Путь к тебе Часть 5

*     *     *
Рождество и Новый год. Дэн звонит мне и поздравляет с праздниками. Мы, как всегда, долго разговариваем. А потом я вспоминаю, как мы праздновали Рождество в прошлом году в его еще недоделанной квартире. Аманда тогда задержалась в одной из своих командировок, и Дэн позвал меня. Он раздобыл где-то чудесную елочку, мы вместе украсили ее и навешали гирлянды по всей комнате. Получилось очень ярко и празднично. Дэн вытащил из недр своего холодильника какие-то экзотические конфеты и целое ведро с мороженым. И мы объедались сладким, танцевали и распевали во весь голос рождественские песни, а потом пошли в студию, где встречались все наши ребята и, где тоже была наряжена елка. Наверное, это было самое лучшее Рождество в моей жизни.  А сейчас… сейчас я в не лучшем состоянии. Конечно, мы неплохо обустроились. Миссис Харрис оказалась приятной женщиной. Она узнала, что мы с мамой почти всего лишились после выплаты долгов отца, разыскала нас и решила помочь, приютив у себя. Ее муж умер, а она уже в возрасте и, к тому же, больна. Так что ей нужны помощницы в доме. У нее есть сын, но он живет где-то за границей, и мать навещает очень редко. По крайней мере, за три месяца он не появлялся ни разу. После нашей квартиры в захолустном районе здесь все выглядит несравнимо уютнее, хотя мама и недовольна. «Она нас в качестве прислуги сюда взяла, карга старая! И дело доброе, вроде как совершила, и заодно бесплатными домработницами обзавелась», - часто ворчит она. Возможно, и так, но мне все равно, я вовсе не против помогать по дому больной старой женщине, которая, на мой взгляд, хорошо к нам относится. Но проблема в другом. Я бы сейчас все отдала, чтобы снова вернуться в нашу старую, обветшалую квартиру в захолустном квартале, лишь бы только быть рядом с Дэном. Я надеялась, что, уехав, я смогу забыть его, но у меня ничего не получается. Он сам не дает мне этого сделать. Он беспокоится обо мне, часто звонит, узнает, как дела, рассказывает о постановке, о ребятах из труппы. А я жду его звонков, его смс, жду их каждый день, каждую час, каждую минуту. Я все время ношу телефон с собой, боясь пропустить хотя бы один вызов. Звонит телефон или раздается сигнал смс, и у меня замирает сердце, я будто падаю в бездну, бездну под именем Дэн. А потом жду нового  звонка и нового падения. Я стараюсь не звонить ему сама, чтобы хоть как-то проявить свою силу воли в стремлении забыть его. Но понимаю, что это всего лишь самообман. Забыть его я не в состоянии. Ведь даже когда он звонит, я больше всего на свете боюсь окончания нашего разговора, потому что потом опять нужно будет ждать.

- Ты знаешь, я все-таки решился  сделал предложение Аманде… Алло, Кира, ты меня слышишь?
На что это похоже? На удар пощечины, на ледяной душ, на разряд тока? Я не знаю. Наверное, на все это вместе, только в тысячи раз сильнее. Я не могу говорить. Все будто сковало внутри.
- Кира, алло!
Но в течение нескольких секунд я умудряюсь взять себя в руки. Хотя сначала мой голос кажется мне чужим.
- Да, Дэн…. Я слышу. Помехи в связи какие-то… Когда?..
- В смысле, когда свадьба? Мы с датой еще не определились. Наверное, летом. Правда, у меня сейчас проблемы с подготовкой к свадьбе. Аманда сказала, что хочет шикарную. А отец денег, понятное дело, давать не собирается. Как-то придется выкручиваться.
- Я рада за тебя… Дэн, меня миссис Харрис зовет. Ей тут помочь надо. Созвонимся потом, ладно?
- Конечно.
Я кладу трубку. Миссис Харрис мирно похрапывает в своей комнате на первом этаже, да так, что ее храп слышно даже у меня. И в этом деле помощь ей никакая не требуется. Помощь нужна мне, потому что я чувствую, как начинаю задыхаться. Сильный спазм сжимает горло, мне тяжело дышать, а на глаза наворачиваются слезы, с которыми я никак не могу совладать. Я знала, что все этим кончится. Об этом говорила Аманда, об этом говорил Дэн. Но я оказалась совершено не готовой. В глубине души я до последнего надеялась, что этого не случится, что они разойдутся каким-нибудь обычным, часто встречающимся в  жизни, образом. Но они, наоборот, решили сойтись, сойтись еще ближе, чем были, так, что мне там не останется места даже в моих глупых несбыточных мечтах.
 
Зато сработала моя сила воли. Я разозлилась. Я разозлилась на себя за свою жуткую слабость, на судьбу, которая свела меня с Дэном, а теперь отбирает даже самую последнюю надежду на то, что мы будем вместе, на Аманду, которая держится за него мертвой хваткой, как охотничья собака за свою добычу, и на Дэна, который настолько слеп, что не видит, как я безумно люблю его. Полностью перестаю звонить сама,  начинаю пропускать его звонки, а если и снимаю трубку, то стараюсь сделать разговор короче. Моя пытка снова повторяется, но я не намерена в этот раз отступать. Мне нужно его забыть, и нужно, чтобы он оставил меня в покое.

У меня сегодня день рождения. И первая мысль, которая меня посещает утром – это то, что должен позвонить Дэн. И теперь я стаю в ванной перед зеркалом и отчаянно ругаю себя. Мне уже четырнадцать. Я, можно сказать, совсем взрослая, и никак не научусь себя контролировать. Ведь запрещала, запрещала себе мечтать о его звонке сегодня! Но потом все пускаю на самотек. Можно же, хотя бы в день своего рождения расслабиться? Я начинаю разглядывать себя в зеркале. Я, в самом деле, выросла. Дэн не видел меня больше полугода. Мог бы он обратить сейчас на меня внимание или нет? Я уже не та худющая маленькая девочка, которой была два с половиной года назад, когда пришла к нему на занятия. Наношу тушь на глаза, подвожу веки, слегка подкрашиваю губы розовым блеском. На меня смотрит совсем взрослая девушка. Только вот с глазами я, кажется, переборщила. Вульгарно получилось. Я почти никогда не крашусь в школу. Так, изредка, дома для развлечения. Поэтому выходит у меня это неловко и не всегда удачно. Смотрю на часы. Уже пора на занятия. Быстро смываю с лица весь свой макияж, наспех причесываю длинные, не особо покладистые волосы, хватаю рюкзак  и бегу на школьный автобус, который должен подъехать с минуты на минуту. По пути бросаю:
- До свидания, миссис Харрис!
Она встает очень рано и обычно смотрит в это время по телевизору какую-то кулинарную передачу. Неожиданно я слышу в ответ:
- Кира, деточка, с днем рождения!
- Спасибо, миссис Харрис!
Я улыбаюсь, приятно, когда помнят о твоем дне рождении. А вот вспомнит ли мама, я не уверена. Она почти сразу после переезда устроилась работать в химчистку, пить (не знаю на долго ли) бросила, тщательно и красиво наряжается, объясняя тем, что там же клиенты, и, видимо, из этих клиентов кого-то себе подцепила и сегодня первый раз осталась  ночевать не дома. Я, конечно, буду только рада, если мама сможет как-то устроить свою жизнь. Но все-таки очень хочется, чтобы она и про меня совсем уж не забывала.
Надо сказать, что в новой школе мне нравиться. Сейчас мне гораздо легче общаться, и в классе у меня появились друзья. Я чувствую себя более уверенной. И все это благодаря Дэну, который смог вытащить меня на сцену и заставить верить в себя. Даже то, что я узнала об отце, со временем отошло на второй план.
У всех свои слабости, и только со стороны может показаться, что с ними легко справиться, но, на самом деле, ваша слабость может вырасти в непреодолимую проблему, которая преследует вас, и, что бы вы не делали, побороть ее не в силах. Для отца такой слабостью была тяга к играм, а моей нерешаемой  проблемой стала любовь к Дэну. Чем больше я пытаюсь его забыть, тем болезненнее для меня становятся мои чувства к нему. А теперь я со страхом жду лета, потому что в конце него они с Амандой должны пожениться. И это звучит для меня, как приговор.  Мне кажется, что если бы меня приговорили к смертной казни, я бы не так мучилась и страдала, как сейчас, в ожидании того, что они окончательно и бесповоротно останутся вместе.
Я залетаю в школьный автобус.
- Привет, Кира! Садись, тут свободно.
Это Филипп. Мой одноклассник. Высокий, худощавый русоволосый и симпатичный парень. Он пытается ухаживать за мной. Он хороший, порядочный, честный, всегда старается помочь друзьям. Правда, немного застенчивый, что не всегда привлекает девочек. Но мне он нравится. И если бы ни Дэн, ни мои чувства к нему, наверное, я бы обратила на Филиппа внимание, но так… я стараюсь не подавать ему никаких надежд.
- Привет, Филипп! Спасибо! Но я к Берте сяду.
А Берта – это моя подруга и тоже моя одноклассница. Берте уже четырнадцать, она немного полноватая, но очень подвижная и живая девочка с темными кудрявыми волосами и карими глазами. Она открытая в общении, интересуется жизнью класса и всегда в ней участвует. Ей до всего есть дело, и это меня восхищает и удивляет. Мы с ней разные, но отчего-то сразу сошлись. У нее подруга переехала и перевелась в другую школу, и, может быть, поэтому она обратила на меня внимание. Берта взяла надо мной что-то вроде опеки, когда я попала в начале осени к ним в класс, познакомила с ребятами, со школьными порядками. Не могу сказать, что мы очень близкие подруги (мне по-прежнему сложно полностью впускать людей в свою жизнь), но в школе мы общаемся, иногда созваниваемся и болтаем по телефону, и даже пару раз ходили вместе на вечеринки к одноклассникам.  И я довольно тем, что мы с ней дружим.
Школьный день идет как обычно. Но я жду звонка или смс от Дэна. Он обязательно должен поздравить меня. Я пытаюсь запретить себе думать о нем. Но это нисколько не помогает. И с каждым часом мое ожидание становится все более и более напряженным. А вдруг он забыл, что у меня сегодня день рождения? Дэну есть о чем думать в преддверии свадьбы. И ему, должно быть, сейчас вовсе не до меня. Хотя, возможно, он не хочет беспокоить меня во время уроков, а позвонит вечером. Но смс-то, все-таки, можно было отправить!..  Берта толкает меня в локоть.
- Кира, очнись, тебя к доске вызывают! – шепчет она мне.
Я настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала, как наш учитель физики, мистер Торрес, назвал мою фамилию.
- Мисс Аллен, спать надо дома, а не на уроке, тем более не на уроке физике, в которой вы, кажется, вообще ничего не понимаете. Идите к доске.
Я выхожу и кое-как отвечаю домашнее задание. Я его вызубрила, и это меня спасает. Хотя понимание того, о чем я говорю, у меня весьма слабое. Мистер Торрес смотрит на меня с сомнением, но оценку ставит приличную.
- Ладно, садитесь, мисс Аллен. Как-то выплыли на этот раз.
Я сажусь на свое место и сразу же проверяю телефон, нет ли там пришедших смс. И с усилившимся стуком сердца обнаруживаю, что есть, от Дэна.
«Кира, привет! С днем рождения! Ты в школе?»
Незаметно от учителя набираю ответ:
«Привет! Спасибо! Да, в школе».
«Когда закончатся уроки, чтобы я мог позвонить?»
«Через полчаса. Это последний».
 У меня не только сердце колотится, меня всю пробивает дрожь. Дэн позвонит! Он не забыл про мой день рождения!
- Кира! – шикает на меня Берта, - на тебя учитель уже поглядывает. Убери телефон!
Я убираю телефон, но до конца урока еле высиживаю. Как только заканчивается урок, начинаю поспешно заталкивать вещи в сумку. Мне не хочется, чтобы звонок Дэна застал меня в школе.
- Ты что сегодня сама не своя? Что случилось?
Берта знает, что у меня сегодня день рождения, но про Дэна я ей почти ничего не рассказывала. Сказала только, что танцами занималась. Даже про студию танцевальную, про ребят из труппы и про нашу постановку ничего не говорила.
- Мне позвонить сейчас должны, и я хотела побыстрее во двор выйти, а то тут шумно.
Берта устремляется за мной. Наверное, это не очень тактично с ее стороны, но, как я говорила, ей до всего есть дело, и это качество иногда принимает не слишком приятные проявления для окружающих. Мы идем по коридору к входной двери. Я несу телефон в руке, боясь пропустить вызов. У многих закончились уроки, и ученики толпой вываливаются через дверь на улицу. Мы с Бертой следуем вместе с этим потоком и тоже оказываемся на крыльце. Вниз ведет лестница в четырнадцать ступенек. Я их каждый день считаю, когда поднимаюсь или спускаюсь с крыльца. Совершенно глупая привычка. Но я зачем-то решила для себя, что четырнадцать будет моим счастливым числом. И мне сегодня как раз исполняется четырнадцать. Я спускаюсь, про себя считаю ступеньки, стараясь в толкучке как-то смотреть под ноги и, все-таки, на предпоследней оступаюсь, потому что какой-то мальчишка задевает меня своим рюкзаком. Я чувствую, как начинаю падать, пытаюсь за что-нибудь или кого-нибудь ухватиться и неожиданно оказываюсь подхваченной сильными руками. Я еще ничего не успеваю понять, как слышу у себя над ухом:
- Кира, чудо мое!
В горле мгновенно все пересыхает, и я чувствую, как отнимается язык и ноги. Хорошо, что Дэн крепко держит меня в объятьях, иначе бы я рухнула на землю. Поднимаю глаза и  смотрю на него. Я не видела Дэна полгода. Он улыбается и не сводит с меня своего восторженного взгляда. Мы оказываемся на пути никак не убавляющейся толпы, и Дэн тянет меня за собой, стараясь отвести  в сторону. А я едва могу идти, и то  только благодаря тому, что крепко вцепилась в его руку. Мы отходим от крыльца метров на пятнадцать и сворачиваем на боковую дорожку.
- Кира, как я соскучился! Мы же полгода с тобой не виделись, представляешь!
Уж кто-кто, а я-то точно представляю… Во рту жуткая сухость, но я все же выдыхаю едва слышно:
- Дэн…
Он прижимает меня к себе.
- С днем рождения, девочка моя! Какая же ты взрослая стала! Дай-ка я на тебя посмотрю!
 Дэн отстраняет меня и восхищенно оглядывает, а я заливаюсь краской. Он берет меня за руку и, приподнимает ее, - получается позиция в танце, после которой я должна покружиться. И я кружусь, благо ноги уже начали меня немного слушаться. Как же давно мы с ним не танцевали!
- Раз, два, три!
 Мы делаем еще несколько движений. И тут я замечаю, что в отдалении стоит Берта и удивленно на нас смотрит.
- Ой, там моя подруга! Я совсем про нее забыла…
- Слушай, давай куда-нибудь вдвоем сходим, если, конечно, ты не занята.
- Нет, Дэн, конечно, не занята. Я только Берте скажу, чтобы она меня не ждала. Просто мы живем рядом и обычно домой вместе возвращаемся. 
Мы с Дэном подходим к немного растерявшейся Берте.
- Это мистер Тайрон, мой учитель танцев из школы, в которой я до этого училась. А это Берта, - представляю я их друг другу.
- Здравствуй!
- Здравствуйте, мистер Тайрон! Кира о вас как-то упоминала, но особо не рассказывала. Поэтому я удивилась, с кем это она танцует! – Всегда изумляюсь, как Берта умудряется так раскованно болтать с практически незнакомыми ей людьми. – А вы долго Кире танцы преподавали? Она у нас тут тоже на танцы ходит, и считается подающей большие надежды ученицей. Вы, наверное, очень хороший учитель. – Берта мило улыбается и трясет своими черными кудряшками.
- Мы два года занимались. И она очень способная и талантливая ученица. – Дэн переводит свой взгляд на меня и улыбается.
- Кира!
Я оборачиваюсь в сторону крыльца. По лестнице бежит Филипп. Он раздетый, хотя на улице весьма холодно.
- Ты тетрадку на физике оставила. А я тебя в раздевалке искал, думал, ты еще не вышла. – Филипп протягивает мне тетрадь, а сам поглядывает на Дэна и неуверенно кивает ему.
- Спасибо, Филипп.
- И еще, мистер Торрес просил тебя подойти, если можешь. Он задание тебе какое-то дать хотел, а ты так быстро собралась и ушла.
Я поворачиваюсь к Дэну.
- Мистер Торрес – это мой учитель по физике.
- А-а, физика! – понимающе и многозначительно протягивает Дэн. - Я тебя подожду здесь.
- Давай, я рюкзак понесу, - Филипп пытается взять у меня из рук рюкзак, который я сняла, чтобы сунуть туда тетрадку. Я отдаю ему рюкзак. Мы бежим по лестнице, и Филипп открывает передо мной дверь. Отчего-то мне приятно, что симпатичный одноклассник оказывает мне знаки внимания на глазах у Дэна. 
*     *     *
Я остаюсь ждать Киру у крыльца школы в компании ее забавной и, кажется, являющейся полной противоположностью Киры, подружки.
- Это  ваш одноклассник? – спрашиваю я про парня, который отправился провожать Киру в класс. Симпатичный и явно к ней неравнодушный. И это обстоятельство меня почему-то несколько задело.
- Да, это Филипп. Хороший парень. Ему Кира очень нравится. Он за ней с начала года ухаживает,  и мне кажется, она вот-вот сдастся. Он отличник, в литературный кружок при школе ходит, стихи пишет, статьи в школьную газету. Он немножко стеснительный, но, думаю, Кире он очень подойдет. Классная пара получится!
От этих слов Берты мне становится не по себе, будто налетевший порыв ветра сдувает все радужные краски с моего приподнятого настроения. Парень, если честно, мне понравился, а первое впечатление часто бывает правильным. Но это позитивное впечатление только усугубляет мое вдруг столь неожиданно потускневшее душевное состояние. Что за глупость, я должен порадоваться за Киру! Я встряхиваю головой в надежде, что в ней все расставится на свои места. По лестнице спускается Кира. Она одна. Это меня немного успокаивает. Мы прощаемся с Бертой и идем к моей машине, которую я оставил на стоянке возле школы. Когда мы садимся, я достаю приготовленный мной подарок. Это диски с понравившейся мне музыкой, а также диск со всеми музыкальными треками к нашей новой постановке.
- И еще я привез запись с одной из наших репетиций. Надеюсь, скоро будет премьера. Если тебе интересно, можешь посмотреть. У тебя компьютер есть?
- Да, мне миссис Харрис на Рождество деньги на ноутбук подарила. А давай к нам поедем. Я думаю, миссис Харрис против не будет. Ты ей, когда в прошлый раз приезжал, очень понравился.
Кира улыбается своей восхитительной солнечной улыбкой.
- Давай! – соглашаюсь я, потому что идей, куда можно пойти в совершенно незнакомом городе, у меня нет.
И мы отлично проводим с Кирой время. У меня создается такое впечатление, будто мы попали в прошлое, когда я и Кира вдвоем в моей маленькой, уютной, созданной нами квартирке слушали музыку, просматривали записи с репетиций, что-то обсуждали и даже пробовали какие-то элементы танцев, несмотря на крошечное пространство. Я рад, что мы не потащились в кафе или парк, а сидим здесь, бок о бок, на полу, в ее небольшой светлой комнате, поедаем приготовленные ей, но с некоторым моим участием, как и раньше, бутерброды, пьем горячий кофе, вспоминаем какие-то эпизоды из жизни нашей танцевальной группы, смеемся и бурно обсуждаем нашу новую постановку. Наше представление ей, кстати, очень понравилось, но пару своих замечаний она, как всегда вносит, и я собираюсь ими воспользоваться.  За окошком, не смотря на то, что весна, начинает падать снег, и от этого в небольшой комнате, согретой нашей дружеской беседой, улыбками и смехом, становится еще уютнее, и мне не верится, что нужно будет куда-то уезжать. Мне очень давно не было так хорошо, как сейчас…
- Дэн, уже темнеет, и дорога из-за снега хуже стала. Тебе, наверное, пора.
Кира, как всегда, беспокоится за меня. Я слышу в ее голосе печаль. Она уже предлагала мне остаться и уехать завтра утром, но я отказался, - боюсь навлечь на себя громы и молнии Аманды. Она, вообще, не в курсе, что я у Киры. Пришлось наврать. Нехорошо, конечно, но того стоило. И я просто не мог не увидеть Киру в ее четырнадцатый день рождения.
Мы стоим у машины. Я подхватываю Киру и приподнимаю, она обвивает мою шею руками и прижимается ко мне крепко-крепко, а я утыкаю свое лицо в ее белые, пахнущие дождем непослушные волосы. Мне не хочется отпускать ее. Не хочется уезжать от нее. Но почему-то в этой жизни так часто приходится делать то, чего не хочешь…

Я просыпаюсь утром в своей комнате, и сразу вспоминаю Киру и то, как замечательно мы провели вчерашний день. Но на душе грустно от того, что все закончилось, и неизвестно, повторится ли когда-нибудь снова или нет. А еще внутри сидит какая-то заноза, которая к грусти добавляет  легкую, но неприятную, саднящую боль… и тут я вспоминаю Филиппа. Я не спрашивал о нем Киру. Берта же объяснила, что они не вместе, а парень просто ухаживает за ней, но… но, что пара получилась бы «классная». Я начинаю внушать себе, что это же нормально, Кира достаточно взрослая, и вполне может нравиться мальчикам и дружить с ними. Даже, когда здесь еще жила, Марк на нее глаз положил, а уж сейчас в свои четырнадцать лет и при такой внешности… Я представляю мою Киру, четырнадцатилетнюю, почти что девушку: все такие же непослушные, лавиной спускающиеся с головы необыкновенные белые волосы, редкого изумрудного цвета глаза, и их, тот же, порой смущенный взгляд, все те же слегка потрескавшиеся от холода губы (она так и не начала пользоваться косметикой, хотя многие девочки в ее возрасте накладывают на свое лицо килограммы краски). Но при этом  черты ее лица немного изменились, пропал налет наивной милой детскости, и из-за этого она стала выглядеть старше и взрослее. Да и не только лицо, изменился и ее голос, он стал более глубоким. Даже движения ее поменялись, в них теперь совсем не осталось подростковой угловатости и детской порывистости. И я вспоминаю, как обнимал ее при прощании, как она прижалась ко мне, а я почувствовал, что такая всегда худенькая ее фигурка, наконец-то, немного окрепла и, хоть и осталась хрупкой, но стала более женственной, более взрослой… И я вдруг понимаю, что моя Кира, больше не моя. Что, может быть, завтра, а не завтра, так в ближайшее другое время появится какой-нибудь парень, тот же Филипп, к примеру, или еще кто, который назовет Киру своей и не подпустит меня к ней на пушечный выстрел. И даже если у меня получится вырваться и приехать к ней, в город, в котором она сейчас живет, я уже не смогу вот так, как мы вчера сидеть с ней в одной комнате, болтать, шутить, весело смеяться и чувствовать тяжесть и родное тепло ее головки, доверчиво прижатой к моему плечу.
В груди болит. Но почему? Что это? Какие-то глупые первобытные собственнические инстинкты? Кира, хоть и немного повзрослевший, но по-прежнему ребенок, четырнадцатилетний подросток. Она мой друг, была им и осталась, хоть мы и почти не видимся. Но что же тогда со мной? Мое непонятное состояние меня тревожит и даже раздражает. Нужно принять душ и заняться работой, которой немало. Должно быть, просто я под впечатлением от нашей с Кирой встречи и от вчерашнего вечера. Займусь делами, и все вернется на свои места…
*     *     *
Середина мая. Мое состояние – паршивее некуда. Мало мне моей безответной любви и каждодневных терзаний по Дэну, которые не проходят, а с приближением дня их с Амандой свадьбы, становятся все сильнее, так на меня еще мамина безудержная страсть свалилась. Против ее увлечений я ничего не имею, но в этом случае, все напрямую касается меня. Мама, пробегав на свои ночные свидания целый месяц, вдруг заявляет, что мы переезжаем к мистеру Хендерсену, а для нее Альберту, в его трехкомнатную квартиру. Ей, видите ли, в прислугах тут ходить надоело (совершенно несправедливо, потому что миссис Харрис к нам относится очень хорошо и за прислугу вовсе не считает). Кроме того, объявляет мне она, ей давно пора устроить свою личную жизнь, а Альберт для этого подходит как нельзя лучше. Он, понимаете ли, очень хороший, с квартирой, с приличной работой (работает в школе учителем физкультуры) и, вообще, это ее последний шанс. Я не против всех ее заморочек с этим мистером Хендерсеном, но мне он не нравится, и переезжать я к нему не хочу. И, кроме того, он живет совсем в другом конце города. Угораздило же маму с ним в местной химчистке познакомиться! Что он тут забыл? У них что, своих химчисток, что ли, нет? А другой конец города означает для меня новую школу. Это с моей-то способностью адаптироваться и заводить друзей! Я настаиваю на том, чтобы меня оставили жить у миссис Харрис, которая совсем не против. Но мама не уступает. Она говорит, что Альберт берется устроить меня в свою школу и взять в свою волейбольную команду (можно подумать, мне этот его волейбол нужен!)
- Кира, ты пойми, я  тоже хочу побыть счастливой. Неужели я не заслужила этого? А ты своим упрямством пытаешься все разрушить.
- Мам, я уже достаточно взрослая, и вполне могу пожить у миссис Харрис и остаться учиться в своей школе.
- Нет, так не пойдет. Я не могу оставить тебя без присмотра. Да и Альберт тоже против, чтобы ты оставалась одна. Он тебе комнату собственную отведет. Так что не в чем нуждаться не будешь.
Мама буквально в рот заглядывает этому Альберту, а он, видать, хочет предстать перед ней заботливым приемным папашей. Ну почему бы им просто не отвязаться от меня?!
Но, в конце концов, я не выдерживаю мамин натиск. Она пускает вход даже тяжелую артиллерию – свои слезы, и я сдаюсь.
Начало лета, начало школьных каникул. Я доучилась в своей школе до конца учебного года, живя у миссис Харрис. Но теперь переехала в квартиру мистера Хендерсена, как и хотела мама.
 Этот мистер Хендерсен не особо приятный тип. Мама нас познакомила еще весной, и он мне сразу не глянулся. Лет ему что-то около сорока. На вид, пожалуй, симпатичный, по крайней мере, в мамином вкусе. Высокий, немного худощавый, но накаченный – учитель физкультуры, как-никак. У него рыжие волосы, короткая рыжая борода и пронзительно голубые глаза. И вот, как раз глаза мне больше всего не нравятся. Вернее, даже не глаза, а их взгляд. Альберт всегда обходителен в общении, мило и приветливо улыбается, но в его взгляде будто таится какой-то холодок, и постоянно кажется, что он скрывает что-то, что-то не договаривает, а его радушная улыбка, его шутки (в чувстве юмора ему не откажешь) – это все наносное, маска, фальш. И еще этот взгляд порой задерживается на мне чуть дольше, чем стоило бы. Хотя, может, это мои выдумки, работа больного воображения, и дело вовсе не во взгляде, а просто в цвете глаз, напоминающем голубые льдинки. Ведь ото льда всегда веет холодом…
И теперь я играю в волейбол. Танцев в  новой школе нет, а тренировки волейбольной команды есть даже летом. И меня записали с моего согласия, вызванного горячими уговорами моей мамы и новоиспеченного папаши. В моей жизни и так все летит кувырком. Пускай еще и волейбол будет – не все ли равно.
*     *     *
Дату свадьбы определили на конец августа. Осталось три месяца, и мне кажется, что я схожу с ума. Лео меня успокаивает, говорит, что ему тоже перед свадьбой с Мией (они год назад поженились) было нелегко. Вся эта канитель, жуткие расходы, сомнения и страхи. Он меня убеждает, что все пройдет. Зато Альфред поглядывает на меня с молчаливым сочувствием. Может, оттого, что пока его это не коснулось, и ему в принципе претит расставание с холостяцкой жизнью, а, может, все дело в Аманде. Я знаю, что он от нее далеко не в восторге. А я не в восторге от всего происходящего вокруг. Денег на свадьбу надо много. Отец соглашается помочь, но не слишком щедр в этом вопросе. Аманда без конца подыскивает мне какие-то адвокатские дела. И мне приходится за них браться. Счета-то оплачивать надо. Со своей танцевальной группой я стал встречаться гораздо реже. Мы планировали премьеру нашей новой постановки на лето, но в нее нужно вкладывать много сил и времени, а у меня сейчас этого как раз в обрез. Ребята не особо довольны, я это чувствую, но пока относятся с пониманием. Аманда ушла с головой в подготовку к свадьбе. Иногда мне так хочется просто кому-то рассказать о своих тревогах, о сомнениях, но Аманде не до меня. Мы в последнее время даже любовью с ней реже стали заниматься. Все отношения перевелись в чуждую мне сферу обсуждения нарядов, свадебного антуража, списка приглашенных и прочей ерунды. Я начинаю ощущать себя лишним. Пытался поговорить с мамой, но она, как и Аманда, увлечена подготовкой, а еще, мне кажется, что она боится выслушать меня, потому что чувствует, что все это только омрачит ее настроение. А ведь она так счастлива – второй сын скоро женится, а это ее заветная мечта!
Я начинаю ощущать себя загнанным в угол. И в этот угол я загнал себя сам. Я все острее чувствую, что в наших отношениях с Амандой не все так гладко, как хотелось бы. Мне казалось, что все трения, которые между нами возникали, это лишь внешний фон, налет, что все со временем утрясется, что наши чувства гораздо глубже, но сейчас все представляется наоборот. И я до сих пор не понимаю, как умудрился сделать ей предложение. Ведь уже осенью у меня были сомнения. Но сыграл роль тот факт, что мы очень давно встречаемся, Аманда от меня с нетерпением ждала этого шага, да и мама со своими уговорами и бесконечными доводами о несомненных плюсах семейной жизни сумела внести свою лепту. И я сдался. А теперь обратного пути нет…
И почему-то я все чаще думаю о Кире и о ее дне рождении, который мы провели вместе. Я ухожу в мысли и воспоминания о ней, чтобы отвлечься, прикоснуться к чему-то чистому и дорогому, и каждый раз возвращаюсь оттуда с болью в сердце. У меня возникает чувство, что я что-то потерял в этой жизни, и она катится ко всем чертям…
*     *     *
Проходит июнь. Хожу на волейбол. Мистер Хендерсен говорит, что я подаю надежды, хотя я-то прекрасно знаю, что подаю не надежды, а повод для хихиканья остальных членов команды. Он возится со мной на тренировках. И порой его излишнее внимание меня раздражает. Он что, решил в идеальные папаши записаться?! Я уже начинаю жалеть о том, что согласилась на эти совершенно бестолковые для меня занятия.
И еще новая проблема. Мама опять начала выпивать. Настроение у нее, вроде бы, хорошее, но я несколько раз заставала ее вечером пьяной. Я-то надеялась, что она, сойдясь с Альбертом, успокоится и перестанет тянуться к своим возлияниям, но, видимо, страсть к выпивке сильнее.
Мы возвращаемся с тренировки. Мистер Хендерсен везет меня домой на своей машине. Он иногда предлагает меня подвезти, но я отказываюсь, а он не настаивает. Но сегодня на улице жарко, и тащиться по пеклу три квартала мне не хотелось, поэтому я согласилась на его предложение.
- Жара сегодня, - говорит он, сидя за рулем и вытирая тыльной стороной ладони потный лоб. – Может, зайдем куда-нибудь по мороженному съесть?
Я поворачиваюсь, и мы встречаемся взглядами. Вполне обычное предложение в тридцатиградусную жару. Но мне во всем этом что-то не нравится. Кажется, снова его взгляд, скользящий по моему лицу, чуть более долгий и пристальный, заставляющий меня поежится от подступившего вдруг смущения и неудобства. Дэн часто звал меня в кафе, и в этом не было ничего особенного. А здесь… Может, опять мои фантазии?
- Спасибо, я не хочу…
- Что уж так сразу и не хочешь!? – тон полушутливый, но с ноткой недовольства в голосе.
Не люблю, когда меня принуждают что-то делать. А здесь я чувствую легкий напор.
- Да, не хочу. У меня горло болит, – выкручиваюсь я.
В его взгляде мелькает раздражение. Он явно понимает, что я вру.
- Ну, ладно, как знаешь.
К моему облегчению он быстро отступает.

Середина июля. Мама возвращается с работы слишком рано и не в духе. Причем, это мягко сказано, учитывая, как она швыряет свою сумку и ругается. Быстро выясняется, что ее  уволили. Альберт пристроил ее в какую-то контору, где она с мая работала кем-то вроде секретаря. А она умудрилась напиться так, что наутро не смогла встать. И последствия не заставили себя долго ждать. Подобные выходки ей сходили с рук только в столовой, где она работала год назад. Здесь же терпеть никто не стал. Она залетает в кухню, плюхается на стул и  начинает реветь.
- Мам, пожалуйста, успокойся. Ну придумаем что-нибудь. Другую работу найдешь. Ты же часто ее меняешь.
- Ничего у меня не ладится, не получается. Я невезучая. Все плохо, за что не возьмусь.
Мама громко всхлипывает и растирает слезы руками по щекам.
- Давай я что-нибудь успокоительное тебе найду. Не знаешь, где у Альберта аптечка?
Но мама только жалобно воет. Я начинаю шарить по кухонным шкафам в надежде отыскать лекарство. Но вместо аптечки в глубине одного из шкафов натыкаюсь на целую батарею бутылок спиртного.
- Дай мне, дай что-нибудь! – мама оживляется и кивает головой на шкаф.
- Ты что, все время отсюда бутылки берешь?
- Ну, бывает иногда. Хочется пропустить стаканчик другой. Знаешь, как тяжело… - мама опять начинает завывать.
- Тебе Альберт их купил?
- Почему мне? Мы с ним за компанию иногда. Он меня любит, Кира. Ведь, правда, любит?
- Да уж, это заметно. Очень большая забота.
При ее тяге к спиртному дома, вообще, ни одной бутылки держать нельзя. А тут такое!.. Альберт что, не понимает? Хочет ей угодить? Сам-то не напивается, а ее слабостям потакает. От всего этого мне становится неприятно, даже, пожалуй, противно на душе. В спальне звонит мой сотовый. А вдруг Дэн. Мало у кого есть мой номер.
- Мама, пойди умойся и приляг. Я сейчас чай поставлю. Если что, в аптеку за успокоительным сбегаю.
- Ладно, ладно… - сквозь слезы бормочет мама и послушно направляется к ванной.
А я убегаю к себе  комнату. Оказывается, звонит Берта. Просто хотела узнать, как дела. Дэн уже неделю не звонил. Я расстроена, что это не он. Мы немного болтаем с Бертой, и я кладу трубку. Мне не хочется оставлять маму надолго одну. Выхожу на кухню и с ужасом вижу, что пяти минут моего отсутствия хватило, чтобы она успела прикончить треть бутылки.
- Мама, ну зачем ты?! – я в отчаянии.
- Все хорошо, Кирочка, все хорошо! И в аптеку ни в какую не надо. Мне легче уже.
- Мам, отдай сейчас же бутылку! Прекрати пить!
Я пытаюсь вырвать у нее из рук спиртное, но это оказывается не такой уж простой задачей.
- Кира, я сама знаю, что делать. Отстань!
Мама уже пьяна, я чувствую, как ее развозит, как соловеют заплаканные красные глаза. Я злюсь на нее, на ее дурацкую зависимость от алкоголя, и в то же время, мне жалко ее, но я ничем не могу помочь.
- Мама, прошу тебя, не пей больше, не пей!
Во время нашей потасовки входит Альберт.
- Что у вас тут за неразбериха, девочки?
Меня злит его веселый тон.
- Маму с работы уволили из-за пьянства. А сейчас она опять напивается. Это все из-за вас!
Альберт изображает искреннее удивление, а сам сверлит меня своим пронизывающим голубым холодным взглядом.
- Кира, я то здесь причем? Твоя мама, насколько я в курсе, и до меня к спиртному неравнодушна была.
- Зачем вы столько бутылок наставили и пьете вместе с ней? Ей же ни капли нельзя! Вы неужели не понимаете, что спаиваете ее!
Мне кажется, что его взгляд сейчас проткнет меня насквозь.
- Кира! – заплетающимся языком восклицает мама. – Зачем ты на Альберта! Он меня любит. Ведь, правда, Альберт? Ты же любишь свою Сэмми?
- Конечно, дорогая! Очень люблю! – при этих словах Альберт даже не смотрит на маму. Но ей уже все равно. Я краем глаза замечаю, что в маминой бутылке осталось еще на треть меньше. Она скоро отключится. Альберт приближается ко мне. И тут до меня доходит: Альберт прекрасно понимает, что делает. И эти бутылки в шкафу, и компании с мамой за рюмкой чего-нибудь крепкого… Я начинаю пятиться назад.
- Кира, ты чего? Не надо меня бояться, - елейным голосом заговаривает меня Альберт. – Твоя мама только и бывает счастлива, когда выпьет. Зачем лишать человека такого удовольствия. И не надо на меня злиться. Ну, иди сюда. Чего ты убегаешь? Не бойся... – В его глазах пляшут холодные огоньки незнакомого мне пламени. Я начинаю осознавать, что ему нужно от меня. Переезд к нему в квартиру, собственная комната, школа, где он работает, волейбольная команда…  Какая же я дура! Мама едва держит в руках почти полностью опорожненную бутылку. Ей уже безразлично, что происходит вокруг. Альберт делает еще несколько шагов, а я случайно нащупываю нож на кухонном столе. Должно быть, мама им откупоривала спиртное.
- Кира, не дури, ты что?
Я вижу, как в голубых глазах Альберта пробегает легкая тень испуга. Но это только на одно мгновение. Потом взгляд становится жестче и увереннее, а мрачное пламя разгорается еще ярче.
- Значит, так решила? По-хорошему не хочешь. А зря. Умная бы девочка согласилась…
Он совсем близко. Смотрит прямо в глаза, будто гипнотизирует, а я ничего не могу сделать. Бежать с тесной кухни мне некуда, а нож… Альберт хватает меня за руку, я даже опомниться не успеваю. Он с силой давит на запястье и ладонь, и я разжимаю пальцы. Нож с грохотом падает на пол.
- Вот и умничка.
Альберт ловит мою вторую руку, которой я пытаюсь оттолкнуть его, и прижимает к кухонному столу. Я стараюсь вырваться, а он склоняет ко мне свое лицо, и я ощущаю на своей коже его горячее дыхание.
- Пусти меня, пусти!
Я выворачиваюсь, как могу. Ужасно больно руки, которые он держит мертвой хваткой.
- Расслабься. Хватит брыкаться.  Ничего плохого не будет. Ведь, ты уже взрослая девочка.
Все мои попытки освободиться не приводят ни к чему. Альберт, хоть и худощав, но очень силен. Он обхватывает меня и тащит в их с мамой спальню. Одной освободившейся рукой я колочу его по спине и плечу. Но мои удары для него – ничто. Он бросает меня на кровать, я пытаюсь вскочить, но не успеваю. Он кидается сверху и накрывает меня своим тяжелым телом. Мы боремся. Он старается расстегнуть на мне джинсы, но я уворачиваюсь от его цепких рук. Альберт начинает злиться.
- Ты прекратишь или нет! – рычит он.
А я шарю рукой, в надежде найти что-нибудь тяжелое. Но рядом с кроватью ничего нет. Чувствую, как трещит майка, которую он с силой дергает у меня на груди. Я вцепляюсь ему в волосы, он отклоняет голову, чтобы высвободиться, а я, продолжая отчаянно извиваться, видимо, попадаю ему коленом в пах. Он охает и на какой-то миг ослабляет хватку и отстраняется. Я выворачиваюсь и вскакиваю с кровати. Я хочу выбраться из комнаты, но Альберт быстро приходит в себя и преграждает мне путь. Я начинаю лихорадочно осматривать комнату, пытаясь сообразить, что же мне делать. Но панический страх мешает сосредоточиться. Тут мне на глаза попадается полка с его кубками, должно быть, за победы в каких-нибудь соревнованиях. Они поблескивают в лучах яркого солнца, которое, не скупясь, льет свой свет сквозь оконные стекла. И эта полка рядом со мной. Я пододвигаюсь к ней вплотную, а Альберт почти вплотную подходит ко мне. И в тот момент, когда он пытается снова меня схватить, я вцепляюсь в заранее присмотренный мною крупный золотистый кубок. Он оказывается несколько тяжелее, чем я ожидала. Но мое отчаяние и страх помогают мне, и я со всей силой и ненавистью, на которые только способна, обрушиваю этот, заработанный Альбертом в победе и оказавшийся столь злополучным для него кубок ему на голову. Он начинает оседать и через мгновение с глухим стуком падает на пол. Я стою возле него, тяжело дыша. Первое, что мне приходит в голову, что я его убила. Но не успеваю я до конца осознать, что, возможно, произошло, и проверить, верны ли мои опасения, как Альберт начинает стонать и ворочаться. Это заставляет меня опомниться, и я кидаюсь к двери, стараясь не споткнуться о его ноги. Я выскакиваю из комнаты, мельком бросаю взгляд на кухню. Мама сладко спит, уронив голову и руки на стол и что-то недовольно бормоча во сне про свою бывшую работу. Вряд ли она скоро проснется после целой бутылки спиртного. Бегу в прихожую, хватаю легкую куртку с вешалки, чтобы прикрыть порванную майку, и рюкзак (хорошо, что я его не занесла к себе) и открываю дверь. Слышу из комнаты рычание Альберта:
- Кира!
Я выскакиваю из квартиры. Сердце колотится,  трудно дышать, а в ногах слабость и дрожь. Я сбегаю по лестнице, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Ноги плохо слушаются. Наконец, я на улице. Солнечный свет слепит глаза, знойный воздух тяжелыми волнами накатывает на меня. Но, несмотря на жару, я торопливо накидываю куртку, потому что моя порванная майка и, должно быть, растрепанный вид, бросаются в глаза, и я замечаю, как две соседки у подъезда заинтересованно оглядывают меня. Но я не хочу никого звать на помощь, я хочу просто убежать, убежать подальше отсюда. И быстрым шагом я направляюсь к выходу из двора. Мысли мечутся у меня в голове. Я не знаю, что мне делать дальше, куда идти.

Я брожу уже около часа, затерявшись в толпе возвращающихся с работы людей. За это время я успела немного успокоиться и прийти в себя, по крайней мере, физически. Я уже могу нормально дышать, и ноги мне тоже подчиняются, да и сердце не стремится выскочить и понестись от страха вперед меня. Но мое душевное состояние, кажется, хуже некуда. На меня навалилось чувство полной безысходности и отчаяния. И дело здесь не только в Альберте. Свет уже ползущего на убыль дня заливает неширокие улицы города, ослепительно отражается в стеклах окон, переливается на капотах едущих машин. Свет повсюду. Его нет лишь у меня в душе. Ни одного лучика, даже самого маленького. Нет, неправда, есть. Дэн. Совсем крошечный, едва различимый лучик. С каждым днем он становится все слабее и слабее и через месяц совсем исчезнет. Но пока он есть. Надо позвонить Дэну. Я лезу в рюкзак и тут понимаю, что оставила телефон дома, в своей комнате. Я поговорила с Бертой и положила его на стол. Мир замирает, сердце останавливается, рвутся все ниточки, которые меня связывают с обычной нормальной человеческой жизнью. И вдруг, словно вздрогнувшая дорожка прервавшегося пульса на приборе, проскальзывает мысль: «Я поеду к нему». И я начинаю чувствовать свое сердце. Оно еще бьется, сбивчиво колотится где-то у меня в груди, а это значит, что  я пока не умерла. Я поеду к нему. Пусть это безумие, но мой мир давно сошел с ума, и я схожу с ума вместе с ним. Я проверяю кошелек. Он на месте, а денег должно хватить на междугородный автобус. Я разворачиваюсь и иду в другую сторону. И у меня есть цель. А это означает, что я еще живу.
*     *     *
- Сними эту гадость со стены! – тон Аманды брезгливо-повелительный. – Как тебе в голову могло прийти такую дрянь купить?!
- А мне нравится. Пусть висит, - пытаюсь я настоять на своем.
- Дэн, ты, вообще, в своем уме?
- Видимо, пока еще да, раз что-то стараюсь сделать по-своему.
Спор идет из-за картины, которую я на днях приобрел. На ней в окружении ощерившейся, лающей собачьей стаи загнанный волк, взгляд которого, несмотря на оскаленный рот, полон тоски и чувства обреченности. Картина дешевая, да и выполнена, наверное, не особо профессионально и художественно (хотя в изобразительном искусстве я мало что смыслю). Но в этом волке я узнал себя.
- Послушай, чем ты недоволен? Мы скоро поженимся, к свадьбе приготовления идут полным ходом, отец тебе место шикарное подыскал - со следующей недели на работу выйдешь, квартиру эту убогую наконец-то на приличную сможешь сменить, мама у тебя такая счастливая ходит – ее мечта о твоей женитьбе сбывается. Ну чего тебе еще нужно? Эта твоя компания по танцам… Ну, я не знаю… Будет же какое-то свободное время – ходить будешь. Хобби у людей разные бывают. А, может, чем другим заняться захочется. Тебе ведь уже за тридцать, Дэн. Взрослеть когда-то тоже нужно.
- А ты уверена, что это как раз и означает «взрослеть», и что мне нужно именно это?
Аманда смотрит на меня сочувственным и унылым взглядом, как на безысходно больного. И я чувствую, что у меня даже спорить с ней нет сил. Да и смысла я не вижу. Она все равно останется при своем, только расстроится или разозлится. А я не хочу ее расстраивать и злить, не хочу обострять и так неидеальные отношения. Хотя, возможно, Аманде они кажутся более благополучными, чем мне.
- Давай я чай поставлю, - примирительно говорю я.
- А картину пообещаешь снять?
- Ладно, сниму. Только не сегодня, хорошо? - постепенно я уступаю свои позиции. Капитулирую – и так во всем.
Солнце уже почти село. Лишь его небольшой краешек виднеется над горизонтом, разбрызгивая остатки позолоты. Я смотрю на закат. Сейчас оно сядет, и скоро станет совсем темно. Откуда-то с востока наплывает большая черная туча. Вдалеке слегка погромыхивает. Будет гроза.
Закипает вода в чайнике. Я завариваю чай. Аманда сегодня планировала остаться у меня. Мы так и не живем вместе. Ей не хочется переезжать в мою, как она выражается, «убогую» квартиру. И в последнее время я даже рад этому. Мы садимся за стол, я разливаю чай. Мы молчим, и каждый смотрит в свою чашку. Ссоры, вроде бы, и не было, все во время погасили, но на душе как-то нехорошо, и разговаривать вовсе не хочется. На улице начинается дождь. Слышен его монотонный гул за окном. Обычно в такие моменты разбушевавшейся непогоды особо сильно ощущаешь домашний уют, но сейчас этого уюта нет. И мне даже кажется, что снаружи, под струями летнего ливня я бы чувствовал себя намного легче и спокойнее. Неожиданно раздается звонок в дверь. Я смотрю на Аманду.
- Должно быть, твои друзья. Альфред или Лео.
Я пожимаю плечами. Уже поздно и я никого не жду. Я, не торопясь, иду к двери. Но, еще не успев посмотреть в глазок, вдруг ощущаю, как начинает колотиться сердце. Что со мной? Сквозь стекло глазка я вижу тонкую фигурку Киры. Но не удивляюсь этому, потому что уже понял, что это она, каким-то непонятным шестым чувством мгновение назад я ощутил ее за моей дверью. Я стараюсь открыть замок.
- Дэн, кто там? – спрашивает Аманда из комнаты. Но я не отвечаю. Руки плохо слушаются, пальцы соскальзывают. Но, наконец, я распахиваю дверь.
- Кира… - бормочу я.
Дождь все-таки застал ее на улице. Мокрые волосы спутанными тяжелыми прядями свисают с головы, летняя куртка промокла на плечах, лицо бледное, а по нему стекают капли то ли воды, то ли слез. Я никак не могу понять, но надеюсь, что это дождь. Я хочу впустить ее, но она стоит у порога и тихо шепчет:
- Дэн, прости… я не должна была приезжать.
Я беру ее за руку и втягиваю в прихожую, захлопываю дверь.
- Ты вся вымокла, снимай скорее.
Я начинаю стаскивать с нее рюкзак и куртку. И вдруг под курткой обнаруживаю разорванную на груди майку.
- Что случилось?
Но она молчит, потупив взгляд и придерживая одной рукой почти оторванный лоскут. Я вешаю ее куртку на вешалку, а сам внимательно оглядываю нее. Ссадина на шее и на груди, а на запястьях рук фиолетовые синяки. Кровь ударяет в голову, а сердце начинает надсадно колотиться. Я беру ее за подбородок и поднимаю голову. Она, по-прежнему отводит взгляд.
- Тебя что, изнасиловали?.. – едва выговариваю я.
Кира отрицательно мотает головой, а я чувствую, как мне становится легче дышать.
- Тогда что?
- Альберт… мамин друг, у которого мы живем… он пытался, но я убежала.
- Подонок… - Я чувству, как внутри у меня все начинает клокотать от ненависти к этому совершенно незнакомому мне человеку, который посмел прикоснуться к моей Кире, посмел причинить ей боль. - А мама?
- Она пьяная была… Дэн, - Кира, наконец-то, поднимает на меня глаза, - он маму спаивал, специально. Бутылок дома наставил, а я не знала… мне даже в голову не пришло.
- Я так понимаю – в полицию ты не заявила?
Я совсем забыл об Аманде. Она стоит в дверном проеме между комнатой и прихожей и смотрит на нас. Кира тихо шепчет, отвечая на ее вопрос:
- Нет, не заявила…
- А тебе нужно было идти именно туда, а не к Дэну в другой город ехать. Стресс и все такое – это понятно. Но силы-то до другого города доехать у тебя нашлись. Так почему ты не смогла в полицию сходить, а? Я, кажется, просила тебя больше не вешать свои проблемы на Дэна, но ты почему-то опять здесь.
Я с трудом соображаю, когда Аманда ее просила об этом. Они что, в мое отсутствие разговаривали? Я вижу, как на глазах Киры проступают слезы.
- Простите… прости, Дэн, мне не нужно было приходить… Я … я просто растерялась… Я не знаю, зачем я приехала…
Кира начинает стаскивать свою куртку с вешалки.
- Я тебя никуда не пущу.
Я пытаюсь отобрать у нее куртку.
- Послушай, Дэн, с какой такой радости ты обязан решать ее проблемы?
- Аманда, ты разве не видишь, что произошло? Я не намерен заниматься сейчас выяснением отношений. Давай позже, ладно?
- Позже? Значит, Эта девчонка сейчас, а я позже. Дэн, мне все это надоело. Она два года ходила за тобой хвостом, и я как-то терпела. Но вот она переехала, и я думала, что все. Так ведь, нет! Она и оттуда примотала и опять вешается на тебя со своими дурацкими проблемами.
Я поворачиваюсь к Аманде.
- Прекрати! Это не дурацкие проблемы, все очень серьезно. И Кира бы не приехала просто так – ей действительно нужна помощь.
Я слышу тихий стук двери. Пока я пререкался с Амандой, Кира забрала из моих рук куртку и незаметно выскользнула из квартиры. Я хочу кинуться следом, но Аманда вдруг рычит на меня:
- Если сейчас отправишься за ней, я уйду и больше не вернусь. Слышишь, Дэн, не вернусь! Ни сегодня, ни завтра, ни когда-нибудь потом. И никакой свадьбы не будет!
- Аманда, перестань ерунду городить! Она ребенок, ее чуть не изнасиловали, она одна в чужом городе и ей даже пойти сейчас некуда, а на улице ливень. Неужели, ты не понимаешь, что это не подходящий момент для подобных ультиматумов.
Я начинаю нервничать. Кира может далеко уйти, а там дождь и темно. Я делаю шаг к двери.
- Стой! – голос Аманды срывается. – Ты, значит, думаешь, что все, как всегда. Сегодня эта бешеная Аманда сорвалась и наорала, а завтра я подрулю к ней с букетом, и все будет снова замечательно. Нет, Дэн. Мне по самое «не хочу» надоела эта влюбленная в тебя маленькая дрянь. Ты оставить и забыть ее не можешь, потому что она всюду таскается за тобой своей пришибленной намертво влюбленной тенью. Даже в другой город переехав, она не отстает от тебя. Я же знаю, что вы созваниваетесь, и ты к ней даже съездить два раза умудрился. Я больше так не могу. Сейчас тебе придется выбрать, или я, или она!
Но я уже почти не слышу последних слов Аманды. У меня звучит в голове: «влюбленная в тебя», «влюбленная»… Кира в меня влюблена? И я этого не замечал? Она была рядом, а я не замечал? Не замечал, потому что она была совсем маленьким ребенком, которому нужны поддержка и защита. Не замечал, потому что мне это даже в голову не приходило. Не замечал, потому что видел в ней своего друга и маленького, но близкого человека. Не замечал, потому что у меня была Аманда, и я любил ее или  думал, что люблю. Не замечал, потому что был слеп, совершенно слеп.
- Дэн, ты слышишь меня! Дэн! – Аманда трясет меня за плечо. – Что с тобой? Совсем оглох?!
Меня вдруг словно пронзает молния. Я прихожу в себя. Кира! Она ушла, туда, в дождь и темноту. Ее надо догнать! Аманда расплывается у меня в глазах и начинает ассоциироваться с каким-то ярким и раздражающим пятном. Я распахиваю дверь.
- Дэн! – слышу я позади истошный крик и приостанавливаюсь. – Дэн! Сволочь! Значит, ты так решил. Опять будешь в своей халупе прозябать, таскаться на свои идиотские танцы и встречаться со своей нищей компанией. Да пропади ты пропадом, неудачник.
На пол к моим ногам летит обручальное кольцо, которое я ей подарил осенью. Я смотрю на кольцо, а потом поднимаю глаза на Аманду и встречаюсь с ней взглядом. Я же был с ней долгих три года. И мы должны были пожениться…
- Аманда, мы не пара… Мы слишком разные. Жаль, что я не осознал этого раньше… Если можешь, прости…
И я сбегаю вниз по лестнице. Мне нужно, во чтобы то ни стало, отыскать Киру, мою маленькую Киру, самого дорогого и близкого мне человека на этом свете. Я слышу плач Аманды. Мне жаль ее, но я так больше не могу. Печально только, что я очень поздно это понял.
На улице дождь льет, не переставая. Желтые фонари высвечивают залитую водой дорогу. Но Киры я не вижу. Куда она могла пойти? На автобус, чтобы ехать обратно на автовокзал? Я бегу к остановке, но там никого нет. Неужели я опоздал и она уехала? Я оглядываюсь вокруг, в надежде, что она стоит где-то рядом, прячась от дождя. Но кругом ни души. Я уже собираюсь дождаться следующего автобуса и поехать искать ее на автовокзал, как вдруг замечаю блик света вдалеке у дороги. Я начинаю всматриваться в темноту и различаю едва видимую в пелене дождя крохотную фигурку. Вновь неярко вспыхивает маленький огонек – это поблескивает в свете уличного фонаря, как маячок, полоска отражателя на ее старом рюкзаке. Я бегу следом. И, наконец, догоняю ее. Она идет тихо, опустив голову. Капли дождя стекают с ее длинных белых волос. Она вся насквозь промокла, но, кажется, даже не замечает этого. Кира не видит и не слышит меня. А я приостанавливаюсь чуть позади и смотрю на нее. И вдруг понимаю, что мне никто, кроме нее не нужен. Осознание этого пронизывает меня насквозь, проникает в каждый уголок моей заблудшей запутавшейся и уставшей от бесприютности души.
- Кира… Кира!
Она вздрагивает и останавливается.
- Кира!
Она поворачивается ко мне.
- Дэн…
Я подхожу к ней и притягиваю к себе за тонкие хрупкие плечи.
- Я никуда тебя не отпущу! Никуда и никогда, слышишь… - шепчу я ей.
- Дэн… - она плачет. – Мне надо уйти. Я зря приехала. Зря…
- Нет, Кира, не зря. Ты же не просто так приехала. Из другого города, сюда, ко мне… Почему, Кира? Почему?
Я снова беру ее за подбородок. Она перестает плакать и смотрит мне в глаза, не отрываясь, будто зачарованная.
- Я люблю тебя… - выдыхает она едва слышно, и я чувствую, что она не падает только потому, что я крепко держу ее в своих объятьях, словно все ее силы ушли на это признание, которое она носила в себе и скрывала столько времени.
- Прости меня, Кира. Прости, что я не видел этого, не понял. Ведь ты простишь меня?..
Я смотрю в ее зеленые глаза и понимаю, как сильно скучал по ним, по их глубокому, всегда все понимающему взгляду.
- Я не хочу вам мешать, Дэн… У вас скоро свадьба… Мои чувства к тебе ничего не меняют. Сегодня я просто испугалась, никого не было рядом, и телефон я оставила дома. А в полицию я не пошла, потому что побоялась, что маму родительских прав могут лишить. Она же совсем пьяная была. Я не знала, что делать. Мне было так плохо, и поэтому я приехала. Это все очень глупо. Но сейчас мне уже лучше… И я поеду обратно… И со всем разберусь…
Я слушаю ее оправдания, ее объяснения, ее планы, а сам смотрю на нее и улыбаюсь. Неужели она снова со мной?
- Нет, - я мотаю головой.
Кира недоумевающе смотрит на меня.
- Нет, я не отпущу тебя. Я расстался с Амандой.
В глазах Киры появляется удивление  и еще больше недоумения.
- Только что… Все кончено… И теперь я все сделаю, чтобы быть рядом с тобой. Я помогу решить все твои проблемы. Если вдруг понадобится, оформлю опеку на тебя. Если же все утрясется, то постараюсь твою маму уговорить вернуться сюда,  или сам перееду к вам в город. Что бы ни было, найду какой-нибудь выход. Я не хочу тебя больше терять. Не хочу.
Кира слушает меня, широко распахнув свои огромные изумрудные глаза. И в них читается изумление и непонимание того, что происходит, и о чем я говорю.
- Зачем тебе это, Дэн?..
Я улыбаюсь. В моих руках самое огромное, самое бесценное сокровище этого мира, и я только что постиг это.
- Я люблю тебя, Кира… Люблю.
Я ощущаю, как сбивается ее дыхание, чувствую через свою насквозь промокшую рубашку, как неистово колотится ее сердце, вижу, как сияют ее, такие дорогие и любимые глаза, и понимаю, что я безумно счастлив…