23. Процедура для Верки Саврасовой окончание

Верка Саврасова, школьница:
Когда директор вдруг остановил мою порку, велел одеться и следовать за ним в его кабинет для «беседы», я почувствовала неладное и начала срочно прокручивать возможные варианты.
Из Буси-до: Выйдя из дома, веди себя так, будто находишься на вражеской территории.
Вовремя мне память такое напомнила.
В кабинете он для начала налил нам чайку. К чаю предложил пряники. Я от этого, можно сказать, запаниковала. Наверное, страх отразился на моей физии, так как директор тут же спросил:
– Саврасова, ты чего испугалась!
– Вашего непонятного поведения. Вы сами только что мне 50 ударов назначили за дерзкое поведение, хотя мне кажется, что я вела себя корректно. Ну, да ладно. Дисциплинарный Устав требует подчиняться, и не позволяет ни требовать объяснений, ни обсуждать справедливость или не справедливость назначенного наказания. Мне только интересно, что вы мне в журнал запишите. И вот после этого Вы вдруг останавливаете начатую порку, ведете в свой кабинет и предлагаете чай с пряниками! Мне не понятно, зачем вы это делаете? Непонятное воспринимается как опасное.
– Я решил с вами, староста Саврасова, поговорить по-хорошему. Я рассчитываю, что при этом вы будете вести себя разумно.
– Что Вы хотите добиться в результате такого разговора?
– Я хочу добиться прекращения вашей конфронтации с воспитателями, добиться взаимопонимания и сотрудничества. Хочу сотрудничества с вами, а не вражды.
– Как вы видите наше сотрудничество? В чем оно должно выражаться?
– Вы просто начинаете добросовестно исполнять свои обязанности старосты.
– Какие Вы видите недостатки у старосты Саврасовой?
– Вы скрываете нарушения в своей учебной пятерке.
– За это я несу ответственность согласно Дисциплинарному Уставу школы.
– Вы хотите, чтобы воспитатели к вам относились с большей симпатией?
– Я хочу, чтобы они в своих действиях не выходили за пределы дозволенного Уставом и другими документами.
– Но вы ведь допускаете нарушения, причем умышленно допускаете?
– За нарушения я несу ответственность! – Вера отвечала спокойно, глядя директору прямо в глаза, и этот взгляд мужчине не нравился!
– Да, несете, если удается разоблачить ваше нарушение! Иначе оно остается безнаказанным! Как вы отнесетесь к тому, что воспитатели будут действовать так же? Они ведь тоже несут ответственность за нарушения и злоупотребление властью, и несут ответственность тоже только тогда, их нарушения удается разоблачить! Как вы, Саврасова, отнесетесь к тому, что воспитатели будут действовать как вы, в расчете на безнаказанность?
– Предполагаю, что некоторые из них так и поступают.
– Например!?
– Пока у меня нет веских доказательств, я не могу, не имею права, говорить об этом. Иначе меня имеют право обвинить в клевете и наказать.
– Обещаю вам безнаказаннось!
– Я не буду говорить, кого в этом подозреваю.
– Считаете, что я не сдержу данного слова?
– Не считаю. Не считаю, хотя Вы сами нарушили Устав Школы об отдельной порке старост. Но все же решились исправить положение. И все же, я верю, что скорее всего вы свое слово сдержите, но говорить не буду. Не хочу без доказательств говорить, кого подозреваю. Считайте, что всех! Вы ведь тоже считаете, что все ученики нарушают, только не всегда попадаются.
– И на каком основании вы так считаете? Можете поделиться? Безнаказанность обещаю.
– Это как пресупозиция НЛП, нейролингвистического программирования. Принимается без доказательств, как аксиома. Только, в отличие от аксиомы, пресупозиция не обязана непременно быть истинной. Ей следуют потому, что полагают, что такие действия окажутся правильными в большинстве случаев.
– То есть вы, Саврасова, убеждены, что все воспитатели нарушают, хотя у вас нет никаких оснований для подобных убеждений!?
– Кое-что есть!
– Например? – Директор школы, подливая чаек Верке Саврасовой, смотрел ей в глаза и удивлялся. Хоть сидела девочка на стуле с трудом, но не подавала вида. Взгляда в сторону не отводила, и беседовала с ним, самим директором, на равных!
– Неприятности у моей воспитательницы.
– Что именно?
– Вы знаете про видео из Интернета!
– Как это видео доказывает, что ваша воспитательница нарушает?
– А за что ее так?...
– А вы хотите знать за что?
– Полагаю, что мне это знать не положено!
– Правильно, не положено! А тайно подслушивать разговоры воспитателей и воспитанниц вам положено? А предавать их огласке – положено?! А провоцировать тем самым серьезнейшее нарушение порядка – положено?!
– На все эти вопросы я ответила в своей объяснительной записке, а также получила самую жестокую в жизни порку! Я надеялась, что расплатилась за все!
– Расплатилась и теперь можно все забыть и начать повторять все по-новой? Так, по-вашему?!
– Такое не забыть! – Вера без страха посмотрела в глаза директора. – Разве что переживания со временем остынут.
– И какие уроки вы извлекли из случившегося? – Директор чувствовал, как вспотели его кулаки.
– Надо лучше прогнозировать последствия, хотя…
– Что хотя?
– Можешь прожить жизнь, как «Премудрый пескарь».
– А вы как хотите?
– Безумству храбрых поем мы песню // Безумство храбрых – вот мудрость жизни!
– Вы хотите безумствовать?
– Хочу обрести такую способность. В интересах дела!
– Какого дела?
– Всегда оставаться человеком, достойным человеком.
– Вы считаете, что без безумства нельзя остаться достойным человеком?
– Иногда нельзя!
– Например?
– В тюрьме нельзя. «Впрочем, наша школа мало чем отличается от тюрьмы! Я уже посмотрела в блогах реакцию  аудитории!» – пдумала Верка.
– Вы готовитесь сесть в тюрьму?
– «От сумы и от тюрьмы не зарекайся!» – мы все тут и так почти в тюрьме.
– Спасибо за искренность! Не ожидал от старосты Саврасовой такой «благодарности»!
А тут девочка абсолютно спокойно стала рассуждать о тюрьме и зоновских порядках. Директору очень хорошо было известно, что ждет его на зоне в случае чего...
– Извините, сгоряча не подумавши ляпнула. Полагаю, что Вы и без этого признания знаете мое отношение к школе.
– А может вы потому ляпнули, что я вам обещал безнаказанность?
– За это обещание Вы получили мое чистосердечное признание.
– Признание, что считаете школу тюрьмой, а нас – тюремщиками! И какое отношение к себе вы ожидаете от воспитателей, к которым относитесь как к тюремщикам?
– Мы по разные стороны баррикады.
– Что это значит?
– Мы не можем дружить, но можем оставаться людьми по отношению друг к другу и соблюдать Правила. Писанные и неписанные правила.
"Ну, хорошо, – козел старый, мысленно уговаривал сам себя директор, – разложишь ты эту строптивицу на козле... Ну, трахнешь ее, как делал это и с девочками и учительницами, а дальше? ЭТА молчать не будет!" – От последней мысли у мужчины пробежал по спине холодок. "Эта молчать не будет! И родители у нее не как у Наташки Сафроновой или Любы Салкиной, молчать не будут!"
– Как по-вашему, Анна Ивановна ваши правила соблюдает или нет?
– Я не могу ее ни в чем обвинить. Она жестко выполняет свои функции. Я по себе знаю, что и как она делает, но не имею никакого понятия, нравится или нет ей то, что она делает. Готова поверить, что она, как и мои родители, "хочет как лучше».
– «А получается, как всегда»?
– Я не знаю, как у нее всегда получается.
– Вы признаете справедливость назначенного вам наказания?
– Признаю закономерность его назначения. Обсуждать его справедливость или несправедливость я не имею права. И не буду! Я обязана получить наказание без сопротивления, возмущения и объяснений! Согласно Дисциплинарному Уставу школы!
– Староста Саврасова!
Я вскочила и стала «смирно». Возьмите этот хлыст и передайте вашей воспитательнице приказ исполнить назначенные вам восптьательгные болевые воздействия этим хлыстом, отдельно, в конце общей очереди, как и положено старостам. Скажите, что я сократил на 5 количество назначенных вам ударов. Вопросы есть?!
– Что ответить, если Анна Ивановна спросит, за что вы уменьшили мое наказание на 5 ударов.
– Скажите, что за честность, прямоту и искренность. Будут у нее вопросы – пусть позвонит мне по мобильному! Еще вопросы есть?!
– Никак нет!
– Выполняйте!
Эта девочка стала на пути его желаний. Мало того, она смотрит на него спокойно и от этого спокойствия на душе у негодяя заскребли кошки. Нет, он не очень боялся НАКАЗАНИЯ!
– Слушаюсь! - Я повернулась кругом, щелкнула каблуками и строевым шагом вышла за дверь. И тут вдруг до меня дошло, а как я объясню девочкам, в чем именно состояла моя честность, прямота и искренность, что за них мне директор уменьшил наказание, назначенное им самим!? Решение возникло мгновенно...

Но он должен сделать последний шанс по приручению этого непокорного ребенка.

– Вера, он остановил ее в дверях, – а ты подумай, есть шанс если не избежать порки, то сделать ее менее суровой. – Просто сознательно пойти на сотрудничество с администрацией! Вместо Анны Ивановны могу передать тебя Моисею Соломоновичу! Ты же знаешь, он такой старый и добрый, что всяко потише отлупит! Я не приказываю, я предлагаю!
"Если бы жена Моисея Соломоновича не учила бы в школе меня самого, никогда бы не принял этого старикана на работу! Но его жене я много чем обязан! - подумал Директор

Верка Саврасова, школьница:
Решение возникло мгновенно. Держа в руках конкурный хлыст, вхожу в «рыдальню». Моя воспитательница заканчивает пороть очередную свою воспитанницу. Невербаловкой даю понять, что я к ней по делу. Она жестом приказывает мне подождать. Жду.
– Саврасова, чего тебе!?
– Директор приказал передать Вам этот хлыст и выполнить им назначенное мне наказание. Кроме того он велел УВЕЛИЧИТЬ на 5 число назначенных мне ударов. У меня – все!
Я выполнила свое решение. Я получу на 5 ударов больше, а не меньше, чем было назначено. И девочки это слышали! У них не будет ко мне неудобных вопросов. Цена решения – 10 лишних ударов, но обратного пути у меня теперь нет!
– Раздевайся и жди своей очереди.
– А в туалет можно? А потом в душ?
Сейчас нельзя! Раздевайся и жди!
А оказать помощь наказанным девочкам?
Без тебя позаботились! Не ищи дополнительных приключений на свою задницу!
Намек мной понят: Саврасова, подчиняйся. Тебе два раза приказ повторили. Не заставляй повторять в третий раз. Обращение на «ты» намек на снисхождение. Вероятное, но необязательное снисхождение. Но в моем положении не буду отказываться. Требование обращаться ко мне на «Вы», означало бы отказ от снисхождения. Я хоть и «Верка бешеная», но все же не «Верка дура»!
Быстро сбрасываю шмотки, аккуратно развешиваю их на плечиках в раздевалке, где вешалка, чтобы не было придирок. Встаю в очередь у стены. Ноги на ширину плеч, руки за голову. Смотрю, как воспитательница не торопясь аккуратно полосует девочкам задницы. Рубцы кладет рядом друг с другом. Без перекрытия умудряется разместить на попке аж две дюжины. Правда, последние 4 рубца кладет наискосок, по два на каждую половинку. Эстетика, блин! Слушаю, как девочки вскрикивают после каждого удара.
Дура, дура, дура! Нашла, на что любоваться! Забыла, что придет и моя очередь!
Надо успеть снова отмобилизоваться и приготовиться. Иначе не выдержу.
Верно говорят, что нет хуже, чем ждать и догонять. Вот только догнать трудно, а покажите мне того, кто порку ждал и не дождался! Вот и моя очередь пришла.
– Саврасова, встань сюда! Раздвинь ноги шире плеч, наклонись и раздвинь руками ягодицы.
Этого я не ожидала, но выполнила. Воспиталка что-то там поразглядывала.
– Клизма была? Чем-нибудь тебе туда лазили?
– Нет.
– Встань прямо! Докладывай, о чем с директором говорила! Коротко, ясно со всеми подробностями!
Ну, я ей все как есть, и доложила! И как директор меня чаем с пряниками угощал, и как я испугалась его такого непонятного поведения, и что он меня потом спрашивал и что я отвечала. И про то, что школу тюрьмой считаю, и что от тюрьмы и от сумы не зарекайся, и про то, что воспитатели тоже на безнаказанность рассчитывают. Все-все, как на духу!
– Знаешь, Саврасова, твоя искренность очень похожа на дерзость. Тебе хоть понятно, за что добавки получила?
– Понятно! За ненадлежащее исполнение обязанностей старосты, враждебное отношение к педагогам школы и за дерзкое поведение!
– Зачем тебе это все нужно?
– Хочу считать себя достойным человеком.
– А педагогов – извергами? Порку тебе назначили справедливо или нет?
– Наказания не оспариваются. Они принимаются без сопротивления и обсуждения! Так в Дисциплинарном Уставе записано.
– Но ведь подавать жалобы ученикам не запрещено.
– Здесь нет прокуратуры.
– Ты знаешь, что школа обязалась докладывать твоим родителям о всех случаях телесных наказаний?
– Теперь понимаю, чего мне после порки мать с отцом звонят! Спрашивают, как дела, как себя чувствую. Фотку прислать требуют.
– Цени, заботятся о тебе.
– Очень заботятся! Всей задницей их заботу ощущаю!
– Ладно, Саврасова, пять минут тебе на туалет и душ. Разговаривать с тобой невозможно!
Так, обращение на «ты», значит, снисхождение не отменяется. Скоро узнаю, что меня ждет. В полной мере отмобилизоваться не удалось. Мне уже три раза это дело поломали. Привязала к лавке за поясницу, под коленями и за лодыжки. Руки оставила свободными. Приказала вслух считать удары. Порола неспеша, не запрещала потереть задницу после удара. Правда, чтобы недолго. Было понятно, куда следующий раз ударит. Все! Нет, зачла мне ранее полученные 15 ударов, до того, как директор прервал порку и увел в свой кабинет. После 40го предложила оставшиеся простить, если в течение месяца у меня нарушений не будет. С трудом решилась сказать «нет».
– Почему нет, Саврасова!? Что тебя не устраивает? Снова нарушать собираешься?
– Не собираюсь, но вдруг провокация? Не хочу к 40 ударам за драку получить еще 30 за невыполненное обещание не нарушать.
– Ну, тогда получи!
Влепила круто, сильнее, чем до этого. Пришлось и «киякать» и шипеть «оссс» и за задницу хвататься. И орать в голос, считая удары. После порки отвязала и велела самой позаботиться о своей заднице. В зеркале разглядела 4 бордовых прямоугольника, перечеркнутых крест накрест двумя рубцами. Два на ягодицах и два под ними. Последние были заметно ярче.