И каждый день не так-то прост

   Что было, то было.  На утренней зорьке    любил мой брат Гришка удить рыбу.  И не лень ему было вставать ни свет  ни заря, а было ему годков эдак   десять.  Одним словом, юный мальчуган.  И вся семья удивлялась.  Мать часто говорила:
- Все дети как дети утром спят,  и палкой не разбудишь,  а он  рвётся  на речку. 
     К обеду принесёт бидон с рыбёшками, поставит на стол, и делайте с ними что хотите и все  тут дела.   Рыбёшки:  ершики, окуньки и прочая мелочь - все как на подбор, ровненькие.  А вот пойманную рыбку никогда не чистил и ни в каком виде  не  ел, что вызывало  в семье полное  недоумение. 
 Чистить рыбу  в большей степени доставалось мне, его старшей сестре  Нинке. Да и старше я была   всего-то на полтора года.  И уж такие Гришкины рыбные дни откровенно  я не любила, так как приходилось подолгу  чистить рыбу.   Как же я  сердилась  и злилась на него, слезу пускала перед матерью. Но один её лишь  взгляд   не оставлял надежду на  увиливание от чистки рыбы. Так  брат приучил  есть рыбу.
    Село, в котором жила наша семья,  располагалось на  высоком правом берегу реки Ишим.  К реке вёл крутой спуск. Тропинка была глиняной вперемешку с песком, не больше сорока  сантиметров вширь. Если пройдёт дождь,  то взобраться на берег было невозможно, а вниз спускались  только на собственном мягком месте. Даже в солнечные дни поднимались на берег  почти на четвереньках. Крутизна и высота, надо сказать,  ребятню не пугала. И, возможно, поэтому,  если  мы уходили  с  утра на речку,  то возвращались только вечером усталыми,  но счастливыми и загорелыми.  С высокого берега открывалась сказочная природа родного края. Там, где  кончалась тропинка, тянулся низкорослый кустарник.  У него были очень жёсткие ветки с мелкими тёмно-зелёными листочками. Мы всей   гурьбой  кустарник обходили.   Передвигались по очень узким тропинкам, а они, как змейки,  кружили по всей низине до самой реки.  В нашем краю не было прямых тропинок к реке. Пока доберёшься до воды, все ноги можно расцарапать в кровь. Было больно, но мы привыкли к этим ощущениям, и никто не жаловался, а сразу прыгали в воду, морщась самую малость, и всё  тут же забывалось.  Берег  был песчаный, местами вперемешку  с синей  глиной и галькой. Галька была разной величины от  самой мелкой  до валунов,  на которых мы грелись.  Валуны  под прямыми солнечными лучами нагревались,  и мы тогда сползали на песок.   Строили глиняные замки, украшая   мелкой разноцветной галькой.  Радовались разным причудливым  формам, собирали и  приносили их  домой.  Да и берег наш был как будто создан для детворы. Никто не мешал нам купаться. Повзрослевшая ребятня  уплывала на противоположный берег, оставляя свои  вещи   нам на хранение. Мы с открытыми ртами часами наблюдали за их ныряниями и  играми на воде. Им  было весело!  Там речка глубокая, есть  где порезвиться,  а мы за них  радовались, сверкая белозубыми улыбками. Тот берег в густом тальнике. Деревья высокие, с тёмно-зелёными  продолговатыми листьями, опускались к самой воде. Они не пропускали на кромку берега солнечные лучи.  Речного песка там было мало, лишь у самой  воды, и сплошная тень.  Ребята приплывали погреться на наш песочный берег,  поваляться на  валунах.  Тут вмиг все наши игры прекращались, мы  ловили каждое их слово.  Они хвастали друг перед другом. Так мы узнали, что  там, за ивняком, на пригорке,  ягодная поляна, а в кустах – ежевика. Мы глотали слюну, так хотелось  есть.  Редко кто брал с собой кусок хлеба.  А если и был у кого хлеб, то он  тут же с утра и поедался.
 На том берегу за пригорком виднелись зелёные поля и озёра. Тот край нам был совсем не знаком, может поэтому, взобравшись на высокий берег, мы не спешили домой, а усевшись там же,   ещё несколько минут не могли оторвать своих глаз от озёрной долины. Природа и её краски нас завораживали и привлекали. Но больше  всех из ребятни речная  рябь и утренний рассвет, как магнит, притягивали брата Гришку. 
Но мне, Нинке,  так надоедало чистить рыбу, что я решилась пойти  с ним на спор.   Мне  думалось,  что   рыбы  в реке  так много и  что она  чуть ли не  сама прыгает в бидон. И трудов то и заслуги Гришкиных совсем тут нет. 
- Да каждый  может легко наловить рыбу, - зудила я над ним.
Брат усмехался и молчал,  спора не получалось.   Мать поняла мою затею и, как говорится, подлила масло в огонь.
-  Да где уж тебе, дочь,  в такую рань встать, когда самый сон. Нет,  Нина,  ты не  сможешь, а  уж рыбы наловить и подавно.  Так что чистить  рыбёшку тебе и только тебе.
Обидевшись на мать, я сказала  брату:
-  Гришка, а если я наловлю,  то ты будешь  чистить мою рыбу.
Он подумал и сказал:
- Хорошо, в четыре утра подъём. Договорились!
От быстрого  Гришкиного решения я растерялась, мне вовсе не хотелось  с  утра на рыбалку.  Да отступать  некуда: сама  же разговор затеяла.
Прежде чем лечь спать, я попросила маму разбудить в назначенное время.  Да и легла  пораньше брата:  боялась проспать. Только сон всё не шёл, как будто заблудился где-то. Всё передумала: какой удочкой ловить  буду, не забыть  бы хлеб, взять купальник, и ещё что-то крутилось в голове.  Кажется, начинало чуть-чуть  светать,  и я провалилась в сон.  И минуты, казалось, не прошло, как вдруг услышала мамин голос:
- Нина, четыре утра, пора  вставать.
Нет,  не может быть, я только уснула,  глаза не  открывались,  хотелось с такой страшной силой спать, что я заныла,  но мать настойчиво продолжала меня будить.
- Гриша уже оделся и сейчас уйдёт, слышишь. Она  трясла меня за плечо.
Мать знала характер дочери. Знала,   если меня не разбудить, то виноватой останется  она же.
Собравшись, я побрела за братом  с полузакрытыми глазами, досыпая на ходу.  Он шёл знакомой, хоженой  дорогой, а я  то отставала, то  досматривала ещё какие – то обрывки сна, то, спохватившись, догоняла его. Только крутой спуск берега,  наконец, разбудил меня. 
Надо сказать, что у брата было своё рыбацкое гнёздышко.  Оно было подальше от нашего местечка.    Гришкино рыбацкое место было похоже на  тихую заводь, где никто  не купался. Тут была особая тишина. Тихий шум волны, прибивающейся  к берегу,  многоголосая песенка  невидимых насекомых и  особенное летнее небо. И что меня больше всего поразило - это  вода. Она мне показалась  не тёплой,  а слегка горячей. Закинув в траву сандалии,  я пошлёпала по береговой песочной кромке.
- Гриш, а Гриш, давай искупаемся, вода просто чудо,  горячая? – тараторила  на радостях я.
-  Не шуми, вылезай из воды. Вот тебе удочка,  сейчас самый клёв,  - недовольно буркнул он.
Гришка уже достал баночку с червями, размотал леску на удочке,  он готовился  удить рыбу.  Я подумала: успею, ещё темно для рыбалки, наверняка рыба спит.  « Мы  шли то минут тридцать, не больше,  ещё такая рань, успею»,  –  размышляла про себя.
Я крутила головой по сторонам, всматриваясь  в ту сторону Ишима: мне становилось страшно, несмотря на то, что рядом брат. Тальник казался  тёмной полосой, угрожающей и  давившей на меня;  слившись с водой без береговых очертаний, он поглотил пол-Ишима.  Это обстоятельство  наводило  на меня жуть. Днём всё понятно и  хорошо видна противоположная сторона берега, не то что  сейчас. Теплый летний ветерок, как дыхание речной низины, ласкал меня. За спиной потрескивали ветки, что заставляло меня напрягать слух,  таить дыхание  и прислушиваться  к звукам.  Я  никак не могла уловить их. Они посвистывали, потрескивали, шуршали и мешали мне взять удочку. Казалось, что я стала совсем маленькой и трусливой, а вокруг - крутой берег, широкая река, высокие деревья – всё такое огромное.
-  Гриш, а Гриш? А  кто там в кустарнике?
На что он украдкой посмеивался и не давал ответа,  не отрываясь от любимого занятия.
 Мне стало понятно, что Гришка к этим звукам привык, не то  что я, днём  ведь их  не было  слышно.  Когда  взглянула  на небо, оно  практически поменяло цвет, от тёмно - серого до светло - серого с проблесками голубизны. Светлело.  Брат  спокойно  и увлечённо ловил рыбу.  Гриша сидел на небольшом валуне, подстелив  под себя пиджачок.   В воду  он воткнул три  ветки, похожие на рогатки. Наладив самодельные удочки, опустив их в корявые большие рогатки,  он подошёл ко мне:
- Скоро взойдет солнце, клёв будет редкий. Начинай, закидывай удочку.
- Гриш, помоги червяка насадить на крючок, - жалобно попросила  я.
- Смотри как надо и запоминай, сама будешь насаживать, - спокойно и со знанием дела сказал он.
И тут начались мои мучения: то как-то быстро съедали рыбы червяка, то червь сползал с крючка. Да и рыба не клевала. Не выдержав мучений, я  засомневалась в удочке. Должно быть, Гришка отдал мне самую плохую, на которую невозможно поймать даже  маленькую рыбёшку. Я, надув губы, обиженно  сказала:
- Ты мне специально подсунул эту кривую палку, чтобы я осталась без рыбы.
- Возьми  другую, -  вздохнув, ответил он.
Братик помог ещё раз  с червяком и предупредил меня:
- Не дёргай с силой удочку, не поднимай её высоко. Как только поплавок – пёрышко уйдёт под воду, тяни плавно.
   Но мои мучения  продолжались.  Конечно,  опять дёрнула удочку так, что крючок зацепился за кустарник.  Я теряла время.  Пока  возилась с удочками, наступил явный рассвет, которого  и не заметила, но а рыбу ловил только  Гришка.
С этой канительной вознёй у меня пропал всякий интерес к  рыбалке. Так захотелось домой,  что,  бросив удочку  к Гришкиным ногам,  сердясь, сказала:
-  И эта удочка плохая.  Пойдём домой, не хочу я больше быть на этой рыбалке.
-  Хорошо, возьми мою удочку, смотри, сколько я на неё поймал рыбы.
 Это была не удочка, а  тяжёлое  удилище-палка, самая длинная из всех. Как же брат на неё ловил, руки просто отказывались поднимать её.  Я так старалась, что, собравшись с силой,  закинула удилище в речку.
- Ой! – успела вскликнуть я от неожиданности.
Гришка быстро зашёл в воду и достал  его.
- Нет, эта удочка ещё хуже. Дай ту, первую, она лёгкая и тонкая.
Гришка посмотрел на меня сердито, но всё же подал её мне. На крючке уже был червяк. Только я закинула леску, как поплавок вмиг ушёл под воду, Гришка бойко  скомандовал:
-  Смотри,  клюёт,  тяни!
Я сильно рванула  удочку, и - о Боже! -  первая  рыбёшка  ударилась о берег, сорвавшись с крючка. Брат стал возмущаться:
- Я ж тебя просил, ну не дёргай так, чуть меня не прибила.
Но я была довольна, нет,  просто вмиг все мои мучения  испарились. Я просто сияла от счастья! Когда Гришка взял моего первого ерша в руки, то он оказался с его ладонь.
- Молодец,  всё  - таки поймала, а я думал, что уйдёшь  домой  без рыбёшки.
- Гриш, а Гриш, давай я буду следить за поплавками, а?
- Ну ладно! – махнул рукой брат.
Я старательно смотрела за ними, не мигала,  так что рябило в глазах и темнело.  А брат Гришка кидал пойманную рыбёшку на берег, а я её быстро  прятала в бидон.  Гришку больше не отвлекала, бидон наполнялся  рыбкой.
Брат сказал:
- Всё, будем сматывать удочки!
- Нет, давай ещё половим, бидон - то неполный.
- Кончились черви, идём домой.
- Гришка, давай накопаем и ещё порыбачим?
- Нет здесь червей! Идём домой!
Я насупилась, моё  настроение подпортилось. Гришка без суеты сложил  вместе удочки, связал  их тряпкой, и   мы побрели домой.
Я шла и думала:
"Гришка молодец, настоящий рыбак,  такой терпеливый, знающий толк в этом деле, не то,  что я.  Мелкую рыбёшку он отпускал обратно в речку. А чистить рыбу тоже труд,  да к тому же у меня это хорошо получается.  Справлюсь. Рыба свежая да пожаренная, ой  какое объедение".  Я шла и глотала слюнки.
- Гришка, а почему ты её не ешь, это ж твой труд? Как же можно? Поймать и не отведать?
А он, пожав плечами,  хмыкнул и сказал:
-  А ты видела, когда солнце вышло из-за берега, Ишим стал весь серебристым и сияющим.  А утреннюю тишину Ишима  ты запомнила?
Гришка умолк. Я посмотрела на него: он шёл счастливым,  влюбленным в  наш край.
 А во мне где-то из  внутренних глубин зазвенела  тихая многоголосая песенка. Я стала прислушиваться к себе и тут  поняла, что именно эти звуки  речной равнины   слышала на утренней зорьке.  Нежные красивые звуки  во мне вдруг ожили и так не хотелось  с ними расставаться,  а только слушать  и слушать. Но через какое-то мгновенье  они исчезли. Я остановилась, повернулась  в сторону Ишима и подумала:  кустарники, тальник, рыбки, пускающие пузыри на речной глади, горячие валуны - это же волшебство родного края.  Необъятная ширь  красоты, которую чувствовала, слышала и видела, заполняла моё сердце радостью. То ли  батюшка Ишим, то ли  речная низина со своим волшебством взволновали меня так, что  тянуло обратно к реке.
 Гришка крикнул:
- Не отставай, давай догоняй.
Я нехотя побрела за ним. Солнце медленно поднималось над селом.