Про глазки

Внезапно бабка наклонилась и громко зашептала:
- Ты не смотри, что я такая старая, думаешь – я старая да глупая?
- Да ничего такого я не думаю, бабушка, что вы!
- Ох, не греши, маленькая. Я ж вижу. Бабушка старая, повидала много, глазки старенькие, да ум зорок перед смертью становится. Не веришь мне – не верь, сама потом всё узнаешь.
- ...
- Ох, девонька, умная ты, да только не в ту степь. Я ж про него тоже знаю. Думаешь – откуда знаю? Да по глазкам твоим.
- Про кого – про него?
- Да про него, про которого думаешь сейчас.
- Ни про кого я не думаю.
- Ох, не греши, маленькая. Глазки-то твои печальные все сами рассказывают. Да ты молчи, ладно, я сама расскажу. Мне-от всё одно помирать уж скоро, а ты хорошая такая, только глазки больно печальные. Глазки сами все рассказывают. Ты в зеркало не гляди, когда глазки такие печальные – они ничего не видят, только сами говорят. Было б кому слушать.
- Ну и что ж они рассказывают?
- Ох. Бабка глупая, лезет со своими советами, ты уж прости дуру грешную. Эт все гордыня, грех это. Ладно, уж коли начала – скажу. Про которого ты думаешь... Ох, ну не выйдет у вас с ним ничего. Он и хороший, и пригожий, да только тебе не ровня.
- Да всё я знаю.
- Всё да не всё, девонька. Думаешь, он женат и оттого на тебе не женится? Ну да женат, и что с того. Не то. Ох, дура я старая, куда лезу со своими советами. Нет, доченька. Он разведётся потом. Не знаю когда, да только по глазам твоим вижу, что дело верное. Развестись разведётся, а на тебе всё одно не женится.
- С чего вдруг?
- Да не ровня он тебе. Да и соперница у тебя есть. Ты её не знаешь, а глазоньки-от знают. Она и хужее тебя, и – ох, грешно говорить - да и в подметки тебе не годится. Ты и моложе её, и умнее, и в постеле ловчее, а только уведёт она его. Как пить дать уведёт. Уж так наречено ему. Он и с ней маяться будет, да о тебе думать. Изведётся весь, о тебе думаючи. Только тогда уж поздно будет.
- Что, точно уведёт?
- Ой, доченька, ну ты же ж умная, да только гордая да с принципами, а это грех. Сама посуди, кто ради такой гордой да принципиальной разведется? Зато та другая – она-от валандаться не станет, да цирлих-манирлих разводить. Загребёт она твово лебедя под белы рученьки, охмурит да окрутит, зельем приворотным опоит – тут-от он и весь еённый станет. Ну а ты тогда гляди своими умными да грустными глазоньками, как он сперва с одной помучился, потом с другой. А там, глядишь, чего и увидишь.
- Увижу?
- Увидишь, маленькая, всё тогда увидишь - как на ладошке детской. И кто кого любит увидишь, и кто чего стоит - всё тогда увидишь. Я-то уж помру к тому времени, а ты тогда смотри в оба глаза, дочура. Тогда твоя очередь будет глядеть да к молоденьким девочкам с непрошеными советами приставать, ох, да.

Бабка подоткнула свои многочисленные юбки, оперлась на клюку и, расталкивая народ, неожиданно бодро полезла к выходу из вагона.

- Бабуль, погоди!
- Чаво? – недовольно обернулась та на прощание.
- А что же, теперь и сделать ничего нельзя?
- С этим-то, с лебедем твоим, штоль?
- Да!
- Ну как тебе сказать, доча. Знаешь, есть такое старое выражение, «предупреждённый – вооружен»?
- Знаю.
- Ну вот, а говоришь – бабка старая да глупая. Сама все понимаешь. Ага, вот теперь и глазки не такие грустные стали, молодца. Ну бывай, маленькая.
И моментально отвернувшись, зычно завопила:
- А ну-тко разойдись, народ, по головам пойду. Дайте вытти пожилой женщине!