Енисейской губернии имелось 10 казачьих школ с 342 учениками. Благоприятная ситуация продолжалась недолго, в 1870 г. казачьи школы расформировали, но процент грамотности енисейских казаков долгое время оставался намного выше, чем у других групп российского населения. Во второй половине XIX в. более половины мужского казачьего населения Енисейской губернии были грамотными.
Жизненный путь Георгия Мосина оказался отличным от его сверстников — енисейских казачат. В 1867 г. Г. А. Мосин распоряжением генерал-губернатора Восточной Сибири был «назначен» в Ургу для обучения при консульстве монгольскому и маньчжурскому языкам и приготовления в переводчики. Так, юный енисейский казак оказался одним из первых учеников недавно открывшейся школы переводчиков в монгольском городе Урга.

Вопрос о школе переводчиков и толмачей встал сразу же после открытия в 1861 году консульства в Урге. К этому времени единственное в России учебное заведение, готовившее переводчиков для работы в Китае и на китайской границе — Кяхтинское училище китайского языка, фактически перестало существовать. В 1862 г, по указанным выше причинам, оно было закрыто «до особого распоряжения», а в марте 1867г. царским указом ликвидировано окончательно.
 Генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков запросил весной 1864 г. подчиненное ему консульство на предмет возможности приготовить несколько переводчиков. Консул Я. П. Шишмарев согласился, мотивируя это тем, что в Урге можно было в качестве учителей использовать монгольских и маньчжурских чиновников. В связи с этим, М. С. Корсаков предписал наказному атаману Забайкальского казачьего войска направить четырех добровольцев для изучения языков. Первыми убыли малолетки Ж. Гомбоев и Б. Цыбыктаров, казаки П. Шишмарев и И.Сахаров . А случилось это 1 ноября 1864 года. Спустя годы Петр Шишмарев окажется в Урянхае и будет участвовать в решении вопросов, связанных с русской торговлей.

 Так, в 1864—1865 гг. в Урге была открыта школа, в уставе которой говорилось, что она готовит переводчиков и толмачей маньчжурского и монгольского языков, а китайский язык воспитанники изучают «по возможности». Курс обучения назначался 5 лет, бюджет школы рассчитывался на четырех учеников. В течение 20 лет Ургинская школа существовала на положении нештатного учебного заведения, средства на ее содержание отпускал генерал-губернатор из экстраординарных фондов. Лишь в ноябре 1884 г. Государственный Совет утвердил совместный проект Министерства иностранных дел и Министерства внутренних дел, включавший «Положение об Ургинской и Кульджинской школах для приготовления переводчиков и толмачей» и «Штаты школ при консульствах в Урге и Кульдже для приготовления переводчиков и толмачей»
Старшим учителем в школе по 1887 г. был Наянтай, преподававший монгольский и маньчжурский языки. По отзывам современников, это был образованный и интересный человек. После него в течение 20 лет старшим учителем был Лубсан Цэ-рэн, отлично знавший и китайский язык, по мнению русского консула, «один из самых замечательных монголов по своим отличным знаниям языков и отличному уму». Китайский язык в школе преподавали учителя-китайцы, которых Яков  Шишмарев выписывал из Пекина. В Ургинской школе была небольшая библиотека, где имелись учебные пособия и словари.

Георгий Алексеевич Мосин оказался не совсем обычным учеником. Генерал-губернатор Восточной Сибири Д. Г. Анучин в апреле 1883 г. писал, что по причине того, что ученикам школы законодательно не представлялось специальных прав и привилегий, «за все время существования в нее поступил по собственному желанию только один человек, все же остальные поступали туда по распоряжению начальства из лиц казачьего сословия». Этим единственным человеком, добровольно взявшимся за изучение маньчжурского и китайского языков, и был малолетний сын енисейского казака Георгий Мосин. Необходимо отметить, что в России во все времена изучение китайского языка было своеобразным научным подвигом. Овладеть этим очень сложным языком, да еще и при отсутствии эффективной системы образования, было крайне сложно. Но переводчики китайского языка всегда были слабо востребованы в России, а оплата их труда приравнивалась к оплате труда низших канцелярских служащих, владевших зачастую лишь русской грамотой.

 Среди известных российских китаеведов было немало именно сибиряков, что, несомненно, объясняется особенностями сибирского характера, с присущим ему упорством и терпением. Первым русским китаеведом был сибиряк-забайкалец, воспитанник Иркутского «мунгало-русского училища» И.К.Рассохин (Россохин). С 1741 по 1751гг. он руководил школой китайского и маньчжурского языков при Академии наук в Петербурге и составил первую русскую транскрипцию китайских иероглифов. В дальнейшем немало сибиряков получили известность на поприще китаеведения, такие как выпускник Тобольской духовной семинарии А.Парышев. Автором самого большого китайско-русского словаря в начале XX в. был красноярец епископ Пекинский и Китайский Иннокентий (Иван Аполлонович Фигуровский).
 Молодой ученик Георгий Мосин не только показал успехи в изучении восточных языков, но и зарекомендовал себя деятельным администратором. Уже в 1869 г., будучи еще учеником школы переводчиков, он вместе с Я. П. Шишмаревым ездил в административный центр всей Внешней Монголии — город Улясутай «для решения по соглашению с главными Улясутайскими властями некоторых пограничных дел». Затем молодой переводчик был «командирован для сопровождения из Улясутая на границу и оттуда до г. Минусинска задержанных китайскими властями двух бродяг, назвавшихся «Бухарскими подданными».

Не случайно по окончании школы переводчиков в 1872 г. еще не достигший двадцати лет от роду казак Г. А. Мосин был оставлен при консульстве в Урге в должности переводчика и начальника конного конвоя. С первых дней службы он хорошо зарекомендовал себя, состоя «прикомандированным в Улясутае по делам русской торговли при секретаре консульства». Приказом командующего Восточно-Сибирского военного округа Г. А. Мосин был произведен в младшие урядники, а затем и в старшие урядники. За те несколько лет, что Георгий Алексеевич служил в Урге, он с разными поручениями объехал значительную часть соседней с Сибирью и во многом ставшей ему родной Монголии, внеся значительный вклад в изучение этой страны и в развитие русско-монгольских отношений. В личном деле молодого переводчика появилась запись: «При поездке в 1876 г. Российского Императорского Консула в Урге в Западную Монголию для разрешения некоторых дел и вопросов, состоял при нем в качестве переводчика, был употребляем для собирания разнообразных сведений о Крае».

Во второй половине XIX в. центр русско-китайских отношений постепенно переместился на Дальний Восток, в Южно-Уссурийский край. Этот район активно осваивался русскими и китайцами, что вело к развитию русско-китайских противоречий. Но на Дальнем Востоке России было крайне мало образованных людей, способных решать сложные задачи русского освоения новых земель. Конечно, в этом отдаленном крае было немало образованных чиновников и ссыльных, прибывших из Европейской России, но для нормального развития далекой окраины нужны были не просто образованные чиновники, но люди, выросшие в поликультурном пространстве Азии, не отягощенные европоцентризмом и расизмом. Такими качествами на тот период в большей мере обладали именно сибиряки.
Постановлением генерал-губернатора Восточной Сибири от 16 июня 1876 г. Георгий Алексеевич Мосин был направлен на новое место службы, «командирован к отнесению обязанностей переводчика маньчжурского языка при Южно-Уссурийском Пограничном Комиссаре».

 В 1873 году, незадолго до приезда  Егора Мосина к новому месту службы, на должность пограничного комиссара в Южно-Уссурийском крае был назначен коллежский секретарь Николай Гаврилович Матюнин. На тот момент его штатный состав включал в себя переводчиков 7, 8 и 10 класса китайского, маньчжурского и корейского языков.
Что касается переводчиков. Россия двигалась на Восток, но переводчиков под эти, скорее всего не совсем продуманные и экстренные планы, не готовила. По этой причине страна испытывала серьезные проблемы с кадрами для службы на китайской границе. Очень долго должность отдельного переводчика китайского языка оставалась вакантной. Генерал-губернатор Д. Г. Анучин в сентябре 1883 г. писал из Иркутска министру внутренних дел: «Должность переводчика китайского языка при Южно-Маньчжурском пограничном комиссаре остается вакантною с самого времени ее учреждения, т. .е. с 1869 г, хотя предместники мои не раз делали попытки заместить ее подходящим лицом, но все старания их оставались напрасными. Комиссару по необходимости приходилось обращаться к помощи китайцев».
Действительно, найти подходящего человека для службы на должности переводчика в этом самом отдаленном краю России было непросто по целому ряду причин. Необходимо было не только хорошее знание языков, но и требовалось, чтобы: «... был наилучшим в нравственном отношении, это особо важно здесь, в Новокиевске, при скучных условиях жизни для молодых людей, недостаточно развитых».

Переводчиком корейского языка у пограничного комиссара, например, служил корейский подданный Ким Ту-шей (Петр Чупров), оказавшийся позднее единственным «русским» переводчиком в Харбине во время русско-японской войны. Кроме того, штатные переводчики во время частого отсутствия пограничных комиссаров на местах выполняли их функции, беря на себя весь груз ответственности за состояние российско-китайских отношений на вверенном им участке. Приезд Г. А. Мосина на должность переводчика, хотя лишь маньчжурского языка, снял остроту проблем. А с 1889г. он, за отсутствием других переводчиков в Российском Приморье, дополнительно начал исполнять обязанности переводчика китайского языка.
 Ко времени приезда Г. А. Мосина в Южно-Уссурийский край на Дальнем Востоке постепенно вызревала конфликтная ситуация в отношениях с Китаем. Оправившись после шока поражения в Опиумных войнах и подавив самые масштабные в истории человечества антиправительственные выступления, китайское правительство попыталось оспорить условия русско-китайского пограничного размежевания 1860 года. К этому времени накопилось много противоречий по вопросам прохождения линии границы.
 
Во время демаркации границы в 1877 г, в которых принимал участие в качестве переводчика Мосин, были установлены столбы от пограничной с Кореей реки Туманган до устья Уссури. Китайские пограничные комиссии на различных участках возглавили военные губернаторы — фудутуны. Так, Нингутского фудутуна на встречу с русской делегацией сопровождал военный отряд в 270 человек. Российскую комиссию возглавлял пограничный комиссар Н. Г. Матюнин, который во многом благодаря наличию такого помощника, как Г. А. Мосин, успешно выполнил все поставленные задачи. Конфликтов не было и Н. Г. Матюнин вскоре был награжден китайским орденом.
 Однако, с демаркацией проблем на границе не убавлялось. В конце 1870-х гг. Егор Мосин для разрешения спорных пограничных вопросов совершил поездку в Нингуту. Затем он участвовал в комиссии по разбирательству дела о переходе границы русским отрядом под командованием майора Ножина и нападению на отряд правительственных Маньчжурских войск, а в 1879 г. участвовал в Следственной комиссии под председательством подполковника Винникова по разбирательству претензий китайцев на поступки 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона Попова.

 В 1880-х гг. Г. А. Мосин оказался одним из главных действующих лиц в разрешении одной из самых сложных конфликтных ситуаций в русско-китайских отношениях. Главная проблема на то время на границе с Приморьем была в том, что китайские власти и местное приграничное население не могли или не хотели адекватно воспринять факт суверенитета России над данной территорией. Поводом к конфликтной ситуации стала деревня Савеловка, которую, как позднее выяснилось, начальник Новгородской постовой команды полковник Савельев основал для корейских переселенцев на китайской территории. В августе 1882 г. в столицу одноименной провинции Гирин (Цзилинь) на переговоры были отправлены полковник Генерального штаба Я. Ф. Барабаш и пограничный комиссар Н. Г. Матюнин, которых сопровождал А. Г. Мосин. Военный губернатор Приморской области Иосиф Гаврилович Баранов в письме Гиринскому цзяньцзюню (генерал-губернатору) настаивал, что спор должен быть решен законным путем, на уровне правительств двух стран.
 
В январе 1884 г. российский министр иностранных дел сообщил: «В виду неоднократно возникавших в течение минувшего года на Южно-Уссурийской границе недоразумений между нашими и китайскими властями Генерал-Губернатор Восточной Сибири счел нужным войти с посланником нашим в Пекине в сношения относительно необходимости побудить правительство Богдохана приступить к совместной проверке означенной границы для устранения в будущем поводов к возобновлению пограничных пререканий».
Предварительные работы по проверке границы были поручены начальнику штаба войск Приморской области генерал-майору Я.Ф. Барабашу, окончательные работы по демаркации линии границы были проведены в 1886 г. Главой пограничной комиссии был назначен И. Г. Баранов, в числе его заместителей был и пограничный комиссар Н.Г.Матюнин. Основная часть переговоров прошла в селе Новокиевском и 22 июня 1886 г. был подписан «Протокол о проверке пограничных знаков на государственной границе между Россией и Китаем, установленных на основании Пекинского дополнительного договора 1860 г.». Посьетская проблема разрешена была успешно во многом благодаря профессионализму участников переговоров и не в последнюю очередь переводчика Мосина. Разрешение русско-китайского противостояния в 1886 г. имело большое значение, более полувека в этом районе не возникало серьезных территориальных споров.

 Интересной страницей службы Г. А. Мосина были экспедиции по Маньчжурии. В 1887 г. он находился в командировке с Генерального Штаба Капитаном Ресиным и прошел из Пекина на Благовещенск. Вначале 1890-х гг. он принимал участие в исследовании междуречья Сунгари и Уссури, а затем работал в экспедиции полковника Д. В. Путяты на Хингане.
 Новая служба требовала новых знаний и более высокого образования. Г. А. Мосин продолжал учиться, получил образование, которое было доступно в регионе на то время. В его личном деле было записано: «Выдержал экзамены при Владивостокской прогимназии, в чем имеет свидетельство от педагогического Совета этой прогимназии. Успехи по службе Мосина неоднократно поощрялись и отмечались наградами.  В 1888 г. Г. А. Мосин был произведен в чин коллежского регистратора и награжден приказом Приамурского генерал-губернатора премией в 500 руб. В 1891г. он был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени.

 История Г. А. Мосина вначале терялась в середине 1890-х гг., когда его должность переводчика маньчжурского языка при Пограничном комиссаре в Южно-Уссурийском округе занял Иван Михайлович Сахаров. Однако, со временем я его отыскал. Он оказался в Маньчжурии, в Гирине. Нашлась памятная записка драгомана упраздненного Военного комиссарства Гиринской провинции коллежского асессора Мосина. Вот что он писал про границу с Урянхаем: 
«Допустимо, что каждое государство работало над проведением границы особо от другого, и тогдашние китайские чиновники, посланные ставить пограничные караулы, приняли урянхов за племя, не принадлежащее исключительно Китаю, а потому и повели границу между ними и Монголией. Мы же в свою очередь, подойдя по границе с нашей стороны к землям этого племени, приняли это племя за принадлежащее Китаю и между ними и нами поставили пограничные знаки». Далее в докладной записке Начальнику штаба Иркутского Военного округа Мосин в 1907 г. написал: «Захват земель и эксплуатация урянхайцев китайцами уже начались.

На землях урянхайцев по северную сторону хребта Танну-ола, уже поселилось более тридцати семей  китайцев, начавших свою деятельность, прежде всего, спаиванием аборигенов, закабалением себя посредством кредита. Затем китайцы поссорили между собою князей, а интригами Улясутайских властей добились раздробления области, подчинением урянхайской администрации непосредственно Улясутаю.
Раньше областью правил ухерида, благодаря ссоре Кемчикского князя с ухери-да Кемчикское княжество сделано самостоятельным и подчинено Улясутаю. Раньше китайцы не появлялись на землях урянхайцев, а если приезжали, то не иначе переходили границу Монголии и области урянхайцев, как при имении паспорта Улясутайских властей. Выдача паспортов китайцам, для перехода на землю урянхайцев, подтверждает, что урянхайцы не считали себя вполне подчиненными Китаю и Китай это признавал. Если мы, в силу каких-либо причин, не можем возбудить вопроса об исправлении границы нашей с Китаем то, мне думается, что мы могли бы поднять вопрос о самостоятельности Урянхайских княжеств, об учреждении княжества — буфера и добиться протектората над ним». С Урянхаем соседствовал Усинский пограничный округ.