Бантики

БАНТИКИ

На заводе все дела по учёту кадров вела очень старательная, уже немолодая работница. Она же была и секретарём заводской организации коммунистической партии.

Работы и там, и там было много, и потому Надежда Карловна с утра и до позднего вечера «пропадала» на заводе. Даже ежегодный отпуск взять было некогда. Уже пять лет не отдыхала. Всю себя отдавала работе, которая стала смыслом её жизни.

Вдвоём с мамой жили они в однокомнатной квартире старого трёхэтажного дома, построенного сразу после войны немецкими военнопленными.
Жильё находилось недалеко от работы. Квартира удобная, полнометражная, единственным недостатком было отсутствие ванны. Все соседи давно поставили себе и ванны, и газовые колонки, а двоим занятым женщинам некогда было позаботиться о своих удобствах, и они каждую субботу ходили в старую-престарую городскую баню с сырыми и облезлыми стенами.

Мама Надежды Карловны, несмотря на преклонный возраст, всё ещё работала на фабрике, находящейся рядом с заводом.
Там она так же, как и дочь, была инспектором по кадрам и секретарём фабричной компартийной организации.

Надежда Карловна была безукоризненно честной и «правильной».

Сотрудники обескураженно обсуждали случай, когда она отказалась от их предложения, сделанного с самыми благими намерениями:

Обычно тем, кому подходило время думать о пенсии, руководители старались немного «повысить» размер зарплаты за последний год, с которого потом и насчитывалась пенсия.
По договорённости с сослуживцами, записывали разовые премии на будущих пенсионеров, а они потом отдавали эти деньги тем, кому на самом деле они предназначались.
Когда с таким предложением подошли к Надежде Карловне, она восприняла его, как оскорбление, унижение достоинства, попытку склонить её чуть ли не к государственной измене.

Она не могла поступить иначе. Так воспитали её родители.



Родилась Надежда Карловна в Сибири.
Отец, латыш по происхождению, был секретарём губернского комитета компартии, мать работала в отделе кадров небольшого промышленного предприятия, была членом партии, и самоотверженно выполняла множество партийных поручений.
Маленькая Надя почти не видела дома своего отца из-за его постоянной занятости на работе.
Мать тоже часто работала до позднего вечера.

Иногда бывало, что забрав дочь из детского садика, накормив и успокоив, мать привязывала её, как щенка, к ножке стола, чтобы в отсутствие взрослых ребёнок не попал куда не надо и не причинил вреда своему здоровью. Надя игралась самодельными игрушками, часто там и засыпала, не дождавшись родителей. Мать специально укладывала на пол ватник, ложила подушку и одеяло.
 
А что было делать? На партийное собрание ребёнка не возьмёшь, и поручить его некому.

Отца частенько не было дома по нескольку суток, ездил в командировки. Губерния большая, за день не получалось добраться в отдалённые районы и вернуться домой.

Как-то ночью мать проснулась от осторожного стука в окно.

- Кто там?

- Мария, открой. Это я, Павел. Есть срочный разговор.

Павел был другом отца, работал в следственных органах. Он сообщил, что вечером отца арестовали, а Марии с дочкой надо как можно скорее собираться и уезжать отсюда подальше. Иначе...
Мать родом была с Украины, туда и поехала: спасла себя и дочь.

Во время «Хрущёвской оттепели» матери сообщили, что её муж реабилитирован. Посмертно.


Приехав в Украину, мать продолжала воспитывать дочь по канонам суровой компартийной дисциплины. Властный характер матери доминировал над ребёнком, угнетал волю, вынуждал подчиняться. Надя не представляла себе, как можно в чём-либо ослушаться матери. Даже тогда, когда сама вышла замуж.

А матери что-то не понравилось в молодом зяте, и она настояла, чтобы Надя разошлась с мужем, хотя был он человеком порядочным, работал врачом.
Дочь не посмела возражать. Так потом и прожила свою жизнь одна, любя бывшего мужа и не смея даже в мыслях упрекать мать.


С горькой улыбкой вспоминала Надежда Карловна эпизод из раннего детства, который до мельчайших подробностей отпечатался в её памяти:

Отец считал, что дочь секретаря губкома не должна выделяться, отличаться от детей простых рабочих. Поэтому Надя всегда была пострижена «под ноль», одета в серенькую, непоказную одежду. И выглядела хуже, чем другие дети.

Когда ей исполнилось десять лет, мать где-то раздобыла и подарила дочке на день рождения настоящее платье.

- Такое голубенькое, - рассказывала Надежда Карловна, - конечно, размера на три больше, чем нужно, «на вырост». Очень, очень красивое, с поясочком, с оборочками.
Но больше всего понравились мне бантики. Такие красивые голубые бантики из шёлковой блестящей ленточки. Впереди, и на плечах, и на карманчиках, и по низу юбочки.

Вечером девочка боролась со сном, чтобы не прозевать, когда папа придёт с работы.
Услышав его голос, подхватилась с кроватки, быстренько одела обновку, и выпорхнула навстречу отцу.
Маленькая, лёгкая, как птенчик, радостная, озарённая бесконечным детским счастьем:

- Папа, папа! Посмотри, какое красивое платьице! А бантики! Бантики! - она кружилась по комнате, подпрыгивала, хлопала в ладошки, смеялась и радовалась.

Отец молча смотрел на неё. Потом сказал:

- Мещанство. Все эти бантики - пережиток буржуазии.

Она ничего не поняла.
 
А отец взял большие ножницы, и медленно, осторожно срезал все, все бантики.