Дворник

На первую свою работу в трезвости я устроился не после реабилитации. А ещё в ней. С неё же, как считаю, сделал и свой первый шаг со дна чисто в социальном смысле.

Первые полгода в реабилитации я вообще плохо помню. Помню, что лето 2008 было очень холодным. Снег за лето выпадал три раза, причём один раз пролежал целый день, мало  того - мы его чистили. Чистить снег в июле - это круто. Больше же ничего особо не запомнилось. Подъёмы, отбои, утренние собрания, занятия, работа на территории, хождение в столовую три раза в день, дежурства, курение бессонными ночами. Привычный быт наркологии, только более строгий режим и ещё плюс занятия.

Занятия с заведующим и психологами, домашние задания заставляли напрягать мозг, вспоминать какие-то полузабытые слова. Это было трудно, как будто ломалась какая-то корка в мозгу, это ощущалось почти как физическая боль. Несмотря на то, что в больницах я всегда читал книги и играл в шахматы, мозг мой работал в очень ограниченном режиме. Как полуразрядившийся смартфон, который перешёл в режим максимальной экономии остатков энергии: не может сделать фото и снять видео, не может запускать большинство приложений, экран едва светится, можно только написать СМС да сделать звонок, но после звонка есть опасность полного отключения. Так же работал и мой мозг, экономя драгоценные, пока не сожжённые алкоголем ресурсы. Где-то внутри него было много всяких знаний, интеллектуальных навыков, было высшее образование, в конце концов. Когда-то тесты на IQ выдавали результат 140, а тесты на словарный запас - уже не помню, но какие-то цифры, близкие к максимально возможным. Сейчас же, в больницах, девяносто процентов времени я обходился примерно сотней слов. Подъём, отбой, завтрак, обед, ужин, дежурство, чай, сигареты, хлеб, прогулка, нарушение режима, выписка, укол, капельница, таблетки, кодировка, врач, медсестра, сменить постельное бельё, остаться на второй срок, закинуть труп в труповозку… Этими и ещё рядом аналогичных слов я обходился во время нахождения в больницах, то есть половину своей алкогольной жизни.

Во второй половине этой жизни, то есть на “свободе”, которая на самом деле была не свободой, а как раз тюрьмой, алкогольной тюрьмой, были другие слова, но их было не больше и они были не разнообразней. Водка, пиво, портвейн, самогонка, боярышник, перчик, трояр, закуска, сообразить, скинуться, цветмет, чермет, занять пузырь, упасть на хвоста, менты, шмон, свалить, похмелиться… Именно так и происходит деградация. За несколько лет такой жизни нормальные слова уходят куда-то вглубь мозга, архивируются там за ненадобностью, и доставать их оттуда потом непросто и почти физически больно. А если сильно запустить этот процесс - то уже и не получится.

Я выводил буквы в тетрадях на занятиях, заново учась писать, выводил их в палате, делая домашнее задание, высунув при этом язык от усердия, как младшеклассник. Рисовал всякие схемы, которые нам задавали рисовать. Для того, чтобы нарисовать ровный круг, использовал банку, в которой по старой привычке заваривал чифир. Чифирить я отучился в конце августа - начале сентября 2008 года, первая вредная привычка, которую бросил. Это получилось легче всего, бросать курить было куда тяжелее. Но бросание курить будет позже, в декабре 2009 года…

Осенью 2008 года я первый раз вышел за пределы реабилитации - сходил в магазин за продуктами. Меня бы отпустили и раньше, но сам особо не рвался. Вышел, посмотрел, ничего не понял. Какой-то совершенно незнакомый мир. Но в нём пьют - вон, на лавочках, а вон с пивом прошёл, а вон ещё… Так что лучше держаться от этого мира подальше.

Потом стал выходить за забор всё чаще и чаще. А спустя год мне разрешили то, что было большой привилегией - ходить на временные подработки.

Я клеил рекламные бумажки на двери подъездов. Реклама каких-то пластиковых окон. Ходил с пакетом, в котором лежала толстая пачка этих листов формата А4, и полторашка с клеем. Изучил весь район. По мере хождения пакет становился всё легче, и в конце концов полторашка выбрасывалась, пустой пакет сворачивался и помещался в карман, и я возвращался в отделение налегке. Оплата была сдельной: один лист - один рубль. Идёшь и клеишь: рубль, рубль, рубль… Дом обычно - четыре подъезда. Три дома обклеил - заработал на пачку сигарет, по тем ценам. За раз обычно брал двести листовок. Иногда сто, если отпускали не очень надолго.

Но это была ещё не настоящая работа.

На настоящую меня позвал тот же человек, который взял на эту подработку. Как я понял, он занимался как раз набором таких кадров как я по разным организациям, получал какой-то процент с каждого из нас, ну и нёс ответственность за всяких забухавших. Я ему очень понравился. С виду - то ли алкаш, то ли недавно откинулся, то ли и то и другое, многого не требую, но и не подвожу никогда, что среди такого контингента ой какая редкость. Он и позвал меня работать дворником.

Точнее, формально должность называлась “разнорабочий”. Типа что скажут, то и будешь делать. Но кроме как мести, никто там ничего не скажет. Это была какая-то организация по поддержанию чистоты города, результаты работы которой контролировал сам мэр. Мэр тогда был такой - очень любил все эти хозяйственные моменты. Лично ездил по улицам, проверял чистоту, покраску бордюров, установку скамеек, подстриженность кустов и прочее. А значит - зарплаты больше, чем у обычных дворников, но и ответственность куда больше.

Заведующий дал добро. И вот я впервые в трезвости трудоустроен на полный рабочий день.

Даже в редких перерывах между запоями такой низкопробной работы у меня не было. Должность дворника почему-то принято считать самым днищем. Между запоями я работал охранником, сторожем, грузчиком и даже один раз каким-то менеджером в офисе. Две недели, пока не улетел в очередной запой. Сейчас я работаю дворником.

Но ощущения днища нет. Моё днище уже позади, а это - первый толчок наверх, первая ступенька.

После кризиса 2009 года к нам в дворники - “элитные дворники”, как называли нас дворники обычные, ЖЭКовские - пришли разные люди. В том числе и из офисов, из всяких закрывшихся фирм. Молодая и вполне симпатичная девчонка, хоть и явно с начальной стадией алкоголизма, метёт дорожки рядом со мной. Она только начинает опускаться, но не понимает этого. А я только начинаю подниматься. Наши пути пересеклись. У неё дальше - больницы, капельницы и постепенное превращение в привокзальную алкашку. У меня - подъём. Но сейчас мы на одном уровне.

Вскоре нас с ней делают бригадирами, взамен прежних, забухавших и уволенных. Здесь всего две бригады, над нами - мастер, женщина, она сама уже не метёт. Мы - метём, собираем листья лопатой, таскаем огромные, но лёгкие пластиковые мешки с этими листьями, иногда таскаем какие-то ветки, доски. Разнорабочие же.

Я встаю в пять утра, до подъёма. Наспех читаю утреннее молитвенное правило - впервые в трезвости я разрешил себе читать его в сокращённом варианте. Потому что совсем нет времени, а вставать ещё раньше - выше моих сил. Отбой ведь в 11 вечера, и раньше не заснёшь. Особенно если дежуришь по отделению - дежурства и другие обязанности там работа не отменяет.

Меня выпускают из отделения раньше, чем остальные проснутся. Открывают две внутренних двери  и ворота локалки, и я оказываюсь в большом мире. И отправляюсь на работу, как нормальный человек.

Я хожу по осенним улицам лёгкой походкой, в руке - метла или лопата, которую я весело кручу в руке. У меня в подчинении - десять таких же алкашей, которых надо расставить по участкам в зависимости от их способностей, возраста и уровня ответственности. Самых нормальных - на более ответственные участки, тех что похуже - на менее ответственные, а самому взять самый важный на сегодня участок. Потом ещё пробежаться везде и, если надо, заставить подправить косяки, причём самому включившись в это. Мастер говорит мне утром, что и как надо убрать, а более детально организовываю работу уже я сам. За это получаю не 10 тысяч, как все, а 14: 12 зарплата и 2 премия. С учётом того, что я не плачу за жильё, за коммуналку, да ещё вечером беру принесённые из столовой обед и ужин - это очень хорошие деньги по ценам 2009 года.

Получается иногда и подработать. Вот я мету у рынка - очень ответственный участок, здесь сегодня может проехать сам мэр. И ко мне подходит деловой мужик средних лет, я его знаю - предприниматель с этого самого рынка:

- Кто бугор у вас?
- Ну, я бугор. Что хотел?
- Не прикалываешься? В натуре бугор?
- В натуре. Что хотел, говори.
- Мне двух человек надо. Здесь машину мусора закидать, на свалке выкинуть. Прямо срочно, горит.
- У нас тут тоже всё горит. Сказали, сегодня может мэр здесь проехать.
- Вот и мне сказали. Потому и горит. В общем, полторы тыщи плачу. Работы на три часа, вместе с дорогой.
- Две.
- Да ты охренел? И полторы-то много!
- Охренел - так грузи сам свой мусор. У меня сегодня каждый человек на счету.
- Ладно, хрен с тобой. Но люди мне нужны толковые, чтобы шевелились! Есть такие?
- Найдём. Деньги вперёд.
- Мужиков приведи сначала, посмотрю на них.

Я нахожу двух самых толковых из бригады, предлагаю им заработать по 500 рублей. Они, конечно, с радостью соглашаются. Привожу их к заказчику, они садятся в машину, я принимаю у него деньги и бегом отправляюсь переорганизовывать работу так, чтобы всё успеть и не спалиться перед мастером. Переставляю людей, а сам начинаю мести с такой скоростью, как будто участвую в чемпионате мира среди дворников. И, судя по скорости, побеждаю. Пот течёт градом, несмотря на холодную погоду.

Подходит мастер:

- Успеете до обеда этот район убрать?
- Успеем.
- Ну, смотри. Сегодня здесь может мэр проехать. Премией отвечаешь. Кстати, а где у тебя эти двое?
- Там работают - я неопределённо машу рукой куда-то в ту сторону, где располагается весь мой сегодняшний район работы.
- Я там проходила, всех видела, а их нет.
- Ну, может, в туалет им приспичило, ушли куда-нибудь за угол.
- Ну, смотри. Мне нужно качество работы и нужно успеть до обеда. После обеда поведёшь всю бригаду на другую сторону дороги.
- Всё будет как надо.

Через три часа предприниматель возвращает мне мужиков. Я даю им по пятисотке, себе оставляю тысячу. Это справедливо, я в их отсутствие не только пахал за себя и за них, но и рисковал премией. От них я общую сумму не скрываю, они тоже согласны с таким распределением.

Такие подработки бывают не часто, но бывают.

А сегодня мету не торопясь. Ни мэра, ни его представителей сегодня в этом районе не предвидится, расслабон. Невдалеке на лавочке компания похмельных алкашей, строят планы по опохмелке. Как же мне это знакомо.

Один из них отделяется от компании и направляется ко мне:

- Братан, извини, можно тебя спросить?
- Спросить? С меня спросить? Ну попробуй.
- Ну, поинтересоваться.
- Другое дело. А без “ну”, чего хотел?
- Слушай, выручи мелочи если есть сколько, подыхаю…
- Вас вон там пятеро таких подыхает. Но дело даже не в этом. Ты что, не видишь, к кому ты подошёл? К дворнику! Совсем, что ли, мозги пропил?
- Да я понимаю, братан, ну вот так мало ли, и я тебе когда помогу, ну выручи…

Послать его - проще простого. Но мне приятно ощущать, что я уже на одну социальную ступеньку выше его. У меня в кармане лежит тоненькая пачечка сотенных бумажек, около тысячи рублей. А он соображает мелочь на пузырёк боярышника.

К тому же, я сам недавно был таким. И меня тоже выручали.

Я сую руку в другой карман, не в тот, где сотенные, и внимаю смятый полтинник. Я не знаю, сколько сейчас стоит пузырёк боярышника или перчика, явно подорожали за то время, что я не пью, но минимум на два пузырька ему должно хватить. А это эквивалент целой бутылки водки.

Алкаш горячо благодарит и уходит - другим путём, не тем, что подошёл, сваливая от своих же товарищей, чтобы купить и выпить в одну рожу. А я улыбаюсь и продолжаю мести. Я уже не такой как он.

Примерно через час этот кадр снова появляется в поле зрения. Уже заметно захмелевший, идёт ко мне:

- Братан, выручи ещё!

Да, я не только сейчас не такой как он, я таким как он и не был никогда. Опьянел, не опьянел - такой зашкаливающей наглости у меня сроду не было.

Я усмехаюсь и мету дальше.

- Слышишь, что ли, братан! Выручи, говорю! Ты ж меня уже выручил, ну дай ещё!
- Вон пошёл.
- Чо ты сказал?!

Алкаш делает грозную рожу и направляется ко мне, потрясая кулаками. Мне смешно. Он неуклюже замахивается, я пробиваю ему ногой в грудь, он падает. Кое-как встаёт и снова получает той же ногой в то же место. На этот раз не встаёт на ноги, а только садится на задницу. Я присаживаюсь перед ним на корточки, беру его за шею и вежливым голосом объясняю:

- У тебя три варианта. Первый - я сейчас разрезаю тебе штаны сзади ножом, и засовываю в задницу метлу. Второй - лопату. Смотри какая лопата, только вчера выдали, новенькая, почти что даже не в дерьме.
- Ты чо, дурак? А третий?
- А третий - ты сейчас очень быстро исчезаешь отсюда и больше никогда не приближаешься к дворникам в этом районе. Приблизишься - не только ко мне, а к любому - останутся только первые два варианта.
- Ну ты и псих… Маньяк… Дворник-маньяк…

Он встаёт и действительно довольно быстро скрывается за углом. Я посмеиваюсь и продолжаю мести.

У меня в лексиконе появляются новые слова, которых не было в прошлой жизни и которых нет в реабилитации. Метла, лопата, важный участок, расставить бригаду, отгул, выходной, аванс, зарплата. Это слова из какого-то нового для меня, почти инопланетного мира. Я постепенно возвращаюсь в мир людей. И пусть пока в качестве дворника - это лишь первый шаг. Но я уже нужен людям. На мою работу смотрит целый мэр. Он, конечно, меня не знает и даже не догадывается о моём существовании, но он оценивает мою работу и работу моей бригады. И оценивает, как говорят, положительно.

Наверно, это что-нибудь да значит.

Через некоторое время меня переводят в другой район - тоже сразу бригадиром. Но я работаю там всего два дня и отказываюсь работать дальше. На дорогу уходит столько времени, что в отделении его не остаётся уже ни на дежурства, ни на домашние задания. А это чревато и нарушением режима (перестанут отпускать вообще), и главное, опасно для трезвости.

Мой работодатель, разумеется, не догадывается, откуда я и где живу. Да ему и нет до этого дела, у него таких как я… Он просто предлагает другой вариант - работа на стройке. Но эта стройка вообще находится так далеко от нашей реабилитации, что я, встав в 4 утра, возвращаюсь под самый отбой, и это был мой первый и последний рабочий день там. Тогда он предлагает мне временные подработки по выносу мусора из подъездов. Во многих подъездах меняют деревянные подъездные окна на пластиковые, при этом остаётся много строительного мусора, в основном кирпичного боя. Наша задача - загрузить его в машины (в мешки его сложили до нас). Это работа на три-пять часов, два-три раза в неделю, деньги сразу. И я снова числюсь бригадиром и получаю бригадирскую надбавку.

Вскоре я понимаю, что если тащить мешок по ступенькам, как все делают - он рвётся в хлам за два-три раза. И начинаю таскать мешки с кирпичами на спине. Мужики поражаются моей силе, они так не могут. А я понимаю, что ничего запредельного тут нет, просто смотря с кем сравнивать. Мне нравится эта кратковременная сильная нагрузка, тем более что заниматься спортом в отделении я теперь могу нечасто.

Вскоре кончается и эта работа. И до конца весны 2010 я снова нахожусь в отделении. Впрочем, там работы не меньше - то на территории, то внутри что-нибудь заставят. Но это другое. Весной 2010 года я понимаю, что уже созрел для выписки и выхода в мир нормальных людей. И этой готовности немало поспособствовала моя первая работа в новой жизни - работа дворника.

И до сих пор, видя на улице работающих дворников - я смотрю на них не как на бездушную часть пейзажа. Я знаю и понимаю, что они делают. И хоть давно уже нахожусь на таком уровне, что тогдашний я-дворник не мог этого представить даже в самых смелых мечтах - моё тело и сейчас помнит, чувствует, может повторить правильные движения метлой. Правда, в этом дорогом костюме, что на мне сейчас, не получилось бы показать настоящий класс, тут нужна более свободная одежда...