Херпучинские медики

Казалось бы, я,  как врач по профессии, и тем более как человек, бывший долгие годы одним из краевых руководителей здравоохранения, должен был хорошо помнить и знать своих коллег по Херпучинской участковой больнице. Но в пору своей юности я мог их знать только как  пациент, но с какого-то времени я перестал болеть, и в больницу обращался очень редко.  Запомнился мне запах, который присутствовал даже в коридорах, особенно в той, первой, с высокими потолками, на улице Клубной. Сейчас даже не могу сказать, чем пахло. То, что не хлоркой, это ясно. Карболкой, видимо, или какими-то другими растворами для дезинфекции. 

Но прежде чем рассказать о врачах местной больницы, я несколько слов скажу о фельдшере Калашниковой Татьяне Васильевне. Она была женой главного инженера прииска и по совместительству моим лечащим врачом.  Калашниковы жили в соседнем доме, их соседями через стенку были Малинины, так что маме не доставляло труда сбегать к соседям Калашниковым, чтобы вызвать Татьяну Васильевну, когда у меня в очередной раз поднималась температура.  Был от рождения я очень слабеньким ребенком, часто простужался, ангина у меня была  очень часто. Вот Татьяна Васильевна и занималась моим лечением.  Поэтому мне она и запомнилась больше всего.

А свой рассказ о врачах  начну с человека, которому обязан жизнью и я, и многие мои сверстники. Мы рождались в первые послевоенные годы, когда в стране было очень голодно, и организовать нормальное питание беременным женщинам было практические невозможно. Вот поэтому дети рождались с большим дефицитом веса, очень слабенькие.  Но благодаря нашему доктору Нечаеву многие выжили, хотя шансов на это было маловато. Я родился весом 2200 грамм, и врач не надеялся, что я выживу. Но делал все, чтобы его прогноз не оправдался.  И такое было со многими нашими  земляками из первого послевоенного  поколения.

К сожалению,  память не оставила, кроме фамилии этого доктора, ничего. Все помнят его просто как доктора Нечаева.  Он спас очень многих и детей, и взрослых,  поэтому остался в памяти наших родителей.  Мне рассказывали, что Нечаев был оригинальным человеком. Например, войдя в квартиру, кланялся и говорил: «От лица до яйца низко кланяюсь вам».  Может, он еще делал что-то, но моя детская память сохранила упоминания только об этих словах.  Нечаев погиб нелепо, и причиной стало уважительное к нему отношение.  Старожилы помнят, что самым распространенным транспортным средством на реке в те годы была  деревянная моторная лодка со слабеньким двигателем, мощность  в 3, 6, и,  очень редко,  12 лошадиных сил. Моторы так и называли – Л-3, Л-6, Л-12.  Вот на такой лодке Нечаев и поехал в районный центр за лекарствами. Путь не близкий, Нечаев под тарахтенье  мотора задремал. Пошел дождик, и везший его лодочник решил накрыть доктора брезентом, чтобы он не мок под дождем. Но под брезент стали проникать выхлопные газы, и Нечаев отравился. Горе всех жителей обоих поселков – Херпучей и Оглонгов, - было очень большим. Похоронить Нечаева решили не на поселковом кладбище, а на сопке, которая делила поселок на две части, и соединяла любимые всеми Каланчу и Дубовку.  Там до сих пор на фотографиях можно разглядеть оградку могилы Нечаева, уже, к сожалению, весьма запущенной.

А вот следующего врача-терапевта Пашутову Марию Михайловну помнят многие из нашего поколения.  И более старшее поколение, и мы, в то время еще школьники, не раз обращались к этому врачу.  Сейчас бы его назвали врачом общей практики или семейным врачом. Она действительно лечила всех, от мала до велика.  Я не могу сказать, что она чем-то отличалась от многих врачей первичной медико-санитарной помощи, которых я повидал в своей жизни.  Типичный врач первичного звена здравоохранения, на которых и строилась система здравоохранения в сельской местности в советское время.  Тогда на здравоохранении не экономили, как сейчас.  Поэтому и были в самых маленьких деревнях фельдшерско-акушерские пункты, где оказывали первую медицинскую помощь, принимали роды. Многие села разбросаны на большой территории, регулярная связь между ними отсутствует.  Кто будет оказывать помощь? Только фельдшер.  Это в последнее время ради призрачной экономии позакрывали многие ФАПы и участковые больницы.  Теперь поняли, что переусердствовали с оптимизацией,  и решили вернуть ФАПы на законное их место – в села, ближе к населению.

Третий врач, кто остался в моей памяти из той жизни в Херпучах – зубной врача Макарова, весьма полная женщина средних лет. Как я потом узнал, она имела среднее медицинское образование. Такие врачи в то время и составляли основной контингент стоматологов.  Это потом стали готовить стоматологов с высшим образованием, в том числе и в Хабаровском мединституте. В США таких людей не относят к врачам, их называют «дантисты».  Макарова удалила у меня парочку молочных зубов, но вообще она страшно не любила удалять зубы, особенно когда у человека от зуба оставались одни корни. Помню такой случай. Это случилось, когда я учился в 11-м классе. К нам в Херпучи из Николаевска-на-Амуре приехал врач-протезист, по научному ортопед.   К нему записалась огромная очередь на протезирование, состоящая из взрослых мужиков и женщин. Но оказалось, что у очень многих рот к протезированию не готов. Зуб вроде как отсутствует, но остались корни. И вот этот протезист стал их удалять, причем сразу по 2-3 корня.  Но после удаления требовалось время, чтобы лунка зажила.  Но тут случилось ЧП. Этот протезист познакомился с какой-то девушкой,  и через какое-то время лишил её девственности. Девушка была из татарской или башкирской семьи, родители узнали и подали заявление об изнасиловании.  Пока суд да дело, протезиста арестовали. Правда, закончилось это дело тем, что парню пришлось жениться на этой девушке, чтобы не получить статью об изнасиловании.  Но пока все это тянулось, наши мужики так и ходили без зубных протезов, пока из Николаевска не прислали другого протезиста.

Коль мы заговорили о зубном враче, хочу чуть поговорить о стоматологии. Не думаю, что среди моих земляков найдется тот, кто похвастается тем, что у него в глубокой старости сохранились все зубы.  И причина в этих распространенных заболеваниях, как кариес и пародонтоз, лежит в несбалансированном питании, когда в организм человека по тем или иным причинам не поступает в нужном количестве микроэлемент кальций.  Кальций в большом количестве присутствует в  молочных продуктах, особенно тех, что не подвергаются  стерилизации,  в  отварах на мясном бульоне, особенно на «сахарной» косточке, в холодце. Особенно большой дефицит кальция возникает во время беременности и кормления грудью, когда мать должна делиться кальцием со своим ребенком.  Или вспомните такую ситуацию.  Вам поставили новую пломбу в зуб, а через полгода пломба выпадает. И в этом не врач-стоматолог виноват, а ваш организм. Из-за дефицита кальция его не хватает в костях,   в том числе в зубах. Полость  в зубе увеличивается, и пломба выпадает.  Посещение зубного врача в советское время было огромной мукой.  Но потом ситуация изменилась.

Мой шеф, начальник управление здравоохранения Хабаровского края Вялков Анатолий Иванович в начале 90-х годов поехал в командировку в США,  и там познакомился  с организацией стоматологической помощи.  Приехав, он рассказал об этом губернатору края Ишаеву, который сам ходил с ртом, полным  зубных протезов из золота.  Через некоторое время к нам в край поступило несколько современных стоматологических установок и расходных материалов. Приехал и американский дантист, который стал обучать наших стоматологов работе на данном оборудовании  с использованием современных материалов. Попутно блатным он стал оказывать помощь. Первым, кто стал ходить в крае с керамическими протезами зубов, был губернатор края.  В числе первых поставили металлокерамику и мне.  Причем современные методики оказания стоматологической помощи впервые среди российских регионов  оказались в Хабаровском крае. Поэтому потом  два года подряд у нас в Хабаровске проводились симпозиумы по стоматологии, на которые съезжались врачи со всей России,  в том числе и главный стоматолог Минздрава России профессор Леонтьев.  Так что современное лечение и протезирование в России началось с нашего края.

Но вернемся в Херпучинскую больницу. Вот что написал в своем рассказе о наших медиках наш земляк, Александр Манякин.  Прочитайте его рассказ.

«Детские страхи и тепло женских рук»
Всем известна боязнь детей больниц, поликлиник, врачей, уколов и всего прочего, что связано с медициной.
 Январь  1964 года. Мне 12 лет, и давняя паховая грыжа уже вконец достала.  И меня почти насильно положили в больницу, что располагалась на улице Клубной. На операцию. Не помню, было, или нет, в ней детское отделение, но положили в палату, где находился всего один пациент, пожилой мужчина. Он был весь какой-то желтый, сильно исхудавший, и уже еле-еле поднимался с кровати. Ел из жестяной банки консервированные яблоки, называя их не «яблоки», а «блоки». Мне, почему-то, было страшно находиться с ним рядом, и я старался проводить больше времени в больничных коридорах. Где, надо сказать, было тоже не очень весело. По сравнению с улицей и школой.
 
Ранним утром, на рассвете, меня забрали из палаты, и повели на операцию. Я шёл, как на расстрел, обречённо опустив вниз голову. Шли долго. Сначала по коридору, затем свернули в коридор, что вёл на право к приёмной и, наконец, остановились у двери. Дверь открыли, и мы вошли в предоперационную. Там было чисто, холодно и страшно. Мои худые ноги с торчащими коленками начали мелко подрагивать, а уже начавший туманиться взор периодически выхватывал стоящие вдоль стен стеклянные шкафы, на полках которых лежали ножи, клещи, какие-то острые длинные крючья и ещё множество других непонятных мне инструментов. Они зловеще блестели в свете подвешенной под потолок лампочки, и от каждого из них веяло почти ощущаемой физически болью. Мой взгляд переместился чуть левее, и я увидел ещё один шкаф, стоящий почти у самой двери, в котором стояли различные пузырьки, большие и маленькие. На одном из них была наклеена чистая белая бумажка, с нарисованным черным черепом со скрещенными костями. Я в ужасе резко отшатнулся в сторону двери, но медсестра тут же схватила меня за плечи, и повела через эту «комнату пыток» уже к другой двери, где располагалась сама операционная.

Вошли туда. В ней уже находился какой-то мужчина в белом халате, и в таком же халате женщина. Медсестра подвела меня к стоящему посреди этой огромной пустой комнаты столу, и сказала, чтобы я снимал с себя всю одежду. Делать нечего, пришлось раздеваться. Я стоял перед тремя взрослыми, незнакомыми мне людьми, абсолютно голый, и мне было так стыдно, что из глаз начали вытекать слёзы. После этого меня заставили взобраться на этот стол и лечь. Вытянувшись на довольно прохладном столу по струнке я продолжал тихо плакать, а мои руки и ноги стали намертво привязывать к нему длинными матерчатыми лентами. Всё, рыпаться было уже некуда, и от глубочайшего чувства безысходности сердце моё уже не ощущалось ни в груди, ни в пятках, а оно витало где-то сверху.

 Перед моим лицом поставили какую-то белую высокую занавеску, из-за которой ни чего не было видно, и я оказался в этом жестоком мире абсолютно один, лишь трое «палачей» в белом окружали меня со всех сторон. Тут я почувствовал, что где-то внизу живота начали колоть чем-то острым. Я начал подёргиваться, но мне сказали, чтобы я лежал спокойно, так  как делают уколы, чтобы было не больно. Мне показалось это странным, так как эти уколы были очень больные, и как это – делают больно, чтобы не было больно?
 
И вдруг, мужчина, что делал мне операцию, громко говорит: «А давайте яички ему отрежем!». Я в ужасе что-то громко прокричал матерное, и начал с силой дёргаться на столе. Медсестра строго прикрикнула на него и сказала мне: «Не бойся, ни что у тебя не отрежут, они тебе ещё пригодятся». Вот так, дословно. Я, конечно, не знал, зачем они мне ещё пригодятся, просто я не хотел тогда новой боли. И эти слова, про отрезание, ещё больше усилили мой страх, и я начал громко плакать. И тут медсестра, что привела меня сюда, встала позади меня за головой, и положила свои ладони на мои виски. Это было удивительно! От их тепла, сначала по голове, а затем и по всему телу пошла какая-то необыкновенная, такая же тёплая, успокаивающая волна. Все страхи начали уходить куда-то в сторону, и я уже не ощущал того чувства беспредельного одиночества, что витало во мне. В обрамлении её рук я чувствовал какую-то защищённость, успокоенность, и казалось, что мои тревоги уходят к ней, через её руки. Она тихо говорила со мной, о чём-то спрашивала, я отвечал ей… И вот так, совсем незаметно для меня, без особого чувства боли операция и закончилась.
 
Я не знаю имени той медсестры, как и не знаю ни имя, ни фамилии того «злого» хирурга, что оперировал меня. Но до сих пор храню в душе тепло её рук. Конечно, справедливости ради, надо отметить и мастерство хирурга, так как сделанная им операция не дала ни каких отрицательных последствий, и больше проблема в паху меня не беспокоила. Большое спасибо и ему.
 
Ну, а после выписки, я был героем среди мальчишек. А как же, ни кого из них в больнице не резали, а меня вон как исполосовали! И я храбро терпел тогда, и не плакал даже! Многие просили показать шрам, и я гордо его демонстрировал. И ещё потом долго ходил ссутулившись, придерживаясь рукой за бок и солидно прихрамывая на одну ногу. Но однажды увесистый подзатыльник отца выпрямил меня, и я моментально, и уже окончательно, выздоровел.

Вот такие детские впечатления о больнице запомнил наш земляк.  А вот что я написал в своем рассказе о поездке на малую родину в 1994 году, которая оказалась последней.  В это время я был уже первым заместителем начальника краевого управления здравоохранения,  и летал в Херпучи с проверкой местной больницы.

«Мы ехали по знакомым улицам родного поселка. Центральная, Транспортная улица, в конце которой стоял больничный городок. Стационар на 50 коек и амбулатория, где велся прием больных,  котельная и другие подсобные здания стояли в лесу, где росли лиственницы – совсем молоденькие, с тонкими еще стволами деревьев и нежными маленькими иголками.  Да этого я был всего один раз в этой больнице,  когда учился в старших классах. Для меня более знакомым было другое здание Херпучинской больницы, на улице Клубной, где в родильном зале я увидел белый свет.  Тогда меня буквально в того света спас доктор Нечаев, чья могилка на хребтике, соединяющем вершина гор Каланча и Дубовка, у подножья которой и  стоит новая больница.  Всех остальных хоронят на кладбище за поселком.

Услыхав шум подъезжающего автомобиля, из здания вышел главный врач, который проводил меня в свой кабинет. Мы поговорили о больнице, коллективе, показателях работы и о том, что недостает в больнице, чтобы оказывать качественную медицинскую помощь. Главный врач оказался  по специальности акушер-гинеколог, работает в больнице пару лет и столько же лет исполняет обязанности главного врача. И стаж работы имеет такой же – два года. Совсем еще молодой, на курсах усовершенствования ни по акушерству, ни по гинекологии, ни по организации здравоохранения не был. Все знания получены в стенах Хабаровского медицинского института.  По его ответам я понял, что он не из отличников, опыта практической работы мало, и требовать многого с такого врача преждевременно.

Потом я сделал обход больницы. Заходил во все кабинеты и палаты, разговаривал с персоналом и больными, осматривал состояние зданий, сооружений, аппаратуры и оборудования.  Сложилось впечатление, что коллектив больницы вполне работоспособный, хочет работать на уровне современных требований. Но вот финансирование учреждения, обеспечение лекарствами, реактивами и оборудованием страдает. Но в те 90-е годы, в период «ельцинских» реформ это было повсеместным явлением.

Зайдя в рентгеновский кабинет, я был приятно удивлен, увидев рентгенлаборанта. Это был Саша Птаховский, уроженец Оглонгов,  который учился в школе на пару лет младше меня классом, и с которым мы встречались на спортивных площадках. Он всегда был нагловатым парнем, таким и остался, обратившись ко мне не как  к краевому чиновнику, а как к своему однокласснику.  Но я не стал его поправлять, тем более что он был первый знакомый человек, которого я встретил на своей малой родине. Мы немного поговорили о его жизни, я поинтересовался, что он умеет делать, как рентгенлаборант.  Все же я имел к тому времени большой стаж по рентгенологии и совершенно недавно был главным рентгенологом края.  В рентгенологии многое зависит от личности врача и от требований, которые к нему предъявляет лечебная сеть – лечащие врачи. А в Херпучинской больнице врача не было, и задачи перед рентгенлаборантом были ограничены – делать снимки по  экстренным показаниям. С этим Саша Птаховский вполне справлялся.

Обойдя все подразделения больницы, я снова оказался в кабинете главного врача. Сказал ему, что хотел бы встретиться с медицинским персоналом. Но время к этому не располагало, многие врачи и медицинские сестры закончили работу,  и ушли домой.  Мы решили провести такую встречу на следующий день с утра. Я планировал провести  полдня в Херпучах,  и потом к обеду вылететь в Осипенко. Больше побыть в родном поселке не позволял график командировки.  Поэтому утром я появился в стенах больницы и вскоре начал встречаться с трудовым коллективом.  Высказал свое мнение о больнице, обрисовал трудную ситуацию, в которой находится здравоохранение страны и края, несмотря на принятие закона о медицинском страховании. Ответил на вопросы, весьма острые и неприятные, сказал, как понимал ситуацию в стране с высоты своего положения одного из краевых руководителей здравоохранения.  В это время скорая привезла женщину с болями в животе.  Врачи пошли осматривать её,  и я постарался быстрее завершить разговор. Работа есть работа, тем более что  эта новая больная была не совсем понятна в диагностическом плане.

К этому времени я уже знал,  что сегодня нелетная погода,  и я не улечу никуда.  Я включился в осмотр доставленной пациентки.  И терапевт, и гинеколог отвергали свою патологию, хирурга по штату в участковых больницах в то время уже не было, но больная металась от боли в животе.  Я, помня о том, чему меня учили на курсах повышения квалификации в Институте Склифосовского по неотложной рентгенодиагностике, предложил свои услуги. Больную привезли на коляске в рентгенкабинет и там, прямо на коляске, лежа на боку,  пациентке Саша Птаховский сделал снимок. Это называется латеропозиция по терминологии рентгенологов, и делается  в тех случаях, когда больная из-за тяжести  состояния не может встать.  Снимок был обработан и я его, еще мокрый, стал интерпретировать.  Увидел тонкую полоску свободного газа в брюшной полости там, где он и должен быть – под боковой стенкой брюшной полости. Мне диагноз стал ясен – перфорация полого органа. А какого, не столь важно. Больной требуется срочная операция. Я показал воздух в брюшной полости местным врачам и дал указание – вызывать санавиацию, чтобы доставить больную в районную больницу села имени Полины Осипенко, где есть единственный в районе врач-хирург.  Решил  сам доставить больную в районный центр, сопровождая в самолете.  Пока решили вопрос с санавиацией,  пока  самолет из Николаевска вылетел, несмотря на нелетную погоду, мне приготовили укладку для оказания экстренной помощи в самолете, я успел заехать в гостиницу за своими вещами,  и вместе с больной нас на санитарном автомобиле доставили к самолету АН-2. Но уже не к пассажирскому варианту, а  к грузовому, где можно было закрепить носилки с больной.  Ей сделали уколы с обезболивающим, в райцентр был сделан телефонный звонок о том, что везут экстренную больную, которой требуется срочная операция.»

Скажу сразу, что мое предположение подтвердилось, было прободение язвы 12-перстной кишки, и экстренная операция спасла ей жизнь.  Вот так закончилась моя поездка в Херпучи, где я имел возможность более досконально познакомиться с больницей.

Должен сказать, что основная история больницы прошла мимо меня. Я лично не знал ни хирурга Локтионова, о котором у жителей поселков остались хорошие впечатления. Ни хирурга Заколодневу Анну Федоровну, которая прославилась тем, что, выходя из самолета, зацепилась обручальным кольцом  за какой-то крючок и чуть не оторвала себе палец. Но,  несмотря на собственную травму, оказала экстренную помощь больному Малькову Виктору, которого очень сильно порвал огромный медведь. У Заколодневых сын Игорь стал врачом-рентгенологом, я с ним был лично знаком, составил ему протекцию, когда он переходил из 10-й больницы во вторую краевую больницу на компьютерный томограф.  И даже не знал, что он мой земляк.

Вот такой рассказ у меня получился о сотрудниках Херпучинской участковой  больницы. Желающих узнать, что в подобных учреждениях делали врачи, отсылаю посмотреть фильм «Коллеги», где играют совсем молодые артисты Ливанов, Лановой и Анофриев недавних выпускников медицинского института, один из которых попал по распределению в участковую больницу в таежный край.  Именно на таких врачах, как доктор Зеленин, и стояла сельская медицина в советское время.  И врачи Херпучинской больницы из их числа.