Как на фронте всколосился турнепс

                Подарок для моей возлюбленной маленькой и светленькой Элины Свитолиной, лучшей Алисы на свете и Анатолия Евгеньевича Несмияна по благословению лучшей врача интернета Бэйли Джей
     - Стынча продал Бессарабию большевикам, - откусывая корни слов и теряя окончания в буйных завитках бороды, чуть покачиваясь на стыках в плотно забитом прошлогодней селедкой вагоне Ажаева дельно говорил Солженицын, время от времени косясь на новенький мундир РОА, висевший на гвоздике у самого потолка, - мамалыжник чортов. А ведь говорили ему, что лесорубы Канады бродят хмуро, что само по себе и не ново.
     - Ты, старец праведный, - осторожно кашлянул старшина Полищук на мотоцикле, зацементированный Фриче по колено в растворе порядка один глина, два песок возле дверей в цинковом тазу, очищая вставной челюстью хрусткую луковицу, попавшуюся среди Рождественских подарков от трудящихся Рейха, выданных нормировочно нормировщиком в нормировочной, спешно доставленной на предыдущей остановке возле Каховки, где раздавали винтовки и намекнули о коммунизме, что ожидает повстанцев под Сталинградом, - расскажи нам об Опонькином царстве, об Канаде мы и сами наслышаны.
    - В натуре, - взвизгнула мелкая канадка, прибитая снаружи вагона. Эту военную хитрость придумал гауптман, благоразумно решив, что союзники не станут бомбардировать соотечественницу, они и не бомбардировали, хотя, возможно дело было в другом, в еще более ужасающей разум тактической хитрости вышестоящего командования : вагон никуда не ехал, он стоял на запасных путях Франкфурта, а раскачивался при помощи пружин, ловко приспособленных рессорами или амортизаторами соседними остовцами из хозяйства байера Шмульке.
    - Можно и об царстве, - величаво качнул седой головой Солженицын, с удовольствием отмечая остеохандрозный скрип позвонков. Значит, есть еще порох в пороховницах. - Со времен отеческих всякая живая тварина стремилась обнаружить в себе корень, пошедший от снежного человека или неандертальца, которые ковыряли себя ножиками, а некоторые пилили лобзиком руки и ноги, но более всех приспособился Опонька, ловкий солдат, угостивший самого чорта табаком и круассаном.
    - Ой не ври, - застонал контуженный ефрейтор Бобидзе, выползая из плотного кокона Наташи Хенстридж, что висел серо - бурой массой в тамбуре, - Солженицын, говори и знай, что с оным Опонькой служил я еще в сорок втором под Бобруйском.
    - Какой сорок второй ? - всхлипнул потрошок из закопченного котелка отчаянным голосом, с трудом пробиваясь сквозь кусочки вареного картофеля и вырванные штопором глаза тихоокеанских бычков, также известных на Дальнем Востоке как таймень и хариус. - Щас жа тридцать пятый ! - он торжествующе всхрапнул, расщеперив капустный лист, и приказал подобострастно подскочившему казаку Турло - оглы выводить завравшегося старца в расход.
    - Ложись, - скомандовал казак, дергая рывками замерзший затвор. Им выдали смазкой лубрикат Бонни Роттен, вот он и замерз, ибо на дворе стоял месяц май, незабываемый в Вене и на Дунае, хотя люди мира встали и ушли, лишь заслышав начальные строчки гимна Магомаева, славившего поздним жаворонком ограниченный в масштабах холокост, процветавший на малой родине Муслима, в маршале Толбухине, ибо был акын солитером. - Обожди, - резко стронулся с нар Старшой, взводя приставного Сталина, примонтированного монтажниками - высотниками к монтировке малой, - попервоначалу, как гласит завет, требовается оргию.
    На полу вагона кишели повстанцы, свиваясь жарким и потным клубком атрофированных мышц и ампутированных яиц вокруг Солженицына, а раскосая канадка, болтаясь снаружи, думала о Пряникове и Верзилове, что, по - любому, не поверят, если им рассказать.