Ленин и его азарт

Ленин, как и его исторический прототип, мыслит просто и ясно и в трудных обстоятельствах принимает единственные решения, и все у него получается, потому что рефлексировать не надо, надо трясти. Я не вдаюсь здесь в особенности его политической тактики — меня интересует, почему он остался объектом такой, в общем, добродушной насмешки: к его имени не липнет всякое зверство, оно во многом остается заслугой восставшего народа, ведь лично Ленин никого не расстреливал и вообще был в жизни милейшим обывателем. Пиво любил опять же. И ответ у меня только один: то, что было до Ленина, так достало, что его приход воспринимался как облегчение. В нем нет начальственной ледяной твердости, а есть азарт, который он умудрился разбудить в народе; и помимо зверств, которыми тут сопровождается все, вплоть до сетевых дискуссий о прочитанных книгах, ленинский период русской истории запомнился именно этим азартом, легкой безуминкой, великими починами. Никогда и ни при ком в России не было так много свободного творчества масс — пусть абсурдного, пусть похожего на чудачества платоновских героев. Но творить нравилось больше, чем зверствовать. В Ленине была жестокость — есть она и в народе, и даже в избытке; но было в нем и веселье драчки, и радость созидания, и счастье при виде обрушения гнилой, тяжелой, намозолившей глаза стены. Ведь революция делается не для того, чтобы потом стало хорошо. Она для одномоментного, очень короткого счастья: мы дожили, при нашей жизни это обвалилось! Можно вздохнуть несколько раз и почувствовать вкус воздуха, не отравленного сероводородом. А потом хоть трава не расти, потому что иначе не будет никогда, ни у кого, нигде в мире. Угнетение, тоска и вранье. Но у нас бывают эти революционные паузы, а у них нет.

Поэтому у них нет Ленина.
22 апреля исполнилось 148 лет со дня рождения Владимира Ульянова. Дмитрий Быков размышляет о том, как сложился народный образ Лукича и почему Ленин и революция по-прежнему едины