Роза без шипов. История о двух смертях

Екатеринбург, 22 января 1999 г., 8:15 утра.

Пятнадцать минут. Они должны уложиться в пятнадцать минут, потом все закончится, и его больше не станет. Сказано же было: «Стреляйте на поражение». Я сам слышал приказ, полковника Остапчука — перехватил по рации.  Если живым не выйдет, но Андрюха сдаваться не будет. Выбирать ему не из чего. Собственно, я ему не оставил никакого выбора.

Я стою на девятом этаже. Изгаженный балкон бетонной многоэтажки достаточно широк для того, чтобы я разместился со всем своим скарбом: портативной радиостанцией, двумя стволами. Утро нехотя выползает на небо. Мороз прихватывает мои волосы, но я ничего не чувствую. Медленно вкладываю патроны в магазин. Времени у меня предостаточно. Уже двенадцать минут. И мне известно, как оно все пройдет. Сначала будут его пасти, а, убедившись, что Андрей просто так не выйдет, откроют стрельбу. Тут я пальну в кого-нибудь. Или просто вниз. Чтобы отвлечь. Конечно, в меня выпустят десяток пуль. И друга моего я этим не спасу. Собственно, я мог бы и не стараться. Но жить мне после этого было бы бессмысленно. Так что или так — или сигануть с такого же балкона. Я выбрал первое. К тому же, душу мою греет, что друг мой увидит — я его искупил. Сам в тупик завел — хотя бы вместе с ним в этом тупике постою.

Напротив меня вижу ровно такую же многоэтажку, тип «гостинка». Серые бетонные стены, светящихся окон появляется все больше, сейчас люди начнут выходить из домов. Хотя вообще-то удобно, дом «блатной», там два входа. На шестом этаже окно, увешанное кисейными шторами. Стекло  в пластиковой раме отсвечивает серым морозным рассветом.  Свет не горит, но  я-то знаю, что он там, за этим непроницаемым стеклом «евроокна», практически безоружный. Что он может сделать со своей «береттой»? Две опергруппы выехало. Вот они, осторожно переговариваются, я слышу их бормотание, и в каждой руке у них по стволу, и они просто-напросто продырявят его.

Десять минут. Жизнь Андрея, друга моего с армейских времен, оборвется через десять минут. Покойся с миром, дорогой. И прости за то, что было и чего не было.

Рим, 22 января 1839 г., 8:15 утра.

И все же он сумел уйти. Невероятно! Сердце мое на некоторое время возликовало, но потом-то я сообразил — далеко Рейнгольд не уйдет. Не в его нынешнем состоянии. Вчера он жаловался на лихорадку, потом после полуночи жар усилился, к утру он уже был совсем никакой. Но его слуга сказал мне, что «Его Сиятельство на прогулку ушли». Как же так?

Я стою напротив того дома, который окружили люди в одинаковых черных плащах и котелках. С одинаковыми зонтиками в руках. Двое стоят у парадного входа, других расставили по углам. Старый серый фасад поливает мелкий, почти ледяной дождь. Я жмусь к углу, закутанный в плащ - такой же, как и у тех, кто поджидает моего лучшего друга, графа Рейнгольда фон Штернберга, поэтому от них не отличим. Под полой я прячу мой верный «лепаж». Парный к его, Рейнгольда, пистолету. Дуэли между нами так и не состоялось, и нынче я вынужден созерцать, как его убьют. Впрочем, не пассивно созерцать — свой выстрел я сделаю, и попадет он в того, в кого попадет, что не избавит приятеля от скорой смерти. Но если старый Якоб, его камердинер, прав, и графу удалось сбежать, то только хуже — мне придется пойти и повеситься, как подлый Иуда. Впрочем, таковым я и являюсь. Сам привел своего лучшего друга с гимназической скамьи к погибели, сам и останусь с ним до конца.

Я проверяю часы. Скорее всего, через пятнадцать минут они будут стучаться в дверь. «Именем закона...». Так всегда и бывает. Окно его во втором этаже, темно и закрыто тяжелыми ставнями. Можно представить, что он там, сидит на мраморном подоконнике, выглядывает через узкую щель между ставнями и ждет своей участи. Возможно, в его руке «лепаж». Но людей в черном куда как больше. Шестнадцать человек.

Стрелка замерла на двадцати минутах девятого. Прости, мой друг, и вспомни, что я тогда тебе написал в письме: «Роз не бывает без шипов. У каждого — свой крест». Я почти уверен, что тебе не удалось уйти. Возможно, ты выгадаешь у смерти еще столько же минут. Но не больше.

Екатеринбург, 22 января 1999 г., 8:23 утра.

Сейчас бы вспомнить, как оно все началось. Кажется, со слов про розы, кресты, мечи. Такая вот мистика. В которую никто не верил, а тем более, мы с тобой, видевшие много такого, о чем лучше никому не рассказывать. Магией и колдовством нас не испугать.

Помнится, тогда я позвонил тебе поздно вечером и сказал: «Вот такое дело, Андрюха. Заказ один есть». Заказ состоял в том, чтобы убрать одного типа и забрать у него все, что тот будет иметь при себе. Почему-то заказчик — какой-то дерганый, нервный тип, назвавшийся Владом — три раза повторил, чтобы мы в кейс, который непременно будет у того мужика, не заглядывали. Я даже обиделся. За кого он нас принимает? Мы воровством не занимаемся — у нас дела куда более серьезные, и, ежели кто узнает, что мы по карманам шаримся, то все, вон из профессии.

Завтра этот Влад должен был встретиться со мной — или с Андреем, мы такие дела решаем сообща — и передать все контакты кандидата на вылет вместе с его фото.

Андрей сразу почувствовал в заказе что-то неладное. «Может, там какая отрава или что другое в кейсе», - сказал он. «Что же? Полоний?» - я усмехнулся. Друг мой паникерством никогда не отличался. «Да хотя бы и он. Ты представляешь, какая засада выйдет. Но я предполагаю наркоту». «Мне наплевать, что у них там. Ничего я открывать все равно не собираюсь», - самонадеянно я произнес. - «Передам клиенту — и дело с концом».

Первая часть заказа прошла предсказуемо. Загородный дом, два выстрела в упор, лужа черной крови на белом пушистом диване в гостиной. Я разжал еще теплые пальцы покойного и вынул синий кейс. Кожаный, неплохой, очевидно дорогой. На нем было вдавлено изображение розы. Помнится, тогда я даже рассмеялся — у столь солидного мужика такой девчоночий кейс. Искушения открыть у меня не было. Пока.

Воспоминания отвлекают меня от реальности. Я вижу, как тюль на окне квартиры на шестом этаже шевелится. Эх... Он выдает себя раньше времени. Но, к счастью, те, внизу, даже ничего не заметили. На миг я подумал: может, мой друг там не один? Или Андрею все же удалось скрыться незамеченным еще ночью? А там или никого нет, или кто-то другой находится? Вот было бы славно. И бессмысленно. Для меня, не для него. 

Рим, 22 января 1839 г., 8:23 утра.

Как же все началось? Что было до и что было после? Мальчишеское любопытство заставило нас исполнить поручение одного из друзей семьи. Мне всегда барон Вальдемар фон Литке казался странным человеком, не внушающим доверия. Про него ходила масса слухов, один другого гаже. Нечистоплотные сделки с чужими деньгами, растление малолетних, - все, что угодно. Но я был молод и беспечен. Да к тому же, просаживал немало денег в баккара. Однажды, когда мои карточные долги достигли такой степени, что просто так от них было не избавиться, я и обратился к услугам фон Литке. Он говорил одно — мне следует в условленном месте забрать портфель, передать ему и ни в коем случае в него не заглядывать.

Я сам не знаю, почему поделился этим с Рейнгольдом. Кажется, он сам спросил о причинах моей постоянной озабоченности. Пришлось объясниться. Он сразу же высказал сомнения, что в этой просьбе было что-то нечистое. Даже предложил мне денег безвозмездно, но я с гордостью отказался — мол, сам смогу найти себе пропитание.

Итак, мы поехали в условленный час к одной из вилл. Первый же взгляд на нее подтвердил худшие опасения моего друга — окна были разбиты, калитка открыта настежь. Мы проникли туда вместе Судя по лужам крови на полу, здесь было явное побоище.  Позже я наткнулся на труп хозяина — маркиза Л. В руках он сжимал портфель, столь необходимый фон Литке. Раньше от такого зрелища бы сбежал. Но мне отчаянно нужны были деньги. Поэтому я разжал уже окоченевшие пальцы покойника и взял искомое. Рейнгольд молча наблюдал за мной.

Портфель оказался небольшим, из крашеной синей кожи, с вытисненной на нем розой.  Открывать его я не собирался. Две недели я ждал людей барона или визита его самого, но никого... И вскоре призадумался о том, чтобы нарушить обещание.

Я вижу какое-то движение в окне, - вроде, шевелятся шторы, открываются жалюзи, и люди в черном выхватывают из-под плащей пистолеты.

Екатеринбург, 22 января 1999 г., 8:30 утра.

Все начинается с того, что ты в одну минуту ты принимаешь решение, которое может изменить и свою, и чужую жизнь. Так мы открыли кейс. Внутри — ничего. Две тетради. Исписанные странными буквами — средними между китайскими иероглифами и арабской вязью. Книги даже старинными не были, хотя страницы слегка пожелтели, а корешок сморщился. Обложки были белые, без каких-либо надписей. Словом, я не придал этим пустякам значения. Подумал, сколько бы стоило продать находку. Вряд ли выручим многое. Андрей полистал находки, потом обратил мое внимание, что к заднему форзацу приклеен конверт. В нем послание. Хоть буквы понятные — латинские. Показал своему однокурснику, тот переводчиком работает, - хоть что за язык. «Немецкий», - проговорил он уверенно. - «Тебе перевести?»

И он перевел. Лучше бы этого не делал. Хотя сначала история показалась нам какой-то пустяковой — мальчик нашел эту книгу, перевел, вычитал что-то страшное и потом его убили. Потом нашлись люди, которые захотели выкупить все это по очень высокой цене, но я заартачился — раз им, этим покупателям, нужно, значит, найдутся еще желающие. Когда Андрей отнес книгу и забрал причитающуюся сумму, его ждала вот эта дивная ловушка. В которую он попался.

Окно на шестом этаже открыто. И Андрей стоит на подоконнике, красивый в белом фраке своем свадебном, а в петлице — красная роза. Делает шаг в пустоту... Я давлю на курок, к своей цели...

Рим, 22 января 1839 г., 8:30 утра.

Он пошел им навстречу, неотличимый от них, - в таком же черном плаще, цилиндре. Идет он со стороны переулка. Один против десятка. Его явно ждут на выходе из дома, но Рейнгольд здесь, и я слышу выстрел, а потом в ушах его голос: «Могли бы и не трудиться». И я давлю на курок, - мне кажется, это длится вечность.