Vivat Academia! Vivant professores!

Это был последний экзамен в ту сессию и последний экзамен на третьем курсе. Вообще последнее занятие с этим занудой. Более нудного преподавателя Виктор еще не встречал.  Это был конец изучения ТММ – Теории Машин и Механизмов.
У них на факультете проводилось вечерне-заочное обучение, и весь процесс обучения сильно отличался от дневного ВУЗа. Во-первых, все студенты были старше, взрослее, более самостоятельные. А вот степень подготовки у них была гораздо ниже. В дневных институтах студенты – это вчерашние школьники. Они в жизни-то умеют только учиться. А здесь молодежь уже слегка хлебнула жизни, уже знает, что закон Кирхгофа или закон Ома не самые главные в жизни и без них порой вполне можно обходиться. Они уже познали, что такое рубль и как его заработать, но начали забывать, как сидят за партой, что такое учеба и как это учиться.
И на занятия они приходили каждый вечер после рабочего дня, уже несколько уставшие и без обычного чуткого восприятия действительности. Кем ни работай, как не старайся выкладываться в течение рабочего дня по минимуму, а все равно к вечеру хоть чуть-чуть, но устаешь, хоть немного, а сознание притупляется.
И преподаватели здесь были с одной стороны более индивидуальные, более выделяющиеся, более колоритные и яркие личности, хотя таких было гораздо меньше, чем у дневников, а с другой больше было серых поденщиков, которые свой курс знали в пределах параграфа учебника, причем хорошо еще, если учебника Вузовского, а то и заурядного школьного.
Три первые года, три младшие курса проходили под знаком математики. Как и в любом ином техническом ВУЗе. Только в других студенту доставалось еще от физик и химий. А здесь почему-то физика и химия быстро пролетали стороной, очень незаметно, а вот математика доставала всех. Причем большинство не видело разницы между линейной алгеброй, аналитической геометрией и какой-нибудь комбинаторикой. Была единая МАТЕМАТИКА.
Вел ее некто Жернов. Высокий мужчина средних лет, достаточно широкоплечий с маленькой круглой головой, очень коротко подстриженной.
Одет был всегда в неновый, но приличный серый костюм. В руках был потрёпанный пухлый коричневый портфель, всегда чем-то под завязку набитый.
Он заходил в аудиторию, объявлял контрольную работу, раздавал варианты, каждому свой, после чего усаживался на свое место за преподавательским столом, открывал свой необъятный портфель, доставал из него большое крепкое яблоко и газету или журнал на французском языке. Осматривал аудиторию еще раз и углублялся в чтение, время от времени смачно вгрызаясь в свое яблоко.
В аудитории можно было пересесть на другое место, достать учебник, списывать у соседа, - все это Жернова не интересовало. Главное, чтобы было тихо, чтобы не мешали его чтению и чтобы прохождение его занятий не вызывало ни у кого никаких нареканий. Он знал, что после контрольной через неделю или две наступит защита этой работы и тогда вскроется и списывание, и подсказки, и вообще отношение к математике.
Он приносил проверенные работы через неделю и сразу же объявлял, что в субботу следует прийти защитить работу. От защиты освобождались только те немногие, у кого на последнем листе красовалась гордая пятерка. Все вопросы, все ошибки, все недочеты – на защите.
В субботу в девять утра рассаживались в свободной аудитории, приходил Жернов и раздавал задачи. Какие ошибки были допущены в контрольной, такие задания получал новоявленный математик для выполнения. И опять можно было списать, позвать кого-то на помощь, но потом следовало рассказать о решении устно непосредственно Жернову.
Если до двух дня студент с защитой не справлялся, а в процессе устного ответа он мог получить еще какое-либо задание и не одно, то всё переносилось на следующую субботу. Никаких записей о задании или о выполнении Жернов не делал. Но в следующую субботу, когда к нему подходил на заклание очередной агнец, Жернов безошибочно по памяти восстанавливал задачу бедняги именно на том месте, где произошел останов прошлый раз.
Говорили, что за долгие годы своей преподавательской деятельности он ни разу не ошибся при восстановлении задания. Гонял людей он нещадно. Были знатоки, которые ходили на защиту и пять, и семь раз, а не защищенные работы спешно защищавшие накануне экзамена. Многие с гордостью вспоминали, как Жернов отправил их домой в третий раз или при каких обстоятельствах ему все-таки удалось защитить контрольную по неопределенным интегралам в пятый раз, но вот не было почему-то ни обиженных на преподавателя, ни обозленных.
Все проходило обычно спокойно, буднично, обыкновенно, будто так везде заведено. Кто и как оплачивал преподавателю эти многочисленные защиты и оплачивал ли их кто-то вообще, неизвестно. Студентов это мало интересовало, а сам Жернов своими материальными вопросами ни с кем не делился.
На лекциях у Жернова аудитория жила своей жизнью, а он, лектор, своей. Он монотонно что-то рассказывал, много писал на доске, порой допускал ошибки и иногда достаточно грубые, соседство с назойливо гудящей аудиторией накладывало свой отпечаток, а если он сам или кто-то из аудитории находил эти ошибки, долго и нудно прослеживал весь путь появления погрешности и все исправлял.
Виктор чаще всего посещал лекции по математике и не потому, что он считал их очень интересными или думал, что эти знания в будущем как-то пригодятся. Нет, это происходило скорей по инерции, по привычке ходить на математику, приобретенной в предыдущих ВУЗах. Да, честно говоря, было все-таки интересно следить за стройным логическим построением лектора, пробирающегося через завалы постулатов, допусков, лемм и теорем к одному ему известному финишу. И когда в эти построения закрадывалась ошибка, оставались в аудитории только Жернов и он Виктор, сидящий в первых рядах. Они напрочь забывали про остальных студентов. Они разговаривали друг с другом, иногда спорили и обязательно находили, где произошел сбой в рассуждениях.
Говорили, что раньше Жернов преподавал несколько лет в Алжире. Отсюда и неплохое знание французского, и любовь к франкоязычной прессе. Но уехал оттуда якобы из-за непонятного отношения алжирцев к дисциплине:
- Они высшую математику знают, а применить ее не могут, человек отлично ориентируется в интегральном счислении и теории пределов, а рассчитать количество материалов для ремонта дома – не может. Ну какой это к чертям собачьим математик!
Следующим таким выдающимся преподавателем был почасовик-зануда Серебряков, который даже любовное свидание мог сделать бесконечно скучным и надоедливым процессом, на который просто обязали ходить и ту и другую сторону.
Его занятия обычно начинались так. Преподаватель заходил в аудиторию ровно через десять минут после начала, доставал учебник, каждый раз один и тот же, открывал на нужном разделе и начинал занятие:
- Мы начинаем новую тему. К сожалению курс у вас укороченный и мы не будем говорить о…
После «О» он аккуратно в течение пятнадцати минут читал по учебнику названия тех больших и не очень тем, которые педагог вынужден опустить на своих занятиях.
На второй половине пары после перерыва первые пятнадцать минут уходили на его сетования о том, что составители учебной программы не понимают насколько важен предмет «Детали машин» для будущего инженера и как мало времени отводят на его изучение.
Все остальное время студенты прилежно писали под его диктовку какие-то скучные и непонятные сентенции. Было в них немного от сопромата, немного из материаловедения, немного из упрощенного курса высшей математики, что-то из химии. В общем всего понемножку из самых разных наук. А для чего все это и как оно увязывается в единое целое становилось несколько понятней только при расчетах курсовой работы, когда вместе с первыми результатами начинало приходить какое-то видение общей картинки. Начинал как бы приоткрываться некий черный занавес, за которым скрывалась общая картина происходящего.
В жизни, как и в учебе, очень часто даже для первых учеников эта общая картина не видна. Все он выучил, все вызубрил, все правила знает на зубок, все законы огласит с закрытыми глазами, а что оно в целом так до конца не понимает.
Прошло лет десять. Виктор преподавал в машиностроительном техникуме или, как именно в то время их стали называть, колледже. Какая-то была хитрая дисциплина, объединявшая материаловедение и основы теории резания. Вечерний колледж, студенты не дети, всем уже за двадцать, а некоторым и под тридцать и, неожиданно, как второе зрение прорезалось. Пока происходят общие разговоры, пока предмета не касаются – это замечательный коллектив, грамотные, веселые остроумные молодые люди. Как только заговоришь о фрезеровке – тишина, слово проточка порождает дрожь!
Чтобы проверить ощущения, он неожиданно бросил в аудиторию вопрос:
- А чем отличается фрезерование от точения, в чем разница между станками токарным и фрезерным?
И тишина… 
Как в том фильме с Савелием Крамаровым…
Оказывается бедные студенты просто-напросто знать не знают, чем отличаются друг от друга фрезерный и токарный станок!
А действительно, где бы могли они это узнать?
- При токарной работе неподвижен резец, а заготовка вращается, а при фрезерной наоборот – резец вращается, а заготовка неподвижно закреплена.
Одна фраза, а вся группа на глазах повеселела.
Не скажу, что сразу всех осчастливил, но у многих дальше гораздо веселее учеба пошла.
А то ведь, что бывает, если человек, тем более пусть и небольшой, но руководитель, не видит общей картины производства, хотя бы на своем участке.
Возникло в верхах мнение, что все свои – это бездельники, лодыри, пьяницы и воры. Нужно, мол, людей на завод на стороне нанимать. То, что завод здесь построили и вокруг из-за завода поселок вырос, а потом поселок в городок превратился, а нынче уже и городом стал – это ничего, это малозначащий фактор, а сегодня рабочий класс для завода следует в иных городах и весях искать.
Всё это несколько другая история, к которой когда-нибудь мы может быть и вернемся, но вспоминаю, как взяли руководить механосборочным цехом бывшего банковского работника. Эдакий менеджер среднего звена, но чей-то друг и знакомец, которому дают возможность проявлять способности и расти. А был этот банковский планктон уже изрядно выросший и заметный из города Электростали, а может быть даже из Электроуглей, что опять таки отвечало всем предъявляемым требованиям.
И значит проходит день, второй третий. Новое руководство обживает помещение и входит в роль командира и отца цеховых масштабов. Но начинается новая неделя и решает новый цеховой руководитель выходить на оперативный простор.
Девять часов утра, все организационные пертурбации в цеху заканчиваются или должны закончиться, цех должен по задумке руководящих стратегов начинать работать на полную мощность. Начальник цеха, недавно назначенный, заказывает секретарше чашечку кофе эспрессо и с этой чашечкой в руках обходит вверенный ему цех.
Так у них в банке было принято и так ежедневно директор банка осматривал как берутся за работу его подчиненные.
В банке, конечно, можно и с чашечкой кофе походить. Но здесь ведь механосборочный цех все-таки. Представьте себе, работают станки, летит стружка, некоторые станки и пяти метров в длину. Пары эмульсии, кто-то взялся резать алюминий используя вместо СОТС керосин. Конечно, это делать нельзя, но если быстро и незаметно, то делают. Там носится кара, что-то привозит или отвозит. Там на расточных станках трехметровые заготовки обрабатывают. Короче, всё гремит, летит, парит, коптит, иногда даже подпрыгивает. И среди этого производственного бедлама идет эдакий несколько пухленький новый начальник цеха. Моднючий новый костюмчик тройка, галстук, белая рубашечка. В одной руке у него маленькая чашечка с горячим дымящимся кофе, а в другой такая аппетитная сигаретка с голландским табаком. Как бы она прекрасно пахла где-нибудь в курительной комнате, но совсем не в пролете механосборочного цеха!
В общем, на второй-третий день на разных отдаленных участках стали станки останавливать, чтобы можно было сбегать на начальника цеха с кофе посмотреть, а к концу недели к девяти утра в цех начали уже из других цехов прибегать, чтобы такой кофейный цирк понаблюдать.
Через две недели беднягу отправили обратно в банк пить кофе.
Только не скажу ничего про остальные цеха на заводе, а механосборке не везло особенно. Нашли нового начальника цеха. И ведь были рядышком старые замы, опытные начальники участков, но нужно было со стороны. Взяли…
Даже, вроде бы производственника.
Никому не было известно, что именно производило предприятие, где раньше работал новый начальник цеха. Может быть булки с изюмом выпекало, может быть пистоны к детским пистолетам-автоматам изготавливало, а может быть литровые и пол-литровые пакеты для молочной промышленности. Это ведь всё тоже производство, но от металлообработки он был явно далек и далек очень.
На третий или четвертый день работы Виктор увидел, что этот начальник как приклеенный торчит возле фрезерного станка с ЧПУ 6Т13.
Виктор потихоньку отвел в сторону оператора этого станка Николая:
- Слушай, Коля, ты что новому начальнику стакан налил или только пообещал? Что он от тебя не отходит?
- Вить, у нас в зверосовхозе знаешь каких зверей разводят?
- Ну каких?
- Нет, ты скажи!..
- Ну, ласку…
- А еще!..
- Соболя, песца…
- ВО! Вот этот песец и настал мне с этим начальником!..
- А что случилось?
- Да, не знаю я!.. Откуда он мне на голову свалился!
- Да, ты толком расскажи…
- Начал я работу в восемь. В полдевятого два станка запустил. На большом колесо, оно там полдня будет крутиться, а здесь кулачки фрезерую. Они и раньше уже были. Всё отработано. Знай только вовремя снимай. А в без пятнадцати этот Кондрат Михайлович подошел и мне полный песец и настал. А где фрезерный, а где фрезы, а почему станок большой, а фрезы маленькие? А этот станок маленький, а фрезы в пять раз больше… Да мне в ПТУ на выпускном столько вопросов не задавали. Говорю, песец полный! И не пошлешь никуда – начальник всё-таки!
И Николай убежал ставить новую заготовку.
Этот начальник продержался значительно дольше.
Впрочем, порой излишне тщательная прорисовка каких-то предметов тоже приносит не пользу, а вред.
Приходит на очередное занятие пожилая заботливая женщина. Начинает рассказывать про электрические аппараты. Но еще не упомянув даже ни одного наименования, предупреждает какая это сложная наука да насколько хитрые разработаны способы подключения всех этих реле, пускателей и контакторов.
И начинает рисовать некую электротехническую схему да настолько подробно, чуть ли не с крепежными элементами. И при этом все подробно объясняет, все-все рассказывает:
- Если нажмем вот эту кнопку, то пускатель сработает и останется во включенном состоянии пока мы не нажмем вот эту кнопку или…
Виктору, помнится через пятнадцать минут надоела вся эта галиматья. Преподавательница рисовала на доске типовую схему подключения произвольного электроустройства. Он отложил ручку в сторону потому, что пальцы начали болеть от долгого рисования, и хотел было тихо, мирно подремать оставшиеся двадцать или тридцать минут. Эта заботливая преподавательница по всей видимости собиралась повествовать про электропускатель никак не менее получаса.
Но не тут то было. Отложенная ручка была в момент зафиксирована бдительным оком педагога:
- А вы почему больше не рисуете? Для вас это слишком сложно? Или я слишком сложно рассказываю?
- Да, нет. Я просто уже все это знаю.
- Не может быть!
Действительно, если человек работает ночным сторожем, или пожарным, или даже дворником в ЖКО, то ему совершенно неоткуда узнать типовую схему включения питания. Но он проработал около одиннадцати лет КИПовцем и это, в принципе, был его хлеб.
Виктор вышел к доске, взял этот вечно пачкающийся кусочек мела и дорисовал схему с краткими пояснениями. А потом он на этой доске изобразил второй вариант включения. Правда, его рисунки получились несколько кривые и не так хорошо оформленные, как те, что рисовала преподаватель, но изображено всё было правильно.
Преподаватель смотрела на него прищурившись и с очень большим подозрением:
- А откуда вы всё это знаете?
Никакими рассказами подозрения он рассеять не смог и больше на эти лекции не ходил. А ведь подозрения могли быть гораздо большими, если бы он рассказал кое-какие истории из жизни про включение-выключение различных приборов.
Так однажды на заводе проводились плановые учения по гражданской обороне. Это было в стародавние времена, когда в мире бушевала холодная война и чтобы быть готовым к тому моменту, когда эта война резко начнет нагреваться, обучали рабочих и служащих надевать противогазы и прятаться в подземном укрытии, в бункере, в котором сейчас хранятся какие-то левые товары.
Итак, на учениях объявлялась всеобщая тревога. На весь завод, впрочем не просто на весь завод, а на весь микрорайон звучала сирена. При первых же звуках сирены работники должны были остановить и выключить работающее оборудование и стройными рядами, по крайней мере без суеты и паники, следовать к точкам сбора, от которых все и пройдут в подземное укрытие.
Учения проводили не первый раз, работники были люди умные и считали, что за такое время, сколько проводят учения можно было бы научить всем требованиям курицу или зайца, а может быть даже и обоих. Сирена зазвучала, все понажимали на своих станках красную аварийную кнопку и побежали в подземный бункер.
Все да не все. В центре цеха стояли два портальных робота. Две здоровенные буквы «П», в основании которых размещались по паре токарных станков, а сам исполнительный механизм – железная рука с тремя кривыми пальцами, ездил по верхней перекладине от одного станка к другому. Конечно, это были не совсем роботы в полном смысле этого слова. Они могли вытащить деталь из станка, развернуть, повернуть ее и вставить второй стороной в этот же станок или в соседний. Такие действия и выполняет обычно манипулятор. Но руководству больше нравилось называть эти устройства роботами, все роботами их и называли.
Их было два портальных робота, каждый работал с двумя токарными станками. Только каждый станок был со своим устройством ЧПУ и каждый робот-манипулятор был со своим Числовым Устройством.
Конечно, сейчас уже так не делают. Для нынешних схемотехников это слишком корявая работа. Но тогда все только начиналось.  Тогда только учились и делать и управлять. Вот и навешали этих ЧПУ и у каждого ЧПУ своя кнопка «ПУСК», своя кнопка «СТОП» и свои красные аварийные кнопки. И что за чем включать, а затем когда и как выключать, еще знать нужно.
Нужно заметить, что ребята-роботисты, когда собирали и налаживали устройства где-то что-то сделали неодинаково, что именно неизвестно, только из-за этих неодинаковостей роботы обладали каждый своим характером и после неправильного выключения один становился агрессивным, а второй просто-напросто не желал включаться. Вот такие особенности были у этой техники.
Но операторы, работавшие на этой технике, все особенности уже изучили и пользовались во всю и манипуляторами и станками.
Работали рабочие на этом участке сдельно, т.е. чем больше сделают, тем больше и денег получат. Работа для этих манипуляторов находилась не всегда и когда работу находили, то устройства работали без остановок.
Когда раздалась сирена, операторы, а их было двое, каждый со своим роботом-манипулятором, синхронно подумали, мол, роботы железные, им «ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА», да и «ЯДЕРНАЯ ТРЕВОГА», и «АТОМНАЯ УГРОЗА» все нипочем, так что мы побежим, как того начальство требует, а техника пусть работает. Как решили, так и сделали.
Поправили ограждения на участке, погасили свет, чтобы посторонних не привлекать, и побежали от ядерной угрозы прятаться.
Когда цех опустел, все рабочие разбежались под землю шхериться, появился главный энергетик цеха Дробужинский. Дядька он был хороший, обязанности свои знал хорошо и выполнял их как следует, вот только мимо алкогольной продукции никогда и нигде мимо не проходил. Нет, за последние десять лет пьяным его никто никогда и нигде не видел. Но и трезвым тоже.
Идет значит энергетик Дробужинский по цеху и радуется, что все выключено, все обесточено, как замечает очевидное нарушение. Рабочих нет, рабочие где-то в подземном бункере затаились, а техника во всю работает и электроэнергию потребляет.
Обязанности он свои знает, на заводе не первый день службу несет, красные аварийные кнопки издалека видно. Метнулся он в одну сторону, махнул рукой и всей пятерней по грибку и впечатал, метнулся потом в другую сторону и также со всей молодецкой прыти по второму грибку впечатал.
Один манипулятор в момент остановился, замер, только железная клешня его разжалась и какая-то алитированная трубка из клешни выпала и по полу зазвенела.
А вот второй манипулятор на мгновение замер, потом подъехал к середине станка, задрал свою клешню насколько это было возможно и как даст по станку со всей своей манипуляторной дури! Хорошо там станину ограждение станка закрывало. А он опять задирает клешню и по станку, задирает и по станку!
Дробужинский в сторону отскочил и присел, а голову руками прикрыл.
И народу в цеху больше нет никого. Все по бункерам попрятались.
Минут тридцать лупил робот-манипулятор по станку. Мужики потом смеялись, что, мол, в этом сказалась врожденная неприязнь манипуляторов к станкам с Числовым Программным Управлением.
А что на самом деле случилось никто и разбираться особо не стал. Списали как сбой электронного устройства. Ограждение отрихтовали, поправили и на место повесили. А второй манипулятор просто выключили и через какое-то время включили и всё заработало.
Так что всякие случаи происходят при включении-выключении различных устройств.
Хотя впрочем больших неожиданностей, чем сам человек, сам преподаватель, ни одно устройство не приносит. Пятый год занималась группа, пятый год каждый семестр менялись педагоги, а все глядишь да какого-нибудь нового принесет судьба.
На очередное занятие пришел преподаватель казах. Молодой, лет 30-35, по-своему красивый, такой смуглый степной беркут. Один недостаток – нет правой руки. В принципе он и левой достаточно ловко управляется, но все-таки одна рука есть одна рука. Полгода с нами провозился, прозанимался, в сессию зачет.
Всех запускает в аудиторию. Ну, Виктор особо не волнуется, у него эти общественные дисциплины обычно на высоте. У трех человек и у Виктора в том числе, собирает зачетки, ставит пятерки и отправляет домой.
Подождал немного пока все выйдут, а Виктор делает вид, что вещи в столе собирает, сидит, затаился. Ждет приятелей, необходимо им было по одному делу вместе сходить, а может даже в соседний поселок съездить.
Вот наш педагог еще у двенадцати собрал зачетки, но уже четверки выставил и тоже всех домой отправляет. Виктор притаился, приятелей ждет. И опять-таки интересно, чем дело кончится. У него-то пятерка уже нарисована, ее не сотрешь, не зачеркнешь, никуда она не денется.
Остались в аудитории по общему разумению те, кому тройки следует ставить. Но наш степной орел однокрылый речь перед народом держит. Дескать обстоятельства везде сложные, опять-таки международное положение напряженное, а у него вчера защита была с бурными последующими возлияниями. А значит предстоит оставшейся группе сидеть в аудитории корпеть над классиками марксизма-ленинизма часов так до пяти или даже семи вечера.
Группа, конечно зашумела, все уже в мыслях к дому подходят или делами какими-то различными занимаются, а тут не то пять, не то семь часов…
Но есть, как всегда в нашей жизни, продолжает свою речь наш трибун, альтернативный вариант. Группа собирает по три рубля с человека, чтобы набрать пятьдесят один рубль для ликвидации пагубных последствий вчерашнего неумеренного застолья, после чего он проставляет всемерно заслуженные тройки в зачетки и они говорят друг другу бодрым тоном «До свидания» и убывают по месту прописки.
Надо ли говорить, что все слова преподавателя были встречены на «ура!», тут же в аудитории собрали пятьдесят семь рублей и растворились в пространстве. Даже «До свидания» сказали не все.
Больше с этим преподавателем группа не встречалась.
Собственно, каждый преподаватель в группе – это какая-то своя новая пусть порой так и не законченная, но по-своему интересная история.
Марксистко-ленинская философия. Идет разговор о современных течениях, о направлениях движения молодежи, и, естественно, отражение всех направлений в литературе. И Виктор задумался… Франц Кафка, Альберт Камю, Жан-Поль Сартр – это основные. А он ведь большую часть практически не читал.
Подходит на перерыве к преподавателю:
- У вас, наверное, отличная библиотека. Перечитать столько книг и таких книг, которые днем с огнем не достать…
- Да, молодой человек, знаете ли, я все эти книги и не читал и большим желанием перечитать все эти тома, я не горю.
- Да как же так! Вы же так много рассказываете! Откуда же вы материал берете?
- Так ведь есть специальная литература ОБО ВСЕЙ ЭТОЙ ЛИТЕРАТУРЕ…
Вот такая у человека работа: рассказывать молодежи про книги, которые он сам не читал.
А потом появился ОН. ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ДОМ.
Но по порядку. Он появился в начале семестра, хотя предмет мы уже изучали где-то около семестра.
- А мне здесь добираться домой гораздо ближе, а тому преподавателю абсолютно всё равно.  Вот мы и поменялись.
Он всю дорогу спешил, опаздывал, бегал какой-то подпрыгивающей походкой. И вообще весь вид у него был несуразный, неухоженный. Иной раз приходил с ожогами на руках. Кисти рук были обожжены чуть ли не до волдырей, но почему-то не забинтованы и без пластыря.
Однажды приезжает на занятия в тёмно-коричневом костюме. Пиджак на три пуговицы, но пришиты пуговицы на один разряд выше, чем с другой стороны расположены петли. Если застегнем пиджак так, чтобы ничего не коробилось, то с одной стороны верхняя пуговица будет не застёгнута, так как ей петля не нашлась, а с другой стороны нижняя петля будет пустовать, поскольку для нее не будет пуговицы.
А потом вдруг кто-то принес «Литературную газету», в которой целая страница была посвящена Панкратову Сергею Федоровичу. И почти сразу же его показали по телевидению, по первой программе и по системе «Орбита», а потом в «Науке и жизни» или в «Технике молодежи», а может быть и там и там, что в принципе уже было не важно.
И оказалось, он настоящий философ, про которых книжки пишут и в кино показывают.
Оказалось – это человек романтик, воплотивший свой сон на земле, построивший дом, который однажды ему приснился.
У дома была стеклянная крыша, потому что под этой крышей размещалась оранжерея.
Возле дома стоял ветряной двигатель, частично работавший на оранжерею, а частично вращавший двухметровый глобус из живых растений, расположенный рядом с калиткой.
И все это он сделал сам, один, своими руками.
Несколько раз мы оставались после занятий и он часами рассказывал про все приключения и треволнения при постройке этого дома из сна.
Было время, когда в институте работало до пяти комиссий, проверявших на какие средства выстроил такой дворец простой преподаватель хотя и старший.
Районный архитектор неделю навещал его жилище, выискивая причину, по которой можно было бы запретить постройку
А начальник милиции то и дело начал заезжать к нему попить чаю. Уж больно аппетитным был этот напиток во вращающейся беседке под цветущими ветками.
В «Талмуде» сказано: ««Человек должен сначала построить дом и посадить виноградник, а потом жениться». (Талмуд, "Сота", 44б)
Сергею Федоровичу удалось построить замечательный дом и вырастить при этом доме не менее замечательные деревья. А вот с женитьбой у него не вышло. И сейчас, когда его не стало, весь дом рушится, его перестраивают, видимо очень скоро этих мест мы уже не узнаем.
Последние два года почти все предметы вела у нас наша кафедра – кафедра автоматизации машиностроительных процессов. Предметы были связаны уже непосредственно с роботами, с программированием, с Числовым Программным Управлением. Можно было бы рассказать множество забавных случаев связанных с компьютерами, но это как-нибудь другой раз.
Больше времени стало уходить на поездки в столицу. Чаще стали бывать на кафедре, познакомились с преподавательским составом.
Как-то так получалось, что каждый раз заходя на кафедру, Виктор встречал одного преподавателя из параллельной группы. Территориально группа располагалась где-то в Москве, но программы обучения были одинаковые, поэтому всегда находились какие-то темы для разговоров.
А один раз уговорили Виктора съездить в какое-то подшефное ПТУ. Куратором там был как раз этот преподаватель. Там стояли два токарных станка с ЧПУ, которым руководство все никак не могло найти применение. А более высокое руководство насаждало ЧПУ, как Екатерина II картошку в восемнадцатом веке.
Любознательные птушники пооткручивали у простаивающего оборудования все, что можно было открутить. И оказались два новейших станка поломанными.
Виктор приехал на место, закрутил болтающиеся разъемы, включил питание, поставил аккумуляторы на зарядку, ввел необходимые параметры и станки оказались полностью рабочими. Причем на каждый станок было затрачено не более получаса времени.
Для несведущей публики такое «оживление» оборудования показалось волшебством. И по кафедре потекли слухи о его профессионализме. Как он не пытался объяснить, что все это первичные знания, необходимые новичку, никто его не слушал.
Опять на кафедре подходил этот же преподаватель:
- Вы мне можете объяснить, как работает этот пульт управления.
- Вы знаете, я могу рассказать вот про такой пульт, - Виктор показывает ему плакат со схемами похожего устройства,- они собраны на одинаковых деталях и должны работать очень похоже.
- Ой, как хорошо! Расскажите, пожалуйста!
- Смотрите, мы нажимаем кнопку на пульте, внутри замыкается герконовый контакт, замкнутый контакт приводит к выработке внутреннего кода, поступающего на программный блок, а оттуда код кнопки идет в ЧПУ.
- Вот видите. Все совсем не так. Здесь все просто и понятно, а на этом пульте нажимаем кнопку, а дальше «темный лес» и ничего не ясно!
Преподаватели с кафедры видимо ленились ездить к ним в поселок и чаще всего приезжал молодой аспирант, только недавно вышедший из студентов. Виктор по привычке сидел на занятиях почти ничего не записывая, но очень внимательно все слушал, а при каких-то неясностях тут же спрашивал. Часто оказывалось, что в основе всех неясностей лежат элементарные ошибки. А Олег, так звали аспиранта, страшно переживал и считал, что Виктор специально выискивает в его лекциях различные ляпсусы.
Переубедить Олега не удавалось. Тут действовала подспудная мысль, что такой крупный специалист не может не видеть все эти ошибки с первого взгляда и ни за что не верил, что Виктор сам изо всех сил изучает ЧПУ и любую минуту использует, чтобы научиться программировать в машинных кодах.
А программирование было необходимо, чтобы уметь ремонтировать ЧПУ. Потом это ушло, обслуживание техники упростилось и все эти знания оказались лишними, невостребованными. Такое, вероятно, происходит во всех областях. Вначале сложно, много нужно знать, но дальше легче и легче.
А тогда с ЧПУ было именно так.
Приезжает Олег на очередное занятие, начинает что-то рассказывать, что-то писать на доске и везде нули зачеркивает.
Что-то интересное. Виктор подходит к нему на перерыве:
- Скажите, а зачем нули все зачеркнуты? Нам что, тоже их везде в конспектах зачеркивать?
- Да нет! Вам не надо. Это видите ли у нас, у программистов, кто давно с компьютерами дело имеет такая привычка выработалась, чтобы не путать нуль с буквой О, как в машинной распечатке мы нолик перечеркиваем…
- Как интересно! Олег! А вы никогда не обращали внимание на то, что в машинной распечатке и в текстах старых программистов косая черточка идет из левого верхнего угла в нижний правый угол? А у вас почему-то наоборот?
Олег даже вздрогнул, прямо как тряхнуло его. Он бросился к своему портфелю, вытащил пачку целую компьютерных распечаток и начал сверять…
Но все было тщетно. Виктор говорил абсолютно точно!..
- Ну достал! Ну уел меня!.. – только и повторял молодой аспирант.
Что поделать. Молодости свойственно стремиться побыстрей стать зрелыми!
Вот, пожалуй, и все преподаватели, которые обучали высшему образованию. Хотя нет! Была еще одна встреча.
Перед преддипломной практикой группе объявили, что вскоре предстоит Государственный экзамен. Виктора эта новость особо не взволновала и не заинтересовала. Во-первых, уже было известно, что он идет на «красный диплом». Еще на пятом курсе его вызвали в учебную часть:
- А ты знаешь, что идешь на «красный диплом», – спросила инспектор курса?
- С какой это радости?
- А у тебя все отметки за учебу отличные…
- У меня по деталям четыре, по экономике четыре, по первой части ТОЭ тройка и еще что-то там…
- По ТОЭ вторая отметка считается общей за курс, а у тебя пять, а четверок тебе можно еще пару получить. Четверок может быть до двадцати пяти процентов от общего числа предметов. Так что смотри: от тебя теперь зависит общий показатель всего факультета! А общий показатель – это премии, повышения, продвижения и прочая, и прочая. Так что иди и думай сколько человек от тебя зависит!
Значит при любом раскладе все будут стремиться поставить ему отлично, а потом он еще не знал, что это за штука – Госэкзамен. Он думал, что Госэкзамен – это что-нибудь по специальности, а по специальности он все-таки был одним из первых. Даже почти все преподаватели знали станки с ЧПУ несколько хуже его.
Только оказалось, что Госэкзамен – это научный коммунизм и всё остальное из этой оперы в одном флаконе.
Он приехал на экзамен чуть-чуть подшофе. Во-первых, он был несколько после вчерашнего и поэтому чуть-чуть позволил поправить себе здоровье. А во-вторых, так всегда самые ответственные экзамены проскакивали как на вазелине. 
Чтобы не светить свое состояние, он держался несколько в стороне.
К нему, видимо, как к главному герою нынешнего действа подошла инспектор учебной части, которая из-за важности момента даже поехала с их группой в Москву:
- У нас Гришин на экзамене ожидается!
Только Виктору это было безразлично:
- Ну и что?
- Но ведь это сын того самого Гришина!
- Ну и что?
- Да ты знаешь ли кто такой Гришин?
- Кажется знаю, слышал что-то,- он действительно слышал что-то такое про Гришина, про Романова, кто-то из них возглавлял партийный комитет Ленинграда, кто-то партийный комитет Москвы, кто-то праздновал свадьбу дочки или сына на царских гарнитурах и что-то там побил или кресла типа воробьянинских поломал, наверное придет сын московского парторга, а какое это имеет сейчас значение?
- Ну как же? Его отец первый секретарь Московского горкома КПСС, сейчас придет строгостей наведет!..
- А мы что, можем сказать ему, мол, не приходите?
- Да ты что? С ума сошел?
- Тогда чего заранее дергаться?
Инспектор возмущенно отошла…
Вскоре поступила команда первой группе заходить на кафедру. Виктор пошел вместе с остальными храбрецами.
На кафедре все проходило быстро, спокойно, тихо, без излишней суеты и сутолоки. Взяли билеты, на соседнем столе лежали какие-то брошюрки про работу различных съездов и пленумов КПСС.
Он набрал себе брошюрок, хотя известно всем и давно, что перед смертью не надышишься, и уселся готовиться.
Посмотрел билет. Ух ты! Целых шесть вопросов. Первый про съезд, ну про это вон брошюрка лежит, это можно как-то осилить. А остальное? Он и не слышал про такие пленумы никогда!
Вспомнил про Гришина ни к селу, ни к городу. У него небось папаша на всех этих пленумах в президиуме восседает. Господи, как же выкручиваться? Но внутри, под сердцем, где обычно ёкает при опасности, всё было спокойно, значит всё-таки пронесет, значит удастся выкрутиться как-то. Ладно, поживем-посмотрим.
От комиссии отошел худощавый, моложавый, высокий мужчина. Он подошел к столу Виктора и взял его билет:
- Так это ваш корабль несется полным курсом к намеченной цели?
- Это как это? – не понял Виктор… И через мгновение вдруг дошло, понял, что волнует всю кафедру, - да мы ни за что не держимся. Мы в любой момент можем и свернуть!
- Это как свернуть, что это значит, – теперь не понял сын партийного босса? – Это какие повороты? Не наши это методы, замечу я вам! Наметил цель – так прямо к ней и следуй пока не достигнешь, без всяких свернуть и повернуть!
И он вернулся обратно за стол комиссии.
Минут через десять-пятнадцать Виктора вызвали к столу. Он планировал подольше говорить о съезде, благо сейчас было откуда прочитать и съезд был не самый последний, а пятнадцатилетней давности. Виктор в те годы служил в армии и, когда шел съезд, их всей батареей освобождали от всех работ и занятий, загоняли насильно в ленинскую комнату и заставляли смотреть все заседания, не давая ни дремать, ни читать, ни писать письма или что-нибудь еще. Поэтому и сейчас в голове сидели какие-то обрывки лозунгов того времени.
О съезде много ни говорить, ни слушать не захотели. Несколько основных фраз и дальше, на глазах набирая скорость, очевидно, чтобы не дать никакой возможности для поворота, Десяти минут не прошло, как Виктора отправили в коридор дожидаться объявления общих результатов. На этом Госэкзамен закончился, о чем через полтора часа им и было объявлено в этом же коридоре.
А дальше отношения с преподавателями носили уже совершенно иной характер. Здесь на этом, так называемом, Госэкзамене закончились отношения ученик и учитель.