Почти по Андерсену, или драгоценный шкаф

Ранняя-ранняя весна…может, конец марта, или самое начало уральского апреля. Я иду из школы. Обычный путь по натоптанной тропинке между тёмными «буханками» 2-этажных бревенчатых домов.
Как и когда возникли внутри деревянных кварталов оштукатуренные приземистые строения, я не знаю. Должно быть, они ещё  довоенной  истории, как, впрочем,  и всё, среди чего мы росли. В одном из них -  детская библиотека, в другом – мастерская для поверки торговых весов. А вот в этом, мимо которого я шагаю каждый день, разместился магазин мебели.   
Конечно, это громко сказано. На самом деле просто промёрзлый склад, в котором ждут покупателя зачастую даже нераспакованные шкафы, диваны , стулья и трюмо. Мебель простенькая, без претензий, однако, и она - признак достатка в скромных квартирках моих сверстников.
На пороге меня встречает Аська – известная  всему посёлку , называемая так за глаза и взрослыми, и детьми , каким-то волшебным образом всегда директор и продавец в одном лице в маленьких магазинчиках. Её деятельность на торговом поприще постоянно сопровождают какие-то слухи, странные события и даже пожары, но Аська неизменно выходит сухой из воды и вот, как сейчас, кажется, вечно стоит ,короткая и толстая в своей серой ватной фуфайке с огромным пуховым платком на плечах.
Она приветливо улыбается, отвечая на мое «здравствуйте» и даже спрашивает, как дела в школе. Неудивительно, ведь мы живём по соседству, и с её сыном Стаськой ходили в один детский сад, а потом в один класс. Но прошли годы, вечный двоечник и « второгодник», безобидный в общем лгунишка Стаська давно в детской колонии. И только в жизни его матери всё осталось неизменным, как и она сама.
В холодном помещении светло, морозно и пахнет сырой древесиной. Я обхожу заколоченные ящики, стоящие небрежными группами, и вдруг застываю на месте. То, что я вижу, заставляет меня зажмуриться.
Через мгновение,  открыв глаза, я чувствую, как сердце мое, кажется, в самом горле, бешено бьётся, и нечем дышать от восторга, который рвется из груди.
Никогда больше мне не придётся испытать ничего даже приблизительно похожего на эту радость, какие бы удивительные вещи, события и люди ни встретятся в жизни.
Посреди склада стоял книжный шкаф! Он сиял, как солнце, отражая вишнёвой полировкой и пространством огромных стеклянных створок лучи весеннего света из окон! Он был изящен, исполнен достоинства! Шкаф был – само совершенство!!!
Глубина его полок обещала вместить несметное количество книг. Пара выдвижных ящичков внизу явила собой вдруг осознанную потребность в укромном сбережнении каких-то тайн. А боковая вертикальная дверца с крошечным ключиком  в замке открывала множество полок, на которых могло разместиться всё, что угодно, и, кажется, еще осталось бы место. Шкаф – фантастика! Шкаф – мечта!!!
Мечта? И тут я начинаю понимать, что, этой сказке вряд ли суждено стать явью. На задней фанерной стенке черной краской отпечатано: «112 руб.» Огромные деньги! Никаких сомнений : несбыточный мираж.
И я понуро выхожу из мебельного, тихо бреду, проваливаясь, в подтаявший снег. Однако сознание не хочет смириться с утратой вдруг обретенного счастья, и в голове моей возникает надежда на, кажется, вполне реальный вариант.
Несколько месяцев назад брат с семьей получил квартиру, и в ней уже есть книжный шкаф. Простенький, незатейливо крытый светлым лаком, втрое дешевле «моего» красавца. Так, может, стоит брата уговорить купить новый, а родителей – забрать тот, белёсый? Ладно уж, сгодится и такой, но за то я смогу иногда полюбоваться этим? Ведь брат начальник, он может себе позволить…
Решительно поворачиваю в сторону заводоуправления. Вахтёр  тоже давно знает меня.Иду по коридору, наполненному запахом табака, телефонными звонками и стрекотом пишущих машинок.
А вот и нужная табличка. За дверью – гул мужских голосов. Должно быть, совещание. Но я же ненадолго, я же всего на минуточку!
Брату некогда, он весь в оставленном споре. Но я начинаю сбивчиво объяснять суть моего появления. Едва дослушав, тот бросает: » Глупости какие! Иди домой!» И дверь за ним закрывается.
Рухнула последняя надежда. Я обреченно топаю к маме.
Она работает на фабрике-кухне. Так называется еще с 20-х годов заводская столовая. Мама – кастелянша большого хозяйства. Она меняет, сдает в стирку, чинит спецодежду, выдает и принимает инвентарь, а еще она проводит «громкие читки» газет для сотрудниц, разводит многочисленные цветы, отчего гигантский обеденный зал похож на оранжерею, организовывает субботники и праздники в коллективе. Кому-то помогает, кого-то успокаивает, с кем-то строго толкует.  Думаю, она не просто любима и уважаема. Её частенько называют «душой». Так оно и есть.
Из школы я всегда захожу к маме. В столовой я обедаю, потому что она уверена: одна дома разогревать еду я не стану и буду сидеть голодной до их с отцом прихода. В общем, это недалека от истины. Столовая давным-давно - непреложный пункт на пути из школы домой.
Должно быть, моя постная физиономия настораживает маму. Не зря же она всегда говорит: «Я  тебя по глазам вижу». Отнекиваюсь. Мама настаивает. Не выдерживаю и вываливаю все моё неизбывное горе-злосчастие.
 Мама задумчиво выслушивает, ничего не говорит и куда-то выходит. Её довольно долго нет. Заглядывают люди, спрашивают. Недоуменно пожимаю плечами.
Наконец, она возвращается и говорит: «Пошли!»
«Куда?!» - таращу я на неё глаза.
  - Как куда? В мебельный. Я вот справку на рассрочку в бухгалтерии оформила и с Костей-коновозчиком договорилась. Шкаф везти. Или ты передумала?!
Нет, я не кидаюсь обнимать маму, я не благодарю её. Только в полной прострации натягиваю пальто и, как сомнамбула, не веря в происходящее, двигаюсь вслед за ней.
Солнце греет уже совсем по-весеннему. Полозья саней  и копыта лошади тонут в жидком месиве снега и воды. В санях едет на сене драгоценный шкаф.
Дядя Костя, хромой с войны,  с молчаливым достоинством идёт рядом. Он горделиво поглядывает на любопытствующих и уважительно придерживает покупку за полированный бок на неровностях дороги.
… Со всеми возможными предосторожностями шкаф внесён в мою комнату. Она всего на метр-полтора короче родительской, но зовется «маленькой». Однако вместительность её удивительна.
Кроме моей кровати и дивана с валиками-подлокотниками всю середину занимает огромный раздвижной старинный стол на пузатых точеных ногах.
  Перед высоким окном в ряд на табуретках, как в саду, выстроились гигантские мамины монстеры, розаны и олеандры. 
И потолки в ней высоченные, больше трёх метров! Ёлке, которую папа приносит из леса к Новому году, здесь вполне просторно.
У » голландки» уютно притулился зелёный, обитый жестяными полосками сундук.  Мне нравится влезть на него с ногами и читать зимой  по вечерам, прислонившись спиной к тёплым печным  кирпичам .
Перед глазами, между цветочных кадок, всегда замёрзшее окно в прозрачном тюле, а за окном – желтый фонарный свет и скользящее движение огоньков редких автомобилей.
 А этажерка, на которой размещалось всё моё книжное богачество, стоит в сумрачном углу, между окном  и дверью в смежную комнату.
  Сооружение это предназначено, наверно, для цветов. Грубовато сколоченное, очень высокое, с полуметровыми квадратными полками, оно не имеет задней стенки. Поэтому книги без опоры всё время падают. Их приходится класть стопами друг на друга. Трудно найти и достать нужные.
В общем, мной этажерка не любима.
Была, правда, когда-то относившаяся к ней милая деталь. На двух гвоздиках висели атласные вышитые туфельки для иголок. Крохотные, цвета песка в бессолнечный день, они были изящны и восхитительно шелковисты.
Новый книжный шкаф установили на место его несчастливой предшественницы, а ею самой в тот же вечер истопили печку.
…Мой роман со шкафом длился много лет. Мама с папой тихо радовались, наблюдая за тем, как я любовно протираю его, прибираю бумаги, меняю местами книги. Бывало, шутя, я просила оставить мне шкаф в наследство и говорила, что ни за что и никогда не расстанусь с ним.
Но, спустя ещё годы, когда вслед за мамой умер отец, я продала родительскую квартиру вместе со шкафом и другой мебелью, чтобы уехать далеко-далеко от своей боли. Со мной остался только зелёный, окованный железом сундук.