Зеленые глаза 2. Глава 2

Да, нелегко жить в переходную эпоху!
И сколько ждёт нас впереди душевных мук!
Но, как сказал Маркиз де Сад Захер Мазоху:
"Ну, имейте же терпение, мой друг!"

Тимур Шаов
 



2.

- Mais le crime heureux et triomphant se rit des impr;cations de l'infortune; ses succ;s l'enhardissent, et sa marche rapide s'acc;l;re en raison des mal;dictions qu'il re;oit. Voil; les perfides exemples qui laissent l'homme en suspens entre le vice et la vertu, et qui le plus souvent ne le d;terminent qu'au vice, parce qu'; ses yeux l'exp;rience y pr;sente toujours le Bonheur*.

Дочитав эту фразу, Полина, наконец-то, оторвалась от книги и смущенно улыбнулась, как бы извиняясь перед миссис Фэйрфакс за то, что текст уже закончился. Вернее, закончилась его, этого текста, порция, согласованная на сегодня – первая глава романа одного французского автора, давно обещанная госпожой-американкой к такому... торжественному прочтению ею, Полиной, вслух и, естественно, по-французски.

Миссис Фэйрфакс поймала этот смущенный взгляд своей крепостной компаньонки и улыбнулась ей в ответ. Госпожа-американка сидела в кресле у камина, в то время, как ее крепостная устроилась поблизости от нее, на стуле, почти что спиною к окну, но так, что свет падал на страницы романа, позволяя ей свободно исполнять свои обязанности чтицы.

Сейчас хозяйка расположилась напротив своей подвластной. Ее зеленые глаза смотрели на девушку с живейшим интересом. Настолько явным и откровенным, что юная рабыня даже смутилась.

- Я... допустила какие-то ошибки в произношении? – адресат столь явного и пристального внимания обозначила на своем лице неуверенность, даже робость, слегка приправленную неким условным подобием улыбки. – Простите, мне прежде не доводилось читать таких книг. Я не хотела Вас огорчить или же расстроить!

Она мягко выделила в своей речи указательное местоимение – так, невзначай, обозначив-проявив свое отношение к той книге, которую ее уговаривали прочесть - надо заметить, уговаривали уже изрядное время! При этом Полина вовсе не настаивала на этой своей оценке текста, акцентируя внимание на собственном словесном выражении, а вовсе не на содержании только что прочитанного.

- Конечно же, твое произношение далеко от идеального, - миссис Фэйрфакс кивнула головою. – Но, поверь мне, большинство дворянских девушек здесь, в Москве – я уж не говорю о провинции! – позволяют себе куда как более грубые ошибки во французской речи.

Полина слегка покраснела от столь явственной похвалы ее французскому. Ее же хозяйка тем временем продолжила свой спич.

- Их нельзя в том винить, - сказала она, имея в виду московских франкофонок. – Все же им, как правило, приходится иметь дело с учителями, чьи языковые навыки весьма далеки от совершенства. Либо же педагоги были не слишком-то умелы и усердны в их обучении, рассуждая в том стиле, что количество углубленных занятий по работе над иностранной речью, носителями которой они сами себя считают – часто безо всяких к тому оснований! – должно быть прямо пропорционально их оплате. А насчет того, чтобы побывать в самой стране, где обитают потомки галлов, московским дворянкам не приходится даже и мечтать!

- Мне повезло, что моей наставницей в иностранных языках будете именно Вы! – улыбнулась в ответ ее крепостная. – Уж Вы-то знаете французский в совершенстве!

- Вовсе даже и нет! – скромно возразила ее госпожа. – Я не столь уж искушенная персона по части языков и особенно тонкостей именно французской речи. Но в отличие от учителей-наемников, обычных здесь, я гарантирую тебе мое внимание и поддержку. И даже употребление традиционных средств воспитания и вразумления учениц, гибких, звонких и в чем-то даже горячих!

Сделав этот весьма прозрачный намек на э-э-э... свистящее и жгучее, миссис Фэйрфакс откровенно и заразительно расхохоталась, вызвав ответом смущенную улыбку своей подвластной. Улыбку, исполненную на устах девушки вполне себе искренно и даже с каким-то странным облегчением.

Впрочем, отсмеявшись вдоволь, госпожа-американка жестом приказала своей рабыне приблизиться и, когда та придвинула свой стул почти что вплотную, отобрала у нее французскую книжку в слегка потертом коленкоровом переплете, небрежным жестом отбросила – почти швырнула ее! – на каминный столик. Она взяла свою визави за руки, сжав кисти рук крепостной компаньонки своими тонкими пальцами, не больно, но крепко

- И все же, моя дорогая Полина-Паулин, что ты скажешь мне по поводу только что прочитанного? – спросила она весьма и весьма заинтересованным тоном.

Девушка снова смутилась. Она знала, что ее госпожа обязательно задаст ей подобный вопрос. Но в процессе чтения она так и не сообразила насчет ответа, такого, нейтрального, но со смыслом. Увы и ах, проявлять на эту тему чудеса воображения – или даже, скорее уж, соображения! – одновременно выполняя упражнение в устном чтении на неродном языке, оказалось делом совершенно нереальным, немыслимым к исполнению.

В общем, достойного ответа на этот самый очевидный-предполагаемый вопрос, с ее стороны придумано не было. Пришлось импровизировать на ходу. Вернее, прямо здесь же, сидя у камина, где в этот раз огня не разжигали, ибо за окном уже потеплело, хотя до обычной весенне-майской жары было еще далеко. При этом, ощущая это странное чувство, нечто вроде ласкового и настойчивого внимания, обращенного к ней, любимой. Такая светлая нежность... ну и немного щекотки там, изнутри себя – от этой самой иронической улыбки, щедро-добро приправленной-сдобренной этой странной волной вибрирующего света и тепла.

Такого странного Света, который невидим, однако освещает...
Такого странного Тепла, что тоже незримо, и как бы даже само по себе невероятно - ибо на паях со Светом проявляется только во внутреннем, пространстве, невидимом, но ощутимом...

Вот ты – а вот незримое.
Их – Света и Тепла – вроде бы и нет... а все-таки они есть.

И так ведь тоже бывает.

И даже эта забавная щекотка, запущенная изнутри тебя на той же самой несущей частоте, что и Светлое Тепло – или же Теплый Свет, не суть! – эта самая щекотка, она вовсе не отдается нестерпимым мучительным зудом. Она скорее сдабривает общий тон, добавляя в него изысканную перечную нотку, придающую светлой волне, которую ты чувствуешь изнутри себя, особый неповторимый аромат.

Впрочем, эта волна нежности – незримой, но приятной в высшей степени! - вовсе не отменяет ни самого вопроса, заданного несколько ранее, ни откровенного любопытства в зеленых глазах твоей визави, настоятельно требующих ответа.

- Обычная сентиментальная завязка истории, - осторожно начала Полина. – Две сестры остались сиротами. Одна из них побойчее, другая куда как более замкнутая и скромная, по складу своей личности. Бойкая сестра выбирает путь приключений, опасных и... не слишком-то пристойных с точки зрения нравственности. А скромница пытается следовать в жизни Заповедям Христовым. Ну, таким, какие преподали ей дома, во времена их общего с сестрою детства. Ее высокие стремления натыкаются на печальные реалии, в виде сводни и связанного с нею похотливого развратника. Эти неприятные люди, судя по всему, намерены были ее растлить.

- Ну... примерно так! – усмехнулась ее визави. – Очень интересно... Продолжай, пожалуйста!

- Я полагаю, - Полина продолжила уже чуточку более уверенным тоном, - что автор вовсе не случайно разлучил двух сестер прямо здесь, в самом начале повествования. Наверное, это было сделано для того, чтобы провести кроткую героиню сквозь тернии описываемого им жизненного пути ее. А потом, в итоге, устроить встречу той, кто пытается следовать стезей Добродетели, с ее сестрицей, вставшей на путь торжества порока в своей душе. Ну и, конечно же, показать, в итоге этой встречи, будто следуя в этом мире путями праведных невозможно достичь ничего, кроме разочарований, боли и унижения. Судя по всему, автор вознамерился доказать читателю, что пути Добродетели в нашем нынешнем мире вознаграждаются страданиями и унижениями, в то время как следуя путями порока, можно весьма и весьма преуспеть. А после, много позднее, когда выяснится итог странствий разными путями тех людей, которые были когда-то близки, тот, кто ступил на путь порока, может искренне посмеяться над праведником, оскорбив и унизив его, обозначив тщетность его, праведника, высоких стремлений и вообще, бессмысленность всякого существования Праведности на Земли. Порок всегда торжествует, так можно было бы выразить главную мысль, которую автор, разочарованный жизнью, хотел донести до своего читателя.

- Браво! – воскликнула миссис Фэйрфакс.

Госпожа-американка даже захлопала в ладоши, вся в искреннем своем восхищении. Она вскочила с места и за руку потянула за собою свою юную компаньонку. Потянула ее к дивану, уселась на него, и одновременно с тем, как она сама откинулась на мягкую спинку сего предмета меблировки, повалила - скорее даже совершенно бесцеремонным образом уронила! - весьма смущенную девушку туда, рядом с собою,

Полина плюхнулась на мягкое сиденье, почти что вплотную к своей госпоже, да так уж резво-резко, что на секунду юбки ее задрались едва ли не до колена. После чего, к сопротивлению объятиям своей хозяйки и трем поцелуям с ее стороны, она уже и вовсе не имела сил. Впрочем, и желания тоже :-)

Исполнив это свое желание – мимолетное, но яркое – миссис Фэйрфакс отстранила девушку от себя и заглянула в ее голубые глаза. И снова, это самое мягкое, завораживающее сияние зелени, чуточку пьянящее, как глоток ее любимого ликера. И эта вот лукавая улыбка...

- Ты умница, моя милая Паулин! – безапелляционно-восторженным тоном заявила ее госпожа. – Ты все очень точно угадала, и суть романа сего, и развитие сюжета, и даже его завершение, с продолжением в ином тексте. Наверное, даже и читать эту книгу, о несчастьях бедняжки Жюстины, тебе, после таких догадок и разоблачения тобою сути дальнейшего повествования, будет почти что скучно! Ну, разве что... некие избранные места! :-)

Здесь она многозначительно усмехнулась, и Полина как-то почти что поняла-сообразила, о каких именно местах этого самого текста идет речь. Впрочем, ей к странностям изысканных шуток госпожи Фэйрфакс было уже не привыкать. В том числе и к намекам на некие особые темы.

Странно, вроде бы ей следовало опасаться того, что шутливые намеки ее хозяйки вполне могут воплотиться в реальности ее, Полины, существования. Все-таки она, компаньонка миссис Фэйрфакс, единственная крепостная во всем доме, и властью ее госпожи-американки запросто может быть ознакомлена с той самой скамейкой, что располагается в соседней комнате – той комнате, которая значится малой библиотекой.

Да, она, Полина, как крепостная, может быть ознакомлена с теми самыми розгами, что находятся там же. Ознакомлена, как говорится, лично, подробно, основательно, и точно «по основанию». В смысле, по тем частям тела, на которые юные девушки изволят присаживаться. Однако же, никакого страха в ее душе теперь уже как не бывало. Только неловкость, изнутри самоё себя, так, немного смущения. И даже эдакое... любопытство.

Полина, на секундочку, в очередной раз представила себе, как миссис Фэйрфакс, загадочно улыбаясь, приглашает ее, свою крепостную компаньонку – вот прямо сейчас! Сию же минуту! – отведать премудростей лозы. И она, несчастная крепостная прислужница, несмелым шагом переступает порог той загадочной комнаты, ложится на деревянную плоскость скамьи – роскошной, из резного красного дерева! – и замирает в ожидании. Хозяйка ее тут же принимается за дело и она, Полина, оглянувшись искоса-и-назад, видит-чувствует, как госпожа-американка наклоняется к ней, задирает юбки наверх, на спину, а после начинает возиться с завязками панталон, чтобы обнажить тело. Покончив с этим хлопотным занятием – в смысле, спустив, наконец, лежащей девушке до колен панталоны - она аккуратно расправляет на ней задранную-поднятую одежду, как некое изящное обрамление обнаженной части тела... и только потом идет в сторону, чтобы наконец-то взять из высокой напольной вазы розги.

Да-да, госпожа-американка не станет торопиться, придирчиво выбирая длинные прутья – при этом она обязательно взмахнет лозой несколько раз, со свистом пробуя ее на хлест, одновременно с этим пугая такими резкими звуками девушку, возлежащую на скамье, в ожидании боли. Жутко, волнительно и страшно, так что с каждым таким взмахом леденеет сердце. И вот уже страх, странной судорогой сводит обнаженное тело... И «гусиная кожа» зябкого озноба, оставляет-обозначает собою явный видимый признак томительного ужаса, прячущегося в ее душе, ужаса, который так хочется скрыть, спрятать, показать, что его как бы и нет вовсе...

- ...Не-а! Ничего подобного! – раздался насмешливый голос ее хозяйки.

Полина очнулась. Кажется, она на какую-то долю секунды выключилась из окружающего ее пространства. Потеряла сознание, или же просто заснула, будучи погруженной в грезы наяву. Вот только содержание этих самых грез вовсе уж не сладкое!

- Не преувеличивай! – госпожа-американка обозначила на лице своем нечто вроде легкой укоризны. – Все будет вовсе не так уж страшно и жестоко. И потом, я собираюсь обставить твое знакомство с лозою совершенно иначе, а вовсе не так, как ты это себе представляешь!

- Меня уже... – Полина судорожно сглотнула, преодолевая очередной приступ страха. Но все же сдержалась и, улыбнувшись, продолжила, почти что через силу:
- Меня уже знакомили... в смысле, наказывали лозой. Смиряли, так сказать. И я хорошо помню эту самую... процедуру.

- Милая моя Полина! – кажется, что миссис Фэйрфакс произнесла эти слова самым доверительным тоном. Опять-таки, то ли в шутку, а то ли все же всерьез. – В таких делах возможна масса самых разных вариантов... И, кстати, вариантов весьма и весьма соблазнительных! Куда более изысканных, и услаждающих наши чувства, где приятных волнений будет куда как больше, чем страданий.

- Например? – Полина улыбнулась ей, как ни в чем ни бывало.

Да, она снова нашла в себе силы улыбнуться. Так, будто бы ей - вот так вот, каждый Божий день! - приходится выбирать вариант столь экспрессивного общения со своей весьма экстравагантной хозяйкой! И как будто все, о чем говорит - или же просто вежливо предупреждает! - ее госпожа, ей, крепостной компаньонке, принимать вовсе не в диковинку. Вышло, кстати, почти что искренне.

- Ты же видела наши игры со Славушкой, - напомнила ее ироничная собеседница. – Значит, ты вполне себе представляешь, как красиво это все можно разыграть!

- Матушка-барыня! – произнесла с укоризною девушка, наконец-то обозначив свое недовольство такими откровенными намеками. Выглядело это несколько... нагловато. С ее-то стороны, ну, учитывая ее, Полины, крепостное состояние. Но она все равно, позволила себе именно такое поведение.

На что, впрочем, ее хозяйка не высказала ничего, кроме молчаливого одобрения.

- Я ведь не спорю, что ты вовсе не обязана быть в точности такой же, как она, - заявила госпожа-американка чуточку смущенным голосом. – Естественно, ты другая, совершенно другая. И я вовсе не настаиваю на буквальном исполнении всех моих желаний.

Полина как могла вежливо улыбнулась ей, и всем своим видом дала понять, что вовсе не пребывает в состоянии безудержного восторга от таких ее предложений. Однако же, ее хозяйка сейчас вовсе не собиралась менять свою точку зрения, а также тему и тональность их разговора.

- Моя дорогая Паулин! – заявила она своей рабыне. – Ты совершенно зря так мучаешь себя ненужными переживаниями. Поверь, я сумею сделать так, что все, чему я жажду тебя подвергнуть, все это тебе покажется не столь ужасным, как ты себе сейчас вообразила!

Госпожа-американка снова обняла свою компаньонку.

- Неужто ты думаешь, будто я способна обидеть тебя, тем паче, за-ради моих наслаждений? – спросила она. – Поверь, моя дорогая, если ты по-настоящему будешь страдать, это испортит мне все настроение. И от такой игры я не получу вовсе никакого удовольствия. В чем же тогда смысл?

- Не знаю, - отозвалась ее компаньонка. Тихонько, почти что шепотом. – Я никогда не получала сечения в форме... игры, а не наказания. Я не представляю себе, как может быть иначе.

- Так может быть, тебе просто стоит это... попробовать? Ну, к примеру... вот прямо сейчас! А?!

Госпожа Фэйрфакс резко отстранила свою компаньонку, в то же самое время, удерживая ее за плечи – крепко-крепко, так что и не вырвешься, даже если сильно захочешь! Она обозначила на своем лице живейший интерес, полный энтузиазма в намерении реализовать это самое предложение на практике. И почти что сразу же и немедленно расхохоталась звонким смехом. Видимо это зрелище еле сдерживаемой паники, которое проявилось на лице ее крепостной, показалось ей весьма и весьма забавным. Наверное, так оно и было. Естественно, ежели смотреть на все это исключительно с ее, господской, стороны

 Отсмеявшись, хозяйка дома сего – да и самой Полины тоже – оставила на своем лице легкую улыбку, напополам с иронией, отпустила свою крепостную и погладила ее по щеке.

- Прелестная моя Полюшка! – сказала она мягким и почти что сочувственным тоном в своем голосе. – Пожалуйста, не обижайся! Просто это так мило, когда ты пытаешься изобразить лицом своим эту твою отчаянную храбрость, в то же самое время, когда сердце у тебя уходит в пятки! Ну, совершенно невозможно удержаться от того, чтобы не сделать нечто... эдакое! – она подмигнула, обозначив специфику того, что обозначила только что этим... эвфемизмом. – Ну, то, что может вызвать эту занятную эмоцию на твоем милом личике еще один раз! Извини уж мне мое желание любоваться тобою. Просто я люблю тебя. И от этого происходят все странности моих желаний и поведения. Такова уж твоя уж-ж-жасная хозяйка. Ты уж потерпи. Недолго осталось.

- Простите мой страх, Алена Михайловна, - Полина смутилась такими словами своей госпожи. – Я... Я просто еще не привыкла. Ну... к Вашей манере... любить.

Ее госпожа как-то тяжело вздохнула и потупила очи долу.

- Еще месяц, - тихо сказала она. – Всего один только месяц, и ты будешь вполне свободна послать меня за такие глупые шуточки ко всем чертям ада и преисподней. И вот тогда...

Миссис Фэйрфакс как-то горько усмехнулась и, слушая ее дальше, Полина прикусила губу. Просто, чтобы не заболело сердце. А ее госпожа вздохнула и продолжила.

- Либо я научусь вовремя прикусывать свой чрезмерно длинный и острый язычок, чтобы не обидеть тебя ненароком, либо... – сделав еще одну короткую паузу, хозяйка Полины оставшуюся часть речи произнесла медленно и четко, будто разъясняя нечто особенно значимое:
- Либо ты сбежишь от меня на край света... ну, а может быть, просто уедешь туда, в Замоскворечье, в слезах и обидах на все мои глупости и бессмысленную жестокость.

Произнеся эту крайнюю свою реплику, госпожа-американка заглянула своими зелеными глазами... нет, не в голубые очи своей компаньонки, а куда как глубже. Пробудив воспоминания Полины о том, как не далее чем вчера они с ее экстравагантной хозяйкой навестили господина Сергеева, поверенного миссис Фэйрфакс в ее местных юридических делах – и одновременно с тем, номинального владельца крепостной девушки, Полины Савельевой. Пожилой стряпчий объявил им тогда, что процедура оформления перевода Полины в число москвичек мещанского сословия продлится еще целый месяц, и ускорить ее прохождение решительно невозможно. Что все это время девушка будет оставаться на попечении миссис Фэйрфакс, для надлежащего полноценного надзора ответственного лица за ее, Полины, благонравием и соответствующим поведением, Дабы означенная госпожа Фэйрфакс могла принять к своей подопечной адекватные меры воспитательного рода. «А хотя бы и лозу употребить! Справедливо и по делу!» - добавил сей консервативный законник, подмигнув своей клиентке и сразу же после этого адресовав своей номинальной «собственности» некий суровый взгляд, почти угрожающий мимический жест, выразившийся в сдвигании бровей – ну, для придания своему почти что благодушному лицу выражения эдакого неопределенного недовольства. Ну, так, на всякий случай! А вдруг впечатления подобного сурового рода окажут благотворительное влияние на ту, кто все еще числится его, господина Сергеева, крепостной?

Миссис Фэйрфакс тогда почти что удовлетворенно улыбнулась ему в ответ. А ее крепостная компаньонка, откровенно говоря, даже вздохнула с облегчением. Ей даже себе было стыдно признаться в том, что она и вправду, отчаянно боится того, чем именно может обернуться ее внезапная свобода в отношениях с той странной зеленоглазой колдуньей, которую она уже успела полюбить.

Да, миссис Фэйрфакс все еще толком не определилась с ее, Полины, будущим. Она... то заявляла, что девушка должна принять себя как самостоятельную личность, полностью и абсолютно независимую от своей госпожи, живущую совершенно отдельно, вне дома бывшей своей хозяйки. А то давала некие условные намеки, будто бы она все ж таки готова оставить Полину при себе.

Все это тянулось уже несколько дней, прошедших с той самой памятной беседы в Александровском саду, когда госпожа-американка решила дать своей «наемной крепостной» свободу. И за это время Полина все больше привязывалась к своей госпоже. Она почти уже не мыслила себе своей жизни без ее зеленых глаз, без ее улыбки и голоса. И даже эти ее странные шутки на «розговые» темы отнюдь не всегда бросали ее в дрожь. Иногда она даже позволяла себе отвечать на них улыбками и смехом. Почти что искренними.

И вот теперь... снова это очередное, весьма игривое обозначение особых прав ее госпожи. Тех прав, которые будут действовать... да, еще целый месяц – срок, скорее слишком уж краткий, чем длинный...

Впрочем... Нет-нет, у Полины нет никаких обид на свою госпожу-американку. Да и никогда не было!

Зеленоглазая Колдунья, конечно же, почувствовала-ощутила эти ее мысли и сразу кивнула головою, как бы дозволяя своей рабыне сказать-произнести желаемое.

Полина пересилила острое желание опуститься перед своей госпожой на колени – миссис Фэйрфакс отнюдь не воспрещала ей такие жесты подчинения ее воле, но в то же время всячески подчеркивала личный, почти что интимный характер подобного движения. И тогда, девушка попросту сжала ладони своей хозяйки, ощутив при этом, что сие пожатие госпоже-американке в высшей степени приятно.

- Алена Михайловна, - сказала девушка, - я же точно, уже несколько раз говорила, что хочу остаться с Вами. Непременно с Вами. Что я готова принести Вам любые клятвы верности. И я... Я постараюсь привыкнуть к Вашим шуткам и не пугаться.

- С чего же это ты взяла, что я уж так-таки и мечтаю о том, чтобы моя милая Паулин перестала пугаться меня? А как же эта, признаваемая в твоей стране, необходимость смирять своих рабов страхом? Как же мне обойтись без леденящего душу ужаса, без такого «духовного кнута», в этом вашем богохранимом Отечестве?

Кажется, к ее госпоже вернулась вполне привычная ироничность. И это не могло не радовать ее крепостную рабыню. Ту самую, которой, якобы, полагался упомянутый «духовный кнут».

- Я и так уж смиренна, и всецело покорна Вашей воле, - в который раз заверила ее Полина. – Разве у Вас был хотя бы один повод усомниться в моей преданности Вам?

- Это совершенно разные вещи! – решительно заявила ее Старшая собеседница – или же попросту Старшая! – Ты преданна мне, в этом нет никаких сомнений. Мне кажется, что ты вполне искренна в своих чувствах. Вот только...

Она вздохнула и ответным пожатием рук обозначила, что скажет нечто особенно важное, на сей час. И снова заглянула своими зелеными глазами в глубину души своей компаньонки.

- Мне все еще кажется, порою, - тихо сказала она, - что эта твоя преданность основывается на двух вещах. На чувстве благодарности ко мне – ну, за все то, что я для тебя сделала. И на страхе, вернее даже ужасе перед неизвестностью, которая ожидает тебя там, за дверями твоей новой взрослой жизни, там, где ждет тебя твоя свобода. Ты все еще во многом та маленькая девочка, которая жаждет любви и заботы. Что, в общем-то, вовсе не мешает тебе быть совершенно отважной, и храброй до безрассудства!

- Но как же это может быть такое занятное противоречие? – девушка сопроводила этот свой вопрос неуверенной улыбкой.

- Да нет здесь никакого противоречия! – отвечала ее Старшая. – Телом своим ты уже девица на выданье, достаточно взрослая, чтобы перейти под власть законного супруга и завести своих собственных детей. Но внутри тебя живет эта самая маленькая девочка, о которой я тебе сказала. Девочка, готовая на все, лишь бы только избежать пугающего одиночества. Ты совершишь любой безумный подвиг, разорвешь в лоскуты и сломишь любую преграду, лишь бы уткнуться потом в грудь тому человеку, которого ты вообразила своим возлюбленным или же попросту другом. И тебе совершенно не важно, что человек этот вполне-и-запросто может оказаться подлецом и предателем. Страх одиночества заставит тебя простить ему все злодеяния, все его измены и подлости. Ты извинишь любые его деяния, найдешь оправдания самой лютой его жестокости, и ты будешь отважно и самоотверженно защищать подонка, который разглядел твою суть и пожелал воспользоваться ею, обозначив себя как близкого тебе.

- Да, я именно такая, - тихо произнесла «наемная крепостная» Полина Савельева своей госпоже-американке. А после этого, склонившись перед смущенной визави, коснулась губами ее руки.

- Мне не нужно кого-то, кроме Вас, - сказала она, выпрямившись, твердо глядя в глаза своей Старшей. – И... Я знаю, что Вы меня не предадите. Никогда. А значит, я вполне могу защитить Вас перед всеми и каждым. И служить Вам искренне и честно. Хотя бы для того, чтобы отплатить Вам добром за добро.

- Мне этого мало, - жестко ответствовала ее госпожа. - То, что ты предлагаешь мне - это просто благодарность!

Сказавши это, миссис Фэйрфакс отрицательно покачала головой.

- Нет, Полина, - сказала она твердо и со всей решительностью в голосе, - мне не надо от тебя каких-то формальных знаков уважения и внимания. Я хочу большего.

- Чего же Вы хотите от меня? – голос девушки дрогнул.

- Знаешь, моя дорогая Паулин, - ее хозяйка начала как-то издалека, - я иногда слышу твои мысли. Такие... Ну, от которых мне хочется то смеяться, то плакать, а то... попросту отхлестать тебя по щекам за глупость! Например, когда ты начинаешь вести скрупулезные подсчеты, сколько денег я на тебя потратила, когда и при каких обстоятельствах. И особенно, когда ты с ужасом и тревогой пытаешься измыслить способы, чтобы вернуть мне этот свой долг. И по всему выходит, будто ты у меня в долговой кабале, и не вправе покинуть меня до тех пор, пока не расплатишься. И ведь ты в точности знаешь, что не расплатишься со мною никогда!

- Да, я часто думаю именно так, - как-то чересчур уж спокойно заявила ее гордая компаньонка. И добавила нечто из ряда вон выходящее:
- Теперь бейте.

Она отпустила – почти что отбросила! – руки своей госпожи. И, поднявшись с дивана, обозначила легкий поклон, как бы призывая хозяйку последовать этому своему примеру. И когда ее Старшая, покачав головою, встала, девушка с самым горделивым видом выпрямилась и прикрыла свои глаза – зажмурилась, да так, что блеснули слезы! И замерла, ожидая обещанного удара.

И, конечно же, она получила... свое. Миссис Фэйрфакс положила руки ей на плечи и коснулась поочередно губами глаз, щек и губ своей крепостной. Потом она легонько побарабанила пальцами на плечах юной компаньонки, изобразив-сыграв эдакую барабанную дробь к пробуждению.

Девушка тут же широко раскрыла свои голубые глаза и наткнулась на уже знакомую ей вибрирующую зеленую волну. Ту самую, которой ее госпожа всегда сопровождала все свои серьезные и значимые внушения.

- Забудь, - сказала ей зеленоглазая колдунья. – Забудь о том, сколько было заплачено мною за покупку, за твое освобождение и всякое прочее разное. Ты не знаешь, сколько было потрачено на самом деле, а я тебе все равно не скажу. Но поверь мне, милая моя Полина, если бы для этого потребовалось все то, что есть у меня, за твою свободу я отдала бы все, до последнего цента и пенни. Я счастлива тем, что смогла выкупить такое чудо и горжусь тем, что ты оказалась со мною рядом.

- Но отчего же Вы... – начала девушка и была незамедлительно прервана повелительным жестом.

- Я не стану объяснять причины моей симпатии к тебе, - заявила ее госпожа. – Любовь и ненависть часто не подаются объяснению. Или же эти объяснения попросту кажутся наивными и даже безумными при всей своей искренности.

- Просто Вы тоже... в точности такая же девочка, потерявшаяся в мире зла и ненависти. И жаждущая прервать свое безумное одиночество.

Так заявила Полина. Слова эти она произнесла тихо-тихо, почти что про себя. Хотя, в общем-то, и вслух.

Ответом ей были... пунцовые щеки ее хозяйки. Миссис Фэйрфакс несколько секунд молчала, будучи в полном замешательстве. Потом она, наконец-то, усмехнулась, с такой грустной иронией.

- Это ты так сказала, - произнесла она. И Полина поняла, что продолжения диалога о сокровенном не будет.

Пока что не будет.

- С другой стороны, - улыбнулась миссис Элеонора Фэйрфакс, - каковы бы ни были причины моей симпатии к тебе, я ни в коем случае не откажусь от того, чтобы господствовать над тобою. И я постараюсь извлечь из этого моего господства максимум возможного удовольствия!

И отметив, с явным удовольствием, как, в свою очередь, смущается ее крепостная компаньонка, миссис Фэйрфакс обозначила словесную коду, подытожив их разговор.

- Я же обещала, что без твоего согласия вовсе не стану применять к тебе такие суровые средства, – сказала она, почти не улыбаясь. – Даже для наказания... ну, ежели ты и вправду будешь заслуживать чего-то сурового – именно в таком хлестком роде! – даже в этом крайнем случае я применю к тебе лозу только тогда, когда мы полностью сойдемся с тобою во мнениях, что это так уж необходимо. А также в обстоятельствах применения к тебе таких жестоких мер, - добавила она, выразительно взглянув на свою подвластную. – Что уж говорить насчет удовольствий!

У Полины отлегло от сердца, и она позволила себе искреннюю улыбку облегчения.

- Ну вот, давно бы так! – усмехнулась ее Госпожа. А после добавила, заговорщически подмигнув своей крепостной компаньонке:
- Вообще-то эти особые удовольствия могут и подождать. А покамест мы с тобою сделаем занятную и приятную вылазку в сторону одного известного мне заведения московских рестораторов. Подальше от этих русских изысков кухни нашей дорогой Глафиры! Бежим, бежим от этих ее прелестнейших расстегаев, да с порцией иван-чая! И да здравствуют объединенные кулинары всея Европы!





* Но счастливый и торжествующий порок всегда смеется над бедствиями несчастья; он вдохновляется своими успехами, и поступь его делается тверже по мере того, как на него сыплются проклятия. Вот вам коварные примеры, которые останавливают человека на распутье между пороком и добродетелью и чаще всего подталкивают его к пороку, ибо опыт всегда свидетельствует о торжестве последнего.

Маркиз де Сад. Новая Жюстина или несчастья добродетели.