Глава 19. Скользкая дорога

      
       Татьяна опять ушла к Наде, а я торчал в офисе: суббота тоже рабочий день; и не то чтобы скопилось дел, не терпящих отлагательства, просто не смог себя заставить соскучиться по Наде со товарищи. Без меня на этот раз. Вечером заеду за своей бесценной. Заберу её, не преступая порога.
       Первые полтора месяца нашей совместной жизни прошли не безоблачно. Ощущения восторга и праздника хватило ненадолго. Мы торопливо доели изрядно надкушенный плод познания друг друга, и всё стало обыденностью.
       Я чувствовал, как в наши отношения вошла неискренность неизвестной мне природы. Татьяна опять играла какую-то из дюжины своих придуманных ролей. Частая смена настроений от безразличия до безудержной страсти, от задумчивой и бездвижной меланхолии, близкой к какой-то медитативной прострации, до взрывных выбросов энергии, безрезультатной кипучей деятельности. На мои вопросы и предложения поговорить, помочь найти выход она отвечала натужным "всё в порядке, просто устала" или бесцветным "я тебя люблю". Мы не ссорились, не устраивали сцен, хотя я стал думать, что прямой и, может быть, не очень приятный разговор поможет нам двинуться дальше, исправить то, что поправимо. Но нет.
       Её нежность теперь зачастую обращалась в обременительную и липкую заботу. Лёгкий нрав и жажда жизни трансформировались в агрессивное и искушённое потребление. Исчезла её лёгкость и непринуждённость, груз произошедшего всё ещё лежал на её сердце. Мне казалось, что её временами тяготит моё присутствие, что она ищет одиночества и что переезд ко мне – возможность побыть одной серыми зимними днями, в тишине, пока я руковожу созданием добавленной стоимости.
       Стало очевидно, что её стремление к одиночеству – похмелье борьбы за самостоятельность. Она рвалась на волю, в "настоящую" жизнь, жаждала свободы, хотела сама распоряжаться своей жизнью. Вот они: свобода, самостоятельная, "взрослая" жизнь, право на собственные решения. Но вместо этого возникли пустота, растерянность, осознание того, что за ошибки, которыми потенциально полны любые решения, придётся отвечать самой. Её взросление произошло неожиданно, стремительно, болезненно.
       Все её "серьёзные" и "бесповоротные" шаги к независимости, самостоятельности оказались неуклюжими шажками ребёнка, едва вставшего на ноги, который сам! важно топает, полностью поглощённый процессом, не осознавая, что его ведут за руки и заботливо направляют по наиболее безопасному и комфортному пути.
       Но нет больше того, кто удерживал, повелевал, всё решал за маленькую Танечку Шустову. Уход профессора словно лишил её опоры, фундамента, на котором стояла её жизнь. Я стараюсь, но пока не вполне успешно, заполнить эту пустоту в её душе и жизни.
       Татьяне всё ещё нужен не муж, не друг, не воин, не добытчик, а папа. Тот, кто всё на свете может исправить и простить, кто по первому зову кровинушки будет рядом. Пусть накажет за раскрашенный разноцветным пластилином радиатор отопления или за случайную двойку по геометрии, но его существование, его тёплая и присутствующая в каждом жесте, взгляде, слове, сила поможет вернуть белизну радиатору и вычислить площадь трапеции. Ещё не успеют высохнуть слёзы обиды, отчаяния, раскаяния, а жизнь снова будет протекать правильно, надёжно, под папиной защитой.
       Я на роль отца не гожусь. Во-первых, никто его не заменит. Никогда. Во-вторых, Татьяна не может сознаться себе, мне, подругам или маме в том, что не понимала, что была не права, что избегала того, кого нужно было любить каждый миг, как последний. Что была, в сущности, глупой и капризной девчонкой. Свои горести сейчас она может, как много лет назад, доверить только своему плюшевому пажу.
       Поначалу Татьянина беспомощность подкупала, заставляла меня чувствовать себя главой, мужчиной. Я даже думал, что это осознанное ею движение с целью поддержать меня в первых шагах в качестве мужа и отца свежесозданного семейства. Её очередная роль. Но это оказалось не так. Я очень плохо её знаю. Этот факт разочаровал.
       Татьяна стала часто куда-то пропадать, даже не трудясь объяснить, где бывает. Она уклончиво отвечала: "По работе" – и лишь иногда, словно смиряясь, сообщала, что была у мамы, или у Нади, или у каких-то там неизвестных мне подруг. Порой я думал, что в жизни Татьяны появился кто-то ещё. И тогда ревность огненной волной наполняла меня всего. Но чаще всего выяснялось, что она действительно ездила к маме или Наде, и мои подозрения оказывались беспочвенными. Хотя поездки к Наде я не поощрял.
       А я тем временем всё глубже увязал в трясине своих обременительных и не до конца последовательных из-за переменчивой позиции БГ служебных обязанностей. В общем, мы погружались в какую-то спячку.
       На осторожный вопрос, счастлива ли она со мной, Татьяна без раздумий и эмоций, без паузы, хотя бы в доли секунды, для того, чтобы заглянуть внутрь себя и убедиться, что это так, ровным голосом сказала: "Да".
       Условия дьявольского контракта выполняются, но прожорливый червь сомнения шепчет: "Неужели веришь?", – и хор голосов вторит: "Стерпелось – слюбилось?.. Не забывай, ты – любой… Теперь она тебе не нужна, теперь ты нужен ей". Да, пусть и так. Понимание, что ты кому-то нужен, тоже ценно. И достаточный повод для взаимности. Взаимности! Вот чего нам не доставало! Сначала мне, а теперь Татьяне. И нужно найти повод и способ, силы и терпение, чтобы всё поставить на свои места. И сделать это должен я! Но… Начать всё заново непросто. И ждать дальше нельзя. То, что происходит, ложь. И длить её – предательство. Категорично, но, по сути, так. К чёрту эвфемизмы! Сегодня или никогда!
       Пустые коридоры нашей конторы не располагали к темпу марша. Не спеша разгребал почту, подписал ворох бумажек – донесений и прошений. Позвонил БГ, сообщил новости, снова пообещал назначение в скором времени свадебного генерала. Я в свою очередь заверил, что закончим разработку стратегии к следующему четвергу (сразу по окончании дождя), хотя всё уже почти готово. Когда слишком быстро исполняешь поручения, возникает соблазн подбросить ещё работенку. Блицкриг, задуманный БГ, похоже, сорвался, и я встрял на посту местоблюстителя. Все поручения сверху – рутина. Ничего грандиозного. Германыч отделывался общими фразами или неисполняемыми сроками перехода к следующей фазе "стремительного наступления и полного разгрома" после кое-как завершившегося "захвата и удержания ключевых высот". А я уже четвёртый месяц оставался заложником его хоть и масштабных, но (не хотелось бы так думать) неточно спланированных преобразований. Впрочем, платили согласно контракту, а требовали пока не многого. Живи и радуйся, но ещё пару месяцев – и все может обрушиться, похоронив под обломками меня и моего нового шефа.
       Пошёл в кафешку напротив, заказал кофе, чего-то пожевать и сел за столик у окна. Пока ждал заказ, разглядывал посетителей, смотрел за окно. Торопиться некуда: на службу – неохота, за my honey – рано. Серая, слякотная суббота. Мёртворожденный городской снег. Попираемый и умирающий днём, восстанавливал уходящую силу ночью и, спасаемый живительным морозцем, превращался в коварный гололёд. Ломал ноги, отбивал копчики и гнул кузова автомобилей. До настоящей весны далеко, но в наших широтах, да с поправкой на глобальное потепление (высокорентабельный коммерческий проект неглупых пацанов), ещё две недели – и снег окончательно обнажит влажную и холодную землю.
       Щедрых чаевых с моего скудного заказа не предвиделось, поэтому обслуживать меня не спешили. Навеянная погодой и неспешным течением минут, незаметно, как вражеская разведка, подобралась светлая меланхолия, какие-то сантименты. В этом кафе мы с Татьяной встречались несколько раз, она прибегала в середине дня и вызывала меня на "встречу с клиентом". Сейчас я подумал, что, с точки зрения конспирации, мы могли спалиться в первый же раз: сюда частенько забредали мои коллеги за выпечкой, сигаретами и газировкой. Однако мы ни разу моих любезных коллег не порадовали своим провалом, притом что выбирали всегда вот этот столик у окна, заметный с любой точки зала. Именно здесь мы с Татьяной обменялись ключами, я отдал ей ключ от своей квартиры с брелоком в виде буквы "Т", а она мне – маленький ключик на золотой цепочке, символический, от её сердца. Романтично. Вечером этого же дня меня ждал дома сюрприз…
       Принесли мой заказ. В кафе вошёл человек. Не к ночи будет помянут, мой бывший шеф. Изобразил лёгкую улыбку и шагнул в моём направлении. Я отвел взгляд и отвернулся: мне не интересно. Он сделал вид, что искал свободный столик, хотя занято было всего три, развернулся и ушёл в другой конец зала. Мы все гордые. Все слова сказаны. Мы оба в курсе неважных дел друг друга. Я – весьма приблизительно, а он, думаю, хорошо осведомлён о моих. Оленька, не уловив подвоха, как-то простодушно ответила мне, что, конечно, знает новый номер его мобильного. Надо будет от неё избавиться. А мне сегодня и без бывшего шефа достанет общения с не самыми приятными людьми. Светлое настроение рассеялось. Быстро допил кофе и ушёл.
       Вернулся в офис, работать не хотелось, пошарил по сети – новости, погода на три дня (без изменений), скачал пару картинок на обойки. Позвонила Татьяна справиться о делах, узнать, когда я приеду и не смогу ли раньше. "Народ интересный, есть с кем пообщаться". – "Сожалею. Нет". Татьяна, как мне показалось, даже обрадовалась моему отказу немедленно приехать.
       Народ – это кто, Надя? В связи с моим карьерным взлётом у Нади с новой силой разгорелся интерес к моей скромной персоне, как мужчине и теперь топ-менеджеру, человеку и пароходу. Прошлым летом, несколько недель спустя после нашего экспресс-знакомства, Надя позвонила мне и попросила о срочной и тайной встрече, заявив, что это касается Татьяны. Я, отложив все дела, примчался.
       Под видом крайней озабоченности судьбой и жизнью Татьяны, этого "неопытного и ранимого дитя", она попыталась примитивно отбить меня у "лучшей подруги". Надя умеет разговаривать с людьми, умеет подчинять и управлять. Но мой случай – клиника, ей оказался не по зубам, ничего не вышло. Единственное, что ускользнуло от меня, – это её мотив. Или она всерьёз рассчитывала на успех? Она хорошо спланировала свою вербовку, ей есть что предложить и в материальном, и в телесном плане, райские кущи и опыт зрелой женщины, дали и высоты. Она не девочка, но и не старуха. С поправкой на женское кокетство мы почти ровесники. Я не буду ни в чем нуждаться. И мы можем составить хорошую пару и прекрасную партию друг другу. Профессорская вдова стократ лучше избалованной профессорской дочки. Но я и так ни в чём не нуждаюсь, и уж менее всего мне нужны её общество и ложе. К тому же я человек классического, пусть и не безупречного, воспитания, и "Алые паруса" когда-то задевали тонкие струны и во мне. И пусть сейчас я циник, эгоист, человек, скользящий по поверхности, хамоватый тип и тэ пэ (для более точной картинки подойди к зеркалу), не безупречен в обращении с прекрасным полом, но всему есть предел. Ей нужен не я, а какой-нибудь студент, жиголо, голодный и воспитанный. Образованный и послушный. С которым можно выйти в люди, не переживая за то, умеет ли он пользоваться столовыми приборами и в состоянии ли самостоятельно завязать галстук. Видимо, современное состояние высшей школы не способствует зарождению этого вида. Коконы мертвы. Мотыльки не вылетели к сроку. Разговор вышел кратким, война началась, несмотря на финальное "забыли". Зарывать топор войны надо вместе с побеждённым врагом. Без вариантов.
       Надя попросила, чтобы всё произошедшее осталось в тайне, нет, не так, – "между нами". Я пообещал и поначалу этим тяготился, воспринимая невольную клятву почти как измену. Для меня открытым остался вопрос: неужели до сих пор Татьяна не разглядела истинное лицо своей подруги? Соответственно я избегал встреч с весёлой вдовой, мадам Надей. Мои попытки как-то намекнуть Татьяне, не нарушая обещания отвести её от этого неполезного общения, привели к обратному результату. Думаю, Надя также не сидела сложа руки. Наша война стала позиционной и для Нади, видимо, некоторым хобби. Внешне всё выглядело невинно и благопристойно.
       У женщин в определённом возрасте, после обретения твёрдой почвы под ногами, после освобождения от сонма мелких забот по рождению и воспитанию детей, или в отсутствие таковых, после стабилизации быта, социального положения, проще говоря, когда основные жизненные задачи решены, а сил ещё невпроворот, часто возникает какая-нибудь, прошу прощения, блажь. Кто-то начинает вязать крючком, кто-то записывается в многочисленные тоталитарные секты домохозяек или распространяет контрабандную сетевую косметику. Наша бухгалтерша, например, решила, что обладает врождённым талантом к вокалу. На каждом корпоративе, да и вообще при любом удобном случае с коллективным распитием, адекватно приняв на немалую грудь, изводила ни в чём не повинных коллег своими руладами. Сначала это было относительно безобидное что-то заунывное народное (а кто хоть раз в жизни не пел с пьяных глаз про мороз или тропку до вишнёвого сада?), затем энергичный современный попс и, наконец, арии из итальянской оперы, разученные по тексту, написанному русскими буквами (бедный старик Джузеппе). Это тот случай, когда "петь не умею, но люблю". Боюсь, не стал ли я подобной навязчивой идеей могущественной стареющей вдовы? Итак, война началась. Я как джентльмен, безусловно, был ограничен в средствах, мой соперник – нет. Надин расчёт был дьявольски точным, прекратить это безобразие я не мог, приходилось обороняться и пытаться предугадывать направления следующих ударов. Очные баталии были редки, и наши ходы зачастую передавались через ничего не подозревающую (ой ли?) Татьяну.
       В общем, планы на вечер не располагали к скорейшему их воплощению. Хотелось забрать своё из этого вертепа и, не оглядываясь, бегом за надёжные крепостные стены. Мост поднять, шторы опустить. Победа – уйти от битвы.
       Дешёвая зимняя резина, в которую обут мой видавший виды фаэтон, вносит в управление элемент неожиданности. Причём неприятной. Новая машина заказана, но будет только к началу лета. Очередь. Кредитный бум. Народ скупает авто как горячие пирожки. Не глядя и не думая. Попадая в итоге банку почти на две цены. Банки также бодро переливают деньги в кредиты для девелоперов и биржевых спекулянтов. Экономический бум. Кончится всё это, скорее всего, плохо. Стоп. Надо привыкнуть, закрывая дверь кабинета, выключать в голове бегущую строку индексов, рейтингов, котировок и сообщений о слияниях дробь поглощениях. Сейчас я еду за своей женщиной. Холодает. Прибавил печку.
       Темнеет рано; выбрался из пробок, проехал стелу с именем этого города, отсюда – девять километров. Уютный и ухоженный летом дачный поселок, который я именую "выселки" (на что Татьяна обижается), в остальные три сезона, а особенно зимой, смотрится брошенным. Наполовину пустеет, практически полностью в своей "исторической", первоначальной его части: "старички-дачники" перебираются в убогие городские квартиры, и окна светятся только в свежепостроенных огромных коттеджах "новосёлов".
       Расчищенная от снега трасса закончилась, свернул на скользкую кривую дорожку. Шлагбаум открыт, домик охраны тёмен. Сбросил скорость: на неровностях что-то поскрипывает в подвеске. Подъехал к дому номер тридцать два. Во всех окнах свет, на экранах тонких занавесок – театр теней, все в сборе. Прогремела цепью и залаяла собака, Джуд, кажется. С грозным рыком, но на деле толстая и добродушная, как и многие, склонные к полноте. Двукратный динь-дон домофона, щелчок двери, без пароля и ответа: рады любому путнику. Вхожу. Пёс вильнул хвостом и убрался в будку. Дорожка до дома петляет на ровном месте – дизайнерские изыски. Над входной дверью какое-то изречение на латыни – тоже. Чай, интеллигенция живёт, не плебеи. Дверь открыта. На пороге меня встретила незнакомая блондинка с хайболом в руках, видимо оказавшаяся ближе всех к домофону и впустившая меня в этот притон.
       – Здравствуйте! Я – Вика. Вы к кому? Проходите, – она, не дожидаясь моего ответа, собралась вернуться к остальным.
       – Я за Татьяной Шустовой.
       Блондинка остановилась, провела сканирующим взглядом с головы до ног. Сфотографировала.
       – Вы Александр?
       – Да. Очень приятно.
       – И мне. Пойдёмте, я вас провожу, – она оттопырила калачиком левую руку.
       – Будьте любезны, – я взял её под руку: от меня не убудет.
       "Кто там?" – перекрыл огнедышащие динамики приближающийся голос Нади. Вика пьяно улыбнулась: "Сюрприз".
       – Да, действительно, сюрприз! – Надя протянула руку для приветствия. – Здравствуй, мой дорогой.
       – Здравствуйте, блистательная! – я освободился от Вики, которая тут же исчезла в глубине дома.
       – Ну что ж ты застыл на пороге? Проходи. Выпьешь с нами?
       – Нет. Я за рулём. И немного спешу. Нам с Татьяной, как ни печально, пора.
       – Вы собираетесь уходить? Оставайтесь, можете заночевать у меня. Я уступлю вам свою комнату. И кровать…
       – Премного благодарен. В следующий раз. Я хочу забрать Татьяну.
       – Я тоже хочу… – она улыбнулась. – Татьяна э… немного занята. И я даже не знаю, где она сейчас. Предлагаю пройти к гостям, я тебя с ними познакомлю. Компания собралась отменная.
       – Будьте добры, проводите меня к вашей лучшей подруге.
       – Тебе потребуется виза.
       – ?!
       – Моя лучшая подруга живёт в Огайо.
       – Мне сформулировать иначе?
       – Она наверху. Если хочешь, я кого-нибудь попрошу её позвать. А ты пока выпьешь… Ну хоть бы молока! – она рассмеялась.
       – Мне не составит труда подняться самому.
       – Какой ты непонятливый! – Надя включила назидательный тон. – Как хочешь… Предупреждать надо, когда едешь… – она указала рукой в сторону лестницы наверх, на второй этаж.
       Я обошёл Надю с фланга и стал подниматься. Смысл последней фразы, очищенный от шелухи нашей словесной перестрелки, дошёл до меня. Через две ступеньки, бегом, по винту лестницы. Надя проводила меня взглядом, довольно улыбаясь.
       На второй этаж я раньше не поднимался; огляделся – по три комнаты в каждую сторону от холла. Секунда на размышление. С открытого балкона, выходящего сюда, в холл, сквозь парусящие на сквозняке занавески тянуло холодом, сыростью и запахом дыма.
       Навстречу попался длинноволосый тип.
       – Простите, вы не видели Татьяну Шустову?
       – Она с девчонками фотографии смотрит в кабинете, отсюда направо первая дверь, – он обернулся и посмотрел на меня.
       Дошёл до двери, немного успокаиваясь: "Всё в порядке. Надя, сучка, молодец, зацепила меня. Пропустил удар". Открыл дверь. Три девицы у монитора, смотрят фотографии. Во весь экран на фоне нефтяной вышки олень. Это тебе не "Утро в лесу". Тундра. Новый тренд хай-лайф-общества? Теперь не только политика – квинтэссенция экономики, – но и салонные забавы ориентированы на экспортные потоки? Татьяна чуть поодаль в кресле листает журнал. Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась.
       – Домой поедем?
       – Давай через полчасика?
       – Я подожду в машине?
       – Потерпи. Идём к нам?
       Девицы у компьютера замолкли и слушали наш диалог, изображая внимательное изучение фоток. Та, которая крутила колёсико мыши, застыла с поднятым пальцем. Не завершенное движение, смена фокуса.
       – Я покурю на балконе.
       – Покури, – в глазах Татьяны промелькнул испуг. Она перевела взгляд на глянцевую страницу.
       Я вышел. На балконе стоял молодой человек в белой рубашке. Не сезон, но он, кажется, не замечал холода. Он нервно прикурил сигарету от докуренной до фильтра. "Нервничает", – подумал я.
       – Здравствуйте. Не помешаю? Меня зовут Александр.
       – Нет, – он обернулся и протянул руку. – Сергей.
       От него пахнуло алкоголем, сквозь который едва заметно пробивался запах одеколона, такого же как у меня, подаренного Татьяной и по её словам, "Самого модного мужского аромата сезона".
       – Часто бываете в этом доме? – отчего не перекинуться парой слов? У меня полчаса ожидания, а вниз я не пойду ни при каком раскладе.
       – Нет. Так, пару раз. И… – он замолчал, а потом, как будто принял решение, продолжил: – И сейчас уйду.
       – Я тоже, надеюсь.
       – Вечеринка не нравится?
       – Да я так, проездом.
       Мы замолчали. В поисках темы. Погода – не годится. Вариант стопроцентный, но как говорила Маша: "Образованный человек всегда сможет поддержать беседу, не прибегая к прогнозу погоды или видам на урожай".
       – Вам не холодно? – я был намерен удержать компаньона здесь, на верхней палубе.
       – Нет. Я привычный, у нас ещё зима, настоящая, а здесь, так, – хлюпость одна.
       – Вы издалека?
       – Да.
       – Не секрет?
       – Нет. М-ск. Это Восточная Сибирь.
       Я подумал, что забавное слово "хлюпость" где-то уже слышал. Вспоминать было лень. Я продолжил нашу необременительную беседу:
       – Я часто бываю в ваших краях.
       – По работе? Или как?
       – По работе, у нас сибирское представительство недавно открыли.
       – У нас много чего открыли. Но сначала открыли нефть. Чёрное золото. А теперь все рвутся озолотиться.
       – Мы по другой части, но, впрочем, среди нефтяников тоже есть наши клиенты.
       С "я" мы отчего-то перешли на "мы". Обобщаем. Прячем себя за стадным "мы".
       – Клиенты… – он усмехнулся.
       – Какой-то негатив?
       – Нет, я так, вспомнил одного, клиента.
       Опять замолчали. Видимо, без погодной темы не обойтись.
       – Меня хозяйка пригласила, Надя... Типа интересная компания и всё такое… Потусим… А здесь… – каждое слово он прерывал, медленно и как-то зло затягиваясь сигаретой. Как будто сейчас бросит окурок и прыгнет с балкона или с разворота ударит правой в челюсть. Хотя нет, левой: он левша.
       Я пожал плечами, повествовать о моих обстоятельствах не хотелось. А мой собеседник, похоже, изрядно пьян.
       – Да есть тут у меня одна знакомая… – Сергей продолжал в той же манере: – Это, наверное, она подговорила Надю меня сюда притащить. А у меня всё, никаких дел с ней больше. Мало ли что было, подумаешь… Что было, то сплыло. Да и не было, считай, ничего. Так, ерунда, это всё больше её фантазии. А сейчас смотрит на меня и молчит. А я что должен делать? От меня жена ушла. Вот она, наверное, и думает…
       Если бы я не понял всё сам, сейчас, то спустя секунду Татьяна, которая присоединилась к нашему дуэту, всё прояснила. Мы стали трио. Самое неудачное и банальное сочетание в делах амурных.
       – Алекс, это – Сергей.
       – Мы познакомились.
       – Это тот самый Сергей.
       Сергей вопросительно посмотрел на меня, потом на Татьяну. Дёрнулись желваки.
       – Это я уже понял. И не только это… – я смотрел в глаза Татьяны. В них сожаление – глупо получилось.
       Выходит, Надя, как бы удерживая меня от того, чтобы я поднялся на второй этаж, сыграла на грани фола, но очень точно и безжалостно. Меня захлестнула ярость, ревность, злоба, обида. Меня обманывают, как ребёнка. Я сжал кулаки. Воздух наэлектризовался. Сергей даже отступил на шаг.
       – Нет, ты не понял.
       – Я всё понял, любимая. И еду домой. Никогда не соглашался быть третьим. Только первым.
       – Ты и так первый. Ты же знаешь.
       Сергей сделал ещё шаг в сторону и продолжал внимательно смотреть на нас.
       – Это мой… муж, Саша. Вот так… – сказала Татьяна, обращаясь к Сергею, но глядя мне в глаза.
       – Ясно, – Сергей тоже оказался понятливым.
       – Ну вот, раз всем всё стало понятно, я откланиваюсь, – я повернулся и вышел с балкона, – кинув напоследок Сергею: "Трепло!"
       Спускаюсь по лестнице. Внизу держась за перила, стоит старый знакомый, Толик. Улыбается во весь рот: "Вы опять уходите раньше всех?"
       – Да, ухожу.
       – Подайте руку даме, – Толик указал взглядом наверх.
       С каменным лицом спускается Татьяна.
       – Подожди, я с тобой, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Давай без скандалов. Давай дома всё обсудим.
       Молча подал ей руку. Помог одеться. Подошла Надя. В уголках губ усмешка – а я что говорила? Татьяна, ни на кого не глядя, вышла вслед за мной.
       Сели в машину, включил зажигание. Машина остыла, стёкла запотели. Пошёл мелкий, колючий снежок.
       – Тебя подбросить?
       – Я с тобой.
       – А как же дорогой сибирский гость?
       – Я не знала, что он здесь будет!
       – А он мне сказал, что это ты уговорила Надю его позвать. И это, я так понимаю, не в первый раз.
       – Он не понимает, что происходит. Я никого не подговаривала.
       – А почему ты мне сразу не сказала, когда я пришёл?
       – Хватит! Я ни в чём не виновата перед тобой! С Сергеем у нас всё в прошлом! – Татьяна расплакалась.
       – Что всё?
       – Вообще всё.
       – И как давно "вообще всё"?
       Я рванул машину с места. Занесло. С трудом выровнял руль и вдавил газ до пола.
       – Осторожно, здесь гололёд! – она сдержала слёзы, отрешённо глядя вперёд.
       – Может быть, сама поведёшь?
       – Останови, давай успокоимся. Давай поговорим. Я всё объясню.
       – А то я сам не понимаю. Сергей, может быть действительно, ни при чём, не о нём речь. Это ты ищешь с ним встречи. Хочешь попробовать ещё раз, сначала? Или уже попробовала?
       Татьяна не ответила.
       – Я тебе не верю. Я у тебя "любой случай". Девочка, не добившаяся расположения любимого, решает поставить на всём крест и назло выйти замуж за первого встречного. Так? И этот первый встречный счастливо оказывается заочно влюблённым в несчастную отвергнутую. Так? Но в душе она остаётся верной своему единственному. Верной, несмотря на то, что делит хлеб и ложе с другим мужчиной. Верной и терпеливой. А потом…
       – Алекс, прекрати!
       – А одеколон у него тоже тобою подаренный? Одинаковый запах – классика жанра… Такая вот "хлюпость" получается! Даже признаваясь мне в любви, ты думала о нём!
       – Я думала о многом…
       – Я не закончил. Продолжаем нашу повесть. На чём мы остановились? Следующий драматический поворот: она узнаёт, что беременна, точнее, думает, что беременна. Не знаю, точно не знаю, теперь не важно. И это конец. Ребёнок – это катастрофа. Но судьба даёт второй шанс, ребёнка не будет. Какое счастье. Трудное. Женское. Мыльная опера. Все, обливаясь слезами, обнимаются.
       Я свернул к дому Шустова.
       – Ты куда? – Татьяна попыталась сориентироваться через не полностью оттаявшее боковое окно.
       – Я домой, а ты к маме.
       – Уже поздно. Мама спит.
       – Да, поздно… Поздно я всё понял. А маму разбудим. Не беда. Она соскучилась по тебе. Передашь ей мои извинения.
       Я остановил машину у вычурной кованой ограды дома Шустова.
       – Ваша остановка.
       – Постой. Я скажу всё как есть. Ты в чём-то прав. Я сначала действительно хотела… Назло… Но потом… Я опоздала тогда в кафе, помнишь? Так вот, я стояла у двери и думала, идти или нет, потому что уже не хотела назло, думала, что ты хороший, добрый, сильный мужчина и я тебя полюблю. И я пыталась сжечь мосты. Стать твоей. Сразу…
       – А потом испугалась?
       – Нет, просто подумала, что это будет неправильно и как-то дёшево…
       – Решила подороже?
       – Не оскорбляй меня! Не в этом смысле. Я хотела, чтобы красиво…
       – Ты это придумала сейчас.
       – Нет. И я тебя, правда, люблю. А ребёнок… Я просто испугалась. И наговорила глупостей. А сейчас… – она замолчала и отвернулась, – а сейчас я хочу быть с тобой, хочу быть твоей. Я хочу родить тебе ребёнка. Я хочу, чтобы ты меня любил. Понимал меня. Прости. Я не ищу встречи с Сергеем. Я не подговаривала Надю.
       – Ты знала, что Сергей будет у Нади?
       – Да.
       – А что от него ушла жена?
       – Да.
       – Это ваша первая встреча?
       – Нет, – Татьяна замолчала и отвернулась к оттаявшему окну, за которым шёл густой снег. – Но я хочу Сергею всё объяснить, и… Я его обидела. Я ему должна сказать… И всё. И больше ничего.
       – Теперь у тебя будет время, скажешь.
       – Ты злишься. Ты злишься на себя! Потому что не можешь просто любить и верить. Ты меня никогда и не любил по-настоящему. Ты любил свой придуманный идеал только за то, что он подходил тебе, ты любил себя в этом безжизненном призраке. И пытался принять меня за него. Я это чувствовала, но верила, что всё изменится. У нас начало получаться. Но любовь – это не только слова и объятья. Это когда каждый живёт для другого. А ты живёшь только для себя. Ты эгоист. Ты любишь только себя, оберегаешь свою дурацкую свободу, независимость, одиночество. Ты боишься впустить в своё сердце кого-то ещё. Ты боишься потерять полный контроль. Я была бы тебе покорна, но ты и это не можешь принять. Ты не можешь принять что-то просто так, безусловно. В дар. Потому, что будешь считать себя обязанным, а значит несвободным. Так вот, ты – свободен! Я ухожу. Прощай!
       – Я любил тебя. И был счастлив. Свобода? Дело не в ней. А любовь – это ещё и полное доверие. А у тебя слишком много секретов.
       Я посигналил. Потом ещё. В доме в окне на втором этаже загорелся свет.
       – Тебе пора. У тебя всё впереди. Сергей – хороший парень. Желаю счастья.
       – Сегодня ровно год, как мы встретились в аэропорту... – она снова заплакала.
       – Я не сентиментален.
       – Ты просто искал повод избавиться от меня. Я тебе не нужна! Тебе никто не нужен! Ты боишься, что, если промедлишь, то уже не сможешь прогнать меня.
       – Ты же знаешь, что это не так! Но если тебе это поможет, можешь остаться при своем мнении. Мне не жалко и больше ничего не нужно!
       Татьяна вышла, со всей силы хлопнув дверцей. Такой вот символ. Вошла в мою жизнь и вышла из неё под выстрел двери.
       До выезда из "выселок" на трассу оставалось метров двести. Машину вдруг занесло, ударило о бордюр, что-то проскрежетало по днищу, затем её выкинуло на встречную обочину. Полёт прервал бетонный фонарный столб. Дверь заклинило. Выбрался через пассажирскую. Встал, хватая ртом холодный воздух. Болит грудь, с рассечённой брови капают чёрные (в тусклом свете) капли, во рту солоно из-за прокушенной губы. Я закурил, как смог, оттёр кровь и подумал: "Это вы, профессор? А вы, однако, скоры на расправу". Оглянулся назад, на светящиеся окна. Нет! Только вперёд. И похромал к трассе. Голова кружится; лобовое стекло, наверное, поэтому и названо лобовым, что именно означенной частью его достаёшь в таких ситуациях.
       Домой я добрался под утро. Воскресенье. Тишина. Мутит, дико болит голова. Сотрясение? Было б что трясти. От удара под глазами прорисовались синяки. Губа распухла, на груди расплывающимся полукругом отпечатался руль. Здравствуй, новое утро! От перевозбуждения спать не хочется, хотя шатает от усталости. Умылся, прижёг ссадины перекисью. Выпил кофе. Бодрит и перекись и кофеин. Вспоминать всё произошедшее не хотелось. Закрыли тему. Собрал все Татьянины вещи: сама заберёт или отвезу при случае. Вещей на самом деле оказалось совсем немного, всё уместилось в два пакета из супермаркета: косметика, что-то из одежды, несколько безделушек и плюшевый медведь. Пакеты поставил в прихожей.
       Второй час слоняюсь по квартире, некуда себя деть. Спать не могу: ложусь – начинает кружиться голова и подступает тошнота. Пытался читать – буквы расплываются. Курю. Никто не звонит. Тишина. Одиночество. Хорошо…
      
      
       (из тетради Августа II)
      
       Х:18
       Райский сад. Искушение. Если Он всё знал, зачем оставил лазейку соблазна, повод для изгнания из рая? Зачем был создан запретный плод, если подцепить заразу иррационального познания никто, кроме первочеловеков, не мог? Оставил выбор? Решил проверить доверчивых и наивных детей своих? Он ничего не сделал зря, ни разу не ошибся. Значит, всё случилось по Его замыслу? Почему не простил?
       А если бы Он дал человекам второй шанс? Случилось бы иначе? Нет…



Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/04/25/1690
Следующая глава: http://www.proza.ru/2018/05/02/1696