Бездонный Колодец. 5. Говори прости невидимым

                «ГОВОРИ… ПРОСТИ… НЕВИДИМЫМ»

     Родители встретили меня радостным удивлением, сказав, что ждали только к обеду. Мама засуетилась, накрывая на стол, папа помог снять рюкзак и разобрать снаряжение. И я подумала о том, что настоящее счастье - это когда у человека есть дом и близкие, которые любят его, и которых любит он.

     От их оживлённой суеты повеселела и я, странное недавнее приключение уже не казалось мне таким противным и страшным, и за завтраком я с удовольствием (конечно, без пикантных подробностей) рассказала родителям о том, как покорила труднодоступную пещеру.

     - Не понятно только, почему вы выбрали такое неподходящее время – ночь, - сказала мама, когда рассказ мой был окончен. – В другое время суток никак нельзя было идти?

     - Романтика, мам, - бодро ответила я. – Сидели у костра, рассказывали страшилки, боялись… Здорово же!

     Папа рассмеялся:
     - О, да! Как же без этого? Ну а девчонки твои довольны остались?

     Я важно кивнула:
     - А то! Каждый из этого похода вынес что-то новое, интересное, незабываемое…

     - Ну и молодцы! – одобрила мама. – Чем будешь заниматься сегодня?

     - Не знаю, - честно призналась я. – Но сейчас – спать. Жутко устала, к тому же всю ночь глаз не сомкнула.

     Мама поднялась со стула, подошла ко мне и поцеловала в щеку:
     - Ну давай, отдыхай. Я сама со стола уберу.

     Допив чай, я ушла в свою спальню. Снимая футболку, я почувствовала боль в левой стороне груди, там, куда пришёлся удар призрачной Жанны, и обнаружила в этом месте большой тёмно-фиолетовый синяк.

     «Бред какой-то, - брезгливо подумала я и отбросила футболку на кресло. – Понятно же, что не было никакого драчливого призрака. Интересно, откуда такой синячище?.. Сюда, наверное, во время обвала ещё один камень попал, когда я лежала без сознания… Стоп, какой обвал? Судя по реакции моих «подруг», обвал существовал только в моём воображении… Что же в это время происходило на самом деле? И откуда взялись камни в моей штормовке? Не понятно…»

     Я забралась под одеяло, с блаженством вытянулась на постели и закрыла глаза: «Ну вот. И ничего не было. А то, что было – закончилось. Остались только Евклид, Лобачевский и Риман… сейчас и всегда… во веки веков…»

     Моё тело вздрогнуло от сильного мышечного сокращения, вслед за которым пришло расслабление. Почувствовав полный покой, я погрузилась в сон.

     Я резко проснулась от ощущения надвигающейся угрозы. Свет неестественно огромной полной луны так лился в комнату сквозь плотно задёрнутые шторы, что казалось, будто окна закрывает не плотная ткань, а лёгкие, кисейные занавесочки. Лунный свет, подобный жёлтому туману, освещал всю мою комнату, лишь в углах, куда он не мог проникнуть, толстыми змеиными кольцами ворочалась темнота, и я ясно слышала её утробный, иногда срывающийся на свист, шёпот.

     По моей коже прошёл холод. Он вздыбил на теле бугорки острых, колючих мурашек, дохнул в лицо, сковав челюсти и зашевелив волосы на голове, и я не могла сказать, откуда он взялся: то ли это было действительное понижение температуры в комнате, то ли моя собственная реакция на жуткое предчувствие.

     Дрожа от озноба, я попыталась повторить старый трюк, с помощью которого в детстве все боролись со страхами, и спрятаться с головой под одеяло. Но только я взялась за край спасительного прямоугольника, как еле слышный звук чьих-то осторожных, крадущихся шагов заставил меня посмотреть в сторону двери и замереть от сковавшего меня холодными, массивными цепями, ужаса. К моей постели с фонарём, излучающим лунный свет, в чёрном бархатном платье приближалась Жанна де Ламотт.

     Не в силах пошевелиться, я одними глазами следила за тем, как она медленно подходит к моей кровати. Вот она уже совсем рядом. Наклоняется и, чтобы лучше разглядеть, опускает к моему лицу фонарь, и я отчётливо чувствую отвратительный запах горелого жира. Мне хочется кричать, но я не в состоянии раскрыть рта.

     Жанна внимательно рассматривает меня и вдруг, словно узнав во мне старую, добрую знакомую, понимающе улыбается и кивает. Всё так же улыбаясь, она протягивает свою жёлтую, иссохшую руку и гладит меня по лицу. Её прикосновения не просто холодные, они обжигающе-ледяные, но я не в силах противиться. Как кролик перед удавом, я смотрю в её стальные, пронизывающие насквозь глаза, вижу её дьявольскую улыбку и ощущаю, как лёд её пальцев спускается к моей шее. Некоторое время, словно для верности, она ощупывает моё горло и затем, не меняя выражения лица, впивается в него мёртвой хваткой. Я чувствую боль, мне не хватает воздуха, и я начинаю понимать, что ещё немного, и всё будет кончено. Я напрягаюсь изо всех сил, и громкий крик: «Мама!» прорезает ночную тишину…

     - Арина, что случилось?

     Я открыла глаза и увидела склонившуюся надо мной маму. Её тёплая, абсолютно реальная рука лежала на моём плече.

     - Мамочка!
     Я схватила её руку и благодарно уткнулась в ладонь:
     - Мамочка, спасибо тебе! Ты меня спасла!

     - Кошмар приснился? – заботливо спросила мама.
    
     - Фух, ещё и какой! – выдохнула я. – Кошмарнее мне ещё ничего не снилось.

     Мама улыбнулась:
     - А ты перевернись на другой бок и подумай о чём-нибудь хорошем.

     Я попыталась улыбнуться в ответ:
     - Да, конечно, мам!

     - Ну, спокойной ночи, моя девочка! – сказала мама и большим белым ангелом выплыла из комнаты.

    Я легла на спину и посмотрела на закрытое шторами окно. «Ничего себе, кошмарчик! – подумала я. – А кстати, сколько же я спала? Сейчас уже ночь… Почему меня никто не будил?»

     Я протянула руку к стоявшему рядом с кроватью журнальному столику, чтобы взять мобильник и посмотреть, который сейчас час, но совсем неожиданно к моей руке протянулась ещё одна рука – старушечья, ледяная, восковая. Я не видела, кому она принадлежала. В какой-то момент мне даже показалось, что она была сама по себе – эдакая абстракция, как висящее в воздухе окно. Но, так или иначе, владельца этой руки уточнять не требовалось. Я и так его прекрасно знала.

     Рука швырнула меня на кровать и вновь схватила за горло, пытаясь завершить начатое ранее. «Но как же так? Это же был сон! – пронеслось в моей голове. – Как же… так?..»

     Я вцепилась в руку и попыталась оттолкнуть её, но мои пальцы соскользнули, увлекая за собой что-то мягкое и противное, и скосив глаза, я с ужасом увидела чёрное платье и болтающиеся из-под него рваные куски плоти, обнажившие жёлтые кости. Рука усилила свою хватку так, что у меня потемнело в глазах, и сквозь эту темноту я различила, как надо мной кто-то склонился. Жанна, это была она! На меня пахнуло каким-то сложным запахом: смесью подземелья и душной пыли с нотками тяжёлого, прогорклого парфюма.

     - Ты что думаешь? – просвистела Жанна вкрадчивым шёпотом. – Ты думаешь, что можно вторгнуться в царство мёртвых, потревожить его, оскорбить и остаться безнаказанной?!

     Я попыталась замотать головой, но неумолимая рука пригвоздила меня к подушке.

     - Бриллиантов захотелось? – издевалась Жанна. – Неужели ты настолько безумна в своей самонадеянности? И ты действительно веришь, что старинное проклятье, наложенное мной на сокровища, можно разрушить или обойти?! Ха-ха-ха!..

     Жанна презрительно рассмеялась, и смех её был тих и страшен. Я хотела возразить, что о проклятии ничего не знала, в сокровища не верила, а мёртвых уважаю, и всё происшедшее в пещере было лишь роковой случайностью… Но не то, чтобы сказать вслух, я даже толком подумать  об этом не смогла: все мысли неоформленным киселём так и остались блуждать в моей голове.

     - Глупая девчонка! – насмеявшись, устало прозвучала из мрака Жанна. – Слепое, неумелое орудие в руках таких же тупиц, возомнивших себя магами, могущественными настолько, чтобы тягаться с магией самого Калиостро! Мне жаль тебя. Есть в тебе что-то, очень схожее со мной в юности. И именно поэтому я дам тебе шанс…

     Жанна ослабила свою хватку, и я начала судорожно хватать ртом воздух. Вскоре в глазах посветлело, и я увидела нависшую надо мной Жанну со страшным выражением лица, в котором на фоне стеклянных, холодных глаз пробегали, словно изредка оживляющие мёртвое тело электрические импульсы, сожаление и участие.

     Жанна убрала руку с моей шеи и потянула за одну из завязок моей пижамы. Я не знала, что она хочет сделать, но мне показалось, что это нечто страшное: сейчас она распахнёт мою рубашку, воткнёт свою острую, костлявую ладонь мне под рёбра и вытащит из груди окровавленное, горячее, ещё пульсирующее и брызжущее кровью сердце… Этого я допустить не могла. Зажмурившись от страха, я закричала изо всех сил: «Нет!» и оттолкнула ужасную руку.

     - Арина, что случилось?

     Я приоткрыла глаза и тут же широко распахнула их от ужаса: надо мной вместо Жанны склонялась мама, и её рука легко подталкивала моё плечо. Увидев, что я проснулась, мама понимающе улыбнулась:
     - Кошмар приснился?

     Кровь гулким барабаном застучала у меня в висках. «О, нет! Ведь это уже было! Я уже просыпалась, но… Я тогда не заснула! Что это? Кто это? Это действительно мама или… Жанна?!..»

     Последняя мысль окончательно лишила меня разума. Спешно высвободив плечо, я забилась в угол кровати и, поджав ноги и натянув одеяло до глаз, с ужасом уставилась на маму.

     - Арина, что с тобой? – удивилась мама. – Это же я!

     Я медленно вытащила из-под одеяла руку, недоверчиво дотронулась до мамы и тут же, словно обжёгшись, одернула её. Мама была вполне осязаема, но… и это уже было.

     - Дочка, ты что? – испуганно спросила мама.
     Она, вопреки моим сопротивлениям, протянула ко мне ладонь и дотронулась до лба:
     - Батюшки! Да ты же вся горишь! – И она торопливо вышла из комнаты.

     Я осторожно огляделась. В комнате было тихо и спокойно, за задёрнутыми шторами маячил день в самом своём разгаре, и ничто не напоминало о недавнем кошмаре.

     Послышались торопливые шаги, и вслед за этим появилась мама со стаканом воды и термометром. Я послушно вставила термометр подмышку и взяла стакан. Спазм, державший моё горло, не позволял глотать, выталкивая жидкость назад и причиняя сильную боль, но после трёх насильно сделанных глотков меня отпустило. Приятное кисловатое питьё освежило меня, и я поняла, что вокруг – самая, что ни есть, настоящая реальность.

     - Сколько я спала? – поинтересовалась я.

     Мама покачала головой:
     - Недолго. Часа полтора. Что-то очень тревожное тебе снилось. Ты стонала, вскрикивала…

     - А ты… - я помедлила, формулируя мысль, - ты только сейчас ко мне зашла?

     Мама почему-то посмотрела на окно:
     - Нет. Я ещё заходила минут тридцать назад, хотела разбудить тебя, но ты успокоилась, и я ушла. А сейчас, видно, совсем тяжело стало тебе во сне… Такой жуткий кошмар снился?

     Я поёжилась от пробежавшего по телу озноба и вновь потянула на себя одеяло:
     - Да. Двухэтажный такой. Сон во сне. Знаешь, когда тебе что-то снится, ты просыпаешься, а на самом деле ты просыпаешься во сне. И только во второй раз тебе удаётся проснуться наяву…

     - Не знаю, Аришенька, не знаю. Мне никогда такие дикие конструкции не снились.
     Мама наклонилась, коснулась губами моего лба и огорчённо покачала головой.

     Термометр противно запищал. Я вытащила его и протянула маме. Мама посмотрела на экранчик с цифрами, и лицо её огорчённо вытянулось.

     - Ой-ёй-ёй! – грустно сказала она. – Тридцать восемь и шесть! Конечно, кошмары будут сниться! Ты сегодня ночью на Агармыше случайно не замёрзла?

     Я робко пожала плечами:
     - Не знаю. Вообще, прохладно было, конечно.

     Мама решительно поднялась со стула:
     - Сейчас я принесу тебе лекарств. А в понедельник вызовем врача…

     Но, к всеобщему удивлению, в понедельник я проснулась совершенно свежая, как молодой огурчик, и абсолютно здоровая, как индийский йог, и пошла на работу с полной уверенностью, что странное и страшное недавнее приключение вряд ли когда-нибудь серьёзно побеспокоит меня напоминанием о себе.

     Но всё оказалось гораздо сложнее.

     Кто может сказать мне, почему одни сновидения, грандиозные и масштабные по декорациям и смыслу, накрепко забываются если не в тот же день, то на следующий? И почему другие, тусклые по яркости, глупые и незначительные, оставляют где-то внутри глубокий, подобно первой весенней борозде, и кровоточащий след, от которого невозможно избавиться даже со временем? И почему резкие и неожиданные, как взрывы в мирное время, спонтанные воспоминания о некоторых снах, посещающие нас в самое неподходящее время, заставляют снова и снова размышлять над ними, искать зависимости и связи с реальностью, размышлять над своим прошлым, настоящим и будущим?..

     Мой температурный бред с участием Жанны явился одним из  таких фатальных проявлений. Мысли о нём постоянно возвращались ко мне. Я снова и снова, сама не желая того, билась над загадочными словами: «…я дам тебе шанс…». Я думала, что это может значить, и что же, на самом деле, я должна сделать, хотя с другой стороны прекрасно понимала, что уж кому-кому, а ей я точно ничего не должна.

     Я не находила себе места. Во мне что-то изменилось и продолжало неумолимо меняться. Я, подобно змее, обрастала новой кожей. Старая становилась мне катастрофически мала, но сбросить её я ещё не была готова, поэтому и мучилась не только от моральной, но и от ощутимой физической боли. Чувства и эмоции бродили во мне, как газы в потревоженном болоте, порождая один за другим разрывающих меня на части чудовищ – вопросы без ответов. Что теперь делать? Как дальше жить? Чем заниматься?

     Раньше моя жизнь текла прямо и размеренно, и мне в ней было всё понятно: работа, учёба, дом, личная жизнь. А сейчас я совершенно потеряла смысл своего существования, и мне казалось, что главное, чем я должна была заниматься, осталось упущенным. Я будто бы прошла мимо своего предназначения, не разглядела его в размеренном потоке своих дней, преступно пропустила, и сейчас делаю совсем не то, что должна делать; и меня это мучило, терзало и не давало покоя ни днём, ни ночью. И мне казалось, что именно из-за этого непростительного упущения всё в моей жизни пошло под откос.

     Я работала в школе секретарём на полставки, на перспективу по окончании университета значилась учителем математики, но уже сейчас у меня был класс, в котором я вела уроки. К работе учителя я относилась серьёзно, мне нравилось работать с детьми, и все уроки я проводила с радостью, старательно и вдохновенно. Так было раньше. Но сейчас, после события на Агармыше, всё изменилось настолько, что я даже стала бояться входить в класс, потому что со мной на уроках стали происходить странные вещи. То я под воздействием какого-то транса откровенно заговаривалась на какие-то отвлечённые темы, причём, когда начинала осознавать это, мне никак не удавалось заставить свой язык произносить правильные речи, и лучшее, что я могла сделать – резко и надолго замолчать. То я путалась в формулах, знаемых мною чуть ли не как сказку «Курочка Ряба», то называла учеников чужими фамилиями и именами, то вообще являлась на работу в кофточке наизнанку или без юбки, снимая пальто, приходила в ужас, и мне ничего не оставалось, как спешно переодеваться или бежать домой, благо жила я через дорогу от школы.

     В университете я училась заочно, и, наверное, только это обстоятельство и спасло меня от падения студенческой репутации: на лекциях я стала рассеянной и зачастую просто не понимала, о чём идёт речь. Зачёты и экзамены сдавала осторожно и вяло, без присущего мне энтузиазма, допуская при этом грубейшие ошибки. Преподаватели изумлялись, разводили руками и томились в догадках, что же произошло с их лучшей студенткой.

     Но самым катастрофичным в этой цепи оказался событийный ряд личной жизни. Я познакомилась с байкером Колей, и у нас завязались нежные, романтические отношения. Кроме этого, его увлечение было новым для меня, и я даже сделала открытие, что ощущение свободы и всемогущества, граничащее с оргазмом, могут доставить не только новые, элегантные доказательства теорем и красивые решения сложных задач. Это может быть и ветер, обнимающий тебя на скорости мчащегося мотоцикла, и ночная дорога со стройными рядами почтительно расступающихся фонарей, и ощущение самой скорости, растворяясь в которой чувствуешь себя частицей первозданного хаоса…

     Однажды, возвращаясь из ночной поездки, мы вынужденно остановились на подъезде к городу. У нас заглох мотоцикл. Коля в свете фонаря больше часа провозился с ним, и в конце - концов с недоумённым видом выпрямился, вытирая испачканные руки ветошью.

     - Я ничего не понимаю, - сказал он. – Всё в порядке. В чём дело, Медведь?

     Медведем Коля называл свой мотоцикл. До знакомства с ним я даже не подозревала, что байкеры дают своим железным коням имена.

     Я обошла кругом мотоцикл и вдруг почувствовала, что он… живой. Это была настоящая живая сущность. Я погладила рукой его бензобак.
     - Медведь, ну что ты? – ласково обратилась я к нему. – Что случилось? Что тебе не нравится?

     В это время Коля попытался вновь завести двигатель, и…
     - Твой… др-руг… скор-ро… умр-рёт, - чихнув, ясно прорычал в ответ Медведь.

     «Это… что?! – метнулось в моей голове. – Ассоциации или галлюцинации?»

     - Завёлся! – радостно воскликнул Коля. – Аришка, садись быстрее, пока он не передумал!

     Я надела шлем и спешно устроилась на сиденье позади Коли. Коля нажал на газ:
     - Поехали!

     - Умр-р-рёт! – взревел Медведь и понёсся по чёрному телу дороги с чётко выделяющимся белым скелетом разметки.

     Почти неделю я прожила в страхе за жизнь Коли. А потом… Потом были похороны. Друзья Коли рассказывали, что Медведь под ним словно взбесился: перестав слушаться управления, он начал кидаться по дороге из стороны в сторону, и вдруг ни с того, ни с сего, понёсся через всё шоссе к одиноко стоящей каменной будке… Когда подоспели друзья, Коле уже ничем нельзя было помочь, а на его теле лежал чёрный блестящий Медведь. Говорили, будто при приближении к будке мотоцикл словно наткнулся передним колесом на какое-то препятствие. Словно норовистый конь, он взбрыкнул задом, с силой выбросил Колю на будку, а потом двинулся следом, переехал Колю одним колесом, заглох и завалился, пригвоздив своего хозяина намертво к земле…

     Вся эта история отдавала мистикой, и я, проплакав несколько суток, вдруг задала себе вопрос: почему в этот день Коля не взял меня с собой? Ведь мы всё последнее время проводили вместе. Почему я не погибла вместе с ним? И за что Медведь так жестоко расправился с ним? Что это было: рука судьбы, отмерившей столь короткий жизненный срок Коле, или предупреждение мне? Тот самый шанс?..

     Со смертью Коли я совсем потеряла покой. Днём я так активно размышляла обо всём, что со мной произошло и происходит, что мои мозги порой представлялись мне парой каменных мельничных жерновов, медленно перемалывающих собственные мысли. И я отчётливо слышала в своей голове их убийственный хруст  и видела шелуху бесполезности и несостоятельности, наполнявшую лоток моего отчаяния. А по ночам я пробуждалась в необъяснимой тревоге, и в голове толстыми ужами клубились обрывки песен, пережитых ситуаций, каких-то несвязных реплик…

     А ещё мне стала постоянно сниться пещера. Она была всегда разная: большая и маленькая, просторная и узкая. Она были то древним святилищем, то заброшенной чёрной шахтой, то зовущей и манящей меня к себе достопримечательностью в горах, на поверку оказывающейся пугающим и отталкивающим наказанием, тюрьмой, которая не выпускала меня из своих объятий, мучила, впиваясь в моё тело рёбрами острых многогранников-камней, лишала меня даже глотка воздуха… И я от ужаса и удушья просыпалась в холодном поту и до утра не смыкала глаз.

      Пещера была столь многогранна, что проецировала свою суть не только на соответствующие природные объекты. И нередко вход на работу или в университет снился мне длинным и узким бетонным лазом-шкуродёром, проползая по которому я понимала, что и это тоже пещера. Проникнув, наконец, в привычное помещение, я начинала громко бунтовать, крича, что такой вход – безобразие, и его нужно немедленно разрушить и выстроить другой, просторный и не пещерный. Но коллеги косились на меня, как на прокажённую, студенты крутили пальцем у виска, преподаватели смотрели осуждающе; и заканчивались такие сны всегда одинаково: меня выгоняли с работы или отчисляли из университета, и, проснувшись утром, я совершенно точно знала, что мой сегодняшний день будет безнадёжно испорчен.

     В попытках найти хоть какое-нибудь объяснение происходящего там, где бессильна святая троица Евклид-Лобачевский-Риман, я неожиданно для себя стала частым посетителем эзотерических сайтов. Там я вычитала, что это высшие силы через моё подсознание дают подсказку, каким путём нужно следовать, но я была слишком несведуща и, как следствие, бестолкова в области разрешения подобных ребусов.

     Вот, например, о чём знаковом могут поведать разбудившие меня в полночь и лишившие покоя на три дня строки давно забытой песни? Где искать смысл: в самих фразах, в названии песни или событиях, описанных в тексте либо произошедших с автором во время или после её написания? А может, ключевыми здесь являются часы, минуты и секунды, в которые меня эти строки заставили проснуться? А может, эти слова – просто откровенное издевательство над моей неспособностью понять и принять посылаемые свыше подсказки? А может, это просто бред, и я придаю ему слишком большое значение, а на самом деле мне просто пора к врачу?..

     Мне было по-настоящему страшно. Страшно за свою жизнь, здоровье и карьеру, страшно за своих родных, а иногда страшно даже просто так, без всякой на то причины.

     В этой атмосфере тотального, сжигающего страха мне было не до увлечений, доставляющих мне ранее большое удовольствие. Я совсем перестала ходить в лес и на Агармыш, хотя раньше эти походы помогали мне разбираться в себе и находить верные решения. Я была занята только своими страхами, и в голове, сменяя друг друга, как слайды в диапроекторе, роились лишь три вопроса: «Почему?», «Как?» и «За что?».

     Тематические сайты наперебой твердили, что ключ к решению интересующих проблем может прийти совершенно неожиданно: из газетных строк, обрывков услышанных где-то разговоров, увиденных рисунков, предметов и т.д., и я решила дать себе последний шанс. Решив, что происходящее со мной всё-таки имеет иррациональный характер, я отбросила комплекс научного зануды и обратилась к высшим силам с просьбой дать мне подсказку, которая поможет разрешить мою задачу. «В противном случае, - добавила я, - через три месяца пойду сдаваться психиатру».

     И я стала ждать тех соломинок, тех тонких ниточек, с помощью которых можно будет выбраться из окружившего меня кошмара.

     Первый месяц прошёл безрезультатно. Я с грехом пополам сдала очередную сессию, и с горечью подумала, что с таким запасом сил вполне могу разгромно провалить предстоящую защиту диплома.

     Второй месяц тоже не порадовал ожидаемыми откровениями…

     Подходил к концу установленный мною срок, и я, узнав график работы психиатра, уже с тоской представляла, как это отразится на моей карьере, как неожиданно меня направили в командировку в Симферополь.

     Поездка в столицу меня никогда не вдохновляла. Я не любила и откровенно презирала суетливый и душный во все времена года Симферополь, но в этот раз отнеслась к командировке с воодушевлением и надеждой хоть как-то сменить привычный ритм жизни. Но мои надежды изначально не оправдывались. Я вяло доехала до Симферопольского автовокзала и вынуждена была признать, что дорога, всегда доставлявшая мне радость перемены обстановки и обозревания крымских красот, прошла почти незамеченной. Поездка на троллейбусе до пункта назначения, утомительное общение…

     Я ехала на маршрутке на автовокзал и думала, что моя жизнь обречена. В последний раз я общалась с нормальными людьми, свободно передвигалась по любимому Крыму  и имела статус психически уравновешенного и здорового человека, но уже послезавтра всё радикально изменится…

     Я прислонилась лбом к холодному стеклу маршрутки, и на глазах у меня выступили слёзы, как вдруг я своим затуманенным зрением увидела череду стоящих вдоль дороги билбордов с красочными рекламами. «…говори… , …прости… , …невидимым…», - прочитала я.

     Слова складывались в предложение сами собой из слов и букв разных билбордов. Я видела их, словно увеличенными специально наведённой лупой, которая оставляла другие слова незамеченными. «Говори прости невидимым, - заметалось у меня в голове. – Что это значит? Что это значит?!..»

     Я вышла на своей остановке и направилась к автовокзалу.
     - Ты слушай, что тебе говорят! – услышала я позади себя и, вздрогнув, обернулась.

     Сзади шли три девушки, и одна что-то оживлённо рассказывала двум другим. Это было бы вполне нормальным, если бы я слышала всё, что она говорит, но её слова долетали до меня избирательно, будто в отдельные моменты мои уши кто-то намеренно закрывал.

     - Сходи в горы…
     Девушки поравнялись со мной, но продолжение фразы прозвучало столь невразумительно и тихо, что даже не стоило пытаться что-то понять.
     -…Возьми хлеб…
     И дальше сплошное невнятное бормотание.

     Девушки уже отдалились на почтительное расстояние, когда меня окатило, словно холодным душем: вот она, подсказка! Оставалось только не ошибиться в её истолковании. Можно было, конечно, обратиться за расшифровкой к уже знакомым магиням, но очень уж не хотелось. Они и так навлекли на меня слишком много неприятностей, а связываться дальше с такими людьми – всё равно, что вбивать гвозди в крышку собственного гроба, будучи уже внутри его.

     По приезду домой я вновь пробежалась по эзотерическим сайтам. Затем позвонила завучу, отчиталась в проделанной работе, попросила освободить от нагрузки завтрашнего дня по причине болезни и стала собирать рюкзак. Вещей взяла немного: фонарик, нож, хлеб, зерно и воду.

     «Вынуждена признать своё поражение, - путано думала я, укладывая вещи. – Кроме научного объяснения жизни есть ещё нечто. Пусть это называется фатум, потусторонний мир, божественная искра, лишающая человека двадцати одного грамма веса после его смерти, но… Оно всё-таки существует. Иначе меня бы сейчас так не трясло. Нужно идти в горы и просить прощения. У кого? Да у всех и у всего. У невидимых и видимых. У природы и у пещер в частности, потому что люди обижают их. Просить прощения не только за себя, но и за всё человечество. Природа-Мать нас породила, дала нам все условия для жизни и роста, а мы с ней так…

     У царства мёртвых, непостижимого и недоступного, тоже нужно просить прощения. Его нельзя тревожить ни по нужде, ни тем более без нужды. Это наша история, и, если мы хотим, чтобы она помогала нам в современной жизни, нужно учиться на её уроках, ни в коем случае, не пытаясь её переделать или даже вмешаться, иначе возмездие неизбежно…

     И, наконец, у самой Жанны. Почему? Потому что, было это или не было, но я не имела никакого права ни физически, ни морально посягать на её собственность. Потому что у каждого из нас в жизни своё предназначение. Кто мы такие, чтобы осуждать друг друга?!..

     Да, я изначально совершила огромную ошибку: неправильно было надеяться, что из этой истории со спуском ночью в Бездонный Колодец выйдет что-либо хорошее. Очень даже может быть, что всё, что было в пещере – иллюзия. С этой стороны можно объяснить видения  галлюцинациями, мои нынешние неудачи – стечением обстоятельств, но очень уж это всё как-то странно стекается и видится…»

     Закончив сборы, я вышла на кухню.
     - Мам, я завтра на Агармыш пойду, - объявила я возившейся возле плиты маме.

     Мама обернулась и удивлённо посмотрела на меня, вытирая руки фартуком:
     - А как же работа?

     Я виновато опустила глаза:
     - Я отпросилась. Давно там не была. Соскучилась.

     - Да, действительно давно, - заметила мама. – А до субботы  подождать нельзя?

     - Мне очень надо, - совсем тихо сказал я, не поднимая взгляда.

     Мама повернулась к плите.
     - Ну что ж, раз надо – значит надо, - сказала она через плечо. – Ты надолго?

     Я улыбнулась  и посмотрела на маму:
     - Нет. Уже к обеду буду.

     - Тебе так нравится там? – спросила мама.

     - Очень, - призналась я. – Там так красиво! Там на обломках скал стынет Вечность, впечатывая свои летописи в камни и растительность. Там дышит прохладой древняя мудрость ручьёв, пещер и тенистых крон деревьев. Там текут безымянные реки Времени, и в такт этому течению колышутся под ногами камни урочищ. И с замиранием сердца можно прикоснуться к этому всему и услышать голос, зовущий сквозь века…

     Мама повернулась ко мне:
     - Как поэтично! – сказала она, улыбаясь.
     - Математик обязан быть поэтом! – ответила я с наигранной серьёзностью. - Иначе он не учёный, а так себе, недоразумение.

     Мама рассмеялась:
     – Ну, удачного тебе похода!

     - Спасибо! – с улыбкой поблагодарила я и, взяв из вазочки на столе конфету, ушла к себе.

     Спать я легла пораньше. К своему удивлению, уснула я быстро и, наверное, в первый раз за восемь месяцев, проспала до самого утра крепко и без сновидений.

     В утро похода я проснулась раньше будильника и ещё немного полежала в постели, слушая, как в тёмной тишине тикают часы; затем быстро встала и, выключив так и не успевший зазвонить будильник, начала свои обычные походные приготовления.

     Я вышла из дома, когда начало светать. День обещал быть пасмурным, и небо было затянуто тёмными, низкими тучами. «Возможно, даже снег пойдёт, - подумала я. – Пора бы. А то в прошлую зиму так и не было нормального снега».

     Когда я поднялась на Агармыш, уже совсем рассвело, но небо было тёмным, и из-за этого казалось, что все - и город со своим населением, и сам Агармыш - ещё спят сладким предутренним сном. Деревья тоже были тёмными, и на их ветвях, словно ещё не совсем сброшенное одеяло, лежали остатки тумана. Я стряхнула несколько капель, упавших с неба на штормовку, и по тропинке, выстеленной оранжево-бурыми, промокшими листьями, вошла в лес.

     Он неузнаваемо изменился со времени моего последнего похода, стал молчаливым и тихим, и эту тишину нарушал резкий треск ломавшихся под моими берцами веток. Вся растительность пожухла, и только изредка из лиственной массы выглядывали зелёные, поросшие мхом камни. Не было ни ягод, ни грибов, лишь в стороне от тропинки стоял одинокий куст шиповника с чёрными, растрескавшимися плодами, да между деревьями виднелись остатки больших ведьминых колец (1). Герань Роберта, ещё не прибитая к земле снегом, тоже высохла и, наклонённая в разные стороны, была похожа на седые космы сумасшедшей старухи.

     Возле Бездонного Колодца я остановилась. Обошла окружающую его полянку и осторожно заглянула под плиту. Наверное, за последнее время я стала очень нервной и мнительной, да и потусторонний уклон тоже, вероятно, наложил свой отпечаток, но я вдруг ясно почувствовала, как снизу, из чёрной дыры пещерного входа на меня дохнуло пронизывающим, я бы даже сказала, замогильным холодом. Я отпрянула от плиты и зябко поёжилась. Медлить было нельзя.

     Я никогда в своей жизни не проводила никаких мистических обрядов. Даже пиковую даму в детстве с другими девочками не вызывала по одной простой причине: будучи, наверное, ещё с рождения убеждённой материалисткой, в потустороннюю чепуху я не верила. Но сейчас моё мировоззрение если не изменилось, то утратило свои незыблемые позиции и заколебалось, и в связи с этим мне потребовались знания из совсем других областей и совсем не науки. Проблема была только в том, что разные источники давали разную информацию. Где-то подобные ритуалы были сложны и в подготовке и в воспроизведении, и для их проведения мне понадобилось бы полжизни. Где-то сами ритуалы были просты, но требовали такой предварительной работы на месте, что я бы вряд ли с этим справилась. На счастье, я набрела на один сайт, где давались советы новичкам, и в одном из описанных примеров узнала свою ситуацию. Сайт рекомендовал в этом случае не зацикливаться на сложностях, использовать лишь несколько обязательных несложных атрибутов и искренне, своими словами, произнести покаяние. И я решила воспользоваться этим вариантом, благо в искренности у меня недостатка не было.

     Сначала я вынула из штормовки пакет и собрала в него весь мусор с полянки и её окрестностей. Затем подошла к небольшому пеньку, стоящему рядом с пещерой, достала из рюкзака пакетик с зерном. Бормоча приветствие духам леса и пещеры и просьбу о поддержке, по кругу насыпала на землю возле пенька зерно, поставила на пенёк хлеб и воду и задумалась. Сначала мне очень захотелось произнести свою речь как можно торжественнее, но потом я подумала, что в данном случае требуется не торжество, а раскаяние, вздохнула и начала говорить негромким голосом.

     Я не оправдывалась. Я просила прощения у всех, кого вольно или невольно, сознательно или несознательно потревожила, задела, оскорбила… Слова лились легко, и, странное дело, я чувствовала, я знала, что меня слышат, мне внимают… Я раскрошила на одной стороне пенька хлеб, другую полила водой.

     - Примите от меня искупительную жертву, - сказала я. – Примите и простите.

     После этих слов я разрушила обережный круг, разметав веточкой зерно, и не спеша подошла к пещере.

     - Прости и ты меня, Колодец, - виновато сказала я. – Прости за всех и за всё. Я знаю, что не могу остановить всё зло, которое причиняют тебе люди. Но хочу, чтобы ты знал, что я тебя уважаю и люблю.

     Я наклонилась и заглянула в тёмное чрево Колодца, и мне показалось, что он легко и прощающее вздохнул, обдав меня своим тёплым живым дыханием.

     Я помахала Колодцу рукой и собралась уходить, но вдруг моё внимание привлёк яркий блеск какого-то предмета, лежащего недалеко от плиты. Присев на корточки, я раздвинула опавшие листья и улыбнулась: блеск исходил от вдавленного в почву прозрачного, красиво огранённого, камня. «Совсем как в детстве, когда я находила в земле разные стёклышки, кусочки разноцветных пластмасс, дешёвые бусинки, радовалась им, как учёные – величайшей археологической находке, и складывала в коробочку с кривоватой детской надписью «Сокровища», - подумалось мне.

     Я заработала руками, освобождая камень, подняла его и поразилась своей находке. Камень был… нет, не красив. Он был великолепен. Довольно крупный, размером с фалангу указательного пальца, каплевидной формы, он был вставлен в оправу из жёлтого металла и переливался всеми цветами радуги. Я осторожно стряхнула приставшие к нему комочки земли и осмотрела со всех сторон.

     - Вот это да! – невольно вырвался у меня восхищённый возглас.
     Здесь было чем восхищаться. Камень со своей обратной стороны не имел покрытия, которое обычно наносят на безделушки, чтобы они ярче блестели. Огранка его была сложной, а жёлтый металл не имел на себе никаких проб, присущих украшениям из драгоценных металлов. Я поворачивала его из стороны в сторону, и мне казалось, что камень горит изнутри так, будто в нём пылает и бьётся чьё-то жаркое сердце.

     «Кто же такую красоту потерял? Это подвеска, и как она могла соскочить с шеи? Может, и цепочка где-то рядом лежит?» Я порылась в чуть влажных от тумана листьях, но цепочки так и не обнаружила. «Ну и ладно! – подумала я и выпрямилась. – Цепочка у меня самой есть. А кстати, что это за камень? Наверное, кристалл Сваровски! Я видела их в магазине. У них бриллиантовая огранка и происхождение такое, что они выглядят, как настоящие бриллианты. А металл… Тоже, наверное, по их технологии. Какое-то гальваническое покрытие. Потому и проб нет. Ну и хорошо. Никто мне эту подвеску вместе с шеей не снимет!» И я тихо засмеялась.

     -Кр-ра! – вдруг раздалось совсем рядом со мной.
     Я повернулась на звук и увидела ворону, сидящую на пеньке, где я недавно проводила обряд, и внимательно глядящую на меня почти человеческим взглядом.

     - Я поняла, поняла, - прошептала я, сжимая в кулаке тёплую подвеску. – Ухожу, и о том, что здесь было – никому!
     Ворона кивнула головой, подобрала с пенька кусочек хлеба и, тяжело поднявшись в воздух, улетела прочь.
    
     Домой я прибыла в самом лучшем расположении духа. Помыв с мылом подвеску, я тщательно протёрла её сухой фланелью, полюбовалась игрой камня, извлекла из шкатулки золотую цепочку и повесила на неё кулон. «Смотри-ка, а от золота не отличишь!» - приятно удивилась я схожести цвета и качества металла. Я застегнула на шее цепочку, и в момент, когда камень коснулся моей груди, испытала вдруг такую лёгкость и радость, что если бы на спине были крылья, я весенним жаворонком взмыла бы вверх и долго кружила там и пела о своём счастье и свободе.

     В эту же ночь мне приснилась Жанна. Она вошла в мою комнату, как подруга или старшая сестра, в белом воздушном платье и красивой высокой причёске с длинными, ниспадающими на плечи, локонами. Я почему-то обрадовалась Жанне, а она, присев на мою кровать, с улыбкой заглянула мне в глаза.

     - Скажи мне, милое дитя, что бы ты сделала, если бы там, наверху, своих руках увидела настоящие бриллианты? – хитро спросила она.

     - Я… не знаю… - призналась я. – Никогда об этом не думала. Да и зачем они мне? Мне нужна была пещера. Вот она – настоящий бриллиант.

     Жанна склонила голову набок, и в глазах её сверкнули лукавые искорки:
     - Ну, а всё же?

     Я задумалась:
     - Действительно не знаю. Наверное, отдала бы свою находку в какой-нибудь музей, или ещё какие соответствующие инстанции…

     Жанна залилась звонким смехом:
     - Ха-ха-ха! Глупое, наивное дитя!

     Она грациозно  протянула свою тонкую белую руку ко мне и коснулась висевшей на шее подвески:
     - Свою находку ты береги. Что бы ни случилось, никогда с ней не расставайся. Это мой тебе подарок. Ну, прощай, милое дитя! – И она встала с постели.

     - Жанна! – крикнула я ей вслед. – Жанна, подожди!
     Но Жанна, подняв руку в прощальном жесте, растаяла во тьме комнаты.

     Ох уж, эти сны, выдающие желаемое за действительное, отражение наших дневных забот и чаяний!

     Наутро я снова разглядывала подвеску и опасливо думала, что же мне делать, если моя злоключения не прекратятся и дальше. Но опасения не подтвердились. С этого дня моя жизнь, как по мановению волшебной палочки, вернулась в благополучное прежнее русло, и по ночам я уже не мучилась жуткими кошмарами, а днём происходящие события перестали преподносить мне сюрпризы, заставляющие сомневаться в здравии моего рассудка. Мысли в голове текли плавно, и язык не отказывался столь же плавно, стройно и здраво их излагать. Словом, всё указывало на то, что мой ритуал в лесу сработал.

     Но это вовсе не означало, что я окончательно уверовала в существование различных мистических явлений, и всё так же считала, что необъяснимые с точки зрения науки явления, называемые мистическими, вполне можно объяснить, просто наука пока ещё не располагает необходимыми для этого фактами.

     Так я прожила целый месяц. С блеском сдав сессию в университете, я вернула себе статус лучшей студентки, и уже думала, что с мистикой в моей жизни покончено навсегда, но по возвращении домой меня ожидал сюрприз: подруга обратилась ко мне за помощью в получении кредита в банке.

     - А чем я могу тебе помочь? – удивилась я.

     Подруга замялась:
     - Понимаешь, тут такое дело… Мы с братом хотим открыть компьютерный клуб. Помещение нашли, нет только самих компьютеров. Вот на их приобретение и нужны деньги.

     - А сколько? – поинтересовалась я.

     - Десять тысяч долларов, - просто ответила подруга. – Ни мне, и брату денег уже не дадут: мы с ним по уши в кредитах. Нужен свежий человек. Не бойся, ты меня знаешь – я тебя не подведу. Это юридически кредит будет оформлен на тебя, а фактически ежемесячно выплачивать его буду я. От тебя нужен только паспорт…

     Подруга была человеком серьёзным, поэтому я, даже не думая, согласилась:
     - Хорошо, принесу завтра паспорт.

     Но завтра паспорта в моей сумке не оказалось. Я точно помнила, как клала его дома в боковой карман, но когда пришла на работу и открыла сумку, карман был пуст. Когда в приёмную вошла подруга, я уже заготовила целую речь с извинениями и объяснениями.

     - Привет, - поздоровалась она. – Как там наши дела?

     Я вздохнула и…
     - Ты знаешь, я передумала, - неожиданно сорвалось у меня с языка. – Я не дам тебе паспорт. Десять тысяч долларов – это слишком большой риск для меня.

     «Что ты несёшь?! – в страхе подумала я и покрылась холодным потом. – Что ты передумала? Какой риск?»

     Подруга с непониманием посмотрела на меня:
     - Ариш, я же тебе объяснила, что с твоей стороны никакого риска нет. Погашать кредит буду я и только я!

     «Сейчас скажу, что пошутила», - подумала я и…
     - Нет-нет, даже не проси! – вылетело у меня. – Извини, но я не могу тебе помочь!

     - Арин, ты так шутишь? – настороженно поинтересовалась подруга.

     - Да… - поспешно ответила я и вдруг почувствовала, как висящая на груди подвеска начала жечь кожу.

     Это было очень странное ощущение. Она была не горячей. Она была настолько ледяной, что с каждым мгновением прожигала мою плоть всё глубже и глубже, и мне становилось всё больнее и больнее. У меня остановилось дыхание, и я судорожно схватилась за блузку, под которой находился убивающий меня камень, в надежде скорее сорвать его с себя, но рука словно прилипла к блузке. Сквозь тонкую ткань я чувствовала, как сильно бьётся моё сердце и, обдавая ладонь градом ледяных колючих стрел, пульсирует злополучный камень.

     - Да не шучу я, - уже сознательно ответила я, и тотчас же почувствовала облегчение. – Я действительно передумала. Ещё раз извини.

     Я медленно набрала полные лёгкие воздуха. В груди ещё слегка покалывало, но уже совсем не больно и не страшно.

     Подруга пожала плечами:
     - Жаль! Я на тебя очень надеялась. Ладно, пока! – И она вышла из приёмной, демонстративно хлопнув дверью.

     Я испугалась, что вновь где-то сделала что-то не так, и напряглась в ожидании худшего. Но время шло, и ничего «такого» не происходило. Я уже решила, что случай с подругой был каким-то сбоем. Но через два месяца весь педколлектив потрясло известие: пошедшую навстречу моей подруге молоденькую учительницу русского языка и литературы банк забрасывает письмами с требованиями срочного погашения положенной части кредита. А моя подруга (кстати, уже бывшая) укатила из города в неизвестном направлении и на телефонные звонки не отвечает…

     После этого происшествия я стала с большим уважением относиться к своей замечательной находке. Она иногда каким-то странным образом контактировала со мной, и когда это происходило, то становилось очевидным, что с определённым человеком или в определённой ситуации нужно вести себя очень осторожно.

     Наступил апрель, и подвеска уже некоторое время «молчала». Я сидела, углубившись в написание диплома, как вдруг почувствовала лёгкое покалывание в груди. Я насторожилась и безотчётно накрыла висевший на цепочке камень ладонью: «Ого! Сейчас что-то будет!» Камень предупреждающе кольнул ладонь, и тут раздался телефонный звонок. Я взяла мобильный и замерла. На экране, чёрным по белому, высвечивалось Натальино имя. «Расквадрат твою гипотенузу!» - подумала я и осторожно нажала кнопку ответа.

     - Привет, Аринка! – громогласно приветствовала меня Наталья.
     - Привет, - осторожно ответила я.
     - Ну, чё ты, как?

     У меня по спине пробежал холодок. Память у меня, к счастью, а иногда и к сожалению, отменная, и я вспомнила, что ровно год назад точно так же начался разговор, который снежной лавиной навлёк на мою голову столько бед. Что это? День сурка? За что?! Или, может быть, я сплю? Или, наоборот, проснулась?..

     - Тоскливо, - без эмоций в голосе ответствовала я. -  Совсем замоталась с этим дипломом.

     - Ой, ты вечно с чем-то заматываешься! – то ли возмутилась, то ли поддержала Наталья. – То курсовая у тебя, то диплом…

     «Ага! – обрадовалась я. – Значит, всё-таки не день сурка! Ну что ж, это очень и очень обнадёживает!»

     - Что у тебя там не срастается? – продолжала Наталья.

     «Тебе-то какая разница? – молча возмутилась я. – Ты ведь даже ноль от ноля по модулю отличить не можешь!» И, ведомая приступом вредности, твёрдо уверенная, что общение с подобными людьми токсично для сознания, вслух добавила:
     - Ах, да! Тебе это должно быть интересно. Видишь ли, поверхности некоторых моделей лошадиных сёдел могут быть вычислены по формуле канонического уравнения гиперболического параболоида, где зэт равно…

     - Арина! Какое «зэт равно»! – не выдержала моих издевательств Наталья. – Я тебя как интеллигентного человека из вежливости спросила!

     - А я из вежливости ответила, - с наигранной обидой в голосе ответила я. – Со своей стороны, хочу тебе напомнить, что интеллигентные люди не будут задавать вопросы, ответы на которые их не интересуют. У меня, может, зэт не срастается, и это, знаешь ли, для меня трагедия вселенского масштаба!

     - Но ты же знаешь, что я в этом ничего не понимаю! – взмолилась Наталья.

     - Знаю, - бодро съехидничала я. – Потому и ответила так. Ты чего хотела-то?

     Наталья откашлялась:
     - Да я, собственно, по делу… У тебя как жизнь, вообще? Только без зэт и лошадиных сёдел.

     - Дела? – переспросила я. – Да всё отлично! А что?

     Наталья замялась:
     - Да так… А с тобой после нашей последней встречи ничего странного не происходило?

     - Нет, - как можно более безразличным тоном солгала я. – Всё как всегда. А почему ты спрашиваешь?

     - Слушай… У нас, у всех троих, такие неприятности! – жалобным голосом начала Наталья. – Мы не смогли тогда нормально провести обряд, а теперь уже целый год с нами такие жестокие вещи приключаются – одна страшнее другой. Это, наверное, всё потому, что я не удержалась, и перед обрядом, в день поста, мяса наелась…

     - Так что вами происходило-то? – напомнила я.

     - Ой, да жуть одна, да и только, - печально продолжила Наталья. – То заговариваться, как дуры, начинаем, то вдруг в неожиданных местах оказываемся, как сумасшедшие: идём в одно место, а приходим совершенно в другое… У меня отец слёг. Операцию делали тяжёлую, мы с матерью всё ценное продали, чтобы её оплатить, но она всё равно не помогла, и уже два месяца, как папы нет… - Наталья помолчала, словно решая, говорить дальше или нет, и, решившись, эмоционально продолжила: - Арина, да я просто с ума схожу! Со мной на улице кошки человеческим языком разговаривают! Причём, у меня и свидетели, это слышавшие, есть!

     «Поздравляю! – позлорадствовала я. – С тобой хоть живые существа разговаривают, а мне вообще неодушевлённые предметы пророчества делали!»
     - Наташа, я тебе соболезную, - отбросив ёрничанье, сказала я. – Ну а во всём остальном… От меня-то ты чего хочешь?

     - Арин, нам нужно завтра всем вернуться к Бездонному Колодцу, провести искупительный обряд и сбросить приклеившихся к нам сущностей, которые мы тогда нечаянно вызвали, - подытожила Наталья. – И, кроме того, необходимо вернуть назад камни, которые ты подняла со дна. Таня взяла их в надежде, что они что-нибудь расскажут о Жанне и бриллиантах, но они оказалась крепкими орешками: молчали, как партизаны. А потом от них реально повеяло опасностью. Мы с Таней отнесли их в горы, но после этого к Тане по ночам начала являться некая дама, и Таня говорила, что это и есть Жанна де Ламотт. Жанна требовала вернуть ей камни. Она даже душила Таню, и я видела на Таниной шее следы от её рук. Пришлось идти назад в горы и собирать эти булыжники. Хорошо, хоть помнили, где их выбросили. После этого Жанна стала являться с требованием вернуть эти камни в пещеру… Это непроходимый кошмар! Но, не смотря ни на что, мне показалось, что она совсем не такая, какой мы её себе представляли. Не злая, не коварная. Просто очень и очень несчастная. Жертва обстоятельств… Может, на том свете её уже хорошо очистили и перепрограммировали?.. В общем, наделали мы дел. Теперь всем вместе нужно их расхлёбывать.

     Камень под моей футболкой отчаянно завибрировал.
     - Э-э… - протянула я. – Я вам, конечно, сочувствую, но помочь ничем не могу. Да, по сути, моя помощь вам и не нужна. Вы уже были там, можете сами подняться на Агармыш и всё, что нужно, сделать. Ты извини, но мне это не нужно, да и времени нет: у меня завтра целый день уроков, а потом ещё к следующему дню готовиться необходимо. Так что я просто физически не могу.

     - Ладно, мы уж тогда сами. Да и действительно, если у тебя всё хорошо, то тебе туда и не надо… Ну что ж, извини, что побеспокоила. Пока!

     - Пока! – повторила я и через долю секунды услышала негромкий щелчок отключившейся связи.

     Я отложила телефон и задумалась. Мне отчего-то стало жалко Наталью. «Глупое, наивное дитя!» – вдруг раздался в моих ушах смех Жанны. Я осторожно огляделась. В комнате, кроме меня, никого не было. Я села за стол и погладила рукой ноутбук.

     Удивительная всё-таки штука – жизнь! Ты можешь не верить в некоторые её составляющие, но, что самое парадоксальное, им, этим составляющим, твоё неверие полностью безразлично. Им главное то, что они сами верят в тебя…

     Я с улыбкой посмотрела в окно. Там по густо-голубому небу бежало небольшое лёгкое, пушистое, белое облачко. Облачко стремительно торопилось куда-то и постоянно меняло форму. Вот оно похоже на вату, вот оно вытянулось в бегущего зайца, вот заяц, перебирая лапками, съёжился, и на его месте возник рот с оскаленными зубами.

    Я погрозила пальцем оскаленному рту и мысленно сообщила ему: «Я знаю, как формируются облака! И никакой здесь мистики нет. А то, что они принимают такие причудливые формы – это всего лишь движение воздушных масс плюс человеческая фантазия, то есть, в совокупности – чистая случайность!»

     «Но ты же знаешь, что случайностей не бывает! Все случайности – это закономерности, которые поддаются математическому описанию, а математика – наука точная!» – тут же возразил взбунтовавшийся во мне математик.

     На это рот расплылся в улыбке, повисел немного над землёй и растаял без следа.

     - Просто нужно жить по правде и не лезть во всякую грязь, - добавила я вслух и вернулась к ноутбуку, где с экрана призывно смотрел на меня стройными символами математических формул недописанный диплом.
 


1. Ведьмины кольца – круги от нескольких десятков сантиметров до нескольких сот метров, образованные в своём большинстве несъедобными грибами.