Камни и люди. Глава 1

Какая разница, друзья!
Между алмазом и графитом.
Между горою и волной,
Между топазом и гранитом?
Все от давления Земли,
И от причуды атмосферы.
И я, и ты в них рождены,
За горизонтом нашей эры.
Нам миллион и больше лет,
И нет нам смерти с сотворения.
Конца не будет, век уйдет,
Но снова будет возрождение.

С местом и временем рождения мне повезло. Я родился под знаком зодиака Рак, у которого талисман - камень изумруд. Вышло так, что мой родной поселок Изумруд стал мне покровителем, да и вдохновителем, как я это сейчас понимаю.
"В первых числах генваря 1831 года трое крестьян деревни Юрзовка Белоярской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии подрабатывали смолокурением и в районе небольшой реки Большой Рефт, вблизи крохотной речушки Токовой. Вдруг одному из ни,х Максиму Кожевникову, носящему колоритное прозвище Пух, случилось заметить как что-то зеленоватое мелькнуло в корнях одной из вывороченных сосен. Он немного поковырял и извлек из комка мерзлой земли драгоценный камень.
Что камни являются изумрудами определил екатеринбургский аптекарь Гельм, последний обследовал их твердость и удельный вес. Максим Кожевников родился в деревне Крутиха в 1799 году. Свое прозвище Пух получил за редкие волосы на голове. Но есть и другое мнение, связанное с производством, которое немцы называли «puh. После тридцати пяти лет тяжких трудов в сырых шахтах заболел Пух туберкулезом и умер. Следов, где схоронен, не осталось, Говорят   в поселке Белоярском.  Это же когда было!

Обычная для Урала самоцветная находка породила тысячи и тысячи других, которые дали жизнь людям, поднявшим прииски, копи, поселки, города и изумрудную промышленность Урала, прогремевшую на весь мир.
Промышленность Урала, а так  и тянет сказать  Урана. Ведь с Урана и Геи  у греков из хаоса начался мир. А от них пошли дети — титаны: Океан, Гелиос, Селена, Аврора. Борей, Эфир. За ними пошли звезды. В числе их был Крон. Он и Рея родили Деметру, Посейдона, Геру, Аида и Зевса. Зевс рос и прятался от своего отца Крона, который пожирал детей, на Крите. Были и у нас свои Кроны, пожирающие не только детей, но и народы. Но обо всем по порядку.
Хоть и билеты есть, но народ в автобус  прет и рассаживается как ему заблагорассудится. По этой причине ехал я нынче до Свердловска не на своем месте.  В Асбесте подсели еще желающие, были таковые и в Белоярке, где распрощался с жизнью Максим Кожевников. Народ уплотнился, но  все равно двигались вздрагивая — дорога на многих участках ремонтировалась, а на одном в районе Гагарское — Малые Брусяны  действовала только в одну сторону и потому пришлось ждать своей очереди на проезд.

Наш автобус больше похож на тарантас. Он легкий и его кидает на кочках асфальта, плюс к тому, тормоза не отрегулированы и колодки  постоянно визжат. В общем, ехали в при прыжку и с музыкой. Приехали на Южный автовокзал раньше указанного в расписании времени, но сестра Лида всегда на посту, уже  встречает.
Только перешли на улицу Щорса, а из-за угла наша маршрутка. В маршрутке столпотворение, некуда притулиться, водитель восточной национальности вовсю жал на педали, резко обгонял соседние машины и от этого нас постоянно кидало из стороны в сторону.
-Вот вам и цивилизация, - пошутил я, - у нас на поселке такого бедлама в маршрутках нет, все аккуратно, все сидят, лишних не подсаживают, разве только одного двух, а тут друг другу ходят по головам.
С облегчением выбрался из этой душегубки и двинулся с сестрой к ее дочери Тане, которая Иванова. Тишина, Таня и муж ее Олег в разных комнатах смотрят телевизор, детей Игоря и Андрея нет, они, как пояснила хозяйка, пошли участвовать в аттракционе на выживание, типа «Замок Боярд».

Вручил Ивановым подарки — на двоих двухспальное одеяло под названием «Бамбук» и Олегу отдельно пакет рыбной нарезки к пиву. Только накрыли стол и ребята подошли. Выяснилось, что Игорь, что постарше, в Москве живет в районе Речного вокзала. Банк «Тиньков», где он работает от местожительства недалеко, бывает на Химкинском водохранилище.
Вспомнились места по забегам на лыжах. Слушатели военного учебного заведения приезжали на метро «Речной вокзал», подходили к водохранилищу, получали на базе лыжи и начинали делать круги по заснеженному льду.
-Угощайтесь окрошкой, курганским салом к дню благодарения, - предложила Таня.
-Или благоговения? - спросила Лида. - Благоговение, это похоже на преклонение перед постом.
-А какая нам разница, - подвела черту Таня и спросила, - вкусно?
-Вкусно, - раздался хор голосов.
-Ну вот и молодцы, кушайте на здоровье.

После чревоугодия смотрели фотографии с отдыха Ивановых в Черногории, и с поездки Лиды с Таней в Германию к брату Сергею. От долгого смотрения заболела шея, приходилось голову к дисплею поворачивать вправо  и держать ее в напряжении. В заключении родственного банкета  сфотографировались на диване.
Возвращаясь из Свердловска, вновь застрял на участке ремонта автотрассы. Тогда мне и подумалось,  а как же раньше пробирались горных дел мастера  в наши дремучие изумрудные края — на Сретенский, Троицкий и Мариининский прииски, когда ни автобусов, да и машин не было? Сколько ни смотришь в окно на давно знакомые перелески,  все равно глядишь, как будто хочешь что-то давнее и необычное увидеть.               
В 1657 году государь всея Руси Алексей Михайлович пожаловал территорию от истока реки Рефт до озера Куртугуз и далее по речке Кунарке до реки Пышмы Невьянскому Богоявленскому мужскому монастырю. На картах река Рефт относилась к Камышловскому уезду Пермской губернии. Отсюда и пошло Сухоложье и болотистая земля Рефтинская, не менее значимая, чем безводные  пустыни Нубии, где находились знаменитые изумрудные копи царицы Клеопатры.

К египетским пирамидам и к берегам Красного моря добытые драгоценности доставляли торжественно караваны верблюдов. Уральские изумруды следовали на телегах сквозь тайгу, по бездорожью и гатям на изморенных от колдобин и гнуса лошадях.
Из Египта смарагды попадали во дворцы властителей стран Европы, Ближнего и Дальнего Востока - византийских императоров, персидских шахов, китайских богдыханов, индийских раджей. Рефтинские изумруды, большей частью, оседали в личных коллекциях Петербургского двора и в карманах Екатеринбургских золотодобытчиков и гранильщиков.
«Он зелен, чист, весел и нежен, как трава весенняя...» - писал об изумруде Куприн. На самом деле, он излучал тяжесть давления, которую испытал при своем рождении в глубинных недрах и при появлении в муках на свет, и тем доводил владельцев до печального конца. С ними он уходил в могилы и храмы.
В числе первых, прикоснувшихся к кладовым копий, и ушедших в иной мир были начальники гранильной фабрике в Екатеринбурге Коковин и Вейц.
Ничего не бывает вечного, и на смену последнему прибыл полковник  Миклашевский.  До этого долгие годы Уральские копи были закрыты, и на них содержалась только стража, охранявшая отвалы и промышленные здания.
 
- Только крайность или слепой случай могут занести человека в этот дикий угол, - возмущался полковник Миклашевский,  следовавший уже который день на прииски. Все пространство, начиная от Пышминского завода, покрывал сплошной лес, богатый ключами, горными речками и главное болотами, которые не пересыхали в самые жаркие летние дни.
- Петр Иванович, - обратился  к полковнику, сопровождавший его помощник Сергей Федорович Юнышев, переведенный на Урал с Алтая. Благо еще, что сухо, во время дождей только верхом можно следовать, не иначе, да и то трудно.  Смотрите, по случаю свирепствующих ветров, проезжая тропа совершенно завалена деревьями, и много  придется попотеть, чтобы расчистить ее после бури.
- Вы хотите сказать, что наши трудности еще впереди.
- Боже сохрани, ваше высокоблагородие. Будем надеяться наш первый визит и все последующие  оставят  только благоприятные впечатления.
- Голубчик, я всякое видывал, половину Алтая по Змеиногорском краю с вами проехал верхом. Дело не в удобствах,  - долг обязывает. Урал золотое дно для России, но дно пока еще весьма глубокое. Отсутствие всяких дорог к нему, препятствие, надо сказать, изрядное. Правда, есть реки. Пятьдесят горных заводов на Урале, сколько пудов разных грузов, а только за счет рек сплавлять удается. Надо и тутошние реки использовать, шлюзы, каналы, пристани,  что ли строить, - как вы думаете?

-  Местные реки Петр Иванович не горные, за исключением, пожалуй,  Чусовой, а болотные, - пояснил мастеровой гранильной фабрики Чупахин. Что с них взять, бывает и пересыхают. Хотел в эти края в свое время заглянуть известный ученый  Гумбольд,  но вынужден был, по причине бездорожья, ограничится посещением Шайтанского завода. Только, что поднялся на известную гору Волчиха и определил ее высоту.
- Слышал про такие дела. Многие хотят прикоснуться к нашим недрам, но, как говорится, локоть близко, да не укусишь, - с хитрецой в глазах проговорил Миклашевский. Хотя, еще не известно, как бы мы без немцев обошлись. Не зря в Германии, а именно в Фрайберге учились Петр I, Ломоносов. Бывали на Урале Велим Генин, Винцент Райзер и Вильгельм Фермор и еще много разных иностранных гостей. Кстати, не слышали, совсем недавно Березовский округ и лично управляющего золотого прииска Нестеровского посетил ни кто иной, как американский журналист и путешественник, запамятовал фамилию.

- Да, что-то мелькало в прессе, - согласился Юнышев.
- Так вот, он проявил пристальное внимание к процессу золотодобычи. Побывал на кварцевой фабрике, посмотрел технологию дробления и промывания кварца, алмальгации золота. Затем выезжал на Андреевский прииск и наблюдал, какие там россыпи.
- Как американцы ездят по нашим краям, трудно представить, а мне все боки поотбивало, - тяжело вздохнул екатеринбургский мастеровой Андреев. Уж не знаешь, что и подложить под это место.
- Ничего Федор Кузьмич, так звали мастерового, Бог терпел и нам велел, - подбодрил, Юнышев.
- Еще верст десять до переправы, а там до  Токовой и рукой подать, - успокоил  возчик. Чтоб не так скучно было дозвольте ваше благородие случай рассказать.
- Сделай милость, дружок, все веселее станется, - обрадовался Петр Иванович.
- Вот вы ваше высоко благородие Березовск вспомнили, а я случай. Ехал как-то через наш Березовск купец, на ярмарку, значит, - начал возчик. Денег при нем прибывало отменно. Остановился  на отдых у знакомых мужиков в нашем рудничном поселке, покормил лошадь, а лошадь своя была. Отдохнул, значит, подкрепился и в путь. Отправили его мужики, а сами давай думать, на деньги позарились, догнали его по дороге, да и убили.

Куда деть? Затащили в лес, да в карьер и бросили, а с верху землицей присыпали и старицей забросали. С лошадью сложнее, дорогая и приметная, с собой, как деньги, не заберешь. Думали убивцы и надумали: привязали лошадь к деревцу на цепь, ноги на всякий случай путами завязали. Думают, помрет с голоду.  Так бы и вышло, если бы она с голоду не перегрызла то самое деревце и с путами не двинулась домой. Сколько верст она прошла, сказать не могу, только появилась на родном дворе. Увидали ее, значит, всполошились и по следу в обратный путь двинули, кровь-то от пут осталась на дороге. Пошли по следу, а он и привел ко двору мужиков, где останавливался купец. Соседский народ лошадь признал. Помялись мужики, помялись, да и поклонились миру в ножки: «Простите люди добрые, черт попутал, и признались в своем злодеянии». А куда убитого купца дели, не сказывают.
Снова, значит, в дорогу и лошадь эта впереди… И вот как бывает, чудом иначе и не назовешь, вывела она их к карьеру, к месту, где привязанной стояла у деревца. Тут купца и нашли. Народ-то, а особливо бабы, ревнем ревели, над купцом и над верной лошадью.

- Почему же мужики не убили лошадь, когда с купцом покончили? – задал вопрос приказчик.
- Чтобы понять, живность надо иметь. Человека-то  легче убить, чем скотину, потому, как она безответная тварь, только смотрит на тебя. На купца рука поднялась, а на лошадь, нет. Так бывает, порой, и в зайца выстрелить жалко.
- Смотри, смотри, вон он, твой заяц через дорогу чешет, - закричал, как со сна, приказчик.  И действительно,   пролетел серый через дорогу, только его и видели.      
- Примета, надо сказать, нехорошая, хоть возвращайся, - заметил возчик.
- Э, батенька…славны бубны за горами. Это у кого такие приметы есть?
-Уж извините, чтобы так, просто…ну, нет, что-нибудь да есть.. Конечно, оно глупо  немножко верить, что вот заяц перебежит дорогу – и все тут, а если так в сам деле выходит. В подтверждение слов возчик рассказал несколько историй, когда стоило перейти дорогу попу, бабе или перебежать зайцу – и самое верное дело  проваливалось.
- Эх, братец, однако позабавил ты нас историями, как будто отдохнули, - похвалил возчика Миклашевский.

- Вовремя этот заяц появился, - добавил приказчик. Приехали уже почти, а то пришлось бы возвращаться.
Лес стоял сплошной стеной, а дорога виляла то влево, то вправо, выбирая сухие места. Временами из кустов с шумом вылетали рябчики, а то и косачи. Хотелось пострелять, но время торопило, дело шло к вечеру.
-Как же людям явились эти изумруды, с чего все началось? -  решил к беседе сподобить   разговорчивого возничего Юнышев.   
-Ведь подиж ты, сколько опрежь нас народу жило, а никому было невдомек, что в наших местах сокрываются самоцветные каменья, нужные к цареву дому! Не было тут ни проходу, ни проезду… Случалось только редко, если и брали отвод на порубку, то близ Белоярской дороги, али по речке, чтобы сподручно было бревна сплавить…
- Ну, рубили, сплавляли, а дальше что?

- Дальше? Дальше известное дело, наш Белоярский крестьянин Максимко Кожевников,… парень дошлый уродился, смотрел все, где как порубка откроется, да пни появятся, он их выкорчевывал, да смолу гнал. Как-то зашел Максимко за пнями на правый берег Токовой, что впадает в Рефт, да меж корней сушины вывороченной бурей напал на струганцы, как есть тумпасы. Огаркнул он сотоварищей, показал им самоцветы, подивились они, порылись тут еще, да порешили, что, как поедут в город, показать их там, а если гожи, то и продать. Так и сделали. Да проведал об этих камнях управитель гранильной фабрики, что в городе жил; доставили их к нему, а он-то вертел и смотрел их, точить давал, да и признал, что этот камень дорого стоит. А земля эта казенная, да в ту пору по закону никто в ней не мог добывать самоцветный камень, окромя что казна. Управитель послал за Максимкой, да вместе с ним и рабочими поехали на Токовую смотреть место, где найдены каменья. Вырыли тут ямины, шурфы на пробу, встретился им сланец, что со слюдой; стали его пробивать, а в нем струганцы и сидят. Камни нашли знатные. Управитель их забрал, да в Питер и отправил. С той поры работы и начались…

- Понятное дело. Значит, твой Максимко со товарищами стал, по-вашему,  первым хитником, то есть старателем-браконьером  изумрудов?
- Так получается.
- Что же далее случилось? Какие  дела начались?
- Дела как дела. Рыть начали на реке Токовой, прииск появился Люблинский, а проще Люба, вскорости там и будем. А сейчас их шесть будет.
-И что везде роют?
-По разному бывает. На одних разносом открытым способом ямы копают, на других за жилами вглубь идут, шахты роют.
-И глубоко?
-Сажень на двадцать бывает и с боковыми ходами. Слюдянка легко подается.
Миклашевский смотрел на высокие корабельные сосны и пытался вспомнить, кто  ему рассказывал, что не руда, а леса были главным фактором существования уральских горных заводов. Ходили слухи, что легендарный Никита Демидов подался на Урал вовсе не из-за богатства уральских руд, а потому, что Петр запретил рубить дубовые рощи вокруг Тулы.

Потому на Урале каждый горный завод имел свою «лесную дачу» - огромную территорию, где ему разрешалось рубить дрова.  Еще Василий Татищев с целью «бережения лесов составил первую инструкцию по лесопользованию. Приемник Татищева де Генин учредил должность лесного надзирателя. Лесное законодательство петровских времен отличалось редкой суровостью. Например, за порубку  леса по берегам рек, отчего реки мелели, порубщикам попросту отрубали головы. Бесплатно крепостной крестьянин мог срубить такое дерево, какое в состоянии вытащить из леса на своей спине, без лошади. В этом случае Россию спасало то же бездорожье, да комарье.
- Запалили бы христиане что-нибудь, сил нет, гнус заел, - попросил  Петр Иванович.
- Разве это гнус, ваше высоко благородие? – отозвался на просьбу горный инженер Зорин.  Прошлым летом я на севере работал. Аж, за Богословскими заводами. Вот сторонка, скажу я вам. Там вот от этой напасти места нет. У рабочих котелки с куревом за поясом, на рожах просмоленные сетки. А мы щеголяли с коробками на голове, проковыряв под глаза дырочки. Чисто, как в театре. Только уж эта тварь в тысячу раз хуже волка или медведя. А комаров-то пришлось покормить. У нас тогда не работа, а маята пошла, только шахту пробили, а тут вода. Бились, бились вручную и бросили. Паровую машину через болота протащить никак не могли
- По какой лесной «даче» путь держим? - спросил Миклашевский начальника приисков.

- Сразу и ответить затруднительно, господин полковник. Вокруг нас Каменская, Березовская, Режская и Монетная, а мы, получается, посередине.
Рефт и сосновая роща уже давно остались позади. Потянуло дымком и чем-то вкусным. Слева за лесом открылся горный отвал, частично покрытый мелким березняком. 
- Эх, какие горы нарыли, - обозрев округу  и десяток домиков, - заметил, повеселевший приказчик.
На переднем плане стояла кучка приисковых рабочих, вскрывавших верхний пласт. Направо виднелась большая промывальная машина, для неопытного глаза представлявшая  городьбу из деревянных балок, желобов и колес. На заднем плане картины, на небольшом пригорочке пристроилась приисковая контора, несколько хозяйственных пристроек и длинный корпус для рабочих.  Это был знаменитый Люблинский прииск.
- Чьи будете? Кто здесь хозяин? – уточнил полковник
- Белоярские мы, есть и с Сухоложья, - за всех ответил старший.
- Вон вас сколько. Пожалуй, больше ста наберется, -  заметил Екатеринбургский мастеровой, прибывший вместе с Миклашевским
- Не так уж и много, - возразил старший.  - На добыче золота в летние месяцы поболе будет - до 12 тысяч сходятся.
- Добрые люди мрут, и нам дорожку трут, - прибавил коренастый мужичок из рабочих.

- Отчего мрут? Причина есть какая? – поинтересовался Юнышев
- Так, во всем своя причина есть. Земляной горох стали есть, картофель  этот – ну и бедуем. А чай, что? Не смотри, что она трава, - добавил, стоящий рядом старик. Вот от этой самой антихристовой травы и пошло и все нарушилось. Мужики с кругу спились, бабы балуются … В старые времена и звания такого не было этого самого чая, а народу было куда вольготнее. Это уж верно. И сахару этот в рот не брали.
- А вы тут, поди, совсем обасурманились на лесной-то стороне, – возмутился мастеровой Андрей. И лба-то уже разучились перекрестить по-истовому-то?... Гляжу, двуперстием молитесь?
- Таких как я, от древлего благочиния много, - ответил скосившийся на левую ногу старик. Слыхали, небось, про белоярского  Кожина Максима Степановича, что тумпас большой осмолил.  Нашей веры был. Везуха ему пришла, может и нам  часть струганцев достанется.
 
- Когда везухи нет, чем живете?
- Живем, как говорится от бревна -  промышляем лесом, охотой, рыбалкой, золотишко моем.
- Обогатиться, никак, хотите? – поинтересовался возничий. Ответа не услышал, рабочие по команде старшего  разошлись  по своим местам. Конечно, хотят, - про себя проговорил  возничий, -  хотеть не запретишь. Только все это пустое. Местный богач, оно дело временное,   как пузырь на воде: вскочит, покружиться и лопнет.
На то время по рескрипту Берг-коллеги всяк имел горные привилегии и искать богатства никому не возбранялось. Любому давалось соизволение, какого бы чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы, сиречь золото, серебро, медь, олово, свинец, железо, а также и минералы.
 
Провозглашалась «горная свобода» - то есть независимость собственности на недра от собственности на территории. На практике провозглашение «горной свободы» означало, что любой человек, даже крепостной крестьянин, если у него находились на это средства, мог отыскать месторождение, подать заявку и построить на нем собственный завод.
Вот и эти - искатели богатств, в основном были из бывших дельцов старателей, а то и из каторжан.  Неудачники, которым не повезло, явились сюда еще раз испытать одну лишнюю неудачу. Пышминские раскольники кроме золота и «струганцов» искали еще благочиние на этой грешной земле. Они и были истинные завоеватели недр уральских - голутвенные и обнищалые русские людишки.  Казаки, горнодобытчики, купцы, шли уже по проторенной новгородскими ушкуйниками и раскольниками дорожке. Нелегка она была, ох как не легка!  Не зря говорят Александр Македонский навеки веков заточил провинившихся гномов в Рифейские горы.
- Вы слышали легенду о том, как Македонский покорял Урал, - спросил Миклашевский  Юрия Зорина.

- Что-то не припомню такой, Петр Иванович.
- Раз не помните, слушайте: «Александр Македонский поставил перед собой скромную цель - завоевать обитаемый мир. Войск у него имелось предостаточно, и вот одному отряду, которым командовал Неоптолем, он поручил пойти в самую отдаленную область ойкумены – в край, где возвышаются Рифейские горы. Отряд Неоптолема успешно прошел вдоль рек Волги, Камы и Чусовой и достиг наших мест. В то время башкир тут не было и наш мужик землю, как крот, не рыл. Земля эта была сарматов, а если понятнее – скифов. Скифы воинственностью от македонцев не отличались и битвы с ними случались тяжелыми. Есть предание, что одна из них произошла в 100 верстах к востоку от  Екатеринбурга, в районе Камышлова. Македоняне потерпели полное поражение. Остатки их отряда рассеялись. До сих пор останки тел  и военные доспехи находят на Урале и даже в Западной Сибири, возле Омской крепости.

- В Омскую крепость не поедем, - пошутковал екатеринбургский мастеровой, на котором лежала ответственность познакомить Петра Ивановича с изумрудными приисками. А если тут на прииске интереса быть нет,  то пора и далее следовать, в гору. На горе шахта и промывочная фабрика. Там и отдохнем.
Потихоньку, за разговором от Люблинского прииска подъехали к казармам Троицкого, к поселку  дворов в двадцать, не больше. Покосившиеся избы прямо на отвалах, дырявые крыши и развалившиеся огороды плохо рекомендовали местных обитателей. Рудознатный был народишко, промышлявший изо дня в день и никогда не знавший, чем будет сыт завтра.
Остановились возле серовато-глинистого берега запруды, где было вырыто несколько ям, вроде могил. Несколько совсем свежие, а другие  завалены хворостом. У дороги к яме притулилась группа местных мастеровых и рабочих
- Добрый день христиане, - обратился к встречающим городской мастеровой, - водички бы испить, так истомились.

- Какой вопрос. Воды у нас тут всяко много. Не всем только даем, - шутливо ответил мастеровой в длиннополом сюртуке.
- А что за беда такая? – поинтересовался Миклашевский.
- Да, вот как раз байки слушали про местного разбойника.  Такой человек был, слова знал особые, что все ему было нипочем. Поймают его, посадят в острог, закуют в кандалы, а он попросит воды попить – только его и видели…
- Верно! Загудели рабочие. Ему только дай воды, а уж там его не удержишь: как сквозь землю провалится. Замки целы, стены целы, окна целы, а его и нет, точно по воде уплыл. Сила значит в воде-то. Один надзиратель в остроге-то похвастался, что не выпустит, и не стал лихому давать воды попить, а все квас да пиво. Ушел он все-таки, нарисовал на стене лодку и уплыл, ей богу… Разные слова знал.
- Мы тогда согласные,  воду пейте сами, а нам можно квас и пиво, - подначил Юнышев местного мастерового. - Что за места тут заповедные, как прозываются?
-  Места обныкновенные. Пруд – Свининкой прозывают, а место, где карьер – Макарьевкой, по имени святого Макария.

- Ишь, старатели как землю роют, - заметил Юнышев, - точно свиньи ходили…Не потому ли  и запруду назвали Свининкой?
- Нет, не по этой причине, - заметил местный надзиратель, - в основании плотины вбивали сваи - «свинки», бревенчатые срубы, заполненные  утрамбованной глиной.  С этих «свинок» и пошло.
Миклашевский знал, что плотина не была просто насыпью поперек речной долины в узком месте, а сложным сооружением. Плотинные мастера ценились высоко. На заводах и приисках без воды никак нельзя.
 -Земля так и блестит слюдянкой. По всем приискам таких вот шурфов, сколько они в год сделают, - сотни. И поверьте, Петр Иванович, - обратился Юнышев к Миклашевскому, свое- то они найдут. Где вроде и не подумаешь, а они раз и есть.
 -Они то находят, только казна от этого достатка не имеет, - вздохнул тяжело Миклашевский.

Имела, конечно, и казна, иначе зачем копать и разбирать породу. При приисках имелась маломальская мастерская. Располагалась она в избушке, где раньше баня была и потому в ней постоянно присутствовала  сырость. Мастеров-то всего раз-два и обчелся, в основном работники. На верстаке, что стоял у окна, на кругах шлифовали камни. Шалаев, тот, кто ведал этим хозяйством, на ремесле ослеп и потому ко всякой мелочи внимательно присматривался и ругался матерно:
- Разве это жила…..Не работа, а сплошная маята. Камень-то совсем стал не тот, большой да пустой, тресковый весь. Что из него выкроишь? Одни мучения для дела и для живота своего. Заработка-то нет, - жаловался он надзирателю и высоким начальникам.
Работа в мастерской распределялась по работникам. Одни сортировали, другие камни окалывали от разных примесей. Мастер средней руки оттачивал их начерно. Шалаев и еще Акинтич, что ныне был на выезде, клал ровные грани. Потом на одном круге поправляли, на другом еще на раз полировали до тех пор, пока камень не начинал играть и светиться всеми цветами.

- Зелен камень просто так не возьмешь, с характером, - объяснял мастер Миклашевскому, поднимая на руке изумрудные искры.  Твердость у хризолита высокая, да и точить приходится не мокрым наждаком, а сухим. От него и чахотка.
Петр Иванович наблюдал, как большие камни Шалаев точил рукой, нажимая на круг с наждаком, а мелкие прикреплял к деревянной ручке мастикой. Хорош наждак, из местного корунда.  Пыль только от него едучая, осела по всем углам, поневоле ослепнешь от него.
- Тесновато тут и пыльно, - пойду воздухом дыхну, - предупредил Миклашевский помощников. Камни, которые с собой повезем, вечером мне доложите. Из хризобериллов выберите александриты, те которые  днем зеленые, а при огне красные. Спрос на них особый.
- Понятное дело.  Кразелиты завсегда вес держали, - заметил мастер Шалаев. Хотя вру, бывали времена и другие.  Два наших старика, когда по первости, наткнулись на эти кризалиты, намыли камушков и с ними айда в город сдавать, а их и не берут. Приехали они восвояси, да и бросили их в речку. И речку так назвали Кризалитка. Не помню, как место кличут, только рядом золотой прииск процветал. Тапереча распознали камень, и ценность его возросла. Я бывал в тех местах. После на знаменитых Гумешках, на камнерезной фабрике малахитовые вазы мастерил.
При Миклашеывском разведка выявила много новых приисков. Масштабы их расширились и южная полоса разработок располагалась уже южнее реки Рефт. К ним относились Красноболотный и Островной. Именно здесь была добыта большая часть хризобериллов и александритов. Дела, вроде, пошли на лад, первые кристаллы отличались достоинством. Однако, выработки быстро истощились и последние находки, хоть и отличались весом, имели  бледность и трещины.
 
Отдельные находки обнаруживались гнездами, не имеющими между собой никакой связи, и располагались на различных глубинах. Именно тогда и принято было решение не углубляться, а искать на глубину двух сажен. Но и это не помогло. Надежды окончательно рухнули, и Миклашевский написал управляющему Кабинета е.и. в. Мейендорфу письмо: «Положительных надежд на открытие изумрудов хорошего качества не имеется».
У Миклашевского надежд не имелось, а у господина Кониара, что находился в родственных связях с ярославской купчихой Марией Александровной Труновой, вдруг появились. О господине Конияр разговор еще впереди. Будет речь и о   лондонской «Новой компании изумрудов», не пройдем мимо и французско-бельгийских предпринимателей, что пытались обогатиться на нашей земле после Гражданской войны. Чего только не случалось  в рифейских местах! Был даже случай, когда в уральские дебри заезжал внук императора Николая I, сын  его старшей сестры Марии Николай Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбеергский. Не один, конечно,  а в компании двух академиков (химика Н.Н. Зинина и минералога Н.И Кокшарова), генерал-майора Свиты Его Императорского Высочества А.А. Ребиндера и доктора медицины Н.А Белоголовым.  Он и оставил воспоминания.

Копи в то время находились под арендой яровславского купца Трунова а туристы, если можно так сказать, следовали по короткой дороге через Березовский завод.  До Сретенского прииска, который в то время был главным, следовали страшной глушью,беспрерывными гатями перекинутыми через дорогу.
«Прибыв на место мы увидели штук пять бревенчатых домиков в виде бараков, для рабочих, но рабочих было мало, человек 25, не больше. Лесничий предложил герцогу идти на тягу вальдшнепов.... В конторе смотрели скудный запас изумрудов. До 11 часов пили чай, а потом ко команде герцога легли спать. Спалось тревожно из-за множества комаров... С утра осматривали шурфы, где молоденький лесничий уже напал на изумруды. Удивительно! Почва блестит от сланца жирным блеском и кажется скользкой. Мы каждый выбрали по жиле и предались работе. Проработав часа полтора, мы добыли несколько неказистых камней. Отсюда поехали в экипаже верст за шесть на главный разрез, там разбрелись и долго колотили кайлами, но безуспешно....».

Отец Николая Максимилиановича, герцог Максимилиан Лейхтенбергский с 1841 года состоял членом Совета и  Ученого комитета Корпуса горных инженеров. А в сентябре 1847 года Николай I поручил ему заведовать Интитутом Корпуса (Горным институтом). В 1845-1846  годах он участвовал в осмотре Уральских горных заводов, Главным начальником которых был Глинка. Были на его маршруте Богословские заводы и Турьинские рудники. Начальником их был Матвей Иванович Протасов, его помощником — Григорий Григорьевич Москвин. Высокого гостя на границе округа  вначале встречал заводской лесничий, у заводов — заводской полицмейстер. Москвин, по причине болезни Протасова, встречал на самом заводе. Он же и делал объемный доклад по заводам и рудникам.
После императорского родственника  Изумрудские копи посетил чиновник по особым поручениям при Главном начальнике Уральских заводов Виктор Михайлович Малахов.
 -Ведь поди ж ты, - удивлялся он. Это сколько до нас народу тут прибывало, а не открыли самоцветные каменья, нужные к цареву дому.

Прибывал народишко обязательно по рекам. Самая большая - Пышма, известная с давних пор. Упоминания о ней встречаются в хрониках 1147 года, периода Ивана IV.  Так и Москва этим годом первый раз обозначена. Вот ведь какая старина! В арабских документах  описаны караванные пути из древнего Хорезма по рекам Волга ( Ра), Кама, Белая. Упоминаются реки Исеть, Миасс, Пышма.
 В старые времена на Пышме было много мельниц. Недалеко от Белоярки имелась даже китайская. С китайцем жила русская баба, у них был дом покрытый дерном, к ним частенько заезжали за мукой. Китайцы везде пристроятся, дай им только землю и свободу трудиться.
Откуда пошло название реки Пышма? «Историк Миллер считает, что название — слово татарское, которое сами татары произносят Пишни». Но  в татарском языке такого слова нет, есть Пошмас — неторопливый, медленный, а Пышма якобы видоизмененное слово, со значением спокойная. Так указано в словаре Свердловской области. Но стоит вспомнить, что татары в эти края пришли с нашествием монгол, а о Пышме упоминается в более ранних источниках. Значит здесь татары не причем. Хотя есть вопрос. Кого считать татарами? Кидани тоже свойственники татар, а они мигрировали с китайских окраин в наши места, гораздо раньше монгол.

Ближняя к Асбесту, куда и сейчас следую,  река —  Ревта, по нынешнему Большой Рефт, впадающая в Пышму. Это река  детства, а по сути и всей моей жизни. Как только я приезжаю на родину, обязательно бываю на ней и пытаюсь в ее темной воде рассмотреть свое будущее. Было время в ней рассматривали золото. Река берет начало на огромных  болотах, в трехстах метрах от пос. Лубяной, где по зимнику я не раз проезжал из Екатеринбурга в поселок Малышева и обратно. Не так далеко от пос. Лубяной, вниз по реке был наш покос. Там  и прошло мое босоногое лесное и рыбацкое детство. Интересно, что в двух километрах от истока Большого Рефта берет начало Малый Рефт. Соединяются они в районе современного Рефтинского водохранилища, образуя своеобразное речное кольцо. Вместе они текут не долго, около 6 км и в районе пос. Глядены Рефт впадает в реку Пышму. Протяженность реки с ее двумя рукавами  68 километров.

Ранее по реке сплавляли лес, а в Сухом Логу имелась «Сибирская бумажная фабрика».  Я же пытался разгадать, что значит Рефт. В книгах, которые мне попадались,  сообщалось разное:  «На Урале есть город Ревда, река Ревдель, в Башкирии — речки Ревати, Реветь. В Тюменской области — деревня Ревда,  в Молдавии — река Реваль». На Кольском полуострове я тоже встречу слово Ревда, так назывался центр местных лопарей. Это наводило на мысль  финн-угорского происхождения слова Рефт. Слова Рувть, Рывте, Руодэ в различных диалектах обозначает железо, а слово Рэут — дикий олень. В России распространена фамилия  Реутов.
Есть  версия происхождения названия реки Рефт - от иранского «река». Древнеперсидские - «раутах», «раут», «роут»; таджикское - «руд» - это река. Персы могли добраться до этих мест в поисках меди (Ревда) или драгоценных камней. Скорее всего, они и вывозили с Рифейских гор изумруды - смарагды.
Версию с оленем тоже нельзя исключить, потому как он (северный лось, косуля) являлись тотемами племен на Урале.

В газете «Екатеринбургская неделя» за 1980 год попалась статья о Шамейских золотых приисках. «...Недалеко от речки где ведется промывка золотоносного песка, виднелись шалаши из жердей и веток. В них живут здешние горщики. Иногда из жилья показывались оборванные и грязые ребятишки. Условия жизни ужасные. В стороне от шалашей особняком стоит срубленный из свежего леса дом управляющего....». После закрытия Шамейского прииска здесь продолжали добывать золото рабочие семьи, объединившееся в старательную артель. К началу XX века многие шамейцы построили себе дома и жили, по меркам того времени, хорошо, не желали отказываться от своего промысла.
 На площади от Талицкого озера до речки Каменки работало более 65 приисков, в районе поселка Золото — 32. Район речек Шамейка, Полуденка Старка от М. Рефта до Б. Рефта был одним большим прииском. Владельцами разработок являлись А.И. Горавский, В.М. Имшеневцкий, Н.А. Томин, Русско-Германское общество «Урал», немецкие подданные И.П. Геллю, Б.Э. Бабель и уже упомянутый А.Ф. Поклевский-Козел.

По старой изумрудской дороге от Черемши в сторону Монетного когда-то находился Островной кордон. Располагался он на слиянии рек Островной и Большой Рефт. Место было пересечением многих дорог, потому как имелся мост через реку Большой Рефт   и золотых приисков хватало. Названия некоторых: Быстрый, Савватевский на реке Красненькой сохранилось надолго.
Прииск «Быстрый» начал работать с 1886 года, принадлежал Карлу Ефремовичу Гельмиху, а с 1894 года К.Э.Шмитцу. Песок промывали.
-Как переедешь мост через Рефт, так сразу окажешься в изумрудной провинции, -  утверждали работнки..
-Може и так, - соглашались кордонщики, -только каменные столбы имеются, а на них отметки «Демидов».
-Чо вспомнили! Демидов! -  возмутился лесничий, - это когда было, сто лет прошло, нынче влась иная. Слева лесная дача Монетная, справа Режевская. Эти границы порезали еще при графине Стенбок Фермор. Вот скажите, поселок Окунев где находится?

-Кто его знает, - зашумели горщики.
-То-то и оно. А знать надо. К Режевсому заводу относится, а до него скакать и скакать.
За порядком на Островном следил лесничий Монетной дачи. Однажды он выразил серьезную озабоченность, что его не поставили в известность о передаче Изумрудных копий в аренду. Он  не знал прав, функций и обязанностей новых управляющих. Заводская контора от переписки ушла. На вопросы лесничего отвечала Екатеринбургская гранильная фабрика.
Про графиню Стенбок Фермор знал лично. Не исключено, что каменные столбы с пометкой «Демиовов» Стенбок по наследству достались. Ведь ее род Яковлевых, начиная с Саввы Яковлева, заводы, с принадлежащими  им фабриками, рудниками, пристанями и прочими землями, покупал у Демидовых. Владения Яковлевых год от года разрастались. Теперь уж Верх-Исетский, Верх-Нейвьянский и Режевский завод тоже ихние. Всем этим, до недавнего времени, владела дочь Алексея Яковлева Надежда Алексеевна, по мужу Стенбок Фермор.  Упокоилась ныне на Смоленском кладбище в Сакт-Петербурге. Говорят, рядом с матушкой и сыном.

 Островного кордона не стало, а название осталось. Там я бывал в детские годы,  ходил на рыбалку. А однажды по реке со своих Каменных палат, где у нас был покос, с Володей Прихватиловым спускался на Островной по Рефту на плоту.  Хотели доплыть до самого Асбеста, но духу не хватило, захотелось домой. Возвращались лесными дорогами и по квартальным просекам.
Раньше нынешней дороги на Асбест и Белоярку не существовало. Была от современного поселка Изумруд на  станцию Баженово по высокому берегу речки Черемшанки на Хитный прииск (Красноармейский карьер) и далее напрямик по лесу через кордон Каменский, где был завод В различные периоды эта дорога называлась по разному: Белоярской, Каменской, Баженовской, Нижней, Изумрудской.
 
По Изумрудской дороге я регулярно хожу в лес за грибами. Начинается она от бывшего Троицкого прииска и идет вверх мимо бывшего Химцеха, электроподстанции и вдоль Егоршинской ЛЭП. Вскоре сворачивает в южную сторону и идет до 4-й лесосеки, вырубленной Асбестовским леспромхозом. Был и дальше путь, но зарос.
На Островной кордон путь начинался там же, на юг сворачивает чуть позже и выходит на 7-ю лесосеку, далее  спускается в сторону Рефта и выходит на  Островной. По ней наша семья многие годы доходила до 8-й лесосекии сворачивала на север в сторону «Каменных палат», где у нас был покос.
Сейчас, по утверждению Копырина, она полностью совпадает с линией ЛЭП, проложенной от Белоярской атомной электростанции. А ранее,  выходила к деревне Боярка, дальше через Курманку на Сибирский тракт. Конечный пункт - Большая деревня. В настоящее время в этом месте находится освященный родник с часовней. Дальше дорога уходила на деревню Чернобровкину и на село Логиново.  Другая ветвь уходила на деревни Кочнево и Гусево и третья — на Шипелово, Измоденово, Некрасово. В конечном итоге, все дороги шли вдоль рек Белой, Брусянки и Каменки на город Каменск-Уральск.

Из деревни Кочнево вышли многие Кочневы, которые первоначально осев в Брусянах, перебрались на Сретенский прииск. Многие из них занимались старательством, трудились на Изумруде, на ГМК №3, вплоть до его закрытия 31 декабря 1958 года, а потом в МРУ. Первопроходцами были Кочнев Григорий Филоменович и Кочнев Василий Филоменович. Многие из Кочневых в жены брали местных женщин Рушенцовых.
Извозные дороги шли по лесу и больше походили на извилистые тропы. Старожилы говорили: «Если кучер пьяный, всю повозку разобьет на поворотах о сосны, пока доедет до Баженово».
В северном направлении дорога от Изумруда  уходила через Мариинский приск (Малышева) к Известковому кордону и выходила на Режевский тракт.
От Мариининского прииска была и вторая дорога — в сторону станции Баженово. Она огибала Черное озеро с западной стороны, далее шла по берегу реки Большой Рефт к Островному кордону, а затем вдоль речки Островной через Смолокурку на Каменский кордон. Через Кутырский кордон следуя на запад. Из Мариинского острога можно было попасть в Екатеринбург, а на восток через Шамейку, Ильинский кордон на Кирилловский кордон.

Когда-то от Островного кордона,  вдоль реки Рефт, в восточном направлении к озеру Щучье шла отдельная дорога. От речки Черемшанки она поднималась вверх и шла мимо  ннешней гостиницы «Урал» в городе Асбесте. Горку эту раньше называли Сапун-гора, потому как приходилась слазить с телеги и сопеть пехом до самого верху. В городе есть еще одна возвышенность. Сейчас на ней находится завод АТИ. Раньше эта горка, вероятно по имени жителя, прозывалась Свирко. Не исключено и потому, что там дул холодный северный ветер «северок».
Хитный прииск — Хитная яма ровесник Мариинского прииска, то есть нынешнего поселка Малышева. В свое время на нем работало до 200 человек. Здесь добывали изумруды хорошего качества. На прииске было несколько домов и бараков для сезонных рабочих. Здесь же стояли печи для выжега угля. На старых картах место обозначено как «Печи». Есть и у меня квартальная «схематическая» карта масштабом 1: 100 000. Можно ориентироваться и отыскивать кордоны, лестничества, лесохозяйства.