Рандеву

Женщина лет 35 нервно постукивает длинными красными ногтями об идеально отполированную поверхность массивного деревянного стола. Периодически прерывясь, она смотрит в окно, нервно оглядывая великолепие главной площади европейской столицы. В ведерке со льдом, расположившимся около столика, томится запотевшая бутылка Шардонэ пятилетней выдержки. Нет, не стоит уносить второй набор столовых приборов-она ожидает компанию. Да, она хочет еще один бокал местного фирменного вина. Бросая неловкий взгляд на молодого официанта, она представляет каково бы было ее поведение, будь она лет на 10 моложе. Возвращаясь к созерцанию тусклых фонарных огней, монотонно горящих неестественной желтизной на пару этажей ниже, она понимает, что повела бы себя точно так же. Возможно, она бы немного смутилась или, может, ее голос был менее уверенным. Не исключено, что она бы, может, кокетливо отвела глаза в сторону лишь для того, чтобы спустя долю секунды наградить молодого человека неловкой, но весьма искренней улыбкой. Допивая остатки вина в бокале, отмеченного размытыми розоватыми очертаниями помады, она чувствует себя героиней плохо написанной истории, в которой все непременно заканчивается тривиальной драмой, которой можно было бы легко избежать. Только если бы ее герои были хоть чуточку умнее, только если бы она сама была немного мудрее.

Они не виделись почти десять лет. Десять лет они плыли по разным течениям, пытаясь оставаться на связи и поддерживать отношения, которые давно растворились в километрах, неотвеченных звонках и новых привязанностях. Десять лет они называли друг друга близкими людьми (хотя, может, это делала только она), даже не подозревая, что происходит в жизни друг друга. Все это время они меняли взгляды на фундаментальные вопросы, адреса, континенты и марки кофе, что пили по утрам. За все это время они пережили счастье, неудачи, ощущение безысходности и неосмысленной эйфории. И все это без единого звонка, без единого намека на существование друг друга. И хоть десять лет назад они крепко держали друг друга за руки октябрьским вечером и кровно клялись никогда не прерывать эту связь, признаваясь в безграничной любви и слезно каясь в собственной немощности, разорвать, или скорее забыть про эти отношения оказалось проще, чем могло показаться. Видимо, отпустив чью-то руку однажды, ты уже становишься частью истории. Будто прошлое остается нетронутой идеальной фигурой, что томится за витриной ложного увядающего восхищения, медленно тлея под натиском времени, пока ее обладатель год за годом навещает ее все реже и реже. В конечном итоге эта идеальная фигура остается одна в музее забытой памяти, лишь ожидая своей очереди кануть в лету чьей-то очередной нерассказаной истории. Наверно, то же самое произошло и с ними.

Наверно им стоило проститься тем самым октябрьским вечером. Вполне возможно, это было весьма правильным решением: просто обнять друг друга на прощание и навсегда сохранить теплоту того момента в сердце. Нет, этого им было мало. Этого было недостаточно, или же просто они обе боялись поставить точку. Картина до сих пор четко рисовалась в закоулках памяти: холодная ночь, кажется суббота, две пары худых коленей, музыка, которая уже тогда отставала в своей актуальности лет на пять, разговоры о будущем и кафельный пол, усыпанный хаотичным узором вчерашнего пепла. Им казалось, что они разгадали жизнь, поняли ее суть и смысл. Они были опытнее и умнее всех, играя во взрослых и разбрасываясь громкими словами. В просторе три на четыре они создали свою собственную реальность, которая подчинялась исключительно их правилам. Но что-то пошло не так. Видимо, мир за пределами их воображения оказался немного больше и непредсказуемее. Как же глупо и странно, что они и не могли подумать, что что-то может пойти не так. Хотя, может, каждая из них просто боялась произнести это вслух, ведь им было хорошо известно, что монстры оживают именно в тот момент, когда их назовешь по имени. Возможно поэтому они предпочли молчать.

Молодая женщина в кашемировом пальто и синих замшевых перчатках неловко стоит у входа; её волосы слегка разлохмачены порывистым ветром, но прическа ее не испорчена, - она явно спешила. Бросая рассеянный взгляд на переполненный зал ресторана, она пытается разглядеть за одним из столиков знакомые черты. Узнает ли она ее вовсе? Или десять лет это достаточный срок для того, чтобы человек изменился до неузнаваемости? Отыскав ее среди толпы незнакомых лиц, она чувствует, как ее сердце начинает биться сильнее, заглушая вереницу всех возможных вопросов. Кровь жадно пульсирует в висках, реальность на мгновение будто исчезает из-под ног, на лбу выступают еле заметные признаки персперации. Медленно направляясь в сторону знакомого силуэта, она делает глубокий вдох; сухой воздух будто замирает в гортани и не способен попасть в легкие; ей кажется, что она задыхается. Она не может позволить себе казаться встревоженной, она должна держать себя под контролем. Сейчас, в этот момент, она обязана казаться уверенной и быть стойкой. Снимая находу перчатки со слегка дрожащих рук, она пытается перевести дыхание, ведь сегодня ей нельзя быть слабой. Отодвигая стул и ощущая атласную обивку его спинки, она понимает, что совершила ошибку, позвонив и назначив встречу со своим давно минувшим прошлым. R;union des ombres будто несуразная попытка отмотать время вспять, -подумала она, и от этого ироничного упрека, адресованного никому иному, нежели чем ей самой, ей стало как-то спокойнее и даже немного забавно от всей курьезности происходящего события.

Она усаживается напротив женщины, завороженной панорамным видом, будто вторгаясь в её одинокую идиллию. Шампанское в стакане напротив кажется какой-то нелепой насмешкой, искусственной попыткой создать ощущение праздника. Они смотрят друг на друга: здесь, спустя годы, взрослые, разные, чужие. Они лишь на пару сантиметров ближе, чем незнакомцы в метро, что через минуту или десять выйдут на разных станциях и навсегда растворятся в толпе:

- Привет, К, - произносит женщина приветливым, но слегка раздраженным тоном. Видимо, она ждала К уже достаточно долго. Оголяя свою белоснежную улыбку, окаймленную темно-вишневой помадой, она одобрительно кивает официанту, держащему в руках бутылку заказанного ранее вина.
Бокалы наполнены, и, подпирая подбородок ладонью, женщина переводит взгляд на К. Бокалы наполнены, и между нами тишина, которая будто обретает форму. Кажись, сделай одно неловкое движение, и она затянет их в бездну неопределенности и подавленных, неискренних реплик. Бокалы наполнены, и две женщины, сидящие друг напротив друга, будто случайные соседи по столику в переполненном ресторане, пытаются отыскать в лицах друг друга хотя бы что-то, что не разъело кровожадное течение прошедших лет.

- Как Ричард, как дети?- звонкий, но уставший голос разрывает натянутую пелену тишины. Она отдает себе отчет в том, что ее вопрос дешевое и затертое до дыр клише, но чем еще, как не избитым клише, начать разговор с незнакомцем.

- У них все хорошо, спасибо,- говорит К, сосредоточив внимание на стоящим перед ней бокалом. Нервно вращая стеклянную ножку, заключенную между большим и средним пальцем, она пытается, она искренне пытается найти точки соприкосновения на картах их так далеких жизней: Я слышала о твоей новой статье, -неловко улыбаясь, прикусывая нижнюю губу, продолжает К,- Я знаю, что для тебя это всегда было важно. Мои поздравления.

Х смотрит в глаза У. Она смотрит ей в глаза, пытаясь уловить нотки осуждения в ее голосе. Да что эта женщина, которая не видела ее почти десять лет, может знать о том, чего она всегда хотела? Она всегда хотела? Признания? Даже сама она не может с точностью сказать, что было и есть ее целью и уж увольте ее от предположений незнакомых людей. Этот ужин был ошибкой. Ворошить прошлое это как своего рода вскапывать могилы: то, что ты найдешь на дне уже давно не тот человек. Ну и что, что она живет и дышит, прошлая она уже навсегда канула в лету. Они уже давно не те девочки, что предавались своей общей меланхолии, которая почему-то всегда была для них чем-то особенным, чем-то, чем могли наслаждаться только они. Ведь счастье для всех, счастье-для дураков. Только два по-настоящему несчастливых человека могут лелеять свою печаль как святыню и неустанно воздвигать ее на пьедестал собственной малодушности. Только два по-настоящему близких человека могут отказаться от всех предшествующих светлых дней, лишь бы сохранить их хрупкий мир, построенный на тревожной привязанности, которая затягивает в свои сети и твердит, что стоит остаться в них навсегда. Твердит, что они всегда будут вместе. Женщина переводит взгляд на почти опустевшую площадь, пытаясь отыскать что-либо, что могло бы хотя бы на пару секунд задержать ее взгляд и, может, хоть на пару мгновений вернуть ее в прошлое. Городской рельеф, готовящийся ко сну, не позволяет найти спасения: лишь толпы туристов вальяжно прохаживаются мимо строений, что старше них на пару сот лет, в поисках ближайшего бара, женщины и мужчины в пальто стремительно направляются в сторону метро, да и сама столица закутывается в бархатную пелену надвигающейся ночи, что на несколько часов приглушит шорох подошв на вымощенных улицах и неустанный гул машин.

- Спасибо, да, это действительно важное событие, -произносит женщина, потупив глаза, - Хотя, знаешь, все ведь уже не так, как прежде, - раздраженность, которая лишь мгновение назад едко колола ее самолюбие, отступает. Видя человека, которого она когда-то, пусть и давно, но искренне и по-настоящему любила, ей становится немного смешно от всего происходящего: ну и что, что она до сих пор предполагает, что знает все ее сокровенные желания, и что, что между ними пропасть из событий, которую они уже никогда не смогут восполнить. Вспоминая собственные слова, произнесенные в другом городе, на другом континенте и, возможно, в совершенно другой жизни, она шепчет про себя, что ничто не проходит бесследно, - Мы с тобой давно не виделись, и многое в наших жизнях поменялось, - говоря это, она чувствует слегка щекочащее чувствов области живота, которое настигает человека, стремительно летящего вниз с американских горок, - Помнишь, "а как ты представляешь себя в 20"?- "дом, семья, дети"? И каким же шоком было в 25 лет обнаружить, что мы так и остались подростками с глупым и обманчивым ощущением, что настоящая жизнь вот-вот начнется?- Женщина смотрит на К, смущенную и озадаченную, и невольно расплывается в ребяческой, но горькой улыбке.

- Это правда, что мы уже давно не те, кем были десять лет назад, -строго отрезает К и делает большой глоток из запотевшего стакана. Промолчав почти минуту, она продолжает нервно-дрожащим голосом,- Мы уже другие люди, и  наши жизни больше не имеют ни малейших точек соприкосновения. Мы не сдержали наши обещания и, наверно, это нормально, это...это жизнь, -К запинается и с выражением попытки найти вещественные доказательства своим словам, она продолжает,- Только не надо играть на прошлое. То, что было нашим, это не козырь в твоем рукаве, это не какой-код, который можно использовать в любой момент, это уже давно не какая-то  магическая нить, которая нас связывает. Все это принадлежит истории. Истории, которая просто растворилась в каком-то промежутке времени вместе с "Нами",- К делает еще один глоток вина, опуская бокал на стол так, что его содержимое почти переливается через края, - Я не пришла сюда, чтобы вернуть все эти года. Пойми ты наконец, это невозможно. Ты никогда не могла позволить оставаться прошлому в прошлом...прости, но это так. Это так. Я не пришла сюда для этого...я пришла, чтобы просто узнать, как твои дела.

Да, им нужна еще одна бутылка Шардонэ. Нет не надо закусок и главных блюд. Да, им нравится новый интерьер вашего ресторана. Вид, несомненно, превосходит все их ожидания. Нет, они пока что не хотят кофе. Что? Что значит «они»? Делая глубокий вдох и осознавая, что никакое количество вина, разговоров, обменов новостями и минут, проведенных в абсолютном молчании, женщина лет 35 нервно кусает свои вишневые губы и поправляет слегка мятые манжеты шелковой блузки. Действительно, что значит «они». Огни города плавно растворялись в нежности морозной ночи, невпопад мигая желтыми сигналами светофоров. В этот момент ей больше всего хотелось вспомнить, каков был город, другой, их город на другом континенте, в тот самый октябрьский вечер. Детали второстепенны, чего ей по-настоящему хочется, что ей необходимо в этот момент-вспомнить что-то, что трудно заключить в слова, что-то что неловко мечется между ощущениями, чувствами и неловкими прикосновениями любимых рук. Что-то, чем можно описать эпоху, но так сложно рассказать о чем-либо конкретном. Ей нужно вспомнить лишь это эфемерное, почти несуществующее, ощущение их двоих. Ощущение, которое будто должно служить непрекословным доказательством того, что они были. И они были счастливы.
Через несколько минут официант принесет счет. Женщина расплатиться наличными и оставит щедрые чаевые. Она медленно встанет из-за стола, наденет кашемировое пальто и, слегка покачиваясь в надменной грациозности легкого опьянения, выйдет на пустую площадь под звон часов, объявляющих о начале новый суток. Возможно, она поедет на такси или же, может, предпочтет длительную прогулку по туманным мощенным улицам. Слезы польются из ее глаз, но, возможно, это будет не из-за грусти. Возможно, это будут слезы благодарности, что, собственно, еще хуже. Грусть можно растворить под холодным осенним дождем, списать на меланхолию, оставить в объятиях случайных незнакомцев. Слезы благодарности это чувство, которое предполагает осознание. Осознание, которое нельзя стереть хорошей погодой и радостными новостями. Женщина достает пачку, в которой осталась лишь одна последняя сигарета. Делая глубокий вдох едкого дыма, она ловит себя на неуместной улыбке. Этой улыбкой, будто цветами на могилу умершего прошлого, она начинает новый день, устремленный в неизвестность и все дальше отдаляющей ее от того, что она по-настоящему любила.