В объятиях шторма

Александр Дегтярёв
               
               

В ОБЪЯТИЯХ ШТОРМА 
       
        На страницах представленного романа читатель продолжит знакомство с  героями  известными нам по предыдущей работе автора под названием  «Лодка».  Новые истории из  нелёгкой, но интересной службы  военных моряков 80-90-х годов прошлого столетия увлекут читателя в мир подводного братства.
     Лейтенанты возмужали, экипажи прошли необходимую закалку, но не все... Отдельным, застоявшимся в тени, коллективам только предстоит познать тяжёлую науку побеждать, другим возродиться вновь. При этом побеждать придётся прежде всего себя, своё малодушие, тщедушность, а иногда и простую человеческую глупость. Правду говорят, что командирами не рождаются. Но, однажды взявшись за ручки командирского телеграфа и выбрав путь  на командирский мостик обратной дороги уже нет. «Почему?» –; спросит иной любознательный читатель. Об этом и многом другом вы узнаете, прочитав роман «В объятиях шторма».
Написанные ранее повести «Командирами не рождаются» (2015г.), «Северный  Крест» (2016г.)  и «Я - русский офицер» (2016г.)   объединились в цикл повествований романа отдельными книгами, главными акцентами которых остаются знакомые с детства дружба и предательство, любовь и ревность, ненависть и редкая способность прощать…
      По содержанию истории максимально приближены к подлинным событиям, в которых автор принимал непосредственное участие.
      Для широкого круга читателей.

                КНИГА ПЕРВАЯ 
                КОМАНДИРАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ
               
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
   «У подводников офицеры, старшины и матросы питаются одним и тем же пайком с одного камбуза. Казалось бы это мелочь. Но нет! Это имеет большое моральное значение. Экипаж лодки - это одна большая семья, когда от каждого зависит успех в бою и жизнь всех его членов.
Создать по-настоящему профессиональный, дружный и сплочённый коллектив – сверхзадача для каждого офицера, назначаемого  командиром, но в действительности  решить эту задачу удаётся  не каждому».

                Капитан второго ранга Александр Островский

I. ЛОДКА ОТСТОЯ
               
                1
      Подводники свято верят, что лодки, также как и люди имеют свою судьбу. Зачастую  железу приписывают тесную связь с конкретным командиром, реже с успешно разбившейся или не разбившейся   бутылкой шампанского на заводском стапеле при спуске  корпуса  субмарины на воду. А между тем содержанием любого железа, его судьбой, если хотите, является, прежде всего, экипаж. В каждой серии подводных лодок того или иного проекта, заводами  любой морской державы выпускаются десятки абсолютно «однояйцовых близнецов», а судьбы, как известно, у всех этих железяк разные…
     Большая дизель-электрическая подводная лодка с крылатыми ракетами Б-181 не была «однояйцовым близнецом» в  серии себе подобных субмарин. От своих «сестёр-двойняшек» она выгодно отличалась необычной для того времени «дальнозоркостью». Заложенная 20 ноября 1963 года на стапелях  Горьковского судостроительного завода «Красное Сормово»  по проекту 651, достраивалась  и была спущена на воду 7 августа 1964 года уже по проекту 651К. А всё потому, что для плрк  проекта 651, как и для пларк проета 675 («ревущая корова» ), большой проблемой являлось обеспечение целеуказания  противокорабельным крылатым ракетам, стоявшим у них на вооружении. Дальность стрельбы этих ракет превышала 400 км, а система целеуказания «Успех-У», которой по проекту  вооружались эти лодки изначально не обладала требуемой боевой устойчивостью, особенно при непосредственном противодействии её работе сил противника в удалённых районах Мирового океана, поскольку непосредственно зависела от  боевой устойчивости самолётов и вертолётов ; целеуказателей. Решить существующую проблему  конструкторы попытались за счёт использования искусственных спутников земли.
Однако, после того, как лодку К-181 (с 1978 года «Б-181») достроили по проекту 651К с установкой системы космического целеуказания «Касатка - Б», оказалось, что отсеки корабля чрезмерно загромождены приборами и дополнительными системами обеспечения. Численность экипажа, при этом  увеличилась на группу целеуказания: из нескольких матросов, одного мичмана и одного офицера. В результате этих изменений обитаемость второго и третьего отсеков лодки значительно ухудшились. И всё же, благодаря внесённым в проект изменениям, лодка стала более «зрячей», способной «видеть» противника, не только за горизонтом, но и через материки - на всю дальность стрельбы ракетами и даже сверх этого.
Но всё задуманное, как правило, хорошо в замысле! А действительность оказалась  куда прозаичнее. После перебазирования в 1981 году с Северного на Балтийский флот, Б-181 не подвергалась ни одному заводскому ремонту, правда и боевых задач в океанской зоне тоже не решала, так же как и Б-124, длительное время находившаяся в среднем ремонте.
В течение пяти лет за всех «отдувалась» Б-224, ежегодно, а иногда и два раза в год  попеременно нёсшая боевые службы то в Северной, то в Южной Атлантике.
За глаза, экипажи плавающих лодок  эскадры регулярно решавшие задачи автономного плавания в море и боевого дежурства в базе,  такие лодки как «Б-181» называли «отстоем».
— Товарищи подводники, — Дербенёв, словно вторя  убывшему в отпуск командиру, акцентировал внимание на слове товарищи, — особого времени на раскачку нет, лодке поставлена задача: через семь месяцев выйти на боевую службу. Работы предстоит очень много…
Дербенёв, возмужавший за годы лейтенантства как офицер, ещё неуверенно чувствовал себя в новой должности  и только сейчас это понял по-настоящему, когда десятки глаз впились в его обыкновенное человеческое «я» с надеждой на то, что именно от него зависит всё или почти всё,  как минимум на ближайший доковый ремонт.
Только вчера прибывший к новому месту службы молодой старпом стоял перед строем экипажа на стенке сухого дока и  откровенно нервничал. Ему казалось, что он  делает и говорит  всё нескладно и невпопад, а жестикулирует и вовсе угловато, это видят  подчинённые и где-то в душе  даже смеются над его «командирским» тоном.
На самом деле всё было немного не так.  Например, всему экипажу сразу бросилось в глаза могучее, рвавшееся из-под кителя накачанными мышцами тело молодого старпома, а гусарский рост и немного тесноватый китель, сидевший на старпоме как хорошие рыцарские латы говорили о том что Дербенёв совсем не «слабак». Да и речь старпома перед строем была вполне связной и понятной каждому.
Октябрьский день, один из многих осенних прибалтийских дней сегодня отличался какой-то необыкновенной  морской свежестью и тишиной. Дербенёв даже заметил, что листья на деревьях поменяли окраску, а «шевелюра» берёзок, гурьбой окруживших будку докмейстера  и вовсе поредела…
Немного пообвыкнув в ораторском статусе, Дербенёв, вдруг, обрадовался  отсутствию командира. «Меньше лишних глаз – меньше опеки» –  подумал Александр, а в ушах, только что назначенного офицера, погоны которого ещё не забрызгивали волны командирских вахт, как приговор звучали слова Зайкова: «в море ; я ваша мама и вы мои дети, а на берегу вашей мамой является старший помощник командира».
Александр очередной раз осмотрел строй, словно ища поддержки и понимания у подчинённых, во всяком случае, офицеров, многие из которых ещё вчера были просто его товарищами. Но строй, как заворожённый, молча, наблюдал за действиями «новоиспечённой мамы».
– Кстати, – Дербенёв вплотную подошёл к штурману Стоянову и негромко поинтересовался: – а где у вас, Александр Васильевич, боцман Петров? Что-то не наблюдаю я его на утреннем построении.
– Боцман Петров, Александр Николаевич, вместе с мичманом Соломенным  с  утра очередь заняли на шкиперские склады, за краской, суриком, расходными материалами и спиртом, «шилом» значит…
– Понятно всё, кроме одного, я снабженца Соломенного никуда не направлял, – Дербенёв   с недовольным видом повернулся к стоящему на мостике корабля дежурному офицеру: – Как прибудут эти «вольные художники», обоих сразу ко мне.
– Есть!  – громко ответил стоявший дежурным по кораблю, капитан – лейтенант Грачёв и тут же добавил – Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага пять минут.
– Есть!  – также громко ответил Дербенёв и устремился на своё место во главе строя.
 – Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага одна минута.
«Что-то время летит уж больно скоро»,  – подумал Дербенёв, но услышав очередную команду,  не успел посмотреть на часы.
– На флаг смирно-о-о! – Строй замер и Дербенёв тоже. Приложив правую ладонь к фуражке  Александр «застыл» в воинском приветствии.
–  Время вышло, – объявил дежурный  офицер.
– Флаг поднять! – приказал Дербенёв.
На акватории судоремонтного завода  раздались многоголосые звуки горна и на мачтах всех кораблей Заводской гавани подняли военно-морские флаги. Начался новый рабочий день – первый для Дербенёва в новом качестве «временно исполняющего обязанности командира подводной лодки».
               
                2
    В береговой каюте, под самым сводом «петровских казарм» горели, перемигиваясь неисправными стартёрами и доживающими свой век люминесцентными лампами, две «допотопных» люстры дневного света, настолько плохо освещавшие помещение, что приходилось присматриваться не только во время чтения, но даже при разливе чая по  стаканам.
Глаза старшего помощника командира, то ли от усталости, то ли от плохой вентиляции помещения самопроизвольно закрывались, а раскрытая перед ним инструкция по управлению дизельной подводной лодкой явно не желала усваиваться.
Дербенёв, добросовестно упорствовавший над подготовкой зачётов к самостоятельному управлению кораблём даже не заметил, как в каюту вошёл замполит – капитан второго ранга Муренко. Под бликами мерцающего света Борис Фёдорович казался выше своего роста - почти гигантом. И даже лысина, давно обитавшая на его голове, не была заметна как обычно. На самом же деле замполит был сложен как под «копирку подводника»: маленький, щуплый и очень шустрый во всех смыслах этого слова.
– И кто кого? – поинтересовался политработник, видя «борьбу титанов».
– Сложно определить, Борис Фёдорович, – времени катастрофически не хватает. Руки до всего не доходят. Умом понимаю, что надо освоить, и усвоить всё, а физически не получается, устаю с непривычки сильно.
– Ничего, Александр Николаевич, с твоим упорством обязательно получится. Помнишь, как тебе тяжело было на первом году службы? Когда мы с тобой в гостинице «Балтика» жили? Помню, лейтенант Дербенёв приходил домой только поспать. И что? Сегодня капитан-лейтенант Дербенёв на должности капитана второго ранга и это всего за какие-то четыре с половиной года…
– То, Борис Фёдорович, было давно и не правда.  Теперь всё иначе. Та служба и тот экипаж это перевёрнутая страница моей жизни. В ней всё было ясно и понятно, каждый находился на своём месте, и  всегда можно было рассчитывать на дружеское плечо.  Я же, в нынешнем положении: для одних бывший товарищ, для других ещё «неоперившийся» старший начальник, а на самом деле ищейка какая-то.   То сутками вычисляю местонахождение боцмана вместе с пятьюдесятью килограммами спирта, которые он не донёс до прочного корпуса,  то ловлю снабженца и его собутыльников, желающих поживиться «на халяву» из «государевых закромов». А когда дежурю по бригаде,  то вместо исполнения прямых обязанностей, воспитываю старшего офицера Попова – дорогого нашего  начальника  РТС, который параллельно с  дежурством по кораблю организует попойку с нижними чинами  и вдобавок ко всему учит меня дисциплинарному уставу, согласно которому я не имею права отчитывать его в присутствии всё тех же нижних чинов.  Хорошо, что мы в доке, а не на плаву. А то бы не знаю, чем всё это закончилось…
– А разве, Александр Николаевич, воспитание подчинённых не входит в обязанности временно исполняющего командира?
– Может быть, я и не прав по отношению к вашей организации службы на лодке, но мне кажется, что это, прежде всего, ваша обязанность, Борис Фёдорович, – от сказанного в адрес старшего товарища, легче не стало, Дербенёву стало даже стыдно за только что произнесённые им слова.
Муренко немного опешил от столь «зрелых» умозаключений молодого, но  скорого на выводы коллеги. Высказанная Дербенёвым мысль явно задела за «живое» замполита, но опытный политработник подчёркнуто вежливо заметил:
– С некоторых пор эта организация службы НАША общая. И что вы имеете против? – с одесским акцентом уточнил Муренко. – Может быть, вам не по нутру сам экипаж?
– Я, Борис Фёдорович не против экипажа Б-181, хотя бы потому, что я теперь его часть. Но мне категорически не понятны регулярные обеды НАШИХ офицеров и мичманов в ресторане «Юра» или пригородном кабачке  «Гробиня», которые не без ВАШЕГО участия стали визитной карточкой НАШЕЙ лодки. Даже в те славные времена когда корабль нёс на борту соответствующее вооружение, офицерский состав умудрялся отобедать в злачных местах, забыв о постоянной готовности к выходу в море.
– И это всё? – удивился замполит. – А я-то глупый думал своей лысиной, что претензий гораздо больше.
– Да, нет, Борис Фёдорович, не всё, это только начало…
               
                3
–  Что за мальчишеская бравада. На дворе октябрь, а он как пацан с одесского привоза в кителёчке по городку «гусарит»? – Татьяна Дербенёва не на шутку разошлась, глядя на внезапно появившегося со службы супруга.
– Делай выводы офицер: нечего баловать супругу ранним или внезапным появлением со службы. Могут быть неприятности с обеих сторон! – недовольно пробубнил Дербенёв, снимая в прихожей обувь и небрежно бросая фуражку на зеркало.
– Для фуражки у тебя полочка имеется и шкафчик, – заметила Татьяна.
– Как хорошо приходить домой «ни свет ни заря». Все спят и только ты хозяин «Вселенной»… – продолжая возмущаться, Дербенёв прошёл к столу на кухне,  – что у нас на ужин лучше скажи, любимая, а то ведь сейчас в «эскадронную» столовую пойду ужинать…
– Ой, как плохо, когда у мужика есть выбор. Правду говорят: не родись красивой, а единственной на всё село…
– А это здесь причём? – не понял Дербенёв, вспомнив, как недавно они спорили на тему лишнего веса у замужних женщин…
– А притом, дорогой, что я, конечно, не обеспечу тебе такого разносола, как на службе, но с ужином всё же постаралась. Например, сегодня у нас подают: на первое - картофель отварной  с камбалой жареной свежайшего вылова «от соседа», на второе - салат из малосолёных огурцов с луком и чесноком «из Нежина», на третье – пиво домашнее  «от Илзы – молочницы». Но если ты ещё раз пойдёшь на службу под дождём и без плаща, я, честное слово тебя поколочу!
– Хорошо, дорогая, я тебя понял, – согласился Дербенёв, располагаясь за столом.
– А если понял, тогда ответь на простой житейский вопрос, –Татьяна лукаво заглянула мужу в глаза.  – Соседи предлагают завтра съездить  с ними в Клайпеду и посетить «Альбатрос». Могу ли я взять для личных целей из шкатулки книжечку «бонов» ?
– А кто с детьми останется? – поинтересовался Александр.
– Кто, кто? Соседку слева попрошу, например.
– А ты хоть знаешь, как её зовут?
Татьяна промолчала, а Дербенёв встал из-за стола и направился к входной двери.
Через несколько минут вернувшись, Александр  констатировал:
— Соседка хорошая, молодая, чернявая. Зовут Линой. Педагог, детей доверить можно, хотя своих пока не имеет. Муж потому что молод – старший лейтенант всего. Из ОВРы . А деньги бери. Я ещё заработаю…
— Когда? — не без удивления поинтересовалась Татьяна.
— А вот это, дорогая, военная тайна. Всему своё время…

II. РЕВНОСТЬ НЕ ПОРОК               
               
     Войдя в подъезд Дербенёв, по непонятным для него причинам, поймал себя на мысли, что им овладевает какое-то странное предчувствие. Как ни старался Александр, но так и не смог понять какое  это предчувствие хорошее или плохое. Да разве это главное?
Поднявшись на родной «лейтенантский» пятый этаж он почему-то осторожно нажал на кнопку звонка. За дверью ни звука.
«Дежавю,  — подумал Александр, — Никого дома нет? Конечно, я же никого не предупредил, что приду на обед…»
Дербенёв не спеша,  достал из  заднего кармана форменных брюк ключи от квартиры, но дверь вдруг открылась сама и на пороге появилась Татьяна. Раскрасневшиеся щёки и тщательно поправляемый домашний халатик, только что приобретённый в валютном магазине выдавали её волнение.
«Точно дежавю!  — Пролетела та же мысль что и минуту назад. — Однажды со мной это уже было! Сейчас войду и на кухне увижу  толстяка с пятном на лице»…
— А ты, что же на обед? — удивительно робко  поинтересовалась супруга.
— Как видишь, любимая,  — довольно громко ответил Дербенёв, проходя в квартиру.
— Тише! Дети нагулялись и спят.
Пройдя в прихожую, Александр заглянул на кухню и действительно обнаружил, что в кухне,  за столом, на его «любимом» месте сидит тот самый толстяк…
— Кажется Берзиньш? —  уточнил Александр. — Мой тёзка и твой коллега по работе?
— Да… —  отвечая за  Татьяну, подтвердил заметно полнеющий мужчина, с большим родимым пятном на щеке.  — Бывший коллега. Я  как раз мимо проезжал и решил проведать… 
Мужчина встал из-за стола, на котором помимо двух чашек с недопитым кофе стояла небольшая бутылочка Рижского бальзама.
Александр, словно не слыша ничего и не желая понимать, что в очередной раз происходит здесь - в его квартире, посмотрел на свою супругу и еле слышно вымолвил:
— Действительно бывший, но кто?
Уже на выходе из квартиры Дербенёва догнал оклик Татьяны:
— А как же обед?
— Спасибо, я сыт по  самое горло! — грубо, не оборачиваясь, на ходу ответил Дербенёв, спускаясь по лестнице.
«Всё это происходит не со мной, ЭТОГО не может быть!» - молоточками стучало в висках Александра, когда он стремглав выскочил на улицу.  «Н-е-е-т!!!» — чуть не закричал Дербенёв, почти пробегая мимо продуктового магазина на улице Мацпана, когда очередная фантазия коснулась его воспалённого воображения.
— Стоп! — сказал он сам себе,  вспомнив известное только ему наставление одного уважаемого адмирала о том, что офицер, бегущий по улице, вызывает панику у мирного населения  и перешёл на спокойный шаг.
               
III. ЯКОРЬ ХОЛЛА
                1
      Евгений Иванович Подлесный, не первый год, работавший корабельным строителем и съевший на судоремонте подводных лодок не один пуд соли, не на шутку озадачился проблемой, которую отчасти сам не так давно и породил.
Пойдя на поводу у своего давнишнего товарища Зайкова он однажды создал точную деревянную копию утерянного подводниками, во время шторма, якоря Холла, которая до сего дня «верой и правдой» служила морякам. Но теперь Б-181 стала в ремонт, причём сначала доковый, требующий обследования и ремонта всех забортных устройств и систем, включая цистерны главного балласта, якорное и швартовные устройства и прочие механизмы, а следом и навигационный, в ходе которого предстояло обследовать и отремонтировать: бортовые дизеля, дизель-генератор, кабель трассы и другие жизненно важные механизмы и системы. 
Хочешь, не хочешь, а якорь надо менять. Но ведь официально срок его службы не истёк и, если лодка не списывается в утиль, то якорю служить ещё как медному котелку… 
               
                2
      Несколько лет назад во время шторма Б-181 встала на якорь на внешнем рейде Главной базы флота. Дно моря в тех местах  преимущественно ровное, грунт - глинистый ил, местами песок, глубины маленькие, а течения тесно связаны с сгонно-нагонными явлениями . Колебания уровня моря в явлениях могут достигать у берегов до пятидесяти сантиметров, а в вершинах бухт и заливов   двух метров.
В таких непростых условиях, чтобы  удержать лодку в назначенном для стоянки месте, надо выполнить как минимум два условия.
Во-первых -  вахтенному офицеру в дуэте со штурманом необходимо очень внимательно и различными способами контролировать местоположение корабля не допуская даже малейшего  дрейфа.
Во-вторых - рулевому боцманской команды необходимо хорошенько потрудиться, непрерывно  отслеживая состояние носового шпиля, электропривод которого расположен в первом отсеке, не допуская даже малейшего потравливания якорной цепи.
    К великому сожалению для экипажа подводной лодки в тот день, всё складывалось не так как хотелось. С самого подхода на рейд Зайковым овладело странное предчувствие беды и он, до последнего, не хотел становиться на якорь в сложившихся гидрометеоусловиях. Командир неоднократно предлагал управляющему командному пункту оставить лодку в дрейфе, назначив для этого отдельный  район, но оперативный дежурный ОВР при поддержке оперативного дежурного флота настояли на своём и Б-181 всё-таки  поставили на «яшку» .
Ко всем  прочим, неожиданностям, были в тот день и вполне ожидаемые  события  связанные, например, с тем, что через  район якорной стоянки, где штормовала лодка, проходили кабели специальной связи между военно-морскими базами и специальные ведущие кабели системы навигационного ориентирования кораблей в сложных навигационных условиях «АВК» .
В какой-то момент при смене вахтенных офицеров и вахтенных штурманов в показания приборов контроля местоположения лодки вкралась субъективная погрешность, к сожалению не зафиксированная, даже «бдительным» радиометристом. В результате никто не заметил, что лодку стало нести вдоль берега на Север от главного фарватера. Якорь в этот момент играл роль плуга и успешно крошил всевозможные кабели на дне. Когда одна из лап якоря зацепилась за бронированный кабель специальной связи, лодку слегка тряхнуло. Корабль  внезапно зафиксировал своё положение и вот тут «бдительный» вахтенный офицер вместе с не менее «профессиональным» вахтенным штурманом заметили, что лодка значительно сместилась относительно точки постановки и теперь находится  далеко на северо-запад от  места якорной стоянки. Но, как часто бывает в таких случаях, «прозрение» оказалось слишком запоздалым. И через очень непродолжительное время непосредственно под лодкой, где-то на глубине залегания якоря, раздался какой-то скрежет, Б-181 очередной раз вздрогнула, её дрейф заметно усилился, да так, что радиометристы и акустики «хором» забеспокоились, разбудив своими «своевременными» докладами  командира, дремавшего до сих пор в центральном посту, на своём любимом кресле возле автомата торпедной стрельбы.
               
                3
     Подлесный внимательно посмотрел на сидящего напротив молодого офицера и поинтересовался:
 — И что вы от меня хотите, мой юный друг?
Дербенёву, у которого помимо ремонта и так дел хватало «по самое не балуй», форма обращения строителя и его простецкий тон в ходе официального совещания показались странными и даже не уместными, но старпом  удержался в рамках делового тона и прямо заявил:
 — Очень хочу, чтобы ремонтная ведомость по части якорного устройства была закрыта на этой неделе, включая работы по восстановлению крышки якорного клюза. Докмейстер упорно твердит, что всё зависит только от вас!
— Но позвольте, Александр Николаевич, насколько мне известно, якорь-то у вас не настоящий… Что будем с этим делать?
— Настоящий, Евгений Иванович, самый что ни на есть всамделишный, можете проверить сами. У кильблоков, на стапель- палубе как гвоздь торчит, вот только лапы одной нет…— Дербенёв хитровато посмотрел сначала на Подлесного, а потом на старшего механика.
— Как же, а ведь, помнится, был деревянный? — имитируя удивление, произнёс строитель.
— Кто вам такое сказал, Евгений Иванович? — непринуждённо подыграл старпому стармех. — Я бы давно «наш» якорь водрузил на штатное место, но лапка у него одна того… Александр Николаевич вам только что сообщил об этом.
— Оторвали мишке лапу, так что ли? — обрадовался как ребёнок Подлесный, всё ещё не веря своим ушам. — Будет вам крышка, но якорь я всё же проверю. Может быть лапу удастся заменить или восстановить?
Совещание у строителя на этом закончилось.
 —  А ну, колись, Николай Витальевич, где якорь раздобыл? — почти умолял Подлесный, теребя за лацканы тужурки командира БЧ-5 Б-181.
— Без интереса, Евгений Иванович, даже кролики не размножаются, — стармех хитро улыбнулся своими серыми колючими глазами и ждал реакцию строителя.
  — Ладно, что хочешь?
Николай Витальевич Пимах — опытный механик, поэтому на слово не менее опытного строителя не поверил и уточнил:
— А точно сделаешь, что попрошу?
— Да, сделаю, сделаю, колись! — Подлесный с нетерпением ждал ответа.
— Всё гениальное просто, вчера в районе приёмного буя Лиепаи проводились  дноуглубительные работы, в результате которых  подняли несколько обрывков якорных цепей, в том числе одну с якорем без лапы. Я попытался по маркировке звеньев цепи и якоря выяснить чей? Но не удалось. По размеру он похож на наш - утеряннй, но по форме звеньев цепи и маркам клейма — точно не советский, и даже не латышский.  Может ещё кайзеровский? Да это и неважно теперь. Пришлось «купить» по бросовой цене,  всего за двадцать  литров «шила».
— А теперь ты колись, какой твой интерес? — зная железную хватку стармеха, Подлесный с опаской посмотрел на Пимаха.
— Интерес прост, Евгений Иванович. Старпом хочет обшить стальными листами и оборудовать медным леером ходовой мостик, установить там сидушки на резине для командира и вахтенного офицера, завести кабель  спутниковой навигации на антенну ВАН. А ещё…
— А ещё щелка не разорвётся у твоего старпома? — сердито уточнил строитель.
— Думаю, не разорвётся. Старпом наш хоть и молод «ешшо», но из штурманов, а они, как указывал Пётр Великий: «народ сволочной, но дело своё знают…»  Мы же, в свою очередь, не будем менять дерево в цепном ящике якорь клюза, а это существенная  экономия средств.
— Тогда другое дело, так что там ещё? — облегчённо выдохнул Подлесный
— А ещё, — оживился Пимах, — он хочет наварить вокруг обтекателя МГ-25  латунный леер как на Б-224.
— Прогулочная яхта какая-то, а не боевой корабль. Сплошные леера да сиделки... Хорошо, что хоть мачту не пожелали с огнями и флагами… Ладно, — как-то по-стариковски ворча, согласился строитель, — будет вам комфортабельный мостик и леер на МГ-25.
Знал бы тогда, в октябре 1986 года Евгений Иванович, какую роковую роль для отдельных членов экипажа лодки в будущем сыграет эта модернизация, не известно взялся бы за работу или нет. Но сегодня всё складывалось как нельзя лучше…

IV. ТАКСИ НА ГАУПТВАХТУ
                1
Встречаются в жизни  человеческой отдельные субъекты, которым вне зависимости от времени года, суток, состояния души и даже гидрометеорологических условий, всегда хочется  приключений на «одно место». Был такой индивидуум  и на Б-181, причём в этом экипаже их собралось сразу несколько…
 Если упустить из виду систематически «западающего» на корабельный спирт боцмана Петрова и его «коллегу» мичмана Соломенного, путающего частенько  корабельное имущество с личным, то следующим искателем приключений можно смело назвать Вовку Сазонова.   
Высокий, статный «гусар»,  с голубыми глазами. Удивительный по сочетанию противоречий в одном лице исполняющий обязанности командира группы управления ракетной боевой части старший лейтенант Сазонов с некоторых пор служил на Б-181.
Некогда считавшийся перспективным офицером с большим будущим, сегодня, Сазонов отбывал  «срок изгнания» из рядов успешных и перспективных «ботаников».
Несколько лет назад, придя на дивизию подводных лодок, этот беспартийный, холостой, образованный и воспитанный офицер показал себя не только в положительном смысле «карьеристом, рвущимся к машинным телеграфам», но также, сумел прослыть «сердцеедом». Посещая публичные  иногда и злачные места, наш герой всегда был в центре женского внимания и не стеснялся пользоваться этим. За короткий лейтенантский период ему удалось растеребить не одну девичью душу и покорить не одно женское сердце.  И всё было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство…
    Когда говорят, что в семейных распрях кто-то один прав, а другой обязательно виноват и, дескать, поэтому очень часто распадаются семьи  моряков, всегда  хочется спросить: «А вы сами готовы по полгода находиться в разлуке с любимыми? Готовы, забыв о многих естественных человеческих потребностях, быть верными и преданными изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год?»
Далеко не каждую женщину  Бог одаривает терпением,  наделяет самопожертвованием и мужеством, если хотите, чтобы она смогла  стать женой подводника. Точно так, далеко не всякому мужчине дано, поборов  простой человеческий страх, иногда эгоизм или «обломовскую» лень, посвятить себя служению Отечеству в железе прочного корпуса подводной лодки.
К сожалению не всегда и не каждая семейная пара, образуя ту самую «ячейку государства», задумываются о смысле и содержании  чувств, которые переполняют молодых людей в момент заключения брака. А ведь для того чтобы ежедневно, в течение многих недель, а то и месяцев, чувствовать рядом не ласки и трепет любимой, а суровое и железное «дыхание»  океана за бортом, одной романтики не достаточно.  Да и в гулком одиночестве, заполняющем ожидание на берегу, страсть не помощник!
    Случилось так, что однажды под Новый год, посетив гарнизонный дом офицеров, Володя Сазонов влюбился в некую особу с эстрадно-театральным настоящим. Довольно быстро из рядовой случайной встречи разгорелся бурный и красивый роман. Экипаж проходящей средний ремонт подводной лодки Б-124, где командиром группы управления ракетной боевой части, служил тогда старший лейтенант Сазонов, уже потирал руки, в ожидании свадьбы, когда пришёл приказ о срочном переводе молодого офицера на другую  лодку.
    Всё, казалось бы, складывалось хорошо: во-первых, должность командира ракетной боевой части, по штату замещаемая офицерами в звании капитан второго ранга, на которую был назначен ещё не «возмужавший» старлей манила командирской перспективой. Во-вторых, открывалась возникшая ниоткуда возможность заработать валюту или хотя бы боны. Вместе с тем,  образовавшаяся перспектива требовала от Сазонова и его пассии определённых испытаний и лишений,  поскольку лодка уходила в Атлантический океан и разлучала возлюбленных на целых четыре месяца…
На боевой службе Сазонов, служивший до этого исключительно в ремонте, откровенно загрустил и даже впал в некую апатию ко всему происходящему вокруг, а лист сдачи зачётов на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой, выданный командиром дивизии  и вовсе забросил. И только боевые  прозаические будни: всплытия на заряд аккумуляторной батареи и срочные погружения, сопряжённые с уклонениями от противолодочных сил ОВМС НАТО, да «нескончаемые» ходовые вахты железным тонусом взбадривали Сазонова.
Не лучше обстояло дело и на берегу. «Любимая», быстро справилась с хандрой, охватившей её впервые в жизни, нашла Вовке замену, и теперь её частенько можно было видеть в окружении некоего офицера ПВО  из местного дивизиона, дислоцировавшегося в военном городке…
    По возвращении в базу, Сазонов, было, намеревался сделать предложение своей возлюбленной, но его намерениям не суждено было сбыться, поскольку  этот  путь уже проделал тот самый «противовоздушный» офицер.
Володя, только-только примеривший погоны капитан-лейтенанта, запил, да так сильно, что порой не контролировал себя. Неоднократно устраиваемые им драки с сухопутными офицерами в ресторанах или патрулями в городе не прибавили ему чести или авторитета. В результате, звания и должности, так стремительно полученных им на боевой службе, Сазонов быстро лишился. Параллельно завершился его кандидатский стаж в члены КПСС. Офицера понизили в звании до старшего лейтенанта и вернули на должность командира группы управления, но теперь уже на подводную лодку Б-181.
   Нельзя сказать, что Вовка вполне комфортно чувствовал себя в звании старшего лейтенанта, в то время когда некоторые его «годки»  стали примерять погоны старших офицеров, но  Сазонов никогда не терял присутствие чувства юмора в отношении себя и своей «нелёгкой» корабельной карьеры, комментируя всё произошедшее просто  и по-житейски:  «Страшней всего, когда ты умер и успокоился почти, а доктор хрясь по телу током и службу надо вновь нести!».

                2
     Три недели стоял промозглый и слякотно-ветреный ноябрь, давивший всё живое вокруг, то ветрами и дождём, то туманами  и холодом, а сегодня на четвёртую субботу,  как ни странно, выпал довольно погожий денёк. Даже облака, по какой-то неведомой команде выстроились поротно и отправились за горизонт. Гонимые ветром они уселись на воду как бы передохнуть. Открылось солнце, багрянец которого залил не только водную гладь, но и сам небосвод.
Заступать дежурным по бригаде строящихся и ремонтирующихся кораблей Дербенёву не хотелось вовсе. И дело было даже не в хорошей погоде, и не в субботнем выходном предчувствии, просто сегодня, наконец-то, удалось собрать якорное устройство и впервые за несколько  последних лет, обретя новенький щит якорного клюза, Б-181 лишилась «беззубого» старческого оскала уродовавшего весь её облик. В связи с образовавшимися обстоятельствами Дербенёв находился в приподнятом настроении. Хотелось «летать» и петь. Как же - первый успех в доковом ремонте и его самостоятельной «командирской» карьере. Хотя какая она самостоятельная?
«Если бы не стармех с замполитом, не было бы и успеха, — подумал Александр, примеряя новенькое  скрипящее снаряжение для пистолета. — Странные порядки здесь в ремонте, оружия нет, а снаряжение носи. То ли дело  у нас в дивизии или  даже эскадре: дежурный щеголяет в белых перчатках и с кортиком».
Выйдя за КПП эскадры, где в отдельной казарме временно размещался экипаж Б-181, Александр ещё раз полюбовался красивым закатным небом и, вспомнив местные признаки погоды, тихо пробубнил:
— Если солнце красно с вечера - моряку бояться нечего!
 На этой оптимистичной ноте Дербенёв зашагал в сторону судоремонтного завода исполнять возложенные на него обязанности дежурного по соединению.
               
                3
    — Товарищ капитан-лейтенант, у нас ЧП! — Дербенёв, погружённый в чтение романа Валентина Пикуля  с морским названием «Моонзунд», не сразу понял, что вбежавший в помещение матрос обращается именно к нему, а не к одному из героев романа...
    Запыхавшийся матрос Дашко – дежуривший верхним вахтенным у трапа подводной лодки, стоял на пороге будки строителя, где  дежурный по бригаде бодрствовал после обхода кораблей и, с трудом переводя дыхание, пытался привлечь внимание начальника каким-то срочным сообщением.
— Так что же  у нас стряслось? — наконец, оторвавшись от чтения и спокойно глядя на матроса, уточнил Дербенёв.
— Дежурный по лодке старший лейтенант Сазонов пропал почти  час назад…
— Как пропал? —  Александр взглянул на часы: — Я же два часа назад тревогу играл на корабле и все были на месте? — Глаза Дербенёва округлились от удивления.
—  Пропал, но  уже нашли…– Дашко замялся  и замолчал.
—  Кто нашёл, где?
— Из дежурной части  милиции позвонили…
— И что???
— И сообщили, что старший лейтенант Сазонов у них, уголовное дело тоже…
— Какое ещё уголовное дело?  – возмутился Дербенёв.
— Какое не знаю, –  как бы оправдываясь, ответил Дашко, – но товарищ мичман Бекмурзаев – помощник дежурного по кораблю сказал, что бы вы срочно позвонили в милицию.
— Хорошо, а сам-то мичман на месте, почему он не доложил  мне по телефону?
  — Али Исакович на месте, вот только связь пропала с вами и управлением завода, связисты битых сорок минут с тестером бегают по линии  обрыв ищут. Но проблема не в этом,  —  с «сознанием дела» огласил Геннадий Дашко и продолжил,  — с городом связь есть, а с вами нет, так не бывает когда линия оборвана!
Дербенёв схватил трубку внутреннего телефона. Связи с лодкой действительно не было. Александр вызвал к себе дежурного по живучести бригады, а сам позвонил в милицию.
   Представившись исполняющим обязанности командира воинской части, Александр узнал, от дежурного представителя правоохранительных органов, что старший лейтенант Сазонов задержан в нетрезвом виде у ресторана «Юра» около часа назад при попытке вооружённого нападения на таксиста…
Не поверив своим ушам, Дербенёв решил лично выехать в дежурную часть. Пришлось среди ночи звонить  предшественнику и просить о подмене.
Прибыв в отдел милиции, который располагался в непосредственной близости от ресторана, Дербенёв прошёл к дежурному:
  — И где мой уголовничек? – поинтересовался Александр, предъявляя удостоверение  офицера и приказ об исполнении обязанностей командира части.
— В камере ваш Сазонов, где ж ему быть, отсыпается. Ждём машину из военной комендатуры, передавать будем «гангстера» вашего.
Дербенёв посмотрел на погоны дежурного и обрадовался: «Всего старший лейтенант», но для порядка всё же уточнил:
— А чем же этот «горе-налётчик» пытался совершить вооружённое нападение на таксиста, если всё табельное оружие с корабля сдано в арсенал на хранение ещё месяц назад?
— Не знаю, как ваше оружие, а личное оружие  Сазонова здесь.— Старший лейтенант милиции открыл сейф и достал, что-то  в конверте плотной бумаги, бежевого цвета: – Изъято под протокол, «макаров», знаешь, он и в Африке  «макаров».
— Разрешите взглянуть? – поинтересовался Дербенёв.
Открыв конверт, Александр обнаружил в нём массогабаритную копию пистолета  «вальтер».
— Уважаемый, «господин следователь», — возмутился Дербенёв, — во-первых, это не «макаров», хоть и из Африки, а  всего лишь зажигалка, причём купленная в сирийском порту Тартус, а во-вторых, здесь  вместо номера немецким языком написано Walther РР, читай  «Пинкертон».
— Как зажигалка, вот же обойма с патронами? – удивился милиционер.
— А ну-ка дай эту обойму пощупать, – попросил дежурного Дербенёв. 
Александр взял обойму, вынул из неё патрон и свободно, пальцами, освободил гильзу от пули.
— Смотри сюда, криминалист, все гильзы без пороха и запаяны, оставлено место только под пулю. «Ма-ка-ро-в» – издевательски передразнил дежурного милиционера Дербенёв.
  — Точно, как настоящие, – рассматривая патроны, сокрушался дежурный, — а зачем тогда они нужны в  обойме?
 — Игрушка так устроена, что без комплектующих узлов не работает, оцени момент.
Дербенёв собрал «пистолет» и направил его в сторону сейфа. Милиционер на всякий случай пригнулся и закрыл уши пальцами. Щелчок, и из ствола появился розоватый огонёк.
— Куришь? – уточнил Дербенёв у милиционера, отпуская курок.
— Не-е-е. – промычал в ответ дежурный и на всякий случай забрал игрушку обратно, — всё равно он преступник. Откуда знать таксисту в темноте, что это игрушка. Главное в совершённом преступлении субъективная сторона, т.е. куда направлен умысел подозреваемого.
— Эта правда, ара.  Темно савсем, я так плёха сразу чувствоваль арганизм,  что думал, Аллах завёт.
Дербенёв осмотрелся по сторонам и только сейчас обнаружил у стены за столом, сидящего с ручкой в руках маленького человека в большой кепке с широкими полями. Человек, добросовестно «страдал» над девственно чистым листом бумаги.
— А это кто?  — спросил Александр.
— Так это же и есть потерпевший, объяснение пишет…
Дербенёв подошёл к маленькому человеку в кепке и уточнил:
— Откуда ты, земляк?
— Балшой Кавказ знаешь,  море там эшо ест? Там самый красивый селение стаит, Бакы называется…
— Знаю  я ваш Бакы, а вот как ты – сын Агдама и Алазанской долины здесь в таксистах нарисовался, не понимаю? Или на маршруте «Бины-Зых»   неприбыльно совсем стало?
— Слушай, ара, откуда знаешь «Бины-Зых»? — удивился таксист.
— Так случилось, дорогой, что я много  чего знаю, про Кавказ и твой Баку, но ещё больше хочу узнать, как тебя ограбил сегодня  мой офицер в такси?
— Какой офицер, не знаю никакой офицер, — запричитал маленький человек. — Я ехаль маршрут «по городу» вдруг диспетчер гаварит: «ехай на «Тосмаре», там килиент». Я поехаль. Ночь тёмный, ничего не видна.
— И что даже кокарду на шапке у «клиента» не разглядел?
— Ночь, такой сильный, савсем глаз не видит. Толко кожаный куртка видель.
— А потом?
— Потом приехаль  ресторан. Килиент, хатель выхадит, я сказаль дэнги давай.  А он мне в ух как гаварит: «Сиди, гаварит, малчи, дэнег нет, я пашёль». Пьяный,  силна шаталься, я  как писталет на ремень увидель, кричат сталь и сигналит машин.
 — Какой пистолет, этот? — Дербенёв показал на  зажигалку в руках дежурного милиционера.
—  Ара, ты что савсем глюпый, — маленький человек смешно замахал правой ладонью возле лица Дербенёва, — я, думаешь савсем слепой, там быль настаяший, вот этат… — таксист уверенно ткнул пальцем в кобуру на снаряжении, которое Дербенёв впопыхах забыл снять.
 —  Так это же не пистолет, а  всего лишь кобура, Он, этот клиент, что ею угрожал? — уточнил Дербенёв.
— Не знаю что такое угражаль, я проста знаю, там писталет…
— Слышь, старлей! – обратился Дербенёв к дежурному милиционеру, — так не было никакого вооружённого нападения, вот и свидетель это подтверждает. Отпускай Сазонова, а я, уж поверь,  «стружку» с него сниму, не обрадуется.
— Во-первых, капитан, – официальным тоном, пародируя Дербенёва, ответил милиционер, — гражданин Агаев не свидетель, а  пострадавший, т.е. потерпевший, а, во-вторых, Сазонова доставили ребята из ППС . Передали его вместе с протоколом задержания и протоколом осмотра места происшествия, а это процессуальные документы, их, куда прикажешь девать?
— И что теперь делать? –  почти в отчаянии уточнил Дербенёв.
— Мне откровенно без разницы: «Казнить нельзя, помиловать!» или «Казнить, нельзя помиловать!». — с напускным равнодушием отреагировал милиционер, — сейчас приедут из  вашей комендатуры или прокуратуры и заберут твоего «килиента», а там разбирайтесь сами – сажать его за разбой, или поощрять за пьянство и самовольное оставление места службы.

                4
      Бессонная ночь закончилась. Дербенёв «ни с чем» возвращался из военной комендатуры гарнизона. Сазонова не выпустили, материалы дела передали в военную прокуратуру, где было возбуждено  уголовное дело.
Со временем, во всём конечно разобрались, но итог оказался неутешительным: ввиду отсутствия состава преступления уголовное дело по вооруженному нападению на таксиста было закрыто, а вот за пьянство на дежурстве и самовольное оставление корабля, в ходе этого дежурства, Вовке, в приказе по флоту объявили НСС ,  сняли с должности и направили в РТШ  с понижением. Уж куда ниже?!
Этот  кадровый провал   исполняющего обязанности командира подводной лодки, приведший к потере члена экипажа, станет серьёзным уроком в служебной карьере Дербенёва. Таким же уроком этот случай станет и для самого Сазонова. Спустя годы он будет признан лучшим офицером радиотехнической школы, «досрочно» получит звание капитана третьего ранга и даже встретит  на новом месте  службы свою «вторую половинку»,  с которой узами брака свяжет дальнейшую жизнь.
Но это будет потом, а пока  Дербенёв плёлся как побитый к заводской проходной и мысленно представлял какие «ласковые» слова в свой адрес он сегодня услышит от командира дивизии… 

V.  ВЕРА, НАДЕЖДА И ЛЮБОВЬ
                1
      Наверное, когда у человека много забот – время летит быстро, а когда любой из нас тяготится ожиданием  –  время превращается  в густой кисель, который еле движется сквозь узкое горлышко бутылки текущих суток.
Дербенёв  с удовольствием для себя отметил, что доковый ремонт, казавшийся чем-то необъятным и почти бесконечным,  завершён в обозначенные для этого два месяца.  Б-181 с помощью буксиров перешла к стенке завода и ошвартовалась аккурат напротив будки строителя. Сам, Евгений Иванович Подлесный  вместе с заводскими специалистами стоял на причальной стенке и встречал лодку, демонстрируя полную готовность начать навигационный ремонт.
Мелкие колючие снежинки, гонимые лёгким ветерком летели прямо в лицо Александра, стоявшего на мостике, и немного пощипывали  щёки.  Однако отворачиваться не хотелось совсем. После затяжной и сырой осени хотелось, наконец, ощутить присутствие зимы.  Середина декабря в Латвии не радовала сибирскими морозами, но акваторию Военного канала и Заводской гавани  всё же начало сковывать льдом.
— О чём мысли командирские?  – поинтересовался старший механик, поднимаясь на мостик.
— Да всё о ней, Николай Витальевич, об этой батарее треклятой. Ведь что получается: срок годности  у неё максимум пять лет, а она три года уже отстояла на складах после изготовления и что нам остаётся?
— Один - два года эксплуатации плюс минус пара УПЦ …
— Вот я и говорю, безобразие, а впереди боевая служба!
— Не переживай, Николаевич, — стармех, дружески похлопал старпома по плечу, – не на два года идём ведь, а только на два месяца.
— Всё равно безобразие, хотя бы потому, что вместо пятидесяти четырёх суток на замену всех  четырёх групп аккумуляторной батареи нам дают всего тридцать шесть.
— Справимся, время терпит, у нас ведь сначала ремонт дизелей и других технических средств, а уж потом замена батареи…
— Ты ещё скажи, что потом и командир из отпуска выйдет.
— Думаю, Александр Николаевич, легче тебе «губозакатывающий» станок заказать в заводе, чем надеяться на Зайкова что тот выйдет. Он пока всё не отгуляет, даже нос казать перед комдивом не станет.
— Это точно! — подтвердил замполит, присоединяясь к беседе коллег.
 — А где, интересно было партийно-политическое руководство нашего славного крейсера пока мы «героически» всплывали из дока и в «сложных ледовых условиях» переходили к месту ремонта? — дружески подначивая Муренко, уточнил Дербенёв. — Вами даже Александр Иванович Яковенко интересовался убывая после перешвартовки.
— Как всегда, там, где трудно,— ответил за политработника Пимах, — наверное, опять какой ни будь «проект века» готовил?
 — Не какой ни будь, а вполне конкретный  проект перегородок в казарму, что бы в условиях плюрализма мнений и трезвости мысли организовать лучшую жизнь матросам.
— Например? — не понял старпом.
— Например, по боевым частям и службам разместить весь личный состав,  — ответил замполит.
— Что ж мысль хорошая, передовая, — демонстративно подкручивая  усы, согласился Дербенёв, — но  во что нам с механиком это обойдётся?
— Да всего ничего девяносто килограмм спирта или месяц работы  четырёх матросов в деревянном цеху…
               
                2
— Ты что и вправду считаешь, что я тебе изменяю? — нежно улыбаясь и глядя прямо в глаза Дербенёву, спросила Татьяна, упираясь руками в подушку и склоняясь над супругом.
— А как бы ты, интересно, отреагировала, если бы придя однажды домой обнаружила, что я пью чай или кофе, щедро  сдобренные алкоголем, в компании, например, финансового инспектора эскадры подводных лодок?
— Надеюсь, ты имеешь в виду девушку финансового инспектора? — уточнила Дербенёва.
— Естественно!  — недоумевая, ответил Александр.
Только что случившаяся близость не позволяла Александру адекватно воспринимать вопросы задаваемые Татьяной, а длинные русые волосы любимой, слегка прикрывающие её обнажённую грудь, водопадом ниспадали на лицо Дербенёва, нежно дразнили и, покачиваясь, требовали продолжения действа. От блаженства глаза закрывались сами собой.
— Нормально отреагировала бы:  если моим мужем интересуются другие женщины значит он настоящий мужчина, а такого я никому не отдам!
 — Странно  как-то всё получается.  Я должен одобрительно реагировать на некоего бывшего сослуживца своей жены, подозрительно носящего  такое же, как у меня имя, и неоднократно посещающего  мою квартиру в моё  отсутствие, только потому, что французы   имели неосторожность придумать притчу о том, что: жена, которой не интересуются посторонние мужчины, не нужна и самому супругу?!
Татьяна приподнялась над Александром и, подвинувшись вперёд, согнула руки в локтях. Теперь она ласкала закрытые веки Дербенёва не волосами, а воспалёнными страстью сосками своей груди.
 — Любимый, ты много рассуждал, но так и не ответил на мой вопрос? — прошептала Дербенёва, продолжая своё чародейство…
Александр, физически раздавленный судоремонтом и теперь глубоко погруженный в облака любви, не приходя в сознание, попытался вспомнить вопрос, на который он не ответил, но попытка оказалась тщетной.
— Так да или нет?  — настаивала с ответом Татьяна.
— А что лучше? — еле слышно уточнил Александр.
— Нет,— также тихо, покачивая телом в такт с супругом, ответила Татьяна.
— Нет…— простонал Дербенёв.
             
VI. НЕВЕЗУЧИЙ ГАРРИ
                1
    «Что такое не везёт и как с этим бороться?» — Вопрос, который задают себе многие из нас. Одни чаще, другие реже, в зависимости от того какая тельняшка, кому ближе к телу, полосатая или однотонная. Бывают такие люди, которые носят исключительно однотонное нижнее бельё и, как правило, только чёрного цвета. Хотя как на это посмотреть…
Одного индуса  ядовитые змеи кусали сорок два раза за его пятьдесят восемь лет жизни и всё время врачи спасали ему жизнь. У кого, скажите, теперь повернётся язык называть этого «счастливчика» невезучим. Но встречаются и такие люди, к которым всякие напасти просто липнут, почти как мухи на липкую ленту. Можно в это верить, можно сомневаться, но на Б-181 нашёлся и такой человек. Его так и звали все: «Невезучий Гарри».
Если экипаж лодки  вышел на строевую прогулку в общем строю целой эскадры подводников, и над строем, чеканящим шаг по узким улочкам  старой Лиепаи, пролетит ровно один баклан, которому ни с того ни с сего захочется справить нужду прямо в воздухе, то основным и единственным объектом «бомбометания»  выбранным из нескольких тысяч человек, плюс оркестр, будет обязательно фуражка лейтенанта Игоря Ежова – командира ЭНГ Б-181.
Более того, если внезапно, после  диарейной  «атаки», поднимется шквальный ветер и пронесётся над тем же строем подводников, идущим по узким улочкам старой Лиепаи, то «счастливчиком», с которого сорвёт фуражку только что очищенную от птичьего помёта и бросит в единственную  на весь квартал лужу, будет всё тот же Гарри…
До прихода на Б-181 Дербенёв даже не догадывался, что такие люди вообще существуют, но в новой должности, с явлением по фамилии Ежов пришлось считаться.
Однокурсник Игоря Олег Апилогов, с которым Дербенёв служил на Б-224, рассказывал, что однажды, когда ещё курсантами они направлялись на корабельную практику в далёкое Заполярье, единственным военнослужащим из целой роты, у которого нога застряла в эскалаторе метрополитена на Ладожском вокзале, был Игорь Ежов. Так он и прибыл в Мурманск в одной туфле…
Сегодня, Ежову порекомендовали бы персонального психолога или ещё какого утешающего специалиста, но на улице была зима 1986 года - не до психологов, знаете ли, было тогда.
Народ, только отвыкший от брежневского лозунга: «Экономика должна быть экономной», вынужден был привыкать к тому, что военная форма одежды стала вдруг «рабочей» и в ней теперь  даже в ресторан не пускали. Свадьбы и юбилеи стали повсеместно «безалкогольными», а гласность и плюрализм мнений вначале «обрадовавшие» всех, теперь касались, в основном, случаев обличения лиц, не согласных с всесоюзной вырубкой виноградников. В остальном партия и народ были «едины». Даже когда традиционно на кухне партийные с беспартийными гражданами обсуждали за рюмкой «чая» бестолковые прожекты говорящего без бумажки Президента Великой страны, главным аргументом  «За», оставался аргумент в пользу ГЛАСНОСТИ. Потому что ПЕРЕСТРОЙКА это всего лишь международный символ советско-американской оттепели, а ГЛАСНОСТЬ – завоевание народа давшее возможность  каждому, опять же на кухне, обсуждать более широкий круг существовавших в стране проблем.
               
                2
       Первые успехи Дерьенёва, также как и первые неудачи в новой должности были уже позади. За решением насущных проблем незаметно пролетел  не только доковый, но и навигационный ремонт. За четыре месяца в заводе,  свыкшийся с мыслью о том, что он и впредь будет единолично принимать многие важные решения, конечно не без помощи замполита и стармеха, но всё же сам, Дербенёв, вдруг, получил указание командира дивизии  срочно отыскать и вызвать к нему Зайкова.
«И зачем ему командир, разве я не справляюсь?» —  только и подумал Дербенёв. Но делать нечего, приказ надо выполнять. Поскольку домашний телефон командира молчал, вечером того же дня Александр зашёл к Зайкову домой. Оказалось, что в связи с переносом сроков выхода на боевую службу в ближнюю сторону, сократились и сроки замены АБ. Теперь экипажу Б-181 на замену батареи оставалось не тридцать шесть и без того урезанных донельзя, а всего двадцать восемь суток.
— Они там, в Москве, что совсем без царя в голове живут? — возмущался Дербенёв.
—Ты не сильно наезжай на Москву, Александр Николаевич, не смотри, что гласность… — предупредительно по-отечески сдержал горячий нрав подчинённого командир. — У нас тоже безбашенных хватает, лучше с механиком подготовьте график трёхсменной работы по замене АБ и замполита обязательно подключи. Распиши всех офицеров по часам на погрузку, кроме врача. Как у тебя, кстати, с зачётами на допуск?
— В эскадре почти всё сдал, остался начальник штаба и комэск, а на флот как ехать пока вас нет ума не приложу?
— И то хорошо, что есть. На флот не скоро поедешь, мне ещё госпиталь «изобразить» надо, хотя бы на пару недель…
               
                3
       Февраль, оказавшийся в наступившем 1987 году   крепким «малым» упорно не сдавал позиции надёжного «покровителя» Военного канала и служивый люд, не особо обременяя себя вопросами личной безопасности, протоптал от причальной стенки завода на противоположный берег  Заводской гавани не одну «тропу Хошемина».
Не стал исключением в этом и экипаж подводной лодки Зайкова.
Тропа, проложенная подводниками Б-181 по толстому льду между ангаром эскадры подводных лодок, где прятались от вражеских глаз сверхмалые подводные лодки и плавучей казармой «Миасс» на акватории СРЗ-29 с лёгкой руки штурмана Стоянова называлась «заячьей», но как показало время не долго…
Дербенёв, пользуясь властью временно исполняющего обязанности командира воинской части, категорически запретил водить экипаж на завод и обратно по льду гавани, но отдельные офицеры и мичманы «под чутким руководством» замполита всё же совершали разовые «прогулки» по льду.
Видя, как народ беспечно гуляет по акватории гавани, руководство завода «Тосмаре» решило в преддверии весны и таянья льдов, дабы предотвратить несчастные случаи, периодически взламывать лёд буксирами. Здесь следует заметить, что операция взлома происходила обычно  с раннего утра и до одиннадцати часов. Обед и «адмиральский» час у подводников по расписанию  с тринадцати до пятнадцати, так что за два – четыре часа лёд успевал немного окрепнуть, но человека ещё не выдерживал. Чтобы особо не рисковать, некоторые опаздывающие к послеобеденному построению подводники обходили, где это было возможно, места взлома и промоины ориентируясь на редкие сохранённые следы.
И вот наступил красный День календаря – 23 февраля.
В СССР День Советской армии и Военно-морского флота не был выходным днём, хотя и считался государственным праздником. Поэтому для экипажа Б-181 работы по замене АБ продолжались обычным порядком, хотя и было принято решение проводить их не в три, а только  в две смены, чтобы хоть как то обозначить праздник.
Когда после обеда Дербенёв построил экипаж и проверил готовность личного состава к работам, выяснилось, что Муренко, Ежов и назначенный  вместо  Сазонова командир ГУ БЧ-2 лейтенант  Дрофеев отсутствуют в строю…
 — Объявите по громкой связи отсутствующих! — распорядился Дербенёв стоящему на мостике дежурному по кораблю.
— Так вон же они идут,  — показывая рукой  в сторону акватории гавани, ответил капитан лейтенант Фетисов, служивший на Б-181 командиром группы целеуказания.
Все, в том числе и Дербенёв повернулись в сторону идущих по льду «следопытов».
Первым, возглавляя «колонну» и очень чётко ступая «по следу» не тронутому ледоколом, семенил замполит. Сразу за ним, вприпрыжку почти «след в след» двигался командир ЭНГ, за ним широкими размашистыми шагами «циркулил» Дрофеев, замыкал спешащую процессию неизвестно откуда взявшийся рыжий бездомный пёс по кличке Кабздох, который периодически из ниоткуда появлялся на построениях экипажей эскадры.
    Темневшее справа от тропы пятно чистой воды  заметное до обеда, за время снежного заряда, случившегося час назад, затянуло тонким льдом и припорошило снегом.
     Пёс, радуясь внезапным компаньонам и, очевидно, воспринимая процессию, как нечто игриво-родное повизгивал и подпрыгивал, иногда обгоняла людей то слева, то справа по нетронутому снегу. В какой-то момент он пробежал по свежему льду вперёд процессии и тут же, путаясь под ногами, вернулся обратно, оставив на снегу хорошие свежие отпечатки лап  как раз в том месте, где ещё три часа назад работали буксиры.
Не надо быть пророком, что бы понять, кто именно воспользовался новой тропой. Ежов, до этого не задумываясь ступавший за замполитом, вдруг оказался рядом с ним, но ненадолго, потому что в следующий миг, когда лейтенанта «потянуло на собачий след» тело облачённое в шинель и шапку, ушло под лёд…
Дербенёву, как впрочем, и всему личному составу Б-181 не приходилось бывать на Южном полюсе и видеть как проворно «вылетают» из воды на лёд пингвины Антарктиды.  Но сейчас весь экипаж, наблюдавший за происходящим на льду,  стал свидетелем вполне антарктического вылета своего сослуживца, которого так быстро  «отрыгнула» ледяная вода, что замполит даже не заметил «потери бойца».
С этого дня тропу стали называть «Ежовой».
 Что касается самого Гарри, то по возвращении на корабль,  его «наградили» стаканом  спирта, чтоб не заболел, поздравили с новым днём рождения, а заодно и праздником. И только боцман Петров проворчал по этому поводу что-то нехорошее касающееся рождённых в понедельник.
 Через месяц Игорь Ежов по неизвестной никому причине был переведён на другую подводную лодку, но теперь 629 проекта. Дербенёв облегчённо вздохнул!
               
VII. ШЕВАЛЬЕ  ДЕ СЕНГАЛЬТ

      Опытные женщины, знающие мужчин не «понаслышке», скажут, что под коркой мозга у большинства особей мужского пола живёт как минимум один Донжуан или Казанова. И насколько длинной будет эта жизнь зависит исключительно от представительниц прекрасного пола. Во всяком случае до тех пор пока он, этот самец, не найдёт предмет своего сердца, способный целиком и полностью утопить его в водовороте не только страсти, но и бытовых проблем, да так, чтобы опомнится не смог этот самый кобель хотя бы первых лет пять, а лучше десять, насколько хватит сил у этой исключительной женщины.
А, женщины, как известно, встречаются  тоже разные, как впрочем, и мужчины. Вот и получается, что одни семейные пары живут «душа в душу» всю жизнь, не замечая порой даже времени, которое бежит где-то рядом, а другие бегут как чумные в разные стороны, споря, соперничая, бросая друг друга, так и не ощутив радости от  полного ветра в парусах  семейной лодки…
Борис Фёдорович Муренко – заместитель командира Б-181 по политической части был замечательным человеком, с которым всегда можно было найти тему для взаимно приятного и интересного разговора. Всегда вежливая и внимательная манера его общения даже с чужими людьми неизбежно вызывала восхищение окружающих, особенно женщин, а насколько Борис был хорош в семье, лучше его супруги Лидии не знал никто…
Но пусть меня простит читатель, когда мы идём к стоматологу, нас мало интересует насколько ярко в нём выражены человеческие качества или насколько он хорош как собеседник, при этом ой как нам не безразлично насколько он хороший специалист.
Когда, в очередной раз капитан третьего ранга Попов, стоя дежурным по подводной лодке позволил себе «погружение ниже ватерлинии  с дифферентом в 40 градусов на нос» Дербенёв вынужден был обратиться именно к замполиту, а тот, в свою очередь, предложил привлечь на помощь сначала офицеров, а уж потом и партийное собрание.
Главными соратниками  в разбираемом вопросе Дербенёв считал,  своих  ровесников и вчерашних товарищей по лейтенантству - штурмана Стоянова и ракетчика Грачёва. Оба «комбата», были хорошими специалистами, честными в общении с коллегами и подчинёнными. Но то, как повели себя на собрании эти «вчерашние друзья», по мнению молодого старпома можно было назвать только предательством.
Именно предательством считал Дербенёв отказ Стоянова и Грачёва, поддержать его предложение о передаче персонального дела коммуниста Попова на суд чести офицеров соединения подводных лодок. Из всего кворума  партийного собрания только замполит с механиком поддержали Дербенёва в этом вопросе.
— Позволю спросить вас, Сергей Николаевич, что на сей раз стало причиной столь неподобающего поведения старшего офицера     Б-181? — ожидая ответа, замполит пристально посмотрел в глаза начальника РТС.
— Какого неподобающего поведения? — как ни в чём не бывало, поинтересовался Попов. — Я крайне деликатно и вполне достойно общался с женщиной…
— С какой ещё женщиной? — удивился замполит.
— Накануне дежурства моя супруга послала меня к нашей, точнее её, дальней родственнице на улицу Клайпедас, чтобы я починил этой самой родственнице телевизор, а мадам эта оказалась одинокой и вполне симпатичной женщиной…
— И что? — предчувствуя неладное, уточнил Муренко.
— И починил…
— А при чём здесь ваше пьянство во время дежурства по кораблю? — не улавливая связующей нити,  снова уточнил замполит.
— Какое там пьянство, Борис Фёдорович, так, на один глаз. Чтобы не закрывался во время беседы. Выпито было всего ничего:  пол-литра и то на двоих с девушкой. Старпом сказал, если я ещё раз на дежурстве призову в собутыльники мичманов, он лично напишет рапорт командиру дивизии!
 —Так вы, уважаемый Сергей Николаевич,  решили на сей раз, чтобы старпом сменил гнев на милость  попьянствовать с первой встречной ш…й? — вконец обалдев от услышанного прохрипел Муренко, у которого  внезапно перехватило дыхание и замкнуло голосовые связки.
— Ну, зачем же так грубо, Борис Фёдорович, вы же интеллигентный человек, а она, какая-никакая, а  все-таки родственница. Да и была-то она на лодке всего час, я же вам  не шевалье де Сенгальт…
— Как на лодке? Вы что эту лах…у на борт боевого корабля притаранили? — Богатое воображение и личный опыт замполита нарисовали картину, от которой Борис Фёдорович чуть-чуть не потерял дар речи навсегда.
— Да никто её не таранил, она сама пришла, по разовому пропуску, через проходную завода. — спокойно отреагировал Попов.
Лицо онемевшего замполита вполне определённо напугало   Дербенёва:
— Кто за то, чтобы за недостойное поведение в ходе дежурства по кораблю  коммунисту Попову объявить выговор, прошу голосовать.
Замполит  немного пришёл в себя и внимательно осмотрев присутствующих начал подсчёт голосов.
— Борис Фёдорович, — из-за спины замполита отозвался штурман Стоянов, тщательно фиксировавший всё услышанное в  протоколе собрания, — а разве можно объявлять партийное взыскание за нарушение партийной дисциплины, не раскрыв в чём это нарушение выразилось?
— Конечно же, нет! — вместо Муренко ответил ракетчик Грачёв. — Но если протокол, который ты столь усердно ведёшь, после этого собрания случайно попадёт на стол начальнику политотдела, то, скорее всего на ближайшей партийной комиссии дивизии будут рассматривать не похождения Попова, а персональные дела коммунистов Дербенёва и Муренко…
— А вы, что Александр Васильевич, всё, что мы здесь говорим, записываете сразу в протокол???  — окончательно придя в себя, еле слышно проговорил замполит, теперь уже хватаясь за сердце.
Собрание пришлось прервать на неопределённый срок. Попова, в конечном итоге, решили по партийной линии пока не наказывать. В дисциплинарном порядке связист понёс наказание в приказе временно исполняющего обязанности командира войсковой части, который Дербенёв, не без удовлетворения подписал и довёл до старшего офицерского состава. 
     Нетрезвый  и половой вопросы связиста и, как выяснилось, корабельного «Джакомо Казановы»  решено было оставить открытыми хотя бы  до возвращения из отпуска настоящей «мамы»…
               
VIII. КОМАНДИРСКОЕ РЕШЕНИЕ
                1
      Ранним утром девятого марта, сразу после подъёма флага Дербенёв направился в приёмную начальника штаба эскадры подводных лодок. Назначенное капитаном первого ранга Шестаковым время пять минут как истекло, а «самого» ещё не было...
Кроме Дербенёва в приёмной «топтались» ещё два мичмана. Судя по папкам, которые те держали в руках, один был  явно с узла связи, а другой определённо  с шифроргана!
— И что мучаемся от безделья? — зычный, слегка хрипловатый  голос начальника штаба внезапно прервал наблюдения Дербенёва. — Заходите коль пришли.
В просторном и светлом кабинете Валерия Ивановича Шестакова, начальника штаба эскадры подводных лодок Дербенёв ещё не бывал и поэтому не сразу сообразил с какой стороны подойти к начальнику чтобы предъявить зачётный лист.
— А ты наверное Дербенёв? — простецки обращаясь к Александру уточнил начальник штаба.
— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Вы на сегодня  назначали время для сдачи зачёта на самостоятельное управление кораблём.
— Тогда не торчи как гвоздь в корабельной баночке. Садись вот здесь  справа от меня. Видишь мне пока некогда…
Дербенёв осторожно сел за стол, открыл свою папку, в которой лежал зачётный лист и стал перечитывать закрытые ранее вопросы.  Волнение, которое пришло накануне визита к Шестакову не отпускало. Где-то под коркой мозга звучал только один безответный вопрос: «Что будет спрашивать начальник штаба?»
Наблюдая за монотонной работой старшего начальника, который бегло читал какие-то телеграммы и сразу же расписывался,  Дербенёв немного успокоился. Но выражение лица наверное всё-таки выдавало волнение, потому что Шестаков вдруг сказал:
— Да ты не переживай Дербенёв о том что я буду у тебя спрашивать. Ты лучше поднатужь мозги чтобы можно было вспомнить ответы на поставленные вопросы! Или ты думаешь, что я не был в твоей шкуре?
— Думаю, что были…— Дербенёв как-то вяло улыбнулся.
— Тогда слушай вопрос: — Начальник штаба отпустил мичманов и продолжил: — Ты из штурманов, значит всякие там СКП , невязки и прочую  дребедень знаешь лучше меня. А вот скажи мне что такое КООРДОНАТ и с чем его едят?
— Манёвр уклонения корабля или соединения кораблей в сторону от прежнего пути с целью избежать столкновения с одиночной миной или иной опасностью. При выполнении данного манёвра корабль описывает две равные по длине и симметрично расположенные в разные стороны от линии пути дуги циркуляции — вправо и влево или наоборот. Так, при описании Коордоната вправо корабль поворачивает вправо на некоторое число румбов и, пройдя положенное расстояние, ворочает влево на тот же угол и таким образом ложится на курс, параллельный прежнему. — Как прочитанное  с листа, выпалил Дербенёв.
— Всё правильно, но ты забыл рассказать о работе дизелей или моторов на винт во время манёвра…
— Готов доложить, — смутился Дербенёв.
— Верю, вижу, что готовился, сколько в должности? — запросто, как старинного товарища, спросил Шестаков.
— Пятый месяц, — по-прежнему смущаясь ответил Дербенёв.
— А на боевую службу когда?
— В июле, — бодро доложил Александр.
— Успеете подготовиться? — поинтересовался начальник штаба.
— Успеем, товарищ капитан первого ранга, доковый ремонт завершили, дизеля проверили, батарею поменяли, вчера закончили лечебный цикл осталось подработать навигационный и ракетный комплексы, а также связь…
— Укомплектовать и подготовить экипаж, сдать все задачи, выполнить положенные стрельбы и т.д. и т.п. — продолжил Шестаков, а командир хоть на месте или всё в госпитале, у вас ведь перешвартовка сегодня, кажется?
 — На месте! — не задумываясь ответил  Дербенёв, хотя Зайков на подъёме флага сегодня отсутствовал…
— Что командира прикрываешь – хорошо, а вот врать старшему начальнику, который с тобой «по душам» разговаривает негоже…Ты или Зайкова ищи, или докладывай Борковскому чтобы кого прикомандировал, понял?
— Так точно, товарищ капитан первого ранга, — отрапортовал Дербенёв.
— Ну, тогда давай свой зачётный лист.
Дербенёв открыл папку и поднёс её на подпись начальнику.
 «А некоторые говорят «пьяный с бритвой»… Абсолютно нормальный мужик этот ваш «опасный» начальник штаба! — подумал Дербенёв, выходя из кабинета Шестакова и прикрывая за собой дверь.
  Уже на выходе, на парадной лестнице Александр поймал себя на мысли, что всё  у него очень хорошо складывается, но стоит поторопиться на перешвартовку, чтобы не подвести командира.
               
                2
 — Что у нас с готовностью корабля и буксирами? —поинтересовался у стармеха  Дербенёв, спустившись в центральный пост.
— Ты, Александр Николаевич, как настоящий командир спрашиваешь, наверное зачёт начальнику штаба сдал? — вопросом на вопрос ответил Пимах.
— Да, Николай Витальевич, и командиру эскадры тоже!
— Молодец, значит, но и мы не шилом деланные. Моторы и дизеля проверены.  Экипаж «к бою и походу готов». Буксиры начали движение в нашу сторону. Только вот настоящая «мама» задерживается. — И тут же прочитав по глазам Дербенёва резонный вопрос, командир БЧ-5 добавил: — Звонил  минуты три назад сказал, что  выезжает.
— Откуда? — поинтересовался Дербенёв.
          — То же самое минуту назад спрашивал командир дивизии. Вы, случайно, не договаривались одни и те же вопросы задавать?
В центральном посту раздался телефонный звонок заводской АТС, Дербенёв машинально схватил трубку и представился. С другой стороны провода сначала была тишина, а потом раздался возмущённый голос Борковского:
— Я самое, самое, просил чтобы меня соединили с Зайковым…
— Но его на борту пока нет…— памятуя наставление от Шестакова промямлил Дербенёв.
— А где, я вас спрашиваю, самое, самое, его носит? — никак не успокаивался командир дивизии.
— Несколько минут назад был наверху, у строителя! — неожиданно для самого себя «по инерции» соврал Дербенёв.
— Короче так, я через пять минут выезжаю к вам и передайте Зайкову что, если к моему приезду его не будет на борту, то на Б-181 не будет и командира. По крайней мере с фамилией Зайков, самое, самое…
Дербенёв положил трубку и негодующе посмотрел на Попова поднявшегося со средней палубы в центральный пост.
— Командир БЧ-4, РТС, почему до сих пор  телефон не перенесён на причал? Самое, самое…
— Только что был передо мной командир лодки, а теперь вижу целого командира дивизии! Что будем делать, Николаевич? Самое, самое. — стармех простодушно улыбнулся и пародируя комдива посмотрел на  старпома.
— Не знаю, Витальевич,  —  махнув рукой ответил Дербенёв.
Вошедший в центральный пост замполит немного разрядил обстановку
— Куда это связист так резко рванул с телефоном? — поинтересовался кем-то взмыленный Борис Фёдорович.
— Связь налаживать… Полевую! — ответил Дербенёв  поднимаясь наверх следом за Поповым.
Поднявшись на ходовой мостик Дербенёв по привычке, выработавшейся за четыре месяца ремонта, занял командирское место на правом крыле. Убедившись в готовности швартовных команд, осмотрел акваторию. Слева по корме в сторону лодки двигался заводской буксир «Первомайск» , второго буксира видно не было.
— Радисты! —  Дербенёв перешагнул на левое крыло мостика и склонился над «Каштаном». — Свяжитесь с «Первомайском» и уточните где второй буксир. Мне нужен хотя бы один «вертолёт» , чтобы перейти к семнадцатому причалу, а этот паровой «мамонт» с одним винтом мне чем поможет, разве что лёд поломает у борта, да дёрнет от стенки?!
— Мостик, радисты, От «Первомайска» получено: «Маленьких  не будет они занимаются выводом партии из плавдока». Буксир запрашивает, что ему делать?
— Передайте на буксир, ему очистить лёд возле меня по левому борту и принять   швартов с носа. По моей команде отвести носовую часть лодки от причальной стенки и не мешать моему манёвру.
— Товарищ командир, — боцман обратился к Дербенёву и осёкся…
— Ну, что тебе боцман? — не понял обращения старпом.
— Командир дивизии въехал на территорию завода, вон там у проходной стоит его «Волга».
Дербенёв присмотрелся, и действительно обнаружил у проходной небесно-голубую машину Борковского. Комдив вполне очевидно планировал сдержать слово офицера и начальника, по меньшей мере в части проверки перешвартовки Б-181, а Зайкова на борту всё  ещё не было… Что делать в сложившейся патовой ситуации Дербенёв даже не предполагал, но определённо понимал, что сейчас от него зависит если не судьба, то, как минимум, будущее командира. Того самого командира, который в него поверил!
— Мостик, радисты, нам «добро по плану». — Доклад радистов вывел из состояния раздумья старпома.
Дербенёв ещё раз взглянул на швартовные команды выстроившиеся на надстройке, на боцмана, изнывающего от желания заняться делом, на буксир подошедший к борту лодки, наконец на «Волгу» перед которой только что поднялся шлагбаум проходной завода и не выдержал искушения:
— По местам стоять со швартовых сниматься… Сходню на борт. Отдать носовой, отдать средний. Подать носовой на буксир. Рубка, Товсь  моторы. Боцман, право руля!
Убедившись, что все команды выполнены Дербенёав продолжил:
— Рубка, левый малый назад, правый малый вперёд!
— Товарищ командир, нос пошёл влево до причала один метр… два метра, кормовой шпринг работает внатяг, — боцман  Петров чётко следил за обстановкой и докладывал Дербенёву.
А старпом, работая одновременно за себя  и отсутствующего командира, почувствовал  вдруг такой кураж которого ещё никогда не испытывал в жизни. От мысли, что именно он, а не кто-то другой сейчас управляет огромным боевым кораблём, а тот как  укрощённый зверь послушно выполняет команды и повинуется воле «укротителя», хотелось обнять весь мир и всех людей одновременно.
«Стоп!» — подумал Дербенёв, не единожды в своей жизни уже переживавший похожие ощущения. — Попридержи свои эмоции, Александр Николаевич, сейчас они лишние!».
Как и раньше Александр понимал, что сейчас от него зависит далеко не всё, потому что есть экипаж, который  внимательно слушает и выполняет его команды, есть железо которое тоже требует специального подхода. 
«Плохо, что никто  из родственников  или учителей, определивших мою дорогу в жизни не видит этот  почти триумф», — не выходя из состояния эйфории подумал Дербенёв, перепрыгивая с левого крыла мостка на правое.
— Рубка, стоп моторы. Боцман, прямо руль. Отдать кормовой.
Капитан «Первомайска»  вышел на крыло мостика и спросил голосом о своих действиях. Дербенёв ответил в мегафон:
— Спасибо за работу, подстрахуйте при швартовке…
— Товарищ командир, Зайков на заводе, — своевременно и как будто невзначай доложил боцман.
— Где? — удивился Дербенёв.
— На семнадцатом причале белая шестёрка стоит. Его кажется. Наверное переживает что не успел?
— А «Волга» комдива? — уточнил Дербенёв, всматриваясь вдаль.
— Комдив проехал мимо, пошёл к строителю, — спокойно ответил Петров.
Когда Б-181 ошвартовалась у причала Дербенёв построил экипаж по «Большому сбору» и доложил командиру о выполненных в его отсутствие задачах. А ещё через несколько минут к причалу подъехал Борковский которому, как и положено в таких случаях теперь доложил сам Зайков.
 — А ты молодец, Владимир Петрович, — пожимая руку командиру лодки, похвалил командир дивизии.
— В чём это выразилось? — сделав соответствующую мину на лице,  уточнил Зайков.
— В том, что успел на перешвартовку, да и батарею раньше срока заменил… А это тебе лично, — Борковский достал из кармана какой-то конверт и вручил Зайкову. —  Носи, заслужил! Да, с тебя причитается!
               
                3
       Как только машина комдива скрылась за проходной завода, Зайков приказал замполиту вести экипаж в казарму, а Дербенёва позвал  к главному строителю, намекнув, что у него сегодня праздник, день рождения…
— Ты бы съездил за проходную Тосмаре, в красный магазинчик за коньячком и апельсинами, если они есть. — Зайков протянул ключи от своей машины и деньги Дербенёву: — Права-то имеешь?
 — В наличие, товарищ командир, в прошлом году получил, только вот железным конём не обзавёлся пока…
— Это дело нехитрое ещё обзаведёшься. Езжай, а я пока стол организую. Вахтенный!  — Зайков повернулся в сторону лодки: —Вызови-ка наверх мичмана Соломенного, да побыстрее!
Когда Дербенёв открыл дверь в кабинет Подлесного, то увидел довольно приличную компанию  старших офицеров разместившуюся за рабочим столом строителя. Среди собравшихся было несколько командиров «эсок»  и торпедных «буках» . Многих офицеров Дербенёв видел впервые.  Александру стало немного не по себе и даже стыдно за то, что он забыл о дне рождения своего командира.
— Прошу разрешения, товарищи офицеры, — уточнил Дербенёв, входя в помещение и снимая фуражку.
— Давай, что принёс и проходи к столу,  — предложил Зайков, — вон там садись, возле командира крейсера, видишь капитан первого ранга сидит, вот там возле него и присаживайся.
Александр прошёл на предложенное место и приготовился произнести тост за именинника, но слово взял Зайков.
— Товарищи! Боевые друзья! Сегодня у меня есть повод произнести тост, — Зайков достал конверт, вынул из него сложенный вчетверо лист бумаги и, раскрыв документ, прочитал приказ Министра обороны СССР о присвоении капитану второго ранга Зайкову Владимиру Петровичу очередного воинского звания «капитан первого ранга». Присутствующие дружно зааплодировали, но Зайков жестом прервал их: — Но первый тост я хочу произнести не за это, а за «день рождения».
— Так у тебя сегодня и день рождения тоже? — удивился строитель.
— Нет, Евгений Иванович, не у меня, а у него…— Зайков рукой показал на Дербенёва.
Старпом Б-181 ничего не понимая смутился и встал.
— Товарищи офицеры и ты, Александр Николаевич, запомните этот день. Сегодня родился командир! Да, да, я не оговорился, ибо не каждый человек способен мгновенно принять и блестяще осуществить принятое им решение. Такое под силу только командиру, а не  просто офицеру. Я очень мало знаю этого офицера - моего старшего помощника, мы служили на разных кораблях, но то что я вижу в его работе, заслуживает уважения. Пусть он молод, неопытен, но! Подумайте сами, что сегодня произошло? Казалось, ничего особенного - рядовая перешвартовка. Пройти-то надо в несложных ледовых условиях каких-то четыреста метров или  два с половиной кабельтова, правда, путь этот надо проделать своим ходом. Но ведь сначала надо решиться на это… И чтобы решиться, надо быть уверенным в себе, технике  и экипаже. Спасибо тебе, командир, ты совершил сегодня своё первое самостоятельное плавание, да так, что ни командир дивизии, ни экипаж в прочном корпусе не заподозрили неладного! За твоё командирское будущее, Александр Николаевич!
Зайков поднял бокал с коньяком и выпил. Его начинание поддержали все присутствовавшие за столом. И только Евгений Иванович Подлесный внимательно посмотрел на внезапно покрасневшего Дербенёва, и тихо произнёс:
— А ты, оказывается, совс-е-ем не простачок, как мне всегда казалось, молодой человек, живущий в доме напротив…

IX. ВОВОЧКА
                1
— Дорогой, это ты? Если да, то у меня есть одно замечательное предложение, — Дербенёва интригующе выглянула в прихожую из ванной комнаты, откуда тут же повеяло дымком только что протопленного титана.
— Для меня? — поинтересовался Александр снимая шинель и шапку.
— Нет, для нас, — ответила Татьяна прячась обратно за дверью ванной.
— И в чём заманчивость твоего предложения? — уточнил через закрытую дверь ванной комнаты  Дербенёв.
— Мне кажется, дорогой, что нам пора задуматься о службе на берегу, кстати и мама с этим согласна, — выходя из ванной комнаты и вытирая насухо волосы «обрадовала» Татьяна.
— А чем же плоха служба на лодках? — не чувствуя подвоха и усаживаясь на «своё» место за столом кухни уточнил Дербенёв.
— Думаю, что нам достаточно этой корабельщины,  нахлебались, там только дураки да алкоголики служат! — как опытный и «подкованный» агитатор «железобетонно» констатировала  Дербенёва.
От слов Татьяны у Александра даже дух перехватило. Понимая, что сказанное супругой не является её жизненным взглядом, а кем-то очень умело вложено в благодарные уши, Дербенёв всё же поинтересовался:
 — И чего это  мы так быстро нахлебались? Может быть по гостиницам или съёмным квартирам, как Татьяна и Саня Хомичевы, годами скитаемся? Или может денежное довольствие подводника «жмёт» как  Цветковым?
 — Я не это имела в виду, — видя довольно бурную реакцию супруга, еле слышно, с неприсущей ей скромностью, промолвила Татьяна.
— А что ты тогда имела в виду? Поясни. В чём это я глупее Сашки Цветкова, который сбежал с лодки  на берег не прослужив и четырёх лет в прочном корпусе? Если не дурнее, тогда назови: где и когда я показал себя алкоголиком? —  на одном дыхании  выдал  Дербенёв.
— У нас ведь деток уже двое? — негромко, но твёрдо вымолвила Татьяна, — о них заботиться надо и, желательно, обоим родителям, а не только маме...
— Ну, допустим, маме твоей детей наших я и не навязывал, это по большей части твоё желание. А заботится о семье и её благополучии я, как бы, и не переставал, — подсознательно чувствуя тёщино влияние на супругу, стал вдруг оправдываться Дербенёв. — Деньги все до копейки в семью, да и семья не на улице живёт, а в своей квартире. Не хоромы конечно. Всего две комнаты на пятом этаже, с титаном и без балкона, но прости, я как Васька Сальный «заносить или подносить»  не обучен,  да и противно, если честно быть «лакеем». Особенно мерзко смотреть на эту самодовольную двуличную морду после того как у него получилось «поднести»  в очередной раз. По мне так лучше жить как мой отец говорит: «Землю грызть буду, на самую трудную работу пойду, на две, если надо, но семья будет обеспечена всем необходимым!».
— Вот я и говорю, — не слушая мужа, стояла на своём Дербенёва, — образование высшее, детей двое, жена молодая, красивая, а муж дурак! И что с этим делать ума не приложу?
Дербенёв задумался «пережёвывая» услышанное и не понимая о ком сейчас говорит Татьяна, замолчал.
Семейный разговор, а точнее выяснение отношений с обозначением крайних  точек зрения на ситуацию откровенно зашёл в тупик. Кому-то надо было уступать. Первой на это решилась Дербенёва. Видя как живо Дербенёв отстаивает своё мнение, Татьяна махнула рукой и направилась в гостиную.
               
                2
        Ранним утром следующего дня,  «забыв» позавтракать после неудачного разговора с супругой, Дербенёв выскочил на улицу и направился в сторону завода.  На улицах Военного городка было ещё пустынно и только дворники закончившие  утреннюю уборку  дорог топтались вдоль обочин проезжей части в ожидании машины  для сбора мусора. Окна новостроек смотрели на мир пустыми и тёмными глазницами незастеклённых окон. У подъездов заселённых домов и в некоторых квартирах горел свет.
От порывов внезапно появляющегося ветерка было довольно прохладно, вдобавок ко всему моросил знакомый всем горожанам прибалтийский дождь. Смешавшись с туманом промозглой молочной пеленой он обволакивал лицо и руки, по щекам и шее эта утренняя «роса» стекала за воротник кителя. Ощущения, скажем прямо, не из приятных. Хотелось скорее избавиться от этой липкой, холодной и вездесущей влаги, пропитавшей всё вокруг своими зябкими молекулами.
Проходя по улице Балтийской Дербенёв  увидел как из одного из подъездов недавно построенного дома вышел среднего роста худощавый человек. В какой-то момент, сделав несколько шагов по тротуару, он обернулся и посмотрел на светящиеся окна квартиры второго этажа. Дербенёв машинально тоже посмотрел в ту сторону.
На  неостеклённом балконе стояла молодая, почти раздетая  девушка  и махала в след уходящему человеку рукой. Плед которым она прикрывалась распахнулся от движения тела и Дербенёв нечаянно обнаружил, что под пледом у девушки ничего нет из одежды.
«Интересно, кому кроме меня, так рано надо на службу? А может и не на службу вовсе» — подумал Дербенёв пытаясь  из мужского любопытства догнать впереди идущего молодого человека.
Бежать за неизвестным  «похитителем» дамских сердец Александру не хотелось и поэтому Дербенёв по-прежнему шёл сзади незнакомца невольно отслеживая его маршрут. К своему удивлению Дербенёв обнаружил, что молодой человек, офицер или мичман, издали не разглядеть, также как и Александр свернул в сторону проходной СРЗ-29, но ещё большее удивление у  Дербенёва вызвало то, что молодой человек проследовал на Б-181...
Подойдя к трапу подводной лодки Дербенёв уточнил у верхнего вахтенного о прибывшем на борт человеке.
— Так это же  наш доктор, лейтенант Чернов, — простодушно доложил вахтенный.
«Дело молодое, — подумал Дербенёв, — да и чему удивляться Чернов, ведь холост…»
               
                3
— Борис Фёдорович, дорогой ты наш инженер человеческих душ, — издали начал Дербенёв, — вот скажи, будь ласков, ты хорошо знаешь чем дышат наши офицеры и мичманы перед боевой службой?
— Уж больно витиевато начинаешь разговор, Александр Николаевич. К чему бы это?  — замполит по-отечески строго посмотрел на Дербенёва.
— Да, просто появились у меня некоторые вопросы на которые я не могу найти ответов.
— Давай, выкладывай, может я действительно чего не знаю, вместе  и покумекаем…
— Видишь ли, Борис Фёдорович, я конечно на Б-181 человек новый, многих тонкостей общения между офицерами и мичманами не знаю…— Дербенёв немного запнулся, пытаясь подобрать нужные слова.
— Это точно, — согласился, Муренко.
— Но, сдаётся мне, говоря языком флагманского штурмана, — продолжил старпом, — что некоторые члены нашего славного экипажа, иногда ночуют в чужой гавани…
 — Кто, например? — полюбопытствовал замполит.
 — Да, тот же доктор, он же корабельный эскулап, — стараясь прочитать ответ, Дербенёв буквально впился своим взглядом в глаза  Муренко.
 — Ну, друг мой, тут, как говорят в таких случаях те же эскулапы: «медицина бессильна».
— Это почему же? — удивился Дербенёв.
— Во-первых потому, что у Чернова пока нет «своей гавани», а ночевать в «Чёрном тюльпане» иногда надоедает. Ты сам-то там бывал?
 — Не-е-ет. — промычал старпом.
— То-то! А я бывал и не раз… По долгу службы конечно, — как бы оправдываясь уточнил замполит. — А где ты «засветил» молодого эскулапа?
— Да, сегодня утром некая почти обнажённая дамочка печально провожала его взглядом, помахивая рукой с высоты второго этажа  дома по улице Балтийской.
— Ах вот оно что? Тогда слушай во-вторых… — Замполит улыбнулся наблюдательности молодого коллеги и продолжил: — А ты в курсе какую специализацию после окончания военно-медицинской академии получил наш корабельный врач?
— Откуда, нет конечно! — возмутился Дербенёв.
— Ги-не-ко-лог… — по слогам, как печатая, ответил замполит. — А теперь сам ответь на вопрос: Имея такую очень «тонкую» для военного городка специальность, будет ли пользоваться спросом у женщин  детородного возраста   молодой и не женатый обладатель этой специальности?
— Да-а-а, история, — почёсывая затылок, облегчённо вздохнул  Дербенёв
После окончания  заводских работ и вечернего доклада, когда Дербенёв возвращался домой, он вновь обнаружил молодого человека идущего впереди. «Неужто опять Чернов» — подумал Дербенёв, но догонять человека не стал.
А тем временем молодой человек свернул к знакомому дому, на втором  этаже  которого приветливо горел свет в окнах квартиры с неостеклённым балконом…
               
                4
       Будильник как всегда прозвонил «некстати». Дербенёв прикрыл «нарушителя» утреннего покоя подушкой и повернулся на другой бок.
— Ты зачем трезвонишь с утра, сегодня же воскресенье? — уточнила Дербенёва, нехотя открывая глаза.
— Надо проверить  несение  дежурства и вахты на лодке и в казарме тоже. Командир приказал усилить контроль за отработкой этих вопросов, скоро выходим с завода. Заканчивается береговая блажь.
— Командир, лодка, экипаж…Каждый день одно и то же, когда только дело до меня и детей дойдёт не ясно, —  возмутилась Татьяна закрывая глаза и отворачиваясь к стене. — Завтрак знаешь где…
Подаренная, кем-то из родственников, ещё на первом курсе училища электрическая бритва  с киношным названием «Харьков» изрядно «покусав» щетину встала «на мёртвый якорь». «Наверное пора переходить на  «Schick» —  подумал Дербенёв, на ходу перекусывая  вчерашними голубцами и запивая утреннюю трапезу растворимым кофе.
Проходя мимо ставшего знакомым за последние дни  дома, Александр обратил внимание, что окна в квартире на втором этаже не светятся как бывало накануне. «Спят, голубки» — только и мелькнуло в голове Дербенёва, но в это время за спиной раздался голос корабельного врача:
— Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант, — подчёркнуто официально поздоровался Чернов.
— Здравствуй, Владимир Владимирович,  —  как бы не замечая официального тона ответил Дербенёв. — Что не спится в чужой постели? Мне в лейтенантские годы всегда спать хотелось…
— Не понимаю вас Александр Николаевич,  — ни на йоту не снижая официальность  тона продолжал Чернов. — Сплю я в своей постели, а здесь, видите ли по необходимости, можно сказать по вызову. Заходил проведать жену одного знакомого офицера который сейчас в заграничной командировке, кстати он из штурманов также как и вы. Просил помочь если что надо, пока он не вернётся, по хозяйству или с деньгами. Вот я и заглядываю иногда как товарищ  да и как врач…
«Дать бы тебе сейчас по физиономии,  за враньё в том числе и как врачу преступившему моральные нормы, да не по-офицерски это, — почему то подумал Дербенёв, которого в этот момент посетило ощущение несправедливости, царящей в жестоком мире суеты.  — А ведь ходит по земле такой «офицер», да ещё доктором называется, ги-не-ко-лог, твою мать», —  чуть не вырвалось у Дербенёва. 
Стараясь не показывать виду, что ему известно несколько больше, чем говорит Чернов, Дербенёв продолжал размышлять о только что  услышанном, сопоставляя его с увиденным ранее: «И взятки с тебя,  лейтенант  медицинской службы гладки: беспартийный, молодой, холост.  Да-а, очень жаль, что отменили дуэли».

X.ЗАПОРОЖЕСТВО

      Мечтая  о дублёнке и  железном коне в образе мотоцикла «ИЖ-Спорт» или «Ява-350» Дербенёв пришёл к неожиданному для себя выводу о том что, пока родители пересылали финансовую помощь на  приобретение дублёнки зима на улице, как впрочем и дублёнки в продаже закончились, а мотоцикл, пусть он будет даже самым крутым байком, явно не семейное транспортное средство. Особенно когда «по лавкам» у тебя целых два очаровательных «спиногрыза», да и супругу на заднее крыло мостить как-то уже несолидно –  жена старпома, как-никак...
  — Слышь, Фёдорович, ты опытный семьянин подскажи, будь другом, куда деньги пристроить, чтобы сохранить в целостности, да и от соблазна потратить избавиться заодно? — Дербенёв сидевший за столом двухместной  каюты располагавшейся во втором отсеке и заполнявший журнал боевой подготовки подводной лодки с интересом и нетерпением ждал ответа замполита, который сидел на диванчике здесь же и, в преддверии сдачи первой курсовой задачи, просматривал партийную и комсомольскую документации.
— Видишь ли, друг мой, — Муренко лукаво, почти как кот Базилио из известной сказки улыбнулся, — понятие пристроить имеет сразу несколько значений: «возвести постройку, примыкающую к уже существующей, например; разместить что-либо в определённом месте  и, наконец, помочь кому-либо». С чего начнём?
— Да с чего хочешь, — ответил Дербенёв.
— Тогда начнём с главного: В любом случае ты свои деньги потратишь, т.е. направишь на какие-то цели, но с пользой или наоборот зависит только от тебя.
— А супруга?
— А что супруга? Любой супруге от мужа нужны только две вещи: деньги и любовь Ибо не будет первого, второе не состоится в  принципе.
— Это как понимать, Борис Фёдорович, ты что сравниваешь наших жён с путанами?
— Дурак ты, батенька – вьюнош незрелый, а  совета спрашиваешь как настоящий муж…
    — Поясни непутёвому, не пойму как-то сразу твои заумные речи.
 — Что их понимать, сам поразмысли, какое самое главное предназначение женщины? Отвечаю для тех кто «на лампах»: рожать детей. А коль так,  тогда ответь на следующий вопрос: «Без мужа, который защитит, обеспечит всем необходимым на жизненном пути, за руку возьмёт, наконец, это возможно?»
 — Думаю, что нет…— без энтузиазма произнёс Дербенёв.
— Вот то-то и оно что нет! А для женщины это и есть любовь. И не путайте, пожалуйста, уважаемый Александр Николаевич святое чувство  единения душ и помыслов с греховным удовлетворением плоти мужской, за которое в развращённом капиталистическом мире всякий кобель платит деньги той самой путане, о которой вы упомянули выше.
— Спросил, называется, совета у старшего товарища о том куда лишние деньги пристроить, а в ответ получил целую лекцию о семье браке и нравственном загнивании проклятого империализма с его грехопадением, тьфу ты, — чертыхнулся старпом отрываясь от ЖБП. — Из-за твоих нравоучений  отметку поставил досрочно о сдаче курсовой задачи…
 — Значит сдадим с первого раза, — равнодушно согласился замполит.
— И всё же, Борис Фёдорович, куда деньги вложить? Только, пожалуйста, без рассмотрения проблем физиологии и особенностей семейного уклада.
— А ты не пытался закопать свои четыре сольдо на «поле чудес»?  — Рассмеялся замполит закрывая партийный сейф.
— Я серьёзно, Фёдорович.
— Да и я не шучу. В эпоху процветающего социализма на твои золотые наверное можно съездить в Сочи или Ялту вместе с семьёй, купить лодку, мотоцикл, на машину всё равно денег не хватит, да и очередь ещё не подошла, Кстати ты не сказал каков «золотой запас» атамана?
— На самом деле совсем небольшой, около двух тысяч рублей с маленьким хвостиком, но тысячу я отложил на строительство гаража, а жена говорит, что это блажь.
— Почему? — поинтересовался замполит.
— Потому что полторы тысячи мои родители выслали на дублёнку и  лисью шапку. А пока деньги шли товар разобрали, ты же знаешь как у нас всё быстро сметают с прилавков. Да и в гаражное общество принимают только при наличии мотоцикла с коляской или автомобиля. А, как тебе известно, ни того ни другого на данный момент у меня нет.
 — Интересная ситуация, но не самая печальная. Деньги можно и на книжку положить.
— Так-то оно так, но уж больно моя супруга прытка на то, чтобы любую сегодняшнюю сумму превратить в «счастливое вчера»…
— Не ты один такой в этой жизни везунчик! — Недвузначно ответил Муренко.
— А куда пристроить «шальные» деньги ты кажется и сам уже определился. Кстати, для таких как ты под Ригой открыли первый в СССР магазин-салон  по продаже подержанных автомобилей. Специалисты его зверинцем называют, поскольку все машины подготовленные к продаже  стоят за сеткой, как в зоопарке. Сначала потенциальный покупатель как бы прогуливаясь ходит и смотрит, запоминая номера и цены, а потом, когда он созреет на покупку, его пускают в клетку, показывают, если надо заводят понравившийся автомобиль и, после оплаты, тут же оформляют. После чего  новоиспечённый обладатель средства роскоши отбывает в счастливую семью чтобы с этого момента всю свою жизнь соизмерять с потребностями железного коня.
     Дербенёв настолько проникся рассказом замполита, что даже представил как он, приехав домой на супер автомобиле, радует жену покупкой. Как его приобретению радуются дети и соседи…
В ближайшие выходные, пользуясь тем, что лодка оставалась ещё у стенки завода Дербенёв отпросился у командира посетить «зверинец».
В качестве консультанта и партнёра в поездке, по рекомендации одного из сослуживцев,   Александр пригласил некоего мастера спорта по раллийным гонкам, который неоднократно завоёвывал призы на всесоюзных и республиканских соревнованиях.
Юрис, так звали спортсмена, любезно согласился помочь в планируемом мероприятии   и даже высказал готовность перегнать машину из Риги в Лиепаю.
Рано утром наступившей субботы компаньоны выехали в столицу советской Латвии электричкой. Татьяна, которую уговаривал на покупку сначала супруг, а потом и Юрис, так и не определилась со своими желаниями, а потому к поездке  Дербенёва отнеслась довольно прохладно.
К удивлению Александра  «зверинец» располагался на лётном поле  выведенного из эксплуатации аэродрома Румбула. Машин было очень много, а людей, невзирая на ранний час и утреннюю дымку, ещё больше.
Обойдя несколько раз секции где располагались подержанные малолитражки, Дербенёв, к своему великому разочарованию, понял что даже на  «Жигули», у которых передние колёса почему то сложились как ласты морского льва  в разные стороны, не хватает ещё такой же суммы какая была у него в кармане. Справедливости ради надо сказать, что кроме обездвиженной «копейки» были и другие машины в приемлемом ценовом диапазоне, а из  табличек, размещённых у каждой из них следовало, что все автомобили «на ходу». У одной из клеток привлёк внимание не только Александра, но и гонщика Юриса красненький и очень симпатичный автомобиль «Volkswagen 1302».
Блестящий в лучах восходящего солнца хром вместе  с «бросовой» ценой в две тысяч триста рублей манил и притягивал к выставленному  на продажу  и хорошо сохранившемуся самому массовому автомобилю в истории большое количество зевак.
   — Ах, какой красавец! — вырвалось у гражданина в массивных роговых очках.
   —  Это «Жук», совсем даже неплохой немецкий автомобиль из ФРГ, но иномарка,  в этом главный его недостаток,  — со знанием дела прокомментировал откровенное восхищение неопытного автомобилиста  мастер автомобильных трасс.
    — А какие у него ещё недостатки? — поинтересовалась стоявшая рядом симпатичная девушка в потёртых джинсах с ярко накрашенными губами, которую, судя по виду, явно интересовал не автомобиль а комментатор.
  — Невзирая на небольшой объём двигателя, всего 1285 кубических сантиметров. у автомобиля завидный  аппетит. Кроме того «Volkswagen 1302» также, как и все легковые автомобили с задним расположением двигателя, склонен к избыточной  переворачиваемости на высокой скорости и на скользкой дороге. Чувствителен к боковому ветру, да и трубчатые пороги, используемые в качестве воздуховодов, довольно быстро подвергаются коррозии.
 — А почему ты считаешь недостатком этого маленького, но очень симпатичного пони его происхождение? — закрывая тему уточнил Дербенёв.
— Да потому, что вон тот жёлтый «Запорожец» который скучает без внимания публики, во-первых, потребует меньших  денег при покупке на целых восемьсот рублей, во-вторых, запчастей на него в любом магазине столько, что можно без проблем второго «Захара» собрать, а, в-третьих, всё остальное у них одинаковое.
— Тогда у меня последний вопрос, — замялся Дербенёв, — ты сможешь добавить двести рублей, поскольку у меня с собой только тысяча триста, а он – конь этот ушастый стоит полторы тысячи целковых? По приезду, всё верну и банкет закачу, в честь гонщика.
— Помогу без вопросов, для этого и приехал, — легко  и непринуждённо ответил Юрис.
После тщательной проверки документов и автомобиля марки «ЗАЗ-968А» и оплаты положенной суммы покупка была зарегистрирована, надлежащим образом оформлена и благополучно выехала за пределы «зоопарка».
Не успев далеко отъехать и как следует порадоваться первому в своей жизни автомобилю, Дербенёв заметил, что на приборной панели  странным образом мигают какие-то  две лампочки,  желтая и красная…
— Что это мигает? — настороженно поинтересовался Александр, вдавленный в сиденье резким набором скорости мастером своего дела.
— Топливо, штурман, на исходе и масло надо подлить на заправке, — спокойно как на гоночной трассе ответил асс пересечённой местности.
Через два часа, выжав все соки из двенадцатилетнего  «Захарки» и забыв, что «ЗАЗ» не гоночный болид, а всего лишь «Запорожество», так почему-то окрестила его при первой встрече дочь Дербенёва Людмила, Юрис доставил Александра к дому, где, как ни странно, уже был накрыт стол и даже приглашены соседи снизу.
Так сбылась мечта Дербенёва о правильном вложении праздно болтающихся средств. На этом можно было бы и закончить повествование, если бы не ряд обстоятельств.
То ли мечта была не очень сильная, то ли Дербенёв плохо слушал замполита и мастера автоспорта, но через месяц у «Запорожца» отвалился маховик коленчатого вала, а через два месяца после замены двигателя на новый выяснилось, что днище «чудо-машины» держится на медицинских бинтах, пропитанных мастикой… 
            
XI. КАДРОВЫЙ ВОПРОС
                1
      Наконец-то ремонт закончен. Семь месяцев - это, конечно, не семь дней, но и они пролетели с такой невероятной скоростью, что Дербенёв даже не успел их прочувствовать как следует.
Навигационный ремонт позволил, ещё только становящемуся на командирский путь Александру довольно быстро  влиться в новый экипаж, изучить незнакомое для него «железо», с его возможностью заглядывать за горизонт и дальше. Отчасти Дербенёву удалось даже почувствовать специфику командирской стези. Но самым главным для себя достижением Дербенёв считал то, что за очень непродолжительный и довольно напряжённый период ему посчастливилось сдать все зачёты на допуск к самостоятельному управлению кораблём на уровне эскадры подводных лодок.
Но была и другая сторона медали. Впереди предстояли выходы в море на сдачу курсовых задач, а официального допуска у Дербенёва пока не было, поскольку не были закрыты вопросы зачётного листа в штабе и управлении Балтийского флота. Зайков всячески старался помочь своему старпому, где-то,  может быть, даже чересчур опекая своего «любимчика». Ежедневно доверяя, без лишней волокиты и придирчивости, старпому не только его работу, но и решение некоторых командирских вопросов  Зайков вселял в Александра уверенность в своих  пока ещё не окрепших силах.
К сожалению далеко не весь начальствующий состав соединения подводных лодок с таким же пониманием относился к проблемам выпавшим на долю подводных лодок 651 проекта  влившихся в состав  16-й  дивизии только в 1981 году. К сожалению мало кого интересовал  и тот факт, что для Б-181 предстоящая автономка будет первой, после перебазирования.
С возвращением в состав родного соединения, Дербенёв столкнулся с многими вопросами которые ранее, в бытность штурмана, его как бы и не касались. За годы интенсивного плавания по морям и океанам, пока он мужал и рос под защитой своих командиров и наставников Александр даже не замечал, что командование дивизии, имевшее за плечами в основном опыт службы на подводных лодках стратегического назначения проекта 629 не всегда объективно оценивало достижения подводников «не стратегов». Так, во всяком случае Александру, показалось после очередного посещения кабинета начальника штаба дивизии, которому, невзирая на успешно сданную первую курсовую задачу,  совсем не понравилось оформление журнала боевой подготовки подводной лодки Б-181.
— Вам бы, товарищ капитан-лейтенант, поучиться у своих коллег, как оформлять отчётную документацию, прежде чем подсовывать мне эту неприглядность, — снимая очки в золочёной оправе и закрывая колпачком перьевую ручку с золотым пером, спокойно, без эмоций, но с  видом как минимум отвращения  к проверенному журналу вымолвил начальник штаба. 
С приходом на должность начальника штаба 16-й дивизии капитана первого ранга Корнеева Алексея Ивановича повседневная жизнь соединения, в её привычном не только для Северного, но и Балтийского флотов понимании обрела  совсем иной смысл, а местами и облик.
Опытный подводник, заслуженный офицер  и очень педантичный  руководитель, привыкший управлять экипажем, как маятник управляет  шестерёнками добротного часового механизма, он организовал и наладил единую для всех кораблей соединения систему боевой и повседневной подготовки экипажей не только в период  стоянки кораблей в базе, но и в период отработки подводными лодками различных задач в море.
  Шестнадцатая дивизия, ещё с Северного флота отличавшаяся высокой организацией службы, особой атмосферой товарищества и взаимопомощи, всегда царившими в соединении,  теперь выделялась ещё и однообразием в оформлении и ведении журналов боевой подготовки, вахтенных журналов и другой корабельной документации.  С этого момента единой трактовкой при заполнении старшинских книжек или тетрадей по командирской подготовке,  кого-либо удивить было нельзя. Но если коллегам Дербенёва, таким  как капитан третьего ранга Чернышев или капитан-лейтенант Лякин, выросшим с лейтенантов  не только на глазах у нового начальника штаба, но и на одном проекте лодок, было практически всё понятно, то Дербенёву,  с его «нестратегическим» прошлым и настоящим,  приходилось туговато в части освоения новых требований. Спасибо заместителю командира дивизии капитану первого ранга Яковенко Александру Ивановичу, который, с присущим ему чувством юмора и такта, всегда  осторожно и по-отечески бережно обходил все «острые углы»  стараясь всё  перевести на несерьёзный лад. Да и командир дивизии находил возможность поддержать Дербенёва, если этого требовала обстановка.
Борковский хоть и был выходцем  со «стратегов», но не единожды ходил на боевую службу в прочном корпусе 651 проекта и знал истинную цену многомесячным автономкам  в условиях реального, а не нарисованного в Рижском заливе противодействия сил НАТО. К счастью для Александра,  во всех этих походах Дербенёв и Борковский были тесно связаны железом  одного прочного корпуса.
— О чём это вы так глубоко задумались, товарищ капитан-лейтенант? — голос Корнеева вернул Дербенёва на «грешную землю».
— Думаю, товарищ капитан первого ранга, у кого бы в качестве образца позаимствовать  журнал боевой подготовки, чтобы заведя новый, не запорть его вновь. Также я думаю, как по уровню вышколенности соответствовать вашим требованиям, — особо выделив «вашим» и «вышколенности», ответил Дербенёв.
— В какой, интересно, литературе вы черпаете свой словарный запас, молодой человек?  —  совсем по-учительски поинтересовался  начальник штаба.
— В основном специальной пользуюсь: «Морской сборник» например, «Зарубежное военное обозрение», «Инструкция по управлению дизельной подводной лодкой» и другие надёжные источники.
Видя как близко «коса» начальника штаба приблизилась к «камню» молодого, но строптивого старпома, в диалог вступил товарищ  Дербенёва, также как и Александр служивший  сейчас старшим помощником командира подводной лодки 651 проекта.
Капитан третьего ранга Колосков Александр Сергеевич, который до назначения  на Б-124 проходил службу на лодках 629 проекта и прекрасно знал Корнеева ещё с должности  старшего помощника командира, предложил свои услуги в качестве наставника и проводника  в мир «неведомого» для Дербенёва.
— Возражений не имею, — согласился начальник штаба, — хотя изначально в качестве образцового журнала я хотел предложить ЖБП капитана третьего ранга Чернышева. Правда, проверить его мне пока не посчастливилось, но думаю, что этот документ полностью соответствует установленным требованиям…
  «Конечно соответствует, как бы не так! Сашка вчера с вечера взял у меня мой журнал, в качестве образца  и так усердно с него всё содрал, что матрос-делопроизводитель с его лодки всю ночь «коптевший» над ЖБП, спит до сих пор», — оправдываясь неизвестно перед кем, подумал Дербенёв продвигаясь ближе к Колоскову.
               
                2
       Новая гавань встретила корабль традиционными ветрами с их бесконечными штормами, дождями, туманами и другими неприятностями в гидрометеорологических условиях.
Скрипя  немолодым железом  под натиском стихии, где-то в перерывах между непогодой Б-181 удалось отработать и сдать в море вторую и третью курсовые задачи. Отстреляв положенные  по курсу стрельбы экипаж теперь мог начать непосредственную подготовку к выходу на боевую службу.
— А ты заметил, Александр Николаевич, что командир ни разу не запросил на выход в море прикомандированного старпома? Дове-ря-яет! — замполит многозначительно протянул слово «доверяет».
— Заметить-то заметил, только до выхода, чувствую, мне в Калининград съездить так и не удастся…
— Так ты же ездил в штаб флота после ракетных стрельб, пока мы отстаивались в Балтийске? — удивился Муренко.
— Святая наивность, Борис Фёдорович, как я тебе завидую. Съездил и зачёты сдал, это правда, но не все, и это тоже правда. Оперативное управление осталось, беседа с командующим,  а она возможна  только после общения с начальником штаба флота, который, да будет тебе известно, сейчас в отпуске. Вот так-то…
 В береговую каюту, где беседовали офицеры заглянул дежурный по команде мичман.
   — Товарищ старший помощник, вас  к себе командир вызывает.
— Хорошо, Василий Николаевич, иду, —  Дербенёв вышел из каюты и направился к командиру.
Дверь закрылась, но не до конца. Замполит потянулся к трубке телефона.
— Мичман Соломенный, а кто вас учил подслушивать начальников, закройте дверь сейчас же! — потребовал Муренко.

                3
— Прошу разрешения, товарищ командир, — Дербенёв постучал в дверь и тут же вошёл в кабинет Зайкова.
 — Заходи, присаживайся, есть разговор, — командир лодки  как-то необычно улыбнулся.
 — Прошу уточнить тему, товарищ командир.
 — Тема-то проста, да вот решать её сложно…У нас большие проблемы с кадрами. Ты, к примеру, зачёты пока не закрыл. Да если и успеешь до выхода, то нам всё равно вряд ли позволят выйти вдвоём. Кого-то третьего точно посадят, но меня сейчас волнует не это: командира ЭНГ штатного нет, бойцов в ракетной боевой части не хватает, а с учётом увольняемых в запас  матросов и старшин, до первого июля у нас не будет хватать минимум двадцать процентов личного состава.
— Товарищ командир, позвольте высказать и своё мнение по кадровому вопросу?
— Валяй, что там у тебя?
— Я бы хотел высказать предложение о замене на период боевой службы ряда офицеров и мичманов. Например, начальника РТС – по причине слишком нежной  и продолжительной дружбы с «зелёным змием». По той же причине  требует замены Петров,  да и друга его, мичмана Соломенного, неплохо бы заменить также. Кстати к группе целеуказания тоже имеются вопросы…
— Стоп, старпом – «береговая мама», — прервал кадровую «реформу» Дербенёва командир, — сейчас ты мне весь офицерский и мичманский состав дисквалифицируешь. А мне с ними в море идти. Ты их чуть больше полугода наблюдаешь, а я многих из них ещё курсантами или матросами  помню и  проблемы  их знаю все «до единой», как свои. Так что не горячись, попридержи коней, не на скачках.
— Да я, товарищ командир, и не горячусь. Просто глубоко убеждён в том, что многие вещи которые можно позволить  или простить на берегу, там, — старпом указал рукой на окно, за которым простирался морской горизонт, — море не простит!
— Знаешь, что я тебе скажу старпом, — Зайков немного запнулся от волнения, — всплыви-ка ты на перископную глубину из своих глубоких погружений в океан человеческих душ. Там, как мне представляется,  Борис Фёдорович и без тебя неплохо справляется!
— Товарищ командир, Владимир Петрович, — тревожный голос замполита из прихожей заставил собеседников замолчать, — у нас ЧП.
  — Что стряслось, Фёдорович? — командир жестом пригласил к столу замполита. А про себя подумал: «Вспомни замполита, а он тут как тут…»
— Боцман Петров в госпитале, готовят к операции.
— Какой, ещё операции, он же здоров как бык с утра был и трезв, на удивление.
— Так, то с утра, а теперь девятнадцать тридцать на часах.
— Борис Фёдорович, для начала сам успокойся и расскажи толком, что и как произошло. Александр Николаевич, налей замполиту водички, а то на нём лица нет.
— Как я могу успокоиться, если на завод, в Тосмаре именно я его послал, а ему там х… оторвало!
— Чего, я не понял, ему оторвало? — командир от удивления плюхнулся на диван.
— То и оторвало, чем детей делают, а теперь врач говорит, только чёрное обуглившееся место осталось.
— Вот с этого места поподробнее, Борис Фёдорович,  — в разговор включился старпом.
— Сегодня с утра, аккурат после подъёма флага, мне позвонил начальник литейного цеха СРЗ-29 и сообщил, что чугунное литьё для Ленинской комнаты готово. После обеда я направил на завод Петрова и шестерых бойцов, чтобы это литьё загрузить на машину. Машина с бойцами приехала вовремя, и ограждение ленкомнаты мы уже поменяли, смотрится здорово, можете убедиться сами. А пять минут назад позвонил Чернов, он дежурит в госпитале хирургом сегодня и сообщил, что туда доставили Петрова без причинного места. Точнее, с местом, но без причины, и что на заводе рабочие сейчас ищут то, что отсутствует у боцмана, готовится специальная бригада врачей для проведения соответствующей операции! — замполит выдохнул, как будто готовился выпить спирт,  и одним залпом осушил стакан воды.
— Вот тебе, старпом, и кадровый вопрос, с погружением в суету сует, — вытирая лоб от испарины, вмиг появившейся как роса на утренней траве, выжал из себя командир, — делать нечего, надо докладывать комдиву. А ты, старпом, уточни на заводе нашли они то, что потерял боцман или нет, и как всё там случилось. Кстати, Фёдорович, а «шило» за литьё ты боцману давал или сам  рассчитывался?
 — А как же, обязательно сам… давал… — невнятно промямлил замполит.
В коридоре раздался звонок телефона, в каюте командира он продублировался на параллельном аппарате. Зайков взял трубку и долго с кем - то разговаривал уточняя все обстоятельства по факту «болезни» боцмана Петрова. Завершив разговор командир положил трубку и, облегчённо вздохнув, оповестил всех присутствующих в кабинете:
— Нашли…
— На заводе? — обрадовался замполит.
— Между ног! — уточнил командир.
— Это как? — не понял старпом.
— Очень даже обыкновенно, — готовый пуститься в пляс, ответил Зайков. — Уложили боцмана на стол, сделали укол, мышцы расслабились и он сам вылез. Конечно, не без помощи врачей, но нашёлся этот самый хрен моржовый.
— Не моржовый, товарищ командир, а боцманский! — Рассмеялся Дербенёв. — А на заводе что говорят?
— А на заводе всё ещё ищут…
Дербенёв тут же позвонил в диспетчерскую службу судоремонтного завода и предложил прекратить поиски частей тела мичмана Петрова, за ненадобностью.
Только через месяц, когда боцман оправился от полученной травмы и выписался из госпиталя, командир узнал обстоятельства  случившегося.
В тот злополучный день, боцман конечно же выпил немного спирту из того, что причиталось начальнику литейного цеха, потом, когда загрузили литьё для Ленинской комнаты  и матросы уехали в часть,  Петров отправился к своей знакомой крановщице которая работала там же, на Тосмаре. Пообщавшись  некоторое время с девушкой на высоте птичьего полёта, боцман почувствовал нестерпимое желание «проветриться» или, как говорят на Украине, сходить «до вiтру».
Выйдя из кабины крана, боцман, как настоящий джентльмен, не стал справлять нужду тут же, а зашёл на противоположную сторону  башенной площадки. Внизу и вблизи никого не было, и только под самим краном одиноко примостилась трансформаторная будка, обеспечивающая бесперебойную работу заводского трудяги. Остальное, в условиях вечерних сумерек представить нетрудно.
Как результат, лёгкое заикание и нервный тик при виде любого, даже автомобильного крана.
А на боевую службу Петрова всё-таки не взяли.    


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

               
      «Хороший человек, Зайцев! Так и останется для меня навсегда  «товарищ командир»!  Многое перенял от него, бесплатно. Ну, не совсем, конечно -  три года жизни как-никак на флоте...
Особливо случай с честным партийным словом помню - Человечище-е-е!
— Борис Фролыч! (Б.Ф. Мырленко – замполит.) Нет ничего проще проверить пил Пьянченко или не пил! Скажи, Пьянченко, честное партийное, что не пил!!! Ну вот, Борис Фролыч, говорит же: честное партийное что не пил, значит не пил!
Зайцев - кладезь юмора и авторитета. С ним было не так страшно, а вот с Некрасовым ссыкливо было».

                Из воспоминаний матроса  Б-81 Владислава Пьянченко


XII. ПОРА…               
                1
— Ну что сынку показывай своего коня, — тесть Александра Дербенёва Евгений Николаевич, тяготея к творчеству Николая Гоголя и умышленно подражая Тарасу Бульбе, кряхтя встал из-за стола и, втягивая располневший за годы «казацкой вольности» живот, еле протискиваясь между столом и газовой плитой направился к выходу.
Родители Татьяны, Евгений Николаевич и Светлана Павловна, приехали в Лиепаю, чтобы привезти  внуков после «бабушкиных каникул» и заодно проводить уходящего в очередной поход зятя. Нельзя сказать, что они были довольны местом службы Александра, особенно интенсивностью его морских «путешествий», но особое недовольство у них вызывала участь «вечно одинокой» дочери Татьяны.
Имея, казалось бы, полноценную семью, дочери приходилось чаще одной решать все житейские и бытовые проблемы. Зять же появлялся в семье как «ясно солнышко» - по «великим праздникам», как правило это бывало в отпуске или сразу после очередной «прогулки за бугор».
— А что его смотреть, вот он под окнами у гаража стоит, — Дербенёв, приехавший домой на обед, а заодно чтобы увидеть детей, по которым сильно соскучился,  тоже встал из-за стола  и показал на окно в кухне.
Тесть обернулся и глянул поверх занавески вниз. Там,  у покрытого рубероидом и обитого железом деревянного сарая стоял горчично-жёлтый «Запорожец».
— И что он даже на ходу, этот твой ушастый зверь? — удивился тесть, нарочно подначивая зятя на разговор о машинах.
— Как и положено любому автомобилю, я же на нём со службы приехал, — не замечая подвоха ответил Дербенёв.
— Так дочка же говорила, что он у вас из ремонта не вылезает, — проговорился Евгений Николаевич.
— Это всё в прошлом, а вчера на нём и Татьяна ездила…
 — Как же она смогла, если у неё даже прав нет? —  по-прежнему пытаясь обескуражить зятя, удивился тесть.
— Очень просто. С первого раза смогла, — не без гордости за супругу и свои «педагогические»  способности, терпеливо,  не замечая  попытки вогнать его «в краску», ответил Дербенёв.   — Я просто усадил вашу дочь за руль, показал ей, как включается зажигание, выжимается сцепление и куда включается первая передача, а остальное сказать не успел так как она взяла и поехала. Пришлось на ходу разъяснять, что крайняя правая педаль это газ, а средняя педаль это тормоз. Таким образом, наверное час без малого, на первой скорости мы и катались по лесу маневрируя между сосен. Потом внезапно попали на просеку и выехали на дорогу. К счастью дело было вечером, поэтому машин не было вовсе. И только когда  с матами и воплями Татьяна заехала во двор, я объяснил ей как перейти на нейтралку и заглушить двигатель, в результате мы благополучно подкатили к самому подъезду…
— Ну, а мне когда позволишь прокатиться на своей «ласточке»? —  радостно поинтересовался тесть.
— Вот когда из покраски заберу, тогда и сможете, а пока мне пора на службу, извините все!
Евгений Николаевич теперь окончательно вышел в прихожую проводить зятя и сокрушаясь заметил:
— А как же рыбалка? Ты рыбалку обещал!
— На рыбалку пешком пойдём,  здесь недалеко. В лесу, сразу за дачами, песчаный карьер. Карась, линь, плотва, окунь  и даже щука. Так что варите кашу и драйте до блеска снасти, Евгений Николаевич, завтра у нас уха на вечер, а тёщенька с доченькой пусть казан готовят чтобы и соседей позвать…
— Папа, папа, а меня поцеловать, — ревнуя отца к его нежным «обнимашкам» с  братиком Вовой, потребовала  шестилетняя Люся.
— Ах, да, совсем забыл, — оправдываясь на самом выходе согласился Дербенёв, — забыл спросить, доченька, как вам жилось у бабушки?
— Да у бабушки Светы нормально, а вот бабушка Тая совсем память потеряла...
— Это почему же? — удивился Александр.
— А когда мы к ней в гости приезжали, она всегда спрашивала: «Ой, а кто это к нам пришёл?»
               
                2
— Где тебя носит, Александр Николаевич? — командир лодки откровенно нервничал, видя, как спокойно поднимается по лестнице его старпом.
— Но, товарищ командир, обед же, адмиральский час, да и построение только через пятнадцать минут.
  — Комдив уже на «самое, самое» перешёл. Труба горячая от эпитетов. Час назад командующий со штабом флота прилетели. Тебя видеть хотят чтобы допросить, опросить, допустить то есть.
 — В смысле: если Магомет не идёт к горе, то гора шагает ему навстречу - так нужно понимать?
— Понимай как хочешь, но в понедельник контрольный выход, а сегодня уже пятница…
— У нас же по плану выход через неделю? — без намёков на энтузиазм констатировал Дербенёв.
— У тебя по плану сейчас отпуск должен быть, а ты в автономку готовишься! — махнул рукой командир, как бы расписываясь в своём бессилии.
— Ничего потом отгуляем! — оптимизировал Дербенёв.
— Потом, это после Северной Атлантики, а после контрольного выхода - два дня на погрузку продовольствия, пополнения запасов топлива, воды, масла, и «в морях твои дороги, подводник», как говорил адмирал Макаров.
— А как же отдых личного состава? — подключился к разговору вошедший в кабинет замполит.
— В море отдохнём! Причём сразу от всего: от усталости и суеты, от проверок и от царящего вокруг дурдома тоже. Всё, старпом, бери рабочую тетрадь, зачётный лист и к начальнику штаба. Вперёд!
 — И без допуска не возвращайся, — подбодрил старпома замполит.
               
                3
— И где твой папка? — держа на коленях двухлетнего внука  Вову, спросил Евгений Николаевич.
— Папа на слюжбе, его тосики не пускают, — ответил внук.
— Этим матросикам в больших погонах, наверное, ремня давно не давали? Вот они и держат папку. А у нас из-за них рыбалка срывается. На часах уже шесть, а папки  твоего всё нет.
— А детям нельзя давать ремня, — совсем по-взрослому рассуждала шестилетняя Люда Дербенёва, крутившаяся здесь же, — так папа говорит.
— Это почему же? — поинтересовался Евгений Николаевич.
— Потому что брюки упадут…
— Ах ты умница моя, — Евгений Николаевич ласково обнял внучку и поцеловал.
— Да, дедаська, Люся умная, а утки глупые. Они сырую воду из ванной пили.
— Какие ещё утки? — Удивился Евгений Николаевич.
— Да, самые уточные, — со знанием дела  пояснила Люда, — папа ехал на своём Запорожестве  и наловил уток, целый мешок, а сам уехал в море. Мы уточек пустили в ванную и там кормили целую неделю…
— А потом? — сгорая от любопытства уточнил дедушка Женя.
— А когда пришёл папа, он сначала сильно ругался на маму, потому что мы этих глупых птиц не съели, а потом мы поехали на озеро и выпустили всех уточек домой, там, где их родители живут.
В связи с тем что поход на песчаный карьер не состоялся, уху решено было перенести до лучших времён, то есть до возвращения зятя из похода.
А экипаж Б-181 фактически не отдохнув перед выходом загрузился в лодку и ушёл в море. Положенные по курсу подготовки зачёты Александр сдал, но приказ командующего флотом о допуске капитан-лейтенанта Дербенёва к самостоятельному управлению лодкой 651 проекта решено было направить на борт, когда корабль будет уже в море, поскольку в данный момент командующий флотом вместе со своим штабом находился в Лиепае, а не в Калининграде, где располагалось Управление Балтийского флота.
Вторым прикомандированным командиром и заодно представителем штаба дивизии в поход назначили старого знакомого и боевого товарища Дербенёва капитана первого ранга Манишевича, который к тому времени командовал одной из лодок завершающей средний ремонт.

XIII.«СЕМИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ»

       Не успела Б-181 подойти к начальной точке форсирования балтийских проливов, как её персоной заинтересовались наблюдатели и соглядатаи различных видов и мастей.
Представители всех стран участниц блока НАТО, через территориальные воды которых, согласно международным договорённостям, пролегал путь лодки считали своим долгом убедиться в точности соответствия заявки на проход и фактически выявленной натуры.
Небольшие по водоизмещению, зачастую просто мелкие, но очень юркие разведывательные катера сновали то тут, то там, а некоторые – особо любопытные пытались подойти так близко, что могли не только сфотографировать крышку шахты  МКРЦ «Касатка-Б», но и заглянуть в газоотбойники ракетных блоков. Так – «на всякий случай». 
Вся эта суета очень мешала безопасному движению корабля в условиях и без того интенсивного судоходства и сплошного мелководья проливной зоны. В сложившихся непростых условиях сопровождавшему лодку лидеру,  назначенному управляющим командным пунктом из числа малых противолодочных кораблей, базирующихся в Заснице,  тоже было не просто обеспечить безопасность перехода Б-181. МПК-97 , который и был назначен лидером, периодически приходилось ложиться в дрейф или замедлять ход чтобы у лодки была возможность оставаясь в кильватерном строю следовать в границах узкого фарватера проливов. И только  вездесущие катера «условного» противника не смущаясь сновали везде как муравьи. Не смущали «товарищей» с длинными фотообъективами  и матросы в касках вооружённые автоматами,  стоявшие побортно на мостике подводной лодки. Наоборот, они вызывали живой интерес даже у противолодочного вертолёта «Линкс», который невесть откуда прилетел и теперь висел прямо по курсу лодки. Ворочаясь то правым, то левым бортом пилот давал возможность работать попеременно и фото-, и видео-операторам.
 — И что прикажете делать с этим «семикрылым Серафимом »? — возмущался Зайков, глядя на матроса Дашко который  впервые в жизни видел и эти иностранные берега, с их чопорными деревеньками, приютившимися у самой воды, и этих назойливых как мухи разведчиков, везде сующих свой нос. — Расслабься, матрос, а то ещё пальнёшь невзначай, вон как пальцы побелели, автомат сжимая.
  — А почему именно семикрылый Серафим? — удивился штурман Стоянов, присматриваясь к показавшемуся прямо по курсу бую.
— И действительно почему?  У Пушкина речь как будто шла о шестикрылом Серафиме, — согласился с коллегой помощник флагманского штурмана дивизии стоявший здесь же у планшета.
— Да потому, что он достал своими выкрутасами этот «пчёл жужжащий», — судя по ехидной ухмылке, которая только что появилась на лице командира, все, кто слышал этот разговор, поняли, что командир задумал что-то неординарное. — Но я думаю, что это дело поправимое, сейчас мы ему немного крылья-то и пообломаем…Старпом, а ну-ка вызови ко мне матроса Пьянченко, из центрального.
Когда матрос поднялся в ограждение рубки, командир приказал   взять большой раздвижной упор из аварийного комплекта четвёртого отсека и, надев каску, забраться на РДП , остальной инструктаж потом.
Спустя несколько минут, Пьянченко, облачённый в каску, с  огромным раздвижным упором, взгромоздился на РДП позади мостка и, разложившись как курица на насесте, доложил о своей готовности командиру. Издали раздвижной упор напоминал  ПЗРК «Стрела»  - аналог американского «Стингера», но  красного цвета. Для окончательного «представления», по задумке командира, явно чего-то не хватало…
— А очки? — спросил старший помощник, раскусив замысел командира.
— Действительно, для полного соответствия не хватает очков, — согласился Зайков и тут же исправился: — Командиру БЧ-5  сварочные очки наверх!
 На «Линксе» да и на катерах вокруг, к этому времени интерес к объекту наблюдения изрядно поутих, но увидев на мостике советского ракетоносца непонятную суету и третьего матроса в каске, у которого вместо автомата в руках был странный предмет удивительным образом что-то напоминавший, господа с длинными фотообъективами прильнули к своим визирам с небывалым усердием. А вертолёт, освободив место прямо по курсу лодки,  теперь завис непосредственно над мостиком. Винтокрылая машина по-прежнему вертелась из стороны в сторону давая возможность работать всем своим «пассажирам».
Пьянченко надел тёмные сварочные очки и, как «настоящий» стрелок ПЗРК, приложил раздвижной упор на правое плечо. Немного попозировав «для прессы», советский матрос  с «сознанием дела» стал водить «подозрительным» устройством по  горизонту, как бы выискивая подходящую цель.
Интерес зарубежных СМИ к происходившему на лодке   возрастал тем сильнее, чем непонятнее было то, что делают «красные варвары». В связи с чем «Линкс», казалось, вот-вот сядет непосредственно на крышку шахты МКРСЦ. Но когда «потренировавшись» на катерах, матрос Пьянченко направил «ствол» своей «базуки» непосредственно на вертолёт  вконец обнаглевшего противника и замер на некоторое время, «Линкс» взмыл ввысь с такой прытью, что фотооператор на его борту чуть не вывалился через открытую дверь. Его фотоаппарат выпал из рук и теперь висел только на ремне перекинутом через шею. Болтаясь из стороны в сторону, камера то и дело билась о днище «Линкса». В мгновение ока, вертолёт действительно ветром сдуло, и до конца суток никто его так и не заменил.
Катера тоже,  практически все  и сразу, потеряли интерес к Б-181. Оставив одного «дежурного» у борта субмарины, они «все вдруг» удалились в пункты базирования.      
— Так что вы там говорили о шестикрылом Серафиме, господа знатоки творчества великого поэта? — Зайков на мгновение задумался и тут же выдал:
— Духовной жаждою томим,
          В пустыне мрачной я влачился, 
          И шестикрылый серафим 
          На перепутье мне явился…

XIV. НЕМЕЦКОЕ МОРЕ
                1
Если верить сведениям из различных справочников по географии и истории то приходится учитывать что Северное море, куда направлялась сейчас Б-181 для погружения в первом районе своей боевой вахты, ранее называлось  Немецким. Почему именно Немецким не известно, но и удивительного в этом мало, хотя бы потому, что Чёрное море ранее называлось Русским.
Являясь мелководным окраинным морем Атлантического океана Северное море расположено в шельфовой зоне между Британскими островами на западе, Ютландским, Скандинавским полуостровами на востоке и континентальной Европой на юге. Имея довольно большую площадь в  пределах от 565 до 750 тыс. км; более двух третей моря занято глубинами менее ста метров, что делает его похожим на Балтийское море, ставшее таким привычным для наших героев.
 — Сколько до погружения, штурман? — поинтересовался командир лодки, заглядывая в дверь штурманской рубки.
— Полтора часа, товарищ командир, —  бодро ответил прикомандированный командир ЭНГ лейтенант Федюнинский.
— А где штурман? — уточнил Зайков, видя, что в рубке нет ни, прикомандированного помощника флагманского штурмана дивизии, ни штатного командира штурманской боевой части.
— Жаворонков на приёме пищи, а Стоянов  поднялся на мостик «Солнышко качнуть»  с Грачёвым перед погружением…
  — А ну-ка покажи на карте, где точка погружения и где мы?
— Находимся над глубоководным Норвежским жёлобом, товарищ командир, а конкретно вот здесь, — вахтенный штурман показал место  на карте циркулем-измерителем.
— Какие глубины в точке погружения?
— В пределах  двухсот – трёхсот пятидесяти метров, товарищ командир.
— Хороший у тебя разброс, штурман, а точнее?
— Непосредственно в точке глубина составляет… —Федюнинский задумался интерполируя указанные на карте глубины.
— И что? —  Командиру очень нетерпелось узнать результат «на ощупь»  и он протиснулся в узкую дверь рубки. —  Ты хоть понимаешь, что для нас двести или триста пятьдесят метров не праздный вопрос, а вопрос жизни и смерти?
 — Понимаю, товарищ командир, у нас предельная глубина погружения триста метров…
  — То-то и оно, штурман, так сколько?
  — Товарищ командир, изобаты в этом месте проходят очень близко, и поэтому глубина в южной части нашего района боевой службы может быть около трёхсот метров.
— Обрадовал, а есть ли в районе меньшие глубины?
 — Да, товарищ командир, в северо-западной части глубины до двухсот метров, — штурман растянул раствором циркуля довольно приличное расстояние.
— Вот туда и пойдём погружаться, — Зайков прильнул к карте и, рассмотрев указанное место ткнул в него карандашом, — вот в эту точку сколько ещё шлёпать нашим ходом?
 — Расстояние между точками четырнадцать миль, то есть до погружения ещё три с половиной часа.
 — Добро, точку погружения утверждаю, — Зайков лихо расписался карандашом возле указанного им нового района. — Покажешь Жаворонкову и Стоянову изменения в маршруте, а я ещё и вздремнуть успею.
Командир  с трудом «выскользнул» обратно в центральный пост и обнаружив там командира электромеханической боевой части, задал ему тоже не праздный вопрос:
— Что у нас с нагрузкой, Николай Витальевич? Дифферентовку посчитал?
— Считаю, товарищ командир, пересчитываю, с учётом разной плотности воды в Балтике и здесь, а также учитывая фактически израсходованные к моменту погружения запасы в уравнительную цистерну надо принять шестьдесят с половиной тонн воды…
 — Не многовато? — засомневался командир.
 — Вот я и перепроверяю, в Лиепае по предварительным расчётам выходило меньше.
— Проверь тщательно расход топлива,  масла, воды, провизии. Семь суток, считай, в море…
               
                2
— ГКП, метрист, по пеленгу 5 градусов наблюдаю устойчивую работу РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала пять баллов.
Зайков, мирно дремавший в своём кресле здесь же в центральном посту, встрепенулся. Сон как рукой сняло. Командирские часы отсвечивали  фосфоресцирующими стрелками полночь.
   — Метристы, вы наверное хотели сказать самолёт P3-С? — отозвался со своего места командир.
— Нет, товарищ командир, P3-N у P3-С РЛС AN\APS-115 или AN\APS-116.
— Хрен редьки не слаще, штурман, сколько до точки погружения? —  уточнил Зайков, направляясь на мостик.
— До точки погружения тридцать пять минут, товарищ командир,
— Добро! Метристы, по «Ориону» докладывать каждую минуту и при усилении сигнала на один балл.  Учебная тревога, приготовиться к погружению.
—  Товарищ командир, лодка следует курсом триста пятьдесят градусов, ход семь узлов, визуально горизонт чист на технических средствах корабля обнаружена работа бортовой РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала пять баллов…
— Слышал, Валерий Михайлович, слышал, — прервал доклад вахтенного офицера командир, и повернувшись к Манишевичу, стоявшему на правом крыле мостика уточнил: — а где старпом, Юрий Михайлович, он же должен нести сейчас командирскую вахту?
— Нет, Владимир Петрович, сейчас моя смена, а старпом пять минут назад пошёл лодку осматривать,  да и к механику заглянуть, что-то  у них с нагрузкой не вяжется…
— ГКП, метрист, по пеленгу триста пятьдесят пять градусов наблюдаю усиление сигнала бортовой РЛС AN\APS-134 самолёта морской разведки P3-N Orion ВВС Норвегии, сила сигнала 7 баллов. Предполагаю самолёт повернул на нас!
Зайков мгновенно осмотрелся в ограждении и громко скомандовал:
— Все вниз, погружаюсь!
 Убедившись, что в ограждении никого нет, повторил команду ещё раз, посветил в шхерные места фонариком и, только когда удостоверился что никого в ограждении рубки не осталось, скользнул по трапу в боевую рубку, задраив за собой люк.
Страха не было, но мандраж почему-то в коленках и холодок где- то в подреберье присутствовали.
— Стоп дизеля, товсь моторы, — зачем-то скомандовал из боевой рубки командир и спустился в центральный пост. — Что у нас с контроллером станции сигнализации забортной арматуры и люков?
 — Рубочные люки, запоры шахты подачи воздуха к дизелям, судовой и батарейной вентиляции закрыты, товарищ командир, — чётко доложил Пимах.
— Срочное погружение! — наконец вырвалось из уст Зайкова. — Боцман, погружаться на глубину сорок метров с дифферентом четыре градуса на нос.
               
                3
      Евгений Николаевич и Светлана Павловна, оставаясь весь день «на хозяйстве», с нетерпением ждали дочь  с работы. В довольно большой по «хрущевским» меркам гостиной был разложен и накрыт праздничный стол. Внуки одетые как «на парад» затихли по команде старших, но не надолго. На лестничной площадке послышался какой-то шорох и Евгений Николаевич направился к двери. Когда шорох утих, Евгений Николаевич открыл дверь и увидел под лестницей ведущей на чердак, аккуратно расставленные баночки с молоком. На  самой большой трёхлитровой  банке красовался номер 84 вырезанный из обыкновенного лейкопластыря. Евгений Николаевич взял банку и тут в подъезде раздался смех. Смех показался Евгению Николаевичу знакомым, он доносился откуда-то снизу, похоже кто-то вошёл в подъезд. Евгений Николаевич выглянул в окно  и обнаружил внизу стоявшие «Жигули» салатового цвета, рядом  с машиной стоял молодой мужчина с откровенно выпирающим из под рубашки пивным животиком. На одутловатом лице мужчины заметно выделялось родимое пятно во всю щеку. По шагам раздававшимся на лестнице Евгений Николаевич понял что с работы возвращается его дочь…
Взяв банку с молоком  Евгений Николаевич быстро юркнул за дверь.
— Ты что там так долго? — спросила Светлана Павловна.
— Да, молоко выбирал, какое пожирнее, и, кажется, доченька наша возвращается с работы.
Действительно, через короткое время дверь открылась и в квартиру вошла Татьяна,
— Ау-у-у, где вы все? Почему труженицу никто не встречает?
Навстречу дочери вышла Светлана Павловна.
— Давай, доченька, руки мыть и к столу, мы в зале расположились.
— А какой у нас повод пить вино сегодня? — удивилась Татьяна, заходя в гостиную и обнаружив празднично накрытый стол. — По какому поводу банкет?
— Как по какому? Сегодня же тридцатое июля… Ровно восемь лет назад вы с Сашей сочетались законным браком, — удивилась мама Татьяны.
— А это от нас по этому замечательному поводу, — Евгений Николаевич достал из-под стола небольшой набор кухонной посуды, специально собранный в прозрачный целлофан, и вручил его Татьяне.
Дети в режиме массовки дружно зааплодировали, а Евгений Николаевич наполнил бокалы шампанским вином. Убедившись что все готовы его слушать, достал заранее подготовленную открытку и прочитал: «На жестяную свадьбу, жизнь супругов должна устроиться окончательно,  к этому времени они должны полностью привыкнуть друг к другу, родить детей и идти дальше. Но, по обычаю, на восьмилетнюю годовщину следует обновить отношения, привнести в них что-либо новое. Это может быть  даже простая перестановка в доме но проведённая вместе...»
— О-о-о! Перестановки я люблю, но к сожалению, провожу их чаще одна,  — с грустью вымолвила Татьяна и залпом выпила всё содержимое бокала.
За столом воцарилась неприятная пауза заполненная мертвецкой тишиной. Даже дети притихли.
 — А что это за молодой человек у подъезда, который, полагаю, тебя привёз с работы? — пытаясь разорвать цепь молчания поинтересовался Евгений Николаевич.
— Да ухажёр один, тоже, кстати, Саша, раньше работали вместе.
— И часто он тебя подвозит? — теперь поинтересовалась Светлана Павловна.
— Нередко, мама, нередко… Особенно когда мой в море.
— И дома бывает?
— Да, мама, и чай пьём на кухне иногда…
— А муж знает? — перейдя на официальный тон, спросил отец.
— Да, «застукал» пару раз…
— И что? — повышая голос, уточнил Евгений Николаевич.
— А что? Я девушка видная, пока ещё стройная голубоглазая блондинка. Почему бы мне не сделать предложение?
— Ты не девушка, а мать двоих детей и жена мужа своего, постыдилась бы при детях ахинею нести. — гневно вырвалось у Евгения Николаевича.
— Мовчы, тэбэ нэ пытають! — резко перешла на украинский язык Светлана Павловна. — Йды-но пэрэкуры на кухню.
 Евгений Николаевич послушно встал из-за стола и отправился на лестничную площадку.
— И как долго у вас этот «роман»? — продолжая беседу, поинтересовалась Светлана Павловна.
— Дети, а ну-ка, давайте к себе в комнату играть. Всё равно ничего не едите, — Татьяна налила себе шампанского и продолжила, — Два года уже, он даже предложение пытался сделать…
— А кто он?
— Кто-кто? Сынок маменькин.  Латыш, у мамы и папы один, есть общие хутор в пригороде и квартира в городе. Работает инженером.
— И что ты надумала?
— А что я могла надумать… Там, у этих «фермеров», чтобы прожить семьёй,  надо сначала раком стоять на хозяйстве, а потом у плиты в квартире жариться. Он же, этот Саша, со своим брюхом не то что огород прополоть, а даже к женщине пристроиться не сможет. Да и заработка у него всего-ничего: сто двадцать – сто тридцать рублей.
 —Да-а-а, это не в своей квартире «морячить». А твой-то сколько сейчас приносит, наверное чуть больше  ста тридцати рублей?
— Как старпомом назначили за четыреста стал приносить, он же у меня честный, всё до копеечки приносит, дурак! — с какой-то нежной грустью и неуёмной тоской выдавила из себя Татьяна.
— Хоть и одна постоянно, но при деньгах, — быстро пришла к выводу Светлана Павловна рассуждая вслух.  — Так, может, поговорить с зятем по поводу  береговой службы?
— И слушать не хочет, я уже неоднократно пыталась. И на жалость давила, и на детей  растущих без отца кивала, а он ни в какую. Ты, говорит, на двести пятьдесят рублей и без валюты сможешь прожить? И сам же отвечает: «А я без лодок, без службы своей, дурацкой иногда, как без мечты заветной – НЕ смогу!»
— Тогда, доченька, остаётся только одно – сыграть на его любви к семье, тебе и детям, Надо сделать так, чтобы он понял и, самое главное, чтобы поверил в возможность твоего ухода от него…
 
                4
— Боцман, что ж ты делаешь? — буквально закричал Зайков, — Я же сказал: «погружаться на глубину сорок метров», а мы уже на шестидесяти и лодка летит дальше. Отводи дифферент, переводи кормовые рули на всплытие. Механик что у нас с быстрой?
— Цистерна быстрого погружения продута на глубине одиннадцать метров! Кингстоны закрыты,  — чётко доложил командир БЧ-5.
— Центральный, первый, в первом отсеке глубина сто метров по глубиномеру лодка погружается! — Тревога в голосе матроса Дашко, докладывавшего из первого отсека невольно передалась в центральный пост.
— Боцман! Была команда «Срочное погружение! Погружаться на глубину сорок метров» — снова вырвалось из уст Зайкова, —  а у тебя уже семьдесят по глубиномеру. Переводи рули на всплытие, работают оба средний вперёд, всплывай, боцман, всплывай!
Командир, нависая как скала над боцманом застыл у глубиномера метры на котором летели как секунды.
 — Товарищ командир, лодка погружается, глубина восемьдесят, девяносто, сто... — исправно выполняя инструкцию докладывал боцман.
— Вижу… — упрямо твердил командир, а все вокруг смотрели на происходящее так, будто это происходило не с ними.
Дербенёв, стоявший между Манишевичем и командиром, вдруг громко спросил:
— Николай Витальевич, сколько в уравнительной ?
— Шестьдесят тонн…
— Откачивать из уравнительной за борт, —  встрепенувшись, приказал Зайков.
— Откачиваем, было шестьдесят четыре тонны, — доложил механик.
 — Глубина сто пятьдесят, лодка погружается, — вновь произнёс боцман.
 — Штурман, глубина с карты? — громко, чтобы слышали все, поинтересовался прикомандированный командир.
— Двести тридцать… — доложил, выглядывая из рубки Жаворонок.
— Валерий Михайлович, стукани-ка эхолотом, краткосрочно, — попросил помощника флагманского штурмана Дербенёв.
— Запрещено инструкцией на боевую службу, — отреагировал штурман Стоянов.
 — Включить эхолот, в журнал не записывать, — приказал  командир лодки.
Через пару секунд ужасающим голосом Стоянова из штурманской рубки донеслось:
— Центральный, под килем тридцать метров грунт – скала…
— Аварийное всплытие-е-е! Оба «Полный вперёд!» — приказал Зайков.
Рёв высвобождаемого из баллонов высокого давления воздуха заполняющего сейчас цистерны главного балласта, разнёсся по всему кораблю и стал, наверное, самой прекрасной мелодией для каждого подводника заключённого железом в «брак» с прочным корпусом.
Лодка ещё полминуты проваливалась, съедая глубину в своём «подбрюшье», а потом, как воздушный шар полетела наверх. Три минуты провала были самыми страшными и самыми тягучими в жизни каждого, кто находился рядом с глубиномером центрального поста, потому что крайней нижней точкой стала отметка в двести десять метров…

XV. АРГУС
                1
      Не совсем удачное первое погружение в ложбине Северного моря приведшее к аварийному всплытию заставило Зайкова провести тщательный «разбор полётов» и сделать соответствующие выводы. Но тут объявилась новая напасть. Вчера в назначенную корабельным расписанием смену не прибыл заступать вахтенным рулевым на вертикальный руль мичман Соломенный. Причём поиски, организованные по всей лодке силами основного и прикомандированного личного состава, результатов не дали. Зайкова радовало только одно, последним, кто видел старшину команды снабжения был капитан третьего ранга Попов и было это  ночью, сразу после приёма очередного сеанса связи, когда лодка находилась уже в  подводном положении. Здесь, как говорят: «никуда с подводной лодки не деться». Но беда, как известно, не приходит одна, сегодня днём пропал и сам Попов, поэтому  на сеанс связи всплывали без участия командира боевой части связи…
— Какие у кого будут мысли по известному всем поводу? — поинтересовался командир закрывая за собой дверь в кают-компанию.
— Ясно одно,  — начал замполит, — никуда эти гаврики из прочного корпуса сбежать не могли!
— Железобетонная логика, Борис Фёдорович! — согласился Зайков.
— Думаю, что надо брать второй комплект ключей, вот, кстати, и они, и, вскрывая каждую провизионную камеру, проверить всё заведование Соломенного, — Дербенёв выложил на стол мешочек и два пенала, опечатанные сургучной печатью.
— Да, как бы чего не вышло… — согласился Муренко.
— Типун тебе на язык Фёдорович, — махнул рукой командир. —А с предложением старпома я согласен. Начинаем сейчас же.
Двое суток понадобилось старпому и замполиту, чтобы подробнейшим образом осмотреть все провизионные камеры корабля. И только на третьи сутки, фактически взломав вторую сейфовую дверь в провизионную камеру центрального поста, где хранились все деликатесы, шоколад и вино, удалось обнаружить сначала Попова, он лежал в первом отсеке провизионки не подавая признаков жизни, а потом и Соломенного, который ещё в заводе выгородил в провизионной камере персональную «каюту», где теперь и «давал хропака» в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения…
  — Врача в провизионку, срочно!  — приказал Дербенёв со средней палубы центрального поста.
Беглый, а потом и тщательный медицинский осмотр Попова и Соломенного показали, что оба находились в состоянии сильнейшей алкогольной интоксикации, но своевременные меры, принятые командованием корабля и начальником медицинской службы, привели к тому что оба «супчика» уже через два дня были «в строю» и, пройдя через фильтр офицерского и мичманского судов чести экипажа, стояли перед глазами командира склонив головы под ярким светом софитов кают-компании.
— Вы, наверное, думаете, что вам как и раньше всё сойдёт с рук, господа хорошие? Но нет, я лично это так не оставлю, —  откровенно и неприкрыто возмущался  Зайков, потрясая перед лицами «особо отличившихся» материалами собранных по рассматриваемому факту дел. —  А как был прав старпом, он, оказывается, вас быстрее изучил, чем я - старый пень. Ещё хоть раз себе что-либо подобное позволите до конца похода и полетите с лодки как ракеты-мишени на максимальную дистанцию… Вам понятно Сергей Николаевич? — Зайков своим колючим взглядом постарался забраться в самое подсознание начальника РТС. — А  тебе понятно, сын Бахуса и Ариадны? — теперь командир  пронзил взглядом снабженца.
— Понятно! — выдохнули оба.
               
                2
       Прошло ещё две недели похода. Экипаж приноровился  к новому ритму жизни, научился быть одним механизмом, единым целым. Никого теперь не смущал первый завтрак в три часа утра или «банный день», который случался почти на каждом всплытии в надводное положение для зарядки АБ.
Теперь, казалось, всё было налажено, отлажено и заряжено так, как и требовалось в длительном автономном плавании. Но Зайков почему-то, независимо от времени суток, условий погоды или режима «труда и отдыха», старался всегда самостоятельно  погружаться и всплывать на сеансы связи, зарядку АБ.
Нельзя сказать, чтобы он не доверял Манишевичу или старпому, телеграмма о допуске которого так и не пришла до этого времени, но он так решил. Независимо от чьего либо желания. И это его КОМАНДИРСКОЕ право!
— И где мы сейчас, штурман, покажи где зайчик светит? — поинтересовался командир склоняясь над картой района  боевой службы.
— Юго-западнее порта Берген, товарищ командир, вот где крестик на карте светится, — бодро доложил лейтенант Федюнинский.
Ещё вчера, а точнее ушедшей зимой курсант пятого курса Федюнинский проходил стажировку на Б-181, пришёлся по душе старпому, и вот теперь не курсант, а офицер - вахтенный штурман ракетной подводной лодки - был одним из членов экипажа, выполнявшего задачи вдали от родных берегов.
Отец командира ЭНГ – контр адмирал Юрий Иванович Федюнинский в прошлом командовавший  соединением подводных лодок,   а потом руководивший Управлением боевой подготовки флота,  очень гордился своим сыном.
А что это к нам «Орионы» зачастили, штурман? Как считаешь, откуда они?
 — Думаю, с авиабазы Андёйя, а зачастили потому, что мы ведём разведку интенсивности судоходства именно там где проходят самые главные маршруты торговых, грузовах и прочих судов. Думаю, что на судах есть кому и за морем понаблюдать и куда следует сообщить о нас —  любопытных.
— Думаю или знаю? — поинтересовался Зайков.
— Я думаю, а вот он знает, — штурман кивнул в сторону командира группы радиоразведки, пытавшегося заглянуть в рубку.
— Слышал о чём говорили, разведка? — спросил командир.
— Слышал…
— Тогда выкладывай свои мысли.
— 333-я авиаэскадрилья 133-го авиакрыла королевских ВВС Норвегии действительно базируются на авиабазу Андёйя расположенную в северной губернии Нурланн, столица губернии Будё, вот здесь, — офицер карандашом показал на карте место авиабазы. —Основной задачей самолётов «Орион» в прибрежной зоне является снабжение командования НАТО данными, необходимыми по роду деятельности. Кстати знакомый нам P-3N, от которого мы так легко ушли в самом начале подводного этапа, мог просто отрабатывать  обучение пилотов, потому что в задачи этих самолётов береговой охраны Норвегии помимо наблюдения, поисково-спасательных операций входит и обучения пилотов.
— А почему они летают чаще всего именно сюда? — поинтересовался Федюнинский.
— Да, ты сам посмотри какие здесь глубины. — резво отреагировал разведчик. — Этот жёлоб, где мы сейчас находимся, самое глубокое место в Северном море, остальное около ста метров и сплошные банки, почти как наша Балтика. А ты думаешь норвеги  и прочие НАТОвские «товарищи» не понимают, что это единственное место, где лодки противника могут прятаться как щуки в глубоком омуте?
— Мудрёно, но очень близко к пониманию! — согласился штурман.
— И к истине! — утвердил командир. — А теперь, штурман, расскажи мне о погоде, которая сейчас наверху. Время идёт к всплытию на зарядку батареи.
— Ночь, видимость полная ночная. Облачность пять баллов. Луна убывающая, в третьей фазе, но светит ярко по всему горизонту. Ветер восточный, юго-восточный одиннадцать – пятнадцать метров в секунду, море два - три балла.
   Когда лодка всплыла на перископную глубину и командир  поднял перископ то первыми  его словами были: — Всё как штурман предсказал, твою мать. А потом  добавил: — Ни товарища, ни друга, растворились, как в воде, и никто здесь не поможет, если, скажем, ты в беде.  Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой. То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой.
И только несколько мгновений спустя выяснилось, что Б-181 всплыла в непосредственной близости от учебного авианосца  ВМС Великобритании «Аргус», который лежал в дрейфе и готовился к ночным полётам авиакрыла. Визуально дистанция до него составляла всего десять кабельтов. Пришлось снова погружаться и уходить «от греха подальше».
«А как  гордятся несокрушимой четырёх зонной обороной своих авианосцев специалисты из НАТО, даже не догадываясь что обыкновенный советский командир мог всадить сейчас в борт этого мастодонта минимум шесть торпед сразу»,  —  только и подумал Зайков, спускаясь в центральный пост.

XVI. ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И…

       Трое суток на поверхности бушевал шторм. Волнение было такой силы, что при всплытии на зарядку аккумуляторной батареи в кают-компании офицеров сорвало с креплений электро-водонагреватель и обварило кипятком вестового.
Корабельный врач лейтенант Чернов начал борьбу за жизнь матроса. Практики выхаживания  людей с сорока процентами ожогов в условиях подводной лодки  у Чернова не было, а была ли она вообще, установить не представлялось возможным, поскольку мировой «паутины» не было ещё даже в проекте, да и врач на лодке всего один – консилиум не соберёшь...  «Конечно», — скажут некоторые скептики, —  зачем больше? Подводники ведь абсолютно здоровые люди».
 — Каково состояние матроса и каков прогноз, доктор? — не из праздного любопытства поинтересовался командир.
— Сложно сейчас что-либо говорить, рано ещё. Первая помощь оказана, наложена асептическая повязка, дал обезболивающее. Спит. Сейчас для него самая удобная поза - лёжа на здоровой спине.  Вызывает сильные опасения паховая область и шейная часть тела…
— Может, дать радио и запросить «Большую землю» о помощи?
— Пока считаю  преждевременным. «Пантенол» и «Олазоль» у меня имеются. Единственное, что мне будет надо в большом количестве, это дистиллированная вода.
— Так у нас её две тонны, «бери – не хочу» называется.
— Это, Владимир Петрович, техническая вода, а мне нужна чистейшая, стерильная – для обработки ран при перевязке. Вот где её взять ума не приложу…
В тот же день на Б-181 объявили конкурс, на лучшую конструкцию  дистилляторной установки. Самым лучшим в санитарном и техническом отношении  с учётом объёма выдаваемой жидкости оказался проект конструкции Фетисова. Командир группы целеуказания БЧ-2  давно слыл на Б-181 корабельным «Левшой», и поэтому к нему всегда тянулись сослуживцы. Кому «вискогонный» аппарат соорудить, кому бабушкин «Зингер» починить, а кому и телевизор наладить.
Очередной ночной сеанс связи, опять же из-за погоды, да и в связи с полётами «Орионов» пришлось пропустить. А дневная попытка всплытия на сеанс связи привела к тому, что на глубине двадцать метров лодка перестала «слушаться» рулей. По неизвестной причине возросла нагрузка на электромоторы. В конечном итоге лодка просто перестала всплывать…
— Что бы это могло значить? — вслух рассуждал Зайков, стоя над картой в штурманской рубке. — Мне бы на перископе «висеть», а я здесь прохлаждаюсь.
— Позвольте, товарищ командир, тоже высказаться вслух? — отозвался старпом, протискиваясь в узкую дверь штурманской рубки.
 — Давай, давай, выноси приговор…— разрешил командир.
 — Думаю, что мы напоролись на рыболовные сети, вот только на какие, предположить сложно.
— Так, так, а  если поконкретнее? — заинтересовался  мыслью Зайков.
— Где-то я читал, — в разговор вклинился  Жаворонков, — что лососевые сети, например,  выбирают ночью, так что всё может быть.
— И, если присовокупить сюда характеристику дрифтерной лососевой сети, то картинка может и сложиться, — согласился Дербенёв. — Поскольку  обычная лососевая дрифтерная сеть имеет длину приблизительно  девяносто восемь метров,  нам вполне достаточно, чтобы  в неё вляпаться,
— Не срастается, господа  «консультанты». Если бы мы вляпались на перископной глубине я бы, может, и согласился с вашими доводами, но беда в том, что проблемы у нас начались гораздо раньше -  сразу после прослушивания горизонта, на глубине около двадцати  метров.  А лососевая дрифтерная сеть, да будет вам известно, имеет высоту всего около восьми метров, поскольку все виды лососей движутся действительно в ночное время, когда и производится  их лов, но движение это осуществляется преимущественно в верхних горизонтах воды.
 — Тогда остаётся только один вариант  -  близнецовый трал, — как бы невзначай выдал Дербенёв.
— Что это за гадость? — заинтересовался Манишевич, всё это время слушавший диалог «профессионалов» и ждавший удобного момента, чтобы вклиниться.
— Был у меня один знакомый штурман  рыболовного флота из Клайпеды, так он рассказывал, что близнецовыми тралами работают с двух судов одновременно. Причём существуют универсальные тралы, способные работать в донном, придонном и разноглубинном вариантах.
—  Фантастика, какие вы все грамотные собрались. А почему тогда мы не слышим шума работающих винтов этих самых сейнеров? — возмущённо уточнил у всех сразу командир.
  Мне кажется, я догадываюсь почему, — спохватился Манишевич. — Помнишь, Александр Николаевич, когда в восемьдесят втором мы кувыркались здесь на одном из всплытий, то обнаружили целое «стадо» рыбаков под парусами?
— Припоминаю, Юрий Михайлович. Да и сейчас во время надводного перехода мы их достаточно часто встречали. Экономят денежки империалисты и без всяких лозунгов типа: «Экономика должна быть экономной».
— А что против линии партии имеет коммунист Дербенёв? — откуда-то из-за двери, из глубины центрального поста раздался голос замполита.
— Я, лично, ничего не имею против партии, Борис Фёдорович, но считаю, что и у проклятых капиталистов есть чему поучиться…
— И каковы конечные предложения? — пытаясь подвести итог внезапно возникшему собранию, отозвался Зайков.
  — Коль нет возможности всплыть на сеанс связи, предлагаю погружаться на глубину сто  метров, возможно, так быстрее узнаем, во что мы всё-таки вляпались, — отозвался старпом, остальные присутствовавшие промолчали.
— Акустик, как горизонт? — уточнил, высунувшись из рубки командир.
— Акустический горизонт чист, товарищ командир, — быстро отреагировал старшина команды гидроакустиков мичман Мунтяну.
— Николай Витальевич, как чувствуют себя моторы?
— Без изменений, товарищ командир, подшипники линий валов пока не греются, но при увеличении оборотов нагрузка увеличивается, а скорость не растёт…
— Добро! Боцман, погружаться на глубину сорок метров. Левый мотор средний вперёд. Командиру БЧ-5 докладывать изменения температуры подшипников линии вала. — Зайков, а за ним  Дербенёв и Манишевич вышли в центральный пост.
Лодка, медленно повинуясь воле управляющих ею людей, начала менять глубину. Чем глубже она погружалась, тем хуже слушалась рулей, тем медленнее было её движение.
  — Глубина сорок метров,— доклад боцмана совпал с  докладом акустика.   
   — Центральный, акустик, наблюдаю шумы винтов по пеленгу двести семьдесят пять и девяносто пять градусов, предполагаю рыболовные сейнеры водоизмещением около двухсот - трёхсот тонн каждое.
— Что я говорил? Товарищ командир, — как мальчишка обрадовался Дербенёв, — близнецовый трал, и работают с ним сейнеры у наших бортов…
— Ты так радуешься, старпом, как будто мы этим тралом рыбу ловим, а не нас поймали. Что делать дальше предлагаешь? — быстро урезонил старпомовский азарт командир.
— Как и раньше, предлагаю погружаться на сто метров, другого выхода нет!  Всплывая на перископ, мы рискуем намотать на винты любые части трала, а всплытие в надводное положение  средь бела дня вообще мало чего хорошего сулит. Обнаружив вместе  с крилем и салакой в трале ещё и нашу «Джульетту» , норвеги наделают шума не меньше, чем шведы после известного всему миру похода С-363 в шведскую военно-морскую базу Карлскруна, после которого, как вы помните, полетели головы не только командира и штурмана…
 — Хорошо хоть не посадили!   — согласился Зайков.
 — Тогда не посадили! — подтвердил Дербенёв, сделав ударение на слове «тогда».
 — Боцман, погружаться на глубину восемдесят метров!   — приказал командир. — Оба мотора малый вперёд.
Когда Б-181 достигла назначенной глубины, где-то наверху, прямо над лодкой стали отчётливо прослушиваться сначала металлический скрежет непонятного происхождения, а после, когда лодка пошла на сто метров, появились и стуки, о которых матросы докладывали из всех отсеков.
— Что это? — тихо спросил замполит, обращаясь к командиру.
— Бортами бьются супостаты, богу своему молятся! — тихо ответил за командира старпом.
— Как это?
— Обыкновенно, Боря! Возьми железную гайку, например на тридцать два, –  это мы. Продень через  неё ниточку – это трос - проводник рыболовного трала. И, взяв нить за оба конца, разведи руки в стороны, потом расслабив руки, посмотри, куда они будут  идти, когда гайка тянет нитку вниз. 
 — А мы их не утопим? — заволновался замполит.
— Успокойся, они же не тупые, — заметно нервничая, ответил командир.
— А мы? – никак не мог успокоиться Муренко.
— Что мы? — взорвался Зайков.
— Нас они не утопят?
— Борис Фёдорович, шёл бы ты… готовность праздничного пирога проверить. Завтра День ВМФ как-никак, а ты здесь каркаешь.
На глубине сто метров забортные стуки и скрежет  прекратились. Судя по «разбежавшимся» в разные стороны горизонта шумам винтов, рыбаки  в последний момент, когда их стало ставить «на попа»,  всё-таки обрубили трос-проводник и, потеряв улов, спасли себе жизнь!
Жизнь продолжалась и на борту подводной лодки. Нагрузка на электромоторы пришла в норму, лодка слушалась рулей, правда, носовые рули вели себя не очень адекватно, реагировали на команду манипулятора с каким-то замедлением.
Командир принял решение на очередной сеанс связи всплывать ночью, а пока на Б-181 полным ходом шёл субботний «парко-хозяйственный» день.
Борис Фёдорович принёс в центральный пост  небольшой портативный магнитофон и подключив его к громкоговорящей связи радовал экипаж музыкальными изысками Аллы Пугачёвой:
 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Я вернулась сюда, так глотай же скорей
 Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.
 Я вернулась в мой город, знакомый до слёз,
 До прожилок, до детских припухших желёз.
 Узнавай же скорее декабрьский денёк,
 Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У меня ещё есть адреса,
 По которым найду голоса.
 Ленинград, Ленинград!
 Я ещё не хочу умирать,
 У тебя телефонов моих номера,
 Я ещё не хочу умирать…
— Какие слова хорошие, у песни, — матрос Чайкин замер с ветошью в руках, прислушиваясь к мелодии, доносившейся из динамика.
С мокрой губки, зажатой в другой руке матроса, на палубу падали обмылки.
— Осип Мандельштам написал, но с приборкой он тебе не поможет, — ответил  телемеханик матрос Ягмуров, стоявший рядом, — отомри, пора заканчивать с мыльными пузырями.
— А кто он этот Мандельштам?
— Русский поэт, трагически погибший в 1938 году.
— Какой же он русский —  Мандельштам?
— Такой же, как и все мы — Пьянченко, Захаров, Ягмуров,  Чайкин и другие…
               
XVII. ОГОНЬ, ВОДА И АВАРИЙКА
                1
      «Нагулявшись» как барракуда в морских глубинах, Б-181 потянуло наверх. Гонимая волей экипажа, она всё ближе и ближе приближалась к поверхности, чтобы там насытить свой  истощённый организм воздухом и энергией аккумуляторной батареи. Зайков, как и положено командиру при всплытии, занял своё место в боевой рубке.
«Почему всё же носовые горизонтальные рули плохо слушаются команд? — эта мысль не давала командиру покоя с того самого момента когда лодке, каким-то чудом удалось освободиться от плена рыболовного трала. — Характерно, что на основном – гидравлическом управлении рулями идёт запоздалая реакция и при переводе управления носовыми рулями глубины в электромеханический режим, картина не меняется. Такое впечатление, что рулям что-то мешает…»
На глубине пятнадцать метров лодка немного задержалась, причём не по воле боцмана  или командира, просто начиная с этой глубины её ощутимо покачивало.
  — Опять гуляет Посейдон, не спится ему, окаянному! — голос командира, прозвучавший из включённого переговорного устройства, как приговор подсудимому никого не обрадовал.
Частично продув балласт, лодка всплыла в позиционное положение.
Привычным и  быстрым движением, лихо захватив рукоять перископа согнутой в локте правой рукой, Зайков осмотрел горизонт…
— Твою бабушку, — невольно вырвалось у него после осмотра. — Старпома в боевую рубку! — приказал командир через открытый к этому времени нижний рубочный люк.
Дербенёв, облачённый в «канадку»   и ждавший всплытия лодки  в центральном посту, быстро поднялся к командиру.
— Смотри, — предложил Зайков, уступая подчинённому место у перископа.
Дербенёв прильнул к прорезиненному кожуху окуляра и, настраивая кратность, присмотрелся к ночному морю. Первое, что сразу бросилось в глаза, это какой-то серебристый налёт на корпусе лодки, а второе, что также было заметным через перископ, это сетка на головке перископа, через  мелкую ячею которой окружающий мир выглядел довольно специфически.
 — Что будем делать? — отключив «Каштан» в боевой рубке, тихо, чтобы никто посторонний не слышал их разговора, спросил командир. — Наверное, пришла пора радио давать  в Москву?
— Опять вы за своё, товарищ командир? Мы ещё толком ничего не знаем, а уже радио. Ваше радио от трала нас не освободит, а вот от погон и должностей запросто. Одной потери скрытности во время боевой службы на всех хватит…
 — Тогда что?
 —  Предлагаю, в штатном режиме приготовиться к зарядке АБ, не записывая ни в какие журналы результаты увиденного, осмотреть надстройку и  попытаться сбросить сеть за борт. Потом забраться под лёгкий корпус и проверить баллеры   носовых горизонтальных рулей. Скорее всего мы намотали на них сеть. Вот и всё. С Днём ВМФ вас, товарищ командир.
— А ты видишь, какая там «голова-жопа? »
— Это я вижу, а вот другого выхода - нет!
— С кем пойдёшь сетку резать? — без промедления спросил командир.
«Вопрос конечно интересный. Кому я могу доверить свою жизнь? — на мгновение задумался Дербенёв. — Действительно, как старпом я организую и непосредственно руковожу всеми  потенциально опасными работами, в том числе и за бортом, но приказывать в сложившейся ситуации морально не имею права…»
 — Так кто будет тебя страховать? — ещё раз уточнил Зайков.
 — Жорка Грачёв, мой старый приятель с лейтенантской поры…
— Но с приходом  тебя на лодку, знаю отношения между  старшим помощником командира и командиром ракетной боевой части не заладились?!
— А вот сейчас и проверим, — Дербенёв включил переговорное устройство и приказал: — Командиру БЧ-2 в боевую рубку!»
Через минуту Грачёв поднялся в боевую рубку.
— Смотри и любуйся, — заговорщицки предложил  Дербенёв.
Грачёв внимательно осмотрел горизонт и, оторвавшись от окуляра, спросил куда-то в пустоту:
— Когда идём?
— Сейчас, Жора, сейчас, — переглянувшись с командиром ответил Дербенёв. — Надо по-быстрому подготовить два страховочных конца, метров по двадцать, с карабинами на одном из концов, остальное как обычно: жилет спасательный, фонарь, нож, топор. И никому ни слова лишнего!
 — А топор-то зачем?
 — Помимо сетки в состав трала входит ещё и проводник, а то и несколько. Капроновые они, пеньковые или стальные я не знаю, но чувствую, что рубить нам их всё же придётся.
Грачёв ушёл вниз. В это время лодку сильно накренило. Набежавшая волна ударила Б-181 в левую скулу, и корабль тоже  куда-то провалился. У командира и старпома даже дух перехватило. Наверху, где-то  над  верхним рубочным люком, прошелестели тонны воды, как бы подсказывая командиру, что пора и балласт продуть.
— По местам стоять, приготовить дизеля для продувания балласта газами без хода! — спокойный ровный голос командира  и привычная  для таких случаев команда вернули весь  экипаж в объятия   реального мира.

                2
      Принимая нелёгкое для себя решение по освобождению от сетей, командир лодки ещё не знал чем всё обернётся, но обстановка подсказывала что сейчас - в мирное время как раз надо учиться воевать, бороться с трудностями, противостоять стихии и случаю. Ежедневно оттачивая мастерство, решая боевые задачи под мирным небом  готовить экипаж к войне…
Обойдя всю надстройку,  Дербенёв убедился что с тралом подводникам «сильно повезло», его граница заканчивалась  буквально в полутора метрах от винтов  Б-181. Ещё чуть-чуть и: «Не жди меня, мама, хорошего сына…» Проводник оказался один, но стальной, к счастью, он свисал за борт с левого борта. Дербенёв, страхуемый Грачёвым, поднялся на мостик, где при закрытом рубочном люке его ждали Зайков  и Манишевич.
— Ну что там? — спросил Юрий Михайлович.
— Резать можно! На корме абсолютно безопасно,  волны почти не доходят туда, только брызги. Ближе к рубке сложнее, там заливает «дай бог», а вот в носовой части – «не дай бог!». Предлагаю следующий вариант: я иду по надстройке и режу сеть  посредине, так, чтобы она под тяжестью троса-проводника уходила в воду, а Жора, находясь сзади, страхует меня спасательным концом, забираясь при этом под лёгкий корпус в районе швартовных вьюшек. Там лючки есть и площадки, где можно присесть, чтобы  его за борт не смыло. По мере выборки длинны спасательного конца он, закрывая один швартовный  лючок на лёгком корпусе, открывает второй и всё повторяется вновь.
— Разумная идея, — согласился Зайков.
— Но чтобы её опробовать, я начну первым,  — предложил Манишевич.
Так и поступили. Начав «кроить» трал с кормы, Манишевич отрезал от сетки четыре куска, по метру квадратному каждый, и, оставив их «на память» всем участникам «заговора»,  передал «эстафету» Дербенёву.
Дойдя до ограждения рубки, Дербенёв заметил что ветер усилился. Волны, ставшие  выше и круче  прежних, теперь не просто заливали надстройку, а хлёстко били и как дикие осы больно жалили, то и дело норовя сбить с ног. Ещё одним неприятным открытием стало то, что после каждой одиннадцатой волны лодка подходила на край пропасти,  в чрево которой, пробив гребень двенадцатой волны, она почти вертикально скатывалась как на лыжах. Там внизу, она по самую рубку уходила под воду и, борясь со стихией около минуты,  всё же вырывалась наверх. Эта страшная карусель, конечно же, пугала Дербенёва, но что-либо изменить он не мог и поэтому решил на время вынужденного погружения, также как и Грачёв укрываться в надстройке. Благо дело возле каждого лючка в специальной нише был закреплён специальный палубный ключ.
«Надо только со счёта не сбиться», — решил Александр продолжая резать сеть. Зайков стоял на мостике один, верхний рубочный люк в целях безопасности был задраен.
Увлечённый работой, незаметно для себя, Дербенёв обошёл ограждение рубки и оказался на носовой надстройке. Здесь у стихии было раздолье. В ходе непроизвольных «ныряний» носовая часть лодки всякий раз уходила под воду, причём чем ближе к форштевню, где находился обтекатель гидроакустической станции МГ-25,  тем длительнее были подводные «процедуры». Пару раз волна сбивала старпома с ног, но, страхуемый сзади Грачёвым он оставался на надстройке. Целый ком обрезанной сети болтался по левому борту в непосредственной близости от выведенных из надстройки носовых горизонтальных рулей.
     «Вот что мешает рулям нормально работать», — подумал Дербенёв, подходя к очередному лючку по правому борту, расположенному в непосредственной близости от обтекателя гидроакустической станции. Пытаясь достать палубный ключ из ниши под ногами, Александр почувствовал, что страховочный конец, уходящий назад к Грачёву,  выбрав всю длину, не позволяет наклониться.  Не раздумывая, Дербенёв отстегнулся от страховки. Взяв второй, короткий конец, который тоже был пристёгнут к поясу старпома он попытался пристегнуться к леерам так кстати приваренным по его же заказу в судоремонтном заводе, но в таком положении не хватало длины чтобы достать до того же лючка в надстройке, Дербенёв отстегнул и эту страховку. Три болта  такого желанного и спасительного лючка открутились сразу, а четвёртый, у которого за время эксплуатации, очевидно, «зализало» грани головки, не поддавался…
Лодку сильно качнуло из стороны в сторону. Она низко просела  носом, и тут Дербенёв увидел над собой водяной «небоскрёб», готовый через мгновение  обрушить свою многотонную мощь на корпус лодки и на него -  такого крохотного человечка.
       «В суете, я пропустил счёт волн!»  — страшное осознание  непоправимого, чего уже нельзя вернуть и «прокрутить» заново, осенило Александра, пытавшегося спасти свою жизнь, прыгая на спасительный обтекатель.
Когда руки старпома ощутили  «приятный» металл леера МГ-25, смертельный ужас овладевший офицером, отступил, но ненадолго, потому что лодка катилась вниз, уходя на всю глубину пожирающей её бездны, а ноги Дербенёва сейчас смотрели вверх, туда где был полярный, штормовой и пасмурный день.
Захватить в лёгкие большое количество воздуха Александру не удалось, и на сколько хватит имеемого запаса он не знал, но полагаясь на свои физические возможности, надеялся, что до выныривания  лодки из-под волны ему хватит.
«Терпеть! Ещё немного, ещё немного, ещё…» — А терпеть уже не было мочи, как не было и воздуха в лёгких Дербенёва.
Вокруг была тишина, пронизавшая непроглядную темень  могильным холодом, и только где-то впереди справа как будто скользнул лучик солнца. Как когда-то в детстве, когда он гостил у тётки в Одессе. Тогда с местной ребятнёй, отплыв на утренней зорьке далеко от берега, они ныряли за рапанами, и Дербенёв приноровился искать моллюсков под водой в лучах солнца.
      «Какое солнце? — вдруг осенило Дербенёва. — Наверху ночь, шторм, десять баллов облачности!»
      «Ленинград, Ленинград!  Я ещё не хочу умирать…» — захотелось крикнуть Александру, но он удержался, понимая, что при этом выйдет весь оставшийся в лёгких воздух.
В какой-то момент стало очень свободно и легко, тело потеряло вес. Всем сознанием овладело чувство глубокого блаженства. Тяжёлые мысли больше не донимали Александра и дышать почему-то тоже не хотелось. Всё, что было до этого, больше его не беспокоило, казалось бренным и не стоящим забот.
«Какая интересная лодка борется с волнами,  вон там — слева. Очень похожа на нашу, — пронеслась случайная мысль, — И командир на мостике тоже похож на Зайкова, и человек, торчащий только головой из лёгкого корпуса, – это Грачёв, а кто тогда тот – висящий на обтекателе МГ-25?»
Жуткая пронизывающая боль в кистях рук,  заставили Дербенёва открыть глаза. Перед ним, вплотную к самому лицу, слегка облезлой краской  «красовался» обтекатель гидроакустической станции МГ-25. Сведённые судорогой пальцы   не хотели отпускать леер. Александр повернул голову влево.  Зайков, поседевший за одно всплытие и вмиг потерявший дар речи, стоял на правом крыле мостика и махал рукой, призывая всех вернуться обратно. Жора Грачёв  побелевшим лицом демонстрировал такую гримасу, как будто увидел живого покойника.
 Невероятным усилием воли Дербенёв подтянулся на руках и перебирая ими поочерёдно добрался до надстройки. Находясь, в каком-то заторможенном состоянии, как зомби он направился к командиру, Примеру старпома последовал и Грачёв.
     Поднявшись на мостик, офицеры молча посмотрели друг на друга и сели вокруг люка. Дербенёв достал пачку сигарет «Элита» и, не видя, что они мокрые угостил каждого. У командира сигарета развалилась во рту, у Грачёва оторвался фильтр, а Дербенёву не удалось даже достать себе сигарету. Тогда он достал зажигалку и попытался прикурить сигареты  товарищам. За этим неблагодарным  «занятием» их и застал Манишевич. Тихо приоткрыв  люк и увидев странную троицу, он закрыл люк обратно и спустился в лодку. Ещё через минуту снова открылся верхний рубочный люк. Из люка показался всё тот же Манишевич, но уже с сухими сигаретами и зажигалкой. Когда он как заворожённым офицерам заменил мокрые сигареты  на сухие и все они наконец затянулись горьким дымом, «столбняк» как рукой сняло.
Первым очнулся командир:
— Так, всё, с меня хватит, не хватало ещё старпома утопить. Даю радио — «Всплыл сетях, координаты». А там будь что будет. Мне плевать! Я же видел, как тебя смыло…
— И я тоже, — подтвердил   Грачёв. — Но как ты выкарабкался обратно?
— Не знаю, товарищи офицеры, наверное чудо… Или Божье провидение… — ответил Дербенёв
— Вот и достаточно испытывать судьбу! — настаивал командир.
— Согласен, Владимир Петрович, судьбу больше испытывать не стану, но работу закончить всё равно надо! Осталось два метра дорезать и баллер освободить. Без горизонтальных рулей мы всё равно не подводная лодка. Сейчас возьмём с Георгием по ИДА-59  и концы подлиннее. Поверьте: полчаса и в дамках!
— А ведь  дело говорит этот авантюрист! — согласился Манишевич.
Согласился с вескими аргументами и командир. Дербенёв и Грачёв снова вышли в надстройку, на сей раз основные работы проводились на прочном корпусе с баллерами рулей. В конечном итоге от кошелька освободились. Под весом стального проводника он ушёл на дно, давая лодке возможность продолжить плавание.
Окончив заряд батареи и пополнив запасы воздуха, Б-181 погрузилась на рабочую глубину и продолжила свой поход. После приёма пищи офицерами и праздничного ужина, в  кают-компании собрался «узкий круг». Чтобы не посвящать замполита в подробности случившегося, Зайков направил его поработать с личным составом  в отсеки подводной лодки. Достав откуда-то бутылку армянского коньяка, командир разлил всем по рюмкам, а  Дербенёву налил полный стакан.
— По-хорошему, надо бы старпома представить к ордену, — начал Зайков, — но если мы это сделаем, придётся поведать командованию и о наших злоключениях с сетями вблизи норвежских территориальных вод. И чем тогда всё закончится, неизвестно. В конечном итоге главное не это! Главное, что все живы и мы выполняем поставленную задачу в прежнем режиме. С Днём рождения, Александр Николаевич! Спасибо тебе.
— Спасибо нам всем, — ответил Дербенёв и отлил половину своей порции в стакан Грачёву.  — С Днём ВМФ  СССР, товарищи офицеры!
— А теперь, — торжественно продолжил Зайков, — в качестве благодарности я освобождаю старпома от несения командирской вахты ровно на сутки, а вахтенного офицера Грачёва от несения очередной вахты. Справимся, Юрий Михайлович, как скажешь?
— Куда ж мы денемся с подводной лодки? — согласился Манишевич. — Кстати, вот получены перехваты радиообмена норвежских рыбаков с берегом. Они сообщают, что  вчера пополудни  затралили огромное морское чудовище, борьба с которым оказалась неравной, в результате тралом  пришлось  пожертвовать…

                3
       Полумрак  каюты манил каким-то особенным теплом. Дербенёв вошёл и закрыл за собой дверь. Верхняя койка, принадлежавшая замполиту, пустовала.
 «Он же пошёл в народ, — вспомнил Дербенёв раздеваясь. — Надо бы грелку выключить», — подумал Александр, развешивая мокрый комбинезон под столом. Хмель от коньяка давал  о себе знать. Нервное напряжение ушедшей ночи, усталость и алкоголь сделали своё дело. Александр, выключив грелку и свет в каюте, завалился на нижний диван. Веки закрылись сами собой. Сон овладел молодым организмом с такой быстротой и искушением, как только может  овладевать девственной нимфой  похотливый козлоногий сатир.
Проснулся Дербенёв оттого, что во сне увидел маму, которая почему-то била его крапивой по лицу. Было очень больно и жарко. «За что?» — подумал Дербенёв и открыл глаза.
Его левую руку лизали языки пламени, кончики которых доставали до щеки. От горящего письменного стола поднимался дым, который заполнил практически всю каюту, и  только над лежащим старпомом, буквально до верхней койки, оставалась прослойка чистого воздуха…
«Грелка! — первым делом сообразил старпом, — и комбинезон, но я же выключил её, прежде чем лечь спать!»  —   Дербенёв не понимал, почему грелка оказалась включённой.
«А замполит? Замполит, наверное, уже задохнулся, — подумал Дербенёв, поднимая руку к коечке соседа. — Не шевелится… А если он жив, я открою дверь, выходя из каюты, доступ воздуха из отсека создаст дополнительную тягу и тлеющий костёр мгновенно превратится в топку. Обратно мне уже не вернуться. Что делать?»
Совместив в одном действии сразу две операции, Дербенёв вдохнул воздух из чистой прослойки над собой и, вставая  с дивана, схватил, как куклу, бездыханное тело замполита. Следующим движением, почти  по мотивам фильма «Кавказская пленница», он  бросил тело в дверь, которая тут же открылась, выпуская обоих «жильцов». Получив так недостающий воздух, «костёр» разгорелся в полную силу, но уже за спиной старпома.
Вахтенный электрик второго отсека, что-то записывавший в журнал осмотра аккумуляторной батареи, тут же бросил своё занятие и бросился к «Каштану»:
   — Аварийная тревога! Центральный, центральный, во втором отсеке пожар…
  Дербенёв не дал вахтенному договорить, потому что вставил ему в руки углекислотный огнетушитель и увлёк за собой, а сам, схватив катушку ВПЛ,   выключил электропакетник грелки у входа и бросился тушить каюту.
— Второй, что у вас случилось? Второй ответьте… — Командир находящийся в центральном посту надрывался у «Каштана», а механик обрывал трубку аварийного телефона, пытаясь выяснить обстановку в отсеке.
Где-то за катушками системы ВПЛ раздался стон,  а через некоторое время оттуда появился  ничего не соображающий замполит.
Увидев «разгромленную» и залитую пеной каюту, он с ужасом посмотрел на Дербенёва.
— Борис Фёдорович, а кто грелку включил? — поинтересовался обгоревший и чёрный от копоти старпом.
 — Не знаю, я только выключил её, когда пришёл с обхода подводной лодки и обнаружил, что ты сушишь на ней комбинезон…
 — А теперь посмотри сюда. — Дербенёв показал на выключатель: — В каком положении находится флажок пакетника? Правильно, поперёк красной линии, это я его выключил, прежде чем тушить пожар…
— Правду говорят, кто в огне не горит и в воде не тонет, тому иная участь судьбой приготовлена… — вердикт командира,  не дождавшегося ответа из аварийного отсека, расставил все точки над «i». — Берёшь, Боря, аварийку в самую большую кандейку и с командирами отсеков  проверяешь маркировку всех пакетников на подводной лодке. От первого отсека до восьмого и, там где плохо видно, невзирая на требования корабельного устава, лично наносишь жирную красную полосу, чтобы никто  и никогда больше не сомневался  — включён пакетник или выключен.

XVIII. ЭХО ВОЙНЫ ИЛИ ПОВОРОТ КООРДАНАТ.

       Череда испытаний выпавших на долю подводников идут одно за другим. Только что стих океан – он ещё горбатый, но уже не буйный. Дербенёв готовясь  заступить на командирскую вахту, зашёл в штурманскую рубку определить место корабля с использованием РНС «Лоран - С». Помучив приёмоиндикатор и добившись того, чего хотел, старпом поднялся на мостик, где вахтенным офицером заступил капитан-лейтенант Грачёв. Внимательно выслушав доклад вахтенного офицера и получив исчерпывающие сведения обстановки, Дербенёв закурил. Плановый заряд АБ в надводном положении заканчивался, и через очень непродолжительное время лодка должна была уйти на глубину.
Летнее небо,  в северных широтах сильно отличается от южного небосвода. Где-нибудь в Чёрном или Средиземном морях небо бездонное, завораживающее своей чернотой. На его фоне звёзды, белоснежным бисером или крупным жемчугом  рассыпанные  по небосводу, кажутся живыми. Они мигают, играя светом, срываются с «насиженных» мест и, пускаясь в прядки, падают на Землю, а северное небо похоже на английский туман, сдобренный где-то белыми айсбергами облаков, а где-то  гирляндами полярного сияния.
 — А что это за цель по левому борту открылось, курсовой угол двадцать градусов? — спросил  вахтенного офицера Дербенёв.
— Цель неподвижная, стационарная нефтяная платформа, принадлежность - Норвегия, данные сверены с картой штурмана при заступлении на вахту, она в тумане то исчезает, то снова появляется.
  — Жила-была  нищая страна Норвегия и вдруг бац… Король Норвегии провозглашает концепцию: «Углеводороды — достояние нации» и приглашает всех желающих поучаствовать в разработке его детища. Первой, заявку подаёт  американская Phillips Petroleum. И пошло – поехало. В 1965 году  Норвегия выдала первые нефтяные лицензии, а через четыре года было открыто первое мощное месторождение. На сегодня установлено, что все запасы нефти и газа Норвегии расположены на шельфе Северного моря, где мы и  гуляем сейчас в поисках, казалось бы неизвестно чего.  Авианосцев здесь нет, крупных соединений кораблей НАТО тоже пока не встречали. Угадай, Георгий, с первого раза, что будет нашей первой целью «если завтра война?».
Разговор с вахтенным офицером немного  отогнал сон, пытавшийся захватить Дербенёва в свои цепкие объятия с самого момента появления на мостике. Александр осмотрел горизонт по кругу. Его взгляд, привыкший к серому призраку наступающего утра, остановился на странном предмете покачивающемся на волнах прямо по курсу лодки. Дербенёв достал бинокль. То же самое сделал и вахтенный офицер.
— Мина, плавающая мина, слева два, дистанция три! — закричал Дербенёв. — Право на борт,  стоп правый, ложиться на курс сто десять градусов. Записать в вахтенный журнал:   по пеленгу семнадцать градусов в точке с координатами обнаружена дрейфующая якорная мина времён Второй мировой войны, дистанция до мины  пять кабельтов, начали манёвр уклонения Коорданат.
— Александр Николаевич, но реальная дистанция до мины два кабельтова, — удивился Грачёв.
— Записывайте, как я сказал, вахтенный офицер. И за обстановкой следите как положено! — возмутился старпом.
Убедившись, что лодка  легла на заданный курс, Дербенёв обнаружил, что мина довольно близко проходит от борта корабля.  Неведомая сила как бы затягивала  её под днище. Между лопаток побежала струйка холодного пота.
—  Стоп левый дизель! Правый малый вперёд, — дал команду Дербенёв.
И  только когда рогатая смерть оказалась на дистанции больше половины корпуса за линией винтов, Александр озвучил следующее приказание:
 — Лево на борт, ложиться на курс двадцать градусов, левый дизель «Товсь зарядка», а потом тихонько добавил: — Спасибо Шестакову, правильный вопрос мне задал на зачёте.

XIX.  КТО НЕ СПРЯТАЛСЯ…

       Б-181 успешно вернулась в базу. Матрос с ожогами, спасибо корабельному врачу и капитан-лейтенанту Фетисову, успешно шёл на поправку. В госпитале базы, куда его сразу доставили дали высокую оценку действиям Чернова. Зайков  был бесконечно рад.
Каюту старпома и замполита также успешно восстановили. В ход пошли материалы высвобождаемые от разборки нештатного «приюта» мичмана Соломенного. Даже специалист не смог бы  сейчас отыскать следы огня.
По итогам контрольного выхода в море с представителями штабов различных уровней, включая штаб флота, экипажу «грозила» оценка «отлично».   Дербенёву наконец вручили приказ командующего о допуске к самостоятельному управлению кораблём, подписанный ещё два месяца назад. А Зайков  получил предложение, от которого отказаться не смог. Как же, начальник кафедры морской практики  в высшем военно-морском училище Ленинграда - это не просто почётно, а ещё и перспективно. А между тем часть представителей штаба флота и политуправления  остались для продолжения плановой работы на дивизии.
— Владимир Петрович! Можно ли увидеть служебные карточки ваших офицеров и мичманов? — поинтересовался офицер отдела организации и устройства службы Балтийского флота, отставляя в сторону стакан горячего чая, предложенный командиром лодки.
— Без проблем, — ответил Зайков, — они у старпома, а он сейчас дежурит по дивизии. Борис Фёдорович, — командир постучал кулаком по стене – общей с кабинетом замполита.
— Да, товарищ командир, — замполит не заставил себя ждать.
— Глянь-ка, Фёдорович, старпом здесь? Товарищу  из штаба флота надо служебные карточки показать.
Замполит удалился. Зайдя  в кабинет старпома,  он обнаружил, что Дербенёв мирно спит, посапывая как ребёнок. Муренко вернулся к командиру.
 — Товарищ командир, старпом отдыхает по инструкции, поскольку ночью проверял лодки дивизии. Но я могу тихонько взять у него ключи из кармана от сейфа. Нести карточки?
— Ну что? Будем тревожить старпома или не горит? — поинтересовался Зайков у представителя ОУС.
— Да желательно бы посмотреть, чтобы не пренебрегать вашим гостеприимством.
 — Тогда, Боря, посмотри, по какое число они заполнены? — согласился командир.
— Я видел, что они заполнены, старпом только вчера их подбил по итогам похода, — заверил командира замполит и удалился.
Открыв сейф старшего помощника ключами, которые он изъял у спящего Дербенёва, Борис Фёдорович, к удивлению своему, обнаружил там сразу две одинаковые красные папки с идентичным на первый взгляд содержимым. Не вдаваясь особо в подробности, замполит схватил первую попавшуюся и, закрыв сейф, отправился к командиру.
 — Вот! — торжественно, с чувством до конца выполненного долга, сказал Борис Фёдорович, вручая папку в руки представителя руководящего органа.
 «Ах, мамочка, роди меня обратно», — именно так хотелось сказать старпому, когда он узнал, что замполит вручил флотской комиссии материалы  «судов  чести»  в отношении капитана третьего ранга Попова и мичмана Соломенного, проведённых не совсем законно на первом этапе «отлично оценённой» боевой службы.
Что делать? Кто виноват? – извечные вопросы  нашей действительности,  которые никто пока не отменял и на которые ответ до сих пор не найден.
               
                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

     «В момент трагической гибели командира Б-81 Некрасова на борту пл Б-81 были командир 14 эскпл И.И. Рябинин и командир 16 дипл В.А. Бобровский. Они же и руководили вначале спасательной, а потом и поисковой операцией, но, к сожалению, безуспешно, а  старшим на борту пл пр.629 (не помню сейчас её №, старею), которая была в море одновременно с 81-й, был - я, заместитель командира 16 дипл. На УКВ я постоянно держал связь с 81-й, оттуда получал указания по организации поисков. В дальнейшем были подключены все суда Лиепайского рыбколхоза, искали сетями, тралами, но...»

     Из воспоминаний заместителя командира 16 дипл 14 эскпл БФ капитана первого ранга А.И. Яковенко.

XX.   ПОЛОВОЙ ПРИЗНАК

     Сентябрь – это пора сбора урожая. Уже собраны и отчасти пожаты плоды «исторической» посадки Матиаса Руста на Красной площади, избежавшего перехвата советскими средствами ПВО. Но это где-то там, почти за пределами сознания советского подводника, а что принесла осень на Б-181?
Зайков, несмотря на скандал, разразившийся по поводу «случайно» обнаруженных материалов «боевых подвигов» Попова и Соломенного, всё же готовился убыть к новому месту службы, а экипаж, которому в конечном итоге утвердили оценку «удовлетворительно» готовился встретить новую «маму».
Ни для кого не было секретом, что после окончания военно-морской академии командиром Б-181 назначен бывший её старпом, не один год успешно исполнявший свои обязанности на лодке отстоя.
Единственным членом экипажа, из числа офицеров и мичманов, который был мало знаком с назначаемым командиром, оказался Дербенёв. Связано это было прежде всего с тем, что дела старшего помощника он принимал у Александра Пиуса – замечательного офицера и прекрасного человека, который после Анатолия Васильевича,  так звали нового командира, исполнял обязанности старпома на Б-181.
    Прошло совсем немного времени  с момента, когда слух о назначении нового командира обрёл черты реальности.  На одном из построений личного состава дивизии подводных лодок, Анатолия Васильевича Басова представили в новой должности. Глядя на немного одутловатое, слегка расплывшееся от сидячей работы, с мешками под глазами, лицо своего будущего командира, Александру стало немного не по себе. Откуда-то  из глубин памяти всплыла вдруг история с гороховым супчиком, случившаяся однажды на Б-224…
Как и предчувствовал Дербенёв, отношения между командиром и его правой рукой – старшим помощником – сразу же не заладились. К тому же своё «первое знакомство» с экипажем Басов решил почему-то начать с мест общего пользования, а именно с гальюна. Старпом, как и полагается в таких случаях, сопровождал командира в этом «таинстве»…
— А что это у вас все русалки  вместе сушатся? — гневно поинтересовался командир, рассматривая место для приборочного инвентаря.
— Потому что здесь место для них определено! — не понял вопроса Дербенёв.
— А вы в курсе, товарищ старший помощник командира, что они должны храниться по половому признаку?
— Это как же: у швабры и половой признак? — удивился Дербенёв.
— Обыкновенно: для гальюна отдельно, для кубрика отдельно и для лестничной клетки тоже врозь.
— Ах вот оно что? — обрадовался старпом, тогда у нас всё в порядке – гомосексуальных связей не допускаем! Вот посмотрите, на каждой ручке у русалки выжжено «кубрик», «гальюн», «умывальник» и так далее.
— А это что? — командир остановился напротив «кабинки», где в позе «орла» восседал матрос, естественная надобность которого загнала в столь неподходящий момент на чашу Генуя.
— Это матрос Хамрик… гадит, — стушевался старпом.
— То, что он не трос режет, я и сам вижу, товарищ Дербенёв! — подчёркнуто официально заметил командир, не отходя от матроса. — Но почему дверей нет в кабинках? Это что, и я так буду восседать по нужде?
— Когда нужда прихватит и в поле раскорячитесь, товарищ командир, —  вырвалось у Дербенёва.
— Вы забываетесь, товарищ старпом! Я бы на вашем месте давно поставил двери и привёл всё в надлежащее состояние! — строго  заметил командир.
— Вы были на моём месте, до академии, и жили в этом же помещении несколько лет. Кстати, и восседали здесь «враскоряк», наверное, не раз без всяких амбиций и пафосных речей, — заметив, что не выдержав особого внимания, матрос Хамрик сбежал, оставив старпома с командиром наедине, резко ответил Дербенёв.
— А вы оказывается ещё и наглец, молодой человек! — совсем не по-командирски, но очень твёрдо заметил Басов.
— Никак нет, товарищ командир, просто привык вещи называть своими именами, а вот лебезить и заискивать не приучен – учителя не те! Что же касается русалок, то уже к вечеру, поверьте, все они будут   снабжены бирками,  а также обеспечены раздельным хранением.
 — Посмотрим и проверим, за мной не заржавеет! — тут же отреагировал Басов.
Дербенёв, полагая, что на этом «экзекуция» закончена,  направился к выходу и, чтобы командир не слышал, тихо пробормотал:
— Как же теперь служить Родине, когда русалка без бирки? Позор! Русалка без бирки — это как фузея без дырки.
— Что вы там всё бормочете, товарищ старпом? Хотите что-то сказать или возразить, будьте добры говорить чётко и внятно…
— А я и говорю, товарищ командир: собрался однажды юный Пётр потешное войско своё новыми пищалями да ружьями вооружить, фузеями значит, да и заказал партию не у тульских или иностранных оружейников, а  у местных подмосковных умельцев. В качестве вознаграждения  за работу выпросил у мамани серебра да меди, а оружейники эти по недомыслию или ещё какой причине «забыли» в изготовленных стволах запальные отверстия высверлить. Привезли, значит, эти самые фузеи Петру, а стрелять то из них нельзя! Осерчал юный царь, да и приказал расплатиться с оружейниками медными шайбами, вместо монет, чтобы всякий раз, открывая мешок с «оплатой», мастеровые видели дырку в медном «пятаке» и впредь не забывали запальные отверстия сверлить …

XXI.ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ   ГИПЕРАКТИВНЫЙ
                1
      Плохо когда на лодке одновременно существуют сразу два «старпома», один из которых бывший, а другой настоящий,  при этом командира как бы и нет, правда, есть крысы и краска.  Но ещё хуже, когда сходятся в одном месте гиперактивный замполит и первая курсовая задача.
Наверное, любой родитель только рад, если его ребёнок активен и жизнерадостен, постоянно норовит узнать и познакомится вблизи и вплотную с окружающей его действительностью, коммуникабелен и не стеснителен. Активный малыш – это здоровый ребёнок. Но не дай бог, если из этого активного ребёнка вырастет «гиперактивный  преобразователь» всего живого и неживого вокруг.
С некоторых пор, а точнее с момента прихода нового командира, у Дербенёва сильно раздвоилось отношение к сделанному им однажды выбору.  «А может быть  по специальности нужно было пойти и сейчас я был бы уже не «страшным» помощником, а помощником флагманского штурмана? —  частенько задавал себе вопрос Александр и, не находя однозначного ответа, сам же отвечал: — Но ведь с Зайковым ты себе такой вопрос не задавал?!»
Прослужив с Басовым год с небольшим, Дербенёв так и не научился понимать своего командира. Александр, как ему зачастую казалось, на пределе возможностей старался изо всех сил быть настоящим помощником и действительно первым заместителем командира лодки, но взаимопонимания, а уж тем более отеческого тепла коим его «баловали» ранее Чуйков и Зайков так и не дождался. Но самым печальным для Дербенёва было то, что Б-181 опять стала превращаться в лодку отстоя. Реальных  боевых задач в море, где Дербенёв мог проявить себя, как он считал, наилучшим образом Главный штаб ВМФ для лодки не планировал. Учебные выхода в море были связаны только с отработкой курсовых задач и носили краткосрочный характер. Даже два боевых дежурства по два месяца каждое с ядерным оружием на борту и те проходили в базе.
За этот период в казарме, где проживал экипаж, был проведён почти капитальный ремонт. Главной движущей силой «перестройки» были естественным образом командир Басов и его «Санчо Панца» - замполит Муренко, дружба которых родившаяся ещё семь лет назад, расцвела теперь как лотосы на пруду.  Старпому же  досталась роль скромного «прораба». От изысков инициаторов «стройки века», его тошнило почти каждый день и прежде всего потому, что акцент на «показуху» процветал как в лучшие времена «застойного» периода.
— Ему бы командиром береговой базы пойти после академии – лучшая база была бы в вооружённых силах, а он командиром ракетного подводного крейсера решил стать, да ещё на Б-181… — сидя за «рюмкой» чая в каюте старпома Б-183 капитан-лейтенанта Олега Лякина отчаянно сокрушался Дербенёв.— А ведь я мог в этом безобразии и не участвовать, —  как-то мечтательно, но очень трагически, если не сказать обречённо, выдавил из себя Александр.
— Как же это возможно, дружище? — не  совсем понимая  своего  товарища, уточнил Олег.
— Очень даже возможно, не смог бы схватиться за леер или оторвался бы от МГ-25 и всё: был Дербенёв — и нет его. Совсем нет…
— Это ты о чём? — окончательно потеряв смысл произносимых Дербенёвым слов, снова спросил Лякин.
— Да, так. Ни о чём, налей-ка лучше из «погребов» своих сухонького, да под шоколадку.
— А может покрепче? — поинтересовался товарищ кивая на сейф где всегда был запас корабельного «шила»
— От «покрепче» у тебя «кудряшки-кучеряшки» на голове разовьются, жена не узнает и домой не примет, — отказался от предложения Дербенёв. — Да и мне пора честь знать. Ещё журнал боевой подготовки заполнять, скоро первую задачу сдавать…
               
                2
       К 1989 году власть в  стране, настолько перестроилась, что экономические реформы, о которых мечтал народ всё время правления Горбачёва и которые так и не состоялись, как-то незаметно ушли на второй план, а  политические и социальные  «преобразования» зашли в тупик.
В республиках советской Прибалтики «раскрепощённые  политически и духовно» члены общества всё чаще говорили о свободе наций, о праве этих наций на самоопределение, а некоторые «особо обогащённые» приоритетом общечеловеческих ценностей не стесняясь, заявляли о «советской оккупации» 1940 года. При этом ни Горбачёв с его партийно-политическим аппаратом, ни руководство  республик даже не пытались разъяснять людям о реальных успехах этой «оккупации». Казалось, что никого не смущает тот факт,  например, что Латвии за двадцать лет независимости, то есть до «оккупации», так и не удалось восстановить своё промышленное производство уровня 1913 года. Что в 1940 году в этой маленькой сельскохозяйственной стране было около трети безграмотного населения и, что только каждый третий ребёнок в возрасте от  шести до одиннадцати лет ходил в школу, что фактически не было промышленности, так же как и рабочего класса, а фермерские хозяйства разорялись тысячами из-за долгов. Между тем, только за первые двадцать пять лет «оккупационного режима» промышленное производство по Прибалтийским  республикам выросло, по оценкам некоторых экспертов, в семь и даже пятнадцать раз.
Безграничная и необузданная свобода во всём, ранее неведомом советскому человеку привела к тому, что в Нагорном Карабахе тлеющий межобщинный конфликт, имеющий давние исторические и культурные корни, на фоне резкого подъёма национальных движений Армении и Азербайджана разгорелся с новой силой,  всё отчётливее обретая  формы межнациональной войны.
Не было согласия и в семье Дербенёвых. Ближайшие планы Александра, связанные с учёбой в городе на Неве и дальнейшая командирская перспектива абсолютно не устраивали Татьяну, а также её родителей. И если до назначения на Б-181 Татьяна сетовала только на морскую участь супруга, то теперь её не устраивал и город Ленинград.
— И чем же тебе не мил город Петра? — недоумевал Дербенёв. — В кои веки обещанная ещё Зайковым учёба на командирских классах сбудется, а ты обязательно против?!
 — В отличие от тебя, милый, я думаю не только о себе. Во-первых, любой переезд обязательно связан не только со сменой места жительства, но и с поиском жилья для семьи, детского сада и школы для детей,  — мгновенно «завелась» Татьяна.
— А во-вторых, не мы первые не мы последние, может быть ещё и общежитие дадут??? Не сразу, правда… — отчаянно сопротивлялся натиску «тяжёлой артиллерии» своей супруги Дербенёв.
— Нет, дорогой. Во-вторых, я только-только вышла на работу…
 — Ну, это не новость для нашей семьи, это скорее закон жизни, дорогая, — шутя подначивая супругу, констатировал Дербенёв.
Татьяна восприняла шутку всерьёз и расплакалась. — Ты ещё бабой Ягой меня назови, которая всегда против…
— Я этого не говорил, любимая, — пытался успокоить супругу  Александр.
— Но наверняка подумал, — совсем разрыдалась Дербенёва.
            
                3
       Смею предположить, что вряд ли кто-то из нас, живущих сегодня, сможет однозначно ответить на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах родилась поговорка о том, что «знал бы где упадёшь, соломки подстелил бы». А между тем,  с большой долей уверенности могу сказать, что почти каждый из читающих эти строки переживал в своей жизни такие моменты, которые хотелось бы исключить из цепи жизненных событий навсегда!
Одно из таких событий произошло и с нашим героем. В тот день, когда до сдачи первой курсовой задачи оставались ровно сутки, Дербенёв проверил и «подбил» всю корабельную документацию, приготовил строевую записку. Отдал последние распоряжения командирам боевых частей, лично проверил смотровые комбинезоны и чистоту белых воротничков пришитых к ним.  И всё было бы хорошо, и всё было бы готово, если бы не одно НО! Командиру лодки очень не нравилось, что на корабле жил огромный рыжий кот по кличке Пират.
     Морда кота была изрядно испещрена шрамами от боевых схваток, а один глаз и вовсе не полностью открывался. Жил Пират только на лодке, и что такое тёплая казарма, не знал.  Как настоящий «морской волк» он имел своё штатное место отдыха, располагавшееся  на средней палубе второго отсека. Питался кот от матросского стола, если охота на крыс, ради которой ещё котёнком его на лодку принёс Дербенёв, не давала пропитания. По нужде Пират всегда выходил «наверх», там же каждую весну он и «бракосочетался» с местными «невестами». Крысы, обычно жившие в нишах  теплотрасс стационарного причала № 46, всегда устремлялись «облюбовать» тот корабль, который швартовался к этому причалу. И, если лодки подходившие только на погрузку ракет  не задерживались у причала надолго, то и грызуны, эти мерзкие твари размером до 35 сантиметров и весом до полу килограмма не успевали обжить новую «квартиру».       Б-181 в этом вопросе не повезло. За  длительные месяцы боевых дежурств,  проведённых у злополучного причала, крысы не только заселились сами на лодку, но и успешно вывели потомство, с которым в основном и боролся Пират. А ему, «бедолаге»,   за его же преданность морскому братству теперь  частенько доставалось не только от крысаков, но и от «родного» командира.
Последней каплей, переполнившей чашу командирского терпения, был случай, когда крысы прогрызли часть линолеума третьего отсека, где располагалась каюта Басова, а Пират в отместку  задавил с десяток крысят и всех приволок именно под двери родного командира. Когда мать-крыса пришла «доедать»  остатки палубного покрытия, она естественно обнаружила своих задавленных детей. Там же у «праха невинно убиенных крысят» произошла  «схватка века» – поединок не на жизнь, а насмерть. К несчастью  для Пирата, в это время в отсеке появился сам командир. То ли не веря старпому, что на лодке всё готово к сдаче задачи, то ли памятуя о своём ещё не забытом старпомовском прошлом, Басов решил лично, как того требует Корабельный устав  осмотреть подводную лодку. И что он обнаружил? – Разодранное до самой стали палубное покрытие третьего отсека и гору окровавленных крысиных трупов, сверху на которой возлегал обездвиженный Пират в обнимку с загрызенной им крысой – «атаманом»…
— Старпому немедленно прибыть на лодку! —  приказал командир, готовый через трубку берегового телефона вынуть все внутренности из своего старшего помощника.
— Но его нет в казарме, — бодро доложил дежурный по команде, — Александр Николаевич заступает дежурным по дивизии и сейчас проводит развод на дежурство и вахту.
«Ах, как ему повезло!» — подумал Басов, теряя обладание  над своими эмоциями, — тогда замполита на лодку, и передайте Борису Фёдоровичу, что ждать его буду в третьем отсеке!
После длительных консультаций  по ходу совместного осмотра корабля командиром и замполитом было решено  содрать остатки покрытия в третьем отсеке и покрасить палубу быстросохнущей краской, которая «на всякий пожарный случай» была заказана  старпомом в судоремонтном заводе, но до настоящего времени ещё не получена на борт. Правда, самого старпома в эти планы решено было не посвящать. Кроме того, «для однообразия» командир решил этой замечательной краской покрасить все верхние палубы  отсеков, где имелось специальное  линолеумное покрытие, а Борис Фёдорович,  чтобы не отставать от командира в его грандиозных помыслах решил подкрасить ею же, если останется, конечно, ещё и боковые части лестницы ведущей от входной двери подъезда  до казармы. Взяв  у старпома документы на краску и машину  у командира дивизии, замполит уехал в Тосмаре.
А Дербенёв, занятый дежурными заботами, не придал этой поездке какого либо серьёзного значения. И зря! Потому что, приехав на завод, Борис Фёдорович, пошёл не к корпусникам, где и была приготовленная для Б-181 краска, а в деревянный цех, где кто-то тоже заказывал какую-то краску и тоже не забрал её вовремя…
      Как назло, когда привезли краску, Дербенёв не видел, и как красили отсеки с лестничным пролётом, не видел тоже, потому что  «таинство» покраски было назначено командиром после ужина, то есть после восемнадцати часов. Правда, результаты этого грандиозного мероприятия в канун сдачи первой задачи он не только увидел, но и прочувствовал в полной мере на себе, когда в ночное время пришёл проверить родной корабль.
Первое, что почувствовал Дербенёв, спускаясь в лодку это стойкий запах скипидара, который никогда не применяется в качестве растворителя для красок по металлу, а используется только для растворения масляных красок и лаков. Вторым удивлением был цвет палубы и состояние покрытия. Через шесть часов после нанесения краски она приобрела стойки цвет детской неожиданности и начисто «отказывалась» сохнуть, что только подтверждало предположение о цвете.
Не высохла краска и наутро. Чтобы спасти ситуацию, замполит предложил простелить поверх краски полотняные дорожки, которые хранились у боцмана неизвестно зачем уже много лет. Командир от безысходности согласился.
Светлые на горчично-буром дорожки создавали некоторое подобие праздничности. Однако как только первый проверяющий  офицер из числа принимающего задачу штаба, шагнул в эту праздничность,   затем, проскользив по отсеку как на лыжах, не сумел застопорить своё тело в нужном месте  и напоследок растянулся у противоположной переборки, собрав под себя и «праздничную» дорожку, и невысохшую «детскую неожиданность»,  праздник под названием «приём задачи Л-1» для Б-181 закончился. 
Вот и получается, что лучше бы Дербенёву не заступать дежурным по дивизии в тот  злополучный день, или чтобы этого дня не было вовсе…

XXII. ПЕРИСКОПНАЯ ГЛУБИНА

      Анализ причин столкновений кораблей и судов в море, регулярно проводимый компетентными специалистами  свидетельствует о том, что почти шестьдесят процентов от общего количества столкновений происходят по причинам психологического свойства. Эти же специалисты выделяют три психологических типа судоводителей, совершивших столкновения: самоуверенный тип, легкомысленный и непонимающий степени опасности. Ошибки из-за чувства самоуверенности составляют  при этом – 17,5 процента, из-за легкомысленной недооценки опасности ситуации – 39,5 процента, а по причине недопонимания степени опасности – 43 процента. Представляется интересным для более глубокого познания  причин столкновений  обратить внимание на распределение столкновений в зависимости от удаления их мест от берега. Так, например, по мнению многих специалистов на удалении менее пяти миль  совершается – 85,2 процента всех столкновений,  от пяти до двадцати пяти миль – 10 процентов,  на удалении более двадцати пяти миль – 3,3 процента. Не зря главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза  Сергей Георгиевич Горшков, определяя причины аварийности, говорил: «…Нет аварийности оправданной и неизбежной… Аварии и условия для их возникновения создают люди своей неорганизованностью, безответственностью и безграмотностью».
Но это в целом, а мы вернёмся к частностям. Полигон боевой подготовки вблизи  порта Балтийск Б-181 заняла своевременно, там же, доложив на командный пункт, она  и погрузилась. В ходе отработки очередной курсовой задачи ей предстояло вести разведку в интересах ударных сил флота, в том числе с использованием  МКРСЦ «Касатка-Б».   
Маневрируя по глубине с учётом типа гидрологии и глубин моря, Б-181 пыталась, используя все технические средства, снять как можно больше информации, но «акустический горизонт» всё время подозрительно был чист.  В этих «глухих» условиях Басову стало даже скучно от такой «интенсивности боевых действий».
  — Центральный, радисты, очередной сеанс связи через пятнадцать минут, — голос старшины команды радистов мичмана Кулика, раздавшийся эхом по всему центральному посту «взбодрил» его обитателей, включая командира.
— Очень хорошо, Михаил Филиппович, — обрадовался командир. — Боцман, всплывать на перископную глубину. Старпома в центральный.
— Я здесь, товарищ командир, — Дербенёв выглянул из рубки акустиков.
— Тогда я в боевую рубку…
Как только лодка заняла перископную глубину, командир поднял перископ и осмотрел горизонт на разных шкалах увеличения.
— Центральный, — торжественный, как показалось, Дербенёву, голос командира звучавший из «Каштана», был похож на голос Левитана в момент объявления им об окончании войны, — записать в вахтенный журнал: горизонт визуально чист, море – два балла, бег волны – двадцать три градуса, видимость – восемьдесят кабельтов, дымка.
— Не один ты, Александр Николаевич, о  море мечтал, —чувствуя радостные нотки в голосе командира, заметил замполит.
— А разве это плохо, Борис Фёдорович, когда командир и старпом мечтают об одном и том же?
— Центральный, акустик, по пеленгу сто тридцать пять градусов наблюдаю шум винтов быстроходной цели, интенсивность шума нарастает, предполагаю пскр … — теперь голос Ивана Мунтяну, старшины команды акустиков,  сотрясал пространство центрального поста.
И доклад этот не радовал. Полигон боевой подготовки, где выполняла задачи Б-181, находился за пределами, но в непосредственной близости от территориальных вод СССР и вблизи района несения службы по охране государственной границы кораблями бригады пограничных сторожевых кораблей.
— Ну что там, ничего не видать? — поинтересовался Дербенёв у командира через открытый к этому времени нижний рубочный люк.
— Акустики, проверьте сопряжение шкал гидроакустических станций с показаниями компаса, я ничего не вижу по пеленгу сто тридцать пять, и даже в секторе пеленгов чисто…
Интонация и резкость голоса, которыми прервался приказ командира заставили вздрогнуть не только Дербенёва, но и всех в центральном посту. Потому что именно в этот момент в полной тишине отсека непосредственно через прочный корпус отчётливо стал прослушиваться набегавший на лодку шум винтов.
Дербенёв не выдержал и рванул в боевую рубку. Ещё мгновение, и Басов как провинившийся ребёнок безропотно уступил место у перископа своему старпому. Доли секунды хватило Дербенёву, чтобы увидеть через перископ на «всех парах» летящий к лодке пограничный корабль. Борт корабля с его бортовым номером закрывал весь горизонт, а форштевень пограничника шёл прямо на перископ, разрезая волны, как хороший охотничий нож режет мякоть свежей плоти только что добытого зверя.
— Срочное погружение, — закричал Дербенёв, опуская перископ и переводя машинные телеграфы в боевой рубке в положение «Полный вперёд». — Боцман, ныряй на сорок!
 С этого момента пошли самые томительные секунды в жизни каждого члена экипажа лодки. Дербенёв не отрываясь смотрел на стрелку глубиномера, которая «крайне медленно» реагировала на его отчаянную команду. Басов с каким-то не свойственным ему отчаянием смотрел на Дербенёва. Когда глубиномер в боевой рубке показал семнадцать метров, над головами подводников прошелестел винтами  пограничный сторожевой корабль.
 — Представляешь, Александр Николаевич, а я его не увидел, — как бы оправдываясь, вслух проговорил командир.
 — Но почему? — тихо спросил Дербенёв.
 — Не знаю, наверное, зрение подвело…
Когда после выполнения всех задач в море и сдачи задачи           Л-2 лодка вернулась в базу, Басов  тет-а-тет пригласил к себе замполита и старпома.
— А хорошо,  что у меня такой старпом боевой, как считаешь, Борис Фёдорович? — радостно объявил Басов, включая кофеварку.
— У нас! — поправил командира замполит.
— Вы знаете, друзья, что я пережил тогда на перископе? — впервые  за полтора года в должности, назвав своих заместителей друзьями, командир хотел прежде всего расположить собеседников к откровенному разговору.
— Наверное, шок? — предположил Борис Фёдорович.
— Не знаю, — удивляясь невиданной ранее откровенности командира, слукавил Дербенёв, на кителе которого красовались новенькие погоны капитана третьего ранга.
— Нет, други мои боевые, я впервые пережил такой стыд за свои поступки, что не дай бог вам когда-либо пережить что-то подобное, — Басов выключил  закипевшую кофеварку и, предлагая собеседникам горячий напиток, продолжил: — Если бы вы знали, как я мечтал о командирском мостике, о дальних морских походах. Эта мечта жила во мне всегда - и в лейтенантские годы, и когда с Шериным на  боевую службу ходил без допуска ещё на К-85.   Мечтая о главном, как я всегда считал, с самого раннего своего  офицерского начала я никогда и ничего не боялся, до тех пор, пока не оказался на Б-224 перед академией.  Тогда в ночи, когда лодка коснулась грунта в аванпорту и замерла как вкопанная на фарватере, я впервые испугался. Испугался, что моей голубой мечте не суждено сбыться. Второй раз я испугался в академии, перед самым выпуском, потому что врачи заподозрили падение зрения, а это могло стать реальной преградой на пути к командирскому мостику. И снова всё обошлось.  Но тогда, под Балтийском, я испугался не за мечту и даже не за себя. В тот миг я впервые испугался за лодку. Мне стало вдруг очень  стыдно, что  из-за моей неудержимой мечты могут пострадать или даже погибнуть люди, нет, не просто люди, а целый экипаж. Скажите на милость, чего стоит такая мечта, ради которой надо рисковать десятками человеческих жизней или даже хотя бы одной жизнью?
Дербенёв и Муренко внимательно слушали «исповедь» командира  и молчали.
 — А старпом выручил… Здорово выручил, — продолжил командир. — Меня ведь как заклинило в тот момент. Стою и ничего не понимаю. Не вижу цель и всё тут…
С этого разговора «на чистоту» между командиром, замполитом и старпомом воцарилась некая тройственная  дружба. Глядя со стороны на взаимодействие в «триаде» можно было предположить, что этот союз будет крепким и продолжительным.
К сожалению далеко не всегда инциденты в море заканчиваются разговорами «по душам». 7 апреля 1989 года в  Норвежском море затонула советская атомная подводная лодка проекта 685 К-278 «Комсомолец». Возникший по неизвестным причинам  пожар в кормовых отсеках лодки унёс жизни сорока двух членов экипажа, двадцать семь выжили. Президиум Верховного Совета СССР издал указ о награждении живых и мёртвых  подводников  орденом Красного Знамени, но не существует такого указа по которому можно было бы оживить погибших! И об этом надо помнить всем живущим.

XXIII.  ПРИГОТОВИТЬСЯ К ПОГРУЖЕНИЮ
                1
        Отработка курса задач в текущем 1989 году подходила к концу. Б-181 оставалось отработать взаимодействие с авиацией при выполнении торпедных стрельб по отряду боевых кораблей «противника»,  а на завершающем этапе сойдясь в дуэльной ситуации с подводной лодкой соседней бригады  выполнить стрельбу противолодочными торпедами.
К выходу в море для этих целей командующий флотом назначил приличный наряд сил, но погода, как это часто бывает, вносила свои  - не предусмотренные планом боевой подготовки коррективы.
После случая с перископной глубиной между Дербенёвым и командиром установились настоящие мужские отношения, познакомились между собой  и их жёны. Как оказалось, обе Татьяны были абсолютно разными женщинами и схожи разве что именами. Басова – маленькая, хозяйственно-юркая и домашняя. Дербенёва,  напротив, – высокая, непоседа и совсем не созданная для морской семьи, но это не мешало им  периодически созваниваться или встречаться как бы «невзначай».
Мимо экипажа тоже не прошли незамеченными изменения в отношениях между командиром и старпомом. Весомую роль в этом новом взгляде на очевидные вещи сыграл, как и полагается, замполит. Благодаря его стараниям экипаж почувствовал, что теперь они не просто матросы, старшины, мичманы и офицеры, собранные воедино приказом, а действительно одна семья,  возглавляемая. как и раньше,  настоящей «мамой» имя которой Командир. И  значит, любые задачи теперь по плечу этому экипажу,  а по-другому и быть не может, хотя бы потому, что над всем экипажем — один рубочный люк, который задраивается и отдраивается только командиром лодки!
               
                2
— А по какому случаю такой парадный утренний туалет? —
поинтересовалась Басова, подавая мужу свежее полотенце.  —  Ты же никогда не принимаешь душ перед морями, а сегодня и душ принял и бельё сменил, может к Марусе какой «намылился»?  В такую погоду вас вряд ли в море пошлют…
— Не говори ерунду мать! Никто кроме тебя  мне не нужен! Только ты и Ромка! Просто на борт  прибудут сразу два штаба во главе с комэском  и комдивом… А погода дрянь, это точно, у меня всю ночь шею ломило.
— Я даже вставала ночью окна проверять. Стёкла дугой выгибало в рамах. Хорошо, зимнюю оклейку не сняли, сухо на подоконниках.
Командир Б-181 снял трубку телефона и позвонил оперативному дежурному эскадры подводных лодок.
— Толя, Селюк, ты, что ли, дежуришь? Это Басов, какая погода по прогнозу в нашем районе.
— Докладываю, Анатолий Васильевич, — оперативный дежурный замолчал в поисках сводки погоды, а потом продолжил — восемнадцатого марта период шесть - девять часов по вашему району ожидается усиление юго-западного ветра двенадцать – семнадцать метров в секунду. С переходом в дальнейшем на западный, северо-западный и усилением до пятнадцати – семнадцати, в порывах до двадцати – двадцати двух метров в секунду. Выход пока не сняли из плана.
— Спасибо друг, «обрадовал»!
— Ну как? — надеясь на здравомыслие оперативной службы, поинтересовалась Татьяна.
— Из базы выскочить успеем, а потом погрузимся и забудем о погоде. Помнишь как у Высоцкого: «мы можем по году плевать на погоду».
 — «Спасите наши души» называется песня, — уточнила супруга. — Только не надо нам вот этого…
 
                3
       В Корабельном уставе ВМФ СССР говорилось: «Командир корабля отвечает за безопасность кораблевождения и маневрирования корабля. Он должен управлять кораблём смело, энергично и решительно, без боязни ответственности за рискованный манёвр, диктуемый обстановкой».
Цивильному человеку, какому-нибудь «пиджаку–не комбатанту » сложно понять что стоит за этими сухими фразами…
Профессиональные знания, морская выучка и практические навыки командира видны  в основном командованию соединения.  Общее развитие, культура, уважительное отношение к подчинённым и способность отстоять своё мнение перед начальством видны, наоборот, зачастую только экипажу, но только вместе все эти качества формируют авторитет командира лодки, без которого нет той самой «мамы»  для экипажа как для семьи, которой командиру суждено быть.
 — Обстановка, старпом? —  спросил командир у стоявшего  на мостике в полной готовности к отходу Дербенёва.
 — Без изменений, товарищ командир. Пока вы отвозили журнал выходов в море оперативному дежурному эскадры, на борт прибыли походные штабы эскадры и дивизии. Самих – Калинина и Борковского пока нет. Численность экипажа с прикомандированными  сто один  человек. Аппаратов ИДА-59 –  сто одиннадцать комплектов.
— Где «лишние» ИДАшки раздобыл? — мысленно похвалив расторопность старпома, поинтересовался Басов.
— Саня Колосков подкинул, по старой дружбе.
 — Неужели просто так?
— Сейчас! Я ему тройку поясов страховочных в упаковке подарил.
— А нам?
— Десять штук норвежских рыбацких раздобыл в рыбколхозе. Новейшие-е-е,  ни одна муха не сидела…— самодовольно отчитался Дербенёв.
 В это время на причал проехала «Волга» командира эскадры подводных лодок. Проехав почти до самой Б-181, машина остановилась напротив трапа. Из машины вышли командир эскадры вице-адмирал И.И. Калинин и командир дивизии контр-адмирал В.А. Борковский.
— Смирно-о-о! — громко и зычно прокричал Басов и,  приложив правую руку «под козырёк», направился к командиру эскадры.
— Товарищ вице-адмирал, подводная лодка Б-181 к бою и походу готова! Запасы: четыре крылатых ракеты П-6МБ; шесть  торпед 53-65К, две из которых учебные, восемь торпед СЭТ-40У, две из которых учебные, четыре прибора  МГ-44. Готовность оружия № 2. Топлива – двести тридцать тонн, масла –  двадцать тонн, пресной воды – двадцать тонн, продовольствия  на  шестьдесят суток, дистиллированной воды – две тонны, В-64 – семьсот шестьдесят восемь комплектов. Личный состав полностью. На борту сто один человек, аппаратов ИДА-59  – сто одиннадцать, с десятипроцентным запасом. Командир подводной лодки капитан первого ранга Басов.
— Сто один человек это с нами? — уточнил командир дивизии, радуясь чёткому докладу командира.
— Так точно!
— И каково ваше решение? — официально, но вежливым тоном поинтересовался командир эскадры, придерживая рукой фуражку, которая в порывах ветра то и дело пыталась покинуть заметно седеющую голову комэска.
— Решил, — переводя дух продолжил командир лодки. — сняться со швартовых от сорок шестого причала с севера. Выход из базы осуществить  в светлое время суток через Южные ворота аванпорта, соблюдая режим полного радиомолчания, средства технического наблюдения, МГ-200 и РЛС – «Альбатрос» в активном режиме не использовать. Переход в полигон Л-30 осуществить в надводном положении, скоростью одиннадцать с половиной узлов,  с тем чтобы назначенный полигон занять  не позднее одиннадцати ноль-ноль. Далее,  доложив на КП БФ  о погружении и занятии полигона, действовать по плану.
 — Всё мне нравится в вашем докладе, Анатолий Васильевич, но не услышал я ни слова о влиянии сложных гидрометеорологических  условий на ваши действия, а ведь прогноз на выход неблагоприятный. Авиация, например, отказалась вас обеспечивать, по такой погоде. Надводники тоже пока молчат, их работа конечно только завтра, есть время подумать, подождать.
 — Знаю, товарищ адмирал, что в море уже находится Б-79, готовится к выходу, также как и я, Б-227 с начальником штаба эскадры на борту. Считаю возможным выполнение поставленных задач в сложившихся условиях ГМУ.
— Что думаете по этому поводу, Валерий Александрович? — Калинин обратился к командиру дивизии.
— Считаю, что для начального этапа работы в море наряда сил достаточно, а завтра-послезавтра погода стихнет, и ОВРа выйдет, и авиация полетит…
— Тогда «По местам стоять», — согласился Калинин.
Командирское «Смирно!» поднимающимся на борт начальникам утонуло в порывах штормового ветра.  Следуя за Калининым и Борковским, поднялся и сам Басов. Заняв место на правом крыле мостика, командир приказал убрать сходню и удивлённо спросил у старпома:
— А что это такое яркое и красочное пристёгнуто цепью  к ручке, за которую я обычно держусь?
— Это и есть те самые страховочные пояса, «на которых ещё муха не сидела». — ответил Дербенёв. — Для вас, для вахтенного офицера и для сигнальщика.
— Да, да, — примеряя на себя новинку, радостно согласился командир. — Придумают же проклятые империалисты!
— Товарищ командир, — Дербенёв обратился к командиру, —  на фарватере из-за непогоды могут образовываться  намывные мели, предлагаю, на всякий случай, заполнить балластные цистерны  № 1 и  14. Продуть легче, чем буксиры вызывать…
 — Действуй! — согласился Басов.

                4
— Мостик, штурман, время одиннадцать ноль-ноль, заняли полигон Л-30.
— Есть, штурман, — ответил вахтенный офицер капитан-лейтенант  Жарков, прикомандированный на выход в море с соседнего экипажа.
— Приготовиться к погружению, — приказал Дербенёв, исполнявший сейчас обязанности вахтенного командира. — Осушить трюма, выгородки, продуть баллоны гальюнов,  цистерны грязной воды.
— Что с радио, Александр Николаевич? — поинтересовался Борковский, поднимаясь на мостик. И добавил, глядя на ярко экипированную ходовую вахту:  — Какие вы сегодня нарядные? Молодцы! О безопасности людей и корабля позаботились как следует.
— Донесение на берег передано, квитанция получена, товарищ адмирал. Сейчас принимаем очередной сеанс связи, командир  спустился в рубку радистов.
— Хорошо, пойду и я к нему. Лодку осматривал перед погружением?
— Так точно? Пять минут назад закончил осмотр. Готовы!
— Добро, уточню обстановку с силами обеспечения и доложу Калинину.
Спустившись к радистам, Борковский застал там Басова.
— Что такой невесёлый, Анатолий Васильевич?
— Весёлого пока мало, товарищ командир дивизии.  Получил радио: в море только мы и семьдесят девятая. Вот и весь наряд сил. Начальник штаба эскадры Валерий Иванович Шестаков на Б-227 не смог выйти из Военного канала, от выхода отказался. Силы обеспечения  ОВР тоже не рискнули выйти из городского канала и выход отложили до улучшения ГМУ. Авиация  родная «по погоде» полёты из плана исключила. Вот и получается, что только мне больше всех и надо было...
— Ты давай не хандри, а  погружайся, как докладывал командиру эскадры, и работай по плану. Будет день и будет пища. Самое, самое.
Командир,  находясь не в самом лучшем расположении духа, направился на мостик.
— Как обстановка, Александр Николаевич? — поинтересовался Басов поднявшись наверх.
— Периодически заливает, похоже, погода только ухудшается. Горизонт визуально чист. Слева три-пять градусов периодически появляется цель, визуально классифицировать сложно, на РЛС дистанция полста три кабельтова. Возможно, наша Б-79, также как и мы, борется со штормом.
— Это неудивительно, при волнении моря шесть - семь баллов высота волн может достигать  девяти метров, если ты не забыл.
— Участились удары по корпусу отдельных особо «прытких» и тяжёлых волн. Такое впечатление, что на определённом временном отрезке присутствуют волны высотой   четыре - пять метров, а так же девять метров и выше.
— Ладно, волны, волнами, а ты давай спустись в лодку и осмотри её ещё раз перед погружением.
Дербенёв, отстегнул свой страховочный пояс и передав его командиру в руки спустился вниз. Не успел он подойти к вахтенному инженер-механику, обязанности которого сейчас выполнял командир моторной группы Юрий Кармышев, как лодку потряс сильнейший удар в левую скулу. Корабль тяжело накренился на правый борт и просел носом. Проваливаясь под волну на некоторое время, лодка замерла, Дербенёва по инерции бросило сначала на переговорное устройство ГГС «Каштан», а  затем без остановки резко завалило на колонку аварийного продувания цистерн главного балласта. В открытый верхний рубочный люк хлынула вода, а следом за ней в шуме ветра и набежавшей волны раздался истошный крик,  доносившийся  с мостика: «Человек за бортом!».
В первую секунду Дербенёв даже не понял, чей голос он услышал, но он чётко осознал, что произошло страшное. Ещё мгновение и вахтенный офицер обречённо доложил:  «Командир за бортом. Командира смыло».   Старпом  закричал на весь  четвёртый отсек: 
— Аварийная тревога, «человек за бортом»  — и бросился на телеграфы.
Отработав левым телеграфом команду «Стоп дизель», Дербенёв тут же поставил его на «Товсь мотор», а правый телеграф перевёл в положение   «Стоп мотор». Как только левый телеграф отработал готовность, старпом перевёл его в положение «Мотор средний назад».
— Штурман координаты с карты? — приказал Дербенёв, подходя к вахтенному центрального поста. — Записать в вахтенный журнал. Время – одиннадцать двадцать пять, место полигон – Л-30, ГМУ: ветер двадцать два метра в секунду, северный, северо-западный,  море шесть -семь баллов в точке с координатами… перед погружением  лодки в подводное положение командира Б-181  набежавшей волной–убийцей смыло за борт. Начали манёвр подхода в точку падения человека, упавшего с правого борта. В месте падения за борт сброшен спасательный круг, приспущен военно-морской флаг. – Потом, помедлив немного, добавил: – Объявлена «Аварийная» тревога, в управление кораблём вступил старший помощник командира капитан третьего ранга Дербенёв. Перевести управление вертикальным рулём на мостик.
В проёме средней палубы показалось лицо командира дивизии.
— Кого смыло, я не понял? — отказываясь верить своим ушам, переспросил Борковский.
— Командира…— обречённо ответил Дербенёв, вместе с аварийной партией поднимаясь наверх.
Через несколько минут, все корабли и суда в море были оповещены о случившемся, дано радиодонесение в адрес управляющего командного пункта. Описав полуциркуляцию,  Б-181 подошла в точку падения Басова.
Самого командира видно не было, но  с правого наветренного борта плавала шапка и спасательный круг.
 — Вижу командира,  слева десять, дистанция  один кабельтов, — объявил сигнальщик. Все присутствовавшие на мостике, включая командиров эскадры и дивизии подводных лодок, повернулись в сторону, куда сигнальщик показывал рукой.
Дав передний ход лодка подошла к месту где сигнальщик обнаружил «человека» за бортом. На поднявшемся гребне волны все отчётливо рассмотрели меховую куртку командира, но Басова видно не было.
 — Канадку снял, значит жив! — с каким-то тягостным чувством, подающим маленький луч надежды, прокомментировал увиденное Калинин, до этого не проронивший ни слова.
— Искать по секторам, смотреть внимательно, кто обнаружит командира десять суток отпуска. — распорядился Борковский.
Ещё одна волна,  проходящая мимо лодки, подняла на гребне непонятный объект. Дербенёв присмотрелся в бинокль, из воды показалась человеческая рука. Александру показалось, что она шевелится.
— Команди-и-ир! — вырвалось у старпома. — Боцман, отдраить дверь в ограждение рубки по левому борту. Док, приготовиться. Я выхожу на надстройку,  дайте мне багор. Боцман, баго-о-ор! — отчаянно заорал Дербенёв, прыгая вниз, чтобы, выйдя на надстройку зацепить багром командира и поднять его из воды.
Страховал старпома в этом стихийном порыве боцман. Но желаемому не суждено было сбыться. Как только Дербенёв приоткрыл дверь из ограждения и попытался выйти на надстройку, набежавшая волна с такой силой ударила в дверь, что Дербенёв, в буквальном смысле, улетел за рубку и застрял между выдвижными устройствами и  крышкой открытого верхнего рубочного люка.
   — Отставить выход людей на надстройку! — приказал Борковский, цепляйте тело с мостика, не хватало мне ещё кого ни будь  угробить.
 — Последнюю фразу Дербенёв с трудом понял, поскольку на время отключился от удара дверью, но, осознав, что тело командира сейчас будут подымать, быстро поднялся на мостик и посмотрел за борт.
В метре от корпуса лодки, удерживаемое  на поверхности воздушным пузырём, оставшимся в резиновых штанах комплекта химзащиты, зависло тело командира Б-181. Голова Басова была неестественно запрокинута назад и погружена в воду, одна рука выступала на поверхности, а другая прижималась к комбинезону…
Пока боцман, нагнувшись через борт, пытался «кошкой» подцепить за лямки от КЗИ тело командира, очередная  волна перевернула Басова на бок, воздушный пузырь из штанов химкомплекта вышел вон  и, тело устремилось в бездну штормового моря.
Ещё двое суток продолжалась поисковая операция  в море. Заместитель командира  шестнадцатой дивизии подводных лодок капитан первого ранга  Александр Иванович Яковенко будучи старшим  на борту подводной лодки Б-79 проекта 629 постоянно держал связь с командиром дивизии на УКВ, оттуда получал указания по организации поисков. В дальнейшем, к этой работе были подключены суда Лиепайских  рыбколхозов, искали сетями, тралами, но, к сожалению, без результатов.
Странное, если не сказать страшное и очень тревожное, чувство овладело Татьяной Басовой, когда на пороге появилась её коллега по работе Нина Шершенкова. Не успев выяснить причину столь необъяснимого  и раннего визита, Басова услышала, как в прихожей зазвонил телефон, Татьяна взяла трубку.
  — Ты не знаешь подробностей с нашей лодкой? — на другом конце провода угадывался голос Дербенёвой.
— Каких подробностей?  — удивилась Басова, а у самой что-то оборвалось внутри. — Что за подробности я должна знать?  — почти прокричала она в трубку.
 — Я не знаю…— еле слышно выдавила Дербенёва, — весь городок на ушах стоит. Говорят, что с нашей лодки кого-то за борт смыло, третьи сутки ищут
               
                5
        В конце концов погода утихомирилась, и лодки по приказанию с КП флота свернули в базу.
Когда прошли приёмный буй, командир дивизии, имевший допуск к управлению проектом 651, вдруг уточнил:
— Дербенёв ты записал в вахтенный журнал, что я вступил в управление кораблём?
— Нет, товарищ контр - адмирал, в тот момент сделана запись, что я вступил в управление…
— Так что, я трое суток хожу под твоим управлением? — возмутился Борковский. — Сделать запись: «С момента начала поисково-спасательной операции в управление кораблём вступил командир дивизии контр-адмирал Борковский».
«Какая теперь разница?!» — подумал Дербенёв, глядя на причал где лодку уже ждали швартовная команда и представители власти.
Такого количества представителей военной прокуратуры и  сотрудников КГБ СССР, столпившихся на сорок шестом причале, Дербенёв в своей жизни ещё не видел. Газики, они же «чёрные воронки», выстроились здесь же в несколько рядов.
Весь экипаж, за исключением оставшейся на борту корабельной вахты, был разбит на группы, погружен в машины и развезён по разным местам для допросов. Калинину, Борковскому и Дербенёву, а также вахтенному офицеру и  сигнальщику, находившимся на мостике в момент гибели командира, подали персональные автомобили и назначили отдельных следователей. Таким же вниманием были окружены инженер-механики и замполит. 
Допросы длились, весь вечер и всю ночь, и только утром члены экипажа приступили к написанию объяснительных, подготовке выписок из вахтенного  и навигационного журналов, а также оформлению выписки из журнала вахтенного центрального поста.
Следствие по делу длилось почти три месяца. В результате перед судом предстали командир эскадры, командир дивизии и старший помощник командира.
Опросив очередной раз свидетелей, привлечённых к делу, и заслушав прокурора, который во всех подробностях рассказал, что перед погружением  командир Б-181 обнаружил на индикаторе РЛК цель надводную, которая, по его мнению, могла быть небезопасной при совершении манёвра погружения. Чтобы убедиться в этом визуально, командир лодки решил встать на выступ сиденья, имевшегося в ограждении, для чего машинально отстегнул страховочную цепь, мешавшую ему выполнить задуманное. Поднявшись уже без страховки выше уровня ограждения рубки он, не заметил, как слева появилась волна-убийца, которая и стала причиной гибели капитана первого ранга Басова Анатолия Васильевича.
Рассмотрев материалы уголовного дела, суд пришёл к выводу, что гибель командира Б-181 произошла ввиду трагического стечения обстоятельств, предусмотреть которые не представлялось возможным.
Поскольку командир несёт персональную ответственность за безопасность корабля и экипажа, суд не нашёл вины старшего помощника  командира в гибели Басова, также судом не была установлена вина командира эскадры, не имеющего допуска к управлению кораблями данного проекта, и командира дивизии, отсутствовавших на мостике в момент гибели командира Б-181!
Второе, что установил суд, это сам факт гибели командира. Из материалов постановления суда следовало: невзирая на отсутствие тела погибшего факт гибели капитана первого ранга Басова Анатолия Васильевича установлен, что даёт право семье погибшего на пенсионное обеспечение и соответствующие выплаты.
На этом можно было бы и закончить это трагическое повествование, но до сих пор, спустя более четверти века, достоверно не установлено, что именно заставило командира пренебречь в тот роковой для него день элементарными мерами личной безопасности. 
До назначения нового командира временно исполняющим обязанности командира Б-181 назначили  Дербенёва, а прикомандированным командиром, то есть фактически исполняющим обязанности на случай выхода лодки в море, был определён капитан второго ранга Потапков, знакомый Дербенёву ещё по службе на Б-224.

XXIV. ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ
                1
       Никто из членов экипажа Б-181 не ожидал что после трагических событий марта,  интенсивность жизнедеятельности их корабля будет только возрастать, но вот пришёл июль.
      Казалось, только вчера стали в  док, а теперь и срок замены АБ подошёл.
 — Ты можешь ускорить замену батареи? — поинтересовался командир дивизии у Дербенёва после проверки организации работ.
 — А что, сильно надо? — вопросом на вопрос ответил Александр.
— Сильно не сильно, а через месяц к нам едет «ревизор». Дивизия назначена под инспекцию Министерства обороны. А это, как ты сам понимаешь, не шутки.
— Сколько ж можно, — не удержался от комментария Дербенёв, почти каждый год  они нас «любят».
— Любят не любят, а деваться некуда! Так ты на вопрос не ответил?
После того, самого тяжёлого для обоих офицеров выхода в море, после пережитого вместе, после допросов и судов,  в которых было потрачено не мало сил и здоровья, между Борковским и Дербенёвым сложились очень доверительные и крепкие мужские  отношения. Вручив Александру телеграмму, согласно которой Дербенёв  назначался в этом году для обучения на Шестых высших командирских классах ВМФ в славном городе Ленинграде, командир дивизии дал офицерское слово, что после обучения, то есть через год, сделает всё, чтобы Дербенёв стал на мостик уже не старпомом,  а командиром лодки.
Александру нравилось и теплота слов, и забота, с которыми к его персоне подходит старший начальник, но Дербенёв даже предположить не мог что за этими словами стоит что-то другое, кроме правды и заботы о его командирском будущем.
— Наверное, если изловчиться, как три года назад, да под личным контролем в три смены, то может и получится выкроить дней двадцать. Мы, надеюсь, не подпадаем под инспекцию? — Дербенёв посмотрел своему начальнику прямо в глаза.
 — Под основную проверку не попадаете. Там у меня 183-я  первым корпусом и 142-я вторым вариантом, поскольку ей ещё ракетные стрельбы на СФ выполнять, а вот по физической подготовке придётся «продуться» вам, прикладное плавание нам выпало от министра…
 — А как же готовиться? У меня треть экипажа сибиряки или средняя Азия, плавают в основном топориком!
— Готовиться будете после погрузки батареи. Вечерами всем экипажем в бассейн. А как закончите погрузку, времени будет вообще уйма.
— Тех, кто умеет, я, конечно, натренирую, сам как-никак первый разряд имел когда-то, а вот с топорами сложнее…
— Не боись, самое, самое! Вместо топоров назначим тебе на проверку олимпийский резерв!
— Это как? — не понял замысел старшего начальника Дербенёв.
— Обыкновенное дело! Прикомандируем тебе официально вместо тех, кто не умеет плавать, членов сборной Балтийского флота по водному поло. В шахматах этот ход рокировкой называется.
 — А вы можете гарантировать, что до самой инспекции наша лодка останется в заводе или в акватории эскадры и не будет переведена в Новую гавань? —  почувствовав определённый подвох в словах начальника, который явно не  спроста стал  «мягко стелить»,  — поинтересовался Дербенёв.  — Мне же после погрузки понадобиться привести в порядок не только экипаж, но и сам корабль. Подкраситься, где надо,  навести лоск!
 — Что значит гарантии? Ты не на рынке, а я не продавец…
— Так-то оно так. Но может ли контр-адмирал Борковский дать своё высшее офицерское слово?
— Конечно может! Борковскому слово дать  - это как два… Самое, самое.
— Тогда обещаю сократить время замены батареи на двадцать пять суток, и люди, думаю, меня  поймут, ведь сам командир дивизии слово дал!
С этого момента физические нагрузки на каждого подводника возросли и довольно значительно. После двух, а порой и трёх смен на погрузке батареи приходилось ещё упражняться «на время» в бассейне. Но экипаж не роптал, матросы, мичманы и офицеры понимали без всякой агитации и уговоров, что сейчас всё сконцентрировано во имя общего дела!
Здесь, правда, нужно сразу оговориться, что мы полагаем, а ОН –  там, сверху,  располагает!
               
                2
        Советско-американские отношения  в области сокращения или ограничения вооружений прогрессировали как никогда бурно. В связи с чем, выполняя условия договора об ограничении стратегических  наступательных вооружений ОСВ-1, под нож, точнее в утиль,  в СССР  стали отправляться прежде всего те подводные лодки, срок службы которых  истекал или был ранее продлён. Прежде всего это были подводные лодки, вооружённые баллистическими ракетами  Р-13, проекта 629, 629А, составлявшие основной костяк кораблей 16-й дивизии.
К июлю  1989 года из состава ВМФ, а значит и из состава дивизии были исключены четыре подводные лодки: Б-93, Б-96, Б-372 и Б-79.  Таким образом,  на инспекцию Министерства обороны СССР Борковский мог реально представить только две плрб  проекта 629:      Б-183 и Б-142, при этом Б-142 готовилась выполнить задачи  межфлотского перехода на Северный флот с целью выполнения ракетных стрельб, поскольку в условиях Балтийского моря стрельба баллистическими ракетами по международным соглашениям была запрещена.
Гипотетически под проверку могли попасть и три плрк проекта 651, но одна из них Б-224 находилась в среднем ремонте, Б-124 готовилась в консервацию, а моторесурс Б-181 «плакал горючими слезами», к тому же она меняла АБ в описываемое время. Задачка, как говорят, «не для средней школы». Именно поэтому, а не по какой другой причине, как только Б-181 поменяла батарею, её немедленно перевели «домой».
— Вы же обещали? Слово офицерское дали!
— Может, ты меня  на дуэль вызовешь? — возмутился командир дивизии.
— Лучше бы вы воздержались от слова, мне же экипаж поверил, а теперь…— Дербенёв замолчал.
— А теперь готовься печати ставить в военные билеты своим «новоиспечённым» матросам. Они, как я и обещал, тебя в коридоре  ждут, не дождутся.
Дербенёв выглянул в коридор и действительно обнаружил двенадцать рослых  «как на подбор» матросов. Немного «подобрев» к старшему начальнику, Александр снова повернулся к Борковскому.
— Когда прилетают небожители?
— Завтра!
— А проверяют нас?
— Тоже завтра, своих  двенадцать матросов, плавающих топориком, передашь на Б-224 в завод. После проверки заберёшь обратно. Начало проверки в десять тридцать, дистанция сто метров, вольный стиль в одежде и  с автоматами.  Ещё вопросы есть?
— Никак нет!
— Тогда свободен. Сход офицерам и мичманам предлагаю на сегодня запретить…

                3
      Любовь  земная, так же как и «жизнь» после физической кончины тела, до сих пор остаются загадкой для человечества. Однако человечеству помимо любви давно известны иные  чувства, такие как: влечение полов, страсть, влюблённость. Из этих естественных, но во многом греховных чувств далеко не всегда рождается то святое состояние души человека, благодаря которому почти шестьдесят тысяч лет на нашей планете существует Homo sapiens.
Иногда сердечные дела приводят к непредсказуемым последствиям, не связанным напрямую с процессом взаимодействия полов, но вызывающим сердечно-лёгочную реанимацию. Так случилось и на Б-181.
Валерий Григоров  — яркий представитель рода Людей из семейства Гоминид, будучи холостым и активным  самцом, достойным потомком «Y-хромосомного Адама», сменился с дежурства по кораблю и направился в казарму, чтобы, почистив пёрышки, отправиться на непосредственный контакт с не менее достойной для этих целей «Митохондриальной Евой».  Однако дежуривший по команде старший кок-инструктор мичман  Старченков очень вежливо и доходчиво объяснил командиру минно-торпедной боевой части, что сход на берег сегодня всем запрещён, поскольку завтра, сразу после «утреннего туалета» будут поданы автобусы и экипаж отправится сдавать «нормативы ГТО»…
— Александр Николаевич, — минёр буквально вихрем влетел в кабинет старпома, — мне бы на часок всего, туда и обратно! Я до поверки вернусь! Честное слово.
— Валерий Михайлович, ты хоть сам слышишь, что говоришь, на часок, до поверки вернусь. Сейчас девятнадцать, а поверка в двадцать два. Хороший у тебя часок получается. К тому же, если ты увлечёшься процессом «туда-обратно», то и до утра можешь загулять.
— Никак нет, товарищ старший помощник, только до поверки.
Глядя на скрипучий, накрахмаленный воротничок белой рубашки и горящие от необузданного желания встречи со своей Евой глаза старшего лейтенанта,  Дербенёв вспомнил свои недавние лейтенантские годы и сдался.
— Но только чур уговор: ни капли спиртного и в двадцать два ноль-ноль быть в казарме!». Я сегодня дежурю по дивизии, проверю.
— Спасибо-о-о! — только и услышал Дербенёв через хлопнувшую за минёром дверь.
 Выполнив все обязанности согласно инструкции, в том числе проверив организацию вечерней поверки на нескольких экипажах, Дербенёв пришёл к себе в казарму.
— Минный офицер объявился? — поинтересовался Александр у дневального.
— Никак нет, — ответил тот.
— Дежурного по команде ко мне!
Проведя короткий инструктаж дежурного, Дербенёв собрался прикорнуть часок-другой, но Старченкова предупредил:
— Я немного отдохну,  разбудите меня в два часа ночи и проследите, когда явится «повелитель минного оружия».
Как ни ждал Дербенёв, не привыкший к столь вольному обращению с мужскими, а уж тем более офицерскими обещаниями, появления своего подчинённого, но, увы, греховное влечение оказалось сильнее данного минёром офицерского слова.  Не вернулся Григоров и к подъёму…
 «Что делать? Как быть? Сейчас прибудет Потапков,  потом Борковский, и что я им скажу?» — сокрушался про себя Дербенёв, но в это время дверь распахнулась и в каюту почти вкатился минный офицер.
 — А это вам! — в одной руке минёр держал начатую бутылку коньяку, а в другой торжественно шелестел фольгой распечатанной шоколадки…
 По всем признакам жанра, офицер находился в нормальном состоянии подпития вперемешку с эйфорией от  «не зря прожитой ночи».
 — Ты, Вы… — Дербенёв, кажется, потерял дар речи. — С глаз моих долой!
— Есть! — чётко ответил Григоров. — Но у меня один вопрос: «Когда плыть?».
— Через  полтора часа…
—  Буду готов как штык «колоть врагов не зная пощады», но позвольте, Александр Николаевич, я здесь у вас в коморке сосну часок до отъезда? Ибо сил совсем нет моих...
— Что с тобой делать, ложись, спи, я разбужу, — как заботливая мать согласился Дербенёв. А что ему  ещё оставалось?
И спал минёр час, и спал, пока ехали в бассейн. Его даже оставили в автобусе до самого заплыва, где он опять спал.
Решением командования представители «олимпийского резерва» были разбросаны по разным заплывам, поэтому общий показатель оказался довольно неплохим. Заплыв офицеров и мичманов возглавил командир, в этом же заплыве шёл и Дербенёв.
Автомат АКС-74У хоть и был маленьким, но во время прыжка в воду довольно сильно ударил Александра в затылок стволом. Ботинки заблаговременно вставленные за ремень и, казалось, намертво прихваченные шнурками к поясному ремню, выскользнули и теперь болтались между ног.
Но вот заплыв окончен, оглашены результаты. Дербенёв подтвердил первый спортивный разряд, Потапков тоже хорошо выступил, очень неплохо проплыли и остальные.
     В последнем заплыве стартовал заметно посвежевший Григоров и ряд возрастных мичманов. С первых секунд молодость взяла верх, и Валерий как скоростная торпеда  вырвался вперёд. Удерживая преимущество, он прошёл и следующие двадцать пять метров. Третий отрезок, как ни старался минёр, дался ему  с большим трудом. Гребки стали вялыми, вдохи редкими. Воздух минёр теперь хватал как рыба, но почему-то через раз, а начав последний, четвёртый отрезок, Григоров вообще пошёл на погружение. Переводя тело то в «подводное положение», то «под перископ», он всё же  прошёл дистанцию и, коснувшись бортика бассейна,  камнем пошёл на дно.
К счастью или к сожалению, но этого финала никто, кроме Дербенёва и корабельного врача не видел, поскольку многоголосое «УРА-А-А» огласило успешное прохождение экипажем инспекторской проверки Министерства обороны СССР.
Все инспектирующие офицеры дружно встали  и направились к выходу. Их примеру последовал и экипаж. А в это время двое страхующих пловцов,  специально  назначенных на время инспекционного мероприятия, нырнули в бассейн и подняли на поверхность бездыханное тело минёра.
Первым делом «добры молодцы»  профессионально  откачали из утопленника воду. Корабельный врач бросился к  минному офицеру.
—  Сознание утрачено, глубокая кома, пульс и артериальное давление не определяются, — как заклинание повторял Чернов, словно обращался к тому, кто в состоянии помочь.
— Что делать док, у него губы побелели и нос? — почти причитал Дербенёв, разрывая рубашку на груди Григорова.
 — В медицине это называется – реанимация, главное в этом процессе определяется фактором времени, — скорее успокаивая себя, чем отвечая Дербенёву, произнёс врач.
— Что нужно делать, док?
— Начинаем  искусственную вентиляцию лёгких изо рта в рот и  закрытый массаж сердца. Помогайте, Александр Николаевич, выведите ему вперёд нижнюю челюсть.
Проведя целый комплекс реанимационных мероприятий в «походных» условиях, доктор схватился за шприц. Дербенёву показалось, что игла у шприца слишком длинная.
  — В сердце??? — с ужасом в глазах спросил старпом и отвернулся, чтобы не видеть этот ужасный процесс.
— Внутрисердечное введение препаратов применяют как мероприятие последнего резерва, поэтому пока воздержимся, к тому же я уже ввёл «Эпинефрин» Валерке в трахею.
Дербенёв повернулся к Григорову.
— Смотри, док, у минёра носогубный треугольник розовеет…
— Вижу, у него  к тому же стали отчётливо прослушиваться ритмичные толчки на сонной  артерии. Надеюсь, всё будет хорошо…
Завершением инспекции Министерства обороны СССР стало вынесение командиру БЧ-3  Б-181 взыскания в приказе по части и  предупреждения по партийной линии. А от экипажа Валерий Михайлович получил прозвище «гусар». Чем немало гордится до сих пор.

XXV. ОРВИ
                1
     «Не по дому следует почитать хозяина, а дом по хозяину» — если эти слова, принадлежность которых приписывают Цицерону, перефразировать, заменив «дом» на «подводная лодка», а «хозяин» на «командир», тогда всем и всегда будет понятно, почему на флоте принято говорить, что командир всему голова.
Бывают офицеры, которые как дикая поросль пробивают себе дорогу к мечте исключительно своим умом, трудом и усердием,  независимо от того, есть ли у них именитые папы и мамы, или иные  приобретённые по жизни  родственники. На тернистом пути эти молодые энтузиасты идут к своей заветной мечте, пробиваясь через множество  служебных и бытовых препон, жизненных  неурядиц и семейных невзгод. Нельзя сказать, что они никогда не  задумываются о перспективе  служебного роста, о возможном будущем флотоводца, но карьера их интересует, как правило, в последнюю очередь. Поскольку в тот момент, когда такой офицер достигает уровня профессионального мастерства по занимаемой должности, он начинает любить то, ради чего живёт он сам и что может принести пользу другим. Отдавая свои знания и умения подчинённым, посвящая их делу, которое он познал и которому служит, такой офицер невольно становится авторитетом для других, а вокруг него формируется команда, способная выполнить любую свойственную ей задачу. Именно из таких офицеров, преодолевших сложнейшие испытания на пути профессионального роста, как правило, получаются настоящие командиры и руководители.
     Хуже, когда в голове молодого лейтенанта стоит установка на достижение высшей точки карьерной лестницы как можно быстрее и  любым путём. Такой индивидуум никогда не остановится  перед безнравственным поступком, а если понадобиться для удовлетворения собственного  честолюбия то  пойдёт  и «по головам». Причём для оправдания этого у него всегда найдётся парочка весомых аргументов в пользу своих деяний, совершённых «во имя достижения благородной цели» или «в силу непреодолимых обстоятельств», а тщеславие  обозначенных особей ассоциируется с исключительностью собственного пути  и «себя любимого».
Именно из таких «служак» рождается самое страшное явление  любой  «государевой» службы во все времена, имя которому – «нужные люди». Говоря попросту, это те «действующие лица  и исполнители», которые в силу жизненных обстоятельств  не созрели как личность, очень слабы как профессионалы, но всегда рядом –  «под рукой» у своего начальника  – и всегда готовы исполнить любую его прихоть, даже самую незаконную, безнравственную и безрассудную. 
Ради своего «Босса» они способны в любое время сотворить любое «чудо» или  совершить «подвиг». Презентуя «шефу» бочонок чёрной икры  перекупленной у браконьеров, или поднося «по случаю» эксклюзивный клинок из коллекции самого Хаджи-Мурата, они  демонстрируют свои беспредельные возможности и готовность пойти на большее ради служения «боссу» вплоть до выдачи замуж  за «кого прикажете…» своей жены или собственной дочери. При этом  прямые служебные обязанности этих «служак» уходят  чаще всего на второй план, а личные отношения с «власть предержащим» обретают первостепенное значение.
Издержкой в этом каждодневном «подвиге» можно было бы назвать бурный карьерный рост таких нужников и государственное признание их  «заслуг» перед Отечеством, но, к сожалению, и триста лет назад, и сейчас, в России именно у этой категории «сверхчеловеков» всё и всегда  оказывается - «в нужное время и в нужном месте». Наверное, поэтому и мы – простые грешные, да и власть предержащие тоже  – вдруг удивляемся: почему реформы в стране «буксуют», цены на продукты собственного производства в условиях «импортозамещения» растут,  а экономика как не хотела развиваться  в ногу со временем ещё со времён «хрущёвской оттепели», так и не «чешется» сегодня – в условиях современных антироссийских санкций!
Но в любом правиле всегда существуют исключения, правда, по ним те самые правила и подтверждаются. Хотя, может быть, мы забыли ещё одну категорию «служивых людей»? Ту, о которой говорят: пока гром не грянет – мужик не перекрестится.
    Почти как в известной сказке «жил да был» в ракетном отсеке одной из подводных лодок дивизии Женя Юбков. В тёплых и непринуждённых условиях под шелест «лопуха»    из года в год «мужал» офицер и даже предположить не мог, какие карьерные закавыки ему приготовлены судьбой. Прослужив  на лодке 629 проекта до капитана второго  ранга, «застрял» передовой офицер в должности командира ракетной боевой части.
Наверное, оттепель в отношениях между СССР и США сыграла злую шутку с обороноспособностью страны, и, выполняя очередной пакет соглашений по договору ОСВ-1, под сокращение штатов на подводных лодках 629 проекта, а потом и самих лодок попала 16-я дивизия. Перспективные офицеры «пачками» уходили на классы и в академию, чтобы потом, отучившись, продолжить службу на новых кораблях Северного или Тихоокеанского флотов. А кем, спрашивается, замещать высвобождаемые должности старших помощников и командиров, направляемых под нож ракетоносцев? Вот тогда и выходят из тени  забвения такие передовики как Женя. С одной стороны, «ишак постоявший в тени на солнце работать не будет», а с другой – «не боги горшки обжигают»…

                2
— Евгений Иванович! — официально начал Борковский,  — по условиям советско-американского договора Б-372  исключена из состава ВМФ в связи со сдачей в ОРВИ  для демонтажа оборудования и реализации в качестве военного имущества. Литвинов, командир лодки, назначен на вышестоящую должность и убыл к новому месту службы. Тебе предстоит выполнить архиважную задачу – перешвартовать лодку от сорок девятого пирса к сорок шестому причалу под выгрузку оружия. — Комдив внимательно посмотрел на  Юбкова и не уловив никакой реакции на распоряжение, уточнил:  — Сможешь самостоятельно, без «няньки»?
По лицу маленького, слегка лысеющего офицера, с лёгкими завитками белокурых локонов волос над ушами, откровенно читалось – «Не, неохота мне…»
— Тогда я пойду с тобой в этот «дальний» переход, но умышленно буду стоять внизу, чтобы не мешать твоим действиям.
И опять, как в известной сказке про Емелю, на лице Юбкова читалось: «Делать нечего. Слезу с печи, будет вам перешвартовка».
Здесь нужно сказать, что в тот день по дивизии дежурил опять Дербенёв. Как и подобает в таких случаях он, вместе со швартовной командой своей подводной лодки  и дежурным по живучести прибыли на сорок шестой причал и выстроились для встречи на южной его стороне. Трап-сходня также заблаговременно была перенесена к месту швартовки.
    Отойдя задним ходом к Южным воротам аванпорта, Б-372 совершила полуциркуляцию и, набрав приличный ход, под тремя электромоторами устремилась к месту своего «последнего» приюта.
Выровняв лодку параллельно стенке,  как делают все морские ассы, Юбков застопорил электромоторы.  Ничем и никем не удерживаемая, Б-372 по инерции стремительно двигалась мимо ожидавших её и слегка ошалевших швартовщиков.  Ещё мгновение,  и вместо команды «самый полный назад», отданной Евгением, моторы отработали «самый полный вперёд», но Юбков этого почему-то не увидел и не почувствовал. Спокойно наблюдая за происходящим он стоял на мостике и молчал.
Истошный крик и многоэтажный мат командира дивизии, раздавшиеся за миг до катастрофы, естественно, не смогли спасти ситуацию, и через мгновение корабль с боевыми торпедами в носовых торпедных аппаратах и ядерным оружием на борту со всей дури «заехал» на сорок пятый причал, да так, что верхние торпедные аппараты легли непосредственно  на проезжую часть.
Швартовка оказалась настолько «мёртвой» что Дербенёву со своей командой швартовы можно было и не принимать. Дверь в ограждение рубки открылась, из неё показался Борковский. Словно не видя, что трап ещё не подан он прыгнул с борта на причал и сняв свою «шапку с ручкой»  со всего маху ударил  оземь, да так, что швы на каракуле разошлись, а краб, казалось намертво пришитый к шапке «на всякий случай», спрыгнул в воду.
     Ещё раз грязно выругавшись, командир дивизии повернулся к Юбкову.
— Твоё счастье, что эта железяка уже вне боевого состава ВМФ, но если хотя бы один подводник получил увечья, считай, что ты уже за решёткой!
 Неизвестно о чём думал в тот момент Женя Юбков, но в глазах его читалось  вполне отчётливо: «Ладно, сегодня я без лошади поеду…»
Представляется, что размышления на тему: является ли описанный случай исключением, подтверждающим правило, или эти Юбковы относятся к отдельной категории людей, без которых на Руси просто было бы скучно жить, могли бы сориентировать руководство любого уровня на рациональные кадровые решения.

XXVI. ГРИНПИС
                1
       Инспекция  Министерства обороны СССР, которую с невероятными усилиями преодолели подводники, завершалась строевым смотром. Накануне  Борковский самолично проверил форму одежды всего личного состава. В ходе осмотра командир дивизии «торжественно» и публично  скручивал знаки «командира подводной лодки» с тужурок всех без исключения старпомов и механиков, которые по каким-то причинам этого не сделали сами.
Подойдя к Дербенёву, командир дивизии внимательно осмотрел вмятину от знака на правом лацкане тужурки подчинённого и с прискорбием показал на пустующее место на своей груди, где также красовалось рельефное «воспоминание» о былых временах.
— А вас-то за что? Вы же командир дивизии подводных лодок? — спохватился Александр.
— Плохо читаешь приказ Министра обороны № 233, Александр Николаевич, а там в пункте три прямо сказано «При перемещении по службе на должности, не связанные с непосредственным командованием корабля, знак остаётся у офицера без права ношения на военной форме одежды».
— Как же так, с 1943 существует этот знак, и вдруг…
— А для тех, кто плохо учился в школе, уточняю: с 1942 года существовал знак «Командир подводной лодки», а теперь с целью «повышения авторитета командиров ВМФ»  введён знак «Командир корабля»… Но это не главное. Завтра вам в море выходить на отработку задачи  покладки на грунт. Командиром идёт,  естественно, Потапков. Надо всё успеть отработать за один раз. Потом тебе в отпуск, а там и на классы ехать. Переносить нельзя.
 
                2
      Потапков, пришедший на Б-181 непосредственно  в ходе приготовления корабля к бою и походы, был чем-то явно озадачен.
— Что-то не так? — поинтересовался Дербенёв.
— Всё хорошо, но опять у наших территориальных вод крутится этот  любопытный немец с бортовым номером A52… — Командир вручил свежую  разведывательную сводку старшему помощнику.
— Oste, что ли? Ничего удивительного: он или его собрат Oker частенько там   ошиваются, — спокойно отреагировал  Дербенёв. — Работа у них такая.
— Вопрос в другом. Ты не мог не обратить внимание, что эти разведчики появляются чаще всего там и тогда, когда одна из лодок эскадры выходит в море. Совпадение это или…
— Мне, товарищ командир, не по чину об этом «или» думать, пусть по этому поводу головы ломают те, кто носит фуражки шестьдесят второго размера, а я со своим пятьдесят шестым пока повременю!

                3   
       В назначенное время, заняв полигон Л-32 и получив квитанцию на переданное радиодонесение, Б-181 легла на грунт в точке с координатами: Ш-56;20.4; сев; Д- 20;52.2;вост.
— Штурман, глубина с карты? — уточнил командир, когда лодка коснулась грунта.
— Двадцать пять метров!
— Боцман, а что у нас по глубиномеру центрального поста?
— Почти десять метров.
— Боцман, почти не считается.
— Девять метров и восемь десятых, товарищ командир.
— Совпадает, — согласился командир, оставаясь в боевой рубке.
— Центральный, радисты, — голос мичмана Кулика привлёк внимание командира, — до опорного сеанса связи пятнадцать минут.
— Добро радисты. Личному составу БЧ-4, группе ОСНАЗ, специалисту СПС  боевая готовность № 1. Будем принимать сеанс связи лёжа на грунте. Поднять антенны «Анис», «Тополь». Метристы! По пеленгу триста тридцать восемь градусов не наблюдаете работу РЛС?
— Центральный, акустик, — в такт запросу командира  «проснулись» акустики, — наблюдаю шум винтов  по пеленгу триста тридцать восемь градусов. Интенсивность нарастает, предполагаю цель — рыболовный траулер идёт на нас.
 — Спите, «глухари», как всегда, и ни черта в классификациях не сечёте. — «согласился» с докладом Потапков.  — На самом деле - цель зелёная, во весь борт надпись «Гринпис», идёт на сближение вплотную, дистанция до цели полста кабельтов. Записать в вахтенный журнал: для исключения столкновения с надводной целью решил всплыть…
Стоило лодке показаться на поверхности моря, как бывшее рыболовное судно, а ныне «грозный» защитник экологии от ядерных загрязнений застопорило ход и легло в дрейф в дистанции три кабельтова от Б-181.   Две надувные лодки  были тут же спущены на воду и направились под моторами к советскому ракетоносцу.
Прошло уже много лет с тех времён, но, вспоминая эту историю остаётся открытым единственный вопрос: откуда «зелёные»  защитники природы  знали, в каких именно  ракетных контейнерах находится оружие с ЯБП? Случайность? Или?
Известно, только то, что в июле 1989 на пресс-конференции проводимой активистами Гринпис на борту корабля «Воин радуги» («Rainbow Warrior») председатель комитета по охране окружающей среды СССР Алексей Яблоков, официально объявил отделение Гринпис «первой независимой организацией в Советском Союзе». Но вернёмся на борт Б-181.
Подойдя к лодке на дистанцию около двадцати - тридцати метров, гринписовцы развернули два  флага с символикой радиационной опасности. И, размахивая ими, стали кружить вокруг подводной лодки, снимая происходящее на видеокамеру. В какой-то момент одна из лодок поравнялась с кормой Б-181  и, подойдя к борту вплотную,  совершила морскую провокацию, поскольку её пассажирам  удалось вставить один из флагов  в шпигат ближе к контейнеру № 3.
 — Вооружить пожарный рукав на мостик! — приказал  Потапков. — Да побыстрее.
—  А может ракетницей отпугнуть? — переспросил Дербенёв.
— Ты ещё автомат достань… Завтра же все телевизионные каналы мира покажут, как советские подводники расстреливают мирную демонстрацию «зелёных» человечков.
— Виноват, — согласился Дербенёв.
В этот момент на надстройку поднялся старшина команды мотористов старший мичман Навозенко. Вид у него был ещё тот -  специально для съёмок. Голубые просаленные штаны от комбинезона РБ,  которые, скорее всего, «жили» ещё во времена испытаний первой советской ядерной бомбы, выдавали в нём корабельного «интеллигента». Синяя мичманская куртка без погон и пуговиц, завязанная на животе «мёртвым» узлом, как это делают местные хулиганы  на пляжах южных провинциальных городков, не вызывала сомнений в твёрдых намерениях мичмана. А завершавшие туалет матросские «гады» на босу ногу, зашнурованные медной проволокой и доставшиеся нашему герою, скорее всего, «по наследству» от кочегара броненосца «Потёмкин», подсказывали, что Навозенко не первый год на флоте и что старый «морской волк» давно познал истину бытия. Головного убора на мичмане не было. Да он и ни к чему в ситуации, когда предстоит неординарная встреча с врагом. Центральным атрибутом всего «ансамбля» выступал живот, а дополняли его узловатые пальцы огромных ладоней подводника.   Сам живот  немаленького размера  да и все остальные части тела были покрыты таким слоем мазута, что издали Анатолия Ивановича — так звали мичмана,  можно было принять за негра из древнего племени Зулусов, что проживают в провинции Квазулу-Наталь Южно-Африканской Республики.
В одной руке мичмана  поблёскивал, как  двуручный рыцарский меч, огромный рожковый гаечный ключ  восемьдесят на восемьдесят пять, а  другой  рукой Навозенко сжимал ствол пожарного рукава, который тащился за Анатолием Ивановичем как издохший змий, которому русский богатырь только что отрубил голову.
Увидев довольно странное и очень недружелюбно настроенное  существо на палубе советской подводной лодки, западные «фотомодели» от «Гринпис», пытавшиеся сфотографироваться «на память» и почти забравшиеся для этого в газоотбойник  ракетного контейнера,  бросились за борт, пугая своими воплями любопытных чаек.
Не обращая внимания на пугливых «зелёных» нарушителей, как тараканы бросившихся врассыпную,  простой советский подводник  медленно подошёл к оставленному нарушителями флагу. Пренебрежительно окинув взглядом «нечисть», торчащую перед ним,  медленно выдернул древко из надстройки и, демонстративно сломав  его об колено, одним движением рук разорвал флаг пополам.
После непродолжительной «фотосессии» перед иностранными фото и видеокамерами мичман Навозенко пригрозил «разбойникам» гаечным ключом и торжественно отправил останки «природоохранной» акции  следом за «зелёными» человечками.
Так завершилась эта незваная встреча с благими, но несогласованными намерениями с одной стороны и решительными действиями - с другой.
               
XXVII.  СОВЕТ «В ФИЛЯХ»
                1
      Дербенёв  наконец-то в отпуске, можно кричать  «УРА!» поскольку деньги, отпускные и командировочные, в кармане, он едет по летней улочке Раиня на встречу со своей любимой женой, чтобы обрадовать  её покупкой билетов.
К новому автомобилю «Москвич-2140»,  купленному с рук у одного стармеха тралового флота,  Александр ещё не привык. Ему кажется, что буквально все вокруг обращают внимание на то, какая красивая и замечательная у него машина…
Проезжая мимо автобусной остановки перед железнодорожными путями, где частенько ползают тепловозы с вагонами Лиепайского маслозавода, Дербенёв  попал в «пробку». Да, да и тогда они случались, но ненадолго.
Машинально повернув голову направо в сторону остановки, Александр обнаружил человек тридцать, ожидавших прибытия общественного транспорта. Впереди этой серой толпы, как солнечный блик, как утренний цветок ещё не сбросивший груз хрустальной  росы, стояла девушка лет двадцати пяти. Короткая юбка  и откровенное декольте блузки словно говорили: «Неужели в твоей красивой машине не найдётся для меня места?».
«Да…»  — безвольно согласился Дербенёв и вполне определённо почувствовал удар.
Выйдя из автомобиля, Александр обнаружил, что бампер его автомобиля упирается в заднюю блок-фару «Жигулей» третьей модели, остановившихся внезапно впереди его машины. Левое крыло  родного «Москвича» слегка «флюсило», а девушка «вся такая… в мини» беззаботно смеялась глядя на «зеваку».
— А что делать? За удовольствие надо платить! — произнёс  Дербенёв вслух.
После этих слов смеялась  уже вся остановка.
               
                2
— То есть как ты не едешь? — возмущался Дербенёв. — Не едешь ты, значит не едут и дети, а это  в свою очередь значит, что в Ленинграде, где мы целый год могли  бы быть вместе без всяких забот и тревог, я буду как перст один…
— В кои веки дети пристроены и в школу, и в детский сад. Я наконец  устроилась на работу по специальности. И ты предлагаешь всё это бросить ради одной твоей прихоти? — не менее энергично возмущалась Дербенёва.
— Не понимаю тебя! С каких это пор желание жить вместе, быть рядом всей семьёй каждый день в течение целых двенадцати месяцев стало моей прихотью? А не ты ли  постоянно твердишь о том, чтобы я уходил из плавсостава на берег и чтобы мы наконец были вместе?
— Да, дорогой, это я твержу, и я действительно сплю и вижу, как ты ради меня, ради нас всех бросишь свой дурацкий подплав. Но жертвовать собой, благополучием семьи ради твоей будущей корабельной карьеры я не готова.
От услышанных умозаключений Александру  стало даже не по себе.
 — Я тоже ко многому не готов, но разве я требую что-то сверхъестественное от тебя?  Твоему мужу предложена учёба на командном факультете  Шестых ВСОЛК ВМФ. В течение года нам предстоит жить и учиться в Ленинграде. Что может быть интереснее для молодой семьи?
— Во-первых, не нам, а  молодому, но уже поднабравшемуся жизненного опыта офицеру флота.  У которого только и мыслей в голове, что о флоте да о слове комдива, пообещавшем  по окончании этих твоих классов  назначить  командиром лодки капитана третьего ранга Дербенёва.  Держи карман шире!
В случившемся споре, Дербенёву, как всегда, не хватало аргументов, чтобы как-то переубедить супругу думать иначе, он старался подыскивать нужную мотивацию, но ничего не получалось. От боли непонимания Александру не хватало воздуха; в ходе спора он покраснел, очевидно, по той же причине, покраснела и Татьяна. Со стороны было видно, что эти двое любящих людей, произнося наболевшие для каждого из них слова, говорят на разных языках и никогда не смогут понять друг друга, пока не научатся слушать и чувствовать друг друга.
В какой-то момент Дербенёв захотел поведать Татьяне, что значит для него подводная служба и почему он – совсем ещё не старый человек – уже начал седеть. Ещё он хотел рассказать любимой, что, рискуя жизнью практически на каждом выходе в море, подводники просто делают свою работу, потому что нет в стране других людей, кто мог бы её сделать за них. Что за семь лет службы на подводном флоте он — Александр Дербенёв не единожды смотрел в глаза «даме с капюшоном» и ни разу не пожалел о выборе своего жизненного пути, но вместо этого Александр тихо произнёс:
— Мне будет тяжело без вас! Я не смогу без тебя!
               
                3
      Так и не достигнув семейного консенсуса, Дербенёвы уехали в отпуск. Где-то в глубине души Александр надеялся, что за чередой беззаботных будней «на маминых харчах» Татьяна одумается, в ней проснётся забытая страсть к мужу как  самцу, и однажды «растаяв» в его объятиях, она скажет «ДА». А чтобы «подогреть» решение супруги, Дербенёв позвонил в Питер боевому товарищу – бывшему минёру       Б-224, с которым они прошли не одну тысячу миль в глубинах Мирового океана, и попросил подыскать соответствующее жильё для семьи из четырёх человек сроком на один год. Александр Иванович Хомичев любезно согласился, но на беду заговорщиков, об этом узнала супруга минёра, тоже Татьяна и тоже боевая подруга Дербенёвой. Она-то и расстроила все карты, поведав  подружке о состоявшемся  сговоре. В семье Дербенёвых разразился скандал.
Последней каплей, переполнившей чашу и перечеркнувшей всякое желание Дербенёва уговаривать жену на совместную поездку в Ленинград, стало посещение вечера встречи выпускников затеянное одноклассниками Татьяны. На этом вечере, а точнее в ходе банкета в ресторане «Октябрь» на живописном берегу Днепра Дербенёв стал случайным свидетелем разговора его жены с одним из её одноклассников, который всегда, но безуспешно добивался руки и сердца Татьяны. На сей раз между одноклассниками состоялась довольно миленькая беседа, из которой Дербенёву стало известно, что Сергей, так звали одноклассника Дербенёвой, развёлся, детей не нажил и готов начать всё сначала, но уже с Татьяной…
После услышанного Дербенёву показалось, что всё стало на свои места, в его сомнениях и  попытках объяснить с точки зрения разумности поведение  супруги можно было ставить точку. Не дожидаясь «сладкого на десерт», Александр оставил банкет и отправился домой.
 Поделившись гнетущими его мыслями и переживаниями с тестем, Александр ждал поддержки и участия отца Татьяны. Надеясь на помощь в переговорах «воюющих» сторон, Дербенёв предполагал, что бывший военный лётчик - старший лейтенант в отставке, лишённый военной карьеры одним росчерком пера Хрущёва 15 января 1960 года, станет для него той самой спасительной соломинкой, за которую  всегда так хочется ухватиться в самый критический момент, но как он ошибался…
В результате предпринятого  Никитой Сергеевичем сокращения Вооружённых сил СССР на один миллион двести тысяч человек, тесть не только лишился карьеры лётчика, но и потерял веру в себя. В течение длительного периода  находясь  «под каблуком»  у любимой жены, он утратил дар инициативы, способность руководить ситуацией, что и прояснилось на ближайшем  семейном совете.
Никто из родственников жены идею Дербенёва о совместной поездке на учёбу в Ленинград не поддержал, и только школьница  Ирина – сестра Татьяны,  скорее из чувства здорового подросткового протеста  проголосовала за Дербенёва, а значит, как считал Александр, за сохранение семьи.
Совет в «Филях» принял, по сути, историческое решение, но не в пользу Александра!

XXVIII.  АРАГВИ
                1
     «Здравствуй, творение Петра Великого, здравствуй город на Неве!» —думал Дербенёв прибыв на станцию метро имени Александра Невского и перемещаясь теперь по лестнице эскалатора наверх.  Вдыхая полной грудью знакомый ещё с детства и ставший таким близким запах ленинградской подземки Александр радостно размышлял о будущей учёбе, о перспективах, которые она рисует.
«Как здорово снова быть здесь и как плохо, что я один».  — совсем не радостной мыслью закончил свои размышления Александр, выходя из вестибюля станции метро на Невский проспект в том месте которое  в нарде именуется просто Старо-Невским.
Перейдя через дорогу в сторону Александро-Невской лавры, Дербенёв остановился на автобусной остановке и стал вчитываться в названия действующих маршрутов.
— Вам, молодой человек, наверное, на классы? — видя, как внимательно вчитывается в названия маршрутов статный молодой офицер с большим жёлтым чемоданом в руках, поинтересовалась милая седовласая женщина пожилого возраста.
— Да, на Заневский! 
— Тогда вам лучше со мной, — предложила незнакомая женщина садясь в переднюю дверь подъехавшего автобуса - «гармошки».
— Спасибо! — поблагодарил Александр, помогая женщине забраться на ступеньку.
Закончив посадку пассажиров преклонного возраста и детей через переднюю дверь, Дербенёв направился к средней двери, чтобы наконец сесть в автобус самому.
— Не могли бы вы и мне помочь? — приятный женский голос заставил Александра обернуться.
 За его спиной стояла молодая, если не сказать совсем юная, стройная девушка небольшого роста одетая в тёмный вязаный свитер-платье и ярко-красные сапожки на высоком каблуке. В одной руке дама держала небольшой чемоданчик, а в другой – большой пластиковый тубус, очевидно для чертежей.
— С удовольствием!  — согласился  Дербенёв, пропуская даму вперёд и подхватывая из её рук  негабаритное имущество.

                2
     Утро в квартире № 84 по Гвардейскому проспекту Лиепаи, где проживали Дербенёвы, начиналось, как всегда, с завтрака. И даже субботний день не мог нарушить устоявшиеся традиции.
— Ну что, «безотцовщина», чем вас кормить сегодня?
— Мне омлет! — потребовала дочь Люда.
— А мне просто яичко от курочки, как у бабы Таи…— Отозвался четырёхлетний сын Вова.
— А сами-то кудахтать не начнёте после завтрака, птички мои? — пошутила Татьяна Дербенёва, открывая холодильник. — Да и яичко только одно осталось. Давайте-ка я вам гренки с яичком пожарю и творожок со сметанкой каждому приготовлю?
— А что, курочка не дала нам яичек? — поинтересовался Вова.
— Дала сынок, дала курочка яичко. Только его купить ещё надо, а мне до магазина не добежать пока никак. Дел  просто невпроворот. Тут и стирка ваша, и уборка, и на работу идти в понедельник, будь она неладна …
В прихожей зазвонил телефон. Татьяна, бросив приготовления  завтрака,  направилась в прихожую.
 — Алло?
 — Доченька, это мама, как вы там мои бедненькие, одни?
— Если честно, мам, то напряжённо. Денег, которые Дербенёв оставил, хватило только на месяц, а новые он пока не прислал…
— А сколько же он тебе оставлял? — встревоженно уточнила Светлана Павловна.
 — Да немного, мама, совсем мало. Всего шестьсот рублей… — Зачем-то соврала Татьяна, хотя Александр оставлял восемьсот, да и в кошельке у неё на сегодня оставалось ещё не менее ста пятидесяти…
   — Да… Я почему-то лучшего мнения была о Сашке, когда рекомендовала тебе именно его кандидатуру в качестве мужа…
— Вот так, мама. Лучше бы я сама выбирала.
— Лучше, не лучше, а ты сейчас при квартире, двух машинах с гаражом и деньгами в кармане, мужниными, а свои, небось, на книжку складываешь?
 — Всё это правильно, но я, по сути, одна уже десять лет! Одна,   но не свободна, да ещё и детки, как тебе известно, имеются! — не отвечая на вопрос матери, заметила Дербенёва.
— Ну, с детками это мы порешаем, сейчас отца пришлю, заберём на время.
— Как заберёте? А школа, детсад?
— Доченька, а ты не забыла, кем твоя мама в обкоме партии работает? Наверное, внуков-то я пристраивать буду не в какую-то   глушь, а в лучшие места!
Татьяна, боясь выказать внезапную радость, свалившуюся на её голову, тут же согласилась с мнением «руководящей роли партии».
               
                3
      Строевой смотр, предпринятый по истечении первого месяца учёбы на командном факультете Шестых высших специальных офицерских классов ВМФ, собрал более двух сотен офицеров, впервые оказавшихся в одном строю.
Как когда-то Борковский, так и начальник   ВСОК ВМФ контр –адмирал  А.П. Ерёменко начал свой смотр с опроса офицерского состава, но перед этим он поздоровался и торжественно довёл до присутствовавших в строю информацию из истории классов:
— 28 января 1827 года царское правительство Российской империи создало под руководством известного адмирала и мореплавателя Ивана Фёдоровича Крузенштерна Высшие офицерские классы Русского Военно-Морского Флота при Морском кадетском корпусе.  С этого  момента в нашей стране было положено начало высшему образованию в Русском флоте и установившейся впоследствии твёрдой системе совершенствования подготовки офицерских кадров в специальном учебном заведении, ставшем подлинной кузницей для пополнения флота квалифицированными офицерами.
 Закончив короткую речь, Ерёменко начал двигаться вдоль шеренг, специально разведённых для осмотра формы одежды, опроса жалоб и предложений. Подходя к каждому офицеру, начальник классов останавливался напротив и ждал, когда офицер представиться, а сам в это время осматривал его внешний вид и форму одежды.
   — Командир корабля старший лейтенант Корчагин, — представился молодой офицер, видя, как Ерёменко трепетно относится к незаконно носимым некоторыми офицерами знакам «Командир корабля».
 — Каким же кораблём вы командуете? — поинтересовался контр-адмирал.
— МДКВП , товарищ адмирал, в должности один год!
— Что ж идём дальше, — предложил начальнику командного факультета Ерёменко. — А вы, наверное, возьмите шапку или  лучше мешок да и складывайте туда кораблики да лодочки. Полюбуйтесь на этих орлов. Судя по нагрудным знакам, у вас весь факультет – уже готовые командиры  и делать им на классах нечего!
Остановившись напротив капитана третьего ранга, у которого также как и у многих других, красовался знак «командир подводной лодки», Ерёменко замер.
— Помощник командира ракетной подводной лодки 667В проекта капитан третьего ранга Ивашин! — Представился старший офицер.
 — Сколько в должности?
— Два месяца, товарищ адмирал.
— На допуск сдали?
— Ещё нет…— честно ответил Ивашин.
— Так какого, извините, рожна вы напялили на себя знак командира??? — строго поинтересовался начальник классов.
— Виноват, — согласился офицер, снимая незаконный атрибут формы одежды.
 Рядом стоявший капитан третьего ранга, видя назревающий конфликт, тоже поторопился снять свою лодочку.
— А вы, милейший, кто у нас будете? – спросил Ерёменко у суетливого офицера.
— Старший помощник командира подводной лодки 641 проекта капитан третьего ранга  Шумицкий. В должности год, на допуск сдал, но приказа пока нет.
— Старший помощник командира подводной лодки  Б-181 651 проекта капитан третьего ранга Дербенёв. В должности три года, на допуск сдал, приказа о допуске вшит в личное дело, знак вручён ещё в 1987 году.
— Опыт плавания в должности?  — поинтересовался Ерёменко, рассматривая отпечаток на тужурке Дербенёва, оставленный длительным ношением знака «Командир подводной лодки».
— Боевая служба в Северную Атлантику в том же 1987- м и два боевых дежурства в 1988 и 1989 годах.
— Он, товарищ адмирал, вообще однажды вышел в море старпомом, а вернулся командиром! — комментируя «заслуги» Дербенёва, выпалил Ивашин.
 — Как это понимать? — удивился адмирал.
 — Да вы не слушайте этого бывшего «стратега», он просто хотел сказать, что я, будучи старшим помощником, не уберёг своего командира   от гибели и  согласно Корабельному уставу сделал запись  в вахтенный журнал о вступлении в управление кораблём...
— Выйти из строя! — приказал начальник классов.
Дербенёв вышел из строя на два шага и, повернувшись кругом, встал лицом к строю. Оказавшись лицом к лицу со своими коллегами, Александр чувствовал себя не очень комфортно. «Как на суде, а ты не свидетель, а обвиняемый», — не первый раз в своей жизни подумал Дербенёв.
— Товарищи офицеры, я, начальник Шестых высших специальных ордена Ленина офицерских классов ВМФ СССР, разрешаю своим распоряжением и под мою ответственность, вопреки требованиям приказа МО СССР номер 233 ношение знака «Командир подводной лодки» единственному из вас офицеру — старпому Б-181  капитану третьего ранга Дербенёву.
После этих слов контр-адмирал  Ерёменко взял из шапки начальника командного факультета один из знаков и прикрутил его к тужурке Александра.
Дербенёв облегчённо вздохнул и встал в строй, но ощущение неловкости почему-то не оставило его.

                3
       Баня, в которой офицеры спустя полтора месяца отмечали начало учёбы на классах, точь-в-точь походила на ту, в которой снимался известный фильм «Ирония судьбы или С лёгким паром». Да и приключения после бани можно было ожидать аналогичные.
— Нет, нет я больше не могу,  — артачился Дербенёв, —  мне ещё на тренировку идти сегодня…
— Какую такую тренировку? — поинтересовался  одноклассник Дербенёва офицер Северного флота по имени Иван, наливая в пивной бокал водки.
— По боксу, я же нашёл своих старых друзей, с которыми когда-то выступали на «Вооружёнке», один из них теперь тренирует команду «Трудовые резервы» на Конюшенной площади. Туда я и хожу тренироваться по вечерам.
— А это зачем? — снова спросил Иван.
— А зачем монахи дрова колют каждый день, знаешь? — вопросом на вопрос отреагировал Александр.
— Не-е-е, — промычал Иван.
— Вот когда узнаешь, тогда и поговорим! — сказал Дербенёв направляясь в парилку.
Когда он вышел из парной, то обнаружил, что почти вся группа офицеров уже разошлась. Женатики отправились в семьи, а «холостяки» кто куда.  Иван, на удивление практически трезвый, сидел в чане с холодной водой и «отмокал».
— Вы не отморозите себе причинное место, сэ-э-р? — вежливо уточнил Дербенёв, подсознательно понимая, что сегодняшнюю судьбу этого товарища  группа поручила  именно ему.
— Если на Севере не отморозил, то здесь вряд ли.
 — Тогда, может, по-тихому двинем  в общежитие? — отчётливо понимая, что тренировка сегодня накрылась, как говорят в таких случаях, «медным тазом», поинтересовался Александр.
 — Да, да, я сейчас, — согласился коллега, вылезая из своей купели. — Но у меня будет другое предложение…

                4
      Ресторан «Арагви» что расположен на набережной реки Фонтанки – камерное заведение с грузинской кухней в меню. Здесь всегда шумно и весело. Музыка и танцы, сдобренные хорошим грузинским вином делают мужчин настойчивее, а женщин податливее. Наверное, за этим сюда многие из них и  приходят.
— Ты не представляешь, какая в «Арагви» завораживающая кухня, но прежде всего это веселья шум, – как хороший знаток кухни и особенностей этого ресторана,  рассыпался в  красочных эпитетах Иван. — Известно ли тебе, дорогой, что такое бажа, гебжалия,  хачапури или чебуреки, хашлама, чанахи, кюфта, хинкали и другие гастрономические удовольствия? Не-ет? Тогда мы идём в нужном направлении!
— А в этом направлении денег нам хватит, да-ра-гой? — передразнивая товарища, уточнил Александр. — У меня не полуторный оклад, как у некоторых, да и полярку на Балтике не платят, если ты не в курсе…
— Не боись, дружище, всё будет о’кей! Ты же со мной!
Подойдя к двери ресторана, у которой, к удивлению Дербенёва никого не было, товарищи  попытались войти, но дверь оказалась запертой, а через стекло хорошо читалась табличка с традиционным: «Мест нет!». Александр  даже обрадовался и уж было собрался уходить, но тут дверь отворилась, в проёме показался официант, выпускавший «сформировавшуюся» парочку, и в «бой» ринулся Иван.
— Дружище, пусти нас на те места, где эти двое сидели. Будь добр!
Обрадованный халявным червонцем официант согласился и провёл товарищей к столу.  За столиком сидели сразу четыре молодые  особы женского пола, но почему-то царило некоторое уныние. Представившись, мужчины присели  к столу.
— Вы наверное офицеры? — спросила одна из девушек.
— Да, — ответил Иван, — так точно, а что не видно?
— Как раз наоборот, — глядя на Александра, сказала другая, —  у вас даже в гражданском платье выправка чувствуется. А меня зовут Лена…
Александру показалось, что он уже слышал где-то этот голос, он присмотрелся и вспомнил: «Красные сапожки!»  Но тут громче заиграла музыка, и Дербенёв не успел ответить.
— Я выбираль тибе! — странный, явно не грузинский, но знакомый Александру акцент заставил и его, и девушку обернуться.
За спиной у Елены стоял лысый, толстый и очень потный мужчина лет сорока пяти и пытался взять девушку за руку, чтобы увести на танец.
  — Девушка не танцует, — игриво заметил Иван, не совсем уверенно вставая из-за стола.
— А тибе не спрашивают! Сиди бастурма кушай! — настойчивый ухажёр  толкнул Ивана обратно на стул и попытался  силой принудить Елену к танцу, но ему помешал Александр.
Встав рядом с девушкой,  он произнёс:
— Ара! Ты разве не понял? Это моя сестра, и она не танцует, а если тронешь её ещё раз, знаешь, что тебе будет! Rus dilind; bilirsinizmi?  Я понятно выражаюсь?!
— Ладно, — согласился потный гражданин непонятной национальности. — Сестра, мать – это святое! — и направился к своей компании, которая бурно праздновала какое-то мероприятие.
К великому сожалению, инцидент на этом не был исчерпан и Дербенёва ждал  неприятный «сюрприз» при посещении туалетной комнаты. 
Трое товарищей несостоявшегося «ухажёра» и сам «неудовлетворённый» гражданин зашли в комнату сразу за Александром, где попытались выяснить отношения с помощью  традиционных дамасских инструментов, но Дербенёв оказался трезвее, моложе и проворней. Правда,  за разбитые зеркала  и сломанную дверь в одну из кабинок  пришлось заплатить уже «знакомому» официанту. Этот же официант вызвал такси, а когда Александр с Иваном, Еленой и её подругой уехали, позвонил  в милицию – «для порядка».

г. Калининград                6 октября 2015 года

                КНИГА ВТОРАЯ
                СЕВЕРНЫЙ КРЕСТ
               
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
      Некоторые мифологи высказывают  мнение о том, что созвездие Лебедя, или Северный Крест, появилось на небе в благодарность за то, что в этом образе Зевс добился любви Леды - жены спартанского царя Тиндарея. В результате Леда снесла яйцо, из которого вылупились Близнецы Диоскуры: Кастор и Полидевк, Елена и Клитемнестра. Впрочем, о том как это созвездие связано с нашими героями, Зевсом и его непрерывными любовными похождениями я расскажу вам в представленной повести.
                Автор

I.  БАР НА ПОЛТАВСКОЙ…
                1
      Конец восьмидесятых – начало девяностых для СССР был чем-то вроде прелюдии конца. В атмосфере  Страны Советов вполне отчётливо прорисовывался призрак капитализма. Сплошь и рядом, как грибы после дождя, появлялись различного рода  кооперативные предприятия. Заводы и фабрики  повсеместно превращались в акционерные общества, откровенно  запахло частной собственностью на средства производства и не только.
Столь желанная народом и столь выстраданная свобода слова стала настолько безграничной и даже дикой, необузданной, что иногда хотелось, чтобы она снова попала под цензуру.  Ленинградская телепередача «600 секунд» Александра Невзорова, выходившая на Пятом,  собирала у экранов телевизоров больше зрителей, чем программа «Время», выходившая на Первом общесоюзном. Плюрализм мнений, возникший на основе гласности и той самой свободы слова, считавшийся одним из величайших достижений «перестройки», настолько пророс между различными слоями населения, что зачастую расцветал откровенной уголовщиной, причём чаще всего  в  очередях к пустым прилавкам магазинов.
Кроме открытия внутренних проблем страны и общества гласность открыла народу и западный мир с неведомым для простого советского человека образом жизни, традициями, причём зачастую далеко не высоконравственными. Немаловажную роль в «просвещении» советских граждан на пути создания «открытого общества», где царят «общечеловеческие ценности», созданные на основе либерализма и демократии сыграл Джордж Сорос, замеченный в окружении А. Д. Сахарова и Р. М. Горбачёвой ещё в 1987 году…
Обилие полученной и по-своему воспринятой  информации  о прелестях свободной любви, ЛГБТ-сообществе,  об убогости российской цивилизации  с её  традиционными ценностями и укладом, о ведущей роли  торговли наркотиками в современной экономике и многое другое обернулось большой душевной, а порой и личной драмой для большинства неподготовленных  людей страны победившего социализма. Как ни странно, но последствия дружбы между нашим «реформатором» и  заокеанским «спекулянтом» на мировых финансовых биржах, а между делом антикоммунистом и одновременно критиком финансового капитала мы можем наблюдать и сегодня.
     Половинчатость и непоследовательность бурно начатых  и абсолютно незавершённых реформ неизбежно привели к ухудшению социально-экономической ситуации в Советском Союзе.  Даже КПСС, ведущая и направляющая роль которой никогда до сих пор не оспаривалась, стала утрачивать инициативу. Робость и нерешительность  её руководителя  неспособного возглавить реальные преобразования в политической, экономической и социальной сферах  страны, привели к падению авторитета партии и переходу инициативы от партийного аппарата к народным Советам, а также зарождающимся новым политическим партиям и движениям таким как: Христианско-демократическая партия России, Христианско-демократический союз России, Демократический союз,  Либерально-демократическая партия и другим. В республиках советской Прибалтики родились «Саюдис» (Литва) и «Народные фронты» Латвии и Эстонии.
Последней попыткой  выровнять – нет, не исправить, а именно выровнять ситуацию в экономике можно назвать дискуссию, развернувшуюся в июле 1990 года  на  ХХVIII съезде КПСС, которая привела к принятию ряда документов, согласно которым  единственной альтернативой административно-командной системе признавалась «рыночная экономика». В результате этого признания  был достигнут компромисс между М.С. Горбачёвым и Б. Н. Ельциным по разработке экономической программы, а  комиссия  созданная академиком        С.С. Шаталиным и  Г.А. Явлинским подготовила проект перехода страны к рынку за пятьсот дней.
Но, как часто бывает в нашей стране, «не поделив портфель», Горбачёв  в последний момент отказывается поддержать эту программу и создаёт свою. К чему всё это привело нам известно не понаслышке…
Обстановка в Северной  столице мало чем отличалась от остальных городов страны. И если во всей стране уже действовала талонная система, то в Ленинграде, находившемся всегда на особом обеспечении, также как и Москва, только в 1989 году ввели эту систему обеспечения граждан. Сначала были введены талоны на часть продуктов (чай, сахар, спиртные напитки, мясоколбасные изделия и пр.), а затем и на ряд других товаров первой необходимости (мыло, стиральный порошок, табак и пр.). Без ограничений и талонов продавались пожалуй только берёзовый сок и хлеб... 
     Для получения талонов требовалась прописка, а сами талоны  выдавались на предприятиях (организациях) и в учебных заведениях.
Недовольство народных масс «переменами к лучшему» достигло такого уровня, что офицерам и мичманам, всегда обильно населявшим «Культурную» столицу, зачастую даже в общественном транспорте лучше было не появляться. Озлобленные пустыми полками люди могли в лучшем случае просто выкинуть «дармоеда-нахлебника» в военной форме из трамвая или троллейбуса, а в худшем – просто покалечить там же, так сказать, «не отходя от кассы». Офицеры учебных заведений вынуждены были дежурить на КПП с оружием в руках вместо мичманов и прапорщиков, которые массово стали искать «лучшей жизни», подрабатывая за пределами воинских частей и учреждений.
     Милиция и власть оказались не готовыми реагировать на динамично меняющуюся обстановку.  Каждый звонок в Дежурную часть с сообщением об очередном преступлении зачастую воспринимался как нечто неординарное, почти фантастическое, чего точно не может быть, потому что быть не может никогда! «Слуги народа» при этом жили и служили как бы по инерции,  «принципиально» не замечая людских проблем, правонарушений, а частенько и преступлений, творящихся рядом.

                2
      Татьяна Дербенёва вернулась домой, когда уже стемнело, а чтобы утром не бежать в гараж, припарковала семейный «Москвич -2140» у подъезда и поднялась в квартиру.
«Как я чертовски устаю на этой дурацкой работе, — подумала Дербенёва и тут же про себя добавила: — Но деньги счёт любят»!
Раскрыв дамскую сумочку и высыпав всё содержимое на стол женщина с радостью обнаружила, что за сегодня её доход от «таксовояжа» составил почти пятьдесят рублей…
     «И это за какие-то четыре часа езды по городу!», —  обрадовалась выручке Татьяна.
     Проверив отчётные документы для кооператива частных извозчиков «Ливония», в котором, с некоторых пор, помимо основной работы подрабатывала Дербенёва, Татьяна обрадовалась ещё больше.  Как же – общий доход полученный ею за месяц, составил почти восемьсот рублей, из которых инженерская зарплата составляла  всего сто двадцать пять целковых…
— Так они и жили, в годы НЭПа! — видя, что на кухню зашла дочка, вслух произнесла Дербенёва, убирая всё обратно в сумку.
— Как, так? — уточнила Люда с порога.
— А так, что я и сама не понимаю, как. Папка в Питере, мы дома. Не бедствуем, слава богу, а радости нет. Да и счастья тоже…
— Мама, а что такое счастье? — снова поинтересовалась дочь.
— Да я и сама ещё не знаю, родная, иди-ка лучше ко мне, я тебя поцелую, счастье ты моё…
               
                3
     В тот субботний вечер Дербенёв собирался на тренировку. День, хоть и был предвыходным, но  выдался, как всегда, напряжённым. С утра по учебному плану штудировали «теорию командирских знаний», от которой откровенно «трещала» голова. Потом, бегая по тренажёрам и этажам, занимались тренингами по выходу в торпедную и ракетную атаки, а вечером головная боль только усилилась, от того что надо было ещё где-то перекусить, поскольку ни обед, ни ужин в офицерской столовой по субботам не предусматривался...
Уложив в спортивную сумку боксёрки, бинты, капу и перчатки Александр привычным движением снял с батареи под окном высохшие спортивные  трусы, майку и направился к выходу, но  дверь в комнату, где жили будущие командиры, внезапно распахнулась и на пороге показался незнакомый офицер.
Шинель офицера была исполосована на клочья, погоны старшего лейтенанта частично оторваны. Лицо его было в ссадинах и кровоподтёках, левое ухо висело на клочке кожи, а нос был настолько вдавлен в лицевую кость, что, казалось, отсутствовал вовсе. Не сказав ни слова, офицер медленно спустился на пол и потерял сознание…
— Витьку Колчина со спецфакультета зарезали!!! — закричал кто-то в коридоре.
Дербенёв выглянул за дверь и увидел стоявшего посредине коридора  помощника дежурного по классам. На этаже  командирского факультета послышался нарастающий шум от людских голосов и открывающихся дверей практически всех комнат.
 — У меня тут Санька Иванов, тоже со спецфакультета, без сознания, — выдавил из себя Дербенёв, пытаясь найти пульс у окровавленного офицера.
Буквально через несколько минут у дверей Дербенёва, собралось более пятидесяти человек. Все без исключения были в шоке от увиденного.
— А что, собственно, произошло? — спросил кто-то из собравшихся.
— В санчасть его надо, срочно, или в госпиталь, помрёт ведь! — добавил другой голос.
Откуда-то сверху, как раз оттуда, где  располагался специальный факультет донёсся нарастающий топот ног многочисленной толпы слушателей, спускавшихся по лестнице слушателей.
Неизвестные руки подхватили обмякшее тело пострадавшего, и трое офицеров понесли его в санчасть. Количество собравшихся вокруг своего коллеги, дежурившего в этот день, было таковым, что люди заполнили всё пространство коридора.
 — Так что же всё-таки произошло? — вновь поинтересовался небольшого роста лысеющий капитан второго ранга.
— Да всё как обычно! Пошли наши орёлики  – два старлея и один каплей – поужинать.  Да забрели, судя по всему, на бандитскую тусовку. У них же,  у бандюков, на лбу не написано, что он «в законе» или ещё как… А наши в форме, значит. Кому-то из нуворишей это не понравилось, предложили покинуть заведение, наши – ни в какую. Вот их и порешили там же, на глазах у всей «честной» компании.
— И где всё это происходило? — поинтересовался всё тот же капитан второго ранга.
— В баре на Полтавской…
— А точнее?
— Точнее: Ленинград, станция метро Площадь Восстания, улица Полтавская, 3, — ответил помощник дежурного.
— И что будем делать, народ? — спросил, осматривая толпу взглядом полководца, лысеющий офицер. — Проглотим и эту пилюлю, как проглотили унижение и оскорбление пожилого контр-адмирала Ткачёва, с которого по дороге в Пушкин сорвали каракулевую шапку и никто из ленинградцев, ехавших в электричке, не вступился за старика в форме? Или как проглотили унижение выкинутого из троллейбуса среди бела дня нашего коллегу подполковника юстиции – слушателя специального факультета – только за то, что он был при погонах, а в общественном транспорте было мало места даже для «людей»…
— А что же делать, кто виноват? Поди разберись, — раздался чей-то голос из неоткуда.
— Хорошие вопросы, да сплошь философские. И при этом исконно русские…  — невесело констатировал уже знакомым голосом капитан второго ранга. — Вот пойдём на Полтавскую, да и разберёмся…
— А и пойдём! — хором ответила толпа.
— Всем переодеться в спортивную форму одежды, неприметную для горожан, но удостоверения офицеров иметь обязательно. На сборы десять минут. Собираемся на Заневском проспекте у входа на классы, — приказал лысеющий офицер, незаметно взявший руководство «бунтом» на себя. 
Благим намерениям Дербенёва потренироваться, а после сытно поужинать уединившись в каком ни будь кафе, не суждено было сбыться в этот день. Хотя насчёт «потренироваться», может быть ещё и получится…
               
                4
       Более сотни офицеров – слушателей ВСОК ВМФ, намереваясь защитить своих товарищей, отстоять честь и достоинство офицера, его право на ношение формы одежды, право на уважение его труда, спонтанным шествием проследовали по трамвайным путям от Заневского проспекта до улицы  Полтавской.
Придя на место, слушатели разбились на группы. Одна из групп числом до тридцати человек перекрыла пути возможного отхода бандитов, заблокировав запасный выход из бара во внутренний двор ленинградского «колодца». Две другие, по десять человек каждая, стали дозорами перекрыв въезд к бару на улицу Полтавскую с обеих сторон квартала, и только третья, самая многочисленная группа выстроилась трёх шереножным строем перед основным входом в заведение общепита, демонстрируя противнику превосходство в живой силе. К этому времени у бара показался неизвестно откуда взявшийся единственный не госпитализированный к этому времени участник событий, произошедших в злополучном баре накануне.
Добиваясь справедливости, небольшая группа из пяти офицеров, включая пострадавшего, вошли в бар и пригласили на беседу администратора. Выяснив в ходе общения все обстоятельства нападения на офицеров и не получив ни малейшего понимания незаконности действий бандитов и администрации заведения общепита, группа «парламентёров»  попыталась покинуть зал, но не тут-то было.
Бандиты  восприняли появление переговорщиков, среди которых был один из покалеченных офицеров, как нарушение границ «помеченной территории», и, окружив «парламентёров», приступили к новому избиению. А тем временем основные силы «декабристов», ждавшие результатов «переговоров», ничего об этом не знали.
В какой-то момент из бара донёсся крик и визг находящихся там женщин, грохот бьющейся посуды и…
      Неуправляемая никем толпа слушателей с криками «наших бьют» рванула с улицы на   помощь своим товарищам, в первых рядах «народного бунта» был и Александр Дербенёв.
     Пока в помещении ещё было освещение, Александр успел  сориентировался, где находится враг, а где свои. Нужно сказать, что «Ледовое побоище» длилось недолго и через какие-то сорок минут от пивного бара со всем его зеркальным блеском и шторно-будуарным интимным шармом не осталось и следа. Женские крики стихли, шум и суета у «чёрного» выхода тоже. Музыка больше не играла, и только разбитая кофемашина откуда-то с полу пыхтела паром, желая обратить на себя внимание.
     Когда у кого-то из слушателей в руках оказался зажжённый фонарик, взору Дербенёва предстала страшная картина. Вся аппаратура – от кофемашин и чайников до музыкальных центров и телевизоров, не исключая цветомузыкальные фонари и  прочее, – была уничтожена. Мебель частично поломана, сорвана со своих мест и перевёрнута. Тяжёлые и плотные шторы почему-то валялись на полу, на них, как на коврах, толпились женщины и девушки,  собравшиеся гурьбой в безопасном углу бара у глухой стены. Повсюду валялись обломки мебели, аппаратуры. Осколки начисто разбитой посуды покрывали весь пол.
— Но где все мужики из бара? — невольно вырвалось у кого-то из слушателей.
 И действительно, кроме двух–трёх десятков офицеров в зале никого не было.
— Чёрный ход, надо проверить чёрный ход, — предложил Дербенёв.
— Уже проверили.  Заперто изнутри, — отреагировал товарищ Александра по фамилии Малиновский. — Там, очевидно, коридор и выход во двор.
В это время со стороны улицы послышался многочисленный вой милицейских сирен. Спокойным и уверенным голосом знакомый всем капитан второго ранга приказал: «Выходи строиться»!
— И кто это Хмырёнку на Хмыря накапал? — шуточно поинтересовался на ходу Дербенёв у своего коллеги.
— Известно, кто. Администратор – редиска, нехороший человек, ПАДЛА! – фараонам позвонил!
    И действительно, на подавление  безоружного «декабрьского восстания» по звонку администратора бара был брошен вооружённый до зубов  ОМОН, очевидно, именно для этих целей созданный годом ранее.
Когда из помещения вышли все, взявший управление офицерами ВМФ на себя капитан второго ранга приказал слушателям перестроиться в две шеренги, расположившись при этом вдоль жилых домов спиной к бару, а лицом к  ОМОНу.
Картина получилась впечатляющая. На всю длину квартала выстроились около сотни крепких, спортивно одетых молодых людей без оружия и каких либо посторонних предметов в руках, а напротив, ощетинившись стволами и мегафонами, – две машины с мигалками под защитой нескольких десятков автоматчиков в бронежилетах. С обеих сторон  квартала все желающие могли наблюдать несколько автозаков, специально подогнанных по случаю «массовых беспорядков в городе».
Из окон жилых домов, выходящих на Полтавскую улицу, стали высовываться головы любопытствующих граждан.
— Что здесь происходит? — поинтересовался пожилой гражданин из окна на втором этаже дома, что возвышался напротив бара.
— Офицеров расстреливают, разве не понял, отец? — ответил капитан второго ранга.
— А за что? — вновь поинтересовался из окна старик.
— За правду, отец, за правду! — ответил всё тот же капитан второго ранга.
— Ничего на Руси не меняется! — отреагировал ветеран. — Тогда я спускаюсь к вам! Я ведь тоже офицер, хоть и в отставке…
— Кто здесь офицер? — поинтересовался  милиционер в погонах капитана с пистолетом в руке.
— В строю других нет! От старшего лейтенанта до капитана второго ранга – все действующие офицеры, можете проверить документы, а пушку лучше убрать, капитан. Негоже перед старшим по званию оружием бряцать.
Услышанное явно смутило капитана милиции, если не сказать изумило.
— А что и проверю, — согласился милиционер, убирая пистолет в кобуру.
— Документы к осмотру! — приказал капитан второго ранга, доставая своё удостоверение личности.
Капитан милиции, подсвечивая фонариком, пошёл вдоль строя проверять документы слушателей. Обойдя весь строй, он остановился возле капитана второго ранга.
— Ну, а кто у вас старший?
— Пиши меня, — спокойно ответил офицер. —  Капитан второго ранга Александр Иванович Ушаков – заместитель командира по политической части ракетного крейсера «Червона Украина» Тихоокеанского флота…
— Ваше счастье, — тихо сказал капитан, — что вы никого не убили…
— Не могу похвастать тем же. Бандиты, блокированные нами в баре, по моим данным, одного нашего убили насмерть, другого сильно порезали, а третий вон там, во второй шеренге, еле живой стоит!
 — Как убили, когда порезали? — не понял слов замполита капитан милиции.
— Часа четыре назад, когда наши офицеры в форме пришли сюда поужинать,  их за это стали просто убивать. Тогда администратор вам почему-то не позвонил. Более того, мы пытались разобраться «полюбовно» – без мордобоя и прочего, но нас  проигнорировали и снова затеяли побоище – тридцать против пятерых, и вот тогда мы ответили. А теперь можете всех нас арестовывать, не знаю только, хватит ли транспорта и мест в камерах, чтобы всех разместить, хватит ли протоколов у сотрудников МВД, чтобы переписать все показания... Кстати, чем для вас лично закончится эта ночь,  тоже пока не известно никому. Думаю, что когда там, «наверху», узнают, что полторы сотни советских офицеров встали на свою защиту, потому что власть в городе Ленина перешла к бандитам, вам всем –  от Ленсовета до Ленгорисполкома – мало не покажется!   
На том и порешили. Взяв показания одного из потерпевших офицеров, уцелевшего в потасовке первой злополучной троицы, сотрудники милиции арестовали более тридцати бандитов, участвовавших в избиении слушателей ВСОК.
Надели, было, наручники и на администратора, но посчитав вместе с ним убытки от офицерского гнева, было решено в отношении его персоны дело не возбуждать. Взамен администратор письменно и официально заявил, что к офицерам претензий не имеет, поскольку полторы сотни короткостриженых, молодых и спортивных парней являются его личными друзьями и почётными посетителями бара.
Ещё через полчаса к Полтавской подогнали семь «Икарусов», в которые публично и без  лишней суеты  погрузились все «декабристы». Толпе зевак, собравшихся на Невском проспекте, предложили разойтись.
 — А как же правда? — поинтересовался  седовласый капитан–лейтенант во флотской шинели образца пятидесятых годов, видя, как на его глазах рассеивается призрак революции.
 — А правда, она всегда с нами! — ответил замполит-тихоокеанец. — Иди домой, батя. Спасибо за поддержку!
— Это вам спасибо, сынки!

                5
      Понедельники, как известно, добрыми не бывают. Но понедельник после «декабрьского мятежа» попахивал ещё и «разбором полётов» с традиционным наказанием невиновных и награждением не участвовавших…
Дербенёв, дежуривший в тот день старшим помощником дежурного по ВСОК ВМФ, возвращался с завтрака по командному этажу учебного заведения. Как и принято в ежедневном обиходе, все двери приёмных начальника классов и его заместителей были открыты, но в этот раз Александр заметил, что обычной мирской суеты не было, практически всё руководство стояло навытяжку у телефонных аппаратов, и только короткие реплики «Есть», «Так точно», «Никак нет» доносились из кабинетов.
Спустя полчаса всех слушателей собрали в актовом зале. Судя по лицам командования классов и руководства факультетами, можно было предположить, что той скудной информации, которой официально обладало руководство, было достаточно, чтобы в Москве сделали далеко идущие выводы…
Из-за стола президиума собрания встал начальник   ВСОК ВМФ контр – адмирал  А.П. Ерёменко. Тяжёлым взглядом осмотрев зал он начал:
— Я не знаю, к сожалению, всех подробностей субботней выходки отдельных личностей, приехавших на классы, очевидно, за букетом острых ощущений, а не за багажом знаний. Но то, что двое наших слушателей госпитализированы с тяжёлыми травмами – это факт. Как и факт то, что в крови этих «неучей» обнаружен алкоголь. Подобная информация, как вам известно, немедленно докладывается в Москву. В настоящее время в Главкомате ВМФ готовится приказ об отчислении из классов этих «больных» и направлении их обратно в части, откуда они прибыли, если, конечно, здоровье позволит…
«Значит не просочилась информация из ОМОНа и бандиты не сдали», — подумал Дербенёв стоя у двери в актовый зал.
Александр уж было собрался уходить к своим обязанностям по дежурству, но вдруг заметил, что начальник классов сел на своё место, а слово взял его заместитель по политической части контр-адмирал Ткачёв. Седовласый адмирал преклонного возраста, тот самый, у которого хулиганы  украли форменную шапку в электричке, встал со своего места, зачем-то надел фуражку  и, выйдя из-за стола,   подошёл к краю авансцены, как бы поближе к офицерам, сидящим в зале.
Молча, спокойно осмотрев всех и каждого в отдельности, старый коммунист как бы хотел заглянуть в глаза слушателю даже в самом дальнем ряду. Что он там искал и что нашёл, неизвестно, но склонив голову перед своими подчинёнными, Ткачёв снял фуражку и произнёс очень коротко:
— Спасибо, сынки, за правду и за то, что не опозорили…

II.  ДВА БИЛЕТА

     Честно «отсидев» занятия очередного учебного дня,  Дербенёв направился в административный корпус для получения задания на курсовую работу по Тактике ВМФ. Придя на место, Александр немного растерялся, так как на этаже, куда его направили, было множество абсолютно одинаковых дверей, а таблички о владельцах кабинетов были не везде.
Не зная, за которой из дверей «обитает» руководитель  его курсовой работы, Дербенёв принялся открывать каждую…
Отперев очередную дверь, Александр обнаружил за ней совсем не уставную жизнь. Очень цивильная русоволосая девушка в красных сапожках на высоком каблуке мирно наводила макияж, удерживая кисточку только что накрашенными ноготками. Судя по всему, она не просто заканчивала рабочий день, я явно куда-то собиралась.
«Может на свидание?» — подумал Александр, поймав себя на том, что он даже обрадовался этой мысли.
— Ой, да это вы, Александр?! Здравствуйте.  — радостно воскликнула девушка, продолжая своё незатейливое мероприятие.
— Да, Елена, это я. А вы, случайно, не знаете, где находятся офицеры кафедры Тактики ВМФ?
— Через дверь, но на противоположной стороне…— спокойно и, как бы, не замечая Дербенёва, ответила Елена.
— Спасибо! — бросил на ходу Александр, скрываясь за дверью.
— Ой, подождите, Александр, вы мне нужны… — вдруг опомнилась девушка, отрываясь от занятия собой.
— Я зайду позже, — только и ответил Дербенёв, входя в обозначенный кабинет.
Получив задание от руководителя проекта, Дербенёв радостно направился в общежитие, но у двери, за которой «жили» красные сапожки, он вдруг остановился.
  «Зачем, интересно, я ей понадобился?» — подумал Александр и машинально потянул ручку двери на себя.
— Дело в том, Александр, что у меня по случаю оказались два билета на знаменитую группу «Baccara», а подруга пойти со мной не может, вот я и подумала, может, вы составите мне компанию? — начав предложение активным напором, тихим вопросом закончила Елена.
 — Как вы себе это представляете, девушка? — возмутился Дербенёв. — Женатый капитан третьего ранга, отец двух малолетних детей и любящий муж наконец, разгуливает с незамужней и очень даже милой девушкой по концертным залам?
 — Но ведь на лбу у этого офицера не написано, что он женат! Да и не в постель я вас зову, а, как вы справедливо заметили, в концертный зал…
В сложившейся ситуации Дербенёв впервые пожалел, что оказался на этом этаже, не уточнив, где конкретно расположен нужный ему кабинет, что какая-то неведомая сила направила его руку, чтобы открыть именно ту дверь, где находилась уже знакомая ему Елена…
— Что с вами делать? — внезапно сдался Дербенёв. — Куда едем,  где  и когда встречаемся? Да, и самое главное, сколько стоят билеты?
— А это вам зачем? — поинтересовалась девушка.
— Затем, что я не Альфонс  и пока ещё в состоянии оплатить посещение концертного зала.
      Концерт оказался действительно прекрасным, как, впрочем, и вечер проведённый за пределами стен ВСОК ВМФ, тоже. После культурной программы вечера Дербенёв проводил Елену в Гатчину, где она проживала с родителями. Довёл до самого подъезда и отправился обратно на станцию, чтобы уехать в Ленинград.
Уже в электричке, тихо поскрипывающей на поворотах, Александр пытался посмотреть на себя со стороны. Он даже пытался оценить, насколько достойным или недостойным было его сегодняшнее поведение. Довольно быстро запутавшись в размышлениях, угрызениях совести и в конце концов не сумев оценить свои действия, Дербенёв задремал. Ему даже приснился короткий, но очень красивый сон.
«А ведь день удался и, кажется,  на славу! — подумал Александр, просыпаясь на Балтийском вокзале. — Жаль только,  что  снова пропала тренировка в боксёрском клубе».

III.  ОПЯТЬ ОТ МЕНЯ УБЕЖАЛА…
                1
— Реверс! Продуть балласт аварийно! — приказал Дербенёв.
— Товарищ командир, — голос капитана третьего ранга Ивашина, игравшего на учении по борьбе за живучесть роль старшего помощника командира атомной подводной лодки, звучал спокойно и уверенно, — лодка всплыла в надводное положение. Предлагаю подать ЛОХ в аварийный отсек!
— Стоп секундомеры! Конец учения, — приказал руководитель. — Корабельный боевой расчёт возглавляемый капитаном третьего ранга Дербенёвым с поставленной задачей справился! Спасибо всем. Что нового, может быть, необычного вы, подводник-дизелист, познали сегодня, став на этом учении командиром атомохода?
— Сходу ответить трудно, но я постараюсь. Во-первых, «реверс» – это команда сугубо для турбинистов, а мы, как известно, под водой ходим на электромоторах.  Во-вторых, в идею борьбы за живучесть всех атомоходов заложена аксиома немедленного всплытия в надводное положение и только там, на виду у «восхищённого противника», продолжение борьбы за живучесть – будь то вода или огонь. У нас же нет таких запасов ВВД, как нет  и специальных пиротехнических или взрывных устройств, позволяющих мгновенно всплывать на поверхность. Поэтому мы сначала боремся за живучесть и уж потом или,  в некоторых случаях,  одновременно с борьбой за живучесть, всплываем. В результате, победив огонь или воду в подводном положении, теряется смысл лишать себя основного тактического свойства подводной лодки, которым является скрытность. А в остальном всё одинаково!
— Спасибо, Александр Николаевич, оценка отлично, — похвалил работу командира руководитель учения. — Есть ли замечания или вопросы у членов КБР, офицеров-наставников?
Офицеры-слушатели и офицеры-педагоги дополнять доклад не стали. К тому же раздался звонок на большой перерыв, в течение которого нужно было успеть ещё и пообедать…
               
                2
        Придя в офицерскую столовую, Дербенёв заметил, что у «кормушки» для слушателей выстроилась огромная очередь. Количество офицеров, стоявших за «хлебом насущным», не предвещало своевременного и полноценного обеда. Но тут Александр обратил внимание, что в непосредственной близости от кассы мелькнули знакомые уже красные сапожки.
Собравшись с духом, Дербенёв направился к ним.
 — Здравствуйте, Елена, — вежливо поздоровался Александр, подходя к девушке сбоку.
— Здравствуйте, товарищ боксёр, — отреагировала девушка, — а я вам место заняла…
 Дербенёв, надевший на лицо маску сплошной невинности, занял очередь позади девушки.
— Я понимаю, что наглость второе счастье, но не до такой же степени, — Александр услышал за спиной голос своего «сокамерника» Олега Шумицкого.
— А вот я не понимаю, Олег, как один офицер, находясь  с другим в одном КБР, может оказаться за пять человек к «корыту», в то время как другой вынужден констатировать очередь длинною более ста человек? — огрызнулся Дербенёв.
— И как тебе всё удаётся, — прошептал на ухо Александру Олег, — девушки, учёба и спорт?
— Я просто расставляю эти слова согласно приоритету, — также тихо ответил Александр.
Плотно отобедав, Дербенёв вспомнил об адмиральском часе, но программой обучения будущих командиров подводных лодок этот атрибут предусмотрен не был. А вот учения по выходу в торпедную атаку предусматривались обязательно, также как и в ракетную, и почти ежедневно.
К счастью для Дербенёва, готового хоть пару минут вздремнуть даже у прибора торпедной стрельбы или БИУС, сейчас он должен был выступать в роли командира минно-торпедной боевой части, а вот командиром атомной подводной лодки на учении должен был стать другой товарищ Дербенёва – капитан третьего ранга Владимир Багрянцев.
Крепкий, высокий и широкоплечий, Багрянцев, обладавший пытливым умом, глубокими знаниями  и  гусарским характером, внешне очень походивший на Ломоносова, как-то сразу оказался в ближнем кругу Дербенёва. Так же незаметно между офицерами завязались товарищеские отношения…
— Ну что, Володя, стрельнём? — поинтересовался Дербенёв.
— И попадём тоже! — ответил Багрянцев. — Если ты, конечно, мне поможешь и не проспишь всю торпедную атаку…

                3
     Вечером, когда отгремели учебные атаки, а впереди была суббота, предусматривавшая учебный процесс только до обеда, Дербенёв позволил себе помечтать о выходном благополучии. Сегодня, например, ему ещё предстояло посетить тренировку, а вот завтра и в воскресенье можно было и отоспаться…
— Я замучилась вас ждать, уважаемый джентльмен, окоченела вся…— знакомый с некоторых пор голос, раздавшийся за спиной Дербенёва, вихрем вылетевшего на улицу и спешившего теперь на тренировку, заставил Александра остановиться. Обернувшись, Дербенёв обнаружил Елену.
— Вы ко мне? — удивился Дербенёв.
— Именно к вам, — согласилась девушка. — Однажды вы меня уже выручили, но сейчас сложилась такая ситуация, что я бы не отказалась ещё раз от вашей помощи…
Дербенёв вынужден был остановиться и, удивлённо подняв брови, уточнил:
— Надеюсь никого убивать не надо?
— Что вы, что вы… Пусть все будут здоровы и счастливы. Просто у меня снова два «горящих» билета на Игоря Корнелюка, завтра – девятнадцать ноль-ноль в «Октябрьском», и я опять одна…
 — Вот и выспался, Александр Николаевич, — тихо произнёс Дербенёв.
— Что вы говорите? Я не слышу, вы согласны? — как заведённая, повторяла  Елена, не поспевая за Дербенёвым.
— А что мне остаётся, не пропадать же билетам. — на ходу крикнул Александр, почти бегом устремляясь на станцию метрополитена.
И наступило завтра, и состоялся концерт, и, также как и раньше, концерт понравился Елене и Александру. Правда, также как и раньше, Дербенёв чувствовал, что он делает очень опрометчивые шаги, всякий раз соглашаясь с предложениями этой новой своей знакомой в красных сапожках. Но то ли наивность предложений одинокой женщины, то ли простота отношений между взрослым и женатым «дядей» и двадцати пятилетней незамужней девушкой не вызывали у Александра каких либо подозрений на умысел, направленный против его семейных отношений.
Бывая иногда на концертах, молодые люди много времени потом  гуляли по Гатчинскому парку, рассказывали друг другу о себе, своей жизни и мечтах. Потом Александр провожал Елену домой – «до подъезда» и убегал на последнюю электричку. Так было и сегодня, доведя девушку к месту проживания, Дербенёв услышал, как где-то за деревьями в районе станции  прошумела электричка. Александр взглянул на часы.
 —  Это была последняя, —  спокойно прокомментировала Елена, видя возникшее волнение Дербенёва.
— Как последняя? — наивно удивился Александр.
— Обыкновенно. В воскресенье она уходит на час раньше. Вот расписание, можете убедиться, — девушка достала расписание из сумочки и показала Александру.
  — Так вы всё знали и не сказали мне? — ещё больше удивился Александр.
— Простите,  я совсем забыла…
— Что ж, пойду по шпалам, хотя бы до Гатчины, а там такси или заночую на вокзале.
— Ерундой не майся, Саша! —  Елена подняла голову и, посмотрев на горящие окна третьего этажа многоэтажного дома, резюмировала: — Родители ещё не спят, ждут. Я давно обещала познакомить их со своим спасителем.
Дербенёв так посмотрел на Елену, что той стало не по себе. Глаза Александра сверкнули в темноте молниями с такой силой, как будто небо извергло струи огня во время грозы.
  — Здравствуйте, дорогие родители, а вот и я – женатая скотина, запудрившая голову вашей дочери…— вырвалось у Александра. — И потом, мы что, уже переспали или «на брудершафт» выпили, что вдруг стали на «ты»?
 — Зачем вы так? — тихо прошептала Елена, и по щекам её побежали слёзы.

                4
       Две женщины, обе небольшого роста, обе  родственницы, взволнованные внезапным визитом «незваного» гостя и обе по-своему переживавшие о последствиях этого самого визита, тихо совещались на кухне среди ночи.
— Ну и что ты со всем этим собираешься делать? — спросила дочку  Роза Андреевна.
— Пока не знаю, мама, но мне с Сашей очень спокойно и надёжно!
— И чем же это вызвано? — продолжала удивляться мать Елены.
— Не могу сейчас объяснить, но мне кажется, что он настоящий и очень надёжный человек, а мне другого и не надо…
 — Странно как–то, доченька, ты рассуждаешь. Человек он, может, конечно, и хороший, не знаю, а может только хочет казаться таковым,  сегодня их очень много развелось – женатых «холостяков», но муж то он чужой! Да и детей у него двое…
— У них в семье давно «непонятки», и каждый, по сути, живёт своей жизнью.
— А тебе с этого что? Не лезь в чужую семью, не становись разлучницей, и будет тебе счастье. Так учила меня моя мать, и я тебе это говорю.
 — Прости, мама, но я и не лезу. Просто мне тоже хочется быть и  любимой, и  женой одновременно, как ты с папой, например, жить.  Да и не просто с кем-либо жить, а так, чтобы настоящий мужчина был рядом.
 — Настоящий, настоящий. Заладила. В чём же он настоящий?
 — Если бы ты, мама, видела, как он вёл  себя в ресторане, когда от  приставаний мерзких ухажёров защищал, ты бы всё поняла. Кстати, его попутчик - «сотоварищ» вёл себя совсем иначе – зеркально наоборот…

IV. ПО АЭРОДРОМУ ЛАЙНЕР ПРОБЕЖАЛ…
                1
       В какой-то момент, не обнаружив свою новую знакомую на рабочем месте, Дербенёв понял, что его это волнует и даже тревожит.
«Что случилось? Заболела? Уволилась? Строгий отец обидел за тот нелепый вечер? Но ведь ничего не было! Так-то оно так, но кто об этом знает, кроме Всевышнего и нас двоих? Поди докажи родителям, что отсутствующий в своей постели «гость» просто разговаривает с их дочерью в её комнате».
  Дербенёв всю неделю не находил себе места, метался как затравленный зверь, клял себя за необдуманные поступки. А мысли, как дикие осы у своего гнезда, всё роились и роились, не переставая при этом всё больше и больше жалить в самое «я».
     К субботе Александр вспомнил, что у Елены непосредственно в Гатчине имеются родственники и что у него даже телефон записан где-то «на всякий случай». С помощью новых друзей и работников почты удалось довольно быстро установить адрес по имеющемуся номеру телефона.
— Вовка, а не съездить ли нам в Гатчину, например, в субботу, эдак вечерком, да на твоей «ласточке» ? — загадочно улыбаясь, поинтересовался Дербенёв у своего соседа по каюте.
— А что мне за это будет? — недвусмысленно поинтересовался Ивашин, демонстративно подкручивая пышные пшеничные усы.
— Что хорошего будет, не знаю, но бензин за мой счёт!
Видя, что товарищ  не ориентируется в обстановке, более того –   находится в некотором раздумье, Дербенёв поведал ему все свои переживания и тревоги.
 — А не кажется ли вам, друг мой, что вы некоторым образом уже шагнули в пропасть? Может, конечно, ты ещё и не влюбился, но все признаки этого сумасшествия у тебя налицо. Это, безусловно, не моё дело, но не Елену надо спасать от её отца, а тебя от тебя самого, пока не поздно…
— Я согласен со всеми твоими доводами, дорогой друг, — безоговорочно согласился Александр, — но если что-то серьёзное произошло по моей вине, я себе этого не прощу! Давай, сначала я разберусь с этим, а уж потом…
С нетерпением дождавшись окончания субботних занятий, товарищи переоделись в цивильное платье, погрузились в новенький, но уже «побывавший в переделках» автомобиль ВАЗ-2105 и отправились в путь.
Проезжая мимо станции метро «Площадь Александра Невского», Дербенёв обнаружил одиноко стоявшую бабульку с полным ведром роз. Узнав цену, Александр купил розы вместе с ведром.
— А ты гусар, как я погляжу, — прокомментировал действия Дербенёва его товарищ, — только шампанского не хватает.
— Слушай, Вовка, а ты ведь прав, но я об этом не подумал…
— Хорошо что хоть я у тебя есть. Сегодня в буфете пару бутылок взял. Надеюсь, хватит?

                2
      Белоснежный лайнер с гордой надписью «АЭРОФЛОТ» на весь фюзеляж, шустро вынырнув из низко висящих облаков, довольно быстро коснулся полосы и также быстро покатил к своей стоянке.
 — И где же моё «такси»? — вслух поинтересовался  Дербенёв, не обнаружив Татьяну в здании аэропорта.
— Может, ещё не подъехала? —  Ответил Юра Архипов, так же как и Дербенёв, решивший слетать на побывку домой в период ноябрьских праздников. — От Лиепаи до Паланги ещё доехать надо!
— Что-то мне это не очень нравится, пойду-ка я на привокзальную площадь да посмотрю, — не успокаивался, словно чувствуя что-то неладное, Дербенёв.
И действительно, выйдя за пределы аэропорта, Александр сразу обнаружил свой «Москвич» цвета «цитрон», возле которого почему-то «красовался» милиционер. Дербенёву даже показалось, что рядом с его машиной крутился и старый знакомый Татьяны Дербенёвой по фамилии Берзиньш. Но, подойдя к автомобилю, Александр обнаружил только перепуганную супругу и представителя ГАИ,  пытавшегося составить протокол о дорожно-транспортном происшествии.
Рядом с «Москвичом», в котором сидели трое человек, стояла чёрная «Волга» ГАЗ-24, у которой отсутствовал левый указатель поворотов, а на хромированном бампере также с левой стороны, виднелись остатки лимонной краски. Дербенёв обошёл и свою машину. На правой пассажирской двери в нижней её части виднелась небольшая вмятина и полоса от пластикового указателя поворотов, порог с той же стороны был слегка промят, очевидно, боковиной хромированного бампера «Волги».
— Гражданин, а что вы там всё высматриваете?  — возмутился милиционер, высунув голову из машины. — А ну-ка отойдите от машин!
 — Так это и есть хозяин машины, это муж мой! — словно ожила, увидев Дербенёва, Татьяна, выходя из машины. — А я вот, пока тебя встречала, в ДТП попала…
— Гражданочка, куда вы? Я ещё с вами не закончил, вернитесь немедленно.
— Хорошо, хорошо, — согласилась Дербенёва и села обратно в машину.
 Дербенёв стал рядом и попытался через окно прочесть содержание протокола.
Картина была на первый взгляд простой: Татьяна ехала в среднем ряду, и, чтобы повернуть вправо на стоянку аэровокзала, ей надо было перестроиться, пропустив машины, следующие в попутном направлении, но правее от неё. Правда, со слов Татьяны, в протоколе была зафиксирована несколько иная картина: «В связи с тем что «Волга», следовавшая в попутном направлении и занимавшая правый ряд, была очень далеко и не ускорялась, Дербенёва решила сразу,  без перестроения, повернуть направо»…
      После совместного прочтения и подписания всех бумаг Татьяной и водителем «Волги» Дербенёвы, наконец, решили ехать домой.
 — Я не смогу за руль, у меня руки и ноги трясутся, — взмолилась Татьяна.
— А мои права дома, или ты брала их собой? — поинтересовался Александр.
— Не-ет! — ответила Татьяна.
— А у тебя, Юра, — обращаясь к товарищу, поинтересовался Александр, — прав с собой случайно нет?
— Увы, мой друг, увы…
— Ну что ж: «Бог не выдаст – свинья не съест», — Дербенёв сел за руль, и компания  отправилась к пункту назначения.
Уже на подъезде к Лиепае у Дербенёва вновь возникло странное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Взглянув в зеркало заднего вида, Александр обнаружил следовавшие за ним «Жигули» салатового цвета, которые как две капли воды были похожи на автомобиль всё того же Берзиньша…
«Дежавю какое-то», — подумал Дербенёв, но ничего никому не сказал.

                3
     Внезапно возникшая проблема с машиной не выходила из головы Александра. Да и чувство вины не оставляло его тоже. Как же? Ведь это он попросил супругу встретить его и товарища в Паланге, куда прилетал самолёт из Ленинграда, значит, теперь он должен срочно решить вопрос с ремонтом своего «Москвича», а для этого нужен гараж.
«Так-так, а кто у нас на дивизии все ходы – выходы изучил, почти во все двери постучал и теперь заходит в нужные, открывая их ногами? Несомненно, это Васька Сальный. Он, конечно, скользкая личность, если не сказать жёстче, но что поделаешь, когда очень надо», — подумал Дербенёв, перелистывая телефонную книгу.
— Проблем нет, Николаевич, по моей информации, Миша Прохоров сдаёт гараж, как раз возле твоего дома, в автокооперативе «Якорь», там же можно и мастера по ремонту найти. Да, с тебя сто грамм и пончик! — по интонации Дербенёв понял, что Васька явно не шутил, намекая на благодарность за оказанную услугу.
А чтобы не затягивать в долгий ящик расчёт по таксе, Василий недвузначно предложил  Дербенёвым посетить их семейство в тот же день часам к девятнадцати…
— Ты с кем там разговаривал? — поинтересовалась Татьяна.
— Василий Александрович Сальный, со своим семейством ждут нас к вечернему чаю сегодня в девятнадцать.
— Внезапно, но приятно, что хоть кто-то ждёт…— отреагировала на услышанную новость Дербенёва.
Александр, погрузившийся в свои мысли, остался у телефона, пытаясь теперь отыскать номер Михаила Прохорова.
— А ты заходи, Саня, не стесняйся, эти «гаврики» ещё спят, заодно и позавтракаем вместе,  — пропуская в прихожую гостя причитала супруга Михаила.
— Какие гаврики? — удивился Дербенёв.
— А ты что, не знаешь? У нас на всей дивизии праздник - на днях успешно осуществлён  перевод  двух лодок вашего проекта  Б-203 и     Б-478 с Северного Флота  из состава 35-й дипл на Балтийский Флот в состав нашей 16-й дипл!
— И…? — по-прежнему недоумевал Дербенёв.
— И у нас в гостях сейчас находится один из командиров этих лодок, однокашник и одноклассник Мишкин -  Геннадий Лячин.
— Вот–вот, мать, друзья в сборе, а мы ещё не завтракали. — голос Михаила заставил обернуться Александра. — Саня, проходи в комнату, а ты, любимая, сделай нам кофе, пожалуйста…
Дербенёв прошёл в комнату, где отдыхали прибывшие офицеры, и прикрыл за собой дверь.
— Ну что, есть что-нибудь с собой? — заговорщицки поинтересовался Прохоров, осматривая неровности на шинели Дербенёва, как обычно осматривает снимок грудной клетки врач-рентгенолог…
— Есть немного, — смутился Дербенёв, доставая из внутреннего кармана шинели стандартную пол-литровую фляжку «шила».
— Годится! — согласился Михаил, расталкивая спящих товарищей.
— А это кто? — увидев Александра, поинтересовался высокий, слегка располневший офицер, вставая с постели.
 — А это, Гена, будущий командир одной из тех лодок, которые вы перегнали к нам в дивизию. — непринуждённо привирая, ответил Прохоров.
— Ишь ты? Молодой да ранний! — удивился ещё сильнее офицер по фамилии Лячин. — Как звать-то будущего командира?
— Капитан третьего ранга Дербенёв Александр Николаевич, старший помощник командира Б-181, в настоящее время слушатель Шестых ВСОК ВМФ, — как на строевом смотре отрапортовал Дербенёв, понимая, что обращаются именно к нему.
— Во дают балтийцы. Не успел офицер классы закончить, а его уже командиром планируют. У нас на Северах пока рак не свистнет, или нужда не прижмёт, о тебе никто и не вспомнит…
— Зря ты так, братан, Саня прошёл серьёзную старпомовскую школу, на нескольких экипажах начиная с 1986 года, да и сама служба от лейтенантских погон была только в морях да океанах... Правильно я говорю? — уточнил Прохоров, поворачиваясь к Александру.
— Почти…— согласился Дербенёв. — Но я не за этим пришёл.
 — А за чем же?  — удивился Михаил.
 — Мне бы гараж у тебя арендовать для ремонта машины на недельку?
— Считай, что первый взнос ты уже сделал. Вот тебе ключи. Будешь уезжать, вернёшь мне или супруге!
— Спасибо друг, — поблагодарил Прохорова Александр и стал прощаться с присутствовавшими офицерами.
— До встречи, Александр! — пожимая руку Дербенёву, произнёс Лячин, — я скоро тоже приеду на классы, только на двухмесячные. Буду переучиваться на атомоход, вот там и пообщаемся поближе.

                4
— Заходите, заходите, гости дорогие! Давно не виделись, —  заметно располневший  и оттого ставший похожим на Винни-Пуха, Василий Сальный широко открыл дверь, пропуская Дербенёвых в узкую прихожую. — Вы уж нас простите, ремонт ещё не везде закончили. Квартиру-то получили совсем недавно…
— Вот я и говорю, как это мой однокашник, имея одного ребёнка, умудрился получить двухкомнатную квартиру? — специально выделив слово «умудрился», поинтересовался Дербенёв.
— Не всё сразу, не всё сразу. Давайте сначала к столу, — как бы не замечая колкости  в голосе Дербенёва, пригласил хозяин.
  — И действительно, давайте уже к столу, — согласилась  хозяйка, так же как и её муж, обладавшая заметными формами.
Но если Василий в свои тридцать лет имел уже заметную лысину, от которой не спасали даже абсолютно белые волосы натурального блондина, то длинные русые волосы Инны, так звали хозяйку, имели завидную силу и спадали мощным водопадом гораздо ниже плеч.
— А это вам от нас к чаю, — Дербенёва поставила на журнальный столик, где было накрыто для приёма гостей, небольшой тортик.
— А это «долг платежом…» — Александр поставил рядом с тортиком бутылку шоколадного ликёра.
— Жидковато будет…— изобразил недовольство подношениями  Василий, доставая из домашнего бара коньяк и водку.
— Какая услуга, такая и плата! — демонстративно не замечая подвоха, парировал Дербенёв, усаживаясь поудобнее у столика с богатыми яствами и напитками.
После нескольких произнесённых тостов общего и специфического для подводников плана беседа за столом обрела  знакомую многим современникам «работу по секциям». Дамы, пересев ближе друг к другу, секретничали о своём, а мужчины, «объединившись» с «зелёным Змием», перешли на обсуждение сугубо мужских вопросов.
— Ты в курсе, Саня, что на дивизию с Севера прибыли две лодки? — каким-то загадочным тоном поинтересовался явно захмелевший товарищ Дербенёва.
— Немного в курсе, — ответил Александр, не давая даже полунамёка на то, что именно сегодня он познакомился с командирами этих лодок.
— Ну, тогда сообщаю вам,  уважаемый Александр Николаевич, что командиром одной из них на следующий год буду назначен именно Я!
— Как это возможно? Ты же ни одного дня не был ни помощником, ни старшим помощником! Да и проект наш для тебя «тёмный лес». Допуска нет! Классы есть, но не командирские, а штурманские??? — удивился, если не сказать возмутился, Александр.
— А вот поживём полгодика, да и увидим. Зачем существуют такие, как ты, «рабочие лошадки»? Затем, что бы таких, как я, выводить на высокий карьерный рост, — самодовольно констатировал Василий.
— Это как? — не понял Дербенёв.
— Обыкновенно. Хочешь жить, умей вертеться! Этому девизу меня ещё дед, донской казак, учил. Ты, говорит, внучок, если тебе по жизни надо, «краснопузым» стань и все истины этих нехристей выучи как «Отче наш». Везде показывай своё рвение, чтобы тебя обязательно заметили, а «знания» оценили, всегда старайся показаться лучше других, но при первом удобном случае делай так, как только тебе выгодно, а не им…
Васька вдруг замолчал, наверное, даже в нетрезвом виде понимая, что сболтнул лишнего. Дербенёв, напротив, будучи не настолько захмелевшим, как его оппонент, был ошарашен откровенностью «побратима» и готовился развернуть дискуссию на тему чести, достоинства и морали строителя коммунизма.
К несчастью, дамы закончили секретничать, и хозяйка подала чай. За столом воцарилась неловкая тишина.
— Мы очень рады, что вы получили двухкомнатную квартиру, — разрывая тишину, вдруг произнесла Дербенёва. — Поздравляем. Ты наверное беременна, Инна, поэтому и дали такие хоромы?
— Что ты, подруга?! — возмутилась Инна. —  Зачем плодить нищету? Достаточно и одного ребёнка. Просто Василий записал свою маму в личное дело и прописал её у нас…
— А где же она?  — снова удивилась Дербенёва, наивно полагая обнаружить следы проживания свекрови.
— Кто?
—  Мама.
— Дома, где ж ей быть? Она, как и раньше, живёт в Ростове-на-Дону…— спокойно ответила Инна.

V.  ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ

       Декабрь 1989 года выдался напряжённым в учебном плане. Повсеместные защиты индивидуальных курсовых работ сменяли групповые зачётные тактические учения корабельных боевых расчётов, а  между «боями» шли учения по живучести подводных лодок. Череда итоговых испытаний казалась нескончаемой, но Дербенёву это даже нравилось.
Интенсивность «случайных» встреч с его знакомой девушкой по имени Елена снизилась практически к нулю. А усталость и загруженность делами «школярскими» выросли до максимума. Наверное, благодаря этим обстоятельствам у Александра появилось время и возможность разобраться в своих «дремучих» семейных отношениях, а также попытаться дать оценку новым чувствам и переживаниям, с которыми он столкнулся  в последнее время.
Между тем, сколько бы Дербенёв не размышлял на тему личной жизни, ему никогда не удавалось прийти к какому-то единому знаменателю. Иногда ему казалось, что во всех семьях случаются разногласия или чего ещё похлеще, и ничего в этом удивительного нет. Правда, в другой раз Александр приходил совсем к иному выводу, например, о том, что далеко не все семьи  способны преодолеть свалившиеся на них испытания и его мужское предназначение как раз и состоит в том, чтобы  именно в его семье всегда были мир, покой и согласие.
«Но ведь всё это возможно только на основе крепкой и настоящей, а самое главное взаимной любви!»  — тут же не соглашался с Дербенёвым его внутренний голос:   «А  разве я не люблю Татьяну? — спрашивал себя Дербенёв и тут же отвечал: — Люблю!».
«А как же Елена? Для неё какую участь ты приберёг?» — откуда-то из-за спины, как чёрт из табакерки, снова спрашивал внутренний голос. «А Елена это как раз то, чего мне не хватает в  семейной жизни!» —  безвольно отвечал сам себе Дербенёв.
     Приехав на побывку домой и «пересчитав» своих любимых детей, Дербенёв познал очень простую истину: невзирая ни на что, он по-прежнему любит свою жену,  семью и не сможет бросить их даже ради возможного счастья в будущем. Да и  жизнь без родных и близких ему людей лишена всякого смысла!
В жизни Татьяны  тоже не всё складывалось так, как бы ей хотелось. Ставшая привычной за годы совместной жизни с Дербенёвым «самостоятельность», потихоньку превратилась в одиночество, а потенциально существующий «жених» Берзиньш превратился в банального «друга семьи». Но это для Татьяны, а для её супруга всё выглядело несколько иначе.
 Побыв несколько дней дома и с головой погрузившись  в семейные дела, Александр вдруг ощутимо почувствовал кого-то постороннего «рядом» Кто-то третий явно стоял между ним и супругой... «Неужели Берзиньш?» — промелькнула мысль. «А может у вас паранойя, молодой человек, или вы по себе и супругу свою ровняете?» — поддал жару внутренний голос. Дербенёву стало ощутимо больно за уходящее неизвестно куда семейное счастье, но что необходимо сделать, чтобы этого не допустить, Дербенёв до конца не понимал.
Желая как можно скорее избавиться от всяких сомнений, Александр  попытался в очередной раз  поговорить с супругой и  уговорить её «во имя всего святого»  поехать с ним в Ленинград. Но, как часто бывает в жизни, откровенный разговор с намёками на сомнения  привёл к размолвке с  очень театральной истерикой, которую Татьяна очень профессионально умела «закатывать».
В какой-то момент бурного выяснения отношений отчётливо запахло разводом, крахом надежд, и,  очевидно, почувствовав неладное, Татьяна всё же согласилась  переехать в Ленинград, чтобы не стать причиной семейной трагедии. Правда, ближе к весне…

VI.  КАМЕРТОН
                1
     Новый 1990 год наступил, как часто бывает в нашей стране, «внезапно». Побыв, вдали от военной службы, учебных забот и прочих, привычных ему, уставных требований всего-то около десяти дней,   Дербенёв вдруг понял, что оказался совсем в другой стране, в каком-то другом, «параллельном» мире.  Оказывается, жизнь течёт и  меняется, причём так стремительно, что  пора бы разобраться, к чему всё это может привести.
Открытием для Александра оказалась информация поведанная Татьяной о том, что ещё осенью 1989 года на Украине прошёл первый съезд движения РУХ, выступавшего за независимость этой республики. В самой Прибалтике всё большую популярность набирали требования так называемых Народных фронтов, скреплённые декларациями Верховных Советов о восстановлении государственного суверенитета национальных республик. Основой этих требований стало непризнание Договора 1939 года между СССР и Германией, известного как пакт Молотова – Риббентропа, который, по мнению национальных  «демократов», позволил СССР оккупировать Прибалтийские республики.  И это невзирая на то что в конце декабря 1989 года прошёл  второй Съезд народных депутатов СССР, осудивший подписание секретных протоколов к пакту Молотова – Риббентропа.
Схожие процессы  и движения за национальную независимость возникли  также в Грузии, Азербайджане и Молдавии. Не затихал армяно-азербайджанский вооружённый конфликт, тесно связанный с событиями в Сумгаите и вооружённом противостоянии в Нагорном-Карабахе.
    Нельзя сказать, что находясь в Ленинграде, Дербенёв совсем был лишён контактов с реальной жизнью, но те цели, ради которых он находился на учёбе, да и присяга, данная им когда-то, заставляли не только Дербенёва, но и других офицеров как бы не замечать того, что реально происходило вокруг. А ведь нечто подобное происходившему в «братских» республиках СССР и вокруг него  происходило и в самой России,  где также  осуществлялось  накопление «критической массы». Радикализация настроений толпы росла не по дням, а по часам.
    В июле 1989 года в Ленинграде, по аналогии с республиками советской Прибалтики, был создан Ленинградский народный фронт. В компартии явочным порядком возникла фракция «Демократическая платформа в КПСС».
Не отставали от демократических процессов по освобождению от «гнёта» СССР и страны Варшавского договора. Так,  9 ноября 1989 года пала Берлинская стена, ознаменовав тем самым завершение «холодной войны», 9 января 1990 года Чехословакия потребовала вывести из страны советские войска, которые были размещены в странах Варшавского договора. Причём сделать это предстояло до конца текущего года. Вслед за Чехословакией 18 января с аналогичным требованием выступила Венгрия.
      Советское руководство, погрязшее к этому времени в разрешении внутренних «демократических», социальных и прочих проблем, оказалось в трудном положении, поскольку средств для вывода войск и размещения их на своей территории в бюджете не было предусмотрено. Военнослужащие и их семьи, возвращавшиеся в СССР, оказывались в трудных материальных и социальных  условиях. А что ждало группировку войск в Прибалтике, каковы были перспективы самого Дербенёва и его семьи, сейчас не знал никто.
Многие люди, родившиеся в некогда великой советской державе и привыкшие строить грандиозные планы на годы вперёд, не понимали, почему самое справедливое государство в мире стало на глазах  рушиться словно карточный домик. Граждане Страны Советов  разучились жить будущим и стали думать только о дне сегодняшнем. «Есть день и есть пища, а об остальном я подумаю завтра!»
Наверное, по этой же причине Татьяна Дербенёва  решила, не посоветовавшись с мужем, внезапно приобрести пианино. Основным мотивом покупки была, конечно, дочь Людмила, которая, опять же по решению Татьяны,  почти год посещала  музыкальную школу.
      Крики вперемешку с ненормативной лексикой на лестничной площадке и ранний звонок в дверь разбудили всё семейство Дербенёвых. Открыв входную дверь, Александр обнаружил четверых здоровенных мужиков и прекрасно сохранившийся инструмент светлого дерева, готовый въехать в квартиру на постоянное место «жительства». На лицах  мужиков, не осветлённых глубоким интеллектом, отчётливо проступало только одно желание – поскорее закончить работу и получить оплату труда на руки.
Когда пианино заняло своё место в гостиной, грузчики потребовали «чаевые» за подъём на пятый этаж. Дербенёв, считая требование справедливым, машинально полез в кошелёк, но нужной суммы не нашёл. Пришлось просить супругу расплатиться с рабочим классом. Дербенёву было стыдно за свою «никчёмность», но ничего не поделаешь: нельзя отказывать женщине в удовольствии, если она этого хочет!
— И сколько стоит эта радость? — уточнил Дербенёв, когда счастливая погрузочная братия ретировалась из квартиры.
— Всего сто десять рублей, дорогой, — ответила Татьяна. — Разве это деньги?
— Действительно, месячная зарплата молодого инженера на заводе, разве это деньги?  — согласился Дербенёв. — А ведь его ещё настроить надо…
— Не волнуйся, мастер-настройщик сегодня вечером к нам заглянет, с ним я договорилась заранее…
               
                2
— Carl Hintze, — это не просто пианино, это немецкий антиквариат начала века из самого Берлина. Вам, господа оккупанты, сильно повезло с приобретением. Если вдруг надумаете продавать, то вот вам моя визитка,  я  всегда готов приобрести этот инструмент по сходной цене…
— Позвольте задать два вопроса? —  оратился к старому латышу, только что закончившему настройку пианино, Дербенёв, — сколько я вам должен за работу и почему вдруг мы стали оккупантами в ваших глазах?
— За работу я возьму с вас пятьдесят рублей, как и договаривались с вашей супругой, а оккупантами вы стали не вдруг, а ещё в 29 октября 1939 году,  когда первые эшелоны советских войск проследовали через пограничную станцию Зилупе для аннексии и оккупации моей Родины…
 — Но, позвольте, уважаемый, я родился только в 1959–м, да и вам в  1939- м было явно не более десяти лет.
 — Вы правы, мне было всего десять лет, но я всё помню.
— А что именно вы помните, чтобы все эти годы носить обиду на советскую власть? Может, вы были из богатой или дворянской семьи и ваших родственников несправедливо осудили, а потом выслали в Сибирь?
— Нет, я был простой мальчишка из рыбацкого хутора, где даже света не было…
— Так что же вы помните тогда, такого из-за чего мы стали оккупантами?
— Я помню, как однажды  утром вдруг пришли «красные» солдаты и арестовали нашего бургомистра…
 — А что случилось с вами?
 — А меня отправили в интернат…
— Зачем?
— Учиться в школе, я ведь к десяти годам не знал даже алфавита. Да и отцу с матерью стало легче. Всё-таки одним  ртом меньше. Нас-то детишек в семье шестеро было,  я самый старший.
— И вы считаете после этого, что Красная армия  вас оккупировала?
— Да, я так считаю, потому что Сталин и Гитлер поступили нечестно, решив судьбу миллионов людей, не спросив их согласия.  Теперь мы знаем, что Пакт Молотова и Риббентропа фактически поделил сферы влияния нацистской Германии и сталинского СССР ещё до войны, а страны Балтии об этом даже не подозревали.
— Ладно, с этим я не спорю, хотя мало верю в существование неких секретных протоколов, но разве участь Латвии, например, была бы лучше, если бы не было этого пакта? Почитайте гитлеровский план Барбаросса, там для Латвии отведена совсем незавидная участь…
 — Содержание Плана Барбаросса мне недоступно, господин офицер, а вот секретные протоколы продаются в каждом киоске и на каждом углу.
— Хорошо, давайте зайдём с другой стороны. Вы родились в бедной семье, но при этом, благодаря «оккупации», получили высшее консерваторское образование, долгие годы были дирижёром серьёзного музыкального коллектива в самой Риге, да и теперь на пенсии не бедствуете. Даже сегодня, совсем немного  покопавшись в старом инструменте с камертоном в руках, вы получили на руки месячную зарплату уборщицы завода ВЭФ. Чем не бизнес от нехорошей «оккупационной» власти? А дети мои, родившиеся и выросшие также как и ваши в Советской Латвии, вдруг стали оккупантами с  лёгкой руки таких, как вы, «прозревших» демократов. И что же, по-вашему, ждёт нас дальше?
 — Я, простите, не политик, а музыкант. И если был бы плохим специалистом, вы бы меня не позвали… Так что, извините, мне пора и честь знать.
Старый настройщик пианино быстро собрал инструменты и также быстро направился к выходу. Остановившись у самой двери, он ещё раз обернулся к Дербенёву и, чтобы никто его не слышал, тихо произнёс:
— Но вам, молодой человек, я всё-таки посоветовал бы как можно скорее, пока ещё безопасно, вывести на Родину свою семью…
    «Сегодня ничего не ясно, а где эта Родина будет завтра – тем более», — только и подумал Дербенёв, а вслух произнёс: — Если даже старый настройщик, не стесняясь, называет нас «оккупантами», то кому теперь нужна  эта музыка?

VII.  ТАКСИСТ

      Татьяна Дербенёва, очевидно предчувствуя «что-то неладное»  и каким-то особенным женским чутьём предвидя возможные негативные последствия затянувшейся, по сути, беспричинной разлуки с мужем, всё-таки выполнила своё обещание и приехала в Ленинград с детьми. 
За окном гулял апрель, а в душе Дербенёва от счастья уже бушевал май. «Как же, теперь всё станет на свои места», — думал он. 
С помощью своего бывшего сослуживца  и друга Александра Хомичева Дербенёв снял двухкомнатную квартиру на Новоизмайловском проспекте и с нетерпением ждал приезда своего семейства.
Квартира на четвёртом этаже старой «хрущёвки», располагавшейся в непосредственной близости от Дворца молодёжи, оказалась скромной, но меблированной, правда, за месячную аренду этой скромности Дербенёву пришлось выложить больше половины своего офицерского жалования, но это было сейчас не главным. Главным достижением Дербенёв считал «воссоединение» семьи. А чтобы прокормить  эту самую семью и выровнять финансовое положение, Александр взялся подрабатывать извозом пассажиров на своём «москвиче», что не очень нравилось супруге, поскольку работать приходилось вечерами после учёбы. Иногда, чаще всего по субботам, «смена» затягивалась до утра.
Как бы ни было тяжело физически, Дербенёв радовался душой: «Мы вместе, вы все вместе, и так будет всегда!» — убеждал он себя, снова и снова повторяя эти слова как молитву.
     Благодаря «ночным сменам» финансовое положение Дербенёвых действительно улучшилось. Появились возможности на дополнительные расходы для детей и семьи, однако не выровнялись отношения в самой семье. Татьяна, лишённая привычного, сложившегося годами уклада жизни, где только она «центр вселенной»,  явно и, не скрывая особо, тяготилась жизнью в Ленинграде. Дербенёв, напротив, окрылённый присутствием семьи, изгалялся как мог. Откуда-то «из-под полы» доставал билеты на различные концерты и театральные представления, выискивал лучшие варианты посещения цирка и  музеев, множеством которых всегда радовал город на Неве.
Между тем, ни посещение культурных мероприятий в театрах и кино, ни общение с семьёй Хомичевых, дружба с которой длилась ещё со времён совместной службы на Б-224, к сожалению, не смогли сформировать некий баланс семейного счастья Дербенёвых, о котором всегда мечтал Александр. На этой почве случались частые размолвки, свидетелями которых, к сожалению, бывали и дети…
Однажды работая «в ночь», Дербенёв привёз клиента к гостинице «Звёздная», получив расчёт, собрался ехать дальше, но в окно машины постучал очередной клиент. Мужчина лет тридцати пяти был на хорошем взводе и таком же настроении, Дербенёв, неплохо заработавший к тому времени, совсем никуда не хотел ехать, тем более что  товарищ требовал поездку в Гатчину, а за окном час ночи. И только вручение оплаты «туда и обратно» плюс чаевые вызвали нездоровый аппетит Дербенёва, позволивший ему перешагнуть через самого себя. Ах, эта человеческая жадность, что она делает с людьми?
     До Гатчины добрались благополучно. Клиент успел выспаться и, когда выходил из машины, был трезв почти как «стёклышко».
Усталость давала о себе знать, глаза Дербенёва смыкались сами собой. «Надо где-то передохнуть хотя бы пару часов», — подумал Александр, выходя из машины, что бы размять ноги. Сделав несколько кругов по Гатчине Дербенёв вдруг обнаружил, что приехал к дому Елены, стоянка для машин у дома оказалась наполовину свободной. «Вот здесь и заночую», — принял решение Александр, доставая термос с кофе.
    Налив себе почти полную чашку ещё неостывшего напитка, Александр вскинул голову к окнам знакомой ему квартиры. Везде было темно, и только в окошке Елены мерцал какой-то огонёк. «Ночник горит или не спит?» — Александр отпил глоток кофе и непроизвольно нажал на клаксон.
Лучше бы он этого не делал…
Допив кофе и отодвинув как можно дальше кресло, Дербенёв расположился поспать, но в окно машины снова постучали. Подняв спинку кресла в вертикальное положение и собравшись смачно выругаться нецензурной бранью, Александр открыл окно. Возле машины, ёжась от холода, стояла его знакомая девушка…
— Здравствуй, Саша!
— Привет!
Сказать, что встреча была радостной, это не сказать ничего. Сказать, что часы, проведённые с Еленой в предрассветной тиши, принесли облегчение или внесли какую-то ясность в медленно, но верно складывавшийся любовный треугольник, это соврать себе назло, чтобы только не говорить правду.  Под самое утро уезжая из Гатчины, Дербенёв в сотый раз проклинал себя за то, что в определённый момент оказался в определённом месте.
Ночное общение с Еленой открыло  Александру то, чего он, зрелый мужчина, не замечал или не хотел замечать долгие годы. Семейная лодка, которую он, Дербенёв, с такими тяжёлыми усилиями строил всё это время, давно сбилась с курса и теперь, гонимая ветром судьбы, полным ходом неслась на рифы.
Но самым печальным открытием прошедшей ночи стало то, что виновником надвигающейся семейной катастрофы является только он – Дербенёв, неспособный отличить любовь от влюблённости, способность к самопожертвованию от корысти… 
   
VIII.  КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
                1
       Как-то незаметно наступил май. Странный, но до боли знакомый всем ленинградцам весенний месяц, когда в один день, проезжая мимо Петропавловской крепости, можно удивлённо засмотреться на группу девушек, смело загорающих «топлес» под старыми крепостными стенами, и в это же время, садясь на прогулочный трамвайчик где-нибудь в районе Невского проспекта, удивиться не менее колоритной  группе туристов, кутающихся в пледы поверх тёплых свитеров и ветровок. «А что делать? Это вам не Венеция».
Рабочая неделя подходила к концу, Дербенёв очередной раз согласно графику дежурил помощником дежурного по ВСОЛК ВМФ.
На рабочем столе раздался звонок городского телефона.
— Помощник дежурного по ВСОЛК ВМФ  слушает. — представился Дербенёв.
— Саша, это я! — еле слышный голос Татьяны Александр сразу не узнал.
— Что случилось? — не ожидая звонка на дежурство, спросил Дербенёв.
— Мне очень плохо уже несколько дней, сегодня даже с постели не вставала, голова кружиться, такое впечатление, что периодически теряю сознание. Дети плачут, а я ничего сделать не могу.
— «Скорую» вызвала? — уточнил Дербенёв.
— Нет, я хочу переговорить с Леной Щербатовой, она человек опытный, может чего подскажет, а телефона её у меня не оказалось…
— Какая Лена? «Скорую» вызывай, а я постараюсь подскочить сейчас же.
Дербенёв положил трубку и немедленно вызвал «скорую помощь» по домашнему адресу. Самого Александра на дежурстве быстро заменили, и он отправился домой метрополитеном.
 Когда Дербенёв оказался во дворе дома, где они с семьёй снимали квартиру, то обнаружил стоявший у парадной  автомобиль «Волга», с красным крестом на дверях и фонаре, установленном на крыше. В квартире уже находился доктор. Держа одной рукой руку Татьяны, чтобы чувствовать пульс, другой рукой врач держал телефонную трубку и настойчиво выказывал свою озабосенность состоянием больной:
— Скорее реанимационную бригаду, я теряю её, она уходит, предполагаю сильное внутреннее кровотечение…
Доктор посмотрел на Александра, и тихо прошептал, чтобы не слышали дети.
— Ваша жена что, совсем жить не хочет? Не знаю, чем всё это закончится, но её «геройство» чревато летальными последствиями. Это я вам прямо заявляю. Уберите детей в другую комнату и попросите соседей помочь спустить супругу вниз, у нас, к сожалению, случился дефицит младшего медицинского персонала.
 Дербенёв глянул в окно и обнаружил, что к парадной подъехали сразу две машины «скорой». Ещё через пять минут Дербенёв сопровождал супругу в больницу. Ближайшей оказалась больница завода «Красный Треугольник». Из приёмного покоя Дербенёву сразу отправили на операционный стол…
Четыре часа длилась операция, и четыре часа Дербенёв просидел в  приёмном покое. Наконец к Александру вышел врач.
 — Операция прошла успешно, но состояние Татьяны Евгеньевны пока тяжёлое, поэтому сегодня, а может быть, и завтра она будет находиться в реанимации. Скажу одно, тот, кто вызвал «скорую» с пульта ВСОК ВМФ, спас вашей супруге жизнь…
               
                2
       Две недели, пока Дербенёва находилась  в больнице, Александр провёл как в тумане. Чего только не передумал он за это время, каких клятв себе только не давал. Но самое главное, что он понял в этот сложный период, так это то, что очередное испытание, «свалившееся» на его семью «неизвестно» откуда, обязательно должно укрепить их  отношения с супругой. «Ну не может Татьяна не понимать того, как и с какой силой он, Александр, боролся за её жизнь», — думал он ожидая выписки супруги из больницы.
На третью неделю Дербенёву выписали, она ещё слаба, но уже дома. Кажется, что лучшего повода для восстановления отношений в семье не существует, но это опять не так и виной тому уже не Дербенёв.
    Череда родственников Татьяны,  далёких и близких, внезапно пожелавших проведать «несчастную» семью, если не цыганским табором, то уж точно конвейерным порядком ринулась, с Украины в Ленинград. Кто в отпуск, а кто и в командировку, руководствуясь высоким чувством родственного долга, «оседали» в семье Дербенёвых.  И всё бы ничего, но главным тезисом всех заутренних и вечерних бесед, как правило, рождавшихся на кухне в ходе родственных посещений, выступало утверждение о «плачевном» будущем СССР и «процветающем» бытие «незалежной» Украины в той же временной перспективе. Всяк входящий в семью считал своим долгом беспрестанно уговаривать Дербенёва  бросить службу, уволиться из Вооружённых сил СССР или хотя бы перевестись на Украину… При этом самым активным агитатором за «самостийность» Украины и великое её историческое предназначение в семье  демократически развитых государств Европы, как ни странно, выступал родной дядя Татьяны.
    Будучи представителем института электросварки  им. Е.О. Патона и членом делегации Академии наук УССР, он вместе с супругой приехал в Ленинград для участия в серии научных конференций по проблемам внедрения достижений науки в различные отрасли промышленности.
И на всё это можно было бы  наплевать, и всё это можно было бы вытерпеть, но у Дербенёва на классах, практически по всем кафедрам, полным ходом  шли заключительные ТСУ.  Пришла пора готовиться к выпускным экзаменам, а тут целая «орава» родственников, которую приходилось не только слушать, но и кормить и не просто, а хорошо кормить - минимум три раза в день.
И снова Дербенёв сел за руль, и снова  «голубоглазое» такси пришло на выручку семейному бюджету, но это полбеды, а беда ждала недалеко, совсем рядом…
 — Ты знаешь, дорогой, что я решила? — спросила Татьяна у Александра, только что перешагнувшего порог квартиры после очередной смены работы «таксистом».
— Ты о чём? — не совсем понял вопрос Дербенёв, снимая обувь в прихожей.
— Я о нашем будущем!
— И что в этом будущем ты решила? — уставший от работы «во вторую смену», вяло уточнил Дербенёв.
Из приоткрывшейся двери гостиной показалось лицо Виталия Павловича – родного дяди Татьяны, не взирая на поздний час желавшего поучаствовать в дискуссии.
— Я решила что дядя Витя прав… Ты родился на Украине, и,  как говорят в таких случаях, там «закопана твоя пуповина». Это в конце концов твоя родина, и я считаю, что будущее наше тоже там!
— А ты, дорогая, никогда не пробовала, прежде чем что-то решать, советоваться с мужем или хотя бы интересоваться его мнением?  Мне кажется, за десять лет совместной жизни можно было бы и научиться этому простому правилу.
— И какое мы имеем своё мнение? — включился в разговор  учёный гость из Киева, присаживаясь к столу рядом с Дербенёвыми.
— А мнение очень даже банальное! Да,  действительно, пуповина моя зарыта в отчем доме на Украине, но Родина, где я родился, гораздо больше Украины и называется она Советский Союз. Для стран Запада это просто Россия,  по аналогии с Российской империей, если хотите. Фамилия моя Дербенёв, и предков, живших на землях от Киева до Оренбурга и Кургана, я помню многих, как впрочем и родственников, живущих ныне. Я вам больше скажу: я – русский офицер, давший этой самой Родине присягу на верность, и до сих пор мыслями или делами своими ни разу не изменивший ей! Отсюда вытекает очень простой вывод: как русский офицер, я буду следовать присяге и судьбе моей страны, то есть моей России!
  — Но какой же ты русский, если родился на Украине, а в России бывал только в гостях и на экскурсиях? — не согласился с доводами Дербенёва Виталий Павлович.
— Ох, как знакомы мне эти слова, сказанные не вами первым... Смею вам напомнить, дядя Витя, что вы как учёный, беспредельно продвинутый в подводной и лазерной сварке, оказывается очень плохо знаете историю Отечества, в котором родились и живёте. Простите великодушно, но Киев при Ярославе Мудром, который приходился сыном почитаемого вами, киевлянами, крестителя Руси князя Владимира Святославича, назывался «матерью городов русских». Первым источником права того древнего и нашего общего государства была «Русская правда». Да, да, «Русская», а не украинская или какая либо ещё! Спрашивается, в каком месте этого государства жили украинцы? Ответ прост – у края, то есть на окраине. Отсюда и нынешнее название земель этих – Украина. Так кто же они – сегодняшние украинцы? Исторически получается, что  нынешние украинцы – это те же русские, но  жившие когда-то и живущие сегодня на окраине Руси. Вот такой вам, дорогой дядя Витя, мой ответ.
    Татьяна, внимательно слушавшая спор мужчин, видя, какой горячий оборот он принимает «на ночь глядя», попыталась уйти от разговора и дальнейшего выяснения отношений, но Дербенёв, закончивший полемику с гостем из Киева, вернулся к «решению», принятому супругой.
 — Так каково будет ваше окончательное решение, Татьяна Евгеньевна? — Уточнил Александр у жены.
— Давай перенесём этот разговор на более подходящее время! — Воспротивилась полемике Татьяна. — За окном полночь, тебе ещё ужинать, а нам всем пора спать.
— Ладно, любимая. — согласился Дербенёв. — А ты составишь мне компанию на пятнадцать минут?
— Уговорил, составлю, — укутываясь пледом, согласилась Татьяна, — колись, что хотел рассказать?
— Да в общем ничего особенного. Просто наш КБР,  тот самый в котором и я участвовал, признан лучшим по торпедной подготовке за период обучения!
— И всё? — удивилась Татьяна.
Дербенёв замолчал, понимая, что супруге совсем не интересны его  «школярские» радости, но потом вдруг продолжил:
— Ты помнишь, осенью я тебе рассказывал о знакомстве с командиром лодки по фамилии Лячин? Он ещё к нам в дивизию лодку перегонял с Севера.
— Что-то припоминаю, но смутно.
— Так вот, Лячин с товарищем своим по фамилии Бискетов сейчас на классах. Прибыли с Северного Флота, учатся на двухмесячных курсах и живут в соседнем номере…
— И что? — снова не поняла мужниного восторга Дербенёва.
— А то, что Геннадий, так зовут этого командира, рассказывает удивительные вещи о службе на Севере, просто фантастика. Нам на Балтике даже не снилось, какие там теперь новейшие корабли и лодки, какие походы и боевые задачи…
— А тебе-то чем всё это грозит? — снова не поняла восхищённых речей своего супруга Татьяна.
— Да ничего мне не грозит на самом деле. Просто я думаю: а вдруг мне придётся служить на Севере после классов?
— Типун тебе на язык, дорогой! Все нормальные люди  с годами куда потеплее стремятся, а тебя всё на Севера тянет, где «пожарче». Мальчишка! И когда тебя фантазии покинут?
— Без фантазий, дорогая, не было бы мечтаний, а без мечтаний не было бы и меня, такого, какого ты знаешь и, надеюсь, любишь.

IX. ЩЕНЯЧИЙ ВЫБОР

       Родственники разъехались, разговоры «на кухне» забылись, а в семье Дербенёвых по-прежнему не хватает тепла. Чтобы как-то выправить ситуацию, на семейном совете решено купить собаку.
Исполняя решение высшего семейного органа власти, всё семейство  Дербенёвых в ближайшие выходные отправилось на «блошиный» рынок, где, как известно, торгуют, в том числе и живым «товаром». Пройдя почти все ряды и рассмотрев множество попугайчиков, хомяков с морскими свинками и даже крыс, Дербенёвы, наконец остановились у автомобиля, в прицепе которого на подстилке лежала довольно крупная серого, почти волчьего окраса, овчарка, а рядом, там же на подстилке, резвились чёрные как смоль щенки.
— А разве так бывает, — поинтересовалась у  Дербенёва дочка, — мама серая, а детки чёрные?
— Бывает, если папа чёрный, — ответил за Дербенёва, хозяин овчарки, — кроме того, все щенки немецких овчарок при рождении чёрные, с подпалами рыжего цвета, и только к году жизни они превращаются в тех особей, которых задумала сама природа.
— А сколько лет этим щенкам? — снова поинтересовалась Люда.
— Им ещё нет даже года, они ещё маленькие, всего-то от роду четыре месяца.
— А что они кушают? — уточнил брат Людмилы Вова.
— А кушают они специальную пищу, которую мы им готовим, — поддерживая разговор «знатоков», ответила хозяйка  щенячьего потомства.
— А откуда вы всё это знаете? — не успокаивалась с вопросами Людмила.
— Для этого у нас есть специальная книжечка, вот она, — хозяин щенков достал из машины альбом с надписью «Воспитание щенка немецкой овчарки»  и показал его детям, — вот здесь всё и написано!
— Папа, мама, давайте скорее покупать щенка, — потребовали дети, пытаясь поймать из «семейства» самого красивого питомца.
Люда оказалась более проворной, чем её брат, и, быстро поймав толстенького крепыша подала его отцу:
— Вот этого давайте возьмём!
— Ты согласен, Вова? — уточнила Дербенёва – старшая.
— Да, — согласился сын.
— Только это девочка! — сказал хозяин щенков, — и зовут её по щенячьему паспорту Арда! 

X. ПРОЩАЙ

Существует мнение, что слово «прощай» употребляется при расставании на длительное время или навсегда, а также при выражении утраты, лишения, исчезновения чего-либо… А как бывает в реальной жизни?
Жили-были два абсолютно разных человека, причём жили, нужно сказать, не ведая и даже не предполагая о существовании друг друга, и вдруг: в одночасье какая-то неведомая сила свела их воедино, да ещё и трепетать заставила страстью огненной при каждой встрече. Но всё не вечно, как известно в этом Мире.
Прошло всего-то девять месяцев с момента первой встречи Дербенёва с девушкой в красных сапожках, но  вот наступил день, когда надо говорить и думать о расставании, запрограммированном кем-то свыше.
«Кто она тебе?» — назойливо спрашивал вездесущий внутренний голос. «Не знаю, наверное, мечта, но, похоже, она таковой и останется…» — неуверенно отвечал Дербенёв сам себе.
    «А ты хочешь что-либо изменить в своей жизни, чтобы эта мечта стала явью?» — снова навязывал диалог внутренний страж совести. «Скорее НЕТ, чем ДА! — уверенно отвечал Дербенёв. — Я сделал свой выбор ещё одиннадцать лет назад, а за это время мой поезд так далеко ушёл от мечты, что его уже никому не догнать…»
   «Как знать, как знать…» — не соглашалось второе Я. — Зачем тогда морочил голову незамужней женщине, кобелино? Зачем хочешь сделать её несчастной?»
«А тебе не кажется, дружище, что мы оба – она, и я,  и ты, кстати, тоже,  морочили друг другу голову все эти месяцы?» — чуть ли не вслух вырвалось у Дербенёва.
— Ты о чём, дорогой?  — как бы проснувшись от дремоты,  спросила Елена, молчавшая, также как и Дербенёв от самой Гатчины.
— Моя станция, «Ленинский проспект», — ответил Александр, — пора.
— Как, уже? Я не хочу…
— Прощай!
— А как же я? Как со мной?
— Прости…
— Я не хочу разлуки, я не верю, что это навсегда…
— Мне пора! Прощай! — Александр оборвал только начавшийся диалог и пошёл к выходу.
   Электричка остановилась, и Дербенёв сошёл на платформу. Резко повернувшись в сторону, обратную ходу движения поезда, Александр направился вдоль платформы. Шёл Дербенёв быстро, не оборачиваясь. От кого он пытался уйти, от Елены? Нет – от себя! Себя, которого он ненавидел теперь всеми фибрами души.
    С каждым шагом Александр понимал, что иначе нельзя, по-другому и быть не может. Шаг, ещё шаг, ещё один…
    В ушах болезненным эхом звенело «прощай», а на губах горел последний поцелуй…

                2
        Ресторан «Невский» встречал выпускников офицерских классов уютом и гостеприимством. Веселье было в разгаре, когда опаздывавшие на банкет Дербенёвы не без труда отыскали компанию «своих». Свободными оказались места рядом с четой Багрянцевых. Супруга однокашника Александра, возле которой занял место Дербенёв, оказалась обаятельной и довольно жизнерадостной молодой женщиной, что, как показалось Александру, говорило об открытости её характера. Этими чертами она очень походила на своего супруга, также  открытого и честного офицера, беззаветно любящего своё дело и свято верящего в торжество справедливости.  Возможно, именно это сходство в своё время и послужило тем связующим звеном, навсегда соединившим их в семейную пару.  Только что появившаяся седина и сеточка морщин вокруг глаз Екатерины, так представил её супруг, делали женщину старше своих лет, но яркая и широкая улыбка  не давали возможности на этом акцентировать внимание.
Пока Дербенёвы здоровались со всеми и «догоняли» присутствовавших за столом употреблением «штрафной» порции шампанского, в зале зазвучала музыка, и, ведущий концертную программу молодой человек пригласил офицеров-выпускников с их дамами оторваться от чревоугодия. Татьяна Дербенёва с удовольствием приняла приглашение Володи Багрянцева и закружилась в танце. Дербенёв же, настолько увлёкся интересной беседой с новой знакомой, что даже не вспомнил о том, что надо было сделать, как минимум, аналогичное предложение…
— О чём грустят глаза?  — внезапно спросила Екатерина, только что бойко обсуждавшая новое назначение своего мужа и вдруг замолчавшая в ожидании ответа.
— А что так заметно?  — удивлённый, столь детальным и точным проникновением в глубины его подсознания, уточнил Александр.
— В таких случаях принято говорить о том, что всё на лице написано…
— К сожалению это правда, я совсем не умею прятать эмоции, —  с неким сожалением констатировал Дербенёв. —  А поводов для грусти предостаточно. Во-первых, окончив классы я выпустился в никуда, а точнее в распоряжении командующего флотом и это плохой знак, поскольку там, в родной дивизии, либо мест нет вовсе, даже среди старпомовских должностей, либо комдив в очередной раз не сдержал слово и от этого на душе слаще не становится.
— А во-вторых? 
— А во-вторых, «Как быть, когда в душе холодные дожди? Как быть, когда один, а сердце шепчет: жди? Как быть, когда устал и всё  хочу забыть? Как быть, родная, любимая, как быть?»
— Да вы философ и, наверное, влюблённый романтик, как же я сразу не догадалась, — всплеснув руками, заявила  Екатерина. — Таким как вы очень тяжело в жизни. С одной стороны, вы ; душечка, не умеете льстить и наушничать, идёте по жизни прямо и открыто, всю правду говоря людям в лицо. А с другой стороны, обстоятельства, чаще личные, частенько складываются так, что привирать всё же приходится...
            
XI. КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ…
                1
      И настал новый день, и наступило  утро. Утро воскресенья 1 июля 1990 года выдалось по-лиепайски свежим, пахнущим морем и не балующим особенным теплом. Небо  укрылось  облаками, за которыми очевидно пряталось солнце.
«Что ж, — подумал просыпаясь Дербенёв, — у солнца тоже должен быть выходной».
В квартире было непривычно тихо, чемодан, оставленный ещё с вечера в прихожей, завалился набок, словно тоже устал с дороги и решил отдохнуть.
«Делать нечего, надо вставать, думать, из чего приготовить завтрак, да и с обедом позаботиться надо…» — Дербенёв нехотя потянулся под одеялом и выскочил из постели.
      Короткая зарядка, умывание холодной водой быстро взбодрили Александра, и он направился на кухню. Тщательное обследование холодильника показало, что кроме трёхсотграммового кусочка супового набора, превратившегося в ледышку, и одного яйца неизвестной свежести, сиротливо приютившегося на краю яичного лотка, желудок обрадовать нечем.
Налив в небольшую кастрюльку воды, Дербенёв опустил туда мясо на оттаивание. Достав яйцо из холодильника, Александр некоторое время думал, что из этого «изобилия» можно приготовить? Правда, проведённые следом розыскные мероприятия по шкафчикам кухонной мебели немало удивили Александра. Так, в одном из шкафов была обнаружена трёхлитровая банка, на треть заполненная солёным салом. В другом шкафу Дербенёв обнаружил небольшой мешочек сухарей  и остатки мёда в глиняном горшочке.
     «А ведь жизнь, как ни странно, налаживается!» — констатировал Дербенёв, ставя на разогрев чайник.
     Пока разогревался утренний чай, Дербенёв сбегал в подвал, откуда не без удовольствия принёс немного овощей для приготовления  будущего обеда, а ещё прихватил несколько колотых деревяшек для растопки титана, но больше всего его обрадовала баночка борщовой приправы которую он случайно обнаружил среди прочих закаток, хранившихся ещё с прошлого года.
 «Ох и обед у меня будет!» — обрадовался  Александр, заваривая чай.
К сожалению, пустой чай с сухарями и мёдом не принёс ожидаемого удовлетворения, и Дербенёв решил сбегать в магазин, что располагался неподалёку, на Гвардейском проспекте.
       Желание немного разнообразить свой рацион исполнилось не в полной мере, поскольку хлеб, сливочное масло и молоко, ставшие главной «добычей» столь раннего  посещения магазина, не могли привести в восторг крепкий изголодавший организм подводника. Пришлось заглянуть ещё и в «Кулинарию», что располагалась там же по соседству. Здесь  удалось разжиться сметаной и печеньем «на десерт».
Вернувшись в квартиру, Александр откровенно обрадовался теплу, распространившемуся из ванной от разогретого титана, и сразу появившемуся домашнему уюту.
     Скрупулёзное изучение  разморозившихся к этому времени мясных останков в кастрюльке тоже обрадовали Александра, поскольку среди куриных костей и потрошков Дербенёв обнаружил ещё и небольшой кусочек свинины.
Зарядив приготовление борща, Александр достал мясорубку и, совместив мясо, сало и хлеб, добыл приличную порцию фарша. Ещё мгновение, и сиротливое яйцо оказалось там, куда его Господь и предназначал изначально. Несколько «дубовых» сухарей, запечатанных в бумажный пакет, с помощью молотка быстро превратились в панировку, а полстакана молока сделали из фарша то, что называется «цимусом» то есть продуктом высшего качества.
 Накрыв эмалированную миску с фаршем полотенцем, Дербенёв оставил полуфабрикат немного «отдохнуть», а сам направился в ванную, чтобы побриться и принять душ, пока горячая вода баловалась в титане.
Стоя под душем, Дербенёв услышал, как хлопнула, закрываясь, входная дверь в квартиру.
      «Неужели Татьяна вернулась?» — мелькнула первая мысль…
— Кто там? — на всякий случай окликнул Дербенёв, прикрывая шумящую воду.
— Свои! — ответил женский голос, сильно похожий на голос соседки снизу.
— Наталья, ты? — уточнил Александр, высовывая голову из-за ширмы.
— Я, кому же ещё быть? Слышу с утра топот сверху, а вечером как будто тишина была. Вот и решила проверить…
— А ключи-то у тебя откуда? — не уставал удивляться  Дербенёв.
— А то ты не знаешь откуда, забыл, что твоя любимая постоянно мне оставляет второй комплект, чтобы за тобой следить…
 — Детский сад какой-то…
 — Не доверяет, вот и проверяет. У тебя всё нормально? А то, может, спинку потереть?
 — Не искушай искушённого! Иди с богом, но к обеду приходите с Саней. У меня сегодня котлетки королевские будут и борщ украинский!

                2
      Отпуск – это всегда хорошо, даже после окончания классов, когда этого самого отпуска всего тридцать суток, а вместо обещанной должности командира лодки Дербенёв получил назначение даже не в распоряжение командира дивизии, а как после окончания училища – в распоряжение командующего Балтийским флотом.
«Что, на дивизии и места мне больше нет?» — эта обидная и зудящая мысль не покидала Александра с самого Ленинграда, но попытаться узнать ответ на этот вопрос Дербенёв мог только на месте, в родной дивизии.
В связи со сложившимися жизненными обстоятельствами  семейный совет при главном ораторе Татьяне Дербенёвой «принял решение»:  детей, а с ними и нового члена семьи по кличке Арда отправить родителям на Украину, самим же выяснять обстановку и добиваться назначения.
По фактическому наличию билетов Татьяне пришлось  уехать из Питера несколько раньше, а Дербенёв приехал в Лиепаю только вчера «вечерней лошадью».
Суета с обедом, вызванная внезапным приглашением соседей к столу, обязывала Дербенёва быть, что называется, «на высоте». По оценке самого Александра, всё складывалось очень даже неплохо. Стол сервирован, борщ готов, котлеты с пышным пюре дозревают под полотенцем.
     «Стоп! А ведь спиртное надо бы…» — мелькнула правильная, но слегка запоздалая мысль. — И какое, интересно, к борщу спиртное полагается?» — открыв бар в гостиной комнате, растерялся Дербенёв. — Ликёр «Мокка» не подойдёт, джин «Beefater» тоже  борщом не закусишь…»
Рука Александра самопроизвольно потянулась к красному томику книги, стоявшей на книжной полке. Достав этот «драгоценный» фолиант, Дербенёв потряс книжицу перед ухом и радостно открыл «родник знаний». Плоская полулитровая фляжка, из нержавеющей стали, лежавшая внутри, была почти полной. «Спасибо, друзья, за подарок ко дню рождения! — мысленно поблагодарив дарителей, Дербенёв открыл фляжку. — Спирт, господа хорошие, медицинский это вечная валюта и вечная палочка-выручалочка!»
     Половина содержимого фляжки тут же перекочевала в графинчик, туда же Дербенёв залил воды и добавил на кончике ножа лимонной кислоты. «Вот теперь всё готово!» — обрадовался Дербенёв, собираясь немного отдохнуть до прибытия гостей.
Когда раздался звонок в дверь, Александр достал из холодильника запотевший графин и поставил его на стол.
— Хороший ты мужик, Саня, и что ещё твоей Татьяне надо? Вот мой, тоже подводник и Саня тоже, и детей у нас двое, как и у вас. И всё как бы должно быть хорошо, но… Ты и обед приготовил на славу, как говорят «из топора», и нас позвал. Теперь вот со мной сидишь и разговариваешь, и трезвый, хотя выпил, а моё «сокровище»  уже полтора часа на диване хрюкает… Не могу я так больше, а ведь я с ним уже десять лет маюсь…
Дербенёв заметил, что по щеке соседки потекла слеза.
«Ох, как мне эта песня знакома и слова почти те же!» — подумал «хороший мужик», а вслух произнёс:
 — Наталья, прекрати мокроту наводить. Всё у вас будет как надо. И у нас тоже!
— Да что уж теперь говорить. Я во всём виновата, и никто больше. Это ведь я его на себе женила, а он даже не знает об этом …
Соседка Наталья, собравшись с мыслями,   поведала Александру историю её  нелёгкой судьбы. Дербенёв молча слушал эту исповедь и ничем не мог возразить простой советской женщине, мечтавшей, как и все,  о тихом семейном счастье. Не было у Александра ни одного аргумента, чтобы хотя бы в чём-то с ней не согласиться. Да и что он мог подсказать Наталье, если, у всех без исключения людей, живущих на этом свете, жизнь складывается по-разному и далеко  не всегда так, как мечтается.
— Дербенёв, а может ты святой? — внезапно улыбнулась соседка вытирая слёзы. — По тёткам не бегаешь, по кабакам тоже. Деньги все в семью, не то что некоторые.
    «Знала бы ты, какой я «святой», — вспомнив Елену, только и подумал Александр, а вместо ответа на вопрос только пожал плечами.

                3
       Утром второго июля, ровно за пятнадцать минут до подъёма флага на кораблях, Дербенёв прибыл в штаб шестнадцатой дивизии подводных лодок. Будучи «вольным художником», а точнее, человеком не обременённым в настоящее время обязанностями на данном соединении кораблей, Александр решил начать свой визит с кабинета начальника отдела кадров.
— И что это Юрий Серафимович не на подъёме флага? Непорядок! — заметил Дербенёв, входя в кабинет.
— А что это отпускники - выпускники, которых мы ждём только с назначением из штаба флота, разгуливают у нас по кабинетам? — парировав вопрос Дербенёва, ответил заместитель начальника отдела кадров, тяжело вставая с кресла.
 — А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, какого назначения вы ждёте и почему я вдруг в распоряжении оказался? Борковский ведь публично обещал командирский мостик мне после окончания классов…
— Так-то оно так, Александр Николаевич, но обстоятельства несколько изменились, пока ты учился… — как-то вяло и малоубедительно промямлил кадровик, пытаясь что-то объяснить.
— Знаю я ваши обстоятельства. На дивизию  с Севера переданы ещё две лодки 651-го проекта!
 — Да, но также две лодки 629 проекта выведены из состава ВМФ, — подкорректировал Дербенёва кадровик.
— И что, это повод, чтобы не держать слово высшего офицера?
— Да не ерепенься ты, а выслушай, если хочешь, а потом думай что тебе делать.
 Дербенёв немного стих и, взяв себя в руки, принялся слушать кадровика.
— Думаешь, почему тебя направили за назначением непосредственно к командующему флотом? Да потому, что все, и прежде всего комдив, прекрасно просчитали твою негативную реакцию на «перспективное» назначение. Но все, и комдив в том числе, понимают, что перед командующим ты не позволишь себе эмоций или крепких слов… А пока доедешь до Лиепаи из Калининграда, поостынешь. Вот так-то.
— Ничего не понял! — только и выпалил Дербенёв.
— А что тут понимать, тебя старпомом к Ваське Сальному назначают!
— К ком-у-у? Вашу мать! К этому, прости господи,  «купи-продаю», к этой двуличной твари, не имеющей названия? Вы что здесь вконец белены объелись? Да я лучше застрелюсь, чем с этим у…м в одно железо оденусь! — на одном дыхании прорычал Дербенёв.
Дверь в кабинет открылась, и на пороге показался  сам командир дивизии контр-адмирал Борковский.
— И кто здесь решил застрелиться сегодня, Юрий Серафимович?
— Да вот, товарищ комдив, Дербенёв буянит…
— Дербенёв, говоришь? Ну что ж, Дербенёв, шагом марш за мной в кабинет!
— Есть! — ответил Александр и направился следом за командиром дивизии.
Войдя в кабинет, словно погрузившись на рабочую глубину, комдив почувствовал себя как «рыба в воде».
— И что тебе не нравится в твоём назначении? — довольно злобно спросил Борковский. — Более зрелого, образованного и опытного старпома, чем ты, к тому же  выросшего на лодках 651 проекта, на всей дивизии не сыщешь! А  Сальный опыта не имеет, образования тоже не получил, проект ему не знаком, допуска нет, пока во всяком случае. Кому как не тебе обучить его командирскому  ремеслу?
— Хороший подход, товарищ контр-адмирал, у вас получается: всё у Васьки «НЕТ», а назначение командиром «ДА». Это за какие такие заслуги Отечество так весомо награждает своих «героев»? Или, может, у него личные заслуги перед вами?
Дербенёв невольно вспомнил разговор с Васькой в тесном семейном застолье у него дома, когда говорили они о новых лодках, о будущем, о том, как надо жить «правильно», а ещё он вспомнил своё лейтенантское «назначение». Тогда, в 1982 году, находясь в кабинете начальника отдела кадров четырнадцатой эскадры подводных лодок, Дербенёву показалось, что всем в этом мире правит ЛОЖЬ. Сейчас ощущение было аналогичным, но на помощь к вездесущей лжи теперь пришли КОРЫСТЬ и НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ!
Александр,  как и тогда,  восемь лет назад, не знал, как ему реагировать на происходящее вокруг, чем парировать столь «убедительные» аргументы начальника. А ещё Дербенёву просто не хватало воздуха. В нарушение устава он дёрнул крючки на кителе, которые тут же расстегнулись. Шее стало свободнее, Александр задышал легче.
— Что вы себе позволяете? — почти закричал Борковский, болезненно реагируя то ли на расстёгнутый воротник кителя своего подчинённого, то ли на слова Дербенёва.
— Дайте воды, товарищ комдив…— попросил Дербенёв спокойным голосом, на всякий случай отступая чуть назад к стене кабинета.
Посчитав, что спокойный тон Дербенёва означает согласие, Борковский воспрянул духом.
— Вот так бы сразу, а то застрелюсь, застрелюсь… Годик обкатаешь своего однокашника, а там и тебе место сыщется!
— Не верю я ни одному вашему слову, товарищ комдив, ибо совравший однажды, также как и предавший, повторит это ещё раз! Вам напомнить, сколько офицерских слов в своей жизни вы давали только мне?
— ВО-О-ОН с глаз моих! Щенок! — возопил Борковский, замахнувшись графином как гранатой.
Дербенёв даже не пошевелился. Ещё мгновение, и графин с дребезгом разбился в пятнадцати сантиметрах от плеча Дербенёва. Вода вперемешку с осколками стекла обильно усыпали китель и лицо офицера.
— А с Сальным я на одном гектаре с…ть не сяду, не то что бы  в один прочный корпус погрузиться. Запомните это, товарищ контр-адмирал! Лучше уж на Луну или Крайний Север, и это моё последнее решение!
С этими словами Дербенёв вышел из кабинета командира дивизии.
В коридоре, как обычно, текла повседневная жизнь, между кабинетами то и дело появлялись офицеры с подводных лодок и  флагманские специалисты. Дежурный по штабу мичман Берловский не без иронии поинтересовался, почему у Дербенёва мокрый китель.
— Да шампанское с комдивом неаккуратно открыли…
Дойдя до кабинета кадровика, Дербенёв попросил чистый лист бумаги и написал, ни о чём не жалея, рапорт на увольнение в запас «по собственному желанию». Отдав рапорт кадровику,  Александр  собрался было домой, но Юрий Серафимович, будучи человеком опытным, настоятельно рекомендовал пока остаться у него в кабинете – «до разрешения возникших проблем». Сам же кадровик, погодя пару минут, направился к комдиву, прихватив для доклада и рапорт Александра.
Полчаса отсутствовал заместитель начальника отдела кадров. Полчаса как полжизни тянулись в сознании Дербенёва.
— Иди к комдиву. Ждёт. Только, пожалуйста, не буянь больше, а то кого-то из нас сегодня «скорая» увезёт...
Дербенёв вышел из кабинета и направился в конец коридора, где располагался кабинет Борковского.
 — Прошу разрешения, товарищ контр-адмирал. Капитан третьего ранга Дербенёв прибыл по вашему приказанию.
  — Не знаю какая кошка пробежала между двумя каспийцами, но настаивать на твоём назначении к Сальному больше не буду. Ответь только на один вопрос, Александр Николаевич, что это за формулировка «прошу уволить из рядов ВС СССР по собственному желанию»? Ты же прекрасно знаешь, что нет такого основания для увольнения… «По-пьянке» есть основание, но ты не пьёшь. По потере секретов и государственной измене  тоже есть, но ты Родину любишь и с секретами аккуратен. Да, ещё «обликоморале» есть – как основание! «Тёти-моти» разные, места злачные, но, во-первых, кто их не любит, а во-вторых, если эту любовь не доводить до совершенства, то отдельные личности живут счастливо всю свою жизнь с этим «основанием» и не переживают особо. Правда, и здесь, кажется закавыка, ты женат и очень любишь свою супругу. Так что нет основания для твоего увольнения, мой юный друг.
— Пока нет, — уточнил Дербенёв.
— Не понял?  — удивился комдив.
— Вы забыли, что у начальника политотдела эскадры и начальника политотдела дивизии дочки на выданье. А почему бы мне их не испортить одновременно…
— Уйди вон с глаз моих, иди, догуливай отпуск…— тихо выдавил Борковский, усаживаясь за письменный стол, — не мешай мне работать! Что-нибудь проясниться, тебе позвонят. 

                4
       Через сутки  утреннюю тишину квартиры Дербенёвых на Гвардейском проспекте, 14б, действительно разорвал телефонный звонок. Из общения с кадровиком Александр узнал, что комдив ждёт его к десяти часам.
Сборы были недолгими, и без пяти десять Дербенёв уже постучал в дверь Борковского.
  — Входи, входи, Александр Николаевич, — пригласил командир дивизии, как будто и не было ещё позавчера «крутых» размолвок, — присаживайся к столу.
Дербенёв, облачённый сегодня в парадную форму одежды, присел ближе к комдиву по левую руку. По правую руку от комдива сел кадровик, ещё правее занял место  начальник политотдела, зашедший в кабинет последним.
— Ну что, Александр Николаевич, на Луну, то бишь в отряд космонавтов, мест не оказалось, а вот на Крайний Север одна заманчивая идея вырисовалась… Как ты на это отреагируешь?
— Если не командиром взвода сторожевых собак, а в прочный корпус, то я согласен на любой проект. — радостно ответил Дербенёв.
— Проект, как ни странно, тебе знаком, это твой любимый и родной 651-й, а вот лодка прошла глубокую модернизацию.
Борковский встал из-за стола и зашагал по кабинету,  «со знанием дела» рисуя перспективу Дербенёву.
— Сейчас Б-177 находится в Росте, где на СРЗ-35, это Мурманск, завершает средний ремонт. Вскоре кораблю предстоят государственные испытания, экипаж сформирован, но не полностью. Командир не сегодня-завтра планирует убыть в академию на учёбу, старпома нет, замполита тоже. В общем,  традиционные в таких случаях разброд и шатание не могут способствовать скорейшему завершению ремонта и переводу лодки с Севера на Балтику в состав нашей дивизии. Тебе – пока как старпому, а в ближайшей перспективе и как командиру этой лодки – предстоит очень многое сделать.  Если ты готов засучив рукава окунуться в бездну неопределённости, то, как сказал командующий флотом, он готов отстаивать тебя на уровне главнокомандующего  ВМФ.
Дербенёв крепко задумался, но ненадолго.
 — А, где наша не пропадала? Я согласен. Единственное, что буду у вас просить, так это  возможность выступить перед собраниями  офицеров и мичманов, но это позже, когда начну формировать настоящий экипаж для Балтики. Когда прикажете убыть, товарищ контр-адмирал?
— По-хорошему, вчера, но ты в отпуске до первого августа…
— Отпуск когда-нибудь догуляю, готовьте документы.
— А как же семья?
— Семья, как вы всегда говорите, не должна мешать службе, а наоборот способствовать её развитию, иначе это не семья. Супруга у меня с детками на юге, а мы пойдём на Север!
— Тогда я тебя не задерживаю, жди звонка!
Счастливый как ребёнок, которому только что сменили  мокрые подгузники, Дербенёв пулей вылетел из кабинета Борковского.
От неудержимого счастья, от ощущения своей правоты и победы стало тесно плечам и лопаткам под тужуркой, словно там, сзади, выросли крылья.
Александру захотелось немедленно  взлететь над всей этой суетой, над грешным миром, где есть ещё место ползающим и пресмыкающимся «купи-продаям» и их поводырям,  чтобы там, в небесной дали  видеть только самое чистое и главное в жизни…
     Уже дома Дербенёв вспомнил, что забыл уточнить у командира дивизии сроки окончания ремонта его будущей лодки и сроки перехода на Балтику, но это теперь отошло  на второй план. Главным  же было совсем другое: он – Дербенёв – наконец получил то, о чём мечтал всегда – Север и командирскую перспективу!
 
               

ЧАСТЬ ВТОРАЯ


   Дорога моря  –   не рутина,
В быту затерянных страстей.
В морях – там жизнь, там пуповина,
Железом намагниченных людей!                Автор

               
XII. ПОЛЯРНЫЙ ЭКСПРЕСС.

      История семейных «отношений» Дербенёвых, складывавшаяся последние одиннадцать лет по каким-то неведомым никому правилам, так и  не приобрела черты традиционной семьи,  о которой многие из нас знают не понаслышке. Но повторяющиеся из раза в раз события в череде жизненных обстоятельств тесно связанные именно с его с семьёй, впервые заставили Александра Дербенёва усомниться  в  подлинности существовавшего брака.
Вот и сейчас в очередной раз Александр не был понят супругой и её родителями, очередной раз Дербенёв в гордом одиночестве отправился к новому месту службы, теперь уже на Северный флот. Что ждало его там, в Заполярье, он, конечно же, не знал, но Александру  почему-то было легко от того, что он и его супруга и даже «незнакомка» по имени Елена  оставались в  одиночестве своего бытия, каждый наполненный своими мыслями и мечтами.
     «И всё-таки хорошо, что всё сложилось так, а не иначе… — подумал Дербенёв, всматриваясь в окно железнодорожного купе, — будет время всё взвесить, обдумать и решить. Время покажет, в какую сторону следует идти и с кем!»
Попутчики, «сопровождавшие» в  путешествии Дербенёва, менялись регулярно, поэтому Александр чаще всего оставался в купе один. Под мерный звон  ложечки пустого стакана в мельхиоровом подстаканнике, оставаясь наедине только  со своими мыслями, Дербенёв даже не заметил, как прибыл к пункту назначения в славный город Мурманск.
     Вокзал, окрашенный в бело-голубые тона, знакомый Александру ещё с курсантских времён, встретил офицера немноголюдным перроном, дыхание холодного Заполярья, можно сказать, не ощущалось вовсе, скорее наоборот, сквозила жара, от которой сразу захотелось пить. У жёлтой бочки с надписью «Русский квас» Александр познакомился с приветливым старичком из местных «аборигенов», от которого узнал не только много интересного о городе-герое Мурманске, но и как добраться до гостиницы «Арктика», где, по словам приятного собеседника, «выгоднее всего расквартироваться на период разрешения кадровых вопросов»…
     Добравшись до гостиницы и выстояв приличную очередь к администратору, Дербенёв стал наконец счастливым обладателем квитанции на право вселения в двухместный номер на девятом этаже.
— Пока вы один, но возможно подселение, поэтому уходя, даже в ресторан, прошу сдавать ключи дежурной по этажу, — вежливо, но очень настойчиво предупредила администратор с крашеными, скорее всего перекисью водорода, волосами цвета «блонд».
По пути на этаж Дербенёв  заглянул в один из цветочных киосков, множество которых располагалось здесь же в административном холле гостиницы, и приобрёл одну розу красного цвета.
— Лучше бы вы шоколадку купили! К цветам я равнодушна, также как и к военным…— заметила очень привередливая к знакам  внимания, дежурная по этажу, выдавая ключи от номера новому постояльцу.
«Спасибо, хоть не укусила! Баба Яга! — подумал Дербенёв, оценивая не столько заметно почерствевший возраст дежурной, сколько её слова. — И чем же тебе, Ягуся, не угодили военные?».
Войдя в номер, Дербенёв «упал» на диван и расслабился. Прохлада, скромный комфорт и полумрак комнаты, в которой он оказался, сразу переключили сознание Александра на иной, не связанный с «неблагодарной женщиной» лад. Как-то внезапно захотелось спать, и Дербенёв, отдаваясь вдруг возникшему желанию, задремал.
 
XIII. РОСТА
                1
      В дверь гостиничного номера усиленно постучали, потом ещё раз, потом ещё сильнее, и кажется, чем-то тяжёлым, а в это время Дербенёв, распластавшись на гостиничном диване, как морской котик на брачном  лежбище, спал «мертвецким» сном и, естественно, ничего не слышал.
— Я ведь предупреждала этого вновь прибывшего франта «с цветочком» о необходимости сдавать ключи! — оправдывалась дежурная по этажу перед новым постояльцем, скромно дожидавшимся  вселения за её спиной.
Когда дверь номера, наконец, распахнулась и на пороге «засветилось» счастливое и заспанное лицо Дербенёва, дежурная изрекла припасённую для таких случаев речь – «не для прессы», от которой сон, ещё не оставивший Александра, как рукой сняло.
— Ну точно Баба Яга! —  вырвалось у Дербенёва, когда дверь гостиничного номера захлопнулась за его спиной.
— Давай знакомиться, что ли? — предложил крупногабаритный сосед, располагаясь в кресле за журнальным столиком и доставая бутылку коньяку из красивого, скорее всего импортного, дипломата. —  Меня зовут Михаил – траловый флот.
— Александр – подводный флот.
— По маленькой для начала? — уточнил большой человек.
— Спасибо, но мне как бы и не желательно, завтра с утра надо быть на приёме у командующего Северным флотом, — замялся Дербенёв, глядя на только что извлечённую из коробки бутылку французского коньяку «Grand Breuil», — разве что по маленькой…
«По маленькой», да за душевной беседой  и под лимон, семьсот пятьдесят миллилитров коньяку осушились незаметно и довольно энергично.
— Ну, мне пора! — оставаясь практически трезвым, заявил Михаил, вставая из кресла.
— Куда собрался на ночь глядя? — удивился Александр.
— Какая ночь? У нас сейчас полярный день, дорогой товарищ, привыкать надо.
— И всё же?
— Видишь ли, сестра у меня здесь неподалёку живёт…
— Что, правда? — уточнил Александр. — Родная? 
Дербенёв тоже встал и только сейчас почувствовал, что коньяк его «догнал» в полный рост.
 — Да ты, я  посмотрю, «святой» или придуриваешься? — не сдержал своего удивления Михаил. — Сестра – это, понимаешь, «Се-стра»…Дошло или нет?
— Кажется, да! Сестра – это «сестра»… — ничего не понимая, кроме того, что он тупит, ответил  Дербенёв.
 — Вот и здорово, тогда я пошёл. Ты только номер не закрывай, я могу и поздновато вернуться. Сам-то чем будешь заниматься, может, со мной? У неё подружка есть…
— Не-е-е-ет! — отмахнулся Дербенёв.  — Я  лучше наведаюсь в  местный  ресторанчик да поужинаю, а потом можно и  баиньки, устал что-то  я от ваших белых ночей…
Не успел Дербенёв закрыть дверь за соседом, как в неё вновь  настойчиво постучали.
«И что  этой «маркитантке» на сей раз надобно?» — подумал Александр, открывая дверь.
— У вас, молодой человек, стаканчиков не найдётся лишних? — хрипловатый и до боли знакомый голос знаменитого актёра театра имени Ленинского комсомола  Николая Караченцова слегка отрезвил Дербенёва.
— Да, да, проходите в номер, — растерялся Александр, — сейчас найдём, но с возвратом, казённое всё-таки имущество.
— Хорошо, — согласился кто-то из-за спины Караченцова, тоже знакомым голосом. — Нам бы ещё и пару тарелочек… — Дербенёв обернулся и только сейчас увидел вышедшего ему навстречу Леонида Броневого.
— Найдём и тарелочки, — согласился Дербенёв, снимая графин с большой тарелки и протирая маленькую, оставшуюся на журнальном столике после  предыдущего «застолья».
Гости, «вооружённые»  халявной посудой, направились к выходу.
— А вас, группенфюрер, я попрошу остаться! — командным голосом объявил Дербенёв.
Броневой, как будто ждавший этого оклика, остановился и по-военному повернулся к Дербенёву.
  — Четыре стакана и две тарелки к нулю часам сегодня или к шести утра завтра должны быть возвращены в номер!
 — Да, да, самым ответственным образом, всё будет возвращено, — согласился Броневой,  — не волнуйтесь, а то давайте к нам, у нас номер напротив, труппа, знаете ли, соберётся сейчас «на чай».
— Спасибо большое, но я не могу, утром ответственное мероприятие, — отказался Дербенёв.
— У нас, кстати, тоже…— Отозвался  уже из коридора Караченцов.
               
                2
         Утренний Мурманск, или как его называют местные жители Мурм;нск, встретил  Дербенёва нелетней прохладой, срочно пришлось искать демисезонный плащ.
— Хорошо, без заморозков, — глядя в окно и бреясь «на скорую руку», рассуждал Михаил, — а то иной раз посмотришь на улицу поутру, а там морячки уже в шинелях, но ещё в белых бескозырках…
Штаб и Управление Северного флота находились в Североморске, а туда следовало ещё добраться. Памятуя о сложном и тернистом пути по направлению к командирским телеграфам, Александр решил выехать пораньше. Выйдя из холла гостиницы на свежий воздух, Александр обнаружил перед крыльцом пассажирский «Икарус», в прямом смысле набитый актёрами и обслуживающим персоналом театра имени Ленинского комсомола.
  — Доброе утро, сосед! — услышал за спиной Дербенёв.
Знакомые голоса заставили его обернуться. Броневой и Караченцов, на удивление свежие после «вчерашнего», дружно шагали к автобусу.
— Вам куда, Александр? — поинтересовался Броневой.
— В Североморск…— вяло ответил Дербенёв.
— Так давайте с нами, нам тоже в Североморск! — предложил Караченцов.
   Дербенёв, не долго думая, согласился. Правда, потом жалел об этом всю дорогу,  поскольку ему, не привыкшему к «звёздному» вниманию, коим совсем не обделены актёры знаменитого на весь мир Ленкома, пришлось всю дорогу принимать комплименты и отказываться от «подношений» с громкими тостами  типа: «за тех, кто в море»…
Когда за поворотом на сопке открылся вид на знаменитый памятник Алёше, Дербенёв облегчённо вздохнул и попросил остановить автобус сразу после КПП.
Поблагодарив щедрую и дружную компанию актёров за гостеприимство, Александр направился к штабу флота.
Приветливый офицер в звании капитана второго ранга внимательно изучил командировочное предписание Дербенёва и предложил подождать в приёмной командующего.
— А без визита к командующему никак нельзя получить назначение? — уточнил Дербенёв, занимая стул ближе к двери.
— Очевидно, нельзя, поскольку  Феликс Николаевич лично интересовался вашей персоной…
Последние слова несколько напрягли внимание Дербенёва, но делать было нечего, и Александр приготовился ждать. К счастью, ждать пришлось не долго, на столе в приёмной раздался телефонный звонок, и приветливый офицер пригласил Дербенёва пройти к командующему.
Войдя в кабинет, Александр увидел статного, седовласого адмирала, удобно расположившегося за рабочим столом. На первый взгляд Дербенёву показалось, что командующий довольно строг, но полон жизнерадостной силы, и это располагало к беседе.
     Александр представился, как и подобает в таких случаях.
— Так, так, покажись-ка, «сынку», я хоть гляну на тебя… — пытаясь вспомнить гоголевское изречение из «Тараса Бульбы», проговорил командующий и сам встал из-за стола. — И за какие такие заслуги Виталий Павлович так хлопочет перед главнокомандующим  о твоём назначении, да и мне все телефонные линии оборвал?
— Не могу знать, товарищ командующий! Может быть, это связано с тем, что действующий командир лодки спланирован в академию, а на Б-177 нет ни старпома, ни замполита? Вместе с тем сроки ремонта поджимают не на завтра, а на вчера…
 — Да ты, я посмотрю, неплохо осведомлён о положении дел, — одобрительно, но без похвалы, скорее, с удивлением резюмировал Громов.
— Я старался как можно тщательнее изучить обстановку, но информация, очевидно, уже устарела… — словно оправдываясь за «излишнюю» осведомлённость, ответил Дербенёв.
— Старался, это хорошо. Приказ главнокомандующего на тебя уже есть, значит, и мой приказ завтра получишь на руки, а вот командир лодки пока никуда не уходит. Не справляется с ремонтом этот командир, может тебя ждёт? Вы ведь оба каспийцы.
— Не могу знать, товарищ командующий. С командиром лодки близко не знаком, хотя и заканчивали одно училище!
— Как же не знаком? А он утверждает, что знает тебя ещё по училищу как «знаменитого» спортсмена, да и на классах вы пересекались. Капитан второго ранга Бискетов Степан  Васильевич, разве тебе не известен?
— Совсем немного, товарищ командующий, думаю, что этого недостаточно, чтобы говорить о командирских или иных качествах  офицера…
— Что ж, разумно. И то, что думаешь, тоже хорошо. Нам именно думающие командиры сегодня нужны, усвой, пожалуйста, эту простую истину, а мы тебе поможем  и в становлении, и с ремонтом корабля!
Напряжённость, практически сковавшая не только мысли, но и мышцы Александра в ходе общения с командующим Северным флотом,  вмиг исчезла, как только он вышел из приёмной.
     «Не готов ты ещё к общению на таком уровне, товарищ капитан третьего ранга! — Справедливо решил Дербенёв уже на улице. — Значит, надо тренировать себя и нервы. Меньше робеть перед начальством, командирское будущее уже не призрак».
Оставшуюся часть дня Дербенёв провёл в общении с друзьями по Каспийскому ВВМКУ. Александр Ткаченко, или проще «Кадет», служил в штабе Северного флота  начальником отдела противолодочной борьбы, а Юрка Булгаков всё ещё штурманил на большом противолодочном корабле.
      За девять лет, прошедшие после выпуска, офицерам было о чём поговорить и кого вспомнить. Не обошлось  и  без воспоминаний о тех, кто уже никогда не вернётся из похода. Первым все почему-то вспомнили Игоря Ходасевича, погибшего во время боевой службы  на атомной подводной лодке. Как ни странно для атомоходов, но Игоря смыло за борт. И случилось это во время всплытия лодки во льдах Арктики…

                3
        Роста — северная часть города и одновременно район Мурманска – встретила Дербенёва утренней свежестью и лёгким туманом, который  распространялся от одноимённой реки, протекающей рядом. Корабли и суда, ещё не проснувшиеся от ночной дремоты, ожидали на стапелях, эллингах и доках своей участи.
     Масштабы  увиденного на СРЗ-35 судоремонта сильно отличались от объёмов работ уже знакомого, ставшего практически родным СРЗ-29.
«Какой флот, такой и СРЗ! — подумал Дербенёв, внимательно рассматривая громады кораблей, многих из которых «вживую» он видел впервые.  — А моя-то где красавица?»
     Б-177 стояла в ремонте там же, в Росте, на СРЗ-35, но чтобы пройти на неё, нужен был специальный пропуск, которого у Дербенёва, естественно, ещё не было. При этом наличие у офицера чемодана и подозрительно булькающего дипломата, согласно местным правилам, требовало процедуры специального досмотра. Досмотр проводился публично, здесь же при входе, непосредственно у турникета.
Мероприятие, больше похожее на моральную «экзекуцию», проводимое мужеподобными  женщинами, размеры которых были соизмеримы  размерам  добротного платьевого шкафа, не вызвало особой радости у Александра. Дербенёв, стал было возмущаться, и даже обещал куда-то пожаловаться на произвол в отношении старшего офицера флота, но когда он увидел руки женщины, шустро орудовавшей в его нижнем белье, Александр затих и отдался «воле судьбы», а всё потому, что  одна такая ручка в кулаке как минимум была больше головы пионера...
В ходе проведённого  досмотрового мероприятия бдительные стражи порядка обнаружили у новичка три бутылки коньяку и две бутылки «Старокиевской» водки, которые Александр вёз «на всякий случай», для разного рода презентов и личного употребления.
 — У вас есть два пути, — заявила дама с «пионерскими»  руками, — первый: мы всё запрещённое зелье изымаем по акту,  или второй: во-о-он там, — дама указала рукой на бюро пропусков, — имеются автоматические камеры хранения, где вы можете на сутки оставить своё «богатство».
Александр безропотно последовал второму варианту!
               
XIV. ЖЕЛЕЗНЫЙ СОЛДАТ
                1
      Первое знакомство с новым экипажем, его командиром, а также условиями жизни и настроения людей  Б-177 привели Дербенёва если не в уныние, то в состояние полного непонимания происходящего.
Даже по-бискетовски «обстоятельная», а в понимании Дербенёва попросту ознакомительная беседа с командиром лодки  не прояснили ситуацию с ремонтом, его сроками, планами самого Бискетова и ходом формирования экипажа.
Степан  Васильевич Бискетов, русский по национальности, уроженец Азербайджана, предки которого были одними из первых переселенцев-староверов Петровской эпохи, считал своим главным предназначением сохранение на корабле видимости ремонта, а подготовкой к переходу, по его мнению, должен заниматься штаб соединения и новый командир, пришествие которого он ждал как невеста ждёт обручального кольца от суженого.
      К сожалению Дербенёва, существующие проблемы и прочие вопросы, которые на свежий взгляд  Александра,  казались простыми и разрешимыми с ходу, в понимании Бискетова выглядели целой трагедией –  бюрократическим препятствием в продвижении к государственным испытаниям. Даже предпринятое Дербенёвым более детальное изучение состояние дел нисколько не улучшили картину среднего ремонта.
      Так,  из пятидесяти шести матросов по штату, двадцать пять принадлежали к  азербайджанскому землячеству по третьему году службы и совсем не желали служить не только на Балтике, но и на Севере. Негласным решением командира они, составлявшие «ядро» и «опору» экипажа, в ремонтной жизни корабля не участвовали, но всецело  обеспечивали Бискетову требуемый комфорт и подобающие командиру подводного ракетоносца первого ранга условия службы в «сложных заводских условиях». Из тринадцати офицеров, предусмотренных штатным расписанием, в наличии имелось восемь. Вакантными были должности замполита, командира  ракетной боевой части, минёра и командира электромеханической боевой части, обязанности которого исполнял командир  моторной группы. Причём вариантов замещения этих должностей не было даже в проекте на переход. Старшим механиком по мнению Бискетова должен был стать  молодой и неопытный командир моторной группы с лодки совсем другого проекта. Мичманским  составом экипаж был укомплектован всего на сорок процентов. Отчего тут не прийти в уныние?
Понимая, что с нынешним экипажем и, самое главное, его укомплектованностью ремонт не только не будет завершён в срок, но и, возможно, сорван срок межфлотского перехода, Дербенёв решил обратиться к командиру 48-й отдельной бригады ремонтирующихся подводных лодок  лично, но прежде он должен был вскрыть всю «красоту» ситуации вокруг Б-177. Для чего всю полноту ответственности за положение дел надо было взвалить на свои плечи.
      Обойдя представителей завода от главного строителя до главного механика – и разузнав обстановку с мощностями завода, его ремонтной базой, Александр собрал офицеров и мичманов Б-177 на совещание в своей каюте на борту плавказармы, где на время ремонта размещались офицеры и мичманы. Представившись подчинённым, как того требует устав, Дербенёв  довёл известный ему «букет»  информации о будущем корабля, который просто обязан быть подготовленным к сроку и переведён своим ходом на Балтийский флот. Ознакомив собравшихся с  информацией, собранной на СРЗ-35, Александр ожидал откровенного и активного разговора на предложенную тему, но в помещении воцарилась глубокая тишина. Наивно  ожидая бурную полемику о создавшейся ситуации, Дербенёв ещё раз осмотрел подчинённых, пытаясь хоть в чьих-то глазах прочесть желание что-либо изменить.
— Товарищ капитан третьего ранга! — к старпому  обратился командир гидроакустической группы капитан-лейтенант Амельченя. — А почему вас до сих пор не представили экипажу, три дня как прибыли, и тишина?
— Простите, Александр Владимирович, но я за действия командира не отвечаю и не вправе их обсуждать, возможно это состоится в ближайшее время, а пока вот копия приказа командующего Северным флотом о моём назначении. Все желающие, в том числе и те, кто не верит моим полномочиям, могут ознакомиться…
Амельченя, не ожидавший, что Дербенёв  уже знает его имя и отчество и даже узнаёт в лицо, был приятно удивлён осведомлённостью нового старпома и больше вопросов не задавал.
  — А что, правду говорят, что вы наш будущий командир? — поинтересовался, вставая,  высокий капитан медицинской службы с пышными, не хуже чем у Амельчени, усами пшеничного цвета.
— Сейчас сложно об этом говорить, да и не главное это, Евгений Владимирович, главное сейчас, как вы понимаете, вовремя закончить ремонт,  — отреагировал Дербенёв.
— Кому как…— не согласился корабельный врач. — Мы здесь неделями без семей сидим, ради чего? Может быть наш «крейсер» в море могут послать, ремонт не закончив?
— Это вы к чему? — не понял Дербенёв.
— А к тому, что сегодня пятница. Вот вам список офицеров и мичманов на сход согласно графику, утверждённому командиром корабля. Им, кстати, пора уже в автобусе, отходящем на Видяево, сидеть, а вы всё сказки рассказываете о ремонте…
Резкий разворот тематики совещания в сторону решения семейных «проблем» поставил Дербенёва в тупик, но не надолго.
 — Хорошо, давайте ваш список, я его доложу командиру немедленно, как того требует ваш внутренний «устав».
Через десять минут половина офицерского и мичманского состава действительно отбыла на побывку в свои семьи. Продолжать совещание «малым» составом Дербенёв отказался и перенёс  мероприятие  на  понедельник.

                2
— Степан Васильевич, я человек новый на Северах и, естественно, хотел бы знать немного о погоде здешней, — Дербенёв, принимавший командира у себя в каюте, угощал его домашним вареньем и, как казалось Александру, хорошим краснодарским чаем.
— Странный вопрос, тем более от каспийца! Хотя, какой чай, такой и вопрос. Обычно новоиспечённые «северяне» интересуются размером денежного довольствия и «поляркой», а ты погодой?! Варенье, кстати, вижу вишнёвое, без косточки, действительно королевское, а вот чай в следующий раз попроси Алиева, кока нашего, приготовить! Что же касается погоды здешней, то все к ней относятся по-разному. Мне так она и вовсе  нравится, поскольку я  житель горного Азербайджана, но что тебя интересует конкретно?
— Долго ли бывает холодно, например, сколько месяцев в году? — уточнил Дербенёв.
— Что ты, дарагой, — с открытым азербайджанским акцентом ответил командир, — холодно бывает всего лишь три месяца в году…
«Слава богу!» — подумал Дербенёв, радуясь услышанному.
 — А остальное время – очень холодно! — закончил фразу Бискетов. Ещё вопросы?
— Когда экипажу представите? Не могу же я пожизненно «Мистером Х» служить.
— В понедельник, на утреннем построении экипажа и заводчан.
Два выходных дня пролетели так незаметно, что Дербенёв не успел даже понять их смысл. Сначала «новоиспечённый» старпом разбирался  с соответствием имеемых у него  сведений о ходе ремонта с фактическим положением дел. Потом пытался вникнуть в существо корабельной организации на период ремонта и наконец совсем утонул в трясине неустроенного быта матросов и старшин срочной службы, размещавшихся в казарме…Только к исходу воскресенья Дербенёв наконец вспомнил, что на выходные у него были планы позвонить в Черкассы и переговорить с супругой о возможности её приезда в Мурманск.
Сказать, что разговор не состоялся, значит, откровенно соврать, а этого делать не стоит даже ради красного словца. С учётом разности часовых поясов и возможностей местной АТС соединение по заказанному Дербенёвым номеру предоставили только в девять вечера.
— Ты на часы иногда смотришь, или настолько увлёкся своей любимой лодкой, что даже время потерял? — недовольная интонация сонного голоса супруги, раздавшаяся на другом конце провода, вмиг отбили желание Дербенёва поднимать серьёзные семейные вопросы.
— Как дети, как ты? — спокойно уточнил Александр.
— Дети спят и я тоже, полночь на дворе, чего звонишь по пустякам?
— Прости, любимая, я просто соскучился…
— Что-то быстро у тебя это получилось, а я, представь себе, ещё нет!
— Тогда прости ещё раз и спокойной ночи,  — не дожидаясь ответа, Александр положил трубку.

                3
       Понедельник, как и обещал командир, начался с представления нового старпома Б-177 экипажу лодки. Прозаичность и скоротечность данного мероприятия обуславливались неумолимо надвигавшимся временем подъёма флага. После подъёма флага и распределения экипажа по объектам обеспечения работ, командир лодки пригласил на беседу Дербенёва. Отведя старпома несколько в сторону от всех, Бискетов тихо, но недовольным тоном спросил:
— Слушай, Александр, а ты зачем всех моих помощников распределил на работы, и даже кока?
— А разве они не члены нашего экипажа? — изображая святую наивность, спокойно ответил старпом.
—  Да нет, это всё наш экипаж, но командую им пока я…— сквозь зубы, но с улыбкой на лице ответил командир.
— Хорошо! — согласился Дербенёв.  — Но давайте договоримся, что, я во-первых, не Александр, а Александр Николаевич, во-вторых, если командиру не нравится, как старпом распределил личный состав, он, командир, вправе изменить решение своего подчинённого. Пожалуйста, это ещё не поздно сделать, экипаж ещё не спустился в лодку…
 — Что ж, я тебя понял, Александр Николаевич, — вяло отреагировал Бискетов и направился в сторону плавказармы.
Дербенёв же, наоборот, остался на причале и через несколько минут, контролируя действия личного состава срочной службы, офицеров и мичманов своего нового экипажа, сам спустился в прочный корпус.
               
                4
       Видя, с каким нежеланием матросы, а зачастую и офицеры с мичманами выполняют свои прямые обязанности, Дербенёв решил обязательно переговорить с командиром лодки, а до этого он наметил проверку личного заведования матросов и старшин срочной службы.
Сразу после обеда Дербенёв приказал дежурному по команде построить экипаж в казарменном помещении лицом к своему заведованию. После проверки личного состава в строю старпом предложил командирам подразделений самостоятельно,  начиная со штурманской боевой части под командованием капитан-лейтенанта Нечипоренко доложить о положении дел с личным заведованием их подчинённых. Солидарная тишина в ответ на предложение Дербенёва не предвещала желаемого результата.
— Хорошо, тогда я начну проверку самостоятельно. Дежурный по команде, возьмите журнал осмотров жилых помещений и записывайте все замечания, которые будут выявлены.
Начиная, по существу, безобидное и вполне уставное мероприятие, Александр даже не предполагал какие ожидаются последствия…
Открыв первую, по ходу осмотра, прикроватную тумбочку, на которой не было выявлено никаких следов маркировки, Дербенёв обнаружил на полочке огромный обоюдоострый нож, сильно напоминающий кинжал Sturmabteilung  образца1933 года.
 — Чья это тумбочка? — поинтересовался Дербенёв, извлекая из неё холодное оружие, по всем признакам изготовленное не на заводах Круппа.
Но ответа дождаться ему не удалось, потому что в следующее мгновение кто-то подскочил к Дербенёву сзади и, пользуясь тем, что старпом присел на корточки осматривая тумбочку, довольно легко свалил его на пол. Ещё мгновение, и матрос, нападавший на Дербенёва из-за спины, выхватил из рук не ожидавшего такого поворота дел старпома предмет своей «дембельской гордости». Строй, молча наблюдавший за происходящим, даже не шелохнулся, и только гробовая тишина заполнила всё пространство казармы.
Дербенёв тем временем вскочил на ноги и отточенным приёмом, которому его научил ещё в детстве один знакомый десантник, выбил нож из рук матроса. Первой, и наверное, естественной в сложившейся ситуации мыслью, которая посетила сознание  Дербенёва,  была мысль о немедленной боксёрской атаке нерадивого матроса, но эту мысль старпом отогнал как навязчивую муху и, потеряв бдительность, наклонился, чтобы подобрать нож лежавший на полу. Воспользовавшись миролюбивостью нового старпома, матрос-нарушитель, не задумываясь, нанёс апперкот  в правую скулу Дербенёву. К счастью  для сторон внезапно разгоревшегося конфликта, годы тренировок, а также многократные выступления на боксёрском ринге научили Дербенёва мгновенной реакции, благодаря которой в последний момент Александр поставил блок левой рукой, сохранив не только целостность своего лица, но также  обретя уважение всех наблюдавших за «поединком» со стороны.
  — А наш «новенький» того… спец по рукопашке?! — тихим рокотом пронеслось в строю.
Дербенёв выпрямился во весь рост и, обращаясь к дежурному по команде, приказал пригласить в казарму командира.
—  И чей же это подчинённый? — уточнил Александр, обращаясь к строю.
— Это  старший торпедист первого отсека матрос Берёзкин! — ответил дежурный по команде.
— Тогда понятно, командира БЧ-3 нет, старшина команды торпедистов в госпитале на ВВК, а «дитя без глазу», — скорее сам себе, чем подчинённым, констатировал Дербенёв. — Ладно, суду это не важно.
— Какому ещё суду? — поинтересовался Бискетов, только что вошедший в помещение. — Что у вас здесь происходит?
— Смирно! —  громко скомандовал Дербенёв. — Равнение на средину! Товарищ командир, в спальном помещении проводится внеплановый осмотр личного заведования!  В ходе осмотра  заведования матроса Берёзкина обнаружено холодное оружие в виде ножа. Старший помощник командира  публично подвергся физическому нападению. Нож изъят и как вещественное доказательство будет приобщён к уголовному делу.
 — Вольно! — приказал командир лодки, — У меня вопрос к вам, Александр Николаевич, а кто это уголовное дело будет возбуждать?
— Как кто? — удивился Дербенёв. — Вы и  будете возбуждать по моему рапорту и показаниям свидетелей…
— Ладно, — согласился Бискетов, — а свидетели где?
— Так вот же они все…— неуверенно ответил старпом.
— Это вы так считаете, а я сомневаюсь. — Бискетов повернулся к своим подчинённым и приказал: —  Свидетели инцидента выйти из строя!
 Ни один человек даже не шелохнулся.
  — Вот видите, Александр Николаевич, — Бискетов многозначительно выдержал паузу, — не всё так просто, как вам кажется на первых порах…
— Я вас понял, товарищ командир! Если в этом строю нет свидетелей, тогда я буду вынужден обратиться в военную прокуратуру гарнизона, но уже не с рапортом, а с заявлением. Думаю, там разберутся. Правда, тогда  к уголовной ответственности будет привлечён не только матрос Берёзкин, но и его покровители…
 
                5
      Вечером того же дня, независимо друг от друга, к Дербенёву обратились сразу несколько свидетелей послеобеденного инцидента и помимо извинений каждый принёс собственноручно написанное заявление. Последним на «приём к начальнику» постучал матрос Берёзкин.
— Вы простите меня, товарищ командир, мою деревенскую дурь. Я ведь только сейчас понял, чем всё может обернуться. А меня на Брянщине сестрёнка ждёт и мать все слёзы выплакала за два с половиной года службы.
— Тебя как зовут, «преступивший закон» советский матрос, и почему мать за тебя слёзы льёт?
— Это вы точно угадали, уголовник, так и есть! Но плачет мать не по этому поводу, скорее наоборот. За два с половиной года нет ей беспокойства от милиции, поскольку на  службе я, как известно, на военной. Местный участковый и фамилию мою забыл, поди. Раньше-то «по жизни» я или хулюганю или  по садам чужим шастаю, где-нибудь да проколюсь, и всё это с малолетства. А зовут меня просто - Семён.
— И что ты хочешь теперь, Семён?
— Прошу вас, очень, не сажайте меня, поверьте не повториться! Давеча письмо пришло от корешков, коих в дисбат осудили за неуставщину из  экипажа нашего, пишут жизнь там не сахар, как в гестапо относятся к таким, как я. Не хочу туда, ох как не хочу.
— А с ножом что будем делать?
— Да выкиньте вы его в воду, и дело с концом. С этим дурацким ножом меня точно бес попутал.  Когда мне его показали местные заводские умельцы, я глаз не мог оторвать, даже цену сбивать не стал, а тут вы к нам. И сразу проверка. Никто до вас и никогда за всё время  ремонта не проверял заведование, тем более у годков…
Наутро Дербенёв всё-таки составил рапорт в адрес командира бригады ремонтирующихся подводных лодок,  также оформил копию в адрес командира 35-й дипл , но рапорт этот отражал исключительно проблемы, непосредственно связанные с ремонтом лодки, и содержал обстоятельно подготовленные предложения по их разрешению.
Перечитав несколько раз составленные материалы, Александр направился к командиру на подпись.

XV. ДВУХСМЕНКА
                1
    С момента подачи рапорта командиру лодки прошло целых две недели, сказать, что за это время как-то изменился подход к тем проблемам, о которых своими рапортами сообщал Дербенёв, нельзя. Тогда Александр пошёл на хитрость. Во-первых, готовя ежедневную сводку о ходе ремонта в адрес командира лодки, командования  бригады и руководства завода и пользуясь тем, что согласно требованиям «Положения об организации ремонта, переоборудования и модернизации боевых кораблей, вспомогательных судов и базовых плавучих средств ВМФ» её подписывает  старпом, он стал направлять дополнительную копию в адрес командира тридцать пятой дивизии подводных лодок. Во-вторых, пользуясь определённым доверием на узле связи бригады, Дербенёв почти ежедневно сообщал на Балтику в адрес командования шестнадцатой дивизии аналогичные сведения по каналам закрытой связи.
    И однажды «лёд тронулся». Главный строитель завода как-то внезапно пригласил Дербенёва на одно из совещаний.  Слова старпому Б-177, правда,  не дали, но выдержки из многих сводок, поданных им в адрес руководства СРЗ-35, озвучили, а парторг завода после совещания не двузначно порадовался  за Дербенёва, назвав его деятельность большевистским прорывом. За открытость, правдивость и добросовестность при исполнении служебных обязанностей Александра похвалил и главный механик завода, пообещав помочь  с запасными частями для дизелей.
    Конечно, не похвалы ждал  Дербенёв, когда составлял свои ежедневные сводки, но помощи и понимания от судоремонтников, прежде всего и, похоже, кое-чего добился. Удивительным образом стали появляться нужные запчасти, откуда-то возникли специалисты, которые могли их монтировать и испытывать технику…
 К великой радости Александра, «побеседовать» именно к нему стали приходить желающие послужить на Б-177 офицеры и мичманы Северного флота.  А в один из дней случилось вообще невероятное событие –  на собеседование прибыл  балтиец, «застрявший» на северах не по своей воле. Замполит одной из лодок, так и не перешедшей с Севера на Балтику, Владимир Иванович Карпихин поведал свою невесёлую историю и поинтересовался возможностью возвращения на Балтийский флот. Дербенёв, жизненно нуждавшийся в настоящем соратнике, внимательно посмотрел на собеседника.
    Капитан второго ранга Карпихин был худощав, крепок, но заметно потерявшая волосяной покров голова  делала Владимира Ивановича несколько старше своих лет, и только густые усы, в которые он, похоже, частенько любил улыбаться, выдавали в нём весёлого и вполне компанейского «парня». Последнее обстоятельство, наверное, и понравилось Дербенёву больше всего. Встретив «земляка» - балтийца по-родственному, «с чаепитием», Дербенёв поинтересовался причинами, из-за которых спустя два года службы на Северном флоте Карпихин  решил вернуться на Балтику.
— А вы послужите здесь с моё и узнаете…— недружелюбно ответил замполит.
— Буду откровенен, Владимир Иванович, — также холодно начал Дербенёв, — мой личный служебный опыт определил довольно специфическое отношение к вашему «брату». Нет, не предвзятое, но очень внимательное, если не сказать настороженное. Сегодня на нашем корабле сложилась такая обстановка, что, если у меня не появится единомышленник и соратник, то, скорее всего, удачи не видать и «коту под хвост» полетит вся работа, проделанная за два последних месяца. Вот я и пытаюсь выяснить, кем Карпихин Владимир Иванович планирует быть на лодке: транзитным пассажиром  или членом будущей команды единоверцев?
— А что такое единоверцы, если, конечно, не секрет? — с  нескрываемым любопытством поинтересовался замполит.
— Конечно, это не секта, как вы, может быть, подумали, и не коммунистическая ячейка, как вы, может быть, надеетесь. Это люди разных социальных слоёв, веры и партийной или беспартийной принадлежности, связанные одной целью, одним порывом. В нужный момент идущие к победе над врагом или  к смерти во имя Родины не за страх, а за совесть. Именно таким я представляю себе экипаж, командиром которого мечтаю стать.
 — Да вы романтик, Александр Николаевич, давно я не встречал таковых, особенно здесь на Севере!
— Можно на «ты» я не возражаю, но вы не ответили на мой вопрос?! — Дербенёв внимательно посмотрел в глаза собеседнику.
— А, была не была, как говорят иногда азартные люди, давайте попробуем. Я согласен стать  единоверцем! — облегчённо произнёс Владимир Иванович.
Вскоре по просьбе Дербенёва капитана второго ранга  Карпихина назначили замполитом  Б-177. И начались горячие будни среднего ремонта. Дни и ночи, разделённые на двоих, казались короче.

                2
— Николаевич, хочешь, я расскажу тебе притчу о том, каким замполитом я не буду никогда? — поинтересовался Карпихин, пытаясь таким необычным иносказательным образом немного рассказать о себе будущему командиру.
— А валяй! — согласился Дербенёв, с удовольствием отстраняясь от изучения томика «Правил использования полигонов боевой подготовки Северного флота».
— Итак, на одном из кораблей ВМФ СССР служил некий матрос с удивительно поэтической фамилией Гнида, служил, нужно сказать неплохо и за год крейсерской службы прозрел настолько, что, наконец, смог понять глубинный смысл своей фамилии. Первой реакцией изумлённого матроса после столь удивительного открытия о значении своей фамилии было естественное желание немедленно сменить её более пристойной, но не менее лаконичной. А кто лучше замполита сможет помочь в этом непростом деле и самое главное понять душевный порыв просвещённого матроса, да, пожалуй, никто. Вот и собрался Гнида к замполиту Кузнецову.
Здесь нужно заметить, что названный замполит относился к той категории политработников,  для кого статистика и растущие цифры нужных показателей всегда были важнее живой и душевной работы с любимым личным составом. К моменту «созревания» матроса на решительный шаг прирост новыми членами ВЛКСМ комсомольской организации крейсера застопорился, и, когда беспартийный Гнида оказался у комингса каюты замполита, Кузнецов воспринял это почти как промысел божий…
– С чем пожаловали, товарищ матрос? Заявление в комсомол, наверное, принесли? – радостно поинтересовался корабельный «капеллан».
– Заявление есть, только того, на Гниду, – нерешительно ответил матрос.
– Вы сами на себя заявление написали? О чём же? – удивился замполит.
– Не на себя, товарищ капитан второго ранга, а на Гниду!
– Простите, но это ваша фамилия Гнида? – ничего не понимающий замполит сел в кресло.
– Так точно, Гнида, а хочу быть Поздняковым, как мой командир отделения, или Кузнецовым, как вы!
– И давно вы хотите сменить фамилию? – снова поинтересовался замполит, быстро соображая как этот случай можно повернуть в нужном направлении.
– Не-е-е, совсем недавно, как только узнал, что такое Гнида.
– И что же, по-вашему, это такое?
– Как что? Это же очень гадкие яйца всяких вшей. А я не хочу быть страшными яйцами…
– Это, конечно похвально, с вашей стороны, – согласился замполит, – но чтобы ускорить процесс надо в вашем заявлении указать, что вы хотите быть членом ВЛКСМ, а с фамилией Гнида это невозможно по этическим соображениям.
– И гигиеническим тоже! – обрадовался матрос.
Во славу партийно-просветительской работы уже к концу дня заявление в комсомол с просьбой о смене фамилии лежало в специальной папке замполита. Статистика пошла вверх, но радости Гниде не принесла, поскольку замполит о слове своём быстро забыл и  ровно через месяц новоиспечённый комсомолец получил членский билет на прежнюю фамилию.
К счастью для матроса,  на крейсер прибыли шефы из города Иваново, и Гниде представился замечательный случай обратиться к командиру крейсера капитану первого ранга Пинчуку в  неформальной обстановке.
Выбрав подходящий момент, когда шефы расположились в каюте командира на кофе с лимоном и  коньяком, Гнида, обслуживавший в тот день командирский стол в качестве вестового, занёс коньяк с бокалами и приборами на серебряном подносе.
    –  А вот и Гнида!  – озвучил прибытие матроса замполит и осёкся.
 Гости слово гнида восприняли прямо по тексту и засуетились в поисках этих самых тварей. В какой-то момент всем присутствующим стало не до коньяку.
– Товарищ командир, – начал расстроившийся матрос, – если замполит Кузнецов не поменяет мне фамилию на «Поздняков», как я его просил месяц назад, честное комсомольское слово я сменю её на «Гнида-Пинчук»…
Не прошло и месяца, как матрос Гнида стал Кузнецовым, а замполит с аналогичной фамилией отправился служить на берег пропагандистом соединения разнородных сил. Надо же кому-то статистику улучшать!

XVI. ПИТЕР
               
        Три месяца на Северах, как три дня в обыденной жизни, пролетели незаметно. Погрузившись в рутину среднего ремонта и организации службы на новом месте, Дербенёв порой забывал даже выспаться по-человечески. Отдавая ночи на изучение нового для него театра возможных боевых действий, Александр стремился как можно скорее сдать зачёты на подтверждение допуска к управлению подводной лодкой в условиях Северного флота. За этот, пожалуй, самый тяжёлый период для будущего командира удалось сделать немало. Заметно продвинулся к ходовым и государственным испытаниям ремонт корабля, экипаж лодки принял несколько новых членов. Наконец-то заняли штатные должности командиры ракетной и минно-торпедной боевых частей, пришедшие на лодку с атомоходов. Значительно улучшилась организация службы и повседневный порядок, которые теперь поддерживали не только старпом с замполитом, но и остальные офицеры и мичманы, а поскольку это не могло быть незамеченным, то даже командир, ранее относившийся ко всему довольно скептически, стал присматриваться к «новоиспечённому» дуэту балтийцев.
     Единственным провалом этого периода были семейные отношения Дербенёва. Александру так и не удалось убедить супругу приехать, не то чтобы на период ремонта, но даже на денёк. Случайные, чаще всего внезапные телефонные разговоры между Дербенёвыми начинались непониманием и заканчивались тем же. Татьяна с детьми по-прежнему жила у родителей в Черкассах и ни в Лиепаю, ни тем более в Заполярье ехать не собиралась. Что её удерживало на Украине, кроме полного материнского обеспеченья и отеческой любви, неизвестно, да и некогда Дербенёву было в этом разбираться, но физиологию, особенно мужскую, под подушкой не спрячешь.
     Не найдя понимания у супруги и устав от одиночества Александр решился совершить внезапный визит в Ленинград.
— Товарищ командир, разрешите краткосрочный отпуск на три дня…— По-мартовски блестящие глаза Дербенёва выдавали его кошачьи намерения.
— У тебя, Александр Николаевич, что сперматоксикоз образовался? — скорее для формальности, чем для дела, поинтересовался Бискетов.
— Так точно! Тестостерон зашкаливает, прёт во все щели как хорошее дрожжевое тесто! Я уже не о службе думаю, а только о ней… — Соглашаясь с командиром, радостно выпалил Дербенёв.
— И куда лыжи намылил?
— В Питер, товарищ командир. Вечером пятницы туда, а к подъёму флага в понедельник я на месте.
— Не-е-ет, товарищ старший помощник, в Питер не могу отпустить. В Мурманск – пожалуйста, РБН  на таких, как ты, только и живёт…
— Но, Степан Васильевич, мне нужно именно в Ленинград, — почти взмолился Дербенёв.
— А что так? — хитро по-азербайджански улыбнулся командир. — Зазноба заждалась?
— Не знаю, Степан Васильевич, чтобы ответить на этот вопрос, надо проверить.
— Ой не харашо, поступаешь, дарагой…— Бискетов  прищурил глаза, и улыбка, только что надетая  как маска, вмиг слетела с его лица.
— Осуждаете, товарищ командир? Наверное, вы правы, но женатый холостяк это тоже не хорошо.
— Ладно, лети! Добро тебе! Только не переусердствуй, а то знаешь что сдуру бывает… Да, и телеграмму дай своей пассии. Так, на всякий случай…
— Спасибо, Степан Васильевич, вовек не забуду-у-у! — на ходу, уже выскочив из кабинета командира, прокричал Дербенёв.
— Ты только погоду учти, у нас зима уже, а там ещё слякоть. Погода дрянь, — тихо, себе «под нос» проворчал командир.
Вечерний аэропорт Пулково встречал Дербенёва яркими огнями, а Елена не менее яркими цветами и сияющей улыбкой.
Выскочив с эскалатора, доставлявшего пассажиров в зал прилёта, Дербенёв подхватил «красные сапожки» на руки и вместе с цветами понёс по залу. Лена, обхватив голову любимого, целовала его глаза, щёки, шею плакала и смеялась, а весь зал завидовал этой встрече.
— Куда поедем? — спросила Елена, когда Дербенёв вынес её на улицу.
— Предлагаю начать с ресторана! Может быть на Невский махнём?
— А я предлагаю ехать домой! Тебя ждёт горячая ванна с любимой девушкой, тайский массаж и шикарный ужин, который сейчас готовит моя мама…

XVII. МОТОВСКИЙ ЗАЛИВ
                1
       Начало декабря 1990 года ознаменовалось окончанием швартовных испытаний   подводной лодки. Впереди экипажу предстояло выйти в море, чтобы провести заводские и государственные испытания. И всё бы хорошо, но многие акты об устранении замечаний, выявленных в ходе этих испытаний по боевым частям и службам, так и не были подписаны представителями корабля, поскольку заводчане не очень торопились с их устранением. Логика в этом была простой: исходя из того что по срокам ремонт лодки должен был закончиться ещё в октябре, а до конца года осталось всего три недели, командование флота однозначно «нагнёт» экипаж и заставит принять вооружение и технику в том виде в котором они есть. Завод, в свою очередь, освоив бюджетные средства, ещё в текущем году сумеет получить на следующий год то финансирование, которое запланировал,  а значит,  и премии к Новому году, и награды  за «успешный» ремонт обязательно достанутся «правильным» ремонтникам.
Чтобы как-то изменить ситуацию, Дербенёв обратился к главному строителю с инициативой перейти на ремонт в три смены, вместо отработанного за последние месяцы двухсменного варианта. Предложение нашло поддержку у командира бригады капитана первого ранга Агапитова, но не нашло понимания у заводчан и, как ни странно, действующего командира лодки. Одни, ссылаясь на конец года и необходимость распределения рабочих рук сразу по многим объектам, «не могли физически обеспечить трёхсменку», Бискетов же апеллировал к грядущим испытаниям в море, которые не могут быть выполнены «загнанным» как худая лошадь экипажем.
               
                2 
      Утро шестого декабря начиналось как обычно с построения экипажа и заводских бригад у борта подводной лодки на подъём флага и распределения на работы. Дербенёв прибыл на причал за пятнадцать минут до прибытия командира. Привычно замедлив шаг у корня пирса, он заметил, как от строя отделился дежурный по кораблю и, скомандовав экипажу «Смирно», направился к старпому с рапортом.
     Полярная ночь и слабое освещение пирса, вместе с лёгкой позёмкой не способствовали хорошей видимости, и только утренний прилив, приподнявший пирс вровень с корнем, «обеспечил» безопасное перемещение Дербенёва к личному составу. Когда между дежурным по кораблю и старшим помощником командира оставалось приблизительно метра три-четыре, пирс внезапно осветил «лунный» свет непонятно откуда взявшегося прожектора. Александр остановился, сейчас он наблюдал всех стоящих на пирсе как днём. Невольно повернувшись вправо, туда, откуда появился луч, Дербенёв обнаружил над горизонтом, где перемещались морские объекты крохотную точку размером с малую звезду, быстро, что приметно, перемещавшуюся по неправильной траектории в сторону берега. От «звезды» конусом распространялся свет. В какой-то миг точка взмыла вверх и одновременно в сторону лодки, превратившись по размеру в утреннюю луну. Между тем настоящая луна находилась уже в небе и мирно светила рядом таким же светом, но без фокусов с перемещениями и без прожекторов. Все наблюдавшие за непонятным явлением замерли и, не веря своим глазам, стояли как заворожённые. Кто-то тихо толкнул Дербенёва в плечо, тот оглянулся и увидел за спиной удивлённое лицо командира. Старпом хотел было скомандовать «Смирно!», но Бискетов приложил палец к губам и, став рядом с Дербенёвым, стал также наблюдать за непонятным оптическим явлением.
    Тем временем неопознанный летающий объект взмыл ещё выше, но при этом не уменьшился, а увеличился в размерах и «превратился» в двойную луну. Эта «луна» теперь висела прямо над головами подводников, освещая их всех всё тем же коническим лучом.
— Странный объект, сам перемещается, а луч, как привязанный, всё время направлен на нас…— удивлённо произнёс командир.
—  И перемещается как-то не по земному, по ломаной траектории какой-то, но  очень быстро и бесшумно?!
 Объект, словно «подслушав» диалог командира и старпома, стал вдруг заметно уменьшаться в размерах, очевидно, удаляясь в космическое пространство, при этом конус светового луча сначала как твёрдый предмет стал подыматься следом за объектом, а потом вдруг растаял в ночном полярном небе как туман, продолжая светиться тускнеющими лунными бликами.
— Начало рабочего дня неплохое! — высказал своё мнение после подъёма флага дежурный по кораблю. — Посмотрим, что принесёт нам день грядущий…

                3
     Обеденный перерыв, длившийся всего полчаса, нарушил доклад дежурного по кораблю о пожаре в восьмом отсеке. Дербенёв, как выяснилось, единственный офицер из командования находившийся в это время на месте, объявил «Большой сбор» экипажу и бегом направился с личным составом на лодку.
К моменту прибытия экипажа на корабль все первичные мероприятия и необходимые перемещения дежурно-вахтенной службой были выполнены. Аварийный отсек был задраен, у переборочной двери в седьмом отсеке развёрнут рубеж обороны с огнём, матросы из числа вахты облачены в аварийное снаряжение.
— Кто заметил возгорание? — поинтересовался Дербенёв у стоящего рядом дежурного по кораблю.
— Торпедист первого отсека матрос Берёзкин.
— А что торпедист первого отсека делает в восьмом? — уточнил старший помощник.
— По моему приказанию матрос Берёзкин обеспечивал огневые работы на кремальере задней крышки седьмого торпедного аппарата.
— Понятно. — Дербенёв потрогал переборку восьмого отсека тыльной стороной ладони: — А почему тогда переборка тёплая, аппараты ведь в корме?
— Не могу знать, Александр Николаевич, — растерялся дежурный.
— Вот это и плохо, а должны бы знать, что по левому борту на сегодня спланированы огневые работы на входной двери душевой и  гальюна восьмого отсека, а она как раз у самой переборки. Вопрос в другом, проводились ли работы фактически?
 — Центральный! — Дежурный по кораблю нажал микро выключатель переговорного устройства: — Проверьте записи о начале и об окончании огневых работ по журналу вахтенного центрального поста. Есть ли там  запись о работах на входной двери душа и гальюна восьмого?
— Я вижу, вы быстро пришли в себя после  моего внезапного вопроса, молодец. Так что там с записями? — поторопил старший помощник.
 — Нет записи…— доложил вахтенный центрального поста.
— Так что, не было работ или не записали? — снова поинтересовался старпом у дежурного.
Командир БЧ-3 лейтенант Черняев,  недавно прибывший на корабль и назначенный на должность, сегодня дежуривший по кораблю  снова замялся, не зная достоверного ответа на поставленный вопрос.
— Судя по температуре переборки, огонь или ещё разгорается, или уже затухает. В любом случае надо входить в отсек и ликвидировать возгорание, пока не поздно…
В седьмой отсек гурьбой ввалилась аварийная партия возглавляемая замполитом.
 — Я, Александр Николаевич, почти всех офицеров привёл на корабль. Вот только командир пока не прибыл с обеда…— гулко выдохнул Карпихин, надевая маску ИДА-59 и готовясь войти в аварийный отсек.
— Спасибо, Владимир Иванович, но в отсек пойду я и три человека со мной. Один на тушение и два как страхующие. Так что, добры молодцы, кто со мной в горящий отсек?
Тихий шепоток пробежал среди матросов, но никто не выявил откровенного желания, и только матрос Берёзкин, ожидавший уже несколько месяцев своей участи по «уголовному делу», громко заявил:
 — Я пойду с вами, товарищ командир!
 — Я согласен, Семён, хоть командиром пока и не назначен.
 — И я пойду, — от группы отделился корабельный кок матрос Алиев,
— Тогда и меня возьмите! — Отозвался  радиометрист матрос Марченко.               
      В конечном итоге в отсек вошли все старослужащие, не отличавшиеся особо примерным поведением в повседневной службе и жизни экипажа, но Дербенёву было лестно отметить, что с ним добровольно согласились участвовать в разрешении аварийной ситуации именно эти, так сказать, нерадивые матросы, которые просто-напросто пожалели молодёжь.
      Войдя в отсек первым, сразу у переборки Дербенёв обнаружил полуистлевший промасленный матрац, служивший сварщику, очевидно, мягкой подстилкой, когда тот, стоя на коленях, приваривал нижний навес двери гальюна. Низкая концентрация кислорода и довольно влажная ткань матраца не дали возможности разгореться объёмному пожару, но, судя по задымлению отсека и остаткам матраца, на начальном этапе огонь у переборки разгорался активно.  Возгорание быстро потушили и, проведя разведку отсека, объявили отбой тревоги.
    К сожалению, установить, кто проводил сварочные работы и кто их обеспечивал, не удалось, в связи с чем Дербенёв был вынужден заменить на дежурстве командира минно-торпедной боевой части.
  — Хоть папа ваш и контр-адмирал, а службу надо нести как подобает, товарищ лейтенант! Сдайте дежурство командиру ракетной боевой части, а сами заступите тогда, когда от корки до корки изучите и мне сдадите требования Корабельного устава, в части касающейся дежурства по кораблю, а также инструкцию дежурному по подводной лодке в ремонте.
Ближе к ужину к Дербенёву, вышедшему перекурить на свежий воздух, обратился матрос Берёзкин:
 — Товарищ капитан третьего ранга, командир сказал, что вы не подавали рапорт на возбуждение уголовного дела в отношении меня, это правда? Честно скажу, передумал всякого за эти четыре  месяца и, кажется уже ко всему готов. А теперь просто хотел бы знать, когда вы его подадите? Чтобы хоть какая-то ясность была.
 — Сам-то как думаешь? — улыбнулся Дербенёв.
 — Не знаю…
 — Надеюсь, ты осознал за истекшее время, в чём преступность твоих действий была.
— Думаю, что да! — согласился матрос.
— А если так, значит, воспитательная цель достигнута. Зачем же подавать рапорт. Тем более что сегодня во время аварийной ситуации в восьмом отсеке ты повёл себя как настоящий герой.
— Какой там герой, я просто вдруг понял, что лучше меня никто и не справится, да и вам нужно было помочь…
— А вот за это особая тебе благодарность, простой советский матрос,  и товарищам твоим тоже! Как раз об этом я не забуду доложить командиру рапортом.
Судя по реакции матроса, последовавшей за этими словами, Берёзкин не ожидал столь необычного разрешения проблемы, не оставлявшей его последнее время. Торпедист немного замялся, но нашёл в себе силы и произнёс:
— Хороший из вас командир получится! Это вам простой советский матрос говорит.

                4
     Когда корабельные часы показывали без четверти двадцать три часа, в центральный пост, где находился Дербенёв спустился щегольски одетый капитан второго ранга.
— Мне нужен старший помощник командира Б-177 капитан третьего ранга Дербенёв, — объявил офицер, осматривая всех присутствовавших в отсеке.
— Я капитан третьего ранга Дербенёв, — вставая из-за «Каштана», представился старпом.
  — Вы, наверное, в курсе, что сейчас в управлении завода проводится выездное рабочее  совещание о срыве сроков проведения государственных испытаний  вашего корабля под руководством первого заместителя командующего Северным флотом?
— В курсе, — спокойно ответил Дербенёв.
 — Так вот, адмирал Касатонов вызывает вас на это совещание, машина у борта, выезжаем немедленно.
— Простите за «невоспитанность», но в рабочем комбинезоне я на совещание не поеду. Сейчас заедем на ПКЗ , я переоденусь, умоюсь и сразу же поедем, на всё про всё  пятнадцать минут.
 — Хорошо, но только пятнадцать и не секундой больше! — согласился капитан второго ранга.
     Через пятнадцать минут офицеры прибыли в управление завода и направились в зал заседаний.
Первое, что заметил Дербенёв, оказавшись в холле зала заседаний, так это «скучавшего» в полном одиночестве за пределами зала Бискетова, который почему-то даже не обернулся, услышав разговор Дербенёва с офицером штаба флота. Дербенёв подошёл к командиру и уточнил, почему тот находится здесь, а не на совещании. Бискетов в ответ только махнул рукой.
Войдя в помещение, Дербенёв увидел прямо перед собой огромный  построенный из деревянного массива «под красное дерево» Т-образный стол, за которым расположилось не менее ста представителей завода и управлений флота. Во главе стола восседал слегка полнеющий среднего роста вице-адмирал,  колючий взгляд которого, направленный в сторону Дербенёва, кажется, извергал молнии.
— А что вы, нам пропоёте о причинах полной неготовности к государственным испытаниям? — не дав Дербенёву даже представиться, поинтересовался адмирал. — Наверное, и вам, также как вашему командиру, видится, что цвет линолеума  и качество пластика,  предоставленные заводом, коренным образом влияют на сроки выхода лодки  из ремонта?
— Никак нет! — ответил Дербенёв. — И причины эти более существенные.
— Какие же? Что-то я о них ни от кого не слышал. Агапитов! — Адмирал обратился к командиру бригады ремонтирующихся подводных лодок: — Может вы внесёте ясность? Или вы, Цветов, что-либо слышали о «проблемах» на Б-177? — теперь первый заместитель командующего Северным флотом обратился к командиру тридцать пятой дивизии подводных лодок.
Оба офицера в ответ только отрицательно покачали головой.
 — А может, и нет никаких проблем? Или они существуют только в вашей юной голове и перевозбуждённом сознании горячего кавказского командира лодки?
— Товарищ адмирал! — не выдержав упрёков, отозвался Дербенёв. — Руководствуясь требованиями Приказа главнокомандующего ВМФ от 23 мая 1973 года № 195, мною лично в ежедневном порядке составляются и отправляются в адреса командования соединений и руководства завода сведения о ходе судоремонта и состоянии лодки, думаю, что все эти сведения сейчас можно поднять...
Касатонов задумался ненадолго, а потом обратился к залу:
  — У кого есть хотя бы одна сводка на руках?
Из зала никто не ответил.
 — Вот видишь, сынок, опять враньё…
 — Как же враньё? — чувствуя наползающую как анаконда несправедливость, почти взмолился Дербенёв.  — Прикажите дать мне машину, и через десять минут у вас на столе будет не одна, а все сводки, начиная с июля месяца!  А если не верите мне, позвоните на Балтику командиру шестнадцатой дивизии, у него тоже эти сведения имеются.
— Ты на часы смотрел? Если нет, то глянь. Скоро полночь, а мы не решили ни одного вопроса… — вставая из-за стола, закончил полемику адмирал. — Давай-ка по существу и по памяти, какие существенные недостатки и замечания, на твой взгляд, влияют на сроки выхода из ремонта и начала морских испытаний?
Произнося эту фразу, адмирал не ожидал, что взволнованный и уставший Дербенёв  вспомнит что-либо существенное, но не тут то было…
  — Тогда попрошу всех присутствующих приготовить листы или книги для записи, я начинаю диктовать. Первый отсек: верхний рубочный люк негерметичен, причина – остатки сварочных капель на горловине; оба клапана вентиляции цистерны главного балласта номер один имеют заводские дефекты,  при дистанционном открывании и закрывании периодически не срабатывают, один из клапанов (передний, оба размещены по правому борту) негерметичен, замена и пробивка смазки не помогают; торпедный аппарат номер два – негерметичен по задней крышке, предположительно дефект крышки или кремальеры; клапан системы ДУК  не обеспечивает полную герметичность в закрытом положении, причина не ясна; станция ЛОХ  не в строю, причина – отсутствие на складах фреона 114В-2.  Второй отсек: переговорный стакан между первым и вторым отсеком заварен наглухо…
Всякий раз заканчивая перечислять замечания по одному отсеку Дербенёв напрягал память и «погружался» в обстановку следующего. Пытаясь назвать только самые существенные недостатки, он дошёл в своих перечислениях до центрального поста, но первый заместитель командующего вдруг остановил его.
  — Итак, товарищи, сколько замечаний вам назвал старший помощник по памяти?
   — Сто двадцать три! — чётко ответил капитан второго ранга из штаба флота.
— Так, так… И это только половина лодки, а почему же тогда вы все молчали, когда я вас спрашивал об обстановке на лодке? Почему ваш знаменитый «железный солдат», или, как вы его там называете, товарищ Цветов, промычал нам только про низкое качество пластика и неудовлетворительный цвет линолеума? Он у вас, Агапитов, вообще чем здесь занимается? Ордена с вашей «лёгкой руки»  получает? Почему вот этот «депутат Балтики», — Касатонов указал рукой на Дербенёва, — не только знает обстановку, но и со слов главного строителя умело организует все работы? Как заправская ищейка — именно так его называет главный механик – выискивает запчасти для своего корабля и требует их установки. Наверное, не зря он сюда приехал?  Знает Дербенёв, что  это его будущий корабль и его будущий экипаж, с которым ему как командиру предстоит ходить не на прогулки морские, а на врага… Или мы без балтийцев уже не в состоянии и ремонт закончить, и в море выйти? Как думаешь, без пяти минут командир?
Дербенёву, со слов многих офицеров, имеющему некоторое представление о крутом нраве адмирала Касатонова, ничего не было ведомо о том, что он ещё и скор на принятие решений. И тем удивительнее для Александра была похвала, высказанная этим непростым адмиралом в его адрес.
  — Думаю, товарищ адмирал, что, организовав трёхсменную работу на Б-177 и вооружившись перечнем основных недостатков, закончить ремонт можно числа шестнадцатого, с тем чтобы потом выйти на ходовые, а следом  и государственные испытания…
— А ты ведь на хорошую мысль меня натолкнул, Дербенёв, — объявил своё решение адмирал, — позвоню-ка я сейчас командующему флотом и попрошу назначить командиром Б-177 капитана третьего ранга Дербенёва, а капитан второго ранга Бискетов пусть у него в старпомах походит, да поучится, а в академию ему действительно ещё рановато!
— Я не согласен! — вдруг вырвалось у Дербенёва.
— С чем это вы не согласны, товарищ капитан третьего ранга? — Касатонов вплотную подошёл к Дербенёву и снизу вверх пристально посмотрел ему в глаза: — Быть командиром подводного крейсера не согласны?
У Александра холодный пот побежал между лопаток.
— Вы знаете, кто я и что я могу с вами сделать? — почти прошипел адмирал, но вмиг притихший зал, кажется, всё прочёл по губам.
— Знаю и кто вы, и насколько крут ваш нрав, но по головам никогда не ходил и ходить не собираюсь. Вот когда закончим всё здесь и в море тоже, тогда и назначайте, только пожалуйста, не надо старпомом назначать Бискетова…
— Не пойму я тебя, сынок?! — немного успокоился адмирал.
— Что тут понимать, я просто хочу создать свой, как вы справедливо заметили, экипаж, который, как в песне поётся, «одна семья», а случайным людям там места нет.
— Так ты что Бискетова случайным человеком считаешь, как же ты с ним в море собрался?
— Никак нет, я его таковым не считаю, товарищ адмирал, просто мы с ним по-разному смотрим на одни и те же вещи…
— Ну, это я уже заметил! — согласился первый заместитель командующего Северным флотом. — Так что,  товарищи, согласимся с доводами балтийца, или есть другие предложения? Что, например, думает по этому поводу парторг завода?
— Думаю, Игорь Владимирович, во-первых, что Дербенёв давно уже не депутат Балтики, а настоящий северянин, поскольку полярка прописалась в его денежном довольствии не вчера, а во-вторых, с его предложениями я согласен и буду их поддерживать на любом уровне.
— Хорошо,  — согласился Касатонов, — тогда зовите сюда Бискетова, будем ставить ему задачу.
 
                5
       Заводчане вместе с подводниками ремонт закончили досрочно, к пятнадцатому декабря. Параллельно сдав заводские задачи, Б-177 вышла в море на балластировку  и вывеску , а потом на замеры физических полей, размагничивание и замер шумности  на ГКС .
    Впоследствии, отработав план ходовых испытаний, лодка вернулась в завод, чтобы, устранив замечания, выйти на государственные испытания. Так закончилась заводская жизнь Дербенёва, но впереди его ждали новые испытания, на сей раз морские.
     В семейных отношениях тоже  наметился некий просвет, о котором Александр уже и мечтать перестал, но тут супруга прислала телеграмму о возможном приезде на празднование Нового года… Чтобы уточнить информацию, Дербенёв решил перезвонить в Черкассы.
    Направляясь на переговорный пункт, Александр обратил внимание на щенка немецкой овчарки месяцев восьми –  десяти, который почему-то лежал в снегу и не вставал, хотя вокруг ходило много людей, пытавшихся позвать его или подкормить. Щенок не реагировал на эти попытки и только, если кто-либо подходил слишком близко, рычал, оскаливая свои молодые белоснежные зубы. Шерсть щенка свалялась в некоторых местах и слиплась на морозе, спина была покрыта шапкой снега. Было понятно, что щенок лежит здесь не первый день. Подойдя ближе, Дербенёв обнаружил ошейник на шее собаки и невольно остановился, размышляя как можно помочь бедолаге.
  — Четвёртый день лежит, так и окоченеть можно, — женский голос заставил Александра обернуться.
Женщина лет тридцати пяти прогуливала свою колли и остановилась, видя, что очередной «любопытствующий» заметил щенка.
— А может быть, он болен? — полюбопытствовал Дербенёв.
— Совсем наоборот, здоров и воспитан. Просто здесь, на моих глазах, машина сбила его хозяина, неотложка уехала, а щенок остался. С тех пор и лежит…
Дербенёв вспомнил своего щенка - «девочку-милашку» Арду, уехавшую в Черкассы вместе с семьёй, и, ничего не ответив «осведомлённой» женщине, пошёл на переговорный пункт.
Ждать соединения с домашним номером супруги пришлось довольно долго, наверное, поэтому она в очередной раз высказала своё недовольство поздним звонком. Поговорив с женой десять минут, Александр успел узнать, что билет Татьяна  взяла на тридцать первое декабря. На всякий случай Дербенёв пообещал дать телеграмму с указанием номера в гостинице «Арктика», который он снимет, если вдруг окажется в море и не сможет встретить жену. Напоследок Татьяна сообщила, что Арды больше нет, она  умерла от энтерита…
    Каким-то опустошённым вышел Дербенёв на воздух после общения с супругой. Опустив голову и, тщетно пытаясь «спрятаться» от назойливого снежного заряда, Александр побрёл в сторону завода, но возле холмика снега, из-под которого шёл лёгкий парок, остановился.
     Щенок, полностью занесённый снегом, лежал не шевелясь. Дербенёв тихо, как ему казалось, подошёл к холмику на один шаг. Снег рассыпался, и щенок, вскочив на ноги, забежал Александру за спину, но не зарычал. Довольно высокий в холке, с характерно растянутым   мускулистым телом и приспущенной задней частью корпуса,  ровным как сабля хвостом, свисающим чуть ниже скакательного сустава задних лап, кобелёк внимательно смотрел на неизвестного ему «доброжелателя»  и не знал как себя вести. Дербенёв повернулся лицом к щенку и, сделав жест правой рукой, характерный для команд собакам служебных пород, скомандовал:
— Ко мне!
Щенок, повинуясь команде, направился к Дербенёву и, снова обойдя его со спины, уселся на место слева у ноги.
— Ах, ты моя радость! — воскликнул Александр  и погладил щенка за ушами. — Так мы, оказывается, учёные?
Щенок не понял, о чём речь, но завилял хвостом и радостно посмотрел в глаза спасителю.
  — Коль так, тогда пойдём домой! — сказал Александр щенку и взял его за ошейник.
 Щенок не шелохнулся.
— Ах, да! — сам на себя возмутился Дербенёв. — Рядом!
Щенок послушно встал, и оба счастливых существа зашагали на СРЗ-35.
 
                6
    Невзирая на отсутствие какой либо ясности относительно перспектив предстоящей поездки, Татьяна Дербенёва  всё же решилась прилететь на новый год в Мурманск. Дербенёв, в свою очередь, как и обещал, заказал и оплатил номер в гостинице, а ещё  заказал свежие розы к приезду супруги, но сам, как и предчувствовал, ушёл в море на государственные испытания.
Первые семь дней испытаний прошли как «по маслу», но потом сначала погода испортилась и не давала выполнить предусмотренные испытаниями учебно-боевые упражнения, а после корабль охранения и обеспеченья «заломался» и попросился в базу на несколько часов... 
     К концу 1990 года, когда многие «братские» республики не двузначно заявили о своём суверенитете, на всех флотах Советского Союза стал отмечаться дефицит личного состава корабельного звена. В  связи с этим обстоятельством главнокомандующий ВМФ разрешил выход в море кораблям на боевую подготовку с не полностью укомплектованным экипажем. Так, надводным кораблям разовый выход можно было выполнять с одной сменой экипажа, а дизельным подводным лодкам – с двумя. Понятно, что ничего хорошего в перспективе это не предвещало, поэтому Дербенёв, чувствовавший, что его назначение командиром может вот-вот состояться, во всех инстанциях требовал только полного укомплектования своей лодки. Так было и в этот раз, когда лодка отрабатывала замеры надводного и подводного хода на мерной миле в Мотовском заливе.
    После всплытия в назначенном районе Мотовского залива Дербенёв заступил вахтенным командиром, а Бискетов спустился в центральный пост.  Осматривая горизонт, озарённый северным сиянием в условиях полярной ночи, Александр, как бывший штурман, обратил внимание, что передний знак среднего секущего створа мерной мили по непонятным причинам внезапно изменил характеристику огня с зелёного на бело-зелёный.
— Что там за суета, вахтенный офицер?  —   уточнил Дербенёв, прикладывая бинокль к глазам.
 Ту же манипуляцию с биноклем сделал, и командир ракетной боевой части капитан-лейтенант Хишимов.
— Вижу людей, приблизительно троих… Размахивают факелами у переднего знака, похоже взывают к помощи.
— И я наблюдаю, что один из них фонариком подаёт сигнал «SOS», — согласился Дербенёв. — Доложите командиру изменения в обстановке и свяжитесь с кораблём обеспечения, пусть спустит баркас или катер и окажет помощь.
— Мостик, радисты! — Сообщение из радиорубки опередило старпома. — С корабля обеспечения получено по открытым каналам: «Личного состава для оказания помощи терпящим бедствие людям не имею, направляю катер к вашему борту, прошу назначить спасательную партию».
  — Понятно… — Доложите информацию командиру, а на корабль передайте: «Людей выделим, старший спасательной партии капитан третьего ранга Дербенёв».
— Куда это старпом себя назначил? — поинтересовался Бискетов, поднимаясь на мостик.
— На Рыбачий,  людей спасать, товарищ командир. Минёр молод, ракетчик вот он – вахтенный офицер, механика нельзя, только я и остаюсь, да врач ещё корабельный.
— Добро тебе, только рацию возьми и людей из швартовых команд, человек пять. — приказал командир.
— По правому борту принять катер! — скомандовал вахтенный офицер,  заметив приближение плавсредства с корабля обеспечения. — На катер конец подать!
Приняв на борт спасательную партию, катер направился к месту высадки. С подходом к берегу Дербенёв выпрыгнул первым, но в темноте промахнулся и оказался в воде выше колен.
      «Делать нечего, — подумал он, выливая воду из сапог на снег, — благо носки шерстяные из аварийного запаса – не замёрзну, да и не возвращаться же обратно!»
     Высадившись на берег, моряки обнаружили троих мокрых, полураздетых людей, состояние здоровья которых вызывало сильные опасения. Со слов пострадавших выяснилось, что группа военнослужащих одной из частей наблюдения и связи, расположенных на полуострове Рыбачий, решила выехать на рыбалку, используя для перемещения бронетранспортёр, но в семи километрах от  воинской части провалились в озеро. Техника утонула, а люди числом шесть человек, к счастью, выплыли. Добравшись до берега и оценив обстановку, решили нырять к бронетранспортёру, чтобы достать канистру с топливом,  иначе неминуемая смерть. К счастью горе –рыбаков, техника затонула недалеко от берега на отмели.
Декабрьские ныряния в мёртвое озеро дали о себе знать практически сразу. Только трое добрались до Мотовского залива и, вручную разломав несколько досок от навигационного знака, соорудили факелы из одежды и дизельного топлива. Каким чудом всё это загорелось «рыбаки» и сами не знали.
     Первую партию спасённых «наблюдателей», укутали сухими одеялами, предусмотрительно взятыми заранее, и отправили на корабль, а Дербенёв с группой из четырёх человек пошёл искать остальных, двоих матросов с подводной лодки он предусмотрительно оставил на связи, поскольку портативная аварийная станция до Б-177 не доставала.
    На поисковую операцию и эвакуацию затерявшихся по пути к Мотовскому заливу обмороженных и умирающих в снегу людей понадобилось добрых два часа. За это время и Дербенёв почувствовал, что его мокрые ноги стали заметно мёрзнуть, потом болеть, особенно в коленях. Правда, после, когда всех «потерявшихся» нашли и доставили к берегу, Александр о своих проблемах забыл и  даже перестал чувствовать холод.       
 
XVIII. С НОВЫМ СЧАСТЬЕМ…

     В 16.00 31 декабря 1990 года Б-177 вернулась с моря. Успешно выполнив практически всю программу государственных испытаний, лодку направили сразу же в док.
     Остались позади две недели бессонных ночей, кутерьма учений и тревог. Причём всё это в условиях, когда и заводчане, и подводники ежечасно находились и работали в одном прочном корпусе, как в таких случаях говорят, «попка к попке». Экипаж валился с ног, но впереди предстояло ещё всплытие из дока и только тогда, возможно, отдых. О встрече Нового года большинство и не думало, мечта одна на всех –  выспаться. 
Судостроители тоже изо всех сил старались выполнить «всё по максимуму», именно поэтому  лодку сходу поставили в завод для устранения замечаний. Как только док осушили, и Б-177 стала на кильблоки, заводчане как муравьи ринулись на корабль, чтобы  приступить к работе. Параллельно началась выгрузка учебно-действующих ракет и погрузка практического ракетного боезапаса.
После погрузки и проверки ракет Бискетов отпустил Дербенёва к жене.  Время стоянки корабля в сухом доке ограничивалось временем устранения замечаний, а значит через три часа, отведённые командованием для этих целей, Дербенёв должен был вернуться и сменить командира, к которому тоже прилетела жена, но только из Питера.
    Придя в гостиницу, Александр  застал супругу в неважном настроении. Пытаясь сгладить обстановку, Дербенёв предложил выпить шампанского, если бы он знал как это было опрометчиво с его стороны.
Ста граммов вина хватило до смерти уставшему подводнику, чтобы уснуть на руках жены мертвецким сном и проснуться только через те самые, отведённые ему три часа. Проснувшись, Дербенёв узнал, что Татьяна приехала к нему не просто так, а за разводом.
— Что ж, развод – так развод! — согласился Дербенёв. — Надо же когда-то точки над «i» ставить. Вот тебе лист бумаги, дорогая, пиши заявление, а я подпишу своё согласие, когда вернусь. Пока же разговоры разговаривать некогда, пора командира менять, к нему ведь тоже супруга приехала. Надеюсь, что не за разводом! Успею, приду к Новому году, не успею, отпразднуешь без меня. Кстати, командирская жена в соседнем номере проживает, Ириной зовут… 
Оставив  «задушевные» разговоры на потом, Дербенёв убыл на лодку.
Выстояв на мостике всё время всплытия  и  вывода корабля из дока, Александр попытался перейти с командирского крыла мостика  на место рулевого сигнальщика, чтобы проконтролировать швартовку лодки левым бортом, но его ноги как онемели, точнее он их просто не чувствовал. Сделав шаг, Дербенёв как подкошенный упал на рыбины в ограждении рубки и встать больше не смог. Первичный осмотр корабельным врачом показал, что у старпома обморожение коленных чашечек, требующее обязательной госпитализации, а до Нового года всего двадцать минут.
Прибывший на лодку командир тоже осмотрел «больного» и решил, что старпому следует отправиться к жене, но тот категорически отказался. Тогда командир принял решение отвезти больного в гостиницу каретой «скорой помощи», так сказать, под контролем медицины.
— Александр, ты знаешь, зачем к тебе жена приехала? — спросил Бискетов, садясь в «неотложку».
 — Знаю, Степан Васильевич! — с чувством собственной вины ответил Дербенёв.
— Так, значит, надо спасать ситуацию, а ты что?
— Боюсь, товарищ командир, поздновато спохватились, потому что спасать уже нечего. Только пустота… Детей жалко, я, откровенно говоря, без них не могу долго в разлуке находиться.
— Значит, хотя бы ради детей и надо спасать то, что осталось, потом время покажет, кто был прав. — настаивал на своём командир.
— Не знаю, может быть, действительно стоит послушать вашего совета? Попытаюсь, во всяком случае, сохранить «хорошую мину при плохой игре», Новый год как-никак…
Карета скорой помощи прибыла к подъезду гостиницы «Арктика» за минуту до боя курантов.
— Идти сможешь? — уточнил командир, помогая Дербенёву выбраться из машины.
— Кажется, смогу, вы только Татьяне, супруге моей, ничего не рассказывайте, да и своей жене тоже, ладно?
— Хорошо! — согласился Бискетов.
               
XIX. ГУБА УРА
                1
     Вот и закончились заводские мытарства по «чужим» казармам.
К началу февраля Б-177 перешла к месту постоянного базирования в Ура губу, правда весь январь ей пришлось заканчивать государственные испытания, начатые ещё до Нового 1991 года, а потом в течение двух недель менять электрокомпрессор седьмого отсека, оказавшийся заводским браком. СРЗ-35 словно не хотел расставаться с  субмариной, к которой «привык» за годы среднего ремонта.
Вместе с  Б-177 по соседству «доводились до ума» ещё две лодки. Одной из них, проекта 641, командовал капитан третьего ранга Олег Шумицкий, с которым Дербенёв не просто вместе учился на ВСОК ВМФ, но и жил в одной каюте. Другая лодка представляла  собой уникальный проект 940 –  спасательную подводную лодку, снабжённую двумя специальными аппаратами на штатных местах в лёгком корпусе. Знакомство с экипажем именно этой лодки вызывало у Дербенёва особое уважение. Как же, эти люди не просто подводники, а моряки, от действий которых зависит жизнь целого экипажа подводной лодки, терпящей аварию на морском дне в глубинах Мирового океана.
     На время вынужденной стоянки в СРЗ-35 экипаж Б-177 жил на лодке, благо в ходе ремонта удалось создать более комфортные условия обитания, чем были предусмотрены проектом. Появились каюта флагмана, кают-компания мичманского состава, размещавшаяся в отдельном помещении для отдыха мичманского состава на средней палубе второго отсека, даже командир ракетной боевой части обзавёлся своим «закутком» на ракетной палубе третьего отсека. Для личного состава срочной службы также были оборудованы дополнительные спальные места. Теперь на лодке вполне комфортно и гарантировано размещались  одновременно более двух смен подводников. Кроме того, на всех спальных местах были предусмотрены одинаковые штатные матрацы, наполненные конским волосом имеющие разные типы ткани на разных сторонах. Так, в базе, когда личный состав экипажа размещался в казарменном помещении, матрацы переворачивались вверх той стороной, на которой была искусственная кожа, а в море, кода спальные места  застилались постельными принадлежностями, верхом матраца являлась брезентовая сторона.
— Центральный! Доложите старшему помощнику, к нему прибыл командир соседней лодки капитан третьего ранга Шумицкий, — оповестил верхний вахтенный подводной лодки, используя переговорное устройство.
— Пропустите! — приказал находившийся в центральном посту Дербенёв.
— Ну, у тебя и крейсер, махина просто. Не думал, что она такая здоровенная «Джульетта» твоя! — не скрывая восхищения, высказался товарищ Дербенёва после того, как Александр провёл ознакомительную экскурсию по кораблю.
 — Да уж! Самая большая в мире боевая дизель-электрическая подводная лодка, — согласился Дербенёв.
— А сам-то как на Севере оказался, не ждал я тебя здесь увидеть? — продолжал удивляться Шумицкий.
— Сложно сказать, как-то само по себе вышло, надо же командиром становится. Ты, наверное, минимум полгода как у телеграфов главный?
 — Так и есть, дружище. Уже пообвык, а у тебя как?
— Пока сложно сказать, здесь молчат, на атомоходы сватают, но через цикл.
— Кто сватает, если не секрет?
 — Какой там секрет, новый начальник штаба дивизии капитан первого ранга Бурцев, тёзка твой, кстати,  предложил подумать о назначении командиром на 675-й проект или с переучиванием отправиться на «батоны», где, кстати, Вовка Багрянцев старпомит…
— А эти ребята каким боком к тебе лежат? — удивился  Шумицкий.
— Всё очень просто: тридцать первого декабря прошлого года прекратила своё существование тридцать пятая дивизия подводных лодок, в состав которой мы входили. Две оставшиеся живые лодки 651 проекта – Б-68 с «подвесным» ядерным реактором и  нашу  Б-177 –  передали в состав седьмой дивизии, куда скоро должны войти те самые «батоны».
— Понятно, ну а ты что?
— А я помню, что синица в руке ближе журавля в небе. Осенью  слетал на Балтику, пообщался с комдивом, выступил перед офицерами и мичманами родного соединения и пригласил всех желающих сюда, на Север, в мой будущий экипаж.
— Так что всё-таки с назначением, я так и не понял? — не дождавшись ответа, переспросил Олег.
 — Если Бискетова сейчас засватают на бригаду ремонтирующихся подводных лодок к Агапитову, тогда моё назначение состоится быстро, а если командира будут тянуть в академию, тогда ждать, сам понимаешь, до июля. А Степан ох как не хочет на Балтику, если б ты знал… Вот и верчусь везде сам, спасибо замполит толковый попался, из наших балтийцев. Без него я бы и половины не успел в ремонте, да и на испытаниях тоже!   

                2
     Удивительная жизнь на Северах. Необычные отношения, необычные люди и необычный образ жизни частенько заставляли Дербенёва задуматься о вещах, которые давным-давно казались ему изученными и не требующими доказательств.  Например, о том, почему на Севере у людей, лишённых зачастую не то что природного тепла, а  даже солнечного света в течение полугода, больше открытости, душевной радости по отношению к ближнему и меньше лукавства, чем у людей, живущих на «Большой земле»? Правда, случались и казусы,  о которых даже вспоминать не всегда прилично, кстати, эти казусы тоже связаны со спецификой жизни на Севере.
    Одна из таких, с точки зрения Дербенёва, нелепиц однажды «поставила на уши» всю диспетчерскую службу системы управления движением судов по Кольскому заливу. Так, выходя в очередной раз из заводской гавани СРЗ-35, Бискетов приказал «вооружить» мачту, предусмотрительно изготовленную в ходе среднего ремонта, и, в нарушение требований МППСС-72, вместо жёлтого проблескового огня, который в надводном положении обязаны нести подводные лодки всех флотов мира, включил огни  надводного корабля (судна) ограниченного возможностью маневрировать!
   Хорошо то, что хорошо кончается! На борту находился представитель вышестоящего командования, запретивший произвол «горячего кавказского парня». Но командир в своих фантазиях не сдавался, и на одном из совещаний он поведал Дербенёву, что уже обговорил заказ на изготовление шлюпочной балки, которую он планировал установить на кормовой надстройке подводной лодки для транспортировки с Севера на Балтику вельбота или командирского катера.
— Простите, товарищ командир, а как мы, по вашему мнению, будем погружаться с этим «хозяйством» в случае получения приказа во время перехода???
 — А ты считаешь, что такое приказание может поступить? — удивился командир, словно Дербенёв открыл ему глаза на реальную действительность.
— Считаю, не считаю, но думать мне пока никто не запрещал! — не согласился с инженерными изысканиями командира старший помощник. — Кстати, вы не забыли, что наш экипаж завтра проходит медицинское освидетельствование на пригодность к службе на подводных лодках?
В ранний утренний час понедельника весь экипаж Б-177, за исключением дежурства и вахты, собрался в поликлинике посёлка Видяево для прохождения медицинской комиссии перед  предстоящим межфлотским переходом. Погода, как и подобает ранней весне или затянувшейся зиме, в тот день была довольно ветреной, если не сказать штормовой. Поликлиника располагалась на первом этаже пятиэтажного многоквартирного дома, вдоль которого, как и везде на Севере, был протянут специальный трос для удержания и страховки  пешеходов во время сильных ураганов, но до этого троса надо было ещё дойти, поскольку последний  был протянут не вплотную к дому, а напротив –  вдоль деревьев рядом с пешеходным тротуаром.
    Направляясь на медицинское освидетельствование, Дербенёв выбрал не самый лёгкий путь и двигался навстречу ветру, поэтом когда он поравнялся с домом, где находилась поликлиника, не мог видеть, что их крайнего подъезда на противоположной стороне дома довольно опрометчиво и без страховки вышла молодая женщина в шикарной норковой шубе и шапке из чернобурой лисы.
Женщина,  может быть, и не хотела двигаться в сторону Дербенёва, но сильный порыв ветра, сорвавший с неё шапку, заставил даму повернуться к Александру лицом, а к ветру спиной. Вскрик, который издала молодая особа,  потеряв головной убор, привлёк внимание Александра, и тот поднял голову. Увидев летящую на него шапку,  Дербенёв заправским вратарским движением поймал её и готов был отдать случайной «путешественнице» при встрече, но следующий порыв ветра остановил Александра, а женщину, наоборот, опрокинул на четвереньки, при этом вся одежда, вплоть до нижнего белья завернулась на голову несчастной.
Работая как парус,  шуба и вся остальная одежда двигали женщину прямо на Дербенёва, который стоял на ветру как вкопанный, прижимая к себе чернобурый головной убор. Ещё мгновение, и женщина, гонимая ветром словно буер,  лихо «ошвартовалась» у ног Дербенёва, больно ударив его головой точно в пах.
Картина, которую наблюдал весь экипаж, собравшийся в поликлинике за стеклянным витражом, не могла не вызвать бурю эмоций: Дербенёв, стоя на ветру, пытался отодвинуть молодую женщину от себя и надеть ей на голову шапку, но та всякий раз «прилипала» к его паху с завёрнутым на голову нижним бельём…
Понимая, что из затеи с шапкой ничего  не получается, Александр переместился относительно стоящей в неудобной позе женщины  и, заняв позицию сзади, попытался вернуть всю одежду «страждущей» на место, прикрыв её оголившуюся спину и «пятую» точку, но следующий порыв ветра вновь поломал чистые намерения Дербенёва.
     Теперь картина выглядела ещё интересней: «возница» удерживал  необузданного «скакуна» за одежды, прильнув к нему сзади своим причинным местом, и оба несчастных, гонимые ветром, скользили под откос…
— «Камасутра» плачет об утерянных страницах, сэ-эр! — еле выдавил из себя замполит, умирая от смеха, когда Дербенёв, наконец, вошёл в поликлинику.

XX. ЗЕЛЁНКА
                1
     Когда в разгар полярной зимы в казарме снимают отопительные батареи для ремонта, не мудрено и заболеть. В этом случае существуют как минимум два возможных варианта действий командира: первый – лечить людей в санчасти как минимум, а вместо заболевших прикомандировывать матросов с других экипажей, и второй – просто смазывать больным рот  раствором бриллиантовой зелени. Здесь, представляется важным отметить, что первый вариант предложил Дербенёв, а второй  –командир лодки капитан второго ранга Бискетов.
И если бы это предложение было высказано один на один в частной, так сказать, беседе, то Дербенёв, скорее всего, воспринял бы его как шутку, но, к сожалению, оно – предложение командира  –должно было обрести форму письменного приказа, который предстояло подготовить именно Дербенёву.
 — Прошу уточнить, товарищ командир, — Дербенёв,  настроенный отстаивать своё мнение, встал на совещании офицеров  и обратился к Бискетову: — Так и писать в приказе: «корабельному врачу смазать всем больным ОРЗ,  в том числе с симптомами  воспаления лёгких, рот зелёнкой, чтобы к восьми ноль-ноль завтрашних суток они были здоровы и смогли выйти в море на отработку курсовой задачи Л-2»,  а рапорт  в адрес командира дивизии о прикомандировании личного состава не готовить?
— Вы правильно поняли, товарищ старший помощник! — подтвердил своё решение командир.
— Но ведь это абсурд.  В связи с чем прошу избавить меня от участия в затеянном вами цирке.
— Нет уж, выполняйте приказание, Александр Николаевич! — настаивал командир, хотя видел, как среди офицеров прокатился смешок, сопровождаемый характерным покручиванием пальцем у виска…
 — Можете меня отстранить от должности и даже  представить к снятию с неё, но выполнять  приказ, противоречащий здравому смыслу, я не буду, а вот рапорт о прикомандировании напишу немедленно, иначе в море мы точно не выйдем  ни завтра, ни после…— разгорячившийся словно самовар старпом сел на своё место, а в полемику с командиром вступил корабельный врач.
В разгар ожесточённых споров о методах лечения экипажа и способах выхода из ситуации на совещание прибыл заместитель командира седьмой дивизии подводных лодок капитан первого ранга Катаев. Интеллигент по воспитанию и образованию, умница от природы, настоящий моряк-подводник по морской выучке, Катаев, к сожалению для Дербенёва, совсем недавно был представлен командованием к увольнению в запас как выслуживший установленный законом срок и не представляющий перспективы в будущем дивизии…
— Степан Васильевич, перспективному пенсионеру хотелось бы знать, ваш корабль планирует завтра выход в море или нет? — спросил офицер вышестоящего штаба.
 — Вообще-то в плане мы есть, но добрая треть экипажа по состоянию здоровья не готова выполнить этот самый план.
— И что вы предполагаете предпринять, товарищ командир? — Катаев, не привыкший за годы службы к пространственным ответам, ожидал получить вполне конкретный ответ и поэтому  подошёл ближе к Бискетову, но вместо этого услышал притчу.
— Вас, русских не понять. То вы среди зимы асфальт стелете в снег и лужи, то  в разгар полярной стужи батареи в казармах снимаете и котельные ремонтируете. А крайний всегда командир Бискетов, матросы которого спят в шинелях не расстилая постели  и укрываются матрацами…
— Я подготовил рапорт о прикомандировании личного состава   Б-68 на предстоящий выход, — видя, что разговор не обрёл конкретики, вклинился Дербенёв.
— Где он? Давайте я его доложу командиру дивизии, — согласился Катаев.
 — Этот рапорт направлен час назад телеграммой ЗАС, а вот его подлинник,  подписанный командиром, — Дербенёв вручил документ заместителю командира дивизии.
— Тогда до завтра. — заторопился офицер штаба, — я ведь старшим иду с вами, кстати, там  в коридоре командира дожидаются какие-то офицеры и мичманы, говорят прибыли с Балтики. Вы бы, господа хорошие, приняли их да на довольствие поставили, а то нехорошо получается как-то!
 — Разберись, Александр Николаевич и распорядись!  — приказал Бискетов  старпому, а сам остался продолжать совещание. —Да, чуть не забыл, вот  телеграмма комдива со списком новых членов экипажа.

                2
      Внимательно изучив телеграмму от Борковского, Дербенёв с радостью отметил, что комдив сдержал слово, хоть и проклинал тот день, когда разрешил Дербенёву выступить перед офицерами и мичманами соединения. Однажды в телефонном разговоре Борковский заметил, что после этого выступления в кабинет кадровика выстроилась очередь «как в мавзолей»,  а от желающих попасть на лодку к Дербенёву нет отбоя…
Среди прибывших были два старослужащих мичмана с легендарным прошлым: это старшина команды гидроакустиков Григорий Александрович Ковбасюк,  знакомый Дербенёву ещё с лейтенантских времён, и старшина команды снабжения Александр Сергеевич Шершенков, способный по своему опыту легко заменить и боцмана, и даже старшину команды торпедистов. Были в списке и два молодых мичмана, которым ещё только предстояло обрести «знаменитость»: это старшина команды электриков мичман Левкович и старшина команды мотористов мичман Кондратенко. Но больше всего Дербенёва заинтересовала фамилия младшего штурмана, значившаяся не в телеграмме, а в приказе командира части, где говорилось о возвращении из очередного отпуска за прошлый год командира ЭНГ лейтенанта Александра Владимировича Бабича.
    «Если это тот Бабич, о котором я подумал, то, значит, судьба снова сводит меня с этой семьёй, на сей раз через поколение». — подумал Дербенёв.
Когда-то давно, ещё в абитуриентский период, старшиной роты у Дербенёва был замечательный человек и прекрасный моряк  – старший мичман Владимир Леонтьевич Бабич. Знакомство с которым светлым и каким-то очень родным воспоминанием осталось у Александра на всю жизнь. Все пять лет учёбы в КВВМКУ им С. М. Кирова Дербенёв и его товарищи поддерживали отношения с семьёй Владимира Леонтьевича. Дербенёв хорошо помнил, что в этой семье росли двое сыновей, тогда ещё совсем мальцов, но какова их судьба и жизненный выбор, он, конечно же знать не мог. А ещё Дербенёв помнил, что его «крестником», которого он – курсант четвёртого курса – когда-то вытащил из воды у мыса Султан, на шлюпочной базе училища, был именно Александр Бабич…
     В дверь постучали, Дербенёв пытаясь повторить сцену из фильма «Офицеры», умышленно отвернулся к окну.
— Разрешите? — голос офицера, вошедшего в кабинет старпома, показался Дербенёву незнакомым.
— Валяй! — картинно произнёс Дербенёв, оборачиваясь.
     В кабинет вошёл стройный, выше среднего роста светловолосый и голубоглазый офицер. Природная скромность просачивалась через вмиг покрасневшие щёки. Отцовской хитринки и одновременно открытости в офицере на первый взгляд было мало, а вот удивительное сходство с материнской красотой и скромностью заставило Дербенёва улыбнуться.
— Не узнал, «крестник»? — спросил у вошедшего лейтенанта Дербенёв.
 — Нет, не узнал, хотя фамилия знакома ещё с детства. Отец иногда во время воспоминаний о прошлом, о былом частенько её озвучивал. Правда, лично у меня в памяти остались фамилии других курсантов, какого-то француза Папеллё и украинца Супряги. Наверное, потому что они довольно часто бывали у нас дома…
— Родители живы? — поинтересовался Дербенёв.
— Живы, слава богу!
— Будешь звонить, привет передавай, особенно бате, а пока располагайся, размещайся в казарме, других вариантов на сегодня не имею. Я тоже здесь живу. Вместе с матросами мёрзну, зато ближе к народу, как говорит замполит. Завтра планируем выйти в море, погоду, правда, не обещают, но будем готовиться!
 
                3
       В обеденный перерыв Дербенёв совершенно случайно встретил командира подводной лодки Геннадия Лячина, с которым впервые познакомился ещё в Лиепае больше года назад.
— А что Балтика у нас на Северах делает? — поинтересовался Геннадий, сразу узнав Дербенёва.
— Служит Балтика с июля месяца прошлого года, как пудель, конца и края нет. Обещали, что на пару месяцев отправляют в командировку, а на сегодня выходит, как бы на пару лет не заторчать! Ничего не ясно. Всё сокращают, всех разгоняют…
— Так ты где служишь? — снова поинтересовался Лячин.
— Старпомом на 177-й. Никак в командиры не выбьюсь.
— На 177-й? Я там тоже старпомил, но это было пять лет назад. Сложный сегодня там экипаж, да и Степан не подарок.
— А вы как? — спросил Дербенёв, уходя от темы обсуждения командира. — Сбылась надежда уйти на атомоходы?
— Да как будто наклёвывается вариант с назначением на К-119, но, правда, пока только старпомом.
— Почему так? — удивился Дербенёв.
— Потому что это, брат, совсем другая техника. Это проект 949А – передовое слово человеческой мысли. Что бы такой командовать, ещё поучиться надо…
 —  А учиться хозяйствовать не надо? Или у вас здесь самородок на самородке? — возмутился Дербенёв, вспомнив об отсутствии тепла в казарме.
— Ты о чём это, балтиец?  — не понял возмущения Геннадий.
         — Да это так, о своём… — махнул рукой Дербенёв. — Какую, интересно, надо окончить академию, чтобы среди зимы да в Заполярье отключить отопление в казармах, где проживают люди?
— Заметь, и не только в казармах, — поддержал балтийского коллегу Лячин. — Ты что, думаешь, в квартирах картина иная? Я давно масляный радиатор в полстены соорудил вместо штатных батарей. Иначе вымерзли бы давным-давно, как те мамонты…
  — Хорошо, сегодня на пекарне договорился бойцов помыть в душе, а сам пойду к доктору в посёлок вечерком,  тоже косточки погрею под тёплой водичкой, у него титан, — совсем безрадостно высказался Дербенёв, продолжая повествование о своём, наболевшем.
Ближе к двадцати трём часам, закончив помывку и лёгкие «постирушки», Дербенёв поблагодарил хозяев за гостеприимство и собрался выходить
— А «на ход ноги»? — поинтересовался доктор Селюков, поднося старшему помощнику на подносе рюмку водки и солёный огурчик.
— Хватит вам уже! То «по стременной», то «на ход ноги», — не согласилась с предложением супруга жена корабельного врача. — Человеку ещё в посёлок шлёпать, а после твоей «стременной» по пути и окоченеть можно…
Выйдя в морозную ночь, Александр невольно залюбовался северным сиянием, его сполохи гирляндами и целыми рядами, похожими на разноцветные занавески, свисали откуда-то сверху до самых сопок.
     «Надо поторапливаться, мороз заметно крепчает! — подумал Дербенёв, начиная свой путь. — Да и зима в этот год выпала какая-то чересчур колючая, насквозь пробирает. Хотя какая она здесь обычно, я знать, конечно, не могу».  — «Это точно!» — согласился внутренний голос.
Выйдя к губе Урица и поравнявшись с госпиталем, который находился слева на сопке, Дербенёв каким-то внутренним чутьём ощутил, что за ним кто-то наблюдает со стороны… Всмотревшись в кромешный мрак ночи, подсвечиваемый полярными сполохами, Александр услышал странные «бухающие звуки», доносившиеся с моря. Присмотревшись внимательнее, он не без удивления, если не сказать ошеломления, обнаружил белоснежного  охотника.
    Хозяин полярной пустыни, выпрямляясь во весь рост, сначала поднимался на задние лапы, а потом с силой припадал на передние, ударяя ими по льду вокруг лунки, тёмным пятном зияющей на белом покрывале  льда.  Тщетно пытаясь выгнать из лунки, где ещё днём местные рыбаки ловили рыбу, притаившуюся добычу, медведь что-то учуял и, поднявшись на задние лапы, замер. Осмотревшись по сторонам, он стал водить носом и принюхиваться.
     Днём, когда лунка была свободной и через неё тюлени выползали на лёд подышать воздухом, медведь, очевидно, заметил бездомных  собак, гонявших «отдыхающих» лежебок. Теперь же, под покровом ночи, сам вышел на охоту, но лунка замёрзла и тюлени вполне безопасно собирались под тонким льдом «поглазеть» на небо, а медведю это, естественно, не нравилось… Как, впрочем, не нравился ему и странный запах, пробивавшийся сквозь ветер.
Однажды, когда старый медведь был ещё маленьким медвежонком, он видел, как существа с таким же запахом, вооружённые странными палками, изрыгающими огонь и грохот, убивали молодь тюленя и сдирали с «бельков» шкуру, мясо при этом оставляли на снегу. С тех пор медведь побаивался этих ходящих на задних лапах существ, ему также не нравился их запах, хотя кровавый пир для его семьи тогда и выдался на славу.  Не нравилось и Александру, что охотник, пришедший сюда невесть откуда за одной добычей, вдруг учуял другую…
    Дербенёв, беспечно «скрипевший» по снежному насту своими ботинками весь путь от дома, где наливают «на ход ноги», теперь остановился под сопкой и замер.
«Какой чёрт меня дёрнул эту «стременную» пить да «на посошок» освежаться? Сейчас учует мишка, откуда запашок прёт, ох и освежует он  тушку мою, — Подумал Александр, осматриваясь по сторонам. — Сопка возле которой я стою, высокая и скользкая, на неё не взобраться, а вот отступив метров двадцать назад, можно попытаться по лестнице подняться на другую, на которой стоит госпиталь, если успею конечно…».
    «Успеешь, обязательно успеешь! — согласился внутренний голос. — До мишки метров двести пятьдесят, а до спасительной лестницы около ста. Жить то хочется?! Значит успеешь!»
    Как заправский охотник, Дербенёв тоже повёл носом и, подняв вверх намоченный во рту палец, попытался определить, откуда дует ветер.
    К счастью, ветер дул с залива, то есть от медведя, но поскольку это был свежий ветер, он отражался от сопки и возвращался обратно. Вот тогда старый охотник и улавливал запах человечины, но определить, откуда она так сладко «манит», не мог. Это и спасало сейчас несчастную жертву, почти окоченевшую под сопкой.
     Не определив источник знакомого запаха, медведь принялся осматривать другие, ещё не проверенные лунки, а Дербенёв пользуясь случаем внезапной потери интереса к его персоне, сначала тихо-тихо и медленно-медленно выбрался из-за сопки, а потом так прибавил ходу, что только пятки сверкали до самой казармы. Куда только скрип подевался?
 
XXI.  САШКА

     Никогда не знаешь, чем начнётся и чем завершится всякий дарованный нам самой жизнью день. Всё, может, и сложилось бы как то иначе. Не так плохо для Дербенёва и его оппонента, если бы старпом не занимался боксом…
 Утром следующего дня, собрав весь экипаж и проверив наличие прикомандированных специалистов, Дербенёв направился на лодку, где объявил учебную тревогу и начало учения по приготовлению корабля к бою и походу. Всё шло своим чередом, за исключением того, что погоды для выхода в море не было, но в то же самое время не было и отмены выхода.
Весь личный состав разбежался по боевым постам, и только два члена экипажа отсутствовали на месте: командир лодки, по неизвестным причинам оставшийся в казарме, и старший делопроизводитель  матрос Дьяченко, расписанный по боевому расписанию в центральный пост для ведения вахтенного журнала. Учитывая, что делопроизводитель находится в непосредственном подчинении старшему помощнику командира, его отсутствие «по тревоге» на своём боевом посту не могло радовать Дербенёва.
— Второй! — Дербенёв включил тумблер второго отсека на переговорном устройстве.
— Есть, второй! — чётко доложил вахтенный электрик.
— А ну-ка дёрните из секретной части в центральный пост этого бездельника по фамилии Дьяченко!
Вызвав своего подчинённого, Дербенёв умышленно не выключил «Каштан» , чтобы убедиться в правильности понятой и выполняемой команды. В это время в центральный пост спустился заместитель командира дивизии капитан первого ранга Катаев. Дербенёв встал и, подойдя к представителю штаба соединения, доложил обстановку, «Каштан» при этом оставался включённым на связь со вторым отсеком.
Пока офицеры тихо общались у штурманской рубки, из переговорного устройства, гремя на весь центральный пост, сначала раздался стук, это дежурный электрик рвался  в дверь секретной части, выполняя приказание старшего помощника. А потом послышался многоярусный мат в ответ, это Дьяченко объяснял молодому электрику, что у него сегодня «сто дней до приказа» и ему глубоко наплевать на приказание Дербенёва…
— А ну-ка подайте мне сюда этого субчика! — приказал Катаев, не выдержав произвола обнаглевшего матроса.
Двое дюжих матросов – ровесников по призыву Дьяченко – доставили его в центральный пост. Когда матрос, отчаянно сопротивляясь, наконец, оказался перед капитаном первого ранга, Дербенёву показалось, что Сашка, так звали матроса, вчера как минимум употреблял горячительные напитки…
Матрос был одет в мятое рабочее платье без гюйса и даже не попытался доложить о прибытии и причинах отказа выполнять требования Корабельного устава.
— Что ж ты себе позволяешь, сынок? — строгим, но в то же время отеческим  тоном уточнил Катаев.
— А вам то что не спится? — небрежно бросил в ответ матрос.
Катаев явно не ожидал такого ответа, но сдержался и, видя, что матрос судорожно пытается надеть на рабочее платье гюйс, протянул к нему руку, что бы помочь, но Дьяченко понял это по своему, и в лицо пожилому офицеру полетел кулак  нерадивого матроса.
     Рядом стоявший Дербенёв был настолько удивлён поведением своего подчинённого, что, казалось, даже немного ушёл в себя, но на агрессию матроса среагировал мгновенно – «прямым справа в челюсть». Реакция старпома была настолько молниеносной, что никто в центральном посту даже не понял, что произошло, пока Дьяченко не рухнул, как подкошенный сноп, лицом вниз. Матрос лежал бездыханно, а из-под его лица растекалась лужица крови…
«Убил?!» — первая мысль, посетившая Дербенёва, заставила его вздрогнуть.
Александр наклонился и потрогал пульс на шее матроса. Сонная артерия ровно пульсировала под пальцами.
    «Жив!!!» — обрадовался как мальчишка Дербенёв. «Но ты всё равно преступник!» — констатировал внутренний голос.
Старпом встал над матросом, осмотрел кулак своей правой руки и, не обнаружив на нём следов удара, подумал: «Классика, как учили!» – «Идиот! Тебе сейчас матроса спасать надо, а ты о боксёрской школе вспомнил», — ответил несогласием внутренний голос.
    Только сейчас Дербенёв заметил, что в центральном посту воцарилась гробовая тишина, а капитан первого ранга Катаев, сообщив старпому о том, что выхода по ГМУ  сегодня не будет, быстро ретировался с лодки «от греха подальше»!
— Продолжаем приготовление! — приказал Дербенёв, усаживаясь за конторку центрального поста.
Личный состав, как заведённый механизм, продолжил отработку элементов учения. Через три минуты Дьяченко зашевелился, встал и, не оборачиваясь, поднялся по трапу наверх, при этом никто даже не попытался ему помочь.
— Уберите здесь это…— указав телемеханику на пятно бурого цвета, оставшееся под трапом, приказал  Дербенёв, когда приготовление корабля к бою и походу было завершилось.
Оставив старшим на борту замполита с механиком, старпом направился к командиру с докладом. Сначала Дербенёв доложил Бискетову о преступлении, которое он сегодня совершил, а уж потом об отмене выхода в море и результатах проведённого учения по приготовлению лодки к выходу в море.
— Где сейчас Дьяченко? — поинтересовался командир.
— Не знаю…— обречённо ответил старпом, — на лодке его нет.
— Но и в казарме тоже, я только что проверял наш «лазарет», Дьяченко там не было. Врач какой-нибудь его осматривал после случившегося?
— Понятия не имею… Вы бы военному прокурору сообщили о преступлении, чтобы от себя подозрения отвести, а то ещё сговор припишут. Всё равно же узнают… — предложил Дербенёв.
— Бог не выдаст, свинья не съест! Знаешь такую поговорку? –уточнил Бискетов.
Дербенёв одобрительно кивнул головой в ответ.
— Тогда сиди и не суетись. Во-первых, ты  защищал от хулиганских действий распоясавшегося матроса честь и достоинство, а может, жизнь и здоровье старшего по званию офицера. Значит, действовал в рамках требований Корабельного устава, где прямо сказано, что за невыполнение приказа применяются любые меры «вплоть до применения огнестрельного оружия». Во-вторых, матрос, слава всевышнему, жив и даже самостоятельно перемещается  по части, вопрос только: в каком направлении?
— Мне, откровенно, теперь всё равно, куда он перемещается, лишь бы руки на себя не наложил! — отчаянно заметил Дербенёв.
— А чтобы этого не случилось, объявляй старпом «Большой сбор» и организовывай поиски матроса, — приказал Бискетов. — У нас с тобой всего восемь часов светового времени, а точнее уже шесть осталось…
Вплоть до наступления темноты, экипаж Б-177 искал Дьяченко. За это время удалось проверить казалось все возможные и невозможные места на лодке, в пределах гарнизона и даже в заброшенном рыбачьем поселении, но матроса нигде не было. Не  приходил он и в медсанчасть, не заявлял о происшедшем с ним командованию или прокурору гарнизона. И только ближе к полуночи матрос заявился на лодку, о чём немедленно был уведомлён Дербенёв.
     Направив на корабль матроса Морозова – связиста и друга пострадавшего делопроизводителя, старпом попросил привести Дьяченко к нему на беседу, объяснив при этом, что каких либо препятствий в возможном обращении матроса к прокурору или медицинские учреждения чинить не будет. А сам тем временем позвал в каюту к себе корабельного врача и замполита.
Когда Дьяченко вошёл в помещение, Дербенёв с ужасом обнаружил, что лицо матроса сильно распухло, особенно нос и губы. Говорить матрос практически не мог, как, впрочем, и есть, очевидно, тоже. Первичный осмотр врачом показал, что два верхних и три нижних зуба вышли из челюстных костей, в некоторых местах с частичным разрушением последних, и завернулись внутрь ротовой полости…
— Без вмешательства стоматолога, а возможно и лицевого хирурга здесь не обойтись! — констатировал Селюков после осмотра больного. — Скорее всего, зубы придётся удалять…
— Не…ме…не! — замычал от услышанного вердикта Дьяченко.
— Надо, значит надо! — согласился Дербенёв. — Но прежде чем  медицинские светила вынесут свой вердикт, я бы хотел поведать вам одну примечательную историю из жизни, которая, может быть, будет полезна всем.
Было это в начале далёких тридцатых годов, когда кавалерия считалась одной из основных составляющих любой атаки Красной армии в сухопутном бою. В одно из кавалерийских училищ поставили на довольствие боевых коней, ещё несколько лет назад участвовавших в реальных сражениях на полях гражданской войны с басмачами.
Нужно сказать, что кони эти становились неудержимыми, как только слышали боевой клич атаки, и несли своих всадников на «врага» как в настоящем бою, то есть «лоб в лоб».
Одним из курсантов этого училища был юноша по фамилии Субботин, в будущем славный лётчик - Герой Советского Союза, прошедший  с боями не только Великую Отечественную войну, но и участвовавший в Корейской войне 1950-1953 годов, где и получил высокое звание «Героя» за таран своим МиГ-15 американского бомбардировщика В-29. «Но при чём здесь зубы?» – спросите вы. Да при том, что будучи курсантом того самого кавалерийского училища Субботин упал с коня, во время учебной атаки, и выбил на обеих своих челюстях все передние зубы.
Когда курсанта привезли в госпиталь и осмотрели, первичным решением ВВК  было – «зубы удалить, а курсанта комиссовать», но Субботин закрыл рот и не дался эскулапам. Позже языком он выставил все завёрнутые зубы на место и, плотно сжав их, зафиксировал челюсти так, что кормить его приходилось через трубочку и  специальными уколами глюкозы. На это «непокорное явление» обратил внимание один профессор медицины, под контролем которого и выходили Субботина.
Я лично видел этого человека в возрасте  «за шестьдесят», и, представьте, все зубы у него были своими, в том числе и передние.   
Так поступили и с матросом Дъяченко. Госпитальный стоматолог, а по жизни друг корабельного врача выставил все зубы не места, а Селюков контролировал и вёл больного до полного выздоровления в корабельных условиях. Все зубы, так же как и в истории с Субботиным, удалось сохранить. А из Сашки Дьяченко, впоследствии, получился замечательный и очень дисциплинированный матрос, служивший на лодке вплоть до перевода корабля на Балтийский флот и планового увольнения  самого матроса в запас.
     Уже на Балтике, когда матросы его призыва и сам Дьяченко будут прощаться с экипажем, Александр выйдет из строя и, попросив слова у командира Б-177 капитана второго ранга Дербенёва, поклонится строю и, немного прослезившись, негромко скажет:
 — Берегите своего командира! Он вам отец и мать на всё время службы! И не делайте таких ошибок как я…
 Но это будет потом, а пока можно сказать, что Дербенёв вместе с экипажем пережил очередное испытание, первопричиной которого был он сам. И вряд ли мог быть оправданием тот факт, что на Б-177, задолго до прихода на неё Дербенёва, созрела неблагоприятная во всех смыслах обстановка, что матросы были готовы бросаться на офицеров с кулаками. Ничего бы не произошло тогда,  во время приготовления корабля к выходу в море, если бы Дербенёв контролировал ситуацию не как боксёр на ринге, а как будущий командир и действующий старпом.
               
XXII.  КАЗАРМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
                1
     Уж который месяц Дербенёв жил по-фронтовому «на два дома»: море –казарма, казарма – море. А как хотелось ему домашнего уюта и семейного тепла…
Вспомнив о последнем разговоре с супругой, Александр решил согласиться со всеми  её доводами в пользу развода, он даже не пытался спорить  о своей никчёмности, бездарности в семейных отношениях и даже мысленно согласился с тем, что в глазах Татьяны мог выглядеть бытовым алкоголиком. А как же иначе? Он же позволял себе иногда отметить календарный или семейный праздник рюмкой-другой алкоголя…
     На самом деле Дербенёв просто физически устал. Вести борьбу сразу на двух фронтах – служебном и семейном – можно, конечно, долго, но только до тех пор, пока остаются хоть какие-то силы. Видимо, их как раз и не было уже у Александра.
О своём «историческом» решении Дербенёв сообщил супруге письмом. В этом послании он предложил Татьяне конкретные условия и сроки развода. Советчиком, а заодно и свидетелем своих намерений Дербенёв пригласил замполита.
Семья, как ячейка государства дала глубокую трещину,  неумолимо расширяющуюся  с каждым днём. Образовавшаяся пропасть разрушала семейные ценности и надежды, привычные  Дербенёву с самого детства,  а параллельно рушилось и само государство, в котором Александр родился и вырос, но эти процессы от Дербенёва не зависели.
    В начале девяностых годов прошлого столетия, как, впрочем, и всегда, начиная с сороковых, центральное место советской внешней политики принадлежало проблемам советско-американских отношений. За очень непростые для СССР годы перестройки состоялось несколько встреч Президента ещё Великой Страны Советов М.С. Горбачёва с президентами США Р. Рейганом и Дж. Бушем.  Результатом этих встреч стало подписание в 1987 году договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, что не могло не повлиять на дальнейшую судьбу очень многих проектов подводных лодок, уже стоявших на вооружении и только разрабатываемых для ВМФ СССР. 
    Летом 1991 года между нашими странами было  подписано новое соглашение о значительном сокращении стратегических наступательных вооружений, и этот процесс не останавливался, а ведь именно в этот период руководство советского ВМФ собирало на Балтике «кулак» из подводных лодок проекта 651, вооружённых крылатыми ракетами средней дальности?!
Стали меняться и взгляды руководства Советского союза на отдельные внешнеполитические акты западных стран. К примеру, не характерной для СССР стала реакция правительства нашей страны на войну 1991 года в Персидском заливе. Впервые за многие десятилетия, выступая в поддержку ведущих государств мира, Советский Союз вместе со странами мирового сообщества осудил действия Ирака против Кувейта.
    Как итог «прозападной» политики  советского правительства и его приверженности принципам «демократии», насаждаемым США по всему миру, летом того же года впервые на ежегодную традиционную встречу лидеров семи ведущих стран был приглашён и советский  президент. На этой встрече обсуждались меры по оказанию помощи СССР в преодолении экономического кризиса и переходу к рыночной экономике. Простите, но кризис родился не сам по себе! Его можно было добиться только благодаря очень «умелому» руководству экономикой, внешней и внутренней политикой некогда могучей страны.
    Новое политическое мышление советского руководства, поддерживаемое и одобряемое из США,  привело и к серьёзным геополитическим изменениям в мире. Во-первых, прекратила своё существование мировая система социализма. Во-вторых, в  1991 году был распущен Совет Экономической Взаимопомощи, а первого июля того же года, государства – участники Варшавского договора одобрили протокол о роспуске этой организации, и это в-третьих!
    Таким образом, история  «холодной войны» как процесс противостояния двух противоборствующих систем закончилась, но  противоречия сохранились, правда, теперь они были иными, теперь главным принципом «демократии» по-американски стал принцип: кто сильнее, тот и прав!».

                2
— Над чем голову ломает мой будущий командир? — тональность голоса замполита свидетельствовала о его приподнятом настроении.
— Над очень непростым вопросом, повлияет эта бумажка на мою командирскую карьеру или нет? — невесело ответил Дербенёв.
— И что это за бумаженция, дай-ка взглянуть?
— Нет уж, извините! Не хорошо чужие письма читать, а это письмо супруге…
— И как оно должно повлиять на твою будущую карьеру? — не понял логических ходов старпома замполит.
— Очень просто! Вот ты, как замполит, скажи мне откровенно:  развод повлияет на моё назначение командиром или нет?
— И что, всё так запущено, что ничего сделать нельзя?  — изменившимся тоном поинтересовался Карпихин.
— Ты знаешь, Владимир Иванович, всегда, размышляя о проблемах нашей семейной жизни, я думал, что всё однажды уляжется, утрясётся, станет на своё место. Как в старину говорили: «Стерпится –слюбится», но прошли годы, и ничего не изменилось. Как были мы чужими, так и остались.
— А дети? — вновь поинтересовался замполит.
— А что дети? Это мы чужие с супругой, а дети наши – родные!
— Так, может, надо жить ради детей? — не успокаивался Карпихин.
— Вот и живу ради них, но жизнь-то идёт, причём наша жизнь! Может быть, её ещё можно сделать счастливой?
— Только никто не знает как? — философски ответил замполит. — Может, твоя питерская пассия виновата, Лена кажется?
— Ты знаешь, друг, если бы у меня всё было, как у моих родителей, например, никакие Лены возле меня не появились бы! Можно простить внезапную грубость, неумение готовить пищу, какие-то вредные привычки, типа вечно висящего бюстгальтера на спинке стула или дырявых носок в гардеробе у мужа. Даже измену иногда, если очень любишь, можно простить, но жить с чужим человеком, делить с ним кров, общие радости и невзгоды НЕВОЗМОЖНО! Потому что он просто тебя не понимает и не хочет понять! 
— Ну-у, тогда нам пора отведать сала, да под рюмашку! — снова прервал печальный диалог старпома  повеселевший  Карпихин.
— Какое такое сало? — растерялся Дербенёв.
— Домашнее, Николаевич, тёща прислала. Ох и тёща у меня, просто супер! А ты давай, доставай из заначки настойку свою на золотом корне, пока я за посылочкой сбегаю…
 Сбегав за посылкой, замполит собрал «за круглым столом» старпома всех балтийцев, также коротавших ночи напролёт в казарме, и организовал «семейное» чаепитие.  Естественно, разговор о семейных проблемах старпома пришлось отложить.
Очевидно, задумав  что-то «стратегически важное», Карпихин предложил Дербенёву вызвать супругу на Север к моменту очередного возвращения лодки с морей, то есть к первому апреля.
 — Почему именно к первому, ещё подумает что шутка? — уточнил Дербенёв, провожая гостей из каюты.
— Не подумает, потому что ты поставишь условие о разводе, если не приедет в назначенный срок, — хитро улыбнулся замполит прощаясь. — А насчёт развода, если всё же так случится, не беспокойся, сейчас к этому не так строго относятся, как раньше. Плюрализм мнений и демократия в отношениях, свобода нравов  и право на самоопределение дали о себе знать!
  — Всё хорошо ты придумал, замполит, голова твоя светлая, но где я размещать семью буду, в казарме что ли? — спохватился Дербенёв.
— А вот это моя забота, будет тебе жильё! Вон сколько квартир высвобождается после сокращения дивизии…

XXIII.   ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ
                1
      Среди ночи, вернувшись с моря, Дербенёв узнал от дежурного телеграфиста, что его жена с сыном прилетают уже сегодня, а за окном  только тридцать первое марта, метель и транспорт от Видяево до Мурманска не ходит, даже гусеничный…
— Почти как у Репина «Не ждали!» — сокрушался то ли погоде, то ли внезапному прилёту супруги Дербенёв.
— А почему, собственно, не ждали? — удивился замполит. — Ты же сам поставил ей условие приехать до первого апреля, иначе развод…
— И что теперь делать? — продолжил свои возмущения старпом. — То годами её не допросишься, а то вдруг: Здрасте! Явились не запылились! Квартиры нет, дорог тоже!
— Ты ещё посокрушайся, что снега выше крыши в Заполярье выпало зимой! Эка невидаль!  — не соглашался с доводами коллеги замполит. — Кому будем жаловаться на снег? Может, в небесную канцелярию позвоним? Скажи спасибо, что не в море сейчас, а то было бы совсем весело!
— И то правда! — медленно приходя в себя от внезапно нахлынувшего «счастья», согласился Дербенёв. — А с квартирой-то как быть? Ты же обещал, что к приезду моего семейства будет жильё…
— Раз обещал, значит так и будет! — уверенным тоном, как обычно и говорят замполиты, подтвердил свои слова Карпихин. — Ты самое главное, когда будешь ехать в посёлок из аэропорта, на каждом КПП  звони командиру. Он будет знать адрес, по которому вы будете жить. 
    Видяево, или как его ласково называют местные жители «Монте – Видео», это посёлок закрытого типа в Мурманской области, расположенный в  сорока километрах от столицы региона. Закрытого типа означает, что просто так, «любому грешному» туда не проехать. Во-первых, это пограничная зона, как-никак рядом Норвегия – страна НАТО. Во-вторых, это населённый пункт, а значит миграционный и милицейский контроль, и в-третьих, это военно-морская база, следовательно, военный гарнизон со своим КПП и комендантским контролем.
Основан посёлок 31 июля 1958 года и первоначально назывался Урица, так как расположен на одноимённой реке.  Сегодняшнее название получил спустя шесть лет после основания, в честь подводника Фёдора Видяева. Говоря об этом посёлке, нельзя не вспомнить и о том, что в 2000 году из Видяево ушла в свой последний поход атомная подводная лодка «Курск».
    Но это всё история, а мы должны вернуться в ту ночь перед историческим воссоединением семьи Дербенёвых.
— А твоя стратегия не подведёт, мастер золотых обещаний и гений «придворных» интриг? — уточнил Дербенёв, слабо веря в обещания замполита.
— Я, конечно, не волшебник, я только учусь, но ради такого случая волшебство постараюсь всё-таки исполнить, — интригуя и одновременно искушая своими обещаниями, закончил Карпихин. — А теперь пойдём спать. Утром ранний подъём, хотя утро, кажется, уже наступило…
  — Какой спать? Надо боцману домой звонить, он обещал в случае приезда супруги в аэропорт и обратно на своей шестёрке слетать!
Поспать Дербенёву в ту ночь так и не удалось, хотя пару часов перед поездкой в Мурмаши  он всё-таки «прикорнул».
Уезжал Александр в аэропорт с каким-то недобрым предчувствием, без всякой уверенности на успех.
Карпихин, наоборот, подключив к работе не только личный состав корабля, но и самого командира, развернул поистине настоящую   поисково-жилищную операцию в гарнизоне, правда, к моменту прилёта самолёта удалось выбить только мебель, и то условно, потому что никто не мог знать, сколько комнат будет в будущей квартире старпома.
    Вся стратегия, на которую рассчитывал замполит, летела в тартарары. Не помогли даже связи, наработанные Карпихиным за два с половиной года службы на Севере. Не сработал и командирский «резерв», о котором однажды проговорился Бискетов.
    А Дербенёв в это время прибыл в аэропорт и, купив цветы, ждал выхода пассажиров в секторе прилёта.

                2
      Первым и, наверное, естественным для супруги вопросом, который задала Дербенёва Александру, был вопрос о том, где она с ребёнком, то есть с сыном, будут жить.
Делая вид, что он не замечает остро поставленного вопроса, в котором пока не нашлось места самому Дербенёву, Александр уклончиво ответил:
— Будем жить в посёлке с красивым названием Видяево, дорогая. Посмотри, сколько снега намело за сутки. Мы едем как в тоннеле, а в Мурманск ехали за первыми грейдерами. Вчера транспорт вообще никакой не ходил.
— Мама, мама! — закричал сын, когда машина взобралась на «тёщин язык» . — Смотри, там горы!
— Это не горы, сынок. Это сопки, они похожи на горы, но несколько меньше, — поправил сына Дербенёв. — Красиво, правда? — спросил он у заскучавшей вдруг супруги.
 — А в Киеве тюльпаны на клумбах расцвели… — с какой-то грустью и даже тоской ответила Татьяна.
И вот первый КПП, пограничники проверили документы, а после Дербенёв ринулся к телефону.
— Степан Васильевич! Какие новости для меня? — с трепетом, как студент, ожидающий результатов сдачи экзамена, поинтересовался Дербенёв.
На другом конце провода спокойно, почти флегматично ответил Бискетов:
— Хороших новостей пока нет, ваш вопрос решается…
— Ты куда бегал? — полюбопытствовала Татьяна, когда Дербенёв вернулся в машину.
— Куда ехать? — параллельно подыгрывая старпому, спросил боцман.
 — Ехать домой, а бегал я по нужде! — с самого утра терпел.
— Фу, как неприлично, папа! — отозвался маленький сын, ты же учил меня, что надо говорить в таких случаях: «ходил звонить по телефону»…
— А ты сам, не хочешь «позвонить», случайно? — закрывая тему, поинтересовался Дербенёв.
— Нет, пока, — отозвался шестилетний Вова.
— Как поживают родители? Как там Люся, как её учёба? — обращаясь к супруге, сменил тему Дербенёв.
— Всё нормально, только по радио всё время о референдуме говорят. Никто не знает, что будет завтра, многие мечтают об отделении и самостоятельной, независимой Украине, говорят: «Хватит кормить москалей».
— Хочешь, угадаю с первого раза, чьи это слова? — предложил Александр. — Почти на сто процентов уверен, что это слова твоего родного дяди из Киева. Вырастила же Родина-мать на погибель свою падаль этакую.
— Да, ты прав, это его слова, но самого печального ты не знаешь. Сегодня таких, как он, на Украине уже не сотни, а тысячи, и я откровенно скажу, мне страшно!
 — Не бойся, мы ведь теперь вместе! Да и референдум показал, что почти восемьдесят процентов населения страны высказались за сохранение СССР.
— Так-то оно так, но у вас здесь, в глуши многого не видно,  многого  вам просто и не говорят, а там, на Украине, да и у нас в Латвии я нос к носу видела рожи этих бывших эсэсовцев,  бандеровцев и лесных братьев, повылазивших, как упыри, из всех щелей. Теперь они из преступников тихой сапой превращаются в национальных героев. Да и референдум, по слухам, прошёл не так гладко, как нам официальные власти рассказывают.
— Это я знаю, и не по слухам. — согласился Дербенёв. — Нам официально доводили что Армения, Абхазская АССР, Грузия, Молдова, за исключением Приднестровской и Гагаузской республик, Литва, Латвия и Эстония в нарушение Конституции и законодательства СССР фактически блокировали исполнение решения Съезда народных депутатов СССР о проведении референдума. Но это не означает, что референдум там не состоялся. Все желающие могли проголосовать в воинских частях и гарнизонах, как, собственно, и было организовано.
— Правильно ты заметил, — тихо сказала Татьяна, — «все желающие», а ты в курсе, что радио «Свобода» вместе с «Голосом Америки» обнародовали реальные цифры голосов за независимость этих стран, отданные те ми же «желающими»? Так вот, знай - от семидесяти двух до девяносто девяти процентов граждан названных тобою республик проголосовали за государственную независимость от СССР! Так-то, милый…
 — Печально, но не смертельно! — констатировал Дербенёв. — Но печально даже не то, что где-то в Прибалтике или Закавказье нашлись люди, пожелавшие решить свою судьбу по своему усмотрению, а то, что обе наши столицы проголосовали как «пятая колонна». Только около половины москвичей и ленинградцев проголосовали за сохранение СССР.
Увлёкшись разговорами на политические темы, Дербенёв не заметил как машина остановилась у очередного КПП.
— Вам позвонить надо! — напомнил боцман.
— Что-то частенько ты бегаешь, папочка?! — заметил малолетний Володя.
 —  Товарищ командир!  — почти взмолился Дербенёв, припадая к трубке.  — Какие новости?
— Обстановка без изменений!  — также флегматично, как и раньше, ответил Бискетов.
«Это полнейший крах всех надежд! КАТАСТРОФА!» — подумал  Александр, усаживаясь на своё место.
—  А на какой улице мы будем жить?  — как опытный провокатор поинтересовался маленький Володя.
— На очень красивой улице! — бросил на ходу Дербенёв.
— А как она называется? — снова поинтересовался «провокатор».
— Сынок, папа и сам не знает, как она называется! — догадалась проницательная мама Таня.
— Почему не знаю, очень даже знаю…
— Улица Центральная первый дом с краю! — решил за всех боцман, и машина тронулась в путь.
До последнего КПП долетели так быстро, что Дербенёв не смог даже с мыслями разобраться.
— И как мои дела? — робко поинтересовался он у командира, когда после гудков в трубке раздалось характерное «Алло».
— Дела? Дела отлично! Улица Центральная, дом восемнадцать квартира девять. Первый дом с краю, третий этаж. Однокомнатная квартира. Там сейчас половина  экипажа старается, особенно кок, так что скажи боцману, чтобы сильно не гнал.
Вернувшись к машине, Дербенёв властно и громко объявил:
— Боцман, будь осторожнее по снежному насту, не гони! Куда ехать, знаешь!
«Старый морской волк» всё понял и, нисколько не обидевшись на указующий тон старшего помощника, спокойно поехал по им же «назначенному» адресу.
    
XXIV. СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
                1
     Только спустя несколько дней Александр узнал от замполита, что квартира, «свалившаяся на голову» Дербенёвым как снег с ясного неба,  оказалась только что сданной «по случаю перевода части на БФ» квартирой его же подчинённого – командира ЭНГ лейтенанта Бабича. «Но что это теперь меняло?» Одни владельцы сдали, другие получили…
«Конечно, квартира не апартаменты на Лазурном берегу! Хрущёвка с печкой на кухне и титаном для горячей воды, но жить можно!» — подумала Дербенёва при первом знакомстве с неизвестной пока обстановкой, но, обжившись за пару месяцев, она научилась видеть и положительное в своей «новой» роли.
Её, например, радовало, что квартира была отдельной,  и для ребёнка, невзирая на официальную однокомнатность жилья, проектом предусматривалась своя полукомната – некий закуток в виде «аппендикса» два на три метра  жилой территории. Но больше всего Татьяну поразило тогда, в день приезда, что в квартире царили порядок и чистота, а корабельный кок приготовил шикарный обед и ужин для всей семьи. Радовал Дербенёву и размер зарплаты мужа, исчислявшийся теперь тысячами… Угнетало только казённое постельное бельё с маркировкой «ВМФ» и такая же мебель с номерами по учёту в КЭЧ .
«Правда, с этим можно и смириться, это же временно…» — убеждала себя Татьяна, пока муж находился на службе. — «А с его нынешней зарплатой я бы отсюда вообще никуда не уходила!».
Да, действительно, отдалённые гарнизоны и базы ВМФ обеспечивались по особым нормам и правилам, а за службу в Заполярье выплачивалась ещё и отдельная надбавка к денежному довольствию, но и здесь «за тремя границами контроля» нет-нет, да и случались перебои со снабжением или обеспечением. Правда, в этом случае всегда можно было съездить в Мурманск и купить там всё что угодно, лишь бы деньги были.
На дефицитные, как правило, импортные товары существовала очередь, контролируемая по-старинке  политотделами, а рулил всей этой организацией, тоже по старой советской традиции, командир гарнизона или старший морской начальник. Но Татьяну и это не смущало: ребёнок одет, она тоже, а муж и в военном мундире красив! Что касается бытовой техники, так в Лиепае, куда они скоро вернуться, есть всё необходимое и даже больше, не зря же Дербенёв по морям да океанам шастал все эти годы!»

                2
— Папа, а что это в небе горит? — спросил младший Дербенёв, когда «мужчины» поднялись на сопку.
— Ты лучше скажи, что вы делали у питьевого озера, путешественники? — поинтересовался Александр, поднимая сына на руки.
— Да ничего особенного, мы с пацанами там чеснок молодой собирали, и я маме немного набрал…
— Тогда ладно, молодец, только надо говорить всегда о своих планах родителям! — согласился Дербенёв-старший.  —  А в небе, сынок, горит северное сияние. Конечно для конца весны это редкость, но бывает, это явление случается и в этот период.
  — Красивое оно – сияние это…— загадочно глядя в небо, вымолвил Дербенёв-младший. — А какие над нами звёздочки горят?
— Это, Вова, созвездие Лебедя расправило свои крылья. Его ещё называют  Северный Крест, по аналогии с Южным Крестом, который находится в небе Южного полушария нашей планеты.
— А что такое аналогия? — спросил сын.
— Это сходство или похожесть! Вот ты, например, похож на меня и маму,  а Северный крест немного похож на Южный, только больше  размером.
— Понятно, значит они родственники, кресты эти…

                3
    Шло время, Б-177 закончила формирование экипажа, отработку и сдачу курсовых задач, выполнила все положенные боевые упражнения, и даже Дербенёву в ходе отработки задач боевой подготовки  была предоставлена возможность выполнить так называемые командирские стрельбы ракетным оружием. С чем он вполне успешно справился.
      Оставалось пополнить корабельные запасы до полных норм, загрузить боевые ракеты и после контрольного выхода осуществить межфлотский переход к новому месту базирования, который был спланирован командованием на вторую половину июля.
     А между тем там на «Большой земле» обстановка менялась очень динамично и не в лучшую сторону. Значительно  обострились центробежные тенденции в стране. Союзные республики вводили таможенные барьеры, ограничивали вывоз со своих территорий промышленных товаров и продуктов питания. По мнению некоторых экспертов той поры, к лету 1991 года реально встала угроза голода, развала энергосистемы, разрухи на транспорте…
На выборах в большинстве вчера ещё братских республик победу одержали политические силы, выступающие под лозунгом экономической независимости и государственного суверенитета. Недоверие к союзной власти и прежде всего к её руководителю –лауреату Нобелевской премии М.С. Горбачёву – нарастало повсеместно, коммунисты стали поговаривать о необходимости введения в стране чрезвычайного положения.
     А в Видяево, тем временем, наступило первое июня 1991 года – день рождения Александра Дербенёва. Татьяна готовила грандиозное застолье, потому что Александр пригласил всех офицеров и мичманов не занятых на дежурстве и вахте к праздничному столу. Единственной неувязкой  была запланированная экипажу лодки на этот день погрузка ракет в Западной Лице.
Заблаговременно перейдя к месту погрузки, Б-177 заняла своё место у борта плавкрана, с другого борта грузила ракеты лодка проекта 667БДРМ. За время ожидания «очереди» Дербенёв успел пообщаться с одним из своих товарищей по классам.
    Владимир Багрянцев со дня на день должен был назначаться командиром атомной подводной лодки проекта 949А и друзьям было о чём поговорить.
— Ты чего здесь, в Лице, делаешь, братан? — удивился Багрянцев.
— Ракеты гружу! — радостно ответил Дербенёв.
— Я тоже, а что на Балтике уже негде грузить? — продолжал удивляться Владимир.
— Дружище, я год как на Севере служу, считай, сразу после классов и сюда! — и вовсе рассмеялся Александр. — Мы теперь на седьмую дивизию замыкаемся…
— А мы скоро в неё вольёмся! Вот и послужим вместе, я буду только рад переманить тебя на свой проект.
— Не получится, Володя, в июле мы перегоняем лодку на Балтику, может, и я к тому времени командиром стану.
— Жаль! — огорчился Багрянцев. — А ты знаешь, что Юрка Цуканов по соседству с твоей дивизией служит и базируется там же, в Ара-Губе? Он старпом на 670-м проекте…
— Не-ет, первый раз слышу, я только Олежку Шумицкого встречал, и то в Росте, рядышком ремонтировались. Он у нас  командир лодки 641- го проекта.
— Это я слышал, а чего такой весёлый? — переспросил Владимир. — Не праздник сегодня  и не выходной…
— Так тебя же встретил, к тому же день рождения у меня, тридцать два стукнуло. Разменял возраст Христа!
— Только судьбу его не примерить бы на себя…— сразу замкнувшись, как-то невесело произнёс Багрянцев.
— А Катерина как? Сыновья?
— Всё хорошо, а у тебя? Или ты всё с «красными сапожками» дружишь?
— Семейство моё тоже здесь, — как-то неопределённо ответил Александр, тоже погружаясь в свои, только ему известные размышления.
— И что мы по этому поводу даже пуговицы на кителях не полирнём? — уточнил, вдруг повеселев, Багрянцев.
— Нет, Вовка, не могу. Сейчас наша очередь ракеты грузить. Видишь, вон там БДРМ заканчивает, а мы следующие. Будет возможность, заезжайте с Катюшей: улица Центральная, дом восемнадцать, квартира девять. Всегда рады вас видеть!
Дербенёв попрощался и побежал на свой корабль.
 — До встречи «Душечка»! — крикнул вслед ему Багрянцев.
Александр услышал слова товарища  и вспомнил, что именно так называла его Екатерина Багрянцева, когда тот иногда бывал в гостях у этого замечательного семейства.
               
                4
       Сразу после погрузки ракет Бискетов запросил разрешение оперативного дежурного Северного флота на переход в пункт базирования, то есть домой, в Ура-Губу, но разрешения не получил в связи с резко меняющимися условиями погоды. И действительно, вдруг налетел ветер, ударил снежный заряд, да такой силы, что видимость упала до одного-двух кабельтов.
— Что будем делать? — скорее у себя, чем у командира, спросил Дербенёв. — Пора бы уже и коней запрягать, а то хлопцы до зелья больно охочи…
— Пора-то оно пора, только погода дрянь! Подождём что будет дальше, а там по обстановке…— ответил командир, прячась от снега под козырёк. — А что, Александр, на Балтике тоже бывают снежные заряды?
— Бывают, Степан Васильевич, только не первого июня…
Спустя два часа ветер стих, снег закончился, а из-за поредевших туч выглянуло яркое солнце. Бискетов вновь запросил «Добро» на переход и вновь получил отказ, теперь по ГМУ в Ура-Губе.
— Мостик, радисты! Нам добро на переход в Ара-Губу! — прокричал радостно старшина команды радиотелеграфистов.
— И на том спасибо! — выжал из себя «благодарность» Дербенёв, объявляя «Экстренное приготовление корабля к бою и походу».
Только Б-177 пересекла линию мысов Добрягина и Выевнаволок, поворачивая в Ара-Губу, как снова попала в снежный заряд.
 — В таких условиях и Арские острова можно форштевнем посчитать! — заметил боцман, припадая к окулярам бинокля.
— БИП, ГКП! Как корабль лежит относительно рекомендованного пути? — запросил Дербенёв, стоявший  сейчас на левом крыле мостика.
— Мостик, БИП! Корабль находится на рекомендованном пути. — голос начальника радиотехнической службы звучал уверенно и бодро, что вселяло уверенность в безопасном движении подводной лодки в сложных гидрометеорологических условиях.
— Не зря ты их муштровал, Александр Николаевич! — похвалил Дербенёва командир. — Стараются! Смотри на ВИКО,  точно по линии ФВК  идём!
— Спасибо, Степан Васильевич, воспринимаю вашу похвалу как подарок ко дню рождения?!
Когда Б-177 швартовалась к лодке проекта 670, Дербенёв не сразу заметил, что на корпусе атомохода стоит небольшого роста офицер, до боли напоминавший ему  самого хитрого слушателя их группы на ВСОК ВМФ по фамилии Цуканов.  В отличие от Дербенёва, офицер, принимавший швартовы, сразу узнал голос своего товарища и обратил внимание, что его атомный ракетоносец на фоне подходящего корабля вмиг превратился в «маленький кораблик», внешне почти в полтора раза меньший, чем швартующаяся  «дизелюха».
— А я никак ума не приложу, что это за мастодонт из снежной пелены выползает и, главное, прёт прямо на нас, но как только голос своего однокашника услышал, понял – всё в порядке, балтийцы приплыли! — Юра Цуканов, тут как тут «нарисовавшийся» во время швартовки, встречал Дербенёва у себя в каюте.
— А мы с Вовкой Багрянцевым только несколько часов назад как о тебе говорили! — радовался очередной встрече Дербенёв.
— Всё я знаю, Саня. Трофимыч мне звонил сразу после вашего разговора. И про твой день рождения тоже знаю. А вот тебе и подарок к месту, от нас. — Юра достал из сейфа чернильную ручку фирмы Waterman и набор карандашей от Koh-i-Noor Hardtmuth a.s.
— Ой, спасибо, друзья. Не ожидал, но очень приятно. К тому же ты, в отличие от Вовки, наверное, сможешь прибыть ко мне на «банкет»?
— Спасибо, Саня, за приглашение, я бы с радостью, но сегодня старшим на борту выпало быть именно мне. Забегу как ни будь в следующий раз, а пока давай по пять капель за твой день «варенья»…
— Товарищ капитан второго ранга! — В каюту к Цуканову вошёл какой-то офицер похожий на «особиста»  и, подозрительно окинув взглядом накрытый к «чаепитию» стол, сообщил: — На соседней лодке тревога, ищут своего старпома.
— Это я?! А что случилось? — встал из-за стола Дербенёв, поставив рюмку с коньяком на место.
— Вам «Добро» на переход в Ура-Губу…
— Уже бегу! Прости, Юра, и ещё раз спасибо! До встречи. — на ходу прокричал Дербенёв, удаляясь по коридору.
И всё повторилось вновь, почти слепое перемещение по Ура-Губе и швартовка, которую «не ждали». Спасибо Игорь Федюнинский, удивительным образом, оказавшийся на причале, организовал швартовные команды для встречи Б-177. 
— А ты здесь какими судьбами? — удивился очередной встрече Дербенёв. — Где Балтика, а где мы?
— А мы, товарищ без пяти минут командир, прибыли к вам с проверкой от штаба Балтфлота. — загадочно ответил Федюнинский.  — Я ведь теперь в кадрах флота служу…
— И Борковский здесь?
— Нет, он теперь первый заместитель начальника штаба Балтийского флота, а бригадой командует бывший начальник штаба одного из соединений подводных лодок. Ваш северянин, кстати.
— Какой бригадой? — снова удивился Дербенёв.
— Пятьдесят восьмой бригадой, она теперь вместо шестнадцатой дивизии, так-то! Ох и отстали вы здесь, Александр Николаевич!
 — И когда проверка? — не удержался от вопроса Александр.
— А сегодня у нас что по календарю? — лукаво глядя в глаза Дербенёву, уточнил Федюнинский.
— Суббота и мой день рождения!
— Исходя из этих обстоятельств, проверка начнётся не раньше понедельника третьего июня! Это решение флотской комиссии.
— А коль так, айда ко мне в гости, балтиец, я уже свободен на сегодня. Механик бьёт заряд батареи, а замполит  ему помогает. Таково решение командира.
Подойдя к дому, товарищи увидели, как Дербенёв-младший лихо скользил на санках, обуздав теневую сторону ближайшей сопки, а местная ребятня ему не менее лихо подсвистывала.
— Тоже, наверное, будущий командир? — поинтересовался Федюнинский. — Гляди, как малышня вокруг младшего Дербенёва радуется жизни.
— Это только ему решать! Время покажет! — спокойно ответил Александр, приглашая товарища в подъезд, где жили Дербенёвы.
 Застолье, было в разгаре, когда за окнами прогремел колёсами какой-то грузовик. Раздался скрип тормозов, и через три минуты все услышали звонок в дверь. Гости как по команде посмотрели на часы. Циферблаты отбивали давно наступивший отбой, и половина второго ночи не предвещала ничего хорошего. Татьяна Дербенёва открыла дверь, в которую тут же вихрем влетел замполит. Вид, конечно, у него был не праздничный, а, скорее, наоборот. Лицо и правая рука в копоти, левая рука перебинтована, а комбинезон, в который почему-то был одет Карпихин, весь промаслен до такой степени, что с него капало, а местами и просто текло машинное масло вместе с эмульсией…
— На лодке пожар в шестом отсеке! — спокойно без надрыва оповестил замполит.
У Дербенёва, да и у всех присутствовавших на банкете сразу оборвалось что-то внутри!
— Загорелся силовой кабель по правому борту и… естественно распределительный щит номер три выгорел полностью! — так же спокойно продолжил Карпихин, высматривая на столе, чтобы ему такое  съесть! — Но мы всё потушили, жертв и пострадавших нет. А кабель и щит сняли с Б-304, давно «замёрзшей» в отстое без экипажа. Она не обиделась, потому что мы поставили ей «на замену» наш щит. Всё уже проверили, работает! Заряд батареи продолжается, а я хочу чего-нибудь съесть и механику заодно пайку принести, потому что матросов покормили, а нас некому…
— Да тебе, Владимир Иванович, и сто граммов не помешает, после такого. — предложила хозяйка.
— Нет, нет! Я лучше утром забегу, если можно, а пока только поесть и руки помыть…
— У меня созрел тост! — громко объявил Бискетов, тактично молчавший всё это время. — Попрошу всем наполнить бокалы и рюмки!  Сделав ещё одну паузу, и осмотрев гостей, готовых его слушать Бискетов продолжил: — Много сегодня за этим прекрасным столом было сказано разных слов о службе, о любви и даже о проблемах в нашей стране. Я же предлагаю тост за наш экипаж и за его будущего командира, который не просто разменял сегодня свой тридцать третий год жизни. А, вступая в  возраст Христа, немало своих сил и здоровья положил для формирования коллектива, которым каждый из нас теперь может без лишней скромности гордиться. И ещё… В качестве дополнения хочу сообщить, что представление о назначении  Александра Николаевича на должность командира подводной лодки отправлено командующему флотом!

 г. Калининград                08 июня 2016 года
               
               
               
                КНИГА ТРЕТЬЯ               
               
                Я - РУССКИЙ ОФИЦЕР
   
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
               
    «Главная роль в становлении командира лодки отводится командованию соединений, т. е. его непосредственным начальникам. Если капитан 1 ранга командир атомной ракетной подводной лодки добирается до места службы в кузове грузовика («коломбины»), а не в автобусе или в служебной легковой машине, если на еженедельных подведениях итогов командир соединения позволяет отчитывать командира лодки в присутствии его подчинённых ( зама или старпома), если в море старший на борту исполняет роль командира, подчас подменяя его, если флагманские специалисты соединения не помогают утверждению в сознании членов экипажа авторитета командира,  как 1-го штурмана, 1-го минёра и 1-го ракетчика на лодке, то это всё подрывает авторитет командира подводной лодки и не способствует боеготовности корабля».               
         
        Капитан второго ранга Островский
               
I. НАЗНАЧЕНИЕ

        12 июня 1991 года первым президентом России был избран Б.Н. Ельцин. Этот день стал Днём независимости России, сегодня мы его знаем как День России. В июле того же года пленум ЦК КПСС поставил вопрос об отставке Горбачёва. Начался «неуправляемый» процесс распада СССР. Разработка нового Союзного Договора, который по замыслу его авторов должен был остановить крах страны Советов, встретила непреодолимые препятствия прежде всего в тех республиках, которые игнорировали всесоюзный референдум о сохранении СССР.
А что происходит в это время с Б-177? «Всё по плану», – как сказал бы иной опытный замполит.
       И действительно, после контрольного выхода, проверки штабом и управлениями Северного флота, как всегда без отдыха, потому что надо вписаться в тот самый план, лодка вышла в море на межфлотский переход.
 — Ну, что у вас тут нового? — Поднявшись на мостик, уточнил командир бригады, растирая затёкшие и слегка помятые от «тяжких» раздумий щёки.
— Балтика, товарищ комбриг, а справа на траверзе  немецкий остров Рюген, он же Буян или Руян как его именовали древние северные славяне, когда-то населявших эти территории, — весело ответил Дербенёв, видя как увлечённо Бискетов «качает» Солнце и с ходу не готов ответить на поставленный вопрос…
— Кто каюту «Флагмана» проектировал? — новый вопрос старшего начальника немного озадачил Дербенёва, но не бросать же «под танки» командира?!
— Я…— не совсем уверенно ответил Дербенёв.
— То, что врать не умеешь, я ещё от Борковского слышал, а вот каюта узковата и плохо вентилируема. Оба графина, предусмотрительно закреплённые на переборке, маркировки не имеют, поэтому периодически приходится припадать к «шилу» когда хочется просто воды… Как вывод: графин с водой должен иметь штатную маркировку! А за исторически – сказочный экскурс вам «пять»!
— Есть! — теперь достаточно уверенно ответил Дербенёв.
— Остальное, в вашей организации  меня вполне устраивает, особенно кок, но это, я знаю, не твоя забота, а Бискетова. Чувствует, наверное, «железный солдат», что не судьба ему в этом году академию своим присутствием порадовать?!
— Это почему, вдруг? — удивился командир Б-177, наконец оторвавшись от секстана.
— Да потому, товарищ капитан второго ранга, — комбриг театрально достал из кармана комбинезона телеграмму, только что полученную связистами, — что капитан второго ранга Дербенёв Александр Николаевич, да, да именно «капитан второго ранга», так написано в телеграмме, приказом Министра обороны СССР назначен командиром ракетной подводной лодки Б-67 Черноморского флота и должен убыть к новому месту службы не позднее двадцатого августа 1991 года. С чем я вас всех и поздравляю! — Комбриг  пожал всем руки и предложил спуститься к нему в каюту, чтобы устранить замечания по графинам…
— Кого на своё место думаешь? — спросил комбриг, глядя на закусывающего во всю прыть Дербенёва.
 — Буду предлагать Григорова, я его знаю ещё с Б-181. Гусар, но дело своё знает. Думаю, потянет.
— Хорошенькое дело, он у меня на флагманского минёра в бригаде спланирован. — возмутился Малышкевич то ли из-за предложения Дербенёва, то ли из-за того, что Бискетов не выпил за назначение своего коллеги. — А чего греем, Степан Васильевич?
— Да, я вообще-то сейчас на вахте, Алексей Матвеевич!
— Командир всегда на вахте! Не хочешь пить не мучай ж..пу! Идите к своим обязанностям, а то скажете потом, что комбриг вас спаивает.
Офицеры вышли из каюты и переглянулись.
— Так что ты там, Александр Николаевич, про славян и остров Буян рассказывал? — переводя разговор в иное русло, поинтересовался Бискетов
— Говоря о нас – славянах, я бы выделил северную группу, для который остров Буян имел не только культурное, но и культовое значение, нужно заметить, что, по мнению ряда исследователей, именно здесь находилась столица всего славянского мира – Аркона. — Дербенёв, окрылённый хорошим, но неожиданным и даже внезапным известием, увлечённо рассказывал то, о чём давно знал из исторических заметок, знакомство с которыми стало для него частью жизни.
А Бискетов слушал, но не вслушивался, потому что совсем другие проблемы одолевали его теперь.    
— Эти же исследователи, — продолжал своё повествование Дербенёв, — предполагают, что именно из этих мест вышли и славные Рюрики с их дружиной, положившие начало нашей государственности. Но тут справедливо всплывают противоречия с историей о варягах, которую мы знаем по школьным учебникам. Хотя этим новые исследования и интересны. Вдумайтесь только, если развивать мысль, высказанную выше, то получается, что варяги это не древние немцы, шведы или норвежцы, коих тогда ещё не было, а древние славяне, жившие на Варяжском море, так именовалась Балтика в древние времена, добывавшие здесь соль и возившие её практически по всему побережью Европы…
                II. ГКЧП
                1               
      Как только Б-177 пересекла линию молов Южных ворот Новой гавани, командир бригады поменял обязанности на мостике.
— Ну что, Александр Николаевич, швартуйся, покажи, как это делают балтийцы в родной базе.
    Дербенёв, с удовольствием примерив на себя обязанности командира, приступил к работе, которая давно стала для него привычной. Видя, как чётко люди выполняют команды, его радовало и воодушевляло буквально всё: и встреча с родным берегом, и то что швартовные команды действуют слаженно, и что весь экипаж, занятый сейчас на боевых постах очень ответственным делом, работает как хороший и отлаженный механизм. Но это, к сожалению, уже не его экипаж.  Ему же опять предстояла командировка, опять разговор с женой и опять всё сначала, ведь Б-67 только - только планирует закончить средний ремонт…
    А на сорок шестом причале в это время выстроились все экипажи соединения, чуть поодаль «скучились» жёны, родные и близкие членов экипажа Б-177. От приветственных плакатов с красивыми лозунгами рябило в глазах. Традиционно на переднем плане встречающих был установлен стол где «отдыхали» на мельхиоровых блюдах два свежезапечённых поросёнка.
Как только последний швартовный конец был зафиксирован на корпусе лодки, Дербенёв приказал подать трап, заблаговременно изготовленный на СРЗ-35 и снабжённый теперь брезентовыми обвесами с маркировкой, принятой на родном соединении.
— Записать в вахтенный журнал: «подводная лодка ошвартована к сорок шестому причалу с севера правым бортом первым корпусом». — приказал вахтенному центрального поста старший помощник.
Во время торжественного митинга, посвящённого успешному выполнению задач межфлотского перехода, экипаж Б-177 не без удивления узнал, что для него подготовлена благоустроенная и полностью оборудованная казарма, а офицеры и мичманы, решившие перебраться с Северов на Балтику, сегодня же получат ключи от своих новых квартир, построенных заботами московского правительства во главе с Юрием Лужковым.
Тогда, в тот замечательный день накануне празднования Дня ВМФ, очень многие прикомандированные на переход северяне не стесняясь завидовали тем подводникам, кто  окончательно решил перебраться к «тёплому» морю, но это чувство было недолгим.

                2
— Товарищ командир! Капитан третьего ранга Даболиньш назначен вашим замполитом на Б-67. Завтра убываю к новому месту службы, какие будут указания? — среднего роста, приятного вида худощавый офицер, лет тридцати пяти чётко  представился Дербенёву, войдя в кабинет, где вновь назначаемый старпом Б-177 получал инструктаж от Александра.
— Как зовут? — поинтересовался Дербенёв.
— Гунар. —  скромно ответил офицер.
— Когда училище закончили, Гунарс?
— Киевское высшее военно-морское политическое училище окончил в 1979 году, в 1986 году окончил Московскую военно-политическую академию. Родился в местечке Виесите Екабпилского района.
— Хорошо, очень хорошо, — задумчиво произнёс Дербенёв, беря в руки лист бумаги. — Присаживайтесь, Гунар, пока я для старпома    Б-67 основные указания набросаю. Вы в курсе, что старпом там местный и что матросов в экипаже не хватает?
— В курсе, товарищ командир, но команду недостающих матросов я повезу с собой, она уже сформирована!
— А это просто здорово! — обрадовался Дербенёв.
Но как покажет жизнь, радость была преждевременной.
Опираясь на мнение «народа», прочитанное, очевидно, на передовице газеты «Советская Россия», представители партийно-государственной номенклатуры в лице вице-президента СССР — Г.И. Янаева, премьер-министра — В.С. Павлова, министра обороны — маршала Д.Т. Язова, председателя КГБ СССР — В.А. Крючкова и других, не согласных с действиями верховной власти во главе с М.С. Горбачёвым, в ночь с 18 на 19 августа создали Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). Это сейчас, после снятия грифов секретности, стало известно, что ГКЧП придумал сам Горбачёв, а когда пришло время его возглавить, отказался это сделать под видом недомогания, а тогда, в августе 1991 года, всё выглядело несколько иначе, если не сказать трагичнее.
С самого раннего утра  телевидение демонстрировало балет «Лебединое озеро», что было очень недобрым знаком для советских граждан, привыкших, что под эту музыку обычно сообщают о кончине главы партии и государства. 
Президент СССР, отдыхавший в это время в Крыму, был изолирован на мысе Форос и фактически отстранён от власти. Однако по невыясненным до сих пор причинам, возможно, даже в силу плохой организации и боязни ответственности членов ГКЧП, попытка государственного переворота фактически провалилась, и 21 августа заговорщики были арестованы.
Между тем выше названные августовские событий 1991 года, по замыслу членов ГКЧП направленные на сохранение  СССР, можно смело назвать «бикфордовым шнуром» его распада.
 
                3
     Не успев очнуться от сказочного сна, прийти   в себя от ослепительно новой, совсем не снежной жизни и тихого прибалтийского быта, экипаж Б-177 вместе со всей страной погрузился в водоворот политических событий, холод которых ещё предстояло ощутить впереди.
    Всем офицерам «на всякий случай» выдали табельное оружие, перед КПП частей и соединений Лиепайской военно-морской базы организовали блок посты из бетонных блоков, плотно обложенных мешками с песком. Партийно-политическое руководство Латвийской ССР на местах, также «на всякий случай», удерживало руку на телефонной связи с руководством военных гарнизонов, правда, только до тех пор, пока мыльный пузырь ГКЧП не лопнул.  А ведь в те непонятные три дня всем казалось: ещё несколько дней, и вихрь новой революции захватит в свой круговорот всю страну.
     Между тем отдельные, крайне «правильные» руководители, опережая события как минимум на шаг, быстро освободили свои кабинеты от  портретов  первого и, как скоро выяснится, последнего президента СССР. Они, конечно, могли предполагать, что  Б.Н. Ельцин намеревается объявить себя верховным главнокомандующим Вооружёнными силами России, которых у неё ещё не было, но сведения о том, что он «проявляет интерес» к посольству США, где «в случае чего» намеревается укрыться,  просочились не сразу и стали известны только узкому кругу лиц. 
      Командир бригады подводных лодок, в состав которой теперь входила  Б-177, очевидно к этому кругу не относился и поэтому действовал исходя из личного опыта и интуиции.
— Товарищ комбриг! А Президент наш теперь где проживает? — язвительно уточнил Дербенёв, глядя на выцветший прямоугольник стены в кабинете командира соединения.
—  Где посадят, там и жить будет! — небрежно ответил Малышкевич. — Но для вас, Дербенёв, у меня отдельная радость. Ваша командировка, как и само назначение, командиром Б-67, откладываются на неопределённый срок!

                4
    Прошёл месяц, а за ним другой, и только ближе к зиме  Дербенёв узнал, что приказ министра обороны СССР о его назначении на Черноморский флот отменён, но жизнь продолжалась и местами складывалась очень даже неплохо…
Дочка Люда вернулась из украинской «ссылки», как она её называла, Татьяна устроилась на прежнее место работы. Да и Дербенёв не остался на обочине жизни, вместо несостоявшегося назначения командование отправило новое представление о его назначении командиром Б-177, взамен отбывающего на учёбу в ВМА  капитана второго ранга Бискетова.
     Пришла зима, а вместе с ней новые известия, надежды и потрясения.  8 декабря 1991 года в местечке Вискули, что в  Беловежской пуще под Минском президентами России Б.Н. Ельциным и Украины — Л.М. Кравчуком, а также председателем Верховного Совета Белоруссии С.С. Шушкевичем был подписан договор о ликвидации СССР. Вместо которого было создано Содружество Независимых Государств (СНГ). Статус этого геополитического образования до настоящего времени не вполне понятен простому грешному обывателю. Не был он понятен и тогда, когда создавалось это объединение государств. Ясно было только одно: вместо бывшего СССР образовались пятнадцать  новых независимых стран, четыре из которых имели на своей территории ядерное оружие.
    25 декабря  «по принципиальным соображениям» подал в отставку президент СССР М.С. Горбачёв, параллельно он снял с себя полномочия главы партии и  «распустил» КПСС. Этого шага простые коммунисты ему не простят никогда.
Сказать, что народ, требовавший «перемен», тогда ничего не понимал или не «приложил руку» к геополитической катастрофе, значит не сказать ничего. Но многим, ещё советским во всех смыслах этого слова людям, тогда казалось, что вместо тоталитарного Союза образовалось нечто новое – с «человеческим лицом», смотрящим на Запад, где «живут» великие достижения человечества. Однако  эти западные ценности, как покажет время, распространяются на всех, кроме России. 
А что же осталось нам, не облачённым властью советским гражданам? Разрушение единого, складывавшегося долгих семьдесят пять лет народнохозяйственного комплекса неотвратимо усугубило кризис во всех независимых государствах. Во всех бывших советских республиках, а теперь государствах начался процесс создания национальных армий, раздел вооружения. Как следствие – возникли новые очаги напряжённости. Стали возникать  споры о границах и принадлежностях территорий (Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Приднестровье, Чечня).
Не стала исключением и Латвия, предъявившая претензии к России о возвращении «незаконно аннексированной территории»  Пыталовского района Псковской области.
    Из Вооружённых сил России в сторону национальных квартир пока ещё нестройными рядами потянулись беглецы, а точнее –дезертиры, среди которых встречались и офицеры. К сожалению, не миновала участь сия и экипаж Б-177.
Оставил свою часть, подчинённых и ядерное оружие на борту командир ракетной боевой части капитан-лейтенант Хишимов, дезертировавший в Южную Осетию. Прихватив целую партию аварийного белья, находящегося в его заведовании «национальный герой» отправился на землю предков, но впоследствии, когда на его родной земле разгорелся пожар войны, «всплыл» в ещё украинском Крыму. Аналогично поступил и командир радиотехнической службы капитан-лейтенант Мартынюк, сбежавший на Украину, чтобы, предав забвению однажды данную им клятву, присягнуть новому «государю».

                5
    Вполне ожидаемо, но немного странно для этого «прекрасного» периода, выглядело убытие командира Б-177 капитана второго ранга Бискетова в очередной отпуск за 1991 год. Впоследствии, также на законных основаниях, его очередной отпуск плавно перешёл в учебный, охватывая весь период подготовки к поступлению в академию.
     Несложно догадаться, что исполняющим обязанности командира лодки, а попросту говоря «дежурным стрелочником», со всеми вытекающими последствиями, был назначен Дербенёв. 
     Открывая очередное совещание командиров, посвящённое подведению итогов за неделю, «бригадир» Малышкевич сразу взял «быка за рога»:
— И где ваши геройски дезертировавшие подчинённые находятся сейчас, товарищ хвалёный командир? — издевательски язвительно, почти как Дербенёв во время ГКЧП, поинтересовался комбриг.
— Уголовное дело по фактам дезертирства и воровства государственного имущества указанными личностями я возбудил. Материалы переданы в военную прокуратуру, ограниченная информация доведена начальнику отдела криминальной полиции. Значит, где поймают, там и посадят! — также язвительно ответил Александр.
 Комбрига ответ не устроил, и он продолжил публичное «избиение младенца».
— А сами-то вы как работу по поиску беглецов организовали?
— Сами организовали тоже. До семей дезертировавших офицеров доведено под роспись об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и укрывательство преступников. На вокзалах и в аэропорту ежедневно дежурят наши скрытые «двойки»…
— Какие ещё «двойки»? — удивился комбриг.
— По одному офицеру и мичману, переодетые в цивильную форму одежды, перемещаются, не привлекая внимания граждан, и наблюдают за обстановкой. Замполит постоянно доступен на городской телефонной линии…
— Вот видите! — комбриг посмотрел на своих ближайших заместителей, с некоторых пор всегда присутствовавших рядом. — Если петух в ж…пу клюнет, то и ноу-хау появляются сразу. А почему от вас матросы не бегут? Ото всех бегут, а от вас нет?!
  — Почему не бегут? И это случается! — флегматично рассматривая портрет верховного главнокомандующего, недавно появившийся на стене, ответил Дербенёв. — Иногда, правда, но их быстро-быстро папы и мамы обратно привозят, поскольку пока в бега подавались только латыши да литовцы, а там уже новая армия и новый срок службы организованы. И если нет подтверждения, что отслужил в вооружённых силах СССР, – служи заново! Кому же интересно дважды с родным чадом расставаться?

III. КОФЕ СО СЛИВКАМИ
                1
     Забыв на некоторое время о проблемах, существовавших на берегу, Б-177 готовилась на выход в море. Перед постановкой на боевое дежурство в базе ей предстояла контрольная проверка.
    Расширяя горизонты складывающейся картины, не мешало бы заметить, что к этому времени приказа о назначении Дербенёва командиром лодки ещё не было и, как говорят на флоте в таких случаях, для «поддержки штанов» всякий раз назначается «старший на борту». Иначе говоря, должностное лицо имеющее допуск к управлению лодкой данного проекта, способное проконтролировать, поправить и при необходимости заменить «исполняющего обязанности командира».
На сей раз «держателем портков» к Дербенёву был назначен заместитель командира бригады капитан первого ранга Вадим Игнатьевич Ларичевский. Личность, нужно сказать, неординарная, пришедшая на бригаду извне и каким-то невероятно быстрым, скорее всего тоже очень неординарным, способом получившая допуск к управлению лодками проекта 651.
    Совокупность качеств, выделяющих Ларичевского из общей массы ему подобных индивидов,  бросались в глаза сразу и запоминалась навсегда. Поскольку способность поучать всех и во всех случаях жизни, а также хроническая лень, без которой он, скорее всего, не смог бы прожить даже полчаса, вряд ли кого-либо из командиров лодок могли оставить равнодушными. Глядя на этого руководителя со стороны, можно было смело садиться и писать картину о гусарах, потому что Вадим Игнатьевич «всегда немного пьян и до синевы выбрит».
На выходе в море экипаж Дербенёва отработал все положенные по плану элементы курсовых задач и боевых упражнений, продемонстрировав уверенные и хорошо отработанные навыки, что отметили даже офицеры штаба соединения, прикомандированные на эту проверку. И всё это невзирая на то, что часть экипажа только-только пришла на корабль.
     Именно сейчас, на контрольном выходе, Александр почувствовал, как не хватает ему допущенного к самостоятельному управлению кораблём старшего помощника. Кутумов, пришедший на лодку старпомом, так же как и Дербенёв был из штурманов. Да  и отбирал его на эту должность, надо правду сказать, тоже сам Дербенёв. Молодого старпома отличали скромность, старательность, исполнительность, желание всё  и сразу охватить,  но все эти замечательные качества  не могли заменить опыт службы в должности  и наличие допуска к управлению лодкой…
     «Почти как я когда-то!» — подумал Дербенёв глядя как старпом «учит» Ларичевского «качать» Солнце.
— Вы бы поспали, товарищ командир, третьи сутки на ногах…— вежливо предложил Кутумов, невольно обративший внимание на непроизвольно слипающиеся веки командира.
— А здесь кто, он, — показывая кивком головы в сторону «старшего» на борту,  — рулить будет? — тихо спросил Дербенёв. — Нет уж, сегодня к вечеру в базу, а там и высплюсь!
     Уставший и злой на весь мир из-за постоянных «докапываний» «старшого»,  Дербенёв возвращался домой. Тяжкие мысли, ранее не так часто навещавшие его голову, не давали покоя. Подойдя к знакомой, ставшей почти родной за годы службы часовне Святого Петра на Северном кладбище, мимо которой пролегал «самый короткий» путь домой, Александр невольно остановился у знакомого камня с якорем.
«Корпуса флотских штурманов полковник Евстафий Алексеевич Тягин», – покоившийся под тяжёлым гранитным валуном по-прежнему встречал и провожал своих побратимов… 
    «И что им всем не нравится?»  — возмутился про себя Дербенёв, вспомнив последнюю фразу заместителя командира бригады, брошенную после прихода в базу.
 — Ты дай мне «книжку на пятьсот страниц»,  и я доложу комбригу, что оценка контрольного выхода Б-177 соответствует кораблю постоянной готовности…
«Это ж до чего мы дошли? —  чуть не кричал внутренний голос Александра. — Слышишь, полковник Тягин? Пол-литра спирта решают, готов корабль с ядерным оружием на борту заступить на боевое дежурство или не готов… А что делать с людьми, ночами не спавшими, чтобы из этого железа родной дом слепить? Как оценивать труд, вложенный в душу каждого матроса его командирами и начальниками, чтобы родился подводник, а потом и экипаж? Пол-литра спирта тебе? На, захлебнись – позорище в штанах, а не заместитель комбрига!»
   «А комбриг, наверное, по себе своих замов выбирал?!» —  пролетела очередная мысль.
— «А как же иначе? Ты ведь тоже по себе экипаж формируешь!» — отвечал внутренний голос…

                2
— Ты так и не ответила на мой вопрос! — Берзиньш умоляюще смотел на Татьяну,  допивая кофе на штатном месте Дербенёва.
— А ты как всегда занял место моего Сашки! — игриво  ответила Дербенёва.
— И всё же?! —  продолжал настаивать гость. — Я требую ответа! И потом, сколько можно в дружбу играть, когда я предлагаю тебе стать моей женой и хозяйкой хутора?
— А что первое – жена или хозяйка? — абсолютно несерьёзно уточнила Дербенёва.
— Решать только тебе, дорогая. Для меня эти понятия неразделимы. Да и мама так говорит.
— Мама, опять мама, а сам-то что думаешь?
— То, что я думаю последние годы, тебя, судя по всему, никак не интересует, но выбор тебе всё равно однажды придётся сделать. Только…
— Только что? — ухватилась за брошенную фразу Татьяна.
— Только бы поздно не было…
— Ты знаешь, Сашенька, что я думаю. Вот ты, например, ещё не женился, да и я согласия пока не давала, но уже угрожаешь. А что же будет, когда я стану законной рабыней вашего хозяйства?
— Так уж сразу и рабыней?! — возмутился Берзиньш. — У нас говорят так: «Были бы бараны, а кому их стричь – всегда найдётся!»
— А я тебе скажу иначе: «Лучше жить одной, чем с тем, кому ты не нужен!»
Дверь в прихожей скрипнула, и на пороге появился Дербенёв.
— Что, опять Репин подвёл? «Не ждали?» — зло бросил хозяин квартиры, направляясь в ванную мыть руки. — Надеюсь, и для меня кофе найдётся? Тогда, пожалуйста, со сливками…

IV. ГАРАЖ И МОРЕ
                1
    Не поучив ни одного ответа на заданные вопросы по поводу незваного «гостя» и его столь частых визитов, которые странным образом всегда совпадают с отсутствием в квартире Дербенёва, Александр ухватил со стола недопитый графин с водкой, какую-то закуску и выскочил вон.
«Бежать, срочно бежать куда глаза глядят! Лишь бы не видеть всё это бл…во!» — решил Дербенёв, садясь в свой «Москвич».
    Очнулся он только тогда, когда неизвестные люди начали стаскивать его машину от края довольно высокого обрыва, где машина завязла в песке,  не доехав до края  каких-то полметра. Теперь автомобиль стоял как на постаменте у самого моря, а Дербенёв, внезапно осознавший, что он чуть не погиб «за просто так»,  залпом осушил сразу половину ёмкости  графина, унесённого из дому. Закуску искать не стал.
— И что, всё это из-за бабы? — возмущённо спросил один из случайных свидетелей, видевший всё происходившее на пляже со стороны. — Да вон их сколько вокруг, бери любую, командир. Только не стоят они того, чтобы из-за них руки на себя накладывать…
 — Это точно, — отозвался ещё один  «спасатель», — по моей Илзе знаю, как только Я;нов день, так её вечно в лес тянет, а там на L;go столько кобелей собирается, что она всегда довольна. И я тоже, она же ещё молодая, а я уже старый…
— Всё нормально, мужики, всё нормально, — еле ворочая языком вымолвил Дербенёв,  — я ведь ничего такого и не хотел, просто люблю я её…
— А вот за это надо выпить! — предложил первый спасатель.
— Я согласен, только выпивка и закуска у меня в гараже, но как  туда доехать,  ума не приложу, я … кажется, немного пьян…
 — Потихоньку доедем, командир! — утвердил «решение» коллектива второй спасатель. — Мы тебя сейчас вытолкаем на дорогу, а там твоя «ласточка» сама поедет…

                2
      Утро следующего дня пришло за Дербенёвым вместе с рассветной прохладой, от которой почему-то было холодно. Даже солнце зимнее, но прибалтийское не радовало своим теплом. К тому же во рту было очень неприятное ощущение, словно кошки, будь они неладны, там гадили всю ночь. Гараж, в котором «ночевал» Дербенёв, был закрыт изнутри. «Москвич» настолько остыл за ночь, что покрылся изморозью. А на верстаке, раскинувшемся между стен впереди автомобиля, красовались остатки вчерашнего застолья, совсем не радовавшие глаз.
«Интересно, какой сегодня день?» — вдруг спохватился Дербенёв, включая радиоприёмник в машине.
     Как по заказу, прозвучали позывные радиостанции «Маяк», после чего диктор объявил время и день недели. Дербенёв покрутил настройку приёмника ещё. Знакомый всей стране голос Гордеева предложил открыть форточку и приготовиться к ходьбе на месте… 
      «Хорошо, что воскресенье случилось, а не какая ни будь суббота! На доклад к комбригу идти не надо!  — обрадовался Александр, когда эфирный помощник закончил утреннее «истязание» своего тела. —Непонятно только, где Татьяна? Хотя, не ищет – значит не нужен!».

V. ГРАЖДАНИН РОССИИ
                1
      Оказавшись в полной изоляции от старого и нового миров, люди в погонах и члены их семей продолжали честно служить Родине, сказавшей им «прощай». Самым страшным в этом «безвременье» оказалось чувство пустоты и неопределённости. Военный люд не знал, кому он на самом деле служит и гражданами какой страны он теперь является. Единственной ниточкой, указывающей на связь с государством, оставалось денежное довольствие, выплачиваемое из российской казны.
Как нельзя «кстати» в этих непростых условиях вышел приказ министра обороны России, запрещавший военнослужащим, проходившим службу в государствах Балтии, находиться в военной форме одежды вне части. Рядовому и старшинскому составу срочной службы, помимо этого, запрещалось выходить за пределы воинских частей без сопровождения офицеров или мичманов (прапорщиков).
— Нехороший приказ, — говорили многие. Особенно возмущались ветераны войны, — приказ фактически дискредитировал само понятие «Защитник Отечества», поскольку  русский воин всегда и с гордостью носил свою форму во всех странах мира, демонстрируя её как знамя страны, которую он защищает.
Но приказы, как известно, не обсуждают. Вместо этого многие офицеры и мичманы демонстративно «забывали» переодеваться, выходя на улицы Лиепаи в военной форме одежды. Не был исключением и Дербенёв, поэтому, получив повестку о прибытии в военную прокуратуру, он почему-то посчитал, что этот вызов касается именно его неправильного отношения к приказу министра обороны.
      Подойдя к двери указанного в повестке кабинета, Александр постучал и, не дожидаясь приглашения, сразу же вошёл в помещение.
— Скажите, Александр Николаевич, вы являетесь командиром воинской части 59182? — избегая формальностей, сходу начал задавать вопросы следователь.
— Исполняющий обязанности! — также без уточнений ответил Дербенёв.
— А вам знаком матрос по фамилии Сундуков? — снова задал вопрос следователь.
— Нет, не знаком! — так же коротко ответил Александр.
— Как же это? В своём чистосердечном признании латвийским спецслужбам, этот матрос чётко описывает организацию службы не только на вашем корабле, но и на всём соединении. Более того, он вполне определённо заявляет о наличии неуставных отношений в вашей части…
— Простите, но я не привык  комментировать всякого рода поклёпы  и клевету. Если у вас достаточно оснований полагать, что этот Чемоданов-Сундуков говорит правду, можете меня арестовать и привлечь к суду, — взорвался, абсолютно спокойный до этого  Дербенёв.
— Зачем же сразу под суд? Это всегда успеется, а чтобы мы с вами говорили на одном языке, почитайте вот это…— следователь протянул Дербенёву несколько листов стандартного формата, плотно заполненных  машинописным текстом.
Дербенёв с интересом приступил к изучению, судя по всему, агентурных материалов, поступивших в адрес военной прокуратуры гарнизона от своего источника.
— Но здесь фигурирует откровенная ложь? — по мере чтения возмущался Александр. — Во-первых, матросов с такими фамилиями, о которых сообщает Сундуков, у меня в экипаже нет и не было никогда. Во-вторых, матрос-провокатор или, если хотите, предатель действительно три месяца назад был распределён в нашу часть из учебного отряда, но до части не доехал, так как ещё с поезда был госпитализирован с диагнозом «пневмония». Впоследствии, после излечения, пустился в бега, и со слов врачей госпиталя, а также тех военнослужащих, с которыми он контактировал весь период лечения, направился домой в Воронежскую область…
 — Вот видите, дорогой вы мой, как много, оказывается, вы знаете. А ведь совсем не хотели делиться с нами информацией, — каким-то не совсем мужским тоном заговорил следователь…
— Да и вы как бы не спрашивали толком, а сразу обвиняли?!

                2
       28 ноября 1991 года, словно услышав самый главный вопрос людей в погонах, Верховным Советом России был принят Закон РСФСР «О гражданстве РСФСР», вступивший в силу с момента опубликования, то есть с 6 февраля 1992 года. Согласно этому нормативному правовому акту  гражданами РСФСР, а впоследствии Российской Федерации признавались все граждане бывшего СССР, постоянно проживающие на территории РСФСР (РФ) на день вступления в силу этого Закона, если в течение одного года после этого дня они не заявят о своём нежелании состоять в гражданстве России.
    В связи с тем, что Российская Федерация объявляла себя правопреемником и правопродолжателем Российского государства, Российской республики, Российской Советской Федеративной Социалистической Республики и Союза Советских Социалистических Республик, все военнослужащие Вооружённых сил России, в том числе проходившие службу за её пределами, и члены их семей «по умолчанию» становились гражданами РСФСР.
    Начался процесс оформления и выдачи заграничных паспортов России, а также вкладышей в общегражданские паспорта и удостоверения личности.
И можно было бы радоваться, что ты теперь не брошен на произвол судьбы, а дети твои не подкидыши на правах сирот у государства, но Дербенёва волновал совсем иной вопрос. И касался этот вопрос не судьбы страны, ушедшей в небытие и даже не карьеры, о которой Александр не приучен был особо беспокоиться. Дербенёва вполне определённо тревожило будущее его семьи, а значит его будущее и будущее детей.
    Сейчас, когда Латвия стала вновь «буржуазной» и националистической, будущего на её территории у «оккупантов» не было. Не было будущего и на «незалежной» Украине, где русофобские настроения стали набирать обороты не только среди интеллигенции, но и в средствах массовой информации.
Да, чаще всего это отмечалось в западной и центральной частях страны, но иногда, из лагеря,  располагавшегося где-нибудь в Одессе или Бахчисарае, вчерашние этнические русские, «перекрасившиеся»  в сегодняшних бандеровцев,  нет-нет да и позволяли себе нелицеприятные высказывания в адрес России и «русскоязычного» населения Украины.

VI. РЕПШИКИ
                1
       В январе 1992 года в России были освобождены цены на большинство товаров и услуг. В условиях сохранявшейся государственной монополии производства товаров народного потребления это привело к резкому взлёту цен к концу года примерно в сто, а местами и двести раз. Уровень жизни населения страны, по сравнению с концом восьмидесятых годов, снизился почти на пятьдесят процентов, а государственные вклады граждан в Сбербанк, составлявшие теперь сущие копейки, фактически оказались конфискованными, потому что выдача вкладов повсеместно была прекращена.
     После распада СССР какое-то время в обороте ходили ещё советские рубли, но во всех независимых государствах параллельно начался процесс перехода к собственной валюте.  В начале мая 1992 года и Латвия ввела в оборот свой собственный латвийский рубль или попросту «репшик»,  успешно просуществовавший до 18 октября 1993 года.
     С конца 1992 года в России началась бесплатная приватизация госсобственности, или как её сразу окрестили в народе «прихватизация», что больше соответствовало действительности, поскольку помимо сорока  миллионов акционеров, умудрившихся каким-то образом вложить свои ваучеры , в акции приватизируемых предприятий, в стране появились и первые капиталисты. Как правило, это были представители номенклатуры и управленческой бюрократии, а впоследствии и криминальных кругов, сумевшие в силу близости к управлению и распоряжению государственной собственностью скупить у народа около семидесяти процентов акций.
 — И куда будем вкладывать наше «богатство»? — поинтересовался на семейном совете Дербенёв, доставая из «дипломата» четыре бело-оранжевые бумаженции.
 — А что это? — спросила дочь Людмила, отвыкшая за последнее время от того, что родители хоть как-то контактировали между собой.
— Это, доченька, такая бумажка, на которую у нас в Латвии купить ничего нельзя, а выбросить жалко, потому что государство российское оценило её в десять тысяч рублей.
 — Предлагаю подождать, пока народ определится, куда этот ваучер  можно засунуть. — отозвалась Татьяна. — Тем более что время до конца 1993 года ещё имеется.
Шестилетний Вова, тоже присутствовавший за столом, многозначительно промолчал, но свой приватизационный чек из общей кучки всё же достал.
— Согласен подождать, так как здесь, в Латвии, эти чеки как телеге пятое колесо, а в России мы бываем разве что в отпуске, и то не с целью покупки акций…— подытожил решение семейного совета Дербенёв.

                2
    Так и лежали бы эти самые чеки у Дербенёвых мёртвым грузом, если бы не мичманская смекалка проявленная «старым махинатором», а в реальной жизни просто старшиной команды гидроакустиков -   старшим мичманом Григорием Александровичем Ковбасюком,  успешно «акционировавшим» почти всю дивизию подводных лодок.
Введённые в оборот латвийские рубли вначале обменивались по отношению к российскому рублю по курсу «один к одному», но уже в 1993 году ситуация стала меняться, и в какой-то момент за сто российских рублей давали всего восемнадцать «репшиков». Разницу в курсе валют видели все, но только одному – «великому комбинатору»  пришла в голову вполне коммерческая идея.
Зная, что всем военнослужащим РФ денежное довольствие выплачивается в латвийских рублях по курсу  один к одному к российскому рублю, мичман скупал у своих коллег ваучеры по «сходной» цене, рассчитываясь небольшой суммой в «репшиках», с тем чтобы, дождавшись отпуска или командировки в Россию, выехать и успешно вложить «свои» ваучеры по номиналу, скупая акции прибыльных компаний.
Там же на «Большой земле» он пристроил и ваучеры Дербенёвых, вложив их в один из Чековых инвестиционных Фондов, где спустя год они успешно и пропали, а может, и нет, кто теперь знает?! 

VII. ПЕРВЫЙ СНЕГ
                1
     После известных и  нелицеприятных событий с разборками на почве ревности прошло несколько месяцев. Отношения между Дербенёвым и его супругой разладились вконец. Чтобы как-то изолировать себя от «бытовухи», Александр стал непрерывно «гореть» на службе.
Днями занимаясь с экипажем вопросами боевой подготовки, ночи напролёт Александр посвящал «самоедству». Он мало спал и много думал, чаще о совершённых по жизни ошибках,  которые теперь не исправить, даже если всё начать сначала.
    Вот и сегодня за окнами темно, а у Дербенёва в кабинете свет горит, и  домой он не собирается…
— На часах восемь вечера, старпом зачёты зубрит. Ему всё равно сидеть, а командир что? Или дома опять проблемы? —  с «материнской теплотой» поинтересовался Карпихин, присаживаясь напротив Дербенёва в кресло.
  — Если бы только дома? — бросил «в сердцах» Дербенёв и замкнулся в себе.
— Да ты поговори Николаевич, не молчи, легче станет…
— Если бы от этого легче становилось, я бы наверное непрерывно болтал. — парировал предложение командир и предложил замполиту кофе.
— Если из твоей машинки чудесной, то с удовольствием! — согласился Карпихин.
 — Это чудо мне досталось, ещё когда старпомил на Б-181. Заводчане СРЗ-29 подарили, а точнее корабельный строитель Евгений Иванович Подлесный облагодетельствовал. Прекрасный инженер, и человек такой же! Всегда, когда готовлю кофе, вспоминаю его науку и прозорливость…
— И что планируешь делать? Из ситуации выбираться как-то надо, иначе она только усугубиться дальше и глубже. — Как старший и более опытный семьянин, рассуждал замполит.
 — Да уж куда дальше? Дальше только развод. — обречённо высказался Дербенёв.
— Скажем прямо, Николаевич! В твоей ситуации я бы не рекомендовал этого делать. Нет, не по политическим или кадровым причинам. Никто в твоей честности и преданности избранному пути или любви к своей семье не сомневается. Просто ситуация сейчас не подходящая. Во-первых, в Латвии тебя, скорее всего, не разведут, поскольку ты не гражданин этой «великой» страны, а, во-вторых, там, в России или ещё где, пока ты здесь служишь, никто за твоими детками не присмотрит и не позаботится о них. Разве что аферистка какая-то, готовая  лечь под тебя и кольцо на пальчик надеть, лишь бы ты её, «бесценную», обеспечивал. Но поверь старому воробью: такого рода особу твои проблемы и проблемы твоих детей никогда не заинтересуют. И наконец, в-третьих, как только ты станешь свободным от штампа в удостоверении, именно такие претендентки, готовые в любую секунду и юбку поднять, и ноги расставить, выстроятся к тебе в очередь, конца которой не будет видать даже в ясную погоду…
— Уж как-то печально, если не сказать отвратительно ты рассуждаешь о моих перспективах, да и о женщинах тоже! Негоже для старого семьянина, а уж для замполита тем более! — откровенно возмутился Дербенёв.
— Видишь ли, Александр Николаевич, хороших и достойных женщин действительно много, но их поискать ещё надо. Потому как мне представляется, они всё же существуют в меньшинстве. И чтобы  их, а точнее ту единственную, которая и есть твоим «ребром адамовым», найти,  надо иметь трезвую голову и холодный рассудок. Чего в своём командире я пока не наблюдаю… Вот так! У тебя, кстати, кофе готов.
— Знаешь, о чём я сейчас подумал, Владимир Иванович? — спохватился Дербенёв. — А не мотнуться ли мне в Питер? Боевое дежурство мы отстояли, морей пока не спланировано. Возьму-ка я отпуск дня на три у комбрига…
— Не дают тебе покоя «сапожки красные». Смеёшься над гусарскими повадками некоторых подчинённых типа Черняева, а сам туда же…
— Начнём с того, комиссар, что минёр  просто бабник. А я как- никак постоянства придерживаюсь…
— Интересно, а  если бы твоя супруга придерживалась аналогичного «постоянства», как бы ты отреагировал?
Командир промолчал, но про себя подумал: «Знал бы ты, Владимир Иванович, как точно и больно ты сейчас попал в тему!».

                2
       Спустя сутки, как по заказу Дербенёва, с моря задул штормовой ветер. Северо-западные ветры  всегда на какое-то время останавливали судоходную жизнь в гаванях Лиепаи. Так случилось и на этот раз. Пользуясь столь желанной непогодой, Александр, с разрешения комбрига, отбыл в краткосрочный отпуск.
Непонятно по каким причинам, но извещать Елену о своих намерениях Александр не стал…
    «Вот прилечу сейчас к Ленчику, обниму её и спрошу: Готова ли ты вместе со мной нести крест жизни нашей, не разделяя мою судьбу и судьбу детей моих на «Твоё» и «Моё»?» — Тихо подрёмывая, рассуждал, Александр, склонив голову к иллюминатору.
    Но вот  колёса самолёта-трудяги Ан-26 коснулись посадочной полосы, и размышления о предстоящей встрече с будущим куда-то испарились.
Добравшись «на перекладных» до Ленинграда, Александр спустился в метрополитен и отправился на Витебский вокзал, где с некоторых пор продавцом «ширпотреба» одного из киосков работала Елена.
Поиск цветов подходящих для встречи занял у Дербенёва тоже некоторое время, но не настолько много, чтобы не увидеть как его «пассия» садится в какой-то автомобиль, любезно сопровождаемая неизвестным мужчиной… 
Сначала Дербенёв даже не поверил своим глазам. Чтобы убедиться, что наблюдаемая «картинка» не мираж, он ринулся к машине.   Затея с покупкой цветов отпала сама собой. Подбежав к автомобилю, Александр увидел подругу Елены, знакомую ему ещё по «Арагви». Подруга тоже намеревалась сесть в машину, но Александр придержал её руку.
 — Что здесь происходит? — хотел закричать Дербенёв, хватая подругу за рукав, но вместо этого только прошептал.
Подруга, немного опешив от присутствия «счастья», столь внезапно свалившегося на голову, повернулась к Дербенёву и также тихо, но властно сказала:
— Не ори! Не на рынке. Вы, молодой человек, «погусарить» в очередной раз прибыли, или я не права? А Лена замуж хочет. Кстати, вот этот  мужчина, — подруга показала рукой на сидевшего в машине, на заднем сиденье рядом с Еленой излишне упитанного коротышку в крестьянской кепке и брюках, отродясь не знавших горячей ласки утюга, — ей сделал предложение…
— И что? — недоумевая, уточнил Александр.
— А то, что мы уезжаем сейчас отдыхать по путёвке в пансионат…
Не выдержав таких интересных новостей, Дербенёв дёрнул ручку двери автомашины на себя.
 — Ты обо всём подумала, Лена? Ничего не забыла? — с ходу спросил Александр у «своей» подруги.
— Нет! — неожиданно твёрдо, но с какой-то дрожью в голосе ответила Елена.
— А может, всё же забыла, как мы с тобой когда-то в этом же пансионате в любовь играли?
Не услышав ответа, Дербенёв с силой захлопнул дверь стареньких «Жигулей» и зачем-то отправился на Балтийский вокзал. Только на платформе, а точнее, уже в электричке, несущейся по заснеженным рельсам, поднимая вокруг себя столбы морозной пыли, Александр осознал что едет в Гатчину,  где его теперь совсем не ждут ни в «Мадриде» , ни на улице Сто двадцатой дивизии…
«Вдоволь» нагулявшись по паркам и аллеям Гатчины, где когда-то родилась, а теперь скончалась их с Еленой любовь,  Александр зашёл в гастроном, купил водки  и побрёл в гости к несостоявшемуся тестю. Все три дня мужики пропивали любовь. Роза Андреевна – мать Елены – только и успевала, что мыть посуду да готовить новую закуску, а когда застолье сменял нормальный мужской храп, тихо плакала о счастье своей дочери, а может о несчастье.  И никто, кроме неё, не мог знать истинных причин материнских слёз.
Уезжая из квартиры своей бывшей возлюбленной, Дербенёв оставил на столе записку, мало влиявшую на ситуацию, но, как казалось тогда Александру, отражавшую истинное положение дел в их с Еленой отношениях.
 «Как жестоко судьба с нами шутит порой,
 Словно мы не живые, а маски.
 Как обманчивы летом и зимней порой -
 Разноцветные яркие краски!».

VIII. РАЗЪЕХАЛИСЬ
                1
     Апрель девяносто второго года выдался «урожайным» на всякого рода новости. Сначала подался в бега за очередной «пассией» командир миноторпедной боевой части лейтенант Черняев, а потом Татьяна Дербенёва решила оставить детей мужу, а сама  ушла ночевать к  «подруге»…
И если минёра искали всем гарнизоном, даже папа-адмирал прибыли с Северного флота чтобы отмазать «выкормыша» от возбуждённого Дербенёвым уголовного дела, то о вольностях своей благоверной Дербенёв даже заикнуться никому не мог.
— Ты сам во всём виноват, папочка! — примерив на себя роль мирового судьи, решила дочь Людмила, когда отец вслух попытался сокрушаться по поводу исчезновения мамы… — Если бы ты сам не бросал нас, мама была бы сейчас дома.
— А кто тебе сказал, доченька, что я вас бросал, и когда это было? — не на шутку возмутился Дербенёв.
   — Всегда, когда ты уходишь в своё море,  ты бросаешь нас. И когда сидишь со своими матросами там –  в казарме, тоже нас бросаешь…
 — Потому что ветер тебя не пускает!  — добавил свои «пять копеек» сын Вова.
— Хорошо же я вас воспитал, дети мои, если вы так замечательно разбираетесь в проблемах нашей семьи…
Черняева, загулявшего, как выяснилось со слов его отца, от монотонности службы, нашли в притоне, каких в Лиепае стало не счесть с приходом новой власти. Татьяна вернулась домой сама, но легче Дербенёву от этого не стало. Впереди предстояли торпедные стрельбы по надводным целям, а доверять заведование «немного трезвому» минёру Александр не мог. И что с этим делать, он тоже не знал. Правда, в самый последний момент Дербенёв всё же нашёл решение, предложив комбригу перед выходом в море в качестве «второго» минёра прикомандировать так и не ставшего старпомом капитан лейтенанта Григорова. Старшиной команды торпедистов Александр предложил использовать имевшего опыт в минном деле старшего мичмана Шершенкова, служившего на Б-177 старшиной команды снабжения.
      Комбриг долго думал, но в конце концов одобрил решение молодого командира. К тому же он сам назначил себя старшим на борту лодки на предстоящих стрельбах и поэтому решил быть великодушным на сей раз.
— Так тому и быть! — утвердительно кивнув головой, согласился Малышкевич, но разговор на этом не закончил. — До меня дошли слухи, Александр Николаевич, что у тебя с семьёй не всё хорошо? Так ли это? — внезапно поинтересовался комбриг.
Нельзя сказать, что Дербенёв ждал или готовился к этому вопросу, и поэтому в сложившейся ситуации не знал, что ответить своему начальнику.
«Скажу правду – не поймёт, а совру – почувствует!» — подумал Дербенёв и промолчал.
     Комбриг понял это молчание по-своему.
— Молчишь? Значит, правду люди говорят, но допускать всякого рода сплетен и побасёнок тоже нельзя! Семья – это табу, закрытая для всех посторонних книга! А если семья мешает службе – брось её и создай другую. Ты знаешь эту житейскую истину, также как и я, с лейтенантских пор. Все они, жёны наши, знали, за кого выходили замуж, значит должны терпеть выпавшие на их долю «тяготы» вместе с нами и только радоваться, что им таких замечательных мужей судьба послала…

                2
      На радость всем участникам учений погода в море была просто замечательной. Штиль давил своей необычной тишиной так, что в ушах звенело. Выпустив две торпеды по надводным целям «противника», а их изображали: один сторожевой корабль и два малых противолодочных корабля, Б-177 заняла безопасную глубину и приготовилась всплывать в назначенной точке района боевой подготовки.
— Что я тебе скажу, Александр Николаевич, — улыбаясь через силу начал комбриг, — торпеды сошлись с целями, наверное, будет зафиксировано попадание?
— Вскрытие покажет, — отшутился Дербенёв, поднимаясь в боевую рубку. — Боцман всплывай на глубину десять метров. Акустик, прослушать горизонт в круговом режиме. Включить бортовые огни. На быстрой не спать! Правый мотор средний вперёд.
Как только нижний рубочный люк был задраен за командиром, обстановку доложили акустики:
 — Центральный! Акустики! — голос старшего мичмана Ковбасюка звучал бодро и чётко: — Горизонт осмотрен в режиме шумопеленгования. В носовом секторе наблюдаю шум надводной цели, предположительно  сторожевик следует от нас, в остальном горизонт чист.
— Хорошо, акустики. Давать посылки прямо по носу в активном режиме. Поднять выдвижные устройства. Приготовить бортовые дизеля для продувания балласта газами без хода.
— Центральный! Акустики! Дистанция до цели прямо по носу сорок кабельтов, в остальном горизонт чист.
— Спасибо, акустики! Штурман, расстояние  до точки всплытия?
— Товарищ командир, штурман! До точки всплытия десять кабельтов…
— Боцман, лево руля! На курс двести восемьдесят шесть градусов! — Дербенёв решил отвернуть от уходящей цели «на всякий случай». —  Акустики! Внимательно наблюдать в носовом секторе. Всплываем.
— Курс двести восемьдесят шесть! — доложил рулевой.
— Так держать! Правый мотор малый вперёд! — приказал командир, в очередной раз прильнув к окуляру перископа.
 Как только головка перископа показалась над поверхностью моря, Дербенёв увидел нечто неожиданное, если не сказать опасное. Слева и справа от него в каких-то пяти-семи кабельтовых побортно «загорали» как ни в чём не бывало «забывшие» покинуть полигон  малые противолодочные корабли. Оба противолодочника лежали в дрейфе и поэтому шумов не издавали.
— Вашу мать… придурки! — грязно выругался Дербенёв, забыв выключить микрофон.
Комбриг, до этого спокойно наблюдавший за происходящим в командирском кресле, вскочил и побежал в конец отсека, где находился зенитный перископ. Увидев «радостную» картину, Малышкевич приказал Дербенёву нырять и всплывать заново. Но командир принял иное решение.
— Балласт продуть аварийно! Стоп моторы! — приказал Дербенёв.
— Центральный, штурман! Лодка в точке всплытия.
— Есть, штурман! — горестно отозвался командир. — Штурман, проверь наше место по космосу и доложи немедленно. Старпому приготовить кальку маневрирования лодки при выполнении боевого упражнения и всплытия в районе. Радисты! Свяжитесь с мпк   и уточните у них место и действия! Записать в вахтенный журнал: Обстановка…
    «Внезапно» обнаружив в непосредственной близости от себя подводную лодку, резко всплывшую в надводное положение, оба малых нарушителя правил использования полигонов рванули наутёк. И только тогда Дербенёв обнаружил, что у борта одного из них «болтается» выпущенная Б-177 торпеда. Малышкевич, почувствовав приток свежего воздуха в центральном посту, тоже направился наверх.
— Вы были правы, товарищ комбриг, мы всё-таки попали, во-он там, посмотрите, у борта мпк наше изделие красуется! — радостно, как будто в первый раз увидел торпеду, доложил Дербенёв.
— А я всегда прав! Вот только непонятно, почему ты не выполнил моё требование о срочном погружении и повторении манёвра всплытия?!
— Но, товарищ комбриг, Алексей Матвеевич, вы же сами видели. Мпк хоть и нарушили существующие требования, но мне не мешали, к тому же я был уже на перископе и всё видел как нельзя лучше. Уйди я на глубину, мы вынуждены были бы всплывать не в назначенной для этого точке, а, нарушая план и тот же ПИП,  совсем в другом месте…
 — И всё же? — совсем не по-доброму посмотрев на Дербенёва, уточнил командир бригады.
 — Товарищ комбриг! Если вы считаете, что исполняющий обязанности командира лодки Дербенёв не способен ею управлять, или его действия ведут к опасности, я готов поднять сюда вахтенный журнал чтобы вы сделали запись о вступлении в управление кораблём…
— То, что я считаю, тебя не касается, пока, во всяком случае, нет приказа о твоём назначении, а вот создавать аварийную ситуацию я тебе не позволял…
— Но ведь я её и не создавал! — буркнул в ответ Дербенёв.
— Мостик! Специалист СПС прибыл в центральный пост! — донеслось из «Каштана».
— Иди, давай радио о выполнении упражнения и всплытии «двоечник», — как-то подобрев, приказал Малышкевич. — А я тут наверху покомандирю пока. Да, а где у тебя все бездельники: вахтенный офицер, сигнальщик?
 — Вот они здесь, в боевой рубке. Ждут, когда мы выяснять отношения прекратим…
— А что нам их выяснять? Я – комбриг, ты - командир. Пусть подымаются, а то мне скучно одному…
— Шифровку читать будете? — уточнил Дербенёв, спускаясь вниз.
— Я тебе верю. Потом прочту, — спокойным, почти отеческим тоном ответил Малышкевич, — что там читать: «Всплыл... поднял…». Всё как всегда!
               
                3
     Возвратившись домой с «победой» в борьбе с «противником», Дербенёв обнаружил странную картину, вызвавшую у него, скорее недоумение, чем вопрос.  Татьяна спокойно упаковывала какие-то коробки с бытовой техникой, явно купленной «на продажу».  Собранные к отъезду чемодан и спортивная сумка, стояли в коридорчике-прихожей…
— Что здесь, собственно происходит? — недоумевая, спросил Дербенёв.
— Ничего особенного, — спокойно ответила Дербенёва, – мы просто решили пожить отдельно от тебя. Может что-то изменится?
— Кто это мы, позвольте уточнить? — съязвил Дербенёв.
— Мы, это я и твои дети, которых ты с рождения не видишь, не знаешь и знать не хочешь. Только прикрываешься своей безмерной любовью к семье. На самом же деле у тебя давно и совсем другая семья…
— Ты это о чём? — уточнил Александр, садясь на диван в гостиной.
— О чём я? Да о том, что помимо службы, лодки и твоих «затрёпанных» матросов у тебя никого и ничего нет. А мы, так – бесплатное приложение. Я же  не хочу быть бесплатным приложением. Мы тоже хотим твоего внимания. И не раз в месяц, и то если случиться такая возможность, а каждый божий день!
— Прости, дорогая, за нескромность, но тебя интересует МОЁ внимание или МУЖСКОЕ?
  — И мужское тоже, дорогой, не помешало бы с твоей стороны…— грубо, но очень сердечно ответила Татьяна.
— А мне всегда казалось, что ты просто купаешься в мужском внимании. Причём везде, где бы ты не находилась…
— Может ты и прав, но тебе не кажется, что причиной всему этому являешься ты и твоя дурацкая служба?!
— Ну, если служение Отечеству считать дурью, то вряд ли мой выбор жениться на тебе можно назвать разумным! —  не менее грубо, но тоже с болью в сердце парировал Дербенёв. — Единственное что я тебе, любимая, хочу напомнить, что помимо наших отношений между нами есть ещё дети, о которых лучше, чем родной отец никто не позаботится! А посему: «Если вы, мадам, вместе с детьми, не вернётесь в родные пенаты до первого сентября, когда детям надо быть в школе, я имею полное право считать себя свободным от брачных обязательств!».

IX. КОМАНДИР

       «Невзирая ни на что, жизнь продолжается!!!» – Так говорят оптимисты. «На жизнь нечего взирать, она ведь просто путь от рождения к смертному одру!» – Не соглашаются пессимисты. Дербенёв не относил себя ни к тем, ни к другим. Он, скорее всего, был реалистом и поэтому учил устройство подводной лодки и способы управления ею в бою.
      Незаметно с прохладой и дождями наступил июль. Близился главный праздник ВМФ, и, вопреки всему, но как всегда неожиданно,  пришёл приказ о назначении Дербенёва командиром Б-177, «гулявший» по инстанциям почти четыре месяца. 
Иной бы радовался: «Как же – всё стало на свои места! Теперь  надо просто расправить крылья и лететь  навстречу своей мечте».
«Какой мечте? — спросит читатель. — О чём ещё можно мечтать в тридцать три года? На Голгофу не гонят, на кресте не распинают… А командирский мостик подводного ракетоносца первого ранга в этом возрасте это просто предел всех мечтаний!»
    А межу тем Дербенёв невесел. Перегорел, может быть, или устал от ожиданий? Приятная и важная в его карьере новость не радует совсем.  Даже поздравления друзей-командиров кажутся слишком обыденными.
В какой-то момент Александра одолевает мысль, что он везде чужой и никому не нужен, совсем не хочется жить в таком положении, но как изменить его, он даже не представляет. «Да и надо ли менять? — размышляет Дербенёв. — Может, кривая его судьбы сама выровняется?». А тем временем в квартире Дербенёвых раздаётся телефонный звонок…Звонок длинный – междугородний.
«Как интересно она, узнала о назначении? Или банально деньги закончились?». — решив почему-то, что звонит супруга, подумал Дербенёв, хватая трубку. Но вместо привычного «Алло» в трубке раздался только треск. Через минуту звонок повторился, Александр также схватил трубку телефона, и снова кроме молчания и знакомого треска ничего не услышал.
     «Наверное, автоматика на линии барахлит!» — решил   Александр и на последующие звонки не реагировал вовсе. Долго дребезжащий телефон наконец стих, и Александр решил подумать об ужине.
    «В море коки кормят хорошо, но дома надо стараться самому», — убеждал себя Дербенёв, дожаривая картошку с тушёнкой и луком.
Через какое-то время в дверь настойчиво постучали и позвонили одновременно.
— Кого там черти несут? — поинтересовался Дербенёв, открывая дверь в квартиру нараспашку.
— А это мы – друзья Виннипуха. — радостно и громко огласил о своём прибытии Олег Лякин. — Вот, кстати, тоже без пяти минут командир, а пока мой старпом Игорь Воронок. Да ты, хозяин, принимай подарки, угощения всякие. Мы ведь не с пустыми руками явились. И ты, Серёга, заходи!  Давай, не стесняйся, — на правах тамады пригласил подталкивая локтем в спину флагманского ракетчика бригады,  Олег.
Со словами «Кто ходит в гости по вечерам…» весёлая компания ввалилась в квартиру.
Говорили они между тем так громко, что весь подъезд мог слушать их дифирамбы в адрес хозяина квартиры.
 — Как это вы все решились сорваться от надзора «ока комбригова?»  — удивился Дербенёв. — Пащенко кажется сегодня очередь «бдеть», пока «его высокородие» в баньке телеса парят, а наш  черёд только завтра!
— Так, разве ж это все? — подключился к разговору Сергей Гришин. Мы Ваську Сального за всех «под танки бросили» и Потапкова ему в подмогу, а Геша Стерзлев за механиков отдувается. Пусть они массовость на местах изображают. На дворе пятница, а в народе «тяпница», вот мы и решили: коль ты с морей вернулся, да ещё и с победой, навестить именинника. Комбриг сегодня, после твоего отъезда в штаб дивизии, нахваливал тебя. Через губу, правда, но нахваливал.
Попив чайку и то, что полагалось кроме чая тоже, офицеры размякли, подобрели, некоторые даже порозовели. Дербенёв достал гитару и, обращаясь к Олегу Лякину, попросил «солиста» умевшего блестяще копировать голос Леонида Утёсова спеть любимую всеми песню  «Есть город который я вижу во сне», друг-командир согласился. Потом Олег попросил  аккомпанемента при исполнении им песни «Одессит Мишка», потом выпили все почему-то за товарища Сталина и, на ходу исполняя «Марш артиллеристов», разошлись по домам. Дербенёв, оставшись один, принялся мыть посуду.
    Телефон снова зазвонил, Александр наскоро вытер руки и взял трубку.
— Это я… Здравствуй Саша…— в трубке послышался уже забытый голос. — Ленчик твой…
Дербенёв молчал, «Ленчик твой» сильно резануло слух Александра, но он удержал  эмоции и нахлынувшие воспоминания.
— Что случилось? — спокойно уточнил он.
Она уловила его смятение и воспользовалась им.
— Ничего особенного, просто я хочу поздравить тебя с назначением командиром…
— И всё? — холодным тоном переспросил Александр.
— Да! — тихо ответила Елена, готовая сейчас расплакаться.
— Спасибо, но я не этого ждал! — Жёстко ответил Дербенёв и положил трубку.
               
X. АНДРЕЕВСКИЙ ФЛАГ

    Когда рождается человек, ему дают имя и записывают его в свидетельство о рождении, несколько позже, после достижения определённого возраста, человек обретает паспорт, свидетельствующий о принадлежности  его к тому или иному государству. Аналогичная история происходит и с кораблями, к числу которых относятся и подводные лодки. В период закладки корабля ему присваивают имя, а свидетельством этого является специальная закладная «доска» из латунного или бронзового сплава. Когда корабль заканчивает весь цикл испытаний и принимается в состав ВМФ, на нём поднимают военно-морской флаг. Полотнище флага, также как и паспорт у человека определяет его «гражданство».
    В разных странах существуют различные традиции, связанные с флагом корабля, но, пожалуй, самой главной среди военных моряков России является только одна ; никогда не спускать флаг перед неприятелем, предпочитая гибель сдаче врагам. Эта традиция, закреплённая в Морском уставе Петра Великого, стала священной для каждого моряка нашего флота с тех славных времён, когда молодой флот России обретал первые навыки в морских сражениях.  И в  наши дни Корабельный устав ВМФ имеет такое же положение.
     Но рухнул Советский Союз, так, будто и не было его вовсе. Легко соблазнившись обещаниями западных ценностей, мы развалили то, что не смогли даже нагнуть в течение семидесяти пяти лет все известные враги мира. Вместе со страной пал также непобедимый бело-голубой серпастый и молоткастый флаг ВМФ СССР…
     26 июля 1992 года, в День Военно-Морского Флота, на кораблях, катерах и судах новой России был назначен торжественный спуск военно-морских флагов и вымпелов СССР с торжественным подъёмом военно-морских флагов и вымпелов Российской Федерации. Говорить об этом событии без содрогания и комка в горле сложно, а не говорить преступно.
     Пятьдесят семь лет корабли и вспомогательные суда ВМФ СССР под этим флагом представляли нашу Родину во всех морях и океанах планеты Земля! Одним этот флаг приносил надежду, другим — радость, а третьи — просто его боялись, но никогда этот флаг не спускался перед врагом и не доставался ему в качестве трофея.
    Под серпасто-молоткастым стягом на бело-голубом полотнище погибали защитники Одессы и Севастополя, ходили в бой, моряки советского Заполярья и морские пехотинцы-тихоокеанцы. Этот флаг приводил в ужас немецких солдат, когда катера Днепровской военной флотилии атаковали Берлин и переправляли десант на реке Шпрее. Именно этот флаг развивался на флагштоке когда ушёл в бездну Мирового океана «Комсомолец». И не было на Флоте ни одного человека, равнодушно или безразлично взиравшего на ставший родным для каждого матроса, мичмана и офицера символ доблести, чести и бесстрашия советских моряков. Но всё в этой жизни однажды заканчивается, вот и Флагу страны Советов пришло время сказать: «Прощай»!
    Издавна повелось у моряков – в особо торжественных случаях, коими не богата морская служба, приглашать ветеранов войны, военной службы, других заслуженных людей, так или иначе причастных к защите Отечества в рядах ВМФ, для участия в этих торжественных мероприятиях.
Прибыл такой ветеран и на Б-177, но для Дербенёва это было неожиданностью, подготовленной замполитом и штурманом.
    Когда командир лодки, торжественно отдав честь флагу, лично спустил его, сложил и повернулся, чтобы вручить на вечное хранение представителю штаба дивизии, перед собой он увидел не кого бы то ни было, а старшину «абитуриентской» роты  Каспийского высшего военно-морского  краснознамённого училища им. С. М. Кирова.
     Ветеран Флота старший мичман Владимир Леонтьевич Бабич, один из сыновей которого теперь служил штурманом на Б-177, также как и Дербенёв, приложив руку к головному убору,  стоял «навытяжку», а по щеке его текла скупая мужская слеза.
     Решение в голове Дербенёва созрело быстро и как-то  само собой. Именно Владимиру Леонтьевичу – своему наставнику и учителю он передал на вечное хранение Советский Флаг подводной лодки Б-177.
Следом за торжественным спуском одного символа состоялся подъём другого, не менее значимого для ВМФ России, но для Дербенёва, как и для всех моряков того времени, он был просто историей.
    С голубым крестом Андрея Первозванного гордо развивавшимся сейчас на ветру, тесно связана вся летопись создания флота в нашей стране. Все победы  России на море начиная от Петра Великого достигались именно под  Андреевским флагом.
Впервые синий Андреевский крест появился на флаге адмирала Франца Лефорта, друга и соратника Петра I, в 1698 году и с тех пор, вплоть до весны 1918 года, считался кормовым корабельным флагом.
    При подготовке Устава Пётр I дал следующее описание флага: «Флаг белый, поперёк этого имеется синий Андреевский крест, коим Россию окрестил он» .
Теперь Андреевский крест окрестил и ракетную подводную лодку Б-177.
 
               
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    Русский офицер – человек, проходящий военную службу, либо находящийся в запасе, имеющий определённое воинское звание, воспитанный в традициях русской культуры, любящий свою Родину, способный ради неё пожертвовать собой, обладающий качествами профессионала, являющийся для подчинённых примером в своей принципиальности, справедливости и дисциплине, обладающий свободной, подчинённой Родине, волей.

XI. ПОПЫТКА НЕ ПЫТКА
                1
      Среднестатистическое украинское село Великая Буромка Чернобаевского района, живописно раскинувшееся за Днепром на самой восточной границе Черкасской области имело населения около трёх тысяч человек.
Треть жителей честно состояли на пенсионном учёте, а остальной люд трудился на  колхозном поле или в совхозном свинарнике. Были, конечно, среди населения и новоявленные фермеры,   иначе говоря «господари» земель и угодий выделенных под частные индивидуальные хозяйства, но их народ недолюбливал, если не сказать больше. Иной селянин готов был пожалеть любого пьяницу, безбожно употреблявшего «горилку» с утра до вечера, чем посочувствовать соседу-фермеру, у которого скотина дохнет каждый день от неизвестной хворобы...
Здесь нужно заметить, что  июль 1992 года мало чем разнообразил сельскую жизнь Великой Буромки в сравнении с годом  предыдущим, и поэтому когда на работу в совхоз решила поступить Татьяна Дербенёва никто поначалу на эту новость даже не обратил внимания.
     А что ей оставалось делать? Деньги, взятые у мужа «на первое время», закончились довольно быстро, а на бытовой технике латвийского производства, специально закупленной для продажи на Украине, большой бизнес  построить не удалось.
    Будучи совсем не понятой отцом и матерью и уж тем более свекровью и свёкром, Дербенёва решила начинать самостоятельную жизнь  «с нуля» и именно в селе, где проходили почти все летние месяцы её детства. Но и здесь, как выяснилось, мало кто понимал её самостоятельность. Даже бабушка – её родная и самая первая «подружка» в жизни  считала, что «бросать мужа и рушить семью» не позволено, даже если у тебя сто оснований для этого!
— Стерпится-слюбится – это то, чего не хватает Татьяне всю её жизнь, — говорила достаточно пожившая  на этом свете родственница. — Мало чого я хочу! Дывысь сюды дытыно! Бачыш яки у мэнэ рукы «гарни», аж пальци зкрутыло од роботы. Очи скоро повылазять од напругы, а я вам и людям иншим, все жыття одежу справляю. А ты знаеш, як я вночи плачу вид болю? Не за пальци, або за очи, а за те що мий чоловик  мэнэ не баче, одно тилькы пье та бье. Хиба Сашко такый? Вин же тэбэ як пташку з рук кормить, бо кохае, а ты що выробляешь?
     Но Татьяна не слышала сейчас голос горячо любимой бабушки, да и не хотела слышать. Она давно, возможно даже с самого детства усвоила простое правило, а в нынешних динамично меняющихся жизненных условиях уверовала в него как в истину:  «Чтобы занимать определённое положение в обществе, устремлённом вниз и живущем не по закону, а по понятиям, в обнимку с раскрепощёнными инстинктами, надо быть готовой платить, иногда даже жизнью или честью!».
Далеко не все способны на подобные шаги или выводы, но Дербенёва твёрдо решила самостоятельно добиться всего, чем она привыкла владеть будучи замужем, доказав окружающим, что она сильная и решительная женщина,  способная перешагнуть через себя ради заветной цели. Правда, саму цель она как раз ещё и не наметила, но по жизни уже пошла без оглядки на прошлое…
     Мир взглядов и убеждений «светской дамы», «случайно» оказавшейся в Чернобаевском захолустье, быстро пришёлся по нраву местному «царьку». Председатель совхоза, считавший себя почти олигархом и слывший на всю округу своим неравнодушным, а попросту кобелиным нравом, обязательно распространявшимся на всех его подчинённых, носивших юбки, особенно «новеньких», с нескрываемым желанием рассмотрел заявление Дербенёвой и принял решение зачислить её в штат инженером-механизатором на скотный двор…

                2
 — Самой-то не стыдно? Из командирши ; председателя женсовета части, да на скотный двор, — голос отца, всю жизнь прожившего под каблуком супруги, но после развала Союза вдруг вспомнившего о свих правах, звучал ровно и строго.
— Не стыдно, папа, я ничего и ни у кого не украла! А работать можно хоть на скотном дворе, хоть в свинарнике. Кстати, мне и квартиру однокомнатную уже выделили. Служебную...
— Как молодому специалисту? — торжественно поинтересовалась мама.
— Как любовнице председателя! Все вы одним миром… — брякнул отец и замолчал.
— Шо ты там гавкаешь? Распоясался. Давно я тебя на «ковёр» не вызывала! — грубо отреагировала Светлана Павловна.
— Нет теперь никакого ковра, накрылись комуняки ваши медным тазом! Всю жизнь мою испоганили, подлюки. — радостно, как мальчишка, произнёс Евгений Николаевич, совсем недавно вылезший на «путь истинный».
— Хватит вам цапаться! — властно приказала Татьяна, на миг забывшая, что общается не с мужем, а с родителями.
— Видно, что мамина доця! Яблоко от яблони не далеко упало…— завершил диалог Евгений Николаевич, переходя к чтению местной «жёлтой» прессы.
— Шо-то ты сегодня разошёлся не на шутку, надо бы тебя ужина лишить! — решила Светлана Павловна, приглашая дочь на кухню.
Уединившись в отдельном помещении, женщины продолжили диалог «без лишних свидетелей».

XII. ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ
                1
     Не зря понедельник называют «тяжёлым» днём, а как же иначе? Только вчера Дербенёв вернулся с моря, а уже сегодня, 31 августа получил очередное распоряжение на выход, только уже завтра... Радовало лишь одно обстоятельство – перистые облака на горизонте с северо-запада. Появившиеся совсем недавно, они намекали, что завтра первого сентября не исключён дождь с грозой, порывистым ветром и прочими неблагоприятными гидрометеоявлениями, способными помешать выходу в море. 
    Телефонный звонок, длиннее обычного городского, заставил Дербенёва сменить ход его благостных мыслей о том, как «прогулять завтра школу». Взяв трубку, Александр услышал бодрый, если не сказать задорный, голос супруги.
«Неужели дошло до этой гулёны, что у мужа под боком лучше, чем на её «незалежной» Украине?» — подумал он и также весело уточнил: — Неужто нагулялась наша мама и домой собралась?
— Как раз совсем наоборот! — торжественно ответила Татьяна. — Я тут подумала и решила, а не пошёл бы и ты, Сашенька, погулять?
— Не понял? — совсем потухшим голосом уточнил пожелание своей благоверной Дербенёв.
— А что тут понимать?! — я вернулась на Родину, теперь мы все граждане Украины, а ты, как цыган у разбитого стойла, из которого только что украли твою лошадь… Служи своей Кацапии дальше, может, чего и выслужишь. За школу не беспокойся, дети устроены, я тоже, квартиру нам дали. Всё! Не о чем нам больше разговаривать. Прощай!
— Хорошенькое дело?! — абсолютно потеряв дар речи, только и выдохнул Александр. — А как же развод?
— Тебе надо, ты и разводись! А мне штамп в паспорте карман не тянет…
В эмоциональном порыве Дербенёв так швырнул трубкой о телефонный аппарат, что тот раскололся надвое. Теперь предстоял поход в универсам, чтобы приобрести новый.
     Но как говорят в таких случаях нет худа без добра. Где-то в «заначке» ещё с незапамятных времён «застоя» Дербенёв отыскал трубку-телефон рижского производства, которая вполне современно повисла над обеденным столом в гостиной.

                2
     Издавна бытует мнение, что в одну и ту же реку дважды войти невозможно, но Дербенёва сейчас это мало заботило, ведь он пытался не в реку войти и даже не на грабли наступить вторично, а построить новую семейную жизнь,  и для этого он намеревался позвонить Елене. Убеждать его в том, что это не самое лучшее решение на данном жизненном этапе, было некому, и поэтому предложение на гражданский брак с девушкой из Гатчины в данный момент казалось ему заманчивым, а вот как сама Елена к этому отнесётся, Александр пока не знал.
«К тому же, может быть, она уже и замуж выскочила», — решил Александр, но Елене всё же позвонил.
     Не прошло и суток, как девушка прилетела в Лиепаю.
— Ты самый лучший на Земле! Ты самый, самый…— Дербенёв, на мгновение  отключившийся после близости и впавший в блаженство физиологического контакта, совсем не слышал красивых слов о любви, на которые совсем не скупилась Елена.
Александр сейчас думал совсем о другом. Например, о том как дальше жить, как помогать детям?  Как, в конце концов решить вопрос с разводом и как быть с приготовлением пищи, когда мамы Розы нет  под боком, ведь Елена совсем не умела этого делать самостоятельно.
— А давай Ленчик, — вдруг предложил Александр, — пока поживём для себя. Без штампа в паспорте…
— Я согласна! — ответила Елена. — Но каков будет мой статус?
Ответить Александру было нечего
— А тебе он нужен? — уточнил Дербенёв.
— Как любой порядочной женщине…
— Тогда, прости, тебе не стоило приезжать, потому что единственный статус, которым я могу тебя наградить сейчас, это статус моей любимой…
Елена отвернулась, на её глазах происходили, казалось, необратимые перемены. В хорошем смысле этого слова. Сейчас свершалось то, о чём она мечтала всегда.
— Зачем же сразу «не приезжать»? Я ведь люблю тебя…— сквозь слёзы выдавила из себя она.
— Хорошо, хорошо, только не надо слёз. С некоторых пор я им не верю… Давай попробуем пожить семьёй, а если не получится, тогда и будем говорить о чувствах, эмоциях и поступках.
— Давай попробуем…— согласилась Елена, усевшись верхом на партнёра.
Эротично шевеля бёдрами, девушка приглашала Дербенёва  ещё раз овладеть её телом, а он собственно и не отказывался.
Почувствовав упругую мужскую плоть, «выросшую» у неё  между ног, Елена поняла, что приём удался. Александр «работал» как заведённый, и партнёрше эта игра нравилась, нравилось это «противостояние» и Дербенёву.
В счастливом любовном порыве пролетел месяц.  Дни и ночи сплелись в единое целое, без дат и времени. Морские будни, подводные дуэли и  бессонные вахты на командирском мостике сменялись бессонными ночами в постельном «поединке». Дербенёв заметно похудел, а со слов  соседки Натальи, которая «всё и всегда замечает» – просто высох, но глаза молодого командира горели как у мартовского кота.
  — Что она с тобой сделала, эта Гатчинская «пантера»? — сокрушалась соседка, всякий раз здороваясь или прощаясь с Дербенёвым. — Из красавца-мужика сотворила неизвестно что. Астраханская вобла какая-то с  нездоровым блеском глаз…
— Так ведь нет её уже! — «обрадовал» соседку Александр.
И это была новость, перед которой померкла,  было, даже история с отъездом Татьяны Дербенёвой.
— Как нет? Куда же ты её подевал?
— Домой уехала девушка моя, пора и честь знать…
— И когда же обратно, или теперь другую приведёшь? — с нескрываемым любопытством поинтересовалась Наталья.
— Зачем же другую, если мне и с этой хорошо?
— Вот и я думаю, зачем? Скоро, наверное, и на свадьбе погуляем…
— А вот с этим пока повременим…— сразу погрустнев, ответил Александр.
 — И это правильно, только грустить по этому поводу не стоит. Прожив некоторое время на этой земле, я ни встретила ещё ни одного мужчину, которому не могла бы найти замену, думаю, тоже можешь сказать и ты, но в отношении женщин?!         
               
XIII. О ДОБРОТЕ  ДУШЕВНОЙ...
                1
         Как-то само собой наступил октябрь 1992 года. Б-177 готовилась к очередному выходу в море, спланированному на понедельник, а сегодня была только суббота, и предварительное приготовление корабля к бою и походу, отработанное экипажем за предусмотренные расписанием полтора часа, закончилось. Штаб бригады тоже отработал поверку лодки, как того и требуют руководящие документы, «на совесть». После чего экипажу вместо отдыха на выходные дни предстояла «работа над ошибками» или проще говоря «сидячка в прочном корпусе» и устранение замечаний.
       Дербенёв, провожая начальника штаба бригады, поднялся на мостик  и вместо привычной суеты на швартовах обнаружил, что весь личный состав швартовных команд занят созерцанием непонятных манёвров гражданского судна, пытавшегося ошвартоваться у сорок шестого причала с севера.
— Что творят, что делается? — возмущался старпом, прильнув к окулярам бинокля.
— Наверное, ракеты хотят грузить? — вторил ему боцман, «обняв» пеленгатор.
— Чем это вы здесь заняты, господа хорошие? — поинтересовался Дербенёв. — Вам бы за обстановкой следить, боцман, а вам старший помощник неплохо бы и швартовные команды поверить
— Так выход всё равно только в понедельник… — оправдываясь за «неправомерные» действия, ответил боцман.
— И чем же, интересно, эта шнява вас всех привлекла? —  удивился начальник штаба.
  — Тем, Валерий Львович,  что на палубе у неё уйма европейского авто секонд-хенда… — ответил за всех Дербенёв.
— И правда, надо бы комбригу доложить! — согласился начальник штаба спускаясь к трапу.
— Смирно-о-о! — громко скомандовал командир, когда начальник штаба шагнул на трап.
— Вольно! —  отреагировал тот, спрыгивая на пирс.
— Дай-ка, Сергей Александрович, и я гляну, что там привезли?! — потребовал Дербенёв, забирая бинокль у старшего помощника.
— Для вас как раз есть один экземплярчик, товарищ командир, гляньте, в серединке приютилась краснокирпичная машинка. —  поделился информацией старший мичман Шершенков, исполнявший сейчас обязанности  рулевого.
— А разве отбой тревоги уже был? — строго спросил командир. —  Кто разрешил выход наверх?
— Уши опухли внизу сидеть, без курева…Когда уже старший помощник отбой объявит? А давайте, товарищ командир, я сбегаю на это заморское «корыто» и всё узнаю подробненько, а то сейчас ошвартуется этот автовоз, и улетят наши машинки по рукам, но не по нашим…
— Есть смысл, товарищ командир! — согласился старпом, разрешите отбой тревоги?
— Давайте отбой! А после лично проверьте состояние оружия, механизмов, аварийных средств! — приказал командир и только после команды старпома разрешил мичману-рулевому с «группой товарищей» отлучиться на сорок шестой причал.
«Группа разведчиков»,  возглавляемая известным мичманом, обернулась довольно быстро. Перебивая друг друга, матросы  боцманской команды и сам Шершенков поведали, что на судне твориться сущий переполох. Ранее сухогруз перевозил пшеницу из Санкт-Петербурга в Нидерланды, обратно груза не случилось, поэтому, чтобы не шлёпать «в балласте», экипаж закупил бывшие в употреблении автомобили  для продажи в России. Но в море им поступила новая команда: «Загрузить сою в Лиепае и следовать в Германию…»
— Капитан зол как чёрт! —  определил Шершенков. — Дал экипажу ровно три часа на освобождение верхней палубы от автохлама,  после чего обещал всё утопить, а через сорок восемь часов эта посудина должна уже следовать в ФРГ.
— И что с этого нам хорошего светит? — уточнил командир.
— Как что, самая дорогая машина это «ваша» БМВ седьмой серии! Полный электропакет, думающая подвеска, кондиционер, люк, встроенный мини-бар с таким же мини-холодильником, литые диски под широкую резину и за эту красоту - всего тысяча долларов…
— Год выпуска? — заинтересовался Дербенёв.
—1979-й!
— Надо смотреть! — согласился командир, спускаясь с мостика.
— Надо брать! — не согласился с Дербенёвым старпом. — У нас такая «ляля» минимум четыре штуки баксов встанет…
— А оформление, растаможка? — поинтересовался командир, никогда до этого подобными вещами не занимавшийся.
— Оформление – около двадцати пяти баксов, это вместе с «презентом» в виде конька  для красивых номеров и сто долларов –  растаможить. Если подойти, конечно, к  этому правильно! — со знанием дела пояснил старпом.
— Это как правильно? — удивился Дербенёв, уже коривший себя за то, что так расчувствовался и прекрасно понимавший, что ничего из этой затеи не выйдет.
— А вы оформите доверенность на хозяина машины «задним числом» будто вы ему заранее поручили приобрести эту машину и сумму укажите не более тысячи зелёных рублей, тогда растаможка станет не более ста баксиков… И вам хорошо, и хозяину проблем меньше…
На том и порешили. Как не упирался хозяин престижной БМВ, но дороже девятисот долларов никто его красавицу не покупал. Причём самую «высокую» цену за неё давал именно Дербенёв. 
В конечном итоге уже вечером того же дня Александр приехал домой на супер автомобиле по цене автометалла. Единственное неудобство было в том, что половину суммы от тысячи долларов пришлось перезанять у сослуживца по фамилии Прокофьев, но это не смертельно, поскольку указанная сумма причиталась командиру лодки каждый месяц в виде половины денежного довольствия.
               
                2
        В результате успешного автошопинга настроение у Дербенёва  достигло максимальной отметки как раз в тот момент, когда он подъезжал к дому. Даже намёки на лёгкую депрессию сменились мечтательным порывом скреплённым верой в лучшую жизнь! Параллельно появилось ещё одно «приобретение».  Александром завладело ощущение того, что мир, оказывается, не без добрых людей…
 «Но что это за музыка доносится из квартиры на четвёртом этаже? Стоп, там же день рождения Катюши сегодня празднуют… Словоохотливая соседка все уши прожужжала с утра, а я и забыл совсем», —  корил себя Дербенёв, правда, не долго.
       Быстро вернувшись в новую машину, он, не задумываясь собрал «праздничный пакет» из того, «что было», и, постучав к соседям, принялся рассыпаться в комплиментах имениннице.
       Потом было полуторачасовое катание девятнадцатилетней Катюши по улицам родного города и за его пределами. Потом возвращение к столу и длительное выяснение отношений с соседкой по поводу девственности её дочери…
— Да не проверял я её на девственность. Не проверял!!!
— Это точно??? — не веря своим ушам, уточнила соседка.
— Триста процентов правды на одном подносе тебя устроит? — вырвалось у Дербенёва. — Не скрою, мысль была, правда, мимолётная, но…
— Что НО? — опять заволновалась соседка.
— Но я её удержал…
— Кого её?
— Кого, кого? Мысль! Не тебя же…
— Да уж, Катя не я, меня бы ты не удержал… — вмиг поскучнела соседка, но глаза её загорелись надеждой.
 — А кто сказал, что мне это надо с тобой? — довольно грубо прервал «мечтания» соседки Дербенёв.
— А кто сказал, что твоя жена хранит тебе верность??? — так же грубо ответила соседка. Но, будучи опытной и мудрой женщиной, она быстро сменила тон атакующей защиты на тональность завлекающей атаки.
     Чтобы расположить к себе внезапно «похолостевшего» Дербенёва и отвлечь его внимание от молоденькой дочери, «озабоченная» мать принялась рассказывать Александру длинную историю похождений Татьяны Дербенёвой, известную ей не только из собственных наблюдений, но и со слов самой Татьяны.
К ужасу Александра, все эпизоды «личной» жизни его супруги, так или иначе тревожившие Дербенёва ранее и рассказанные теперь соседкой, совпали по времени и месту с тем, что было известно самому Дербенёву. Однако Александру от этого совсем не стало легче. Не веря словам хмельной «подруги», он даже представил, как Татьяна однажды вернётся домой, и всё у них будет хорошо, по крайней мере «как у всех»… А спустя несколько дней, «прозрев» после очередного морского выхода, Дербенёв переписал квартирный ордер и остальные документы, касающиеся его недвижимости, на Татьяну.
Иной читатель спросит: «Зачем он это сделал?»
    «А как можно ещё заинтересовать супругу на возвращение в Лиепаю? — Ответил бы Александр, если бы услышал вопрос, а на самом деле Дербенёв подумал: — К чему теперь всё это барахло, когда тебя бросили? Кому теперь это  всё надо?».
Теперь  он почти БОМЖ. — «И что дальше?».

XIV. РАЗВОД ДЛЯ «НЕГРОВ»

      Известная истина о временах года работала как хороший швейцарский механизм. Довольно сухой и необычный для Лиепаи октябрь сменил привычно-сырой ноябрь. Б-177 заступила на очередное боевое дежурство, а её командир, давно привыкший к напряжённому режиму службы и организационно-штатным мероприятиям на флоте, нисколько не удивлялся  изменениям в корабельном составе соединения.  Четырнадцатая эскадра ушла в лету, шестнадцатую дивизию давно сменила пятьдесят восьмая бригада, теперь стали поговаривать, что и это ненадолго.
      Татьяна Дербенёва вместе с детьми жила своей жизнью на Украине, ставшей независимым государством, и совсем не собиралась что-либо менять в своей судьбе. По некоторым сведениям, «долетевшим» до Александра, его супруга успешно сошлась во внебрачных отношениях с неким должностным лицом, от которого зависела её сегодняшняя жизнь и положение в обществе. Дербенёву не хотелось в это верить, но чего он хотел от их «разъезда» по национальным квартирам?
Чтобы хоть как-то расставить точки над «i» Дербенёв собрал документы на развод и обратился в суд города Лиепаи. «Если не развод, то хотя бы алименты на детей пусть установят!» — решил он, направляя стопы в дом правосудия.
— Вы не ест гражданин Латвия! Значит, мы не можем вам помогат! Надо ехат на Родина и там просит развод… — помощник судьи говорила на таком ломаном русском языке, будто никогда и не жила в Советской Латвии.
Не успокоившись на одном заявлении, Дербенёв обратился к родителям, чтобы те уточнили вопросы развода и назначения алиментов в Черкассах.  Мама, конечно, сначала была в шоке от «новостей» и категорически отрицала даже мысль о разводе, но потом, наверное, смирившись с мыслью о «счастье» для сына, всё же решила ему помочь.
— Сынок, а ты часом не забыл, как мы тебя отговаривали от этого странного и во всех смыслах неравного брака? — со слезами на глазах говорила Таисия Артёмовна в трубку. — Но ты всему миру тогда рассказывал, как бесконечно любишь свою Татьяну! И что теперь, всё? Ушла сквозь пальцы твоя любовь?
Конечно же, рассказывать родителям об отношениях с супругой да ещё «во всех красках» Дербенёв не мог, да и не хотел, но не знать о том, что Татьяна почти полгода живёт на Украине, родители тоже не могли. Через какое-то время Александру позвонила сестра Светлана и сообщила, что на Украине заявление о разводе и назначении алиментов на детей может подать только гражданин «Незалежной», а граждане РФ таким правом не обладают…
Обойдя ещё несколько нотариальных и юридических агентств, где были получены «исчерпывающие» ответы, Дербенёв направился в консульский отдел МИД РФ в Лиепае.
— Действительно, Александр Николаевич, ситуация для вас  сложилась именно патовая!  — рассмотрев заявление, констатировал представитель Министерства иностранных дел России. — Мы такой вопрос не решаем, а до получения прописки на территории Российской Федерации и вы этот вопрос не решите…
Только теперь Дербенёв отчётливо понял, что значит находиться у «разбитого корыта». Правда, ни жилья, ни корыта де-юре у «негра» по фамилии Дербенёв и так давно уже не было…
               
XV. С НОВЫМ ГОДОМ
                1
     Как ни старался комбриг «оттянуть» на неопределённый срок очередной отпуск Дербенёва, но двадцатое  декабря наступило как «неизбежный крах капитализма»! А вместе с этой датой наступило и «неизбежное» решение комбрига: либо командира лодки в отпуск, либо компенсировать его потерю из своего кармана…
Одно решение, как цепная реакция, вызвало и другое. Взвесив все «за» и «против», Дербенёв решил «путешествовать» на автомобиле. Во-первых, это сэкономит время и, отчасти, деньги, а во-вторых, и, наверное, в-главных, поможет Дербенёву эвакуировать свой «Москвич-2140» к родителям в гараж, сохранив, тем самым, честно нажитое имущество…
     «Ехать одному, да ещё в зимних условиях рискованно! — рассуждал Дербенёв. —  К тому же, по информации опытных людей, на дорогах бывшего СССР появились какие-то бандиты под странным названием «рэкетиры»,  устраивавшие настоящую охоту за одинокими путешественниками и перегонщиками автомашин».
В последний момент выяснилось, что на Украину, правда через Питер, собралась семья старшего мичмана Шершенкова.  К счастью для Дербенёва билетов на руках у них ещё не было. Быстро обсудив все тонкости поездки,  командир «уговорил» своего подчинённого поехать с ним «вторым» водителем. Супруга мичмана согласилась быстрее своего мужа, и это стало главным аргументом в пользу авантюрной поездки!
     Не мешкая собравшись, компания отправилась в поездку. «По пути» путешественники заехали в Гатчину, где Дербенёв сообщил Елене о планируемом разводе с супругой. А ещё он обещает молодой женщине, что любит её и обязательно вернётся к Новому году, чтобы вместе начинать новую жизнь…
Ах, как сладки бывают обещания, особенно когда их ждёшь!
     Дербенёв никогда не был «сказочником», скорее наоборот, его вполне реалистичное отношение к жизни зачастую отталкивало женщин, мечтавших поначалу связать свою жизнь с Александром. Не был он и ловеласом, к его чести,  Александр всегда рассчитывал только на свои силы, возможности и чувства, но в этот раз желание «покрасоваться» или, точнее, выглядеть гораздо лучше, чем позволяла сама ситуация, взяло верх, и Дербенёв обещал Елене всё и вся. Потом, не задумываясь о последствиях, обещал вновь и ещё раз обещал, чтобы она поверила…
     А между тем путь на машине оказался многотрудным. Снега и морозы местами, сменял постоянный дефицит бензина. Да и «Незалежная» встретила «москаля» без хлеба и соли. Поезда в Россию к этому времени там почему-то отменили, а самолёты, давно примёрзшие к полосе, даже покрылись снегом и стояли теперь без движения, как памятники, вкопанные в землю. Официальные власти объясняли этот парадокс «временным отсутствием топлива».
     От сказочных свобод и демократии, за которые совсем недавно ратовала местная интеллигенция, остались вполне определённые реалии всеобщего хаоса и нищеты, поселившиеся в каждом уголке некогда самой богатой республики Союза.
Давящая на психику неопределённость смотрела на Дербенёва отовсюду, но больше всего, с каким-то особым укором, она взирала из глаз детей. Его детей…
— А это что за платочек? — удивилась Таисия Артёмовна, вскрывая  очередной пакет, поданный ей сыном.
 — Это, мама, тебе подарок от моей будущей жены Лены…— пояснил Дербенёв.
— Какой ты скорый?! Не успел с Татьяной развестись по закону, уже новая претендентка на твою шею сыскалась!
— Мама! Причём здесь шея, просто мы так решили…
— Помню я одно решение в твоей жизни! До сих пор икаю от его последствий. — Таисия Артёмовна настолько расчувствовалась, что решила присесть на табурет там, где стояла, посреди кухни. — Конечно жить тебе, и я любую женщину приму в нашем доме как дочку, но как бы тебе потом не пришлось самому жалеть об этом скоропалительном решении!
— А в чём, собственно, проблема? Это же моё решение! — отшутился Дербенёв.
— Проблема, сынок, только в том, что твоя Татьяна не привыкла быть в центре труда, но из центра внимания  её не изъять. А я, как и любая мать, мечтала всегда о том, чтобы  мой сын не только сам трудился во благо семьи, но  и помощники, чтобы у него были, хотя бы один. Его обычно супругой называют…

                2
         Позвонив в дверной звонок незнакомой ему квартиры располагавшейся на первом этаже трёхэтажного дома, Дербенёв вполне ожидаемо надеялся, что ему откроют, но за дверью было непривычно тихо. Сумки с подарками к Новому году, мешавшие двигаться, пришлось поставить у самой двери.
«Неужели нет никого?» — подумал Александр и сильно постучал в дверной косяк.
— Мама! Там кто-то пришёл?! — узнав голос своей дочери, Дербенёв обрадовался.
 — Может, это Дед Мороз уже, с подарками? — подбегая к двери предположил сын Вова.
Слёзы подступили к глазам Дербенёва, но он сдержал эмоциональный порыв…
  — Да, с Санта-Клаусом вместе. Оба сразу решили вас осчастливить… — голос Татьяны «наотмашь» рушил все надежды детей и лишал их ожидания сказки…
 Дверь резко распахнулась.
— Ой, это ты? — неожиданно тихо выдохнула Татьяна и даже улыбнулась через силу.
— Ура!!! Ура!!! Папа приехал. Наш папа приехал, — дружно подпрыгивая, закричали дети, хватая Александра за руки и пытаясь на ходу отобрать сумки.
Только сейчас, войдя в прихожую, Дербенёв увидел, что в квартире присутствуют ещё трое таких же маленьких, но чужих детей. Скромно и даже с опаской сельские дети выглядывали из комнаты, точно так на Дербенёва смотрели и его, вчера ещё холёные прибалтийские «принцы и принцессы», ставшие теперь обыкновенными селянами.  Облачённые в какие-то убогие, почти бесцветные одежды они – его дети ничем не отличались от остальных маленьких представителей «новой» Украины.
Дербенёв оставил сумки в комнате и, увлекаемый детьми, пошёл осматривать квартиру.
 — Здесь мы все спим! — сообщила Людмила, показывая на диван и детские кровати с разбросанными повсюду игрушками.
— А там у нас ёлка! — показывая на балкон, уточнил Вова. — Папа, мы будем наряжать ёлку? 
— Посмотрим…— неопределённо ответил Александр, открывая одну из своих сумок. — Это тебе, доченька, примерь! А это тебе, сынок…
Через пару минут, облачаясь то в одну, то в другую обновку, дети стали бегать на кухню, чтобы похвастать своими «приобретениями» перед мамой.
Чужие дети, поначалу присутствовавшие на «модном показе» и с любопытством наблюдавшие за происходящим действом, скромно и незаметно удалились, оставив радость встречи только семье. Дербенёв от неожиданности даже конфетами не успел их угостить…
    Раздав все подарки «от зайца», «Деда Мороза» и себя лично, Дербенёв достал из сумки валютные накопления и направился на кухню, не забыл он  прихватить  и  приготовленные заранее документы на развод.
На кухне Александр обнаружил полупустой стол, основными блюдами которого были квашеная капуста, сдобренная «пахучим» маслом в глиняной миске, и нарезка белоснежного сала. Суетящаяся над приготовлением гостевого блюда из жареного картофеля Татьяна разговаривала с незнакомой женщиной, умело разливающей самогон по гранёным рюмкам.
 — Здравствуйте! — сказал Дербенёв, не ожидавший столь «хлебосольного» приёма.
По ходу общения он заметил, что стол сервирован на троих взрослых  и двоих детей, причём «его» полустакан уже был наполнен…
Добрый вечир! — по-украински ответила незнакомая женщина.
— Обо мне можете не беспокоиться, я не надолго. Тем более и машина под окнами стоит. — перекрыв все пути к отступлению, заметил Александр. — Надо всего лишь уладить некоторые формальности. Татьяна! Ты можешь уделить мне пять минут внимания?
 — Я то могу, — через плечо сказала как отрезала Дербенёва, —но разве твои личные дела настолько весомы, что ты не в состоянии уделить совсем немного времени для общения с собственными детьми?
Александр замер в нерешительности. Незнакомая женщина сейчас явно была лишней за этим столом и в этом разговоре, но, похоже, таковым себя чувствовал только Дербенёв. Не зная, куда теперь деть пачки с долларами, Александр выложил их прямо перед собой на тарелку, очевидно приготовленную для жареного картофеля.
— Я сбегаю за тушёнкой! — засуетилась незнакомка, собираясь оставить семейную пару пообщаться «с глазу на глаз».
— А у меня, что тушёнки нет или свиньи из другого совхоза? — не согласилась Татьяна, отправляясь в подвал за разносолом. — Никуда не разбегайтесь, я мигом!

                3
 — Александр Николаевич, извините, мы не знакомы, но я думаю, что сейчас это не важно. Вы просто обязаны меня выслушать, пока нет Татьяны, — пытаясь очень быстро изложить свою мысль, затараторила незнакомая женщина.
— Слушаю вас, — согласился Дербенёв, ещё не догадываясь, какие сюрпризы его ждут в этом разговоре.
— Дело в том, что вы должны срочно спасать Татьяну и её, ой, простите, ваших детей… Она ведь почти два месяца как безработная, а всё потому, что отказала директору совхоза стать любовницей начальника МТС…
  — Любовница, безработная, директор и начальник, претендующие на её тело. Ничего не понимаю! Я-то здесь причём? Пусть живёт, как хочет или как у неё получается, только с разводом лишь бы не тянула. Ну а денег теперь ей, наверное, хватит. Во всяком случае, на первое время, пока работу искать будет. — Дербенёв поднял тарелку с валютой и продемонстрировал её содержимое незнакомке.
— А разве детей вам не жалко? — не понимая холодность Дербенёва, спросила незнакомая женщина.
— Только давайте детей не трогать. Это сугубо наш, внутренний вопрос, и мы его, надеюсь, решим в пользу детей. Сына, во всяком случае, я готов хоть сейчас забрать…
Скрипнула входная дверь, и через минуту в кухню вошла Татьяна, а вместе с ней помещение наполнилось запахом подвальной сырости, характерной только для сельских погребов. На столе появились банки с закатанными ещё с лета помидорами и огурцами, местная тушёнка и разного вида соки, тоже в стеклянных банках.
 — Ну что, я быстро? Не соскучились? — весело уточнила Дербенёва, освобождаясь от своей ноши. — Давай, подруга, «по единой», как говорит мой отец. Наш гость всё равно не пьёт…
— Да, гость у вас сегодня серьёзный! — согласилась незнакомая женщина. — Но я думаю, что за знакомство он всё же обязан выпить хоть немного. Меня зовут Мария!
— Разве что пригубить…— внезапно согласился Дербенёв.

                4
       Посиделки на кухне довольно быстро закончились и к, радости Дербенёва, настало «свободное» время, когда можно поговорить о главном. Правда, Татьяна, немного захмелев, кажется, совсем к этому не была расположена. Наоборот, она всячески искала повод, чтобы оставить Дербенёва «ночевать» и никуда сегодня не отпускать, тем более в Черкассы.
Отказ Александра принят не был, и Дербенёва решила зайти с другой стороны.
  — А не будет тебе никакого развода, если не останешься со мной ночевать!
— Ну это уже слишком! — возмутился Дербенёв набрасывая на плечи куртку. — Я забираю сына, и мы уезжаем немедленно, тем более что обещание ребёнку показать новогодний Питер никто не отменял.
Дербенёв заглянул в гостиную и окликнул сына:
— Вова, пойдём собираться!
На оклик выскочила Людмила, всё лицо её было в слезах.
— Папа, а что, ты меня не берёшь с собой? Ты меня оставляешь? — захлёбываясь в рыданиях, еле проговорила дочь.
Огромные, наполненные слезами глаза маленькой Дербенёвой смотрели на отца как на последнюю надежду. И Александр не выдержал:
 — Кто тебе сказал, любимая, что я тебя здесь оставлю и ты с нами не поедешь? Собирайся!
— Тогда и я с вами еду, во всяком случае, в Черкассы. Хоть родителей навещу перед Новым годом, — готовая тоже расплакаться, решила Дербенёва-старшая.
Приехав в Черкассы, Дербенёвы решили, что документы на развод останутся у Татьяны и после праздников она подаст их в суд установленным порядком, при этом на алименты заявление подавать она не станет, поскольку при пересылке денежных средств почтой из Латвии на Украину будет теряться до половины суммы. Дербенёв же тем временем возьмёт билеты в Санкт-Петербург и свозит туда детей на Новогодние каникулы…

XVI. ВСЁ СНАЧАЛА

      25-го декабря 1992 года отпускник Дербенёв приехал на железнодорожный вокзал украинского областного центра за билетами в славный город на Неве. Его мечты уже летали в районе моста лейтенанта Шмидта, когда Александр узнал, что топлива в «Незалежной» по-прежнему нет. В связи с чем весь наземный  и воздушный транспорт не ходит, отменено расписание даже на Киев, не то чтобы в Россию!
— А вы, громадяныну, чого хотилы? — вполне адекватно отреагировала пухлая особа из справочного окошка на вопрос изумлённого Дербенёва о билетах. — Це вам не москали злыденни гаманець приховалы, а сами найсправжни – наши риднэньки – богатии гроши вкрали! Будь воны неладни, ти гроши!
Тёща Дербенёва, Светлана Павловна, заметив у внуков новую одежду и обувь, «заморские» подарки «от папы», а также деньги в виде валютных издержек на руках у дочери, быстро сообразила, что Дербенёв теперь не «кацап задрипаный», а  преуспевающий  и вполне обеспеченный «москаль». И только «полная дура» может пойти на развод с таким «уважаемым человеком». Совсем немного поспорив с матерью о ценностях современной жизни, согласилась с этим и дочь.  А чтобы ни у кого не было сомнений, кто в доме «царь», при очередной встрече с Дербенёвым Татьяна умело разыграла сцену с истерикой и  забрала своё согласие на развод.
События, в водовороте которых неожиданно оказался Дербенёв, разворачивались совсем не по тому сценарию, который он придумал за последние полгода. Получив отказ по интересующим вопросам, Дербенёв решил вернуться в Лиепаю, считая аморальным поступком возвращение к Елене, не получив развода с супругой, но билетов не оказалось и в прибалтийский «рай».
Через пару дней Новый год, а Дербенёв всё в Черкассах. Где-то далеко, за тысячи километров, его ждёт любимая женщина и безоблачное завтра, а сегодня он  вынужден провожать Татьяну с детьми на автовокзал, потому что поездка в Питер сорвалась и теперь дети уезжают домой в Буромку. Обежав ближайшие предновогодние «развалы», Александр скупил почти все оставшиеся мандарины и апельсины, чтобы вручить их детям.
   — Это вам! С Новым годом! — запыхавшись от быстрой ходьбы, сообщил Дербенёв, вручая цитрусовые лакомства по назначению.
 Провожая Дербенёва к машине, припаркованной на привокзальной площади, Татьяна вдруг опустилась на колени перед законным мужем и при большом скоплении народа, заставила детей сделать то же самое. Усадив детей  рядом с собой и обливаясь слезами, она стала хватать Дербенёва за руки, просить прощения за все несчастья, принесённые ему в их нелёгкой семейной жизни.  Клятвенно, обещая, что никогда больше ничего подобного не повториться, она очень театрально привлекла внимание толпы зевак, включая дежуривших неподалёку милиционеров. Сердце Александра не камень, оно вот-вот должно было лопнуть от разыгравшихся страстей. В порыве эмоций Дербенёв простил жене всё и вся и в свою очередь попросил прощения у неё. 
«Какой позор, какой стыд!» — думал Дербенёв, готовый в этот момент простить все десять смертных грехов любому, лишь бы Татьяна поскорее подняла детей с колен и встала сама.
     После тяжёлых раздумий там же, на вокзале, Дербенёвы решили заключить договор о продолжении семейных отношений ради будущего своих любимых чад. Договор, по их замыслу, будет действовать до определённого срока и на определённых условиях, главным из которых Дербенёв выставил условие о том, что Татьяна никогда более не будет встречаться с Берзиньшем. Дербенёва, не раздумывая, согласилась и с удовольствием погрузилась в автомашину, забыв, что ещё пять минут назад собиралась ехать в Буромку.  Воссоединившаяся семья в полном составе отправилась к родителям Дербенёва встречать Новый год и догуливать плановый отпуск. 
     Нельзя сказать, что мать Дербенёва сильно удивилась случившемуся. Она, похоже, лучше своего сына изучила «возможности» его жены и её невестки, но вот отец Дербенёва, Николай Егорович, пребывал в полном недоумении от увиденного «решения» сына, во всяком случае до тех пор, пока за ужином Татьяна не назвала его папой и не предложила тост за здоровье всех Дербенёвых, живущих на земле.

XVII. НЕ ЖДАЛИ

     Отпуск закончен, потрясения тоже. Во всяком случае, так рассуждал командир Б-177, привычно заняв своё место на правом крыле мостика. Давно начался новый учебный год, а вместе с ним пришли и новые планы на выход в море для отработки курсовых задач. Последняя декада февраля 1993 года ничем не отличалась от первой. Ежедневно  с юга налетали сквозящие и сырые ветры, за которыми  неделя после возвращения Дербенёвых в Лиепаю пролетела как один день. А чему удивляться? Лиепая – это город, где почти всегда дует ветер…
Целую неделю лодка не могла выйти в море ввиду неблагоприятных ГМУ, и вот, кажется разрешение получено, Оперативный дежурный ОВР подтвердил «Добро» на выход в море через Южные ворота аванпорта, но в последний момент, когда швартовы были уже на борту  и смотаны на вьюшки пришёл сигнал «Дробь» выходу.  Мероприятия в море опять отложены, теперь уже гарантировано до понедельника. Прикомандированные офицеры и мичманы нехотя потянулись наверх.
— Как достала эта погода! — выругался Сергей Гришин, —каждый день как на работу, и всё к вам, а выхода всё нет!
— Надо издать рекомендации для плавания, где чётко прописать, чтобы в море только летом ходить, когда ветер с берега дует, попутный и западных направлений, — соглашаясь  с флагманским ракетчиком, предложил старпом.
— А Лиепаю вашу в этих рекомендациях из «города под липами» переименовать в «город под ветрами»! — добавил комбриг.
— Нашу Лиепаю!  — уточнил командир  Б-177.
    Дербенёв, как никогда настроивший себя на сегодняшний  выход, теперь  непривычно суетится вокруг приведения оружия и технических средств в исходное положение «по-швартовному».
Зная, что жена с соседями должны уехать в Вильнюс, чтобы немного «приодеться» после незалежной разлуки с цивилизацией, Дербенёв поспешил домой, ведь там дети остались одни…
    На улицах задремавшего города уже стемнело, и только фонари, жёлтыми пятнами выхватывая пространство ночи, придавали предметам реальные очертания.
Загнав свою баварскую «ласточку» в гараж, располагавшийся в паре километров  за Воздушным мостом, Дербенёв почти летел домой. Преодолев расстояние от гаражного общества «Север-77» до Гвардейского проспекта за каких-то полчаса, он вдруг оказался перед совершенно неожиданной картиной.
     У дома, где проживали Дербенёвы, а точнее под фонарём напротив подъезда, как у себя на хуторе,  припарковались «Жигули» салатного цвета, принадлежавшие тому самому Александру Берзиньшу, отношения с которым клятвенно обещала порвать Татьяна Дербенёва, не так давно стоявшая на коленях перед своим законным мужем.
Дербенёв остановился. Не пересекая освещённое фонарём пространство и оставаясь в тени, он как-то неожиданно для себя понял, что его совсем не ждут на этом «празднике жизни».
    А в это время, не видя стоявшего в темноте и опешившего Дербенёва, из подъезда вышла Татьяна, ведомая Берзиньшем под руку. Мирно беседуя, «голубки» уселись в машину вместе с соседями по площадке, и, уж было, собрались отъехать, но тут Дербенёв вышел на свет. 
    Сложно было не заметить одетого во флотскую шинель с блестящими пуговицами офицера, внезапно «нарисовавшегося» перед машиной, но ни Татьяна, ни тем более Берзиньш никак не отреагировали на реплики заметивших Александра соседей и, объехав «препятствие», спокойно направились по своему плану…
«Что и требовалось доказать, Александр Николаевич!» — спокойно огласил Дербенёв, поднимаясь по лестнице на пятый этаж, где его ждали брошенные матерью детки.

XVIII. НОЧНОЙ ЗВОНОК
                1
       Громкий  звонок, дребезжащий кустарно изготовленной мембраной, разорвал тишину ночи, заставив Дербенёвых содрогнуться. Давно и никто по ночам им не звонил. Александр взглянул на циферблат электронных часов и обнаружил, что наступило  уже двадцать шестое февраля.
«Вчера был День рождения Елены… — подумал Дербенёв, направляясь к телефону, висевшему на стене здесь же в гостиной. — Ах, да, я же ей вчера и звонил…».
 — Саша, это ты?  — спросила, не представившись, какая-то женщина, голос которой показался Дербенёву знакомым.
— Да, я! — тихо, чтобы не привлекать внимание спящей Татьяны, ответил Александр.
— Это Лена из Питера, подруга твоей Ленки. У нас ЧП!!!
— Что случилось? — спросонья не понимая логической связи между Питером и Лиепаей, уточнил Дербенёв.  — Я же всё объяснил вчера Лене…
— Как раз после твоих объяснений и «радостных» поздравлений с Днём рождения она и отправилась на тот свет! — довольно жёстко ответила подруга Елены.
— Как? — закричал, недоумевая, Александр сжимая до боли в пальцах телефонную трубку.
— Очень даже обыкновенно! Бросилась под машину…
Между собеседниками воцарилась гробовая тишина.
Дербенёв молчал. Он не мог так быстро сменить направление мысли сжавшейся во времени  от «дня рождения» до «дня смерти».
— Чем я могу помочь родственникам? — спросил Дербенёв и сам не услышал свой голос.
 — Родственникам помогать не надо, а вот Елене твоя помощь может понадобиться… Жива она, только ноги сломаны. Сейчас её спасают в военно-медицинской академии. Сам понимаешь, мы не знаем какие лекарства или иные средства и по какой цене могут ей понадобиться.
— Эту тему считай закрытой, я всё сделаю, чтобы ей помочь! — ровным и спокойным голосом заверил Александр, медленно приходя в себя.
— Единственная просьба к тебе, — продолжила собеседница, —Ленка просила  не сообщать тебе ничего, потому что она с тобой уже простилась. Нет тебя больше в её жизни! Так она сказала…
— Я понял, но как я узнаю результаты?
— Не волнуйся, это Ленка с тобой простилась, а я-то нет! Таких подлецов, как ты, из-за которых мы, бабы, лишаемся жизни и здоровья, надо выжимать до конца, до самой последней копеечки, как лимон выжимают до последней капли! Завтра я тебе позвоню!
В наушнике послышались гудки, свидетельствующие, что на другом конце провода положили трубку.
— Что случилось? — с насторожённостью и тревогой в голосе спросила Дербенёва, усаживаясь на диван.
— Ничего особенного, — спокойно ответил Александр, — тебя это не касается…Давай спать, третий час ночи.
— И что этой б…ди из Питера надо по ночам? Трахнуть некому?
Дербенёв, не ожидавший такой удивительной проницательности своей «безгрешной» жены, с размаху влепил пощёчину Татьяне, да так, что луна от «воспитательной» оплеухи гуляла по комнате несколько секунд. Татьяна  тоже не ожидала такой «весомой» реакции мужа на её «правду-матку» и, моментально замолчав,  «уснула» отвернувшись к стене.
До самого утра Дербенёв не сомкнул глаз. Он много думал и переживал. В основном о том насколько низко он пал в своём одержимом стремлении  обрести настоящую полноценную семью.
     Перед глазами вставали картины из прошлого, в основном из детства, где он, влюблённый по самое «не могу»,  ухаживал за Татьяной, дарил ей всякие безделушки, а потом, повзрослев, признавался в любви и ублажал цветами. Почему-то вспомнились слова Татьяны, сказанные однажды под Новый год ещё в десятом классе: «Я старая для тебя, ты на целых шесть месяцев моложе. Вот и ищи себе девочку лет на пять младше. Я же достанусь зрелому и взрослому мужчине…». Потом, когда они уже поженились, ещё одна  странная фраза, сказанная уже законной супругой, долгие годы преследовала Дербенёва: «Мы взрослые люди, и каждый имеет право на ошибку, а иногда и на личную жизнь, но самое главное, чтобы ни я, ни ты никогда о ней не узнали!»
Тогда, Дербенёв не понимал смысл этих слов той единственной женщины, которую он так беспредельно любил, но сейчас, с высоты прожитых лет и пережитых трагедий, Дербенёв  очень явно ощутил, что Татьяна оказалась более практичной и менее сентиментальной по отношению к реальной жизни.
«Наверное,  я пытаюсь оправдать себя и свалить всю вину за наши семейные неурядицы на Татьяну? — подумал Дербенёв. – Но сам-то я где был, чем думал, куда смотрел? Имел ли я право на внебрачный роман с женщиной, имея законную жену? Где и в каком месте я перешагнул черту, за которой начинаются только трагедии? Одна любящая меня женщина бросается под машину, на другую я поднимаю руку… Да, Лена из Питера права – я настоящий подлец, не имеющий права на жизнь, и с этим надо что-то делать!».
               
                2
      После подъёма флага и развода по кораблям экипаж Дербенёва приступил к плановым учениям по приготовлению лодки к бою и походу, а также борьбе за живучесть. Сам Дербенёв спустился в лодку, взял журнал вахтенного центрального поста и начал командирский осмотр Б-177. Обойдя все отсеки и оставшись вполне удовлетворённым содержанием заведования его экипажем, командир вызвал к себе в каюту  старпома, механика и замполита, а время назначил в перерыве, сразу после приготовления корабля к бою и походу.
Оставшись наедине со своими мыслями, Александр вдруг вспомнил момент утреннего расставания с супругой. Под левым глазом на лице Татьяны появился жёлто зелёный отёк, зная это, она старалась не смотреть на мужа и во время разговора опускала лицо вниз.
    «Да ты не подлец, Дербенёв, а подонок!!!»  — решил Александр, доставая из личного сейфа табельный ПМ .
Проверив наличие патронов в обойме и работу механизмов, Дербенёв снял пистолет с предохранителя и, дослав патрон в патронник, временно отложил оружие в сторону, чтобы собраться с мыслями. Но в это время дверь в каюту распахнулась, и радостный замполит просто ввалился в неё.
— Ну, твоя Татьяна даёт, ну молодчина! — запыхавшись, но не останавливая словесного потока восхищений, приговаривал Владимир Иванович.
— Ничего не понял, чего даёт, кому даёт? — удивился Дербенёв.
— А ты разве ничего не знаешь? Она же у тебя героиня! Вчера, пока ты шарахался в штабе дивизии с документами на очередной выход в море, наши «разгильдосы» матросы Сомов и Антошкин решили немного прогуляться в ближайший гастроном, расположенный, естественно,  за пределами части. Конечно, в магазине были не только наши любители импортного пива, но номер воинской части, которой командует её муж был начертан на спинах ватников только этих двоих. Заметив это, твоя жена и приволокла разгорячённых «супчиков» прямиком в политотдел. Сомов, правда, во время «задержания», не зная с кем имеет дело, умудрился сопротивляться и попал кулаком Татьяне по лицу… Так что ты не думай чего-либо плохого, если слева, где-то под глазом, у неё появится синяк. Начальник политотдела обещал премию выписать лучшему председателю женсовета дивизии…
— Мало вам мужиков эксплуатировать, так вы теперь за женщин взялись! — совсем без эмоций, как бы сам себя в чём-то убеждая, проговорил Дербенёв.
 — Ой, а это зачем? — увидев пистолет, лежащий на столе, поинтересовался Карпихин.
— Не тронь! Это я оружие осматриваю, личное! Так положено! — ответил командир, убирая ПМ в сейф.

XIX. «АДМИРАЛ ЗОЗУЛЯ»
                1
     Время течёт, всё вокруг меняется, и далеко не всегда в лучшую сторону. Постепенно в стране стала нарастать напряжённость между Верховным Советом РСФСР и президентом Ельциным. В апреле 1993 года Б.Н. Ельцин выступил с инициативой проведения референдума, призванного установить, на чьей стороне народ и каково его отношение к политике президента и Верховного Совета. Впоследствии, опираясь на мнение народа, выступившего в поддержку президента, Ельцин предложил созвать Конституционное Совещание, на которое вынес проект новой Конституции России. Однако Верховный Совет отказался признавать легитимность этого совещания. Таким образом, противостояние «красного» Белого дома и «демократически» настроенного президента Ельцина  затянулось до осени, а точнее до четвёртого октября…
А пока в стране и за её пределами наступил апрель, и хотя до вывода российских войск из стран Балтии оставалось ещё больше года, новая латвийская власть семимильными шагами возвращалась к новым, а точнее старым  и давно забытым, за годы советской власти, порядкам.
     Стремясь всеми правдами и неправдами оказаться в объятиях стран НАТО и Европейского экономического сообщества,  парламент Латвии принял постановление, по которому право собственности на национализированное или иначе отчуждённое после 17 июля 1940 года имущество в установленном законом порядке мог восстановить любой прежний собственник или его законный наследник независимо от его места жительства и гражданства. Домовладения согласно закону, принятому ещё в 1991 году, повсеместно возвращались собственникам или их потомкам. Квартиросъёмщикам,  проживавшим  в этих домовладениях, разрешалось проживать в доме собственника в течение семи лет с последующим переселением на  равноценную площадь?! Тот же закон ввёл понятие негражданина и позволил в рамках восстановлении прав граждан Латвийской Республики признать гражданами Латвии только  две трети жителей страны, в основном граждан довоенной Латвийской Республики и их потомков. В результате более восьмисот тысяч жителей Латвии, проживавших на её территории с 1939 по 1991 год и их потомков, родившихся в республике в этот период, гражданство получить не могли и в простонародье стали именоваться «неграми».
     Из всех щелей полезли  недобитые советскими войсками ветераны войск «SS», лесного братства и прочей коричневой нечисти. Официальные власти «демократической» и «просвещённой» Латвии повсеместно закрывали глаза на открытые шествия преступников, деяния которых были осуждены мировым сообществом ещё на Нюрнбергском процессе. Новая Латвия открыто и не стесняясь, стала праздновать 16 марта как День Памяти латышских легионеров войск «SS».
Вставшие из могил забвения «упыри», поддерживаемые брюссельской Европой, вполне легально организовывали митинги возле частей армии и флота России, жгли чучела российских военных и флаги РФ. Повсеместно военным плевали в лицо, отказываясь не только говорить с ними на русском языке, но и принимать жалобы на языке титульной нации, встречались случаи похищения офицеров, чаще всего командиров частей.

                2
      Ранним утром третьего апреля силы местной самообороны Лиепаи или попросту «айзсарги»  одновременно по всему городу блокировали  части Лиепайского гарнизона Вооружённых сил России. Все подъездные пути к контрольно-пропускным пунктам умело и оперативно были перекрыты бетонными преградами, а напротив КПП частей РФ оборудованы блок посты с крупнокалиберными пулемётами и тяжёлыми гранатомётами, направленными в сторону воинских частей. Въезд и выезд в части были запрещены, снабжение воинского контингента реально прервано.
Не зная о проведении масштабной антироссийской акции, все военнослужащие, участвующие в организации субботних парко-хозяйственных мероприятий, включая и Дербенёва, установленным порядком направились в свои воинские подразделения. Подъехав к Воздушному мосту, Дербенёв обнаружил хорошо укреплённую бетонными блоками  долговременную огневую точку.
    «Явно не наша баррикада!» — сообразил командир Б-177, обнаружив смотрящий прямо на него тёмным жерлом смертельной опасности гранатомёт SMAW  производства США. 
    Рядом с дотом стоял закамуфлированный под болотную нечисть человек, вооружённый автоматом Калашникова румынского производства.
От традиционного «Калаша» румынская копия отличалась крайне необычной формой цевья, формой и размером приклада. Однако особенную любовь румынские производители всегда испытывали к размещению дополнительных рукояток.  Столь необычное техническое решение и дало основание Дербенёву полагать, что именно румыны снабжают местную самооборону этими непутёвыми копиями.
«С миру по нитке – голому на штаны!» — подумал Дербенёв,  увидев поношенную и местами плохо заштопанную «натовскую» камуфлированную куртку, надетую на бравого латышского ополченца.
     Защитник «свободной» Латвии тоже заметил чересчур внимательного офицера не его армии за рулём западногерманского автомобиля представительского класса.
— Стойтэ! Астанавитэсь! Хальт! — перебрав очевидно всё, что знал, потребовал айзсарг.
Дербенёв остановил машину, но выходить не стал.
— Ваши документ!  — потребовал «народный герой» Лиепаи.
— А кто вы такой, чтобы требовать у меня документы? — поинтересовался Дербенёв.
— Ми кто? Сейчас узнаешь! — нагло ответил айзсарг и махнул рукой в сторону блок поста.
Из бетонированного укрытия, как из волшебной шкатулки, выскочили сразу четыре таких же, как и первый, «заштопанных чёрта», и через тридцать секунд Дербенёв уже стоял «враскоряк», гордо уткнувшись носом  в капот собственной БМВ, при этом его руки были скованны наручниками за спиной, а документы «вежливо» изъятые из карманов Александра, рассматривал некий «старший» офицер.
— Вам всэм с сегодняшнего дня запрещено перемещаться по городу без нашего ведома и разрешения. Мы сдэсь власт! Ясно krievu okupants ?
— j;! — по-латышски согласился Дербенёв, стискивая зубы от боли в запястьях.
Утренние газеты в Риге и местный «Брехунец» Лиепаи в ту памятную субботу вышли с бравурными заголовками о победе ополченцев Латвии над Российскими оккупационными войсками, достигнутой одним броском в течение нескольких часов.
    Реакция командования базы не заставила себя ждать. В ответ на незаконные действия латвийских властей командир ЛиВМБ со своим штабом принял решение, достойное русского адмирала.
    Во-первых, все части Вооружённых сил России в районе своих КПП в качестве ответных мер организовали блокпосты и шлагбаумы, аналогичные латышским. Личный состав  частей был переведён на казарменное положение с объявлением боевой готовности  номер один к выходу в море и применению оружия.
Во-вторых, ракетный крейсер «Адмирал Зозуля» экстренно снялся со швартовов и перешёл к Воздушному мосту, где располагались основные силы айзсаргов. Бросив якорь на выходе в аванпорт, крейсер перекрыл движение всех судов в Военный канал и, соответственно, из него в море.
Военный городок просматривался сигнальщиками крейсера полностью и, в случае необходимости, мог простреливаться корабельной артиллерией  на всю глубину  в пределах территориальных границ. Команда крейсера демонстративно расчехлила артиллерийские  орудия и направила их стволы  в сторону города, а также расположившихся вблизи моста частей латышских ополченцев. Ракетные контейнеры  также были демонстративно открыты и направлены в сторону Риги. Даже сторонние наблюдатели, не говоря уже о бравых латышских вояках, могли видеть, что контейнеры не пусты, а с верхней палубы крейсера удивительным образом исчезли люди… 
    В воздухе повисла очень нехорошая тишина, и только солнце, выполняя свою штатную и ежедневную работу, поднималось всё выше и выше к своему зениту. В тишине утра под лучами ещё непрогретого светила  было видно, как русские морские пехотинцы несущие службу по охране штаба Лиепайской военно-морской базы и основных военных объектов гарнизона,  двигались на бронетранспортёрах навстречу друг другу со стороны военного городка и от штаба базы,  чтобы, встретившись, одновременно перекрыть пути отступления «лесных братьев» в военный городок, СРЗ-29 и центр города.
     В рядах ещё недавно очень смелых вояк полувоенных формирований Латвии вдруг поселилась паника. Некоторые особенно «героически настроенные» ополченцы начали спешно «кучковаться», чтобы «в случае чего», бросив оружие на блокпостах, пустыми и безоружными раствориться в толпе зевак, которые массовым порядком окружали сейчас «театр боевых действий».
     Томительные и тревожные минуты растягивались в бесконечность, но ничего не происходило. Только русские морские пехотинцы свели Воздушный мост, чтобы по нему могла пройти  их техника. А между тем на блокпостах айзсаргов, похоже, восстановилась дисциплина и жерла американских гранатомётов медленно повернулись в сторону русских бронетранспортёров. Напряжённость нарастала с каждым мгновением. 
      Видя как стремительно меняются события на берегу, командир крейсера «Адмирал Зозуля» начал предстартовую подготовку ракет транслируя её ход через громкоговорящую связь на верхней палубе… И тут выяснилось, что нервы айзсаргов оказались не готовы к такой психической атаке. Не дожидаясь её окончания, «героические» латышские стрелки позорно бежали «куда глаза глядят»,  бросая свои посты и технику «на милость победителю».
Вечерние новости латвийского радио и телевидения комментировали противостояние скупо,  дескать «проводились учения с целью отработки взаимодействия айзсаргов и земессаргов» .
      А нескольким днями позже Президент РФ издал указ, дополняющий закон «О Государственной границе Российской Федерации», где отдельно оговорил, что все воинские части, дислоцированные на территории зарубежных государств, считаются территорией России и должны охраняться по правилам защиты государства. В случае проникновения на территорию части посторонних лиц разрешается применение оружия без предупреждения.
С этого момента попыток блокировать российские части не предпринимал никто.

XX. ДОРОГА ДОМОЙ
                1
      В конце мая 1993 года Лиепая «обзавелась» закавказскими «бригадами». В ту пору паспорт гражданина Латвии можно было купить по цене от тысячи американских долларов, что не представляло особых проблем для желавших обзавестись новой «родиной» представителей народов Закавказья, бежавших от бушевавших на их земле вооружённых междоусобиц.  Даже в военном городке, где жили Дербенёвы, участились случаи «рэкета» со стороны так называемой «азербайджанской мафии» , заполнившей сначала торговую нишу на местном рынке, а после и отстранившую от «дел» местное сообщество бандитов. 
То там, то здесь появлялись слухи об очередном угоне автомашины, которыми активно обзаводились русские офицеры и мичманы в преддверии предстоящего вывода войск. Как говориться: с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Впоследствии «новоиспечённые» граждане, они же бандиты, требовали за возвращённый ими же украденный автомобиль цену не менее половины рыночной стоимости.
     Иногда, если денег у хозяев не было или они отказывались платить, всё заканчивалось ещё печальнее.  Новые «бизнесмены» вывозили людей за город, а имущество из квартир. Иногда хозяев не находили вовсе.  Криминальная полиция при этом бездействовала, разводила руками, расписываясь в собственной беспомощности, а на самом деле зачастую просто радовалась, что пострадал очередной «негр».  Чтобы хоть как-то оградить себя и семью от этой участи, Дербенёвы решили спасти нажитое за годы службы в Лиепае имущество.
«Если семью спасти не удалось, так, может, хоть скарб будет целым?! — рассуждал Александр, приобретая с целью самообороны газовый пистолет «Вальтер ПП».
Это не совсем оружие, но внешне пистолет, изготовленный из силумина,  очень напоминал боевой пистолет Макарова. В тот «переходный» период такого оружия самообороны на официальном и неофициальном рынках появилось всякое множество, но поскольку боевое оружие мог приобрести только гражданин новой Латвии –газовые и газо-картечные «пукалки» приобретали чаще всего неграждане.
Следующим этапом Дербенёвы решили тайно отыскать перевозчика, владеющего грузовым автомобилем с прицепом, чтобы, не привлекая заранее внимания рэкетиров, погрузить и вывезти всё имущество из квартиры. Новым местом хранения скарба было избрано частное подворье родителей Дербенёва  на Украине.
Но до этого Александр предпринял обучение всей семьи, включая восьмилетнего сына, азам начальной военной подготовки, для чего вывез всех домочадцев за город и устроил там «показательные стрельбы» из имеемого «на вооружении» арсенала. А он у Дербенёвых на тот момент был не сложным: боевой пистолет Макарова, газовый пистолет «Вальтер» и древняя, но очень надёжна ракетница. После проведения «учебных» стрельб все стволы остались на руках у семьи, а Дербенёв возвратился к своим командирским обязанностям безоружным.
Спустя семь дней, как раз накануне дня рождения Александра, удалось найти подходящего перевозчика. Молодой человек оказался родом из тех же мест, что и сам Дербенёв, и собирался днями проведать старенькую мать в родных краях. Интересы мужчин останавливаются на цене шестьсот долларов…
               
                2
      Выезжая из гаража Дербенёв заметил, что при запуске двигателя его БМВ иногда появляется лёгкий малиновый звон под крышкой клапанной коробки справа. Чтобы хоть как-то разобраться с  возможной неисправностью, Александр подъехал на консультацию к знакомому автомастеру в ближайший гаражный кооператив «Маяк». У самого  въезда в гаражное общество Дербенёв обнаружил стоящий без «признаков жизни» автомобиль «Мерседес-126» с запотевшими окнами.
— Василий Иванович! Привет, — поздоровался Дербенёв, заходя в гараж к мастеру.
 — Привет, Александр, коли не шутишь! — Вежливо ответил старый механик, рассматривая на свет какую-то деталь, которую держал перед лампой небольшого роста крепыш в грязной рабочей одежде, очень похожий на подмастерье.
— Ты бы послушал «ласточку» мою. Какой-то  непонятный звон периодически при запуске или наборе оборотов появляется…
— А ты не обнаглел, лох? — грубо поинтересовался крепыш в грязной спецовке.
Такой «доброжелательный»  лексикон Дербенёва не устраивал и, естественно, задел, что называется «за живое».
— Василий Иванович! Что это у тебя за подмастерье невоспитанное такое? — возмутился Дербенёв. — Слышь ты, «мышь белая», пасть закрыл, пока я тебе башку не открутил! И слушай молча, когда старшие разговаривают…
«Мышь белая» несколько опешил от слов Дербенёва, но быстро опомнился и, гордо снизу вверх посмотрев на Александра, произнёс:
— Ты знаешь, бык бесхозный, с кем разговариваешь? Сейчас братве скажу, и в четыре ствола быстро из тебя дуршлаг сделают…
— Пацаны, пацаны тише, попридержите темперамент, он вам ещё может пригодиться в другом месте, а то действительно сейчас Саня свою братву кликнет и в сто стволов от твоих «братишек», Андрис, с четырьмя «дыроколами» ничего не останется…
     Коротышка «из подмастерья» как-то неровно и через силу улыбнулся и, глядя на Александра, представился:
— Я бригадир! Подо  мной десять стволов и три БМВ - семёрки, такие тачки есть только у наших пацанов. А ты кто?
 — А я простой командир ракетной подводной лодки и подо мной, говоря твоим языком, сто стволов стрелкового оружия, четыре ракеты с ядерным снаряжением и ещё «чуть-чуть» тротила в торпедах. Короче, чтобы разнести Латвию с её айзсаргами и вашей братвой,  хватит даже с запасом. А если взять моего «бригадира», то у него целое соединение таких, как я, пацанов…
— А где я тебя, такого борзого, мог раньше видеть? — сразу подобрев, от полученной информации, поинтересовался Андрис.
— Не знаю, ты часом боксом не занимался?
— Занимался, именно боксом! Когда в Калининградском высшем военно-морском учился. Потом, правда, выгнали из училища, за дисциплину, но спорт я не бросил…
 — Значит, где-то на сборах встречались, возможно в Питере, я в тяжёлом весе выступал от Каспийского училища,  — предположил Дербенёв.
— Так с этого и надо было начинать сразу, сегодня много наших в бригадах…
— Так ты и не интересовался сразу! — рассмеялся Дербенёв.
— Ну так что, друзья-товарищи, пойдём послушаем, что там у командира звенит? — спросил Василий Иванович, улыбаясь и подталкивая молодых людей к выходу.
 — Оп-а-а! Так у тебя тоже семёрка?  — удивился Андрис, увидев БМВ  Дербенёва, значит она четвёртая в городе теперь… Я бы рекомендовал тебе, Александр,  ездить в этой машине только «по форме», чтобы пацаны из других бригад не перепутали, а то мало ли что может произойти…
— Спасибо за совет, «друг»! Возможно, я им и воспользуюсь. — ответил Дербенёв. — А пока давай телефонами обменяемся, тоже на всякий случай!
— Кстати, вот тебе телефон моего мастера по БМВ, подъедешь к нему, скажешь, что от  Андриса и всё будет «тип-топ»! — предложил «бригадир».
               
                3
       Спустя несколько дней после решения организационных вопросов  Дербенёв обратился к комбригу за разрешением на краткосрочный отпуск по «семейным обстоятельствам».
       Малышкевич в общем и целом понимал положение дел в семьях своих подчинённых, поэтому препятствий старался не чинить, когда речь заходила о краткосрочных отпусках, но в конкретной ситуации отлучка Дербенёва совпадала с задуманным комбригом зачётом по знанию «Правил ракетной стрельбы».
— Товарищ комбриг! О какой стрельбе, простите, вы говорите, когда наш «славный вождь» и верховный главнокомандующий уже принял решение о выводе русских войск из Прибалтики до первого июля будущего года. В этом «гениальном» плане, как вам известно, лодки 651-го проекта не значатся…
— В моём присутствии попрошу Бориса Николаевича не поминать всуе! — довольно резко оборвал рассуждения Дербенёва комбриг. — Ваше дело телячье: сказали соска – соси, сказали волки – беги…
Комбриг удобнее расположился в кресле и, приоткрыв верхний ящик стола,  где лежал развёрнутый на нужной странице «ПРС-В-5Л»  начал задавать вопросы командирам и старшим помощникам присутствовавшим на зачёте.
«Ой как нехорошо, товарищ комбриг! Ракетчику «по рождению» и подсматривать в руководящие документы!» — подумал командир Б-177, ожидая вопрос.
 — Итак, первый вопрос в зал: «Что должен оценить командир лодки, чтобы принять решение на применение крылатых ракет?»
Капитан второго ранга Воронок, один из самых молодых командиров, сам из ракетчиков, бодро поднял руку, показывая всем своим видом готовность к ответу. Комбриг одобрительно кивнул головой.
— Для принятия обоснованного решения на стрельбу крылатыми ракетами П-6 необходимо оценить позицию лодки относительно цели по дальности стрельбы и допустимого времени устаревания данных с задачей обеспечить обнаружение цели головкой самонаведения ракет с заданной вероятностью при выбранном методе стрельбы. Доклад закончил!
— Что ж, почти исчерпывающий ответ! — согласился Малышкевич. — Если бы ещё и методы стрельбы назвал, было бы совсем здорово. А какую вероятность обнаружения цели при этом необходимо обеспечить?
Васька Сальный – «самый плавающий» командир – так рвался к ответу, что даже обе руки поднял.
 — В соответствии с Правилами ракетной стрельбы, — взахлёб, проглатывая слова и не дождавшись одобрительного кивка комбрига, начал он, — необходимо обеспечить вероятность обнаружения цели ракетой, равной или превышающей значение  0,95. И ещё:  методы стрельбы могут быть в настоящее место цели, упреждённое место цели и вероятное место цели…
— И здесь правильно! Только не вероятное, а расчётное место цели. А вот кто мне скажет, на какой секунде полёта ракеты после старта срабатывают пиропатроны, отстреливающие стартовый двигатель? – Комбриг осмотрел всех, кто сейчас находился в зале и продолжил: – Наверное, Дербенёв готов?
Дербенёв нехотя встал и, глядя как комбриг судорожно листает шпаргалку в своём столе, ответил:
 — Время работы двух твёрдотопливных двигателей ракеты П-6МБ составляет две секунды, а на какой секунде срабатывают пиропатроны, даже вы не знаете… Из этого становится ясно одно: командиру не важно, на какой секунде улетит в воду отработавший своё металлолом, ему главное, что ракета вышла и полетела к цели!
  — Что вы себе позволяете, товарищ капитан второго ранга? — возмутился Малышкевич. — Вы не думаете, что я этого так не оставлю?!
— Думаю, товарищ комбриг, учитывая вашу особую ко мне любовь, при первом удобном случае вы обязательно отквитаетесь за «правду матку», но не сейчас, поскольку здесь в зале присутствуют младшие офицеры, а среди них и мой старпом…
— Заметьте, я никого за язык не тянул! — Комбриг встал из-за стола и, окинув взглядом аудиторию, нашёл среди собравшихся именно старпома Б-177: — Тогда вопрос к вам, товарищ Кутумов. Доложите нам, несведущим, можно ли стрелять залпом  ракетами П-6 с лодок проекта 651?
Старший помощник командира Б-177 встал и с не менее гордым, чем у командира, видом доложил:
 — Судя по тому, что мой командир, будучи штурманом, участвовал в такой стрельбе  на Б-181 –  можно! Но согласно руководящим документам это не совсем так. Во-первых, стрельба серией из двух ракет П-6 возможна из контейнеров № 1 и № 4 в последовательности 1–4, а из контейнеров № 2 и № 3 – в последовательности 2–3. Связано это с  необходимостью сведения до минимума влияния работающих на предстартовом режиме маршевых двигателей одних ракет на работу маршевых двигателей ракет, стартующих из смежных контейнеров. Во-вторых, при залповой стрельбе  четырёхракетным залпом рекомендован старт ракет из контейнеров в последовательности 1–4–2–3 со значительно увеличенным интервалом между ракетами, стартующими из четвёртого  и второго контейнеров. Если интервал старта между ракетами 1–4 и 2–3 составляет всего шесть секунд, то между стартом ракет 4–2 целых двадцать шесть. Спрашивается, какой же это залп?
— Считай, Сергей Александрович, и за себя, и за командира ответил!  — объявил комбриг, задвигая ящик своего стола.

                4
      Отправляясь сопровождать особенный  груз в Черкассы, Дербенёв надеялся, что предусмотренные им меры предосторожности не позволят бандитам вычислить место и время его отъезда, но вышло несколько иначе.
То ли водитель где-то «прокололся», то ли «доброжелатели» коих среди местных жителей развелось немало, проинформировали заинтересованных «пацанов», и к моменту окончания погрузки  во дворе на Гвардейском проспекте,  14б, дежурили уже две БМВ, правда, не семёрки, а тройки, но с «братвой».
       Отъезд пришлось несколько отложить.  Дербенёв позвал всех матросов, участвовавших в погрузочных работах в квартиру, где Татьяна приготовила и накрыла обед, а сам позвонил старпому и сообщив обстановку, попросил прислать несколько машин за матросами.
       В ожидании машин Александр вышел из подъезда, прихватив на всякий случай табельный ПМ.  Тотчас к нему подошёл неизвестный гражданин азербайджанской национальности и предложил оплатить беспроблемный выезд со двора.
— Это тибе ничего не будет стоит! Всего две тисячи…
— Две тысячи чего? — удивился Дербенёв.
— Долларов, ара, долларов!
— А потом? — снова уточнил Дербенёв.
— Потом, ара будем дагавариваться.  Ешо две тисячи до виезд из города и ешо две тисячи от город до граница…
— А не стошнит? — переспросил опешивший Дербенёв, видя, как во двор въезжают «его» машины, две из которых БМВ седьмой серии?!!!
  — Нэт, ара, это только имушества, а ешо ест твоя жина и дэти! Они тоже дэнег стоят…
Но договорить переговорщику не удалось, потому что Дербенёв отключил его сознание ударом пистолетной рукоятки,  которую всё время «переговоров» сжимал в кармане. Удар пришёлся прямо в висок, и последствия этого удара Александр знать не мог.
      Из машин, где сидели и наблюдали за происходящим бандиты, выскочили сразу несколько человек, вооружённых пистолетами, но в это время возле каждого из этих «непрошеных» транспортных средств остановилось по два других, только что заехавших во двор. Через открывающиеся окна и двери остановившихся автомобилей быстро и очень «вежливо» высунулись стволы автоматов Калашникова. Переговоры о цене жизни и имущества на этом закончились.
     До самой границы с Литвой «КамАЗ» гружёный Дербенёвским скарбом ехал в сопровождении одной из БМВ от «бригадира» Андриса.  Сам же Андрис, как выяснилось позже, оказался одноклассником старпома Б-177, не однажды в школьные годы вместе с Кутумовым проверявшим зрелость плодов в соседних садах и огородах. И когда Дербенёв красочно рисовал обстановку с рэкетирами в его дворе, Сергей Александрович уже звонил «бригадиру» – однокласснику.
Нужно сказать, что и в Черкассы машина с личными вещами и мебелью Дербенёвых приехала без проблем, хотя некоторые подозрения на возможный рэкет на трассе и были.   

XXI. РОДИНА

     Начало июня Дербенёв встречал в Черкассах. С одной стороны, хорошо, что с родителями, а с другой плохо, что без семьи, точнее, только с дочкой, приехавшей вместе с ним на каникулы и, похоже, теперь остающейся здесь до тех пор, пока не решится вопрос с выводом войск из Прибалтики.
По рекомендации тёщи, с которой Дербенёв не разговаривал почти год, считая её главной виновницей всех своих семейных бед, он  направился в Исполком местной власти, чтобы узнать о возможности возвращения в родной город. Как говорила тёща: «В случае увольнения в запас и лишения возможности на получение жилья в России!».
      Прибыв в назначенное время,  в назначенный кабинет Александр обнаружил за столом, сошедшим с конвейера мебельной фабрики, наверное, ещё в тридцатые годы, такого же древнего майора.
— Шо вы добродию хотилы? — поинтересовался майор, не поднимая глаз на Дербенёва.
— Капитан второго ранга Дербенёв! — начал бодро Александр. — Прибыл для уточнения обстановки в городе из которого призывался…
— Та я бачу шо вы нэ той, нэ прапорщык! — по-прежнему не поднимая головы, ответил служитель бюрократии. — Тилькы не розумию шо вы од мэнэ хочэтэ?
 — Хочу знать, что нужно для того чтобы встать в очередь на получение квартиры у вас в Черкассах? — ответил Дербенёв.
— Дывысь сюды! — Майор достал некую бухгалтерскую книгу, от начала и до конца исписанную фамилиями, и открыл её на последней странице. По-прежнему не поднимая головы, майор ткнул пальцем в последний по списку номер и произнёс:
— Тысяча пьятьсот першый номэр. Цэ ваш, якщо вы сёгодни вспиетэ з докумэнтамы…Тилькы цэ щэ нэ всэ! По-пэршэ, вы повынни прыйняты нашу вильну прысягу! По-другэ, вы повынни вывчыты нашу ридну мову и вильно нэю розмовляты. По-трэте, вам потрэбуе пропысатыся на якийсь жытловий площи, кращэ якшо вона нэ будэ батькивською… Чэтвертэ, вси докумэнты на пильгы та выплаты маетэ показаты сёгодни! Бо завтра буде пизно! И останне, якщо хоча один з батькив народився в Московии щытайтэ що вас нэ приймуть до лав нашых збройных сыл!
 — Да не хочу я в ваши «славные» вооружённые силы! Тем более не хочу предавать забвению однажды данную своему народу и Родине присягу.  Я просто хочу узнать, что нужно по закону, чтобы получить жильё и пенсию с воинскими льготами? — растрогался от выдвигаемых обязательств в его адрес Дербенёв.
 — Выбачайтэ, спочатку трэба статы громадяныном Украйины, а потим всэ иншэ!
— Может, вы меня заставите ещё и в родного отца, уроженца России стрелять? — уточнил Дербенёв., — Или в моих братьев?
— Добродию,  якщо потрэбуе бэзпека дэржавы то будэтэ  стриляты  всих, бо украйинськый войин захыщае нэ батька, або братив, а ридну нэньку Украйину!
 — Ну, тогда пусть вас защищают те полторы тысячи «натуральных украинцев» из списка, уже поклявшиеся в любви к своей новой матери, а мне ваша Украина, похоже, даже не мачеха, а чужая тётка. Прощайте! Поеду я  на свою Родину, где родились предки, наградившие меня  фамилией  и местом в жизни. Пусть о ней  поют, что она – уродина, а она нам нравится, хоть и не красавица, да и к сволочи доверчива…
    Сейчас Дербенёв, конечно, лукавил перед перекрасившимся в «добродия» старым майором, потому что ни он, ни остальные сотни тысяч военнослужащих и членов их семей, внезапно оказавшихся «за границей», не знали, когда и в каком месте теперь будет их Родина. Спасибо, что Россия – многострадальная, нищая, но мудрая, как настоящая мать, не спрашивая согласия и не выставляя никаких условий, назвала их всех своими гражданами, приоткрыв тем самым дверь в завтрашний день!

               


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


   Каждый должен уметь правильно расставлять жизненные приоритеты. Я всю жизнь считал, что главное-это интересы Родины, затем честь и, наконец, - жизнь.

                Командующий Балтийским Флотом
                адмирал Николай Оттович фон Эссен.

XXII. ДАЧА

     Любители игры в карты, особенно  преферанс, очень распространённый во времена Советского Союза в курортных городах,  и прежде всего в  городе, где «тёмные ночи» частенько говорили:  «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи». Правда, и нам –  остальным гражданам, не настолько увлечённым азартом игры на деньги, как сочинские «кидалы»  иногда хочется знать: а что будет там, завтра, например? Но жизнь так устроена, что иногда  лучше не знать, чем ведать. Приблизительно так случилось однажды и с Александром Дербенёвым.
Обычно все лодки выполняют план и возвращаются в базу к вечеру, а зачастую и ночью, но в тот июньский день девятнадцатого числа план обеспечения надводных кораблей в полигонах боевой подготовки  был выполнен уже к полудню, и, не получив новых «обременений» в назначенных полигонах, Б-177 направилась в базу. У приёмного буя, где бывало часами можно ловить треску в ожидании разрешения на вход, тоже не случилось заминки и «усталая подлодка» с чистой совестью ошвартовалась у пятидесятого причала с севера ровно в двенадцать ноль-ноль.
Так рано Дербенёв никогда ещё не уходил со службы и не  приезжал домой…
«Как здорово, что сегодня суббота, а завтра ещё целый день воскресенья. Ни на вахту, ни на службу, если конечно не вызовут ходить не надо», — рассуждал Александр, а ноги сами несли его к подъезду, ставшей родной за годы жизни «хрущёвки». 
      Подойдя к дому, как всегда прямо напротив своего подъезда Дербенёв обнаружил припаркованные на газоне у столба, до оскомины знакомые «Жигули», внутри которых скулил и мучился от жары запертый пёс породы бассет-хаунд, известный Александру уже несколько лет…
     В квартире, на удивление, никого не было. Только стороживший имущество хозяев кобель немецкой овчарки по кличке Ардал тихо похрапывал под столом в гостиной.  Приход Дербенёва пёс воспринял по-своему и с присущей ему прямотой, подав хозяину ошейник, завилял хвостом.
— И тебя заперли? — поинтересовался Дербенёв. — А выгулять забыли?
Какое то неведомое чувство подсказывало Дербенёву, что именно сейчас в его семье или, может быть, с ним самим происходит что-то неладное. Но Александр решил сначала выгулять собаку, а уж потом разбираться со своими предчувствиями.
Послушный пёс, как настоящий друг, забыв о своих проблемах,  повёл хозяина на дачу, находившуюся в нескольких сотнях метров от дома в лесной зоне.  У дачной калитки Дербенёв заметил, что замка, запирающего щеколду на штатном месте нет, но дверь в садовый домик, где принято было отдыхать и прятаться в непогоду, когда семья бывала здесь, плотно прикрыта.
    Подойдя к двери, Дербенёв услышал внутри домика какое-то движение и шёпот. Предательски поскрипывали старые пружины давно отслужившего своё дивана, а голоса, еле слышные из-за назойливого скрипа, были удивительно похожи на голоса Берзиньша и Татьяны Дербенёвой.
     «Если не любовь, то как минимум прелюдия», — решил для себя Дербенёв.
Откровенное любопытство овладело Александром в эту минуту, ему захотелось просто и по-человечески заглянуть в окошко, чтобы убедиться в своих вдруг появившихся подозрениях, но он этого делать не стал, да и зачем, если Ард и так всё показал?!
   Добрый и преданный своей кормилице, пёс, не ведая о своём «предательстве», упёрся носом в дверную щель и радостно вилял хвостом.
 — Что ж, оставайся охранять свою хозяйку! — громко сказал Дербенёв, покидая «поле чудес»…
«Если бы я мог предсказывать будущее, то  жил бы в Лас-Вегасе!». — Так сегодня говорят некоторые азартные американцы.   

XXIII. ПОСЛЕДНЯЯ ДУЭЛЬ
                1
     Конец июня 1993 года выдался жарким как никогда, но не в природном смысле, а в смысле всякого рода стрельб и испытаний, выпавших на долю тех, кто готовился состязаться на приз главнокомандующего ВМФ.  Обычно, по итогам первого полугодия, на всех флотах отбирают лучших из лучших экипажей, чтобы те, демонстрируя своё мастерство, поборолись не словом, но делом и выяснили, кто из них действительно первый.
    Решением командира дивизии и его «военного» совета из всех лодок  соединения на участие в дуэльной стрельбе выбрали два корабля: от 22-й бригады – подводную лодку Б-821 проекта 641 и подводную лодку Б-177 проекта 651 от 58 брпл.
 — Безобразие! Форменный непрофессионализм! —  не стесняясь в выражениях, возмущался Дербенёв, заходя в каюту к замполиту. — Старая «железяка» против только что модернизированной «резинки». Да, сегодня стрелять ракетами на Балтике нельзя, но на Северном флоте по-прежнему «пожалуйста», было бы желание! Вопрос, почему наш КБР не отправить на Север? Мы бы  и с борта Б-68 пустили ракеты в цель? А что получается в итоге? Ты, Александр Николаевич, большой по водоизмещению,  значит, и мишень  такая же будет для Кости Сырочева, чтобы не промахнулся «бедолага», стреляя на приз ГК ВМФ. А что у него реальная шумность больше ста децибел, а у меня и до шестидесяти не дотягивает – никому не интересно! Вояки! Вот я вам повоюю!!! Поглядим кто кого?!
— Кто это, интересно, так за живое задел нашего командира, что его децибелы сейчас выше лодочных? — улыбаясь детской непосредственности Дербенёва, уточнил Карпихин.
— Читай, Владимир Иванович, вот тебе распоряжение на поход, а точнее, как подставить борт…— Дербенёв достал из папки проект распоряжения, ещё даже не подписанный Корнеевым, и вручил его замполиту.
Влюблённый в море с самого раннего детства, а после прочтения замечательного произведения Александра Крона о советском подводнике номер один,  однозначно решивший быть похожим на Александра Маринеско, Дербенёв не мог понять, почему из двух молодых командиров удача легла в руки Константина, а его, Александра, руку даже не тронула? Удел быть только мишенью его не устраивал даже в учебном бою. 
     Собрав свой корабельный боевой расчёт на борту подводной лодки Дербенёв начал инструктаж:
— Насколько мне ведомо, старший помощник уже довёл до вас все тонкости и «особенности» предстоящей противолодочной стрельбы, повторяться не стану. Скажу только одно: не знаю, как у нас получится в море, но в учебных кабинетах на тренажёре «Атака» мы должны быть лучшими! У кого есть вопросы?
 — Быть лучшими – это не вопрос! Это приказ! — за всех ответил старпом.
Три недели подряд по два, а то и по три  раза в неделю расчёты противоборствующих лодок встречались на тренажёре.  Номера торпедных аппаратов, команды на руль и запредельные «омеги», вперемешку с типами гидрологий и прочими показателями стрельбы   снились Дербенёву по ночам, но его КБР всё приходил и приходил «учиться» и всегда выходил победителем в дуэльной ситуации. Сырочев нервничал, злился  и проигрывал! Как же так? Он на год больше Дербенёва в должности, а победить не получается…
 — Костя, не переживай! В море удача твоя на все сто! Мне приказано станцией МГС шуметь каждые пять минут и при каждом манёвре себя обозначать! Не промахнёшься…
Но, очевидно, не полагаясь на «сознательность» командира «лодки-мишени», перед самым выходом в море «на личный инструктаж» к командиру дивизии пригласили командира и замполита Б-177.
— Не понимаю я вас, Владимир Иванович, — дежурно улыбаясь, не на шутку, возмутился Корнеев, — где ваша воспитательная работа с командиром? А вы, Александр Николаевич, разве не понимаете всю ответственность, возложенную на ваши плечи?
  — Я, товарищ комдив, не просто понимаю ситуацию, а очень хорошо её понимаю. А поскольку бить врага, не подставляя борт, это то, чему и вы меня учили, то будьте уверены: враг будет уничтожен!
 — Не-е-ет, вижу, не понимаете вы до конца «политику партии», а коль так, старшим на выход пойдёт заместитель командира дивизии капитан первого ранга Иванов. Думаю, он вас научит, как надо любить «советскую власть»!

                2
Перед окончанием учения по приготовлению лодки к выходу в море, пока на борт не прибыли контролёры-посредники  и ЗКД  Дербенёв собрал свой КБР в центральном посту на последний инструктаж.
— Что нужно помнить? — уточнил командир. — Штурману надо помнить, что район выполнения стрельб имеет границы, за которые мы ни в коем случае не должны выйти в ходе атаки. Глубины там тоже не ахти. В районе южнее Готландской впадины будет максимум сто сорок метров, и то в северо-восточной части района, в остальной части глубины ниже или около ста метров.  Акустики должны помнить, что гидроакустическое вооружение у Сырочева почти такое же,  как у нас! Поэтому преимущества здесь ждать не откуда, пожалуй, только от того, что они шумят сильнее, мы можем получить бонус, и то,  если угадаем эшелон. А для этого командир гидроакустической группы должен  гидрологию держать за хвост постоянно. Минёр должен…
— В минном деле, как нигде, вся загвоздка в ЩЕКОЛДЕ! — радостно отрапортовал Григоров, прикомандированный на этот выход в качестве минёра.
— Ты ещё Иванову ляпни, что «Большому кораблю – большая торпеда!». У Сырочева скорость его противолодочных «толстух» СЭТ-65 – сорок узлов, у наших «дюймовочек» СЭТ-40У только двадцать девять, дальность хода у него шестнадцать, а у нас только семь с половиной километров…
— Но эффективная дальность стрельбы и у нас, и у Б-821 практически равные – до шести километров.  — дополнил Дербенёва Григоров.
— Печалит немного другое…И у Кости, и у нас ССН типа «Керамика» с лепестками от 600 до 1500 метров. Торпеды могут запросто навестись друг на друга…
— А это уже как получится, и от нас мало что зависит! — решил старпом.
— Как знать, как знать!.. — рассуждал вслух Дербенёв.
В центральном посту «заговорил» «Каштан», оповещая о прибытии группы офицеров штаба дивизии во главе с заместителем командира. Инструктаж, проводимый Дербенёвым, пришлось закончить.

                3
В назначенное планом боевой подготовки время лодки заняли исходные позиции в районе стрельб, командиры сообщили на управляющий командный пункт донесениями и погрузились.  Началось то, ради чего и существуют боевые корабли.
Боевая работа предусматривала обследование района, занятие точки начала движения и маневрирование в районе с целью поиска «противника». Генеральное направление движения лодок определялось с запада на восток с некоторым сближением, о котором командиры, естественно, не знали, во всяком случае, Дербенёв.
Как только Б-177 погрузилась на глубину сто метров, начальник РТС доложил:
— Центральный! Тип гидрологии номер шесть приповерхностный слой скачка скорости звука на глубине тридцать метров. От поверхности до глубины залегания ГСС возможно существование подводного звукового канала. Рекомендую глубины маневрирования лодки в пределах пятидесяти – восьмидесяти метров. 
— Боцман, держать глубину шестьдесят метров. Лево руля! Ложиться на курс девяносто пять  градусов! — приказал командир лодки. 
И потекли томительные минуты, очень похожие на песчинки из песочных «хронометров», они выстраивались в шеренги десятков минут, чтобы потом превратиться в часы. Шло время, но поиск цели ничего не давал. Через час Дербенёв не выдержал и подошёл к рубке акустиков. Немного помешкав, заглянул в неё и спросил:
— Ну что там у вас, Григорий Александрович? Не слышно никого?
— Пока тихо, товарищ командир, и на Арктике, и на десятке, хотя… Товарищ командир, по пеленгу триста двадцать  градусов обнаружен шум винтов тихоходной цели. Пеленг меняется на нос.
 — Классифицировать контакт! — громко потребовал Дербенёв и добавил: — командир ГАГ пора шуметь!
— Молодец, Александр Николаевич, — похвалил командира заместитель командира дивизии, — надо помогать боевому товарищу зарабатывать приз главкома.
   — Он мне в кабаке товарищ, а сейчас – «потенциальный враг»! — жёстко высказался Дербенёв на реплику старшего начальника.
— Центральный, акустик, цель классифицирована. Цель –подводная лодка проекта 641, скорость по оборотам винтов три узла, глубина хода полста метров.
 — Есть, акустики! Цель на автоматическое сопровождение.  Учебная тревога торпедная атака, атака подводной цели торпедами СЭТ-40У, стрельба кормовыми торпедными аппаратами. Магнитофоны включить, торпедные аппараты номер девять и номер десять к выстрелу приготовить! Штурман, БИП, акустики, определить параметры движения цели, режим замеров по цели одна минута, секундомеры «то-о-овсь, ноль!», — голос командира Б-177 звучал громко и чётко. Каждый подводник в центральном посту, а теперь и во всех отсеках лодки, слушая командира,  понимал, что от умелых действий всего экипажа и его личного умения зависит если не всё, то многое.
Дербенёв снова заглянул к акустикам.
— Ну что предпринимает товарищ Сырочев?
—  Б-821 гуляет по глубине! Предполагаю, они нас не слышат! — спокойно ответил мичман Ковбасюк.
— А мы им шумнём сейчас, может, прорежется звук у Константина? — радостно ответил Дербенёв.
— Товарищ командир, штурман, до выхода из района тридцать кабельтов, рекомендую ложиться на курс пятнадцать градусов.
— Когда ж мы успели всю дистанцию пробежать?! Да и по времени до конца упражнения осталось меньше часа, а ещё всплывать и радио давать…— говоря громко, чтобы слышал Иванов, рассуждал Дербенёв.
 — А ты ворочай, ворочай, Александр Николаевич, и шуми, а думать потом будем, — настаивал заместитель командира дивизии.
 — Если я сейчас ворочать стану, цель может оказаться за пределами возможностей моего торпедного оружия. Омегу я же не до бесконечности могу накручивать, а если в назначенное полигонное время не выстрелит Сырочев или Дербенёв, то выполнение упражнения сорвёт Иванов!
 — Товарищ командир! БИП, штурман, акустики, определены параметры движения цели. Цель подводная – лодка проекта 641. Скорость хода – три узла, курс цели –  сто десять градусов. Дистанция до цели тридцать пять кабельтов.
— То, что доктор прописал, то что доктор… — радуясь как пациент после укола, причитал Дербенёв вертя в руках незатейливый пластиковый планшет для выработки угла ; при стрельбе из кормовых торпедных аппаратов. — Значение угла ;  сорок градусов вправо в десятый торпедный аппарат и полста  градусов вправо в девятый торпедный аппарат  ввести! Торпедные аппараты номер девять и номер десять «То-овсь»!
— Товсь выполнено! — доложил из восьмого отсека мичман Шершенков.
— Торпедные аппараты номер девять и номер десять «Пли-и»! — приказал Дербенёв.
 Лодку слегка качнуло, и торпедисты тут же  доложили  о том, что торпеды вышли.
— Акустики! Утверждаю нумерацию целей:  лодка противника – цель номер один, наша торпеда по пеленгу триста двадцать пять градусов – цель номер два, торпеда по пеленгу триста двадцать семь градусов – цель номер три.
— Центральный, акустик, наблюдаю двухторпедный залп лодки цели. Пеленг на торпеду номер один – цель номер четыре триста двадцать  градусов, быстро меняется на корму. Торпеда номер два – цель номер пять триста двадцать три градуса, пеленг не меняется. Торпеда идёт на нас. Наблюдаю, слияние шумов  целей номер два и номер пять.
 — Молодцы, акустики, вести цели далее, по целям два и пять не докладывать, они взаимоуничтожены. — неформально похвалил подчинённых командир, готовый сейчас прыгать от счастья.
— Центральный, акустики, цель номер четыре ушла в мёртвую зону на кормовые курсовые углы.
 — Это молоко, Костя! — громко, чтобы слышали все, прокомментировал доклад акустиков командир. — По цели номер четыре не докладывать!
— Есть, акустик, наблюдаю слияние шумов цели номер один и цели номер три!
 — А вот это попадание!!! — дружно закричали участники корабельного боевого расчёта!
Командир Б-177, умышленно не реагируя на сразу помрачневшее лицо старшего начальника, обратился к экипажу:
— Слушать в отсеках! Говорит командир! — Дербенёв склонился над «Каштаном», собираясь с мыслями и подбирая нужные слова: — Задача поставленная подводной лодке, выполнена, цель поражена! Мы остались неуязвимы! Спасибо всем за работу. Особая благодарность торпедистам восьмого отсека,  акустикам и корабельному боевому расчёту. Сейчас всплываем, ищем торпеды и  ждём указаний КП Флота.
По возвращению в базу Корнеев собрал всех участников «победоносной» дуэли и  устроил «разбор полётов» по всем статьям.  По особому – фирменному – «прянику» досталось  Сырочеву и Иванову, а Дербенёва командир дивизии вообще назвал своим главным «позором» за всю службу. Не досталось никому только приза главкома.
— И кто вас учил, Дербенёв, командуя ракетным подводным крейсером, топить маленькие торпедные лодки?
— Вы, Алексей Иванович, — хитро улыбаясь, доложил командир Б-177, — будучи начальником штаба шестнадцатой дивизии и учили.
 — Вот и научил на свою голову…
Справедливости ради следует отметить, что по итогам той стрельбы Б-177 всё же была объявлена лучшей на Балтийском флоте по торпедной подготовке, а её командир   капитан второго ранга Дербенёв в канун Дня ВМФ получил благодарность лично от командующего флотом. 

XXIV. В ПАРАДНОМ СТРОЮ, НО НЕ ВСЕ…
                1
— Тебя объявили лучшим, тебе и флаг в руки! От пятьдесят восьмой бригады Б-177 назначена для участия в параде, посвящённом Дню Военно-Морского Флота в Балтийске. Вот так, Александр Николаевич! — без каких либо эмоций объявил как о наказании командир бригады.
 Дербенёву только и оставалось что ответить:
 — Есть, готовиться к параду! Но мы только с моря пришли… Когда краску получать, когда краситься и прочее?
 — Не жмись, командир. У тебя краски ещё на пол дивизии с Севера запасено… Начинай краситься прямо сейчас. Больше в море не пошлю. Успеешь за неделю?
— Успею, товарищ комбриг! — без интузазма ответил Дербенёв. — А рапорт на прикомандирование личного состава я сегодня же и подам!
— Подавай! — согласился Малышкевич. — Старшим с тобой пойдёт Ларичевский.
 В ходе подготовки к «парадным манёврам» Б-177 была тщательным образом проверена и перепроверена всеми возможными и невозможными вышестоящими штабами. А отдел устройства и организации службы штаба флота вообще переехал на «постоянное место жительства» в Лиепаю, пока не вывернул «наизнанку» все документы корабля, касающиеся своего направления контроля.
— Я понимаю, служили бы мы в Балтийске, там «воля», там  Россия,  матросы даже в самоход бегают в «солнечный Пиллау». Вот там бы нас и проверяли, а что проверять здесь? Где даже за ворота выходить нельзя! — очень доходчиво объяснял молодым матросам, только что прибывшим на корабль, позицию «вышестоящего командования» старослужащий воин по фамилии Хадиев. — Вот я, простой башкирский парень, отслужил почти три года, а какой он, «город под липами», даже не видел, может хоть Балтийск посмотрю…
  — А какая наша будет главная задача? — живо интересовались молодые матросы, сразу почувствовавшие «знатока» морской службы в лице оратора от «командования».
 — Ваша задача очень проста! — вполне определённо пояснял старослужащий «знаток». — Как можно быстрее сдать на допуск к обслуживанию своего заведования, боевого поста, значит. Кто успеет до выхода в море, тот и попадёт на парад. А там… Увольнение личного состава в город, культпоходы разные, не служба, а сплошное удовольствие… 
— А разве так бывает? — не веря своим ушам, любопытствовала молодёжь.
— На флоте по-разному бывает! — со знанием дела очень важно отвечал Хадиев. – Всё зависит от случая и руководителя…
 
                2
Всю неделю корабли, прибывшие в Балтийск и назначенные для участия в торжественных мероприятиях, ежедневно проходили свой маршрут по фарватеру, отрабатывая показные элементы, также ежедневно руководство парадом собирало командиров  всех участвующих кораблей на разбор. И вот наступило двадцать третье июля, Б-177 успешно прошла заданный маршрут и, отработав все элементы показа, ошвартовалась на штатном месте.
Генеральную репетицию принимал сам командующий Балтийским флотом. После прохождения всех кораблей и судов, а также пролёта авиации командиры-участники, как обычно, были собраны в гарнизонном Доме офицеров.  Командующий, оставшийся доволен увиденным, не затягивая время совещания, провёл разбор учений. Особо выделив прохождение ракетной подводной лодки,   синхронность её действий по времени и месту, напомнил, что завтра, то есть двадцать четвёртого июля – на флоте объявлен день отдыха перед парадом. В этот день запрещались все увольнения личного состава на берег, поскольку Балтийск будет готовиться ко Дню ВМФ, надевая на себя торжественное убранство, тоже будет происходить и на кораблях соединений.
— Единственное, что разрешаю в этот день,  — пояснил командующий, — так это проведение культпоходов в город и организацию  спортивных мероприятий в частях, исключая купание как вид спорта и культурного досуга.
Офицеры, собранные в Доме офицеров, понимающе закивали головами и не получив более никаких «вводных», удалились к своим обязанностям.
               
                3
На беду Дербенёва, да и не только его одного, на этот выход в море оказались прикомандированными несколько офицеров, деловых и организаторских качеств которых командир Б-177 не мог знать в полном объёме.
Одним из таких офицеров был старший лейтенант Майоров, командир минно-торпедной боевой части Б-124. Ранее Дербенёв уже выходил с ним в море и даже как-то хвалил этого офицера за профессионализм.
Теперь же от молодого минёра не требовалось глубоких профессиональных навыков в минном деле, ему просто надлежало сводить только прибывших служить Родине матросов  в культпоход. Этот культпоход был единственным серьёзным мероприятием предпраздничного дня, и поэтому замполит согласовал, а командир отдал приказом его как «Ознакомительная экскурсия в крепость Пиллау».
И вот тут возникла первая закавыка.  Желающих посетить последний оплот фашизма  в Восточной Пруссии оказалось слишком много – почти двадцать человек, в связи с чем срочно требовался помощник руководителя культпохода. На эту должность сыскался только один претендент из старослужащих матросов. И этим претендентом оказался матрос Хадиев.
— Ты же даже не старшина, — говорили ему сослуживцы.
— И что? — удивлялся Хадиев. — Я тоже хочу в крепость сходить, где я у себя в деревне такое увижу?
В конечном итоге, «не мудрствуя лукаво», Дербенёв дал «добро» на это культурное мероприятие. Заместитель командира по воспитательной работе тоже повёл в город матросов, но старослужащих, главной целью его культурного мероприятия были прогулка по Балтийску и посещение переговорного пункта. Командиры групп тоже повели военнослужащих своих боевых частей  «гулять» по городу и на местный рынок.
Перед тем как отпустить подчинённых в чужой гарнизон, Дербенёв лично проводил инструктаж  каждой группы. В очередной раз выходя перед строем, он рассказывал подчинённым  «под роспись», что там можно, что нельзя, веря при этом, что напутственное слово лишним не будет.
К обеду культпоходы стали собираться на корабль. В тринадцать часов прибыли все, кроме молодёжи, наслаждавшейся по замыслу Дербенёва воздухом истории наших побед в крепости Пиллау. Для «особо любознательных» оставили расход на камбузе.
Прошёл час, и в кают-компанию, где обедали офицеры, вошёл Майоров. На вытянутых руках старший лейтенант нёс аккуратно сложенную форму одежды неизвестного матроса. Судя по бледному и какому-то даже землянистому цвету лица, можно было предположить, что произошло что-то страшное и непоправимое…
 — Вот… — еле слышно, пересохшими от волнения губами, произнёс Майоров, пытаясь вручить матросскую одежду командиру.
— Что вот? — не понял Дербенёв.
— Матроса нет… Одежда есть, а его нет… — Майоров сел на край дивана и разрыдался как ребёнок.
— Как матроса нет? Какого матроса?  Почему матрос без одежды? — отказываясь верить услышанному, спрашивал командир, повторяя одну и ту же фразу по несколько раз. — Я вам восемнадцать молодых пацанов доверил в музей сводить, а вы их куда повели, сукин вы сын? — предполагая, что минёр самовольно изменил маршрут культпохода, но по-прежнему не веря в гибель матроса, спросил Дербенёв.
— Все молодые матросы живы и здоровы, старослужащего нет, моего помощника Хадиева…— Майоров немного пришёл в себя и попытался доложить обстановку заново: — Мы пошли к переговорному пункту, там молодёжь купила огромный арбуз, и, пока я говорил с Ленинградом по телефону и ждал телеграмму, они решили пойти в парк имени адмирала Головко, чтобы съесть приобретённую ягоду…
— Постойте, постойте. Я не понял? — довольно эмоционально уточнил Дербенёв. — Чтобы попасть в крепость, вам следовало пойти налево, а какой чёрт вас, товарищ старший лейтенант, дёрнул шарахаться вправо на переговорный пункт?
— Вот…— Майоров вручил командиру телеграмму, полученную на телеграфе.
«Настоящей подтверждаю факт гибели гражданки Майоровой Е.П. и смерти гражданки Майоровой А.В. Для опознания тел, названных граждан, в рамках возбуждённого уголовного дела, предлагаю направить старшего лейтенанта Майорова А.П. в бюро судебно-медицинских экспертиз города Санкт-Петербурга. Военный комиссар. Фамилия. Подпись»
— А это что за галиматья? — не понял Дербенёв.
— Это не галиматья, товарищ командир, а мои сестра и мама. Сестру убили выстрелом в голову, похоже, позавчера, вчера мама пошла на опознание, ей стало плохо и, там же в морге, у неё остановилось сердце… Кроме меня никто не опознает, отца нет, родственников тоже.
— И что предлагаешь делать, мне впору в отношении тебя самого дело возбуждать, а тут? Так что же произошло сегодня в культпоходе, ты можешь внятно пояснить?
— Товарищ командир, я во всём виноват, не надо было мне на телеграф ходить. Но когда я вышел с этой телеграммой, вы должны понять, у меня мозги набекрень были, и когда Хадиев предложил съесть арбуз в парке, я безоговорочно согласился. Потом всем стало жарко, и народ попросился подойти к воде, чтобы съесть этот злосчастный арбуз у моря, я опять согласился. Но когда матросы стали раздеваться, я был против, правда, было уже поздно, матросы разрезали арбуз и пошли к воде мыть руки...
— А вас не смутило, что погода сегодня свежая и совсем не пляжная, что вы лично, под моим руководством, минимум два раза расписывались в ознакомлении о запрете купания?
— Но мы не купались…— оправдывался Майоров.
— Допустим, тогда Хадиев где? Чему вас  в вашей бурсе только  учили, кроме устройства труб торпедных аппаратов? Минёр вы, может быть, и неплохой, а вот офицер пока никакой!
Дербенёв повернулся к замполиту и старпому:
— Готовьте донесение по форме о гибели матроса Хадиева.
— Товарищ командир, Александр Николаевич, рано ещё! — довольно болезненно отреагировал Карпихин, тело-то не найдено, нельзя утверждать что погиб!
— Значит, подготовьте предварительное донесение, я подпишу, и не надо меня уговаривать… Вы ещё скажите, что Хадиев сбежал, отслужив без четырёх месяцев положенных три года…

                4
Весть о чрезвычайном происшествии на Б-177 взбудоражила весь флот. К поисковым работам подключились военная прокуратура и комендатура. Поисково-спасательные силы периодически обследовали дно и побережье. Дербенёвцы выставили постоянные патрули на пляже парка Головко.
Пять суток непрерывно искали матроса, но в течение этих пяти дней и ночей тело так и не было найдено. Не было найдено и дополнительных сведений о возможном самовольном оставлении части Хадиевым, как предполагали некоторые специалисты, и только на шестые сутки водолазы обнаружили тело утонувшего матроса.
Дербенёва, командира БЧ-5 и несколько матросов призвавшихся с Хадиевым на службу,  вызвали в военную прокуратуру на опознание.
— Ваше счастье, командир, что не выявлено следов насильственной смерти, — сквозь зубы процедил подполковник юстиции,  умышленно забывший предложить Дербенёву стул. —Вскрытие показало, что матрос захлебнулся и погиб внезапно, в лёгких вовсе нет ила, есть только песок и вода. У берега, значит, утонул.  Поскольку на корабле не выявлено нарушений в части инструктажа о мерах безопасности и предупреждения о запрете купания, в отношении вас уголовное дело мы закрываем, «ввиду отсутствия состава преступления». А в отношении Майорова уголовное дело  в силе… Где, кстати он, уголовничек ваш?
— Он такой же мой, как и ваш! — огрызнулся Дербенёв. Более того, данный субъект права не является подсудимым или осуждённым,  его право на свободное перемещение никем и ничем не ограничено. Поэтому старший лейтенант Майоров сейчас находится в славном городе Петербурге, колыбели флота российского…
— Какой ещё колыбели? Кто отпустил? Кто посмел? — заорал не своим голосом подполковник, вскакивая из-за стола.
— Я посмел, я же и отпустил! — спокойно ответил Дербенёв, положив на стол  следователю копию телеграммы военкома из Питера и рапорт самого офицера.
Прочитав содержимое, следователь немного успокоился, но пока ещё не остыл.
— Вы превысили свои полномочия и за это ответите! — снова  сквозь зубы процедил подполковник юстиции.
— С вашим цинизмом и на вашей должности хорошо, наверное, было в 1938-м?! — предположил Дербенёв вслух.
— Вы много себе позволяете, подполковник! — заметил следователь, очередной раз выходя из себя.
 — Опять цинизм! Вы прекрасно знаете, что я не подполковник, а капитан второго ранга. К тому же помимо приказов, уставов и прочих норм существуют ещё нормы морали и нравственности! Честь имею! — Дербенёв развернулся и, заметно хлопнув дверью, вышел из кабинета.
 Утром следующего дня он был уже на ковре у Малышкевича. Прибыв в Балтийск, комбриг первым делом «полюбил» своего заместителя,  отчего Ларичевский стал даже моложе и свежее выглядеть, а на «второе блюдо и десерт заодно» Малышкевич  припас Дербенёва.
Общение с «мамой родной» у Александра выдалось недолгим. Пожелав на прощание командиру Б-177, чтобы его закопали вместе с матросом горячие татарские родственники Хадиева, комбриг отправил Дербенёва, старшего механика и ещё пятерых военнослужащих, прозывавшихся из Башкирии, сопровождать и хоронить тело погибшего подводника на малую родину.   

                5
— Товарищ командир, вот «Груз-200» и вот «Груз-200», один сопровождают сразу семь человек во главе с командиром части, а другой никто?! Несправедливо.  А приказ министра обороны один для всех…— возмущался старший механик.
Чем ближе к Уфе подлетал военный борт Ан-12, тем меньше желания участвовать в похоронах было у «команды», сопровождавшей тело погибшего товарища. «Лучше бы ты жил!» — думали сейчас они, но жизнь повернулась к Хадиеву совсем иначе.
— Ты о чём, Александр Анатольевич? Этот застрелился при невыясненных обстоятельствах, значит, сам так решил. А в смерти Хадиева мы виноваты и прежде всего я! Знал бы, что у минёра проблем полон  дом, никогда бы не отправил его в тот культпоход! — скорее себе, чем Лебедеву ответил командир.
А тем временем самолёт коснулся посадочной полосы, и утробу стальной птицы наполнил сильный запах полыни.
После приземления Дербенёв доложил по линии оперативной службы на Балтийский флот о прибытии команды к месту назначения и отправился на поиски местного военкома, который должен был встречать их с машиной.
— Капитан Сойкин! — представился молодой, ещё даже безусый офицер. — Помощник республиканского военного комиссара.
— А что пониже комиссариата не было? — уточнил Дербенёв.
— Видите ли, у нас в республике воинских формирований нет, а значит, и комиссариатов много не надо…
— Зовут как? Меня - Александр Николаевич Дербенёв.
—  Сергей Васильевич! — смутившись, добавил Сойкин. У меня Газ-66, но вас уже ждут…
Сойкин почти незаметно кивнул головой в сторону ворот ограждавшего аэродром забора. За воротами Дербенёв увидел около сорока человек, молодых и крепких парней, не брившихся по меньшей мере дней десять. Внешний вид и выражение лиц встречавших не несли отпечатка человеческой теплоты, скорее наоборот. Во всяком случае так в первый момент показалось Дербенёву.
— В гробу точно матрос, не кукла? — внезапно уточнил помощник военного комиссара.
— Да, а что? — удивился командир лодки.
— Если так то ладно. А если нет то лучше оставьте «Груз» и улетайте немедленно обратно. По местным обычаям нельзя хоронить ни в дереве, ни в железе, и перед тем как предать тело земле его заворачивают в ковёр. Но  если там – в гробу – окажется «пустышка» или ещё кто, эти парни могут закопать и вас!
 — Хорошая перспектива! — «обрадовался» Дербенёв. — Но посуди сам:  тело сначала пять дней было в воде, потом три дня «гастролировало» через весь Союз, можно ли его теперь узнать?
— Не знаю, решать вам…— неуверенно предложил Сойкин.
         — Я остаюсь! — ответил командир и повернулся к подчинённым: — А вас заставить не могу, решайте сами, вы всё слышали!
— И мы с вами! — ответила команда.

                6
 Селение, где проживали родственники Хадиева, было большим татарским селом, разместившимся в живописном предгорье древнего Южного Урала. Окружали его почти альпийские луга, с присущими для этих мест красотами, необычайно чистым воздухом и  многочисленными табунами лошадей, пасущихся на сочных башкирских травах.
Из всех ближайших родственников погибшего матроса по-русски говорили только братья и сёстры, отец – ведущий кумысовод Башкирии – очень немного мог сказать на русском языке, но понимал всё, а мать и вовсе говорила только на татарском.
После похорон Дербенёв решился обратиться к матери Хадиева, чувство вины не оставляло командира, да и вопрос с Майоровым нужно было закрывать.
В качестве переводчика вызвался выступить старший брат погибшего матроса Рамиль.
— Я хотел бы повиниться перед вами за то, что не уберёг Камиля… — начал осторожно Дербенёв, обращаясь к скорбящей матери своего матроса.
— Не стоит этого делать, ты ни в чём не виноват! Камиль – с арабского  «совершенный», но это в зрелом возрасте, до которого он не дожил, а в детстве он был капризным и непослушным. Мой мальчик родился восьмимесячным и врачи сразу говорили, что он не выживет, а мулла сказал иначе:
— Твой сын будет жить, но недолго! Аллах приготовил тебе испытание, ибо твой Камиль умрёт от воды, не дожив до двадцати одного года ровно двадцать дней…
Дербенёв не поверил своим ушам, но в это время в комнату вошёл тот самый мулла, наставлявший несчастную мать на путь истинный в те дни, когда Всевышний решил испытать её смертью сына.
— Да, это правда! Какого числа утонул Камиль? — поинтересовался мулла.
— Двадцать четвёртого июля! — ответил Дербенёв.
— А двадцать один год ему должно было исполниться тринадцатого августа…— подтвердила мать Хадиева.
Дербенёв немного замешкался, потом достал из дипломата свёрток и положил его перед женщиной.
— Это деньги, мы собрали их всем экипажем. Здесь немного, но чтобы покрыть расходы на похороны хватит.
— Забери их, нам они не нужны, к тому же по нашим обычаям мы обязаны дать денег всем людям, кто вместе с нами переживает смерть нашего ближнего.
Дербенёв не стал забирать деньги обратно, но попросил родственников подписать обращение в органы следствия, чтобы в отношении старшего лейтенанта Майорова прекратили уголовное дело.
На это родственники согласились, и подписанное обращение  было передано следователю военной прокуратуры по возвращению в Балтийск.
Закрыв все вопросы следствия, Дербенёв вернулся в Лиепаю, куда уже была переведена его подводная лодка. Не успев пообщаться с комбригом, Александр узнал от «сороки» что Малышкевич направил командиру дивизии представление о снятии с должности командира    Б-177 и понижении его в звании. Эта новость не была неожиданной, поскольку отношения с комбригом у Дербенёва никогда не ладились.

                7 
С первого дня их совместной службы, а может ещё с первой встречи на Севере, когда Дербенёв отказался на лицевом счёту войсковой части перевозить некоторое имущество весьма необходимое комбригу, Малышкевич невзлюбил слишком самостоятельного и зачастую независимого от мнения старших начальников командира.  В дальнейшем, видя, что принимаемые в отношении Дербенёва меры «воспитания» не имеют успеха, комбриг подключил к травле «волчонка» своих «легавых», всегда готовых щёлкнуть каблуками перед начальством лишь бы милости толика свалилась им на голову.
На всякую инициативу снизу, исходившую от Дербенёва Малышкевич всегда накладывал своё «весомое» вето. Вот и сейчас комбриг «великодушно» считал, что он полностью рассчитался по долгам Дербенёва.
Чтобы как-то иначе разрешить создавшуюся ситуацию Александр записался на приём к Корнееву, к тому, в кого верил, кто хотя бы знал его не первый год.               
Однако приём у комдива оказался на удивление жёстким и даже неприязненным, чего совсем не ожидал Дербенёв.
— Так что, всё? Можно пистолет готовить? — уточнил Александр, выслушав «приговор» комдива.
— Не блефуй, не стоит! На меня это не действует, а служить Родине можно и не будучи командиром. Деваться-то всё равно некуда. Такова правда жизни…— Корнеев спокойно посмотрел в глаза Дербенёву.
— Правда, насколько я понимаю, всем одинаково «греет». И тем, для кого она приятна, и тем, кто её не желает слышать! А у вас она какая-то двуликая. — возразил комдиву командир лодки.
— Что значит двуликая? — сделал вид, что не понял смысла слов, Корнеев.
— А то и значит, товарищ комдив, что  восемь трупов за год на дивизии не являются основанием для снятия с должности контр-адмирала Корнеева, а погибший в культпоходе матрос Б-177 сразу стал приговором для Дербенёва. Присяга, данная народу, у вас и у меня одинакового содержания, так почему вы решили, что для вас существуют особые условия, а для меня сразу снятие с должности, в этом ваша правда?
— Вон! Вышел вон! — сдерживая гнев прошипел Корнеев.
— Я-то выйду, а  вы, с вашей правдой, как будете людям в глаза смотреть?  Или,  глядя через «забор» таких как Малышкевич, остальные кажутся букашками?
— Я же сказал вон! — теряя самообладание, приказал командир дивизии.
Повинуясь требованиям устава и старшего начальника, Дербенёв вышел из кабинета.
    «Наверное, я был слишком откровенен сегодня?!» — подумал Дербенёв, направляясь к выходу из приёмной.
     Выйдя  из штаба дивизии, Александр посмотрел на ограждение рубки легендарной лодки времён Великой Отечественной войны Л-3, вспомнил  судьбу её командира Грищенко и, приободрив себя мыслью: «Ничего! Ещё не вечер!», зашагал на родной корабль. 

                8
     Утро понедельника всегда утро, но немного отличное от других дней. Вот и сегодня, перечитывая поступившую почту командующий флотом обратил внимание на странное представление, подписанное в адрес  министра обороны. Документ поступил из двадцатой дивизии подводных лодок ещё в пятницу, а на доклад лёг только сейчас. Согласно этому «обращению» капитан второго ранга Дербенёв, являясь командиром плрк Б-177, совершил должностное преступление и подлежал снятию с должности с понижением в звании на одну ступень.
  — Принесите мне личное дело командира Б-177 капитана второго ранга Дербенёва, подводника из Лиепаи. — потребовал командующий, обратившись к своему порученцу.
Через несколько минут в кабинет адмирала Егорова зашёл начальник штаба Балтийского флота В.И. Куроедов и положил на стол личное дело Дербенёва.
— Читал? — уточнил Егоров.
— Всё читал и подробно! — ответил начальник штаба.
— И как?
— Хоть я и недавно в должности, но моё мнение ;  галиматья! Судите сами! Ещё месяц назад  Дербенёв согласно итоговой аттестации  почти «Герой Советского Союза»! Аккуратен, пунктуален, профессионал, лучший, достоин после обучения в ВМА занимать должности от начальника штаба дивизии и выше! И читаем сегодня: небрежен, необязателен, непунктуален, не профессионал, не достоин…
— А подписи под документами всё те же! — согласился Егоров, разрывая представление в клочья.
— Товарищ командующий, документ секретный! — вежливо напомнил начальник штаба, видя с каким удовольствием командующий флотом начинает новую неделю.
 — Секретный, говоришь?! Значит, пусть секретчик заберёт эти клочки человеческой глупости и уничтожит их установленным порядком.

XXV. НАЧАЛО КОНЦА
                1
— Завтра жди комиссию на борт! — комбриг с каким-то особенным злорадством посмотрел на Дербенёва. — Думаешь не прошло представление о снятии с должности? Успокоились все?
— Нет, товарищ комбриг, что касается вас лично, то я никогда не сомневался в последовательности ваших поступков! И даже если представление где-то застряло, а я достоверно знаю, что до главнокомандующего ВМФ оно ещё не дошло, вы обязательно отыщите ещё пятнадцать причин, чтобы снять меня с должности…
— Дело надо своё знать и корабль любить, а не спорить с командованием. Обстановкой на корабле ты не владеешь, что я тебе и докажу завтра ровно в одиннадцать ноль-ноль…
Когда командир Б-177 вышел из кабинета, комбриг обратился к своему любимому заместителю по воспитательной работе:
— Он ещё умолять меня будет, чтоб его только с должности сняли, но не посадили…
— Это точно! — согласился Пащенко.
 Дербенёв прекрасно понимал, куда клонит Малышкевич. Вчера на приготовлении корабля к бою и походу им, Дербенёвым, был вскрыт факт хищения микросхем из секретного блока системы целеуказания ракетному оружию «Успех». Мало того что сам блок секретный и кроме личного состава ракетной боевой части на ракетную палубу ни у кого допуска нет, так в этих «злосчастных» микросхемах содержатся ещё и драгоценные металлы. Конечно, платины и золота там мало, но при сдаче на металлолом эти микросхемы очень ценятся, причём в валюте США…
     «Завтра в одиннадцать ноль-ноль!»,; сказал комбриг. Стоп! Так  это же время начала работы с вертолётами Ка-27Ц! Выходит, что комбриг всё знает, но от кого???» — Дербенёв быстро перемещался из штаба на лодку и размышлял над словами Малышкевича.
     Ещё вчера, сразу после обнаружения факта хищения Дербенёв объявил на корабле боевую тревогу, назначил боевую готовность номер один и запретил сход всего личного состава корабля на берег. Даже вахтенным у трапа с оружием в руках он назначил персонально командира группы управления  ракетной боевой части.
     Уже через сорок минут после объявления тревоги старший помощник доложил первые и существенные результаты дознания. Оказывается, в ночное время, сразу после полуночи, на корабль приходил техник старта мичман Мирнов. На ракетной палубе этот мичман находился приблизительно  три часа. Со слов вооружённой вахты, вид у мичмана был какой-то озадаченный, беспокойный, а  вахта ракетчиков поведала ещё больше: в ходе «визита» на корабль мичман несколько раз просил у матросов, дежуривших в ракетном отсеке,  то кусачки, то паяльник, то нож…
Собрав у себя в каюте «заинтересованных» лиц, командир спросил у присутствовавших:
— Скажите, товарищи мои боевые, что полагается командиру лодки, у которого на борту совершено такое преступление?
— Если командир не знает об этом преступлении и не организовывал его сам, то, скорее всего, обойдётся малой кровью. — предположил «знаток права» Карпихин.
— А если командир знает о преступлении, но ничего не предпринимает, в том числе не докладывает своему командованию об этом? — усложнил задачу Дербенёв.
— Вы ещё забыли добавить, что на борту лодки хранятся ракеты с ядерной начинкой, а корабль боевой  и перволинейный! — добавил Кутумов. — И если всё это вложить в уши нашего комбрига, то вам светит только одно ; «вышка»!
— Обрадовал, Сергей Александрович, почти что наградил! — согласился командир Б-177. — Ещё мнения есть?
— Но на самом деле всё не так?! — не согласился командир ракетной боевой части. — Все мероприятия от дознания и административного расследования до возбуждения уголовного дела  командиром части, то есть вами, проведены ещё вчера!
— Расскажешь это, Василий Александрович, завтра особисту, когда он будет застёгивать «браслеты» на твоих руках, — резко оборвал рассуждения ракетчика командир. — Не забудь ещё пояснить ему, почему командир лодки допустил такую низкую организацию службы, при которой преступление не предупреждается, а расследуется «по горячим следам», и почему твой командир не доложил обо всём случившемся по команде, тем не менее, командование всё знает. Вопрос: у кого лучше налажена служба у Малышкевича или у Дербенёва?
— У комбрига сексотов  много, вот он и в курсе! — поделился мнением замполит.
— А мне кажется, что главный информатор Малышкевича не флагманский ракетчик или флагманский специалист РТС, а тот же Сурен Хачикян, имеющий свою скупку  цветных и драгоценных металлов в военном городке…— предположил командир ракетной боевой части.
— Если кажется, креститься надо! — оборвал рассуждения подчинённого командир. — Мирнов элементную базу вернул?
— Всё до последней платы принёс, сейчас занимается восстановлением пайки посхемно.
— У него, Василий Александрович, времени всего ничего осталось, до двадцати часов! Успеет? Нам же ещё сопряжение проверить надо с пультом у радиометристов.
— Сомневаюсь, товарищ командир, но до нуля часов обещает всё наладить и проверить…
 — Добро, но с корабля этого преступника не спускать даже по нужде. Я на месте, когда  работу закончите, доложите в любое время!
 — Есть! Товарищ командир! Только Мирнов интересуется, сдержите вы своё слово или нет?
— Не надо было преступление совершать, и сомнений бы не было! Всё будет зависеть только от него и результатов завтрашней проверки!
 — Но вы же знаете, Александр Николаевич, что для наладки этой аппаратуры к нам из НИИ целыми бригадами специалисты приезжают всегда, а тут один мичман…
 — А вот это вопрос не ко мне!  А скорее к вам. Почему у вас в журнале посещений нет отметки о прибытии мичмана на ракетную палубу в ту ночь? Почему ваши дежурные, видя, что происходит что-то неладное, не только не предотвратили, но никому и не доложили о странном и никем не санкционированном ночном визите этого вора, а по совместительству вашего подчинённого? Скажу одно, я слов на ветер не бросаю! Но и рука моя не дрогнет подписать возбуждённое уголовное дело тем числом, которым я посчитаю нужным…
Среди ночи Дербенёва разбудил стук в дверь корабельной каюты.
— Всё готово, товарищ командир, — шёпотом доложил Гариленко.
— А сколько времени, Василий Александрович? — поинтересовался Дербенёв.
— Половина третьего! — тихо сообщил ракетчик.
— Ты же обещал к полуночи?! — возмутился командир лодки.
— К полуночи Мирнов закончил пайку, а потом мы два часа гоняли комплекс целеуказания в тестовом режиме и проверяли сопряжение со всеми блоками ракетного комплекса и приборами радиометристов. Всё работает!
— Хорошо, пойдём смотреть сразу в центральный пост.
Командир вышел из каюты и увидел, что старпом с замполитом тоже  «полуночничают».
— Ладно, старпом, а ты, Владимир Иванович, чего не спишь? — уточнил «жизненную позицию» своего заместителя командир.
— Так куда ж я с подводной лодки денусь, к тому же у меня односменка, а наш командир объявил боевую готовность номер один!
Вся «компания» негромко рассмеялась и отправилась на пост приёма целеуказания.
Утром наступившего дня, сразу после подъёма флага,  на корабль прибыли офицеры штаба бригады. Поддерживаемые офицерами штаба дивизии и особого отдела, они спустились в прочный корпус и приступили к «работе». Ровно в одиннадцать часов,  как и предусматривалось планом учения, на связь вышел вертолёт целеуказания. Б-177 доложила о своей готовности к приёму информации от вертолёта в электронном виде.
По ходу начавшегося учения представители штабов то и дело переглядывались между собой, а когда полученная информация по каналам целеуказания легла на карту и совпала с местом заранее известной реперной точки, Малышкевич подошёл вплотную к флагманскому специалисту по фамилии Раевский и недвузначно предупредил его о неполном служебном соответствии.
— За что, товарищ комбриг, помилуйте, Алексей Матвеевич, всё же работает как часы???
— Прохоров, объясни этому «бизнесьмену», в чём он не прав! — Приказал комбриг, подымаясь по трапу наверх. — Командир, продолжайте учения, вам завтра в море идти и не провожайте меня!  Пащенко проводит…

                2 
     Поскольку Верховный Совет отказался признавать легитимность Конституционного Совещания, Б.Н. Ельцин 21 сентября 1993 года объявил о начале «поэтапной конституционной реформы». На первом этапе этой реформы предусматривался роспуск Верховного Совета и назначение выборов в новый орган власти — Федеральное Собрание. Второй этап предусматривал роспуск Советов на местах, но фактически роспуск Верховного Совета произошёл в результате штурма здания Верховного Совета четвёртого октября. После чего местные Советы распустились  «сами собой» и  сравнительно безболезненно.
В это же время центральная пресса, копируя друг у друга информацию, опубликовала статью, в которой Б.Н. Ельцин высказывал очередную новаторскую мысль о необходимости реформирования обороны страны. В рамках предлагаемой военной «реформы» верховный главнокомандующий предлагал распустить все Вооружённые силы СССР, доставшиеся ему «по наследству» и, призвав по сути тех же военнослужащих, заново создать новые Вооружённые силы, но теперь уже  российские… Кроме подсознательной паники и недоумения у военнослужащих этих самых Вооружённых сил статья ничего не вызвала, но судя по всему «реформа» началась с обещанного сокращения и  1-го октября 1993 года пятьдесят восьмую бригаду подводных лодок, в состав которой входила  и Б-177, как и всю дивизию сократили. Четыре оставшиеся «в живых» ракетные лодки 651 проекта передали в состав 22-й брпл и перебазировали в Военный канал. Началось повальное уничтожение флота, неизбежно влекущее за собой неразбериху и уголовщину.
А в Москве к этому времени созрел новый путч, правда, президент РФ, в отличие от президента СССР, оказался более подготовленным к этому случаю морально и физически. В результате, двухдневное противостояние,  как нарыв начавшееся ещё  21-го сентября,  закончилось в девять тридцать  4-го октября 1993 года двенадцатью выстрелами из шести танков Т-80, расположившихся на Калининском мосту.
     Всего  двенадцать снарядов, два бронебойно-подкалиберных и десять осколочно-фугасных, потребовалось Б.Н. Ельцину, чтобы сломить сопротивление защитников непокорного Верховного Совета. «Красный» Белый дом пал, а вместе с ним пала и действовавшая  в России с 1917 года советская модель власти. Никто, правда, до сих пор так и не выяснил почему президент Ельцин, начавший своё президентство с информационной и дипломатической поддержки посольства США и других западных стран,  не нашёл возможности мирно разрешить ситуацию противостояния со своими соратниками в Верховном Совете, поддержавшими его во времена ГКЧП.
Свободная Латвия  в это же время, отказалась от латвийского рубля ; «репшика» и вернула забытую многими жителями национальную валюту «лат»…

XXVI. МЕДНАЯ ЛИХОРАДКА
                1
     Мёртвые корабли, выведенные из состава ВМФ, оставленные у причалов родных гаваней Лиепаи, чем-то напоминают трупы брошенных на поле боя солдат, но иногда они – гружёные стрелянными латунными гильзами и списанными  бронзовыми винтами судов ВМФ исчезают из портов за одну ночь.  А потом «телепортировавшись» появляются, неожиданно, где-нибудь в портах Германии или Нидерландов. Но это потом, а сначала и сегодня бандиты – они же бизнесмены, занятые в сфере реализации цветных металлов, открывают двери кабинетов командиров очень многих соединений ногами и, не стесняясь, заносят  «благодетелям» странные, но такие знакомые нам с некоторых пор коробки из-под Xerox. После чего в неизвестном направлении отплывают не только винты и гильзы, но и вполне ещё боеспособные корабли.
     Лодки 629, 641, 613 проектов списанные «по старости» или «ненужности» находили свой  последний причал в Военном канале, как раз напротив судоремонтного завода СРЗ-29, где в перспективе их планировали разделывать на металлолом, но далеко не всем из них суждено было «дожить» до этого счастливого дня в «добром здравии». Половина советского «наследия» как минимум утонет «там, где их оставят оккупанты», некоторые уйдут на дно даже с человеческими жертвами. А всё потому, что новую Латвию охватила медная лихорадка.  И эта маленькая, но очень «гордая» страна,  не добывающая ни одного грамма медной руды, очень скоро станет лидером Европейского сообщества по реализации цветных металлов. «Медоносы» везде. Всё продаётся и покупается, даже секс стал теперь в Латвии легальным, и не только он.
    Ни с того ни с сего  во всех гостиницах, ресторанах, кафе и магазинах обслуживающий персонал, состоявший теперь только из представителей титульной нации, вспомнил русский язык.
— Всё просто!  — рассуждает старший мичман Ковбасюк. — У кого сегодня деньги? У нас – военных! Да ещё у наших российских бандитов, резко зачастивших в Латвию налаживать «бизнес-контакты».
 — Это не бандиты, Григорий Александрович! — поправляет его другой «аксакал» Б-177 – старший мичман Шершенков. — Эти ребята теперь именуются «новыми русскими». Посуди сам, разве могут простые бандиты пить чай с комбригом почти каждый божий день и заходить к нему в гости «без звонка»?
— А в малиновых пиджаках кто? — уточняет Ковбасюк.
— А это, брат, «бритоголовые». Вот они ещё бандиты, но, думаю, это не надолго.
— Думаешь, перебьют всех?! — удивляется Ковбасюк.
— Нет! Скорее всего, они тоже скоро станут «бизнесменами», если, конечно выживут…

                2
     Дербенёв готовился  заступить на дежурство по соединению и, рассматривая офицерский кортик, рассуждал: «Дежурным по «умирающей» дивизии теперь быть непросто, не проходит ни одного дня, чтобы со списанных лодок не «выковыривали» «медоносов».
   До недавнего времени, пока число незаконно проникающих на территорию части людей не превышало десяти человек и ущерб, наносимый демонтажем цветных металлов, не достигал катастрофических размеров, с этим явлением можно было как-то бороться. Но с некоторых пор «медоносы» стали вооружаться боевым оружием, приобретение которого для отдельных категорий граждан Латвии стало свободным, а лодки, с которых безбожно спиливали и снимали всё подряд стали тонуть. Получив в собственный карман сто-двести лат за ночь, медоносы наносили ущерб  размером в несколько сот тысяч американских  долларов.
     Среди «простых» ворюг и грабителей, собиравшихся в воровские шайки каждую ночь, всё чаще стали появляться рецидивисты. Беглые и выпущенные из тюрем в республиках бывшего СССР, «ввиду прекращения действия советского уголовного законодательства»,  они теперь массово возвращались в родную Латвию.  И как всему этому противостоять, вооружившись кортиком? Хорошо ещё караулы не разоружили, в особых случаях приходится поднимать их «по тревоге».
Чтобы хоть как-то усилить эффект присутствия Дербенёв решил взять на дежурство своего собачьего друга Ардала. Кобель немецкой овчарки вырос, прошёл специальное обучение в клубе служебных собак и всегда был готов с хозяином «хоть на край света». В экипаже пса любили все. Матросы просто баловали, подкармливая, чем повкуснее, а офицеры и мичманы хоть и относились к Ардалу чаще всего настороженно, всё равно считали его своим! 
Плановый обход после окончания вечерней поверки личного состава  Дербенёв решил начать с проверки караула. В ночной тишине хорошо освещаемой «Громштрассе»,  также хорошо были слышны шаги  Дербенёва, Ардал шёл на поводке слева у ноги Александра.
    Странный звук, похожий на звук сломанной ветки, заставил Дербенёва остановиться, Ардал насторожился и замер, устремив взгляд в сторону причального фронта. Ещё треск сломанной ветки, но теперь после щелчка послышался непонятный звон и осколки кирпича от ближайшей стены больно ударили по лицу. Дербенёв ухватился за левую щеку и понял, что по нему стреляют  и скорее всего из пистолета. Ардал рвался вперёд, желая доказать свою готовность защитить хозяина.
— Фас! — приказал Дербенёв, спуская пса с поводка. — Стой, стрелять буду!  — закричал Александр, но не нападавшим, а чтобы услышал часовой, стоявший на ближайшей вышке.
    В кустах раздался треск веток, послышались шаги убегающих людей. Ещё немного, и рык, известный только Дербенёву, заставил Александра остановиться. Дербенёв достал кортик из ножен и побежал на звуки борьбы, впереди послышались ещё два выстрела, и потом всё стихло. Александру стало страшно.
— Караул в ружьё! — закричал он, пробираясь сквозь кусты.
За кустами Александр обнаружил своего любимца восседавшего на спине у неизвестного мужчины одетого в ватник. Ардал так сдавил своими челюстями шею стрелявшему бандиту, что тот только еле слышно сипел. В правой руке уголовник сжимал пистолет. По откинутому назад затвору можно было предположить, что патроны в нём закончились.
    Дербенёв немного успокоился, но ноги в коленях предательски дрожали. Изъяв пистолет из рук незваного «гостя», Дербенёв дождался прибытия караула и сдал «медоноса» разводящему.
Опрос задержанного показал, что на одной из списанных подводных лодок ошвартованной у плавмастерской ПМ-68, сейчас находится несколько десятков человек, демонтирующих цветные металлы.
    Даже прибытие к борту лодки караульного отделения с автоматами и полицейского «воронка» вызванного в часть Дербенёвым,  изначально не способствовали добровольному выходу наверх медных лихоимцев. Только когда на лёгкий корпус лодки спустились электро-газосварщики со своей аппаратурой, готовые заварить все входные люки подводной лодки, заживо похоронив незваных гостей, наверх потянулись любители острых ощущений.
    В ту ночь с лодки было выведено и задержано, с последующей передачей полиции Лиепаи ни много ни мало семьдесят шесть человек. «Воронок», не жалея бензина, ездил туда и обратно до самого утра.
    Но печальным оказался не сам факт проникновения на военный объект посторонних лиц, а то, что за это проникновение дежурный по плавмастерской брал с каждого латыша по шесть долларов за вход, привлекая для сбора «билетов» матроса срочной службы, охранявшего корабль!    
   
                3
      Пока Дербенёв ловил чужих медоносов по всему соединению, у него на корабле появились свои, доморощенные так сказать, умельцы. В результате чего Б-177 оказалась опять в центре событий.  А как иначе можно расценивать тот факт, что с боевой лодки имеющей соответствующее оружие на борту, некто похищает одну из антенн ракетного комплекса. Дело пахнет уголовной ответственностью.
— Товарищ командир, у нас антенну управления ракетами по горизонту украли! — доклад старшего помощника не предвещал ничего хорошего. — Правда, не всю, а только её часть, добавил Кутумов.
— Есть ясность, кто к этому причастен? — не выказывая эмоций, поинтересовался Дербенёв.
— Вчера увольняли из Вооружённых сил очередную партию матросов. Наших там было четверо: химик, трюмный и два ракетчика…
— Кто сопровождал на поезд ракетчиков? — уточнил командир.
— Увольняемых было мало, поэтому, товарищ командир, я назначил одного сопровождающего, мичмана Юрченко.
— Он же сам ещё молод как зелень  на долларовой купюре, — удивился Дербенёв.
— Виноват, товарищ командир, был не прав, — пояснил свои действия старпом. — Химика вернули, сейчас в казарме…
 — Как вернули, он что, не уехал? — удивился полезной информации Дербенёв, а Юрченко куда смотрел, хотя…
— Всё очень просто, вместо поезда, идущего к дому, наш химик  отправился к любимой девушке на ночлег. Там мы его и взяли «тёпленьким» с утра. Боец клянётся, что Сурену Хачикяну сбагрили антенну за двести сорок долларов.
 — Кто об этом знает? — уточнил командир.
— Надеюсь, кроме нас никто, если сам Сурен комбригу не доложил, как обычно…
К одиннадцати часам «контора» армянского предпринимателя была в осаде как настоящая крепость. Три выхода из помещений заблокировали три пятёрки матросов,  возглавляемые офицерами, имеющими при себе зачехлённые в брезент автоматы. Вокруг забора патрулировали ещё несколько человек с «линемётами», издали напоминающими ПЗРК или гранатомёт.
 Ровно в одиннадцать в помещение приёмного пункта цветных металлов вошли командир Б-177, старший помощник командира и командир ракетной боевой части.
За небольшим ограждением, уткнувшись в чудо техники под названием персональный компьютер, сидела вульгарного вида девушка, по всей видимости, секретарь. Вяло прореагировав на появление непонятных дядь, с пустыми руками посетивших кладезь полудрагоценных и очень даже ценных металлов, девушка поинтересовалась причиной визита.
— Нам бы хозяина! — сообщил Дербенёв.
— А вот и он, — ответила секретарь, увидев, как в помещение вошёл Хачикян с тремя телохранителями.
—Чего вам? — недоброжелательно спросил  хозяин скупки металлов.
— Нам бы заполучить обратно то, что вот этот молодой человек сдал вам вчера вечером с тремя своими подельниками по цене двести сорок долларов, — ответил Дербенёв, показывая в окно на матроса-химика выставленного «напоказ» специально для обозрения.
 — Мне кажется, что молодые люди перепутали двери? — решил Хачикян, обращаясь к своим телохранителям, после чего те недвусмысленно потянулись под пиджаки, где оттопыривались точно не привязанные к кобурам огурцы.
— Не торопитесь, господа, — очень вежливо отреагировал Дербенёв. — Прежде чем неправильно действовать, отбросив наше предложение, советую внимательно посмотреть в окна вашей «конторы». Можно также выйти и обозреть, что делается вокруг забора, а уж потом принимать решение…
— Вам это дорого обойдётся! — эмоционально объявил Сурен и взял трубку телефона, собираясь кому-то звонить.
Старпом тут же вырвал шнур из аппарата, а Дербенёв продолжил беседу.
— Если через пять минут мы не выйдем из вашей «забегаловки», мои матросы войдут сюда без приглашения. Не думаю, что последствия этого визита для тебя, Сурен, будут благоприятными. Стоит ли рисковать?!
 Когда офицеры забирали свою антенну, Хачикян причитал только о том, кто вернёт ему деньги?
— Не расстраивайся, Сурен, потерять сегодня несчастные двести сорок долларов лучше, чем завтра обрести пять лет за решёткой в свободной Латвии. О семье подумай, вы же теперь все как один – граждане Латвийской республики. Так какие могут быть сожаления?
 К концу октября дежурным по соединению разрешили заступать на дежурство с табельным оружием, вместо кортика, а матросы и старшины дежурного подразделения назначаемого от воинской части получили возможность вооружаться автоматами в случае необходимости.

XXVII. ЕЩЁ НЕ ВЕЧЕР

      Тридцать первое декабря 1993 года был назначен днём прощания с двадцатой дивизией подводных лодок Балтийского флота. Всего три года назад унаследовавшая опыт и традиции четырнадцатой эскадры, теперь и она превращалась в историю. Банкет по этому поводу был похож на пир во время чумы. Только три месяца прошло как «отпивали» пятьдесят восьмую бригаду подводных лодок – наследницу шестнадцатой дивизии и вот новый повод «повеселиться».
      Всю последнюю неделю года командир Б-177 вёл плановые беседы с офицерами и мичманами корабля по поводу предстоящего сокращения части и вывода войск из Прибалтики. Основная масса членов экипажа относилась к предстоящим организационно-штатным мероприятиям как к чему-то неизбежному, но в некоторых случаях требовались дополнительные разъяснения, и прежде всего членам семей. Иногда с людьми случались истерики, некоторые обещали жаловаться  вплоть до «жалоб к  всевышнему».
      Как ни старался Дербенёв отвертеться от приёма граждан в день прощания с дивизией, ничего у него не вышло.
 — Долг остаётся долгом, даже в такой день! — наставлял мудрый замполит, предвкушая  всеобщее мероприятие. — Я тебе нужен? — уточнил Карпихин, поправляя галстук.
— Да уж постараюсь сам справиться, всего одна особа записана на сегодня…
   Готовясь к приёму граждан, Дербенёв, как обычно, готовил и свой рабочий стол. На всякий случай сварил кофе, убедившись, что на приём записан действительно только один человек, разложил нужные документы, открыл блокнот для записей и уселся за стол в береговой каюте «петровских» казарм.
   В назначенное распорядком дня время дежурный по команде доложил командиру о прибытии жены одного из молодых мичманов лодки на личный приём. Дербенёв приказал сопроводить особу к нему…
   Когда открылась дверь, в помещение сначала проник букет приятных французских духов, немедленно заполнивший всё пространство комнаты,  а следом продефилировала длинноногая и очень стройная красавица лет двадцати двух. Дорогая шуба и броский макияж свидетельствовали о том, что она также как и Дербенёв после беседы планирует посетить банкет, организованный в офицерском зале столовой.
     Только когда девушка присела на стул, одиноко стоявший напротив стола командира части, Дербенёв обратил внимание, что она очень похожа на дочку местной знаменитости, а именно актрисы и певицы местного театра, живущей в соседнем с ним доме.
     Эта девочка росла на глазах Александра лет с девяти, постепенно превращаясь из невзрачного, почти «гадкого утёнка» в белую и прекрасную лебедь.
Всегда возвращаясь с морей, Александр припасал воблу, или шоколадку, а иногда то и другое для местной ребятни. И всегда когда видел  неуклюжую девчонку, заметно превосходившую окружающую братию своим ростом, скромно скучавшую в сторонке от толпы, угощал её сладким лакомством.
   «А кто, если не я? Отца-то нет…» — думал Дербенёв в таких случаях.
Но сейчас перед ним предстала не пацанка-переросток, а вполне зрелая «светская львица», знающая, чего она хочет и в каком объёме!
— Я супруга вашего мичмана…— начала молодая особа.
— Я в курсе, чья вы жена, мне доложили! — перебил девушку Дербенёв, посмотрев на часы. — Какой вопрос вас интересует?
— Меня интересует только один вопрос, чтобы мой супруг как можно дольше служил в Латвии и зарабатывал для семьи валюту. Вы же не справедливо предлагаете ему перевестись на другую подводную лодку, где  валюту в скорости платить не будут, поскольку эти лодки уйдут в Кронштадт…
— Дело в том, Анжела, я не ошибся с именем? — уточнил Дербенёв и продолжил: — Нам всем скоро перестанут платить валюту, а некоторым и вовсе только пенсия останется. Поверьте на слово, предложить что-либо другое вашему супругу в сложившейся ситуации я  бессилен…
     Женщина, до сих пор сидевшая перед Дербенёвым сложив нога на ногу и без стеснения демонстрировавшая обнажённую красоту  своего тела от туфель до ягодиц, после  получения «неудовлетворительного» ответа  медленно, как кошка в брачный период, сменила позу. Поставив ноги сначала рядом, слегка пошевелила ими, потом раздвинула ;  на лучшее обозрение мужчине и спросила:
— А если мы решим этот вопрос иначе?
Дербенёв, невольно обративший внимание  на перемещение «лона любви», замер. Медленно превращаясь из официального лица в обыкновенного самца, он почувствовал как его  прошиб холодный пот…
«Она же совсем без одежды?!!!» — вдруг осенило Александра и обожгло мыслью о последствиях! Приходя в себя после «эротической» атаки, он нажал кнопку переговорного устройства, связывающего командира части с дежурным по команде:  — Александр Сергеевич! Вызовите с лодки супруга сидящей у меня на приёме особы и  передайте её «из рук в руки» любимому. Да, и передайте по дежурству, чтобы её никогда больше не записывали ко мне на приём…
Дама в шубе встала и направилась к выходу. Встал со своего места и Дербенёв.
«Если бы знать, что из той милой девочки, которую я подкармливал шоколадом с десяти лет, вырастет такая гетера, я бы скармливал лакомства собакам…», — последнее, о чём подумал командир части, заканчивая приём по личным вопросам.               

XXVIII. ВНЕЗАПНОЕ  ПРЕДЛОЖЕНИЕ
                1
      Нашумевшие в средствах массовой информации события, связанные с похищением в Клайпеде командира дивизии береговой обороны, привели в шок не столько Европу, сколько саму Россию, но действия командования и личного состава этого соединения немного остудили горячие головы новой литовской власти. Между тем официальная российская сторона  по поводу похищения «возмущалась» недолго и в дальнейшем повела себя довольно странно. Во всяком случае, не так, «как учили», и даже не так, как в подобных случаях поступают те же «янки».
Воинские части, дислоцированные в Прибалтике, начали активно разоружать и сокращать, при этом мало кого из чиновников в московских коридорах власти интересовала судьба сотен тысяч семей офицеров и мичманов, оказавшихся не удел. Военнослужащим по контракту, как и прежде, запрещалось выходить за пределы части в военной форме одежды. Рядовому составу полностью запретили выход в город. А с кораблей, не прекращая движение, продолжалось бегство матросов, призванных из республик бывшего СССР,  иногда этот процесс приобретал непредвиденный и массовый характер.
Дербенёв, привыкший за годы жизни в Лиепае, что Латвия ; это почти родной дом для него и его семьи, относился к запретам не настолько серьёзно, как того требовали приказы.
    «Как же? Этим бывшим латышским стрелкам можно ходить на людях в форме СС, а ему – русскому офицеру ; запрещено? Сейчас! — рассуждал командир Б-177, как и многие другие подводники соединения, принципиально ходивший по городу только в военной форме. — А массовое бегство предателей мы исключим специальными мерами!» — решил Дербенёв, ещё не зная, какими именно будут эти меры!
    Чтобы исключить даже намёк на какой-либо сговор или побег  нерадивых матросов, старпом с замполитом придумали и с одобрения командира осуществили «систему тотального контроля» в части. Для этой цели в каждом оконечном устройстве корабельной системы громкой связи «Каштан» и в каждом кубрике казармы, включая комнату отдыха и досуга, были установлены так называемые «жучки», работавшие на различных частотах передачи. В результате с помощью обыкновенной импортной магнитолы, зная указанные частоты, можно было прослушивать не только разговоры, но и то, что происходит в помещениях. Таким образом, Дербенёв и его «команда» добились того, о чём говорил когда-то Малышкевич, сильно удивлённый тем фактом, что с Б-177 не наблюдалось активного бегства матросов по национальным квартирам.
     Конечно сейчас, спустя  два десятилетия, уже можно сказать, что технические меры имели значение, но не главное. Главное, что командование лодки, совместно с офицерами и мичманами  Б-177, ещё с Севера предприняли успешную попытку создания настоящего крепкого и сплочённого экипажа. К сожалению, далеко не всё, о чём мечтал Дербенёв, удалось претворить в жизнь, но многое из задуманного всё же свершилось! 
   В те времена понятие мобильная связь начиналось и заканчивалось пейджером . На кораблях ВМФ и в авиации были, правда, портативные радиостанции для аварийных случаев, но это исключение из правил не меняло существа положения дел со связью.  И только очень «крутые» парни, прибывающие в Россию чаще всего «из-за бугра», демонстрировали в своих руках агрегаты размером с двухлитровый охотничий термос, обеспечивавшие им корпоративную связь в рамках «бизнеса».
 Поскольку офицеры Б-177 были «простыми грешными», то есть как все, связь между собой Дербенёв, Карпихин и Кутумов поддерживали по стационарному телефону, а когда перемещались по городу брали для этой цели портативные аварийные радиостанции «Шторм».
     Поздним вечером одного из январских дней только наступившего девяносто четвёртого года, Дербенёв, как обычно, закончил служебные дела и собрался домой.
    «За окном темень, в душе почему-то неспокойно, но уж лучше переночевать в своей, а не в казённой постели!» — решил Дербенёв, надевая шинель.
Выйдя на улицу Александр с удовольствием заметил, что морозец, где-то гулявший целую неделю сегодня заметно прихватывал лужицы вдоль бордюров и в низинах тротуаров.
   «Надо быть поаккуратней на переходах…» — подумал Дербенёв, садясь в подъехавший автобус. «Да и пешком мог бы прогуляться!»  — добавил внутренний   голос, но автобус уже тронулся, и Александр, достав из бумажника талон на проезд, прокомпостировал его в ближайшем компостере.
    На следующей остановке в автобус погрузилась довольно странная компания, состоявшая из двух девиц непонятной профессии и двух полицейских, очень злобно и подозрительно поглядывающих на русского офицера в «оккупационной» форме сидевшего на заднем сиденье автобуса.
 — Ваш талон! — потребовала одна из девиц, подошедшая к Дербенёву сбоку. Остальные члены «бригады» окружили офицера с других сторон.
Александр, не задумываясь, достал из кармана использованный талон на проезд и вручил «контролёру».
 — Этот талон не действителен! — заявила девица вульгарным тоном. Он приобретён в Риге и у нас в Лиепае не действует.
 — В какой Риге? — удивился Дербенёв. ; Я там полгода не был, а талоны эти покупал в кассе у Воздушного моста три дня назад. Вот и остальные… — Дербенёв залез во внутренний карман шинели и предоставил «проверяющим» целую пачку талонов.
    Один из полицейских изъял «вещественное  доказательство», а другой по рации кому-то о чём-то сообщил. Говорили полицейские на латышском языке, поэтому Дербенёв не всё понимал, но когда автобус, без остановок ехавший с этого момента,  стал поворачивать на «кольцо» у Воздушного моста, Александр увидел полицейский «воронок» с мигалкой и всё понял. Последнее, что он успел сделать, прежде чем наручники защёлкнулись на его запястьях, это сообщить в эфир по своей рации информацию для замполита и старпома. Она была короткой, но достаточной, чтобы понять, что командир российской части арестован  неизвестными лицами и, скорее всего, будет направлен в полицейский участок, располагавшийся возле ресторана «Юра».
    Действуя не как официальная власть, а как некие провокаторы-ищейки, «блюстители закона» доставили Дербенёва в полицейский участок.  Без объявления внятных причин задержания и не реагируя на требования Александра о необходимости присутствия российского консула на его допросах, местные полицейские начали странные приготовления. 
     Сначала в помещение, куда привели Дербенёва, вошёл некий  вежливый офицер, предложивший Александру подписать добровольное согласие о «сотрудничестве». Потом, когда Дербенёв отказался что-либо подписывать без консула и переводчика, вежливого офицера сменил  полицейский «громила» ростом под два метра, на погонах которого не было знаков отличия. О таких обычно говорят: «мордоворот ; руки-крюки». Лицо этого экземпляра Александру показалось знакомым. Следом за «годзиллой» вошёл начальник департамента полиции, во всяком случае именно так он представился.
— Хорошо! На постоянной основе вы не хотите с нами сотрудничать, но получить некоторую выгоду в качестве бонуса за понимание вы, наверное, не против?
— Не понимаю вас!  — резко оборвал «добрые» намерения полицейского чина Дербенёв.
— Всё вы понимаете, но упорствуете напрасно! Это не в ваших интересах! Там, за дверью стоят, как минимум, пара вышибал, не считая присутствующего рядом с вами. Все они готовы в любую секунду выполнить то, что им прикажут. А где и кто найдёт ваше тело завтра, их, поверьте, не интересует!
— Я ; русский офицер! Вы понимаете, что это значит? — поинтересовался Дербенёв.
  — Для меня это значит только одно, что информация, полученная от вас, обойдётся казне нашего департамента несколько дороже, чем та, что  получена от матроса, сбежавшего из вашей части…
— В очередной раз требую российского консула! — гневно возразил Александр.
— А я, в очередной раз вам заявляю, что вы его не дождётесь. Потому что никто вас не задерживал и где вы сейчас находитесь, никто не знает, даже я, а вот то, что на борту подводной лодки, под командованием капитана второго ранга Дербенёва, находятся две ракеты с ядерной накачкой, вы знаете не хуже меня! Так что, будем договариваться?
— Мне не о чем с вами договариваться! — в очередной раз отказался от предложения Дербенёв.
— И опять вы не правы! — предположил начальник полицейского департамента. — Мы с вами живём в такое время, когда договорённости могут быть полезнее ракет! Вот Горбачёв Михаил Сергеевич – лауреат  Нобелевской премии мира, когда был президентом СССР, объявил Балтийское море безъядерной зоной, а ваш Ельцин разве не согласен с этим?
 — Борис  Николаевич Ельцин мой верховный главнокомандующий и с кем он не согласен или согласен, меня не интересует, но если у вас есть к нему вопросы, ему же их и адресуйте. — дипломатично выкрутился Дербенёв.
— Меня и моих партнёров сейчас интересует только одно: сколько ядерных ракет находятся на кораблях бригады, где вы проходите службу? — довольно жёстко процедил сквозь зубы полицейский.
— Дайте закурить! — попросил Дербенёв.
Полицейский решив, что русский офицер «дозревает» и сейчас будет готов раскрыть все известные ему военные тайны,  достал пачку сигарет «Camel». Дербенёв дождался, когда полицейский станет открывать её, и, вскочив со стула, ухватил табуретку, стоявшую рядом под столом. Ещё секунда, и табуретка опустилась на голову полицая. Правда, в следующий за этим миг и Дербенёв был оглушён ударом по голове исправно выполнявшего свои обязанности «годзиллы».
Сколько времени над командиром Б-177 трудились  «слуги закона» Дербенёв не знал, но в себя Александр пришёл на кафельном полу какого-то подвала, где не было света, отопления и мебели.
     Вдоль стены с одной стороны камеры к полу была привинчена железная скамейка, на внешней стене зияло зарешёченное окошко без стёкол, через которое на пол свободно падал снег. Стену вдоль коридора имитировала мощная тюремная решётка. Из одежды на Дербенёве были только трусы, майка и носки. Почему-то сильно жгло под мышкой. Александр поднял левую руку и обнаружил  вместо «растительности», что обычно довольно быстро вырастает после бритья, большой волдырь.
     «От зажигалки что ли?» — подумал Дербенёв, но тут же отвлёкся, забыв о боли и холоде.
Какие-то странные звуки, доносившиеся с улицы, привлекли его внимание. Издали эти звуки очень походили на автоматные очереди, но из какого-то странного мощного «автомата». Судя по нарастающему, шуму звуки приближались. Как только выстрелы стихли,  Дербенёв отчётливо услышал речь своего старпома. Усиленный мегафоном голос Кутумова звучал как ультиматум:
— Командованию гарнизона доподлинно известно, что командир российской части 59182 сейчас находится в полицейском участке и незаконно удерживается там без всяких на то оснований. Здесь  и сейчас на площади находятся представители различных, в том числе зарубежных, информационных агентств, готовые поделиться этой «новостью» со всем миром. Если через десять минут капитан второго ранга Дербенёв не будет освобождён, бойцы спецподразделений России начнут штурм и освободят его силой, но в этом случае обязательно будут убитые и раненные, а виновные в неправомерных действиях понесут наказание не за одно, а уже за несколько преступлений. Время пошло!
    Часть экипажа лодки, руководимая старшим помощником командира, совместно с бойцами спецназа и морской пехоты, выделенными от военной комендатуры и поднятыми «по боевой тревоге», вооружившись боевым оружием, сидели на броне трёх БТР-80 . Остальные воины, возглавляемые замполитом Карпихиным, растянувшись цепью, окружили площадь. Блокировав полицейский участок, все  ждали решения на выдвинутый ультиматум. Единственное, чего не успели Карпихин и Кутумов  это оповестить должным образом то самое командование гарнизона, от имени которого они выдвинули ультиматум, а ещё подводники не знали достоверно, что их командир находится сейчас именно в этом участке… 
     Две очереди, выпущенные в воздух из пулемётов бронетранспортёров, и решительность русских воинов, граничащая с безрассудством, возымели своё действие, и Дербенёва через пять минут вывели на крыльцо участка.
Наутро ни одна газета ничего не поведала своим читателям о ночном инциденте. Местные власти категорически отрицали случившееся, однако рядовые полицейские, участвовавшие в задержании Дербенёва, всё же были  уволены со службы, а тело главного «гестаповца» через неделю бомжи обнаружили повешенным за ноги на дереве в районе «шестой группы».
    Вот об этом «суицидном»  поступке  местный «брехунец» рассказал всем. И только тогда Дербенёв вспомнил, что когда-то он встречался с «годзиллой» на ринге, кажется в Ленинграде…
 
                2
— Сегодня всех командиров лодок собирают вечером в штабе бригады, — поведал новость замполит. — Говорят, бывший наш командир дивизии Корнеев приехал вместе с губернатором Ленинградской области…
—  А по какому поводу? — удивился новости Дербенёв.
— Не знаю, товарищ командир, сходите-узнаете! — пожимая плечами, ответил Карпихин.
Вечером того же дня действительно всех командиров частей собрали в кабинете комбрига. Там же присутствовали представители администрации Санкт-Петербурга, правительства Ленинградской области и штаба Ленинградской военно-морской базы.
— Товарищи офицеры! — начал встречу контр-адмирал Корнеев. — Как вам всем известно, окончательной датой вывода войск верховный главнокомандующий обозначил первое июля текущего года. Не буду вас пугать, но многие части из Прибалтики, да и не только, выводятся, скажем прямо, в чистое поле. Нам же повезло, и ваша бригада переводится в Кронштадт. Не все, правда! Судьба оставшихся «в строю» лодок 651–го проекта ещё не решена окончательно. Но наша сегодняшняя забота, прежде всего, о командирах частей, не имеющих жилья там, в России! О тех, кому завтра на боевое дежурство...
— Как красиво говорит, а стелет-то, стелет как мягко! Заботятся они?! Это он так в Питере на новой должности научился? — тихо возмущался командир подводной лодки Б-130, расформированной ещё тридцать первого декабря прошлого года, судьба которого так и не была решена до настоящего времени.
— Нет, ораторствовать их учат в академии генерального штаба, он же её с золотой медалью закончил. — так же тихо ответил коллеге Дербенёв и поднял руку.
— Слушаю вас, Александр Николаевич! — отреагировал на поднятую руку Корнеев.
— Товарищ адмирал, мой заместитель по воспитательной работе капитан второго ранга Карпихин ; заслуженный офицер! Никуда не переводится! Так же как и я, в своё время, был направлен на Север, где его успешно забыли не только орденом наградить, как это было сделано в отношении всех офицеров политуправления Балтийского флота, но даже вернуть из командировки на Балтику. Сегодня, некогда забытый в Заполярье  Карпихин,  представлен к увольнению в запас. Будет ли ему в этом случае предоставлено жильё?
— Боюсь, Александр Николаевич, что на этот вопрос я вам ответить не смогу! — развёл руками оратор.
— Вот и я боюсь, что этот офицер-подводник, отец двух детей, поедет жить к себе в Тульскую губернию, откуда призывался на службу, где ни кола у него,  ни двора…
 — Есть и приятные новости для вас, Александр Николаевич! — особо подчеркнул Корнеев, обращаясь вновь к Дербенёву. — Вас приглашают в Управление боевой подготовки Балтийского флота поучаствовать в конкурсе на замещение должности старшего офицера.
— Объявил так, будто тебя уже назначили…— снова возмутился командир Б-130. — Как-то подозрительно вежливо он с тобой общается, Саня? С чего бы это?
— Не знаю, Геннадий, думаю, это после нашего с ним «перекрёстного» спора на тему любви к Родине и верности присяге, состоявшегося в прошлом году после Дня флота…
— Сейчас, товарищи офицеры, некоторым из вас на руки будут выданы документы на получение жилья в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. Будьте предельно внимательны, документы со всеми печатями и подписями! Вам необходимо только внести сведения о себе и своих семьях, согласно удостоверениям личности и паспортам.
    Придя после совещания в береговую каюту, Дербенёв долго и внимательно рассматривал полученную на руки «путёвку в будущее». Согласно документам, лежавшим на столе командира Б-177, лицу, указанному в этих документах, предоставлялось право получения ордера на двухкомнатную квартиру в городе Гатчина Ленинградской области по указанному адресу.
    «Лена, новая семья, новая жизнь, дети и всё по-новому!!! — растаял в мечтах Дербенёв. Но кто позаботится о его кровных, уже существующих детях? Кто предоставит жильё Карпихину, которому везде  отказано?»
  Дербенёв нажал кнопку вызова дневального по команде.
— Антошкин, замполит ещё здесь? — уточнил командир у матроса.
— Так точно, у себя, товарищ командир!
— Пригласите его ко мне!
Через несколько минут в кабинет вошёл замполит.
— По вашему приказанию…— представился Карпихин.
— Не суетись, Владимир Иванович, а садись рядом, я тебе должен кое-что пояснить!
Утром следующего дня все документы полагалось сдать представителям  администраций. Сдал «свои» документы и Дербенёв, а через полчаса уже стоял на ковре у комбрига.
— Я нисколько не сомневался, Александр Николаевич, что вы честный человек, но не до такой же степени…
— А разве, товарищ комбриг, у честности существуют степени?  Для меня это открытие. — весело реагируя на упрёк, ответил командир Б-177.
Присутствовавшие в зале чиновники от Ленинградской области и Санкт-Петербурга рассмеялись, и только Корнеев с Лисафовым  были темнее тучи дождевой.
— Зря веселитесь, Дербенёв, лишней-то квартиры у нас не-ет! — особо вежливо, подражая «старшему начальнику», подчеркнул Лисафов.
— Представляется, товарищ комбриг, что моему замполиту она точно лишней не будет! — так же вежливо ответил командир Б-177.
               
XXIX. СЕМЕЙНЫЙ БИЗНЕС

        В феврале 1994 года Государственная Дума объявила амнистию участникам августовского путча 1991 и октябрьских событий 1993 годов. Но это было в Москве и мало кого интересовало из подводников, судьбой-злодейкой  брошенных на обочину жизни. В это же время плрк Б-177 вывели из состава сил постоянной готовности в резерв.
     Вывели, как выбросили за ненадобностью что-то лишнее. И никого из московских «флотоводцев» не интересовало то, что оставшиеся «в живых» три подводные лодки 651 проекта отремонтированы и модернизированы совсем недавно. Что на это потрачены сотни миллионов народных рублей, что  ракеты этих лодок дальностью стрельбы перекрывают всё Балтийское море, а уложенные в нужных местах  на дно морское субмарины, как платформы, незамеченными могут лежать там хоть месяц. Потом по приказу всплыть в нужное время,  и через шесть минут минимум шесть ракет с ЯБП,  вылетят в любое окошко НАТО-вского дяди, чтобы спросить: «Молился ли ты на ночь, вояка?». А лодки после  этого тихонечко погрузятся, чтобы снова лечь на грунт, и будут «отдыхать» дальше, ожидая следующего приказа  свыше. При этом никакие системы ПЛО  не способны будут их засечь.
     «Но это фантастика!» ; скажут одни чиновники, носящие морские нашивки на рукавах тужурок, только потому, что видели море на картинах Ивана Айвазовского. Других «думающих» голов от обороны, не видевших моря даже на картинах известных художников-маринистов, вопрос применения крылатых ракет в современной войне на море, скорее всего, вовсе не заинтересует.
     Именно под руководством этих чудо-выводителей доблестные русские войска уходили из Германии, Польши и Прибалтики. Уходили  чаще в никуда, чем по предназначению. Зачастую воинские части доезжали до первой остановки или первого гарнизона на территории России и, сбросив на землю вывезенное и сохранённое имущество страны своей, тут же - «на месте», и расформировывались.
В новых условиях «шоковой терапии», также шоково рождались   и новые идеи, чаще всего бытовые, конечно. Успешно продав свой «бумер» седьмой серии, Дербенёвы  пришли к выводу, что автобизнес на подержанных машинах может поддерживать их жизненный уровень и способствовать более мягкой адаптации к новым экономическим условиям, когда валютные выплаты прекратятся.
     Татьяна Дербенёва, обладавшая так же как и Александр, заграничным паспортом, решилась рискнуть на оформление разовой визу в Германию для покупки автомобиля. С этого решения начались её регулярные поезди «по делам семьи», благо к тому времени ещё не родился запрет на выезд членов семей военнослужащих за границу.
     В ходе поездок «за бугор» случались не только приятные приобретения, но и разного рода инциденты. Так, при подъезде к одной из придорожных стоянок в Польше, когда Татьяна во время перегона очередной машины отстала от основной группы и остановилась, чтобы разобраться в указателях и дорожных знаках, её машину, почти новую БМВ пятой серии, заблокировали рэкетиры.
     Увидев гранату и пистолет, в руках одного из них, Татьяна выжала педаль газа «до упора» и ушла от преследования. Пришла в себя Дербенёва только когда на спидометре замерла стрелка, показывающая скорость двести сорок километров в час, да и деревья за окнами стали мелькать непривычно быстро...
     В другой раз, за превышение скорости её арестовали польские блюстители порядка и, ввиду того что наличными польских злотых у неё не оказалось, Дербенёву посадили за решётку до оплаты штрафа. Спас Татьяну от «тюрьмы» такой же бедолага-перегонщик, доставленный в участок для оплаты своего нарушения.   Но не всё и не всегда заканчивалось так красиво как с Дербенёвой.
     Всё чаще стали появляться сведения о фактических потерях среди людей, действительно пытавшихся выжить в новых реалиях, предложенных «молодыми реформаторами» страны победившей демократии. Большинство этих людей воровать не умели да и учиться не желали, а честный труд доходов приносил всё меньше. На Россию надвигался страшный период «реформ».
     После того как в Подмосковье по весне, когда сошёл снег, нашли труп жены одного из командиров подводных лодок, тоже занимавшейся перегоном машин и пропавшей ещё осенью, Дербенёвы впервые задумались о прекращении своего  слишком рискового бизнеса.
— Ты знаешь, Саша, мне страшно. — дрогнувшим голосом рассказывала Татьяна о своих страхах Дербенёву.   — Я никогда ранее не задумывалась о своей жизни, тем более не искала её смысл, но теперь наша жизнь мне кажется ничтожной, во всяком случае мгновенной и мало чего стоящей.
Дербенёв, также как и большинство вчерашних советских граждан,  переживших период от «застоя» до «развала», прекрасно понимал супругу, но пока молчал. В отличие от Татьяны, Александр не раз встречался с костлявой спутницей в никуда и, зная истинную цену жизни, не  был столь категоричен в своих выводах.
  — Боюсь, что ты не права, на счёт ничтожности. Всё зависит от того чем наполнен смысл жизни, но с перегонами нам точно пора «завязывать». Ты у детей одна, и никто не в состоянии им заменить мать!
Радовало Александра в этой короткой беседе только одно. В новых жизненных условиях семейные отношения стали более тесными и открытыми, так, во всяком случае, думал Дербенёв. Недавние любовные страсти отошли на задний план, геополитический разлом уже произошёл, а остальное Дербенёвым предстояло построить заново, но удастся ли им это,  сейчас не знал никто. 
 
XXX. ПРИКАЗАНО УНИЧТОЖИТЬ ВСЁ.
                1
      Апрель 1994 года выдался тёплым и для Прибалтики необычным. Повсюду кипела работа по демонтажу вывозимого и эвакуируемого имущества Министерства обороны РФ. На лодке Дербенёва тоже  полным ходом шёл демонтаж секретных блоков, аппаратуры и сдача секретных документов. Машины, то и дело снующие по причалам и собиравшие с кораблей то, что ни при каких обстоятельствах не должно достаться врагу, вдруг прекратили ездить по заявкам в самом  разгаре этих работ.
Из беседы с командиром бригады выяснилось, что склады, на которые сдавалось ранее демонтированное секретное оборудование, уже эвакуированы либо сокращены.
— И что теперь делать? — скорее разочаровано, чем раздражённо спросил Дербенёв.
— Что делать, что делать? — передразнил Александра комбриг, также недовольный решением «руками водителей». — Уничтожать всё на месте! Лом и кувалда плюс огонь теперь наши союзники. Всё, как на войне, и за борт!
— А приказ или распоряжение? — вслух засомневался Дербенёв.
— Будет вам приказ, а пока прочтите вот это и запишите номер директивы Главного штаба, на неё надо будет ссылаться в актах об уничтожении имущества!
Дербенёв прочитал директиву и пришёл в недоумение.
— Так это же не вывод, а бегство какое-то? Почти по Булгакову – агония!
— Спешу обрадовать, Александр Николаевич,  не вы один так считаете только от этого там ;  наверху, эффективнее не работают…
С этого момента блок-схемы, агрегаты и прочее имущество подлежащее сдаче на эвакуацию подводники стали крушить кувалдами непосредственно у борта и, подписав акт у командира, сваливать всё за борт…
В самый разгар работ, когда, как казалось Дербенёву, ещё спина парит от желания трудиться, его направили старшим на буксировку плавающей казармы «Миасс». Предстоял  непростой переход под буксиром  из Лиепаи в Калининград, с последующей постановкой несамоходной посудины в док ПСЗ  «Янтарь». Помощником к Дербенёву назначили его же старшего механика ; капитана второго ранга Лебедева и ещё нескольких членов экипажа.
— А кто же будет моим имуществом заниматься? — возмутился Дербенёв, получив распоряжение на командировку.
— Печать и право подписи оставьте старшему помощнику, думаю, он справится! — приказал комбриг, и Дербенёву ничего не оставалось, как выполнять приказ.
Направив механика с матросами на «Миасс», Дербенёв вышел на связь с капитаном морского буксира МБ-4, выделенного на буксировку несамоходного «корыта».
— Какие ТТХ имеет Миасс, мне нужно передать их на таможенную и пограничную службы? — уточнил капитан.
— Записывайте,  диктую:  проект Р801А, водоизмещение полное ; 3578 т, размерения ; 111 х 13,8 х 2,8 метров, автономность ; 30 суток. Силовая установка: три ДГ по 350 кВт, экипаж фактически: 12 человек согласно судовой роли. Провизии - 6 тонн на семь суток, воды пресной ; 190 тонн, топлива;120 тонн, то и другое на полную автономность.
Придя на судно, Дербенёв выслушал доклад механика и «обрадовался»: из трёх дизель-генераторов, в строю был только один, правда, в качестве резервного источника для ходовых и стояночных огней загружены дополнительные аккумуляторы, их же можно было также использовать для частичного освещения судна.
 — Противопожарные и водоотливные средства? — уточнил Дербенёв.
— Всё проверено фактическим пуском, работает. Использовали один огнетушитель.
 — Добро. Завтра проходим таможню, а послезавтра закрываем границу и ; в путь! Личному составу есть где разместиться?
— Мне кажется тридцать одноместных, тридцать семь двухместных и семьдесят четыре четырёхместных каюты нам хватит! — уточнил Лебедев.
— Не заплутать бы! — согласился Дербенёв.
— Зачем только мы идём в Калининград? — поинтересовался механик, размышляя о перипетиях службы отдельных судов вспомогательного флота.
— Затем, что «неходящее» но водоизмещающее имущество приказано уничтожить всё! Может, «Миасс» кому то ещё добрую службу сослужит в России? — ответил командир и поскучнел.
Когда команда, возглавляемая командиром Б-177, выполнив поставленную задачу, вернулась в Лиепаю, наступил май. Всё живое вокруг приободрилось, проснулось, расцвело зелёными счастливыми красками, да так,  что казалось жизнь начинается заново.
«А может так оно и есть?!»  — подумал Дербенёв, выходя из кабинета комбрига.
               
                2
— Владимир Иванович! Не сочти за приказание, пригласи ко мне старпома. — Дербенёв загадочно улыбался и сиял как медный пятак, только что вышедший из-под чеканного станка.
Через пару минут командир, замполит и старпом уже обсуждали очередную «семейную» затею командира.
— Друзья мои, — многозначительно начал командир, — если вы не забыли, что на нашем экипаже существуют определённые традиции, предлагаю сегодня в очередной раз, может даже и в последний, собрать «военно-семейный совет» корабля на моей даче.
— Правильно! — согласился Кутумов, — и отпраздновать день рождения командира…
— Не совсем так, Сергей Александрович, — поправил старпома Дербенёв, — эту встречу мы посвятим нам всем, нашим жёнам, детям и друг другу.
— Предлагаю, традицию не нарушая, пригласить и некоторых флагманских специалистов. — дополнил замполит.
— Я не против! — согласился командир и, отдавая ключи от дачи старпому, напомнил, — Начало мероприятия в девятнадцать ноль-ноль.  Моя доля в валюте вот. Где колодец и зачем он нужен, объяснять, надеюсь, не надо? Если надумаете подкоптить рыбку, щепа в домике под топчаном. Владимир Иванович собирает всех жён офицеров, мичманов и направляет их на место сбора, оповещает флагманов. Ответственные за доставку людей к месту проведения мероприятия старший мичман Шершенков, мичман Мануйленко и мичман Юрченко. Старшие в команде сегодня замполит с механиком. Дежурят: по лодке ;  ракетчик, по команде – боцман. Вопросы?
     Поскольку вопросов к командиру не последовало, механизм, отлаженный за последние два года, заработал с нужной активностью.
— Единственное, что я вас попрошу. — уже  вдогонку напомнил командир, — не утопите, как в прошлый раз, всё пиво в колодце. Целый месяц, поливая огород и всякий раз доставая ведро из колодца, я  вылавливал бутылку свежайшего  «Сенчу алус». И ещё, после окончания мероприятия остатки шашлыка и рыбы старпому передать на дежурство и вахту. Пусть «привязанные» к железу подводники тоже желудок порадуют…
Спустя несколько часов, когда Дербенёв, в сопровождении друзей - командиров Б-203 и Б-24 ; подъезжал к своей даче, из-за вековых сосен, окружавших дачные участки, приятно тянуло дымком от шашлыка и млеющей в коптильне  почти готовой рыбы горячего копчения. Где-то совсем рядом играла музыка.
— А вот и мы! — входя на участок, сообщил о своём прибытии Дербенёв и немного оторопел.
Такого количества гостей его дача ещё не принимала. По внутреннему периметру вдоль забора  были расставлены накрытые богатыми яствами и напитками столы, возле мангала и коптильни колдовали мужчины, а за столами руководили дамы. Две машины припаркованные между соседними участками, работали в качестве музыкальных центров. Здесь, на танцполе руководили дети старшего поколения, а младшая ребятня всецело растворилась в «дрессуре» и подкормке хозяйского пса Арда, перекормленного до такой степени, что он мог теперь только лежать и ворочать морду от детских рук с угощениями.
— Хозяин на месте, пора начинать! — предложил кто-то из «зала».
— Предлагаю, первый тост за именинника! — поддержал «оратора»  командир Б-203 капитан второго ранга Лякин.
— А я предлагаю первый тост за наш экипаж!  — вставая с места, отверг предложение Дербенёв, вспомнив как когда-то, в аналогичной ситуации, поступил его предшественник Степан Бискетов. — Посмотрите, какой он у нас огромный, дружный, боевой! Не знаю, удастся ли нам когда-либо встретиться после первого июля, но точно знаю, что в таком составе, как сегодня, мы не увидимся уже никогда! Спасибо вам всем за ваш труд, за то, что вы есть, за то, что вы здесь, и простите меня если вдруг я кого-то когда-то каким-то образом обидел или не услышал! Немало трудностей нам пришлось пережить за довольно короткий период, были  разногласия и даже уголовщина проявлялась иногда, всякое бывало, но были и победы, наши с вами победы! Очень надеюсь, что спустя годы, а может быть десятилетия, случайно повстречавшись где-нибудь на просторах России-матушки или за её пределами, мы не отвернёмся друг от друга, а хотя бы поздороваемся и вспомним, что когда-то были одной семьёй, одним экипажем…

XXXI. КИНОЗВЕЗДА

     В июне 1994 г. по инициативе Б.Н. Ельцина в России был наконец подписан договор об общественном согласии.
Подписание этого договора и решение Государственной думы об амнистии  участникам сразу двух путчей, состоявшееся ранее, способствовали стабилизации обстановки и прекращению на некоторое время гражданского противостояния. Правда,  для лиепайских граждан и неграждан эти новости были так же далеки, как новости об освоении космического пространства астронавтами NASA.
Начало лета Лиепая встретила ожиданием. Менее чем за месяц до официальной даты вывода русских войск из бывших республик  Советской Прибалтики лодка Дербенёва была уже не только разукомплектована и в апреле выведена из состава ВМФ, но  и списана в ОРВИ . Теперь официально, то есть «де-юре», её не было, но на самом деле она    по-прежнему была  жива. Поскольку на ней ещё был экипаж.
Единственное, чего она не смогла бы сделать с ходу, это погрузиться под воду. Ещё, скажут специалисты, не смогла бы пустить ракеты  и выстрелить торпедами в цель, поскольку все секретные блоки и механизмы соответствующих комплексов были демонтированы и уничтожены, но тот элемент, который любой корабль делает одушевлённым, у неё был. И этот экипаж по-прежнему готовился, как предполагалось Министерством обороны, перевести лодку к берегам США в надводном положении и своим ходом.
— А с нами потом чего будет? — спрашивали почти ежедневно подводники своего командира.
— А с вами будет как со всеми: контрактникам ; предписание в руки и к новому месту службы,  срочникам ; тоже не домой ехать, пока не отслужат положенное, и только пенсионерам «лафа» выпала.  Им какие-то сертификаты придумали и деньги выделяют на покупку жилья в том месте России, какое они выберут для проживания, — «отстреливался»  Дербенёв. — У нас с жильём как будто проблем нет, вот с переводами сложнее вопросы  решаются!
— Вы забыли сказать ещё, что командир без угла и места под солнцем! — добавил старпом.
— Я-то, допустим, не пропаду.  Меня в Пушкин на кафедру берут, правда, только при условии, что жильё предоставлю им, — отшутился командир.
— Ну да, ну да! Не они вам, а вы им…— подчеркнул Карпихин.
— Да я, собственно, не очень и заморачиваюсь по этому поводу, — как-то неуверенно поведал новости своим ближайшим заместителям Дербенёв. — Не сегодня-завтра должен решиться вопрос с назначением меня старшим офицером Управления боевой подготовки Балтийского флота в Калининграде, конкурс я вроде выиграл. Если всё будет так, то, возможно, и с квартирой вопрос однажды решится!
— Под лежачего минёра «шило» не течёт… — блеснул мудростью замполит. — С приходом на новую должность надо сразу рапорт на жильё писать!
  — Не-ет, Владимир Иванович, первым делом пишется рапорт о принятии должности, а уж потом всё остальное…
Пока офицеры спорили о будущем в каюте командира, в «высоких» московских кабинетах решалась судьба военного имущества, иначе сказать ; железа,  ещё вчера бывшего боевым кораблём. Для любого экипажа это всегда если не родной дом, то, по меньшей мере, место его жизни, место приложения профессиональных знаний и навыков, а ещё это место, где из простого деревенского или городского мальчишки рождается настоящий мужчина.
Наверное, о чём-то не договорились партнёры от России и США, и поэтому  самостоятельный переход лодки к берегам Америки был отменён. Экипаж превратился в сдаточную команду со сроком «жизни» до первого июля 1994 года, а то, что осталось от подводной лодки по договорённости между РФ в лице командира 22-й брпл и представителем финской компании «Sub-Expo.Ltd» превратилось в плавающий  ресторан порта Хельсинки на целых три года.
«Хорошо хоть не борделем сделали», — говаривали некоторые русские туристы, вкушая русскую водку и закусывая её чёрной икрой в  ресторане, бывшем когда-то банальной аккумуляторной ямой.
В 1997 году некогда боевую лодку, а теперь ресторан финны передадут в аренду канадской компании «Russian Submarine», но та удивительным образом обанкротится и в 2000 году бывшая плрк будет арендована американской компанией «Inter Media Film Equitis. Ltd».
    В течение года американцы дотошно будут маскировать дизель-электрическую лодку 651 проекта под атомоход проекта 658 и успешно снимут на ней  нашумевший фильм-катастрофу «К-19» с Харрисоном Фордом в главной роли.
После съёмок фильма судьбой лодки заинтересуется администрация музея авианосца «Саратога», и в период 2002 по 2007 годы порт Провиденс в самом маленьком штате США Род-Айленде станет последним портом приписки этого замечательного корабля. «Почему последним?» — спросите вы.
    Да потому, что 17 апреля 2007 года во время сильного шторма «бравые» американские моряки не смогут уберечь «музей советской подводной лодки» ; одной из первых лодок охотников за авианосцами, и она затонет прямо у причала. Спустя год, 26 июля 2008 года лодку поднимут на поверхность, но денег на восстановление не найдут даже в Конгрессе США, куда, по информации из достоверных источников, обратятся американские ветераны-подводники. И в 2010 году многострадалица  «Джульетта» отправится на металлолом.
— Прощай, любимая, прощай, родная. Прости, что не проведал, не проводил в последний путь! — печально скажет  Дербенёв, узнав об этой трагедии, но всё это будет через  много лет, а пока на улице «гулял» 1994 год.
               
XXXII.МИГРАНТЫ
                1
     И вот наступил «долгожданный», трижды помянутый во всех видах ненормативной лексики день в конце июня 1994 года. Оставив всё имущество, нажитое за годы службы, «неграждане» паковали чемоданы, в то время как «титульная нация» новой Латвии мечтала поскорее обзавестись тем, что само идёт в руки. Среди первых были и Дербенёвы. Собрав скромные пожитки, Татьяна осматривала квартиру хозяйским взглядом.
— Кажется совсем недавно отправляли скарб на Украину, а смотри снова обжились… Сейчас Валя приедет за мебелью. Ей ещё жить и жить в Лиепае, да и неизвестно куда потом?
 Между чемоданов показалась  кошка Машка, собравшаяся, наверное, на выгул, но хозяева пока на выход не спешили, значит, и ей следует обождать. Квартира оставалась местным властям. Дача была возвращена прежним хозяевам бесплатно, хотя в своё время покупалась за приличные деньги. Двухуровневый кирпичный трёхкомнатный гараж в гаражном обществе «продан» латышам за двести условных единиц, и то после того, как Дербенёв пригрозил взорвать его вместе с имуществом.
      Оставленные почти «за так» объекты недвижимости осиротели, но не погибли, а что ожидает их хозяев, в статусе «персона нон грата» навсегда покидающих пределы Латвии, не знал никто. Злорадствующим от счастья свободным и теперь уже не оккупированным латышам оставалось всё, кроме чести и совести…
От обиды и несправедливости, безысходности и беспомощности на душе каждого выезжавшего из Лиепаи «оккупанта» не кошки скребли, а шагающие экскаваторы орудовали по самому сердцу. Глядя с каким счастьем  на лицах, латышские неофашисты из миграционной службы, выписывают «негражданам» миграционные карты,  Дербенёву хотелось остаться в лесах и ещё повоевать.
    Как ехать, на чём?  Нет представления ни у кого. Сначала надо «отметиться» в штабе флота, потом съездить на Украину в отпуск, чтобы вернувшись, начинать всю жизнь сначала. Но как это возможно?
 «Постой, у меня же появился новый «друг» ; хозяин автостоянки по сбыту машин  Хуберт Шольц» — вспомнил Дербенёв, а почему бы не приобрести у него машинку «для себя любимого»?
— Добрый день, хер Хуберт! — поздоровался Александр когда они с Татьяной приехали на автостоянку, разместившуюся вблизи  кинотеатра «Sarkan; b;ka».
— Добрый день, хер Алекс! — вежливо ответил мужчина среднего роста лет пятидесяти по фамилии Шольц. — Что вам будет угодно?
— Я бы хотел приобрести машинку для моей фрау…— расплывчато пояснил Дербенёв.
— Для вас, хер Алекс, я готов уступить цену вот на этот экземпляр. — Хозяин мини-салона, покачивая небольшим пивным животом из стороны в сторону, подвёл Дербенёвых к жёлтому трёхдверному «Opel Kadett».
— Цик макса? — уточнил цену по-латышски Дербенёв, потом спохватился.  — Ой, извините: Вас костет дас ауто?
— Для всех, хер Алекс, полторы тысячи долларов, а для вас ; ровно тысяча!
— А за девятьсот? — переспросил Дербенёв.
— Я согласен – девятьсот пятьдесят! — быстро «сдался» Шольц.
— И я согласен! — ответил Дербенёв, садясь в автомобиль.
— Пусть фрау попробует! — потребовал Шольц. — Это же  её автомобиль!
Дербенёв согласился, а сам пошёл осматривать другие варианты. Хозяин автостоянки на это среагировал по-своему, и цена упала ещё на пятьдесят долларов. В конечном итоге домой Дербенёвы приехали на жёлтой «букашке».

                2
      Дорожные сумки и оставшиеся домашние вещи Дербенёвы погрузили быстро, но отъезд решено было перенести на завтра, поскольку потерялась кошка.  Ушедшая «по личным делам», маленькая хранительница домашнего уюта «забыла» вернуться обратно, и вот теперь Дербенёвы вынуждены ждать её появления.
«Очевидно, не хочет уезжать с нажитого и доброго для неё места», — решила Татьяна и  семейство отправилось на ночлег к знакомым, точнее, к знакомой Татьяны, с которой та работала на сахарном заводе последнее время.
Ночь растаяла в женских слезах. Дербенёвы ещё не уехали, а на струнах души каждого из них уже трепетала боль потери, нет, не кошки, а целой жизни, вернуть которую уже не получится никогда.
Через открытое окно на кухне доносилась мелодия  песни Анжелики Варум «Городок», ставшей гимном ближайшего кафе «Диалог» и всех русских жителей покидавших Лиепаю в эти тревожные дни.
Ах, как хочется вернуться,
Ах, как хочется ворваться в городок,
На нашу улицу в три дома,
Где всё просто и знакомо, на денёк,
Где без спроса входят в гости,
Где нет зависти и злости - милый дом,
Где рождение справляют
И навеки провожают всем двором.
    Утром, когда проснулись Александр и сын Вовка, семья дружно позавтракала и отправилась на поиски пропавшего «члена экипажа».
Кошки  Машки не было ни в окрестностях, ни на даче. В поисках любимицы Дербенёвы поднялись на площадку бывшей своей квартиры, где прожили двенадцать лет, но лучше бы они этого не делали...
То, что они увидели, вряд ли можно описывать без эмоций. Входная дубовая дверь, изготовленная когда-то по заказу Александра на СРЗ-29, отсутствовала вместе с петлями. Осиротевшая и даже «постаревшая» за сутки квартира, как живой  человек, взывала о помощи.
    Ограбленная и «изнасилованная» нелюдями, она молча смотрела на мир пустыми глазницами окон. Грабители, орудовавшие здесь похоже всю ночь, сняли даже отопительные батареи и вынесли ванну.
    На золотистых обоях в детской комнате фекалиями было выведено на латышском языке: Latvija latvie;iem, n;ve padomju okupantiem,  а ниже «горела» приписка красной краской – «под кровь» на русском, с ошибками: «не гра, вон из Латвии». Дербенёв сжал кулаки, ему  захотелось взять в руки автомат… Татьяна сначала  плакала навзрыд, никого не стесняясь, а потом  тихо сползла по стене на пол.  Александр, для которого увиденное было таким же невыносимым, как и для супруги,  быстро увёл сына из квартиры, незаметно вытирая слёзы.
— Пора отчаливать! — сказали Дербенёвы сами себе, садясь в машину и отправляясь в Калининград. Туда, где их ждала новая старая Родина!
На границе с Литвой пограничники-педанты от Латвии пытались вывернуть весь автомобиль наизнанку. Дербенёвы молча терпели издевательства.
«Ничего, — поддерживал себя Александр, — ещё не вечер!» 
Немного порадовал разговор с литовскими пограничниками, эти ребята отнеслись к русским  переселенцам доброжелательно. За чашкой кофе, любезно предложенной на литовском контрольно-пропускном пункте, старший пограничник, не стесняясь в выражениях, сказал о латышах просто:
— Холоп может быть только хорошей проституткой, а хозяином ;  никогда!
На удивление, понятные и очень «доходчивые» слова не вызвали отторжения своей ограниченностью. Дербенёв даже улыбнулся, услышав их. Каким-то  нахлынувшим вдруг презрением ко всему латышскому, а значит, несправедливому эти слова схватили Александра за само существо, перечеркнули всё прошлое, но, высветив только сегодняшние проблемы,  всё-таки посеяли надежду на лучшее будущее.
«Поживём – увидим!». — Так кажется, говорил некогда Чуйков.
               
XXXIII. РЕКВИЕМ О ПОТЕРЯННОМ ПОКОЛЕНИИ.

        Оставаясь наследницей Российской империи и Советского Союза, современная Россия по-прежнему выступает локомотивом внешнеполитической, экономической, социальной  и иных сфер жизни стран бывшего СССР, исключая, пожалуй, только Прибалтийские страны, выбравшие путь интеграции с Западом. США и их союзники по НАТО прилагают неимоверные усилия по выведению из сферы «влияния» РФ таких её бывших «братьев», как Украина, Грузия и Молдова, что заставляет нас сегодня о многом задуматься. Например, о том всё ли хорошо обстоит с нашими нынешними «реформами», не окажемся ли мы однажды в том положении, из которого не выбрались ни Российская империя, ни СССР?
      К моменту развала Великой страны, от её могучего океанского Флота остались только «рожки да ножки», и те чаще всего где-то вне линии, или не в строю. Например, на Балтийском флоте к началу конца, то есть к  первому июля 1994 года насчитывалось всего пять подводных лодок, одна из которых была учебной и одна не в строю. А ведь ещё в начале восьмидесятых годов прошлого столетия этот флот имел целую эскадру боевых подводных лодок, включавшую в себя, в том числе, лодки стратегического назначения и лодки, вооружённые крылатыми ракетами средней дальности, постоянно выполнявшие боевые задачи в океанской зоне. И всё это не считая того, что на этом же театре всегда было несколько отдельных бригад и дивизионов, боевых, учебных и опытовых подводных лодок, способных в угрожаемый период стать боевыми.
     Что говорить, если ВМС такой «мощной» морской державы, как Польша, после развала Организации Варшавского договора имели в своём составе три действующие подводные лодки. И Россия ; после развала СССР, вывода войск из тех же стран Варшавского договора ; вышла с таким же количеством лодок в составе Балтийского флота…
    К сожалению, картина существенно не изменилась даже тогда, когда от управления модернизацией  ВС РФ и созданием нового облика защитника Родины отстранили главного «реформатора», а по совместительству – зятя бывшего премьер-министра нашей страны Сердюкова.
Сегодня в составе ВМС  Польши, теперь уже члена блока НАТО –шесть подводных лодок, а на Балтийском флоте по прежнему ; три, местами даже две??!
Как бы мы не хотели в это верить, но если посчитать все лодки наших «партнёров» по НАТО, то станет понятно, кто настоящий хозяин на морских коммуникациях Балтийского театра возможных боевых действий.
    Зачем я об этом говорю, или как некоторые могут сказать, «стращаю», понапрасну сотрясая воздух? А затем, что не так всё просто и спокойно в нашем мире сегодня. А вокруг калининградских границ, в частности, давно сложилась особо интересная ситуация.
   Калининградская область, где сосредоточены основные и главные силы Балтийского флота, уже двадцать пять лет является полуанклавом, не имеющим общих границ с РФ. Зато со странами НАТО и Евросоюза область граничит по всей продолжительности сухопутной границы. Что это означает?
В условиях мирного времени Литва и Польша могут просто ограничивать перемещение людей и грузов через их территорию в Калининградскую область, как это случилось сегодня, в условиях санкций. А между тем в предвоенный или военный периоды возможность этого перемещения будет исключена полностью! Причём единственным способом снабжения мирного населения этого российского региона и войск, расположенных на его территории, как ни странно для кого-то  может показаться, останутся только морские коммуникации. На которых и будут охотиться за нашими судами те «волчьи стаи», которые уже сейчас готовы к выходу в море во всех европейских странах Балтийского бассейна.
     Сегодня руководство нашей страны и Министерства обороны прикладывают немало усилий для восстановления если не былой мощи, то хотя бы необходимого и достаточного стратегического паритета, но процесс идёт крайне медленно, а где-то и совсем «буксует». Вот один из примеров. За двадцать пять лет существования новой России только ленивый кандидат в губернаторы Калининградской области не обещал построить нефтеперерабатывающий завод в этом регионе.
     Действительно, добыча нефти в области ведётся на суше ещё с середины семидесятых годов прошлого столетия, а с недавних пор и на шельфе Балтийского моря тоже, но своей нефтепереработки в области как не было, так и нет. На переработку русскую нефть из Калининграда почему-то возят, как и было принято в Советском Союзе, в соседнюю Литву – активного участника Евросоюза и НАТО?!
Но вернёмся к подводным лодкам флота России, которые должны будут в случае необходимости противостоять врагу на коммуникациях. Столь медленное воссоздание  подводной составляющей Военно-морского флота на Балтике, да и не только, происходит, как представляется,  не потому что верховный главнокомандующий или министр обороны РФ не хотят восстановить паритет на этом направлении или не знают, как это сделать. А потому, что никому не дано изменить объективные сроки подготовки командира подводной лодки, без которого нет и никогда не родится та самая семья по имени экипаж, а железо по имени подводная лодка никогда не станет живым.
    В доказательство своих слов приведу несколько цифр. Для подготовки одного командира неатомной подводной лодки уходит минимум десять лет, а чтобы стать командиром атомохода может уйти и  пятнадцать. Чтобы было понятно, откуда берутся такие значения, поясню:  пять лет требуется на обучение в военно-морском институте или училище, ещё около пяти-шести лет уходит на карьерный рост в корабельном составе и подготовку на командирских классах, а у атомоходчиков плюс к этому - служба на сменных экипажах и учёба в специализированных центрах.
     И это ещё не всё! Увлёкшись математическими изысканиями, мы совершенно забыли ещё одну категорию подводников. Это завтрашний командир, а пока его старший помощник  – должностное лицо, готовое в случае гибели командира в бою немедленно заменить его.  Ещё мы не учли что далеко не каждый человек по своим физическим, физиологическим или психологическим качествам и способностям готов стать командиром подводной лодки. Как правило, это только каждый третий или каждый пятый из обучаемых в ВВМУЗ  курсантов. К слову, «дотягиваются» до командирских телеграфов подводной лодки, по статистике, ещё меньше претендентов.  Только каждый десятый  выпускник училища, где готовят будущие командирские кадры,  без учёта военных медиков, химиков, инженеров-механиков, воспитателей и психологов с юристами ; становится командиром лодки.
    Вот и выходит, что даже если сегодня взять и построить сразу двадцать или тридцать лодок для того же Балтийского флота, что в сложившихся экономических условиях почти невозможно, то на подготовку для них только командиров потребуется ещё целых десять лет.  А ведь в ходе огульного сокращения Флота предпринятого в начале девяностых годов прошлого столетия, только на  Балтике было порезано более пятидесяти подводных лодок. Таким образом, более ста командиров и старших помощников, на подготовку которых страна потратила миллионы рублей, просто ушли в запас или направились «толкать» науку. Целое поколение, если посчитать за весь Военно-морской флот, отправилось в никуда и навсегда было потеряно для России.
     Опомниться и начать строить Флот как это делается сегодня, мало! Представляется важным, никогда не забывать чему учил нас великий кораблестроитель, учёный и флотоводец вице-адмирал Степан Осипович Макаров: «Помнить войну!».   

МЫСЛИ НА БУМАГЕ. ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

    Двадцать два года назад я сошёл с командирского мостика своего подводного ракетоносца. Что изменилось за это время? Да почти всё! Страна наконец встала с колен и ушла от западной зависимости в политике, частично в продовольствии. Радует русский крестьянин, собравшийся с силами в условиях очередных западных санкций, появилась надежда, что и государство заметит этот процесс – не оставит кормильца нашего один на один с проблемами. В России снова стали строить школы, детские сады, жильё для людей.  Сегодня опять востребованы выпускники учебных заведений, имеющие техническую специальность или рабочую профессию, а это значит, что оживает экономика! Снова в почёте человек в погонах, труд его ратный хорошо оплачивается, правда, и спрос настоящий – в деле,  следовательно, народ может спать спокойно!
    Поменялся и уклад жизни, стал иным, спокойнее что ли, увереннее! Ушли в историческое забвение социальные, финансовые и экономические провалы былых «реформаторов». Неизменными остаются только Отечество, честь и воинский долг, да ещё сны. Почти каждую ночь они возвращают меня в моё подводное прошлое, к  побратимам: матросам и старшинам, мичманам и офицерам – моим учителям, без которых я бы не состоялся как офицер и командир.
    Печально осознавать, что многих из них уже нет в живых, а живущие ветераны-подводники могут занять место в строю только «по случаю» или у праздничного стола.  Но зачем память так цепко удерживает меня в железе прочного корпуса, ведь  всё, что было там ;  в молодости, на подводном флоте, ;давно ушло?  Иногда мне кажется, это происходит потому, что я ещё не до конца отдал долг своим боевым товарищам. Наверное, руководствуясь этим соображением, я и взялся когда-то за написание сначала рассказов, потом повестей и наконец романов о подводниках. Какую цель я ставил перед собой тогда? Прежде всего, писать правду, пусть она будет жёсткой, иногда и жестокой, но лучше правда, чем потом краснеть перед побратимами и теми людьми, кто по-прежнему честно может посмотреть тебе в глаза.
     Сегодня закончен очередной четырёхлетний труд! Доволен ли я своей работой? Ответ будет скорее положительным, чем наоборот и не только потому, что за два года после опубликования предыдущего романа в Интернете его прочитали более одиннадцати тысяч читателей, а прежде всего потому, что на страницах нового романа вновь ожили они – настоящие герои НАШЕГО времени.
     Подводники, по-прежнему живущие в моей памяти, снова в одном строю и в одном прочном корпусе. Даже отрицательные персонажи, живущие в романе, ; не вымысел, не полёт фантазии, а пусть и грубая, иногда собирательная, но копия, снятая с реальных,  живших когда-то или живущих до сих пор людей.
     Всё, что описано в романе, имеет под собой историческую действительность и не является плодом фантазии автора. Однако совпадение фамилий, похожесть номеров подводных лодок и частей ВМФ не следует воспринимать как истину  в первой инстанции, это всего лишь  литературный приём, предпринятый мною для более тесной связи героев романа с героями, фактически существовавшими в историческом прошлом.
 
Калининград                9 августа 2016 года


© Copyright: Александр Дегтярёв, 2018
Свидетельство о публикации №218042601367
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Александр Дегтярёв
Рецензии
Написать рецензию
Другие произведения автора Александр Дегтярёв