Бурёнушка

               

1943 год. Западная Белоруссия оккупирована фашистами. Запутавшееся в событиях последних лет (с 1939-го, когда СССР с Германией разделили Польшу, и Брестская область перешла к Советам, а польские «злотые», не успев прижиться с «рублём», были заменены немецкими «марками») население маленьких сёл и деревушек окончательно вернулось к средневековому укладу: никаких денег, а только еда, вещи и скот. Так стали жить почти все на оккупированных немцами территориях.
Не стала исключением и семья Ляховичей. Как-то пережив первые годы войны, суматоху отступления Красной Армии, не успев покинуть насиженные веками места, семья из десяти человек стала вести борьбу за выживание. Трудно было. Натерпелись унижений от фашистов, кои, посчитав себя победителями (кого? бабки с дедом, дядьки с тёткой да шестерых «ртов» один мала-меньше?), хозяйничали в доме и на подворье, сжирая всё подряд от курей до свиней. После – от партизан, что приходили «освобождать» иной раз от последнего. Всякое бывало. Голодали, молились о спасении перед иконкой в углу «светлой» комнатки.
Додумался дед в смутные дни, когда кроме молока в доме уже ничего не было, спрятать корову Бурёнку в лесу, подальше от хутора. Уж больно жадно смотрели на потенциальную говядину непрошеные едоки: поочерёдно – то немцы, то партизаны. Спрятать решил, чтобы тайком молока в дом добывать для детей. Сыну велел к партизанам пойти, «на поклон»: мол, если что, пусть приходят, подлечим, подкормим, чем сможем. Лишь бы не грабили, обвиняя в пособничестве немцам. Пошёл к партизанам сын, договорился.
– Сынку, ты их только на наш «кружок» за болотом не води, туда, где мы сено косим. Я Бурёнку туда отвёл, авось волк не тронет. А партизан – тот запросто. – велел дед.
Согласился сын. Водил тех по лесу тёмными тропами(знал местные болота, как свои пять пальцев). Помогал мины делать, устраивать на железной дороге взрывы… Сознательно помогал. Не лежало сердце к «немчуре», хоть и «советы» тоже родными не были. А жить хотелось, семью сохранить. Вот и лазал по лесам.
Тут заподозрили партизаны, что не всё им известно про этих Ляховичей. Стали допытываться, не темнит ли местный мужик. Выпили как-то раз, слово за слово стали ругаться на хуторянина матом. Тот вспылил, схватился с места, и в тёмный лес. Искали, к деду приходили, допытывались. Но домой-то сын не являлся: это ж на смерть всей семье. Прятался. Где прятался? Да на «кружке», за болотом. Пришёл туда, думая увидеть их корову, ан-нет, не было её. Может, ушла куда, а может, и волк загрыз… Но благо, весна, а скоро и лето. В лесу не пропадёшь: ягода, грибы есть, трава да кора. Можно выжить. Дед, опасаясь слежки, на «кружок» перестал ходить, чтобы партизан не навести на сына. Сам был уверен, что Бурёнка не даст помереть беглецу. Ещё пуще стала семья голодать без молока. А сколько ж этому длиться? А  уже слыхать, что фашистов гонят обратно. Всё указывало на бегство немчуры.
Июль 44-го. Выгнали немца из Белоруссии. Где-то растворились партизаны. Вышел из лесу сын. Пришёл домой, исхудавший. Живой. Обнялись, сели на бревно у колодца, раскурили махорку, заплакали от счастья. Все живы!
К вечеру затопили баньку, отпарились от войны. Легли спать. А на утро проснулись от заливистого лая Шмоньки, дворового пса. На дворе стояла, гордо подняв глазастую грустную морду, Бурёнка. Тоже с войны вернулась. А как же? Детей кормить нужно! Здравствуй, родненькая…