В объятиях смерти. Часть 6

На фото советские военнопленные на строительстве железной дороги.
http://waralbum.ru/category/stories/pov/russian_pov/page/3/



Воспоминания Можегова Василия Алексеевича.


В середине мая 1942 года сформировали рабочую команду из 50 человек, куда и я попал, и отправили работать на железную дорогу.
 
Когда прибыли на место, в город (станция) Франкинштейн, там уже работали наши пленные, их было 26 человек. Они приняли нас хорошо.
Условия жизни в этом лагере были лучше, чем в Нойхаммере. Не было вшей, каждый месяц водили в баню и меняли белье. Кормили значительно лучше, чем в других лагерях. Но работа была очень тяжелая.

Частенько приходилось менять шпалы и рельсы. На некоторых участках пути были железные шпалы, и нам приходилось заменять их деревянными. Шпалы и рельсы тяжелые, а надо их перетаскивать с места на место. Силы для такой работы у нас было мало, да и не было желания помогать фашистам.
А гитлеровцы спешат, чтобы не задерживать движение поездов. Если не можешь поднимать конец шпалы, или медленно работаешь, конвоир сразу набрасывается и начинает бить прикладом по спине или пинать сапогами.

В этом лагере были и два полицая.
Один из Крыма, Чунгуров Николай [1], до войны работал в каком-то театре, видимо, рабочим.
Второй из Кировской области, Рудаков Павел, до войны работал продавцом в каком-то небольшом магазине и за растрату был посажен в тюрьму. А когда попал в плен, продался фашистам за лишнюю миску баланды. И стал служить им как цепная собака.
Много пришлось перенести нам от этих полицаев. Они старались выслужиться перед фашистами и заставляли нас быстро работать. А мы договорились между собой, чтобы работать как только можно медленнее и хуже, чтобы сохранять свои силы и как наименьше делать для фашистов.

За это приходилось ежедневно принимать телесные наказания, а иногда и лишали нас еды, но мы продолжали свое дело. Своего рода у нас была тихая борьба с фашистами. У гитлеровцев власть и сила оружия, а у нас бесправие и голые рабочие руки. Но мы противопоставляли им, по силе возможности, свое нежелание работать для них. И они вынуждены были увеличить количество рабочих – пленных на данном участке пути и соответственно увеличить охрану и другие расходы.


Прошло более года, как работали на железной дороге. За это время окрепли физически и морально. Хорошо узнали друг друга в лагере. И вот решили предпринять новые меры против немцев, чтобы вообще для них не работать и сеять панику в их тылу.

17 июля 1943 года, как всегда утром, повели нас на работу.
В обед принесли для нас баланду. Термос поставили возле железнодорожной будки. В десяти метрах от железнодорожной будки было поле, где рос люпин. На обед охранники и мастера расположились на одной стороне будки, в тени, а мы на другой стороне, ближе к полю.
 
Быстро справившись с баландой, мы с одним пареньком (забыл, как его звали) незаметно пошли к полю. Люпин был густой и высокий, выше метра. Зашли в этот люпин, пригнулись, убедились, что нас никто не видит, и решили незаметно смыться (убежать).

Сначала на корточках, а потом, когда удалились дальше и оказались за бугром, встали в полный рост и побежали, сколько было сил. Пробежали все поле, опустились к ручью. И побежали в воде по ручью, где было больше кустарников. Бежали посередине ручья, чтобы собаки не могли найти нашего следа.

Шли уже километра три и ничего подозрительного не заметили. Но когда подошли к одному мосту и оказались под мостом, вдруг набросился на нас из-за кустов немец в гражданской одежде и стал кричать, чтобы мы остановились. Мы от него, он за нами. Поднял такой крик, что со всех сторон стали окружать нас немцы – гражданские. (В это время многие немцы работали на полях). А потом и появились полицейские. Нас арестовали и повели в полицейский участок в карцер.

Через два-три часа за нами приехал наш комендант лагеря, унтер-офицер. Для храбрости или со злости, видимо, изрядно выпил. Когда зашел в карцер, трудно было его узнать. Лицо искаженное, губы трясутся, сам весь дрожит. В руке держит пистолет и кричит, что сейчас же обоих расстреляет.

После нескольких ударов и пинков вывели из этой конуры, посадили в автомашину и привезли обратно в лагерь. Затолкнули в маленькую комнатушку и закрыли. Но этим дело не кончилось.
 
Примерно через час открыли двери и с пистолетом в руках, в сопровождении солдата, зашел к нам комендант. Солдата поставил у дверей, а сам стал допрашивать, почему мы убежали из лагеря.
Когда мы ему ответили, что не желаем работать для немцев, он пришел в бешенство и стал хватать нас одной рукой за грудь, а другой рукой бить по голове рукояткой пистолета. Подходит к другому, опять удар по голове. И так по очереди бил, пока сам не устал. А сколько ударов нанес, сказать трудно. Только вся голова и лицо были в ранах и опухолях.

В это время больше всех тревожил нас другой вопрос. Мы беспокоились, как нас примут наши товарищи. Они же не знали, что мы собирались бежать. (Мы не говорили никому о побеге, боялись предательства) И вдруг, неудачный побег. Нам не хотелось, чтобы из-за нас двоих, наказывали всех. Да и боялись, что первый наш неудачный побег может спугнуть остальных наших товарищей от дальнейших попыток к бегству.

Вечером выстроили всех пленных во дворе, нас поставили перед строем, и комендант объявил: «Кто попытается убежать из лагеря, всех будем так наказывать» И в заключение добавил: «Приказываю два дня не кормить этих свиней!» Значит, это нас двоих.

Все молча, никто никому ни слова, разошлись по своим местам и легли спать. Эти минуты для нас были самыми мучительными. Нам показалось, что все наши товарищи по работе отвернулись от нас. А это было страшнее всего, страшнее всяких побоев и пыток.


Ночь. Темно. В бараке тишина. Только в голове невыносимо стучало от дневных побоев, и путались мысли, не давая покоя заснуть. И в этой тишине неожиданно кто-то очень осторожно дотронулся до моих ног. Когда поднял голову, увидел: у моих ног один из наших товарищей протягивал мне свою дневную порцию хлеба. Я отрицательно замотал руками, что не надо этого делать. Но он положил свой хлеб у меня у ног и так же бесшумно удалился на свое место, как и подходил.

Не успел опомниться, что к чему, чьи-то руки снова дотронулись до моих ног.
Подошел другой из товарищей, и повторилось все то же самое.
Таким поведением наших товарищей я так был взволнован, что у меня нервы не выдержали. Невольно потекли слезы.

Утром я хотел отдать одну порцию хлеба своему напарнику, но у него была такая же история. И его обеспечили с двумя порциями хлеба. Действовали организованно.

В таких тяжелых условиях, когда сами все голодные, они лишили себя хлеба ради товарищей. Ради того, что мы выразили посильный протест гитлеровской военной машине. Они поддержали нас и морально, дали почувствовать нам, что этот побег все наши товарищи поддерживают.

До этого все мы чувствовали себя одинокими, заброшенными на чужбине, забытыми всеми и никому не нужными. Нас держали голодом, каждый день били, убивали. И ни один человек за нас не мог заступиться, и не заступился ни словом, ни делом.

Гитлеровцы постоянно вдалбливали нам в голову, что мы свиньи, собаки, а не люди, поэтому должны жить по-собачьи. И действительно, нас держали как рабочий скот. Некоторые наши товарищи начали уже мириться со своим положением. Но этот побег был равен взрыву бомбы в сознании наших товарищей. Они пришли в себя. Почувствовали, что не все еще потеряно. И каждый может отомстить фашизму за себя и за Родину.

Теперь уже все стали знать, что мы не одиноки. Стали знать, что есть друзья, что все мы из одной семьи и в тяжелую минуту не оставили друг друга в беде. Это окрылило нас.
И дальнейшие наши действия стали организованными и более откровенными. Полиция стала бояться нас. Что бы мы ни делали, они пальцем нас не трогали. Была предоставлена свобода действий внутри лагеря. Воспользовавшись этим, за один месяц дважды устраивали забастовку.

Первая забастовка была устроена на работе. Привезли плохую баланду на обед, и мы отказались есть. Сразу приехало все лагерное и железнодорожное начальство.

Сколько ни пытались узнать организаторов забастовки (или голодовки), многих уводили на допрос и били палками, но все было безуспешно, никто никого не выдал. В этой забастовке участвовала только одна рабочая команда. Другая команда была на другом участке и не знала о нашей забастовке.

Вечером, когда все собрались вместе, обсудили этот вопрос и решили, что наши действия были правильными, а в дальнейшем следует устроить общую забастовку.

Этого дня ждать долго не пришлось.
Обычно в воскресенье кормили нас, как и в рабочие дни. В обед давали баланду. Однажды в воскресенье утром из кухни нам сообщили, что сегодня в обед кормить не будут, дадут только кипяток. И впредь по воскресеньям кормить в обед не будут.

Наступил обеденный час. Открыли ворота. Подан сигнал выходить за кипятком. Но из барака никто не выходил. Лагерная охрана быстро сообразила, что к чему, а скорее всего она была уже готова к этому, потому что сразу несколько солдат во главе с комендантом лагеря ворвались в барак и открыли огонь из винтовок и пистолетов. Двое из нас были ранены, остальных выгнали во двор за кипятком.

Хотя мы и понесли некоторые жертвы, но лагерная охрана и управление железной дороги вынуждены были отменить свой приказ и по воскресеньям опять стали кормить.

На этом мы не успокоились. Стали готовиться к побегу.
Сразу всем убежать было невозможно, поэтому стали готовиться к побегу группами. В каждую группу входило по 5-7 человек. Был разработан подробный план побега и обсужден со всеми вместе. План был принят единогласно.



[1] О Чунгурове Николае Гавриловиче, 1918 года рождения удалось узнать на сайте ОБД Мемориал https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=65709644 из Донесения об освобожденных из плена от 07.09.1945 г. Источник информации ОУП 5 Уд.А. Номер донесения 133731.
Место призыва 1938 год, Симферопольский ГВК, Крымская АССР, г. Симферополь. Воинское звание – ст. сержант. Место службы не помнит. Попал в плен 2-го июля 1941 года. Освобожден.
Можно было бы написать и более подробно, да жаль родственников.


Рецензии