Бабка

Бабушка моя — (мамина мама) родилась в селе Тархово Пензенской губернии в 1906 году в многодетной семье Василия Кособокова. Была она первым ребёнком. А потом её мама родила ещё одиннадцать детей, из них два раза по двойне. Маленькая Лиза всех их вынянчила. «На пупке своём таскала», — как сама потом вспоминала. В селе не было даже фельдшера. Роды принимали бабки-повитухи. А то и сами женщины справлялись с привычным бабьим делом — «рожали, как кошки». Потому что роды в семьях случались, почитай, каждый год. Бабушка часто вспоминала в своих рассказах полоумного шутника из деревни, который, как выпьет, так песню пел: «Своей бабе подсобил — двадцать одного родил. Я ещё вспашу межу — двадцать одного рожу!». Ума обоим супругам Бог мало дал, а детей у них действительно было двадцать один. Некоторым женщинам удавалось не беременеть по несколько лет. Они продолжали кормить своих детей грудью лет до пяти-шести. Часто можно было наблюдать такую картину, как игравшие на улице дети вдруг, подбегая к мамке, сами лезли ей за пазуху, доставая «сиську», сосали материнское молоко. Работали женщины в поле наравне с мужиками. Сначала на барина, а потом на Советскую власть «за палочку» — трудодень.
  Смертность среди детей тогда была велика. Так, в семье Кособоковых ещё маленькими умерли десять детей. Во взрослую жизнь вступили только бабушка и её младший брат (из близнецов) Мотя.
  Окончила Лиза в селе четыре класса начальной школы. К учёбе была прилежная, способная. В пятый класс нужно было ходить в другое село. Но мама её не отпустила, ссылаясь на то, что ей нужна нянька и помощница в доме.
  Отец Василий был уважаемым человеком в деревне. Умел лечить заговорами. Односельчане часто к нему обращались с зубной болью или ещё с чем. Для этого у него были припасены всевозможные прутики, травы, которые собирал в лесу. Приходившим людям с болью, наказывал зажать прутик в зубах, а сам проводил обряд заговора. Этот дар ему достался от его отца.
  А бабушка моей бабушки Лизы была чистокровной цыганкой. За селом расположился табор. Дедушка (бабушкин) полюбил молодую черноокую красавицу. Служил он у барыни приказчиком. А барыня, в знак благодарности за хорошую службу, выменяла у цыган за двух борзых собак эту девку, и отдала приказчику в жёны, заключив их брак.
  Так бабушка Лиза получила в наследство смолянисто-чёрные волосы, смуглую кожу и боевой характер. Росла она весёлой и озорной. Могла и матом ругаться и в кулачный бой вступить. Да и в семье после неё одни мальчишки рождались. Работала тяжело. Скидки на возраст не было. На зиму нужно было запастись дровами. И хотя вокруг деревни сплошные леса, дрова и хворост воровали. Сначала лесные угодья были барскими, а потом охранялись Советами. Наказуемо было воровство. Поэтому, чтобы реже ходить в лес, нагружались так, что под вязанкой дров человека не видно было.
  Жила бабушкина семья более-менее зажиточно. Не у каждого тогда на подворье лошадь и корова была. А это хозяйство — ой, как выручало. Но в двадцатые годы уже при Советской власти крестьян уравняли. Скотину отвели на колхозный двор. Бабушка работала даже в Ликбезе (ликвидация безграмотности), хотя имела всего четырёхлетнее образование. Была активная и ответственная. Несмотря на свой разбитной характер, замуж пошла за скромного, стеснительного парня Егора Климова. В селе и было-то всего две фамилии — Кособоковы, да Климовы. Климовы женились на Кособоковых, а Кособоковы на Климовых. Бабушка с дедушкой даже по отчеству оба Васильевичи.
  После свадьбы забеременела сразу. К Новому году должна была родить. Замело все пути-дороженьки. Пурга в декабре. Снегу по самые крыши намело. Схватки начались. Повитуху ждали, а её всё нет. Бабушке показалось, что «на двор» понадобилось. Просит ведро из сеней принести. А сама уже еле стоит. Руками за протянутые верёвки держится. В таком положении её и застала вошедшая бабка-повитуха. Кричит: «Не тужься! Ты рожаешь!». Не успев валенки снять, в ледяные руки поймала она ребёночка, летевшего в ведро с помоями вместе с детским местом. Так — 27 декабря 1930 года родилась моя мамочка в «рубашке», не потерпев до Нового года четыре дня.
  Никто тогда бюллетеней и декретных отпусков не давал. Родив, бабушка продолжала выполнять тяжёлую работу по дому и в колхозе, заработав загиб матки. Больше она не беременела, поэтому мама моя росла единственным ребёнком в семье.
  Пережили они и страшный голод в тридцатые годы, и четырёхлетнюю войну с фашистами. Дедушка Егор, как и все односельчане, ушёл на фронт. Вернулся в 1946 году тяжело больным туберкулёзом – простыл во фронтовых окопах. Долго болел.
  Мама тогда училась в Белинском педучилище. Ходила на занятия в город пешком. Бабушка Лиза по ночам сторожила колхозный амбар. Как-то зимою, сморённая ночной позёмкой, прислонилась к амбарной двери. Так, стоя, и забылась на минутку во сне. А сквозь сон, чувствует, как её кто-то душит. Приоткрыла глаза. Лохматое, тёмное, тёплое чудовище сверху на ней сидит. Поняла, что домовой. Придавленным, сиплым голосом спрашивает его: «К худу, или к добру?». «К х-у-д-у-у-у!», — прошипело чудовище. (Бабушка утверждала, что этот случай имел место быть). А на следующий день умер её муж, мой дедушка Егор, которого я никогда не видела. Даже мой старший брат родился через год после его смерти.
  Мама моя на тот момент была далеко в Каменец-Подольской области, уехала вслед за моим отцом на его родину в Украину.
  Уже, когда родители жили на Донбассе, а мама была беременная мною, бабушка, приехав в 1954 году, оформляла документы. Так, как в селе им паспорта не выдавали. Ей тогда было 48 лет. Но, записывая дату рождения, она скостила себе три года. Её посватал сосед, младший по возрасту. Но замуж она так и не собралась. А в паспорте осталась дата рождения — 1909 года.
  Нянчила бабушка нас всех троих. Работала ночной нянечкой в детском саду. Рано ослепла. Двенадцать лет просидела в квартире, забавляя нас своими рассказами и историями о своей жизни. А в 1979 году умерла. Я многим обязана своей бабушке. Называли мы её нежно «бабкой». Так звал её мой брат, когда жил с ней в деревне полтора года. А я это слово слышала с рождения. Все удивлялись, говорили, что так не красиво. Но столько любви и ласки мы вкладывали в это слово, что даже не задумывались о его звучании. «Ну, почему — «бабка?», — спрашивали меня подруги. «Потому, что самая родная», — отвечала я.

                На фото: я и моя бабушка Лиза.