И заканчивается спектакль ч. 2

               
 Рос и воспитывался Караваджо в усадьбе Сушесов. Отец был всегда на работе, мать вечно кормила младенца то коровьим молоком, то козьим, а Маскен во всем помогал по дому: там гвоздь забьет, там одежду подошьет, а там вино купит. Уже к году ребенок стал более-менее похож на человека, кудрявые волосы вились по всей голове, как лоза винограда по саду. Ребенок быстро загорел на солнце, стал крепким, смышленым чадом и вскоре ему уже стукнул пятый год. Мать свою Караваджо знал уже в лицо, пока старый седобровый дядя Маскен заменял ему отца, которого ребенок видел только на фотографиях. Сушес был в вечных поездках по Италии, договаривался с торговцами, зарабатывал деньги, присылал их семье… Джулия уже привыкла к такому образу жизни, но Маскену не нравилось такое «безотцовское» воспитание Караваджо. В поместье, помимо Джулии, ребенка и Маскена, жила толстая кухарка Жозефина, которая терпеть не могла детей и потому в свои 60 ими и не обзавелась. В хлеве была большая корова с таким же выменем, козочка и пару слепых щенят. Поутру как встанет Маскен, как накормит всю скотину, да как проснется Караваджо и зальет всю усадьбе своим плачем, будто искусственным, и всех на ноги поставит. Виноградом кормили и корову, и козу, и Маскен им перед сном сытился, а Караваджо никогда не любил эти плоды. Караваджо причудливым фиолетовым шарикам винограда предпочитал круглые и мягкие помидоры, а точнее томаты. Он мог есть его сырым, только что сорванным, мытым, вареным, очищенным, нарезанным, целым… За это Маскен часто называл малыша «мой маленький томатный друг». Караваджо быстро выучил итальянский и диалект неаполитанского. Первое слово Джулия так и прослушала, ругаясь с Жозефиной… Отпускать гулять Караваджо стали в 6 лет, но только рядом с домом. Так Караваджо впервые подружился и подрался с сыном плотника. Случилось это жарким летом. По улочкам продавали арбузы, а все дети постарше обливали друг друга холодной водой. Сынишка плотника, Антуан Шерш, стоял в стороне от всех и наблюдал, держа в руках сырое куриное яйцо. Мимо пробежал Караваджо, которого недавно облили, а Шерш обронил яйцо, которое разбилось вдребезги. Яркий желток вместе со скорлупой привлек внимание всей детворы. Шерш стал плакать, ронять слезы на разбившееся яйцо… От злости, он напряг мягкие кулачки и щелканул Караваджо по щеке. Тот пошатнулся, испугался, но взял и толкнул со всей силы Шерша, и он упал. Драка прекратилась, когда Маскен и отец-плотник прибежали на плач. Еле разняли ребят и утащили домой. Джулия отругала малыша, но дядя наоборот похвалил за то, что не растерялся. Стукнуло томатному малышу семь лет. Пора было ему уже идти в школу, и Маскен договорился с педагогом, но за неделю до начала учебного года пришла телеграмма от Сушеса. Дядя стал читать ее вслух.
«Дорогая семья! Джулия, Караваджо и дядя Маскен! Как у вас дела? У меня все хорошо, торговля пошла в гору, так сказать. Знаете, побывав во всех уголках Италии, я понял, что возвращаться в маленький и тесный Неаполь я не хочу! А хочу, чтобы вы втроем переехали ко мне, в Геную. Генуя эта на северо-западе. Не волнуйтесь! Здесь красиво, рядом море, томаты, благодаря мне, теперь тут есть. Я уже и домик нашел для нас и школу для Караваджо. Приезжайте, одним словом! Я отправлю вам деньги на покупку билетов, и на корабле большом отправитесь. До встречи!»
 От прочтения этого письма дядя повеселел. Он любил перемены, а Неаполь ему, словом, поднадоел. Джулия безумно испугалась. А куда дом денем? А куда Караваджо? А как корабль? Но через три дня Маскен уже купил билеты на лайнер «Чезарома». Усадьбу продать оказалось легко. Занимался этим тоже Маскен. Он продал его за крупную сумму лир тому плотнику под мастерскую.
 Плыл лайнер два дня. Джулию ужасно тошнило из-за морской болезни. А Караваджо бегал голыми ногами по кораблю и веселил моряков, тряся кудри. За настрой духа на корабле экипаж сшил мальчику тельняшку под его размер, а капитан даже вытащил откуда-то маленькую фуражку. По словам капитана, это была фуражка его уже выросшего сына.
 Наконец трое приехали в Геную. В порту их встретил веселый сеньор Сушес, махая своей клетчатой панамкой, одетый во все белое: рубашку, сандалии и шорты. У Сушеса были красивые длинные усы, постепенно сливающиеся в бородку. Он обнялся с Маскеном, поцеловал жену и поднял Караваджо себе на плечи. Все смеялись, шли, пританцовывая, говорили о том, о сем, вспоминая былые годы.
-Теперь мы будем вместе! -все время говорил Сушес.
-Это точно! –смеялся дядя.
  Сушес привел семью к домику, стоящему за квартал до берега моря. Ворота были красного цвета. Он отворил ворота и показал всем жилье. Красивые бежевые стены, милый дворик и хрюкающие в загоне свиньи. Что может быть лучше? Джулия сразу же заселилась в спальне с Караваджо, а Маскен выбрал каморку, стоящую во дворе.
-Дядя, по что вам этот сарай? Идемте в дом, -предлагал ему Сушес.
-Нет, господин. Я буду вашим псом сторожевым!
 Весь светлый день Сушес общался с Караваджо, называл его ласково «Джонни» и не забывал похлопывать по спине Маскена.
 Через неделю Караваджо пошел в школу. Педагог оказался молодым близким другом Сушеса, который всячески уделял внимание больше Караваджо, нежели другим детям. Такая методика Маскену не очень нравилась. «Зазнается мой томатный друг. Ай, зазнается!»-приговаривал дядя родителям.
 И такими же светлыми днями-деньками жила семья. Каждый день и каждый миг. И такими этапами семья и не заметила, как «маленькому томатному другу» исполнилось 16 лет. Джулии стали как-то грустно. Сушес долго был в море, ловил рыбу. А Маскен не горевал, а впал в настоящую депрессию! Вся его жизнь крутилась вокруг счастливой Джулии, радостного Сушеса и маленького, милого Караваджо… Он боялся, что теперь все это уйдет. Маскен лежал днями в своей каморке и потчевал: «Закончилось шоу! И кончился спектакль моей жизни…»